Лес

. . .

Мы исчезли 24 июля, через пять часов после того, как, стоя на опустевшей парковке придорожной гостиницы, пытались запихнуть вещи в багажник. Дальнобойщики, спавшие ночью в фурах, уже разъехались, на стоянке были только мы. Проезжавшие по трассе машины обдавали нас облаком теплой пыли. Часть сумок, как ни укладывай, оставалась на земле, будто вещи за время поездки размножились. Мало того что теперь чемоданы мы могли закрывать только вдвоем — я вставала сверху коленями, а Лика застегивала молнию, — так еще появилась куча пластиковых пакетов непонятно с чем.

— Может, лучше этот чемодан боком поставить? — предложила Лика.

Лучше было бы, во-первых, не брать столько вещей, а во-вторых, не доставать их из багажника и не перетаскивать в номер, чтобы на следующее утро тащить обратно, но нам предстояло провести вместе еще неделю, поэтому я ответила:

— Давай! — И вернулась в гостиницу.

С номером повезло: окна выходили на лес, шума дороги не было слышно. На двух узких кроватях валялись скомканные простыни с синими штампами, в проходе, прижавшись друг к другу, стояли две тумбочки. Я встряхнула простыни, заглянула в тумбочки и под кровати, смахнула мусор со стола в урну, зашла в ванную. Там под разорванным пакетиком шампуня лежали маникюрные ножницы Лики (вечно она все забывает), и я положила их в карман куртки. Больше наших вещей в номере не было.

Я вышла в коридор, застеленный длинным красным ковром, обернулась, посмотрела на номер в последний раз, и у меня возникло чувство, которое я тогда не поняла, но понимаю сейчас. Смутное ощущение, что нужно бежать — бросить Лику, поймать машину, доехать до Петрозаводска и оттуда первым же поездом в Москву. Я стояла в коридоре, смотрела на номер и вспоминала свою маленькую квартиру с желтыми обоями в цветочек, которые я давно хотела переклеить, но все никак, кухню с красным чайником на плите, расшатанный кухонный диванчик, застеленный полосатым пледом, вид из окна на ряды серых типовых девятиэтажек. В той квартире — и только там — я чувствовала себя в безопасности.

В конце коридора появилась уборщица, лязгающая ведром, морок рассеялся.

— Выезжаете? Чего так поздно-то, все уже выехали, я уже все номера убрала, одни вы остались, мне весь день тут из-за вас убираться?

— Извините, — ответила я и пошла к лестнице.

На первом этаже сидела администраторша с длинными бордовыми ногтями, усыпанными стразами, и каким-то пергидролем на голове. Ночью она заселяла нас с таким видом, будто делает личное одолжение. Работал телевизор. Пятеро людей в студии с желтыми диванами пытались друг друга перекричать, назревала драка.

— Можно заплатить?

Администраторша придвинула ко мне пачку бланков, не отрываясь от телевизора, и ткнула в них длинным ногтем — заполните. Я начала заполнять бланк, в студии началась драка, мужик ударил жену (или сестру, я не поняла) в челюсть и назвал ее тварью, а ее мать (или тетка) с воплем вцепилась ему в волосы. Что она говорила — было запикано, но в целом можно было догадаться. Тетка вырывала клоки волос из головы мужика, тот в ответ бил ее кулаком в живот. Охранники разнимать драку не торопились.

— Что же вы делаете, Василий? Как можно бить женщину? — сказал ведущий в микрофон, не сдвинувшись с места.

Бланк подошел к концу, незаполненной оставалась только дата.

— Какое сегодня число?

Администраторша молча ткнула длинным бордовым ногтем в календарь.

— Двадцать третье? Разве не двадцать четвертое?

Драка закончилась, вмешались охранники. Администраторша оторвалась от телевизора, окатив меня презрительным взглядом, посмотрела на календарь и молча передвинула прозрачную рамку. «Вот дура», — подумала я, вписала дату, отдала бланк, деньги и вышла из гостиницы.

Лика успела переставить «фольксваген» прямо ко входу и ждала меня с очень довольным видом.

— Все влезло! — сказала она.

— Едем, — ответила я.

Мы сели в машину, по диагонали проехали пустую стоянку и выехали на трассу. Про странное предчувствие в коридоре гостиницы я к тому моменту уже забыла и думала только о том, где бы позавтракать.