Лес

12

В обед Гриша с Анкой составляли план оперативно-розыскных мероприятий на бревне у дома № 5. Помирились они еще с утра — Анка пришла и сказала, что знает, что Кир с ребятами на него напали, и ей очень жаль, а Гриша сначала ответил, что напали и напали, зато он с волком здорово отделал этих придурков, а потом все-таки извинился за «дуру» и «пошла ты», и они помирились. Гриша рассказал Анке свой план: провести расследование и доказать, что его семья не имеет никакого отношения к исчезновению старой Анны, она его горячо поддержала.

И вот они сидели на бревне. Волк лежал на траве рядом, высунув язык, и с удовольствием разглядывал гавкающую, но не вылезающую из своего двора большую черную дворнягу.

Как искать Анну, мнения разделились: Гриша предлагал добыть какой-нибудь предмет ее одежды и уговорить волка найти ее в лесу, желательно живой, но это как получится. Сложность была только в том, чтобы убедить волка участвовать в поисках. Анка предлагала опросить соседей и найти свидетелей, которые видели, как она уходила в лес одна. Ребята спорили, когда из дома напротив вышла тетка, с раздражением посмотрела на ребят, хотела что-то сказать, но, увидев волка, передумала. Тетка закрыла калитку и пошла вверх по улице, Гриша задумчиво смотрел ей вслед.

— Это та самая тетка, которая приходила к вам с мамой и говорила, что тебе не стоит со мной дружить? — спросил он Анку.

— Ага.

— Может, ее расспросить поподробнее о том дне, когда бабка Кира пропала? Может, она знает что-то?

— Не будет она с нами разговаривать. — Анка вздохнула. — Она тогда пришла и маме сказала, что разговор не для детских ушей и что при мне она ничего рассказывать не будет, и мама меня сразу отправила в мою комнату.

— Жаль, — сказал Гриша.

— Знаешь, — сказала Анка, — она упоминала Стефанию. Это бабка Кира.

— Бабка же Анна?

— Вторая бабка, дурень. Мама мамы Кира.

— Сама дурень. А что за Стефания, из какого она дома?

— Вон из того, синего, с заброшенным палисадником. Она старая совсем, из дома почти не выходит. Я один раз только ее видела, она на крыльце сидела. И несколько раз видела, как мать Кира к ней заходит с сумками, видимо, продукты ей носит.

— Ого, — сказал Гриша, — я думал, там не живет никто, хотел в тот дом как-нибудь залезть.

— Может, попробуем с ней поговорить? Вдруг она что-то знает?

— А что мы ей скажем?

— Что-нибудь!

Анка спрыгнула с бревен. Волк встал и посмотрел на ребят, поняв, что сейчас они куда-то пойдут. Гриша спустился, погладил волка по загривку, тот рыкнул, но отходить не стал.

В дверь пришлось стучать долго, Гриша с Анкой уже решили, что в доме никого нет, и направились по заросшей одуванчиками тропинке обратно к калитке, когда послышались шаркающие шаги и дверь распахнулась. На пороге стояла старуха в махровом халате, на вид которому лет было не меньше, чем ей самой. Седые жидкие волосы женщины висели сосульками, рука, держащаяся за дверную ручку, немного тряслась. Старуха щурилась, глядя на ребят.

— Это кто здесь? Кир, ты, что ли? Навещаешь бабку, вот обрадовал.

— Э-э-э, — сказал Гриша.

— Да! — выпалила Анка. — А я его подруга, вот решили вас навестить.

— Ой, здорово, ну заходите, заходите быстрее, сквозняк с улицы, холодно.

На улице светило солнце, но в доме действительно было холодно. Хуже холода был только запах, Гриша никогда раньше не чувствовал ничего подобного, даже в заброшенных домах в Шижне пахло приятнее. Волк тоже попытался зайти внутрь, но старуха оттолкнула его ногой, и он, нисколько не удивившись, фыркнул и остался лежать поперек перекошенного крыльца.

— Какая здоровая псина, — сказала старуха. — Это тебе мамка подарила?

— Нет, я его сам нашел. Он маленький еще был, потом вырос.

Он хотел добавить, что это польская овчарка и обычно такие собаки снимаются в кино, но Анка ткнула его в бок, и он промолчал.

Первой комнатой была кухня с многочисленными шкафчиками, плитой и небольшим столом у стены, покрытым клеенкой в цветочек. Сбоку стоял большой новенький сверкающий холодильник, который на этой кухне выглядел инопланетной тарелкой, по ошибке приземлившейся посреди деревни. Старуха предложила ребятам молока и достала из холодильника трехлитровую банку, руки у нее тряслись так, что она чуть ее не уронила, Анка вскочила со стула и перехватила банку.

— Хорошая девочка, — сказала старуха. — Налей молока нам. Стаканы там возьми, рядом с раковиной.

Она опустилась на стул и, прищурившись, уставилась на Гришу. Теперь у нее тряслись не только руки, но и все тело, было видно, что попытка налить молоко отняла у нее все силы. Нужно было что-то сказать. Гриша редко общался с незнакомыми людьми, а Анка, как назло, все возилась рядом с раковиной, перебирая стаканы. «Что бы я сказал, — подумал Гриша, — если бы я был не я, а моя тетя?» Слова пришли сами собой:

— Как вы себя чувствуете?

— Да как, — сказала старуха, — живу помаленьку. Мать твоя заходила вчера, молоко принесла, посидела пять минут и убежала, дела у нее. Совсем меня не навещает, раньше как было: родители — это святое, вот я за своей матерью до последнего вздоха ее ухаживала, полы за ней мыла, а мамашка твоя...

Анка все возилась со стаканами, а старуха все говорила. Гриша думал, как повернуть разговор в нужную сторону. Анка вернулась, открыла холодильник, поставила туда банку молока и села за стол. Стаканы она не принесла.

— ...Врач приезжал, сказал, что все у меня с давлением в порядке, да как в порядке, если я еле дышу, голова болит все время, а как на улице плохая погода — вот как сегодня — с кровати встать не могу. Врач молодой, он не понимает, куда ему понять, вчера институт закончил и давай работать, что он в наших стариковских болезнях понимает...

— Может, вам другого врача позвать? — встряла Анка. — В больнице отличная женщина работает, ясновидящая, бабушке моей очень помогла.

— Не надо к этой женщине ходить, ты что, — сказала старуха и схватила Анку за руку. — Вы с ума, что ли, все сошли, передай своей бабке, чтобы не обращалась к ней. Врет она все. Передай бабке, чтобы близко к ней не подходила.

— Ой, да все понимают, что никакая она не ясновидящая, что про это она врет, — сказала Анка, — но людям она и правда помогает, бабушку мою вылечила.

— Врет она не про то, что ясновидящая. Врет она про то, что она человек, — сказала старуха. — Вы слепые все будто, ничего не замечаете.

Руки у нее тряслись, стол ходил ходуном, тарелки дребезжали.

— В смысле, не человек, а кто? — удивился Гриша.

— Я думаю, — старуха стала говорить тише, — что лешачиха она. Вся семья у них лешие. Нелюди они.

— Чего? — громко сказал Гриша, Анка пнула его под столом. Он посмотрел на нее ошарашенно и сразу переключился на старуху. — Что вы несе... — Анка ударила его снова, и он замолчал.

— Послушай, сынок, умоляю тебя, — говорила старуха. — Держись подальше от них и от пацана их. И к лесу не приближайся больше, нельзя в лес теперь заходить: они глаза отведут, ты к деревне обратно не выйдешь. В деревне-то они слабые; в полную силу входят, когда в лесу окажутся, и вот там ты от них уже не спрячешься. Ты не видел такое раньше, не понимаешь, что они такое, для тебя это бабкины сказки, но это не сказки, я слышала о таком, я сразу поняла, кто они. Я и бабке Анне твоей говорила не связываться, я заклинала ее, она приходила, я говорила: берите пацана и бегите куда угодно, если это снова они — бежать надо, а она отмахнулась — и вот где она теперь, исчезла.

— Нет никаких леших, — сказал Гриша.

— А разве бывают лешие-женщины? — с искренним интересом уточнила Анка.

— Бывают, — ответила старуха, — и женщины-лешие бывают, и дети у леших бывают. Это сказки все, что лешие по одному в лесу живут. Бывают и одиночки, но часто они живут большими семьями, как обычные люди: муж, жена, дети. Своих детей они иметь не могут, поэтому воруют младенцев из окрестных деревень, а если не захотят местные отдавать им своих детей или еще как разозлят, то могут и деревню поджечь, никого не пощадят. Жалости в них нет, людей они ненавидят. Боюсь, здесь скоро как в Шижне будет, знаете же, что с Шижней случилось, тебе бабка-то сто раз, наверное, рассказывала?

— Колдунья там была? — спросил Гриша.

— Какая колдунья, нет никаких колдуний, про колдуний как раз сказки. В Шижню лешие пришли, хотели детей забрать, местные сопротивляться стали, вот они дома им и спалили. А детей лешие все равно забрали. Бабка Анна твоя все видела, она молодой была, глупой, чудом спаслась и отца твоего спасла, один он из детей той деревни с родителями остался, остальных лешие забрали. Она не рассказывала тебе ни разу, что ли?

«Точно, старая Анна же была из Шижни», — вспомнил Гриша слова Кира.

— А зачем лешим дети? — спросила Анка.

— Чтобы их тоже в леших превратить, им же нужно род свой продолжать, а детей своих они иметь не могут. Они ребенка заберут, в лесу его вырастят, воспитают, и он тоже в лешего превратится.

Анка посмотрела на Гришу и улыбнулась, мол, вот это бред, но Гриша вспомнил несколько историй из своего детства, и ему стало страшно. Возможно, старуха говорила не такой уж и бред.

— А почему вы думаете, что моя... эти люди лешие? — спросил Гриша.

— Я сначала сомневалась. Рассказали мне про них — я подумала: ну заняли чужой дом, значит, живут, работают, черт с ними, пусть занимают, все равно же пустовал, они дом хоть в порядок привели, ухаживают. Потом мне сказали, что собака у них странная, очень на волка похожа, огромная, с янтарными глазами, тут я уже заподозрила. Ни один нормальный человек волка держать не будет и к детям не подпустит, да и разве волк будет обычным людям прислуживать.

— Да какой там «прислуживать», вы бы его видели, — хихикнула Анка.

Гриша недовольно посмотрел на нее и махнул рукой: не мешай.

— Но потом про сына их мне рассказали, — продолжила старуха. — Что чудной мальчик он, будто с луны свалился, фильмов не знает, телефона нет, что такое интернет — не знает, уже любая старуха слышала про интернет, а он слова даже такого не знал, удивился, спросил, что это. Про телевизор всем рассказывал, будто только что его впервые увидел. В лес ходит один, родители на это внимания не обращают, хотя не пьяницы вроде, приличные люди, одеты нормально, мужики крепкие, работящие. Какие приличные люди отпустят маленького сына в лесу одного играть, все знают, что в этом лесу заблудиться и сгинуть проще простого. Значит, знают, что не потеряется он. Я тогда уже начала говорить, что лучше от этих людей подальше держаться и детей своих к ним не подпускать, что странные они. А потом эта тетка их, якобы ясновидящая, Кристинку нашла, и тогда все совсем понятно стало.

— Какую еще Кристинку? — спросил Гриша.

С каждым словом старухи ему становилось все хуже. Правду она говорила, правду: он давно понимал, что отличается от местных ребят, но думал, дело только в том, что у него телевизор только сейчас появился.

— Девчонка Макаровых, Кристинка, в лесу от родителей отошла и заблудилась. Они побежали к лешим этим, хотели попросить с собакой девчонку поискать, тетка их врала, что собака обученная, дрессированная. Но тетка без собаки пошла девчонку искать и нашла.

— Как? — нетерпеливо спросила Анка. По ее лицу Гриша видел, что даже она стала относиться к сумасшедшей истории старухи будто бы всерьез.

— Она стала притворяться, будто видит в воздухе нить золотую и та ведет ее через лес прямо к девочке, но Макаров сказал, что видно было — врет. Она изображала, будто видит нить, а сама на землю посматривала и по следам будто шла. Только Макаров сам охотник и никаких следов на земле не видел. Невозможно там было следы увидеть, какие следы от девчонки трехлетней, она же весит как пух. Но она точно что-то видела, потому что они напрямик к девочке вышли. Человек на такое не способен. После этого слухи поползли, что она и правда ясновидящая или, по крайней мере, способности какие-то имеет, и к ней потянулись люди. Идиоты, не понимают, с кем связываются. Ты передай своей бабке, чтобы не подходила к ней. — Старуха схватила Анку за руку. — Передай. Лешие людей ненавидят, помогать в жизни не будут. Не понимает никто пока, зачем она людям помогает и что потом потребует взамен.

— Да она же зарабатывает на этом, — сказала Анка. — Мама моя посчитала, сколько к ней приходят и сколько примерно платят, сказала, что она в Москве таких денег не зарабатывает, хоть тоже в ведьмы подавайся.

— Не нужны лешим деньги, ты глупая, что ли, совсем, они дарами леса кормятся. Деньги им неинтересны. Что-то другое им нужно, только не говорят они пока что. Бежать вам надо отсюда, пока не вышло как в Шижне. Детей они попросят, а если откажутся люди отдавать им своих детей по-хорошему — спалят всю деревню. Противостоять им невозможно. Нелюди это, ни жалости, ни совести у них нет, одна лишь ненависть и презрение к людям. Это только в сказках леший помочь может, в сказках только...

Анка аккуратно отобрала у старухи свою руку и посмотрела на Гришу. Он разглядывал тусклые цветочки на клеенке на столе. «Я монстр, — думал он. — Мы монстры. Моя семья — нечисть, нелюди. И мама моя монстром была». На Анку он боялся даже поднять глаза. . . .

Гриша издалека заметил машину отца и дяди. Еще пару часов назад он бы страшно обрадовался, но сейчас ему было плевать. Дядя Саша с бабушкой сидели на крыльце и о чем-то тихо говорили, Гриша проскользнул между ними в дом, стараясь не смотреть, но все равно зацепился взглядом за длинный белый шрам на руке дяди.

— Малой, — окликнул его дядя Саша, — на охоту на выходных идем, ты с нами?

— Нет, — ответил Гриша и зашел в дом.

Он услышал, как дядя сказал бабушке: «Что это с ним?» — а бабушка пробурчала в ответ что-то неразборчивое. Танечка возилась с плюшевым кроликом в своем огороженном загончике в большой комнате. Увидев Гришу, она заулыбалась, заугукала и поползла к прутьям загончика. Гриша посмотрел на нее, и ему стало тошно, он прошел в свою комнату, лег на кровать и закутался в одеяло. Мысли скакали, наслаивались, бились одна о другую, пока он не провалился в сон.

Проснулся Гриша от того, что его лицо трогали. Он открыл глаза, увидел чудовище с коричневой шерстью и клыками, тянущее лапу с черными длинными когтями к его лицу, закричал и дернулся, оперся спиной о ковер и лягнул чудовище ногой, но то скрутило его и наклонилось так близко, что он зажмурился от ужаса и закричал.

— Да у тебя жар, — сказало чудовище голосом бабушки. — Тихо ты, чего вопишь. Грипп, что ли, подхватил? Ох, ну не было печали.

Следующие пять дней Гриша запомнил урывками. В его комнате попеременно появлялись тетя, бабушка, отец, мать, дядя и чудовища. Они трогали его, щипали, тыкали палкой. Тетя заставляла его сесть и, держа рукой за шею, вливала в него зеленую горькую жидкость — яд. Гриша бил рукой по стакану с ядом, стакан опрокидывался, и зеленый яд разливался по всей кровати. Гриша плакал. Чудовище принимало форму то тети, то бабушки, то матери. Один раз чудовище стало Гришей, он видел себя как в зеркале, но глаза его были очень злые. Гриша швырнул в Гришу подушкой.

— ...Болеет, — слышал он голос бабушки сквозь сон. — Не стоит к нему заходить, заразишься еще.

«Анка, — думал Гриша. — Не заходи сюда, не заходи, они убьют тебя. Убьют и съедят. Не заходи». Он открыл глаза, голоса Анки больше не было, на кровати сидела тетя, в руках у нее была миска.

— Поешь, легче станет, — сказала тетя и протянула вкусно пахнущую ложку, Гриша одним глотком проглотил содержимое. — Нравится? Сварила супчик из твоей Анки. Зря девчонка стала совать нос в наши дела.

Тетя наклонила миску, Гриша увидел, что в ней плавают куски мяса. Тетя захохотала, зачерпнула ложку и поднесла к его лицу: «Открывай ротик, летит самолетик». Гриша закричал.

Он проснулся ночью, в поселке было тихо. Скинул с одной ноги мокрое одеяло. Стало прохладнее, жар больше так не давил. Дверь была приоткрыта, и мальчик услышал, как в большой комнате разговаривают люди.

— Встретили, сказали, что знаем, зачем она приехала, и предложили отвезти к дочери. Она и села сразу, вопросов даже не задавала, — говорил голос отца. — Все как ты сказала, в девять ровно стояла там. А чего она на крышу остановки-то смотрела?

— Я ей сказала, что в девять голубка на крышу остановки сядет и укажет путь, — говорил голос тети.

— Вас видел кто? — спросил голос бабушки.

— Нет, не было там никого.

Гриша провалился в сон.