Лес священного камня

6 Мы поглощаем лес священного камня Гоо

14 марта 1949 года

После обеда в Сар Луке почти никого не осталось: все отправились ловить рыбу в верхнем течении реки, в том месте, которое называют «рукав, где тянут лодку».

Утром молодежь пошла в лес за кожурой ядовитых корней кро (Milletia pirrei Gagnepain). Рыболовы поднялись вверх по течению реки и примерно в двухстах метрах от селения соорудили на порогах у левого берега плотину. Она состояла из бревен, переплетенных бамбуком, на которые были наложены охапки травы пайот и широких листьев тлоонг (Dipterocarpus obtu-sifolius). Бреши были тщательно заделаны дерном и прогнившими листьями. Поток, отведенный от «рукава, где тянут лодку», устремился к правому берегу. Около больших камней уровень воды значительно снизился, и под ними устроили поперек узкого протока ряд маленьких запруд, в которых установили верши.

Около двух часов дня созвали женщин и детей. Они вошли в воду и присоединились к рыболовам. Молодые мужчины, расставленные по утесам близ запруды, «ударили по кро»: они били дубинками по кожуре ядовитых корней, а затем погружали ее в воду, чтобы сок разошелся по течению. Вскоре отравленные рыбы всплыли на поверхность. Женщины прочесывали дно сачками, а мужчины расставляли сети в самых глубоких местах. Некоторые, сидя на корточках, вычерпывали рыбу большой сетью. Улов был богатый. Этому способствовали и длина плотины — она растянулась почти правильным полукругом метров на пятьдесят, — и множество камней, из-за которых здесь образовались пороги, и песчаная коса длиной сто метров. Был конец сухого сезона, и стояла сильная жара. Прямые лучи солнца палили немилосердно, их отблески на воде слепили глаза. Ребятишки бегали нагишом, на женщинах были юбки из изношенной тонкой материи, на мужчинах — самые узкие набедренные повязки. На утесах и на длинных песчаных отмелях остались только малыши. Они тоже пытались поймать мелких рыбешек, креветок, крабов…

В самых глубоких местах вода доходила рыболовам до пояса, а то и до шеи. Погружаться с головой они избегали, опасаясь, что яд может повредить глаза. Женщины, особенно молодые, были менее осторожны, они то и дело нагибались и быстро продвигались под водой, стараясь не отрывать сачок ото дна, и выпрямлялись только для того, чтобы переложить добычу из сачков в плетеный коробок, висевший у них на боку. К концу дня рыба стала попадаться реже, дети и старики начали сдавать, да и остальные тоже устали. Стоило одной семье заговорить о том, что пора прекратить работу, как все дружно согласились, и вскоре длинная вереница людей потянулась к деревне. Задержалось только несколько заядлых рыболовов, но и они спустя некоторое время тоже подняли верши, частично разрушили плотину и пошли домой.

Совместная ловля рыбы, в которой участвует вся деревня или часть ее, происходит обычно в период мелководья, в сухой сезон — с января по июнь. Сегодняшняя ловля носила особый характер: она была устроена по распоряжению Банг-Джиенга Беременного, «священного человека леса», как положено накануне выжигания леса. К 8 марта все закончили корчевать лес на своих участках, и палящее солнце быстро высушило выкорчеванные деревья и кусты. Банг Беременный, проверив состояние участков, обошел позавчера все дома и объявил, что на следующий день все должны выйти в поле и расчистить полосу земли вокруг полей, чтобы близлежащий лес не пострадал от огня. Назавтра, даже не совершая священного обряда (и пусть косуля ревет в этот день!), мужчины, женщины, дети скопом отправились к лесу священного камня Гоо и проложили вокруг миира широкую трехметровую полосу: мужчины валили деревья, женщины и дети расчищали участок, пропалывая его мотыгой и выметая сучья и листья.

Вечером «священный человек» приказал всем наутро явиться на рыбную ловлю.

Вернувшись с реки, жители Сар Лука принялись за свои дела. Женщины сели ткать. Анг Бегающая Мелкой Рысцой, жена Банга Оленя, ткала прекрасный обрядовый пояс-передник для там боха, который ее муж совершит с Кранг-Дрымом. Крэнг-Джоонг кастрировал двух кабанов Танг-Джиенга. Мужчины подметали дворы перед своими дверьми: чтобы огонь хорошо разгорелся, в деревне должно быть чисто. К околице подошли несколько человек из Мнонг-Латя. Они несли соль для продажи, но их не впустили, потому что сегодня Сар Лук — табу. Путники хотели заночевать в Сар Луке, но им отказали. Тогда самый старший, который знал меня, попросил разрешения остановиться в моей хижине. Мне пришлось объяснить, что я ничем не могу ему помочь: обычай категорически запрещал вход в деревню как накануне, так и в самый день сжигания сведенного леса. Тем не менее пришельцам разрешили обменять принесенную соль на очищенный рис.

Сегодня полнолуние. Главы семейств собрались у Банга Беременного. Каждый принес небольшой сверток «древесных листьев».

Хозяин дома вынес янг дам с пивом, а рядом поставил плетеную веялку с рнутами. Тут же он разложил принесенные ему свертки с листьями. Вскоре комната наполнилась гостями. В их числе были еще два «священных человека» — Бап Тян и Крэнг-Джоонг. Банг Беременный перерезал цыпленку горло над вьетнамской пиалой с пивной бардой и передал трубочку Бап Тяну, а пиалу — Крэнг-Джоонгу. Молился он один. Но вот пришел Банг Олень, «священный человек» из Пхи Ко. Он присоединился к своим «коллегам» у веялки. Все четверо совершили помазание священных плашек для добывания огня и листьев, вознося при этом моление:

Бап Тян произносит заклинание, чтобы куски бамбука упали в благоприятном положении

Бап Тян, не переставая молиться, передал трубочку Бангу Оленю, который погрузил гут в маленький кувшин без горлышка. После моления все встали, Банг Беременный сел перед кувшином и начал пить. Бап Тян произнес длинную речь. Сначала он уговаривал жителей деревни не ссориться, не браниться, не драться, а под конец обещал завершить торжественный обряд сжигания леса выступлением оркестра гонгов, после которого все отправятся в соседнее селение покупать буйволов, чтобы отметить праздник обрабатываемой земли (ньыт донг). Его шурин Крэнг-Джоонг внес кое-какие уточнения и сам стал рассказывать, как будут покупать буйволов для ньыт донг. В это время Бап Тян сел у кувшина, что, впрочем, пе мешало ему говорить, не умолкая ни на минуту. Он уступил свое место Крэнг-Джоонгу, а тот, отпив сколько надо, передал гут мне. Я, не желая пить, хотел по обыкновению предложить трубочку кому-нибудь из гостей, но мне сказали: «Вэнг! табу!» Так я узнал, что сегодня каждый должен пить сам, иначе олени, дикие кабаны и слоны набросятся на новое поле и сожрут весь падди. Завтра к этому запрету добавится еще один: пить стоя. Кроме того, по-прежнему будет запрещен приход в деревню чужаков. Деревню даже окружат веревочным кордоном. Хозяину сжигаемого леса и трем «священным людям леса и деревни» до послезавтрашнего утра запрещено купаться.

После меня пил Банг Олень, а за ним по очереди все главы семей из Сар Лука.

Крохотного цыпленка, принесенного в жертву, разделили между четырьмя «священными людьми». Разговор не клеился. Кувшин, и к тому же небольшой, был один, от завтрашнего дня зависело будущее урожая, поэтому все рано разошлись по домам.

15 марта.

Рано утром Боонг Помощник с двумя мужчинами воткнул на «французской» тропе указатели, принесенные вчера с Озерного поста. Без четверти восемь утра весь Сар Лук высыпал на тропу, ведущую к полю. На полдороге от него и деревни, в бамбуковой роще, выбрали место для совершения обряда. Мужчины быстро расчистили площадку размером двадцать метров на десять. Двое парней принесли барабан, подвешенный на бамбуковой палке, и соорудили для нее упор: на два вбитых вертикально кола положили перекладину, а концы кольев и перекладины разлохматили наподобие султанов. Дрым-Кранг, дочь Банга Беременного, принесла молотилку для клевера и поставила рядом с веялкой, где лежали рнуты, плашки для добывания огня, у подножия длинного бамбукового шеста длэй, на согнутой верхушке которого была подвешена рыба из вчерашнего улова. «Священный человек рнутов» вынул плашки из корзины и положил в веялку вместе с паклей, махрами бамбука, маисовым листом, в который было завернуто немного пивной барды. Каждая семья принесла огромную калебасу либо янг кэ — некое подобие кувшина без горлышка, но меньшего размера, чем янг дам — с рнэмом.

В самом начале ритуала молодые люди наполнили все сосуды и перекачали в котелок спиртное, взятое только из калебас.

В девять часов Банг Беременный перерезал горло крохотному цыпленку над пивной бардой, принесенной в маисовом листе. Он положил его в веялку, и трое «священных людей» вместе с Мхо-Лангом, которого пригласили в качестве посредника, приступили к обряду помазания содержимого веялки. Стволы (длэй) бамбука (пол длэй) длиной метр раскололи надвое и помазали наравне с прочими предметами. Бап Тян взял обе половины одного длэя и бросил над веялкой, молясь, чтобы он упал удачно, но бамбук принял неблагоприятное положение. Бап Тян несколько раз повторил обряд. Желая придать своему заклинанию большую убедительность, он перечислил имена отсутствующих (в частности, Tpÿ, начальника кантона, еще позавчера ушедшего в Рьоонг). Но вот просьбы Бап Тяна увенчались успехом. Он положил на рнут половину ствола бамбука, которая упала на плоскость среза (ртлуп), а ту половину, которая легла плоскостью среза кверху (рбланг), отложил в сторону. Бап Тян взял другой длэй,' но его половины легли в неблагоприятном положении, и тогда Бап Тян обещал отметить торжеством праздник земли.

В половине десятого Бап Тян поднес спиртное Банг-Джиенгу, который держал половинки ствола бамбука и лист маиса с пивной бардой. Банг Беременный в ответ поднес спиртное Крэнг-Джоонгу и передал ему предметы, которые были у него в руках. Затем то же повторилось с Мхо-Лангом, Бангом Оленем и Кранг-Дрымом. Каждый пил из рук того, кто вручал ему ритуальные предметы. После этой церемонии мужчины разделились на пары и каждый воткнул трубочку в калебасу своего партнера. Бап Тян погрузил гут в калебасу Банга Беременного, а тот — в калебасу Бап Тяна. Крэнг-Джоонг объединился со своим племянником Мхо-Лангом, Банг Олень — с джооком Кранг-Дрымом. Ребенок доливал кувшины до краев водой из священной калебасы (ее запрещено промывать), которая находилась в корзине с плашками.

Началось «шествие за водой» с кувшинами, калебасами и янг кэ. Во главе вереницы людей шли Крэнг-Джоонг, Ban Тян, Ванг Беременный, Мхо-Ланг, а Позади всех — Джоонг-Крэнг, старая Тро и Джиенг-Банг…

Возле веялки и невысокой мачты старый Крах и Тоонг-Ван расщепили ствол бамбука на узкие полосы. Каждый обладатель земельного участка принес криет — плетеную коробку с семенами огурцов, тыквы, фасоли и других овощей.

В десять часов «хранитель леса» вручил Крэнг-Джоонгу плашку, палочку и гибкую полоску бамбука. Он передал их Бап Тяну, а тот — Бангу Беременному. К нему подошел мужчина и взял палочку. Бап Тян поднес к его губам трубочку, предлагая выпить. К продольной трещине по верху плашки был прикреплен клочок пакли. Мужчина вставил вертикально палочку в продольную прорезь в плашке, а вокруг палочки петлей захлестнул полоску бамбука, удерживая ее концы.

Бап Тян и Банг Беременный присели на корточки, чтобы им было удобнее держать плашку, а мужчина стал тянуть полосу то за левый, то за правый конец, ускоряя движение, чтобы от трения бамбука в плашке вспыхнула искра. Бап Тян и Банг Беременный молили духов о заступничестве, а третий «священный человек», Крэнг-Джоонг, совершил помазание шеста, на котором висела рыба, и «призвал духов». Слова, которые он произносил, невозможно было разобрать: Дрым-Кранг крутил ручку скрипевшей, как трещотка, молотилки для клевера, двое мужчин, сидевших на корточках у подвешенного барабана, били в него изо всех сил, еще несколько человек дули в рога.

Когда мужчина, тянувший за концы полоски бамбука, уставал, его сменял другой, которому Бап Тян тоже подносил спиртное.

Наконец раздался оглушительный крик радости: вспыхнула искра. Теперь надо было, чтобы занялась пакля, а от нее и сама плашка — рнут. Паклю положили на приготовленный очаг, а Банг Беременный и Мхо-Ланг, вооружились двумя плашками, которые они взяли из веялки, и приготовились с двух сторон бить в барабан. Над пучком пакли совершили обряд. Она воспламенилась, и Бап Тяну удалось зажечь от нее плашку. Церемония прошла удачно, и «священные люди» и их помощники поднесли по очереди стакан рнэма «хранителю леса». Тот ответил такой же любезностью.

Кранг-Дланг поджигает траву

В двадцать пять минут одиннадцатого «священные люди» произвели помазание зерен для первых посевов в корзинках, принесенных каждой семьей.

Каждый поднес ко рту своего партнера ритуальную пищу этого дня: вареный рис и рыбу (пойманную накануне), завернутые в лист тлоонга. Чар-Риенг дал Бап Тяну вместо рыбы куриную ножку. Лист, который служит мисочкой или тарелкой, должен быть очень свежим: если он съежится или завянет, пламя не примет принесенной жертвы.

Бап Тян подошел к огню с живым цыпленком в руках. Дети плотным кольцом обступили пылающий костер. «Священный человек» связал лапки цыпленку и бросил его в огонь, но тому удалось выбраться. Бап Тян схватил его и снова бросил в огонь, и так несколько раз, пока жертва не погибла. Бо время этого обряда все подходили и кидали в огонь пучки «листьев деревьев».

Обряд закончился в половине двенадцатого. Молодые люди вытащили из костра горящие головни и разбежались с ними в разные концы сведенного леса, площадь которого составляла сорок гектаров.

И вот на северо-восточном крае участка повалил густой черный дым. Сразу же возник оживленный спор о том, в какую сторону дует ветер. Пока что дым поднимался столбом, но некоторые полагали, что тянет восточный ветер и что он грозит отнести огонь на участок Чонг-Коонга Военного, который не был окружен защитной полосой, потому что граничил с болотом. Но сейчас болото высохло и заросло довольно высокой травой, которая могла быстро воспламениться.

Когда мы подошли к этому месту, то увидели, что трава уже догорает. Ее поджег Кранг-Дланг — его участок находился севернее надела Чонг-Коонга, — воспользовавшись тем, что подул западный ветер. Это было сделано как нельзя более кстати, ибо вскоре ветер резко переменил направление.

Зрелище пожара в лесу было поистине грандиозным. День выдался жаркий, солнце пекло вовсю. Большой расчищенный участок был весь покрыт поваленными деревьями, пнями. Преобладали желтый и красный — цвета листьев и ветвей когда-то буйной, а теперь побежденной и умиравшей растительности. Вокруг этого пестрого участка — будущего миира — высился зеленой стеной лес, напоминавший густую кайму ковра. Он тянулся к холмам, поднимавшимся на севере. В этот час все тона поблекли, словно притушенные ярким светом солнца. До нас донесся сначала сильный треск, и только потом мы заметили большой столб дыма, возникший на северо-востоке. Небесный свод, голубизна которого словно бы побледнела от огня, казался, как всегда в это время года, особенно высоким. Дым медленно тянулся кверху, но, достигнув определенной высоты, клонился влево. Но вот раздался треск и поднялись новые столбы дыма. Вскоре треск превратился в оглушительный шум, который напоминал воздушный налет, сопровождаемый мощным обстрелом: это лопался бамбук, которого было много среди поваленных стволов.

Даже тень не спасала от нестерпимого пекла. Сорок, гектаров сведенного леса представляли собой гигантский костер, который пылал с невиданной яростью. Столбы дыма сливались и огромной черной тучей медленно тянулись к небу, распускаясь в высоте пышным султаном. Ветер подхватывал обугленные листья, эти «цветы огня», и они, подобно черным птицам, нерешительно оседали вдали.

Люди неустанно хлопотали вокруг гигантского костра. Ведь огонь мог внезапно обрушить свою ярость на окрестный лес, а затем перекинуться на деревню и уничтожить ее в мгновение ока. Тем не менее настроение было праздничное, все понимали, что огонь таит в себе не только угрозы, но и обещания благополучия. Одни свистом призывали ветер нести огонь к низовьям реки, другие просили: «О божества и духи, ниспошлите милость в уничтожении горящего». В полдень Бап Тян и Банг Беременный отправились в обход. Сегодня не только мы сжигали поверженный лес: на востоке, километрах в пяти, и на юге, километрах в пятнадцати от нас, прозрачное небо пересекали два огромных черных столба. Это жители Панг Донга и Панг Тинга жгли деревья и кустарник, чтобы впредь быть сытыми.

Издали зажженный нами пожар тоже казался огромной массой черного дыма, несущегося ввысь и только там превращающегося в гигантский бледно окрашенный гриб. Все пространство на расстоянии нескольких десятков метров от выкорчеванного леса было затянуто густым серым облаком, из которого вдруг появлялось два-три мужчины с ветками в руках, следивших за огнем, или группа женщин, несших к границе своего будущего поля небольшой криэт с освященными семенами. В полувысохшем русле ручья мокли клубни маниока, связанные по нескольку штук.

После возвращения в разбитый нами лагерь мы увидели, что оба принесенные в жертву цыпленка (зарезанный ножом и брошенный в огонь) подвешены на ритуальном шесте (на нем же висела рыба ка сак), чтобы женщины случайно не перешагнули через них и не нарушили таким образом табу, что повлекло бы за собой нашествие на будущие поля оленей, кабанов и прочих обитателей леса. Анг Слюнявая опять напилась. Она валялась прямо на земле, и молодежь забавы ради завалила ее листьями. Анг Длинная жевала сердцевину толстого ратана. Ее сын, Чонг Толстопузый, также выпил гораздо больше спиртного, чем положено шестилетнему ребенку. Теперь он забавлялся тем, что дул в трубочки, и остатки рнэма в кувшинах булькали вовсю. Напрасно мать кричала: «Прекрати! Это же табу!» — ребенок продолжал в том же духе. Внезапно Бап Тян заметил отсутствие своего сына и отправился на поиски.

В три часа треск, напоминавший пулеметный обстрел, стал утихать, окутавшее нас дымовое облако слегка поредело. Пожар постепенно угасал, но «огненные цветы» все еще продолжали летать. Там, где недавно высился прекрасный лес, на земле, покрытой толстым слоем пепла, виднелись полусгоревшие стволы, по которым то и дело пробегал огонь. Из них, наподобие миниатюрных гейзеров, взвивались струйки дыма.

Насыщенный дымом воздух затруднял дыхание, тем не менее с половины четвертого дня одна женщина из каждой семьи приступила к ритуальному посеву. Я отправился вслед за Анг Слюнявой на поле Крэнг-Джоонга. Она подошла к нетронутому ниэру (Irvingia oliveri), вершину которого опалил огонь. К этому дереву в будущем прислонится полевой шалаш, а у его подножия раскинется незасеянный участок. Анг начала с того, что посадила рассаду маниока длиной пятнадцать сантиметров. Она выкопала мотыгой желобки в форме буквы «Т» и в каждый воткнула по два стебелька. У подножия ниэра она посадила черные бобы (Vigna sinensis), а по другую сторону от маниока посеяла кукурузу, семена которой вышелушивала тут же, «чтобы не коснулось чужое табу, чтобы не пришла в поле косуля, не забежал олень». В каждую ямку, выкопанную одним ударом мотыги, она опускала несколько зерен.

Я отправился на участок Бап Тяна. Джанг-Сраэ ворошила готовый угаснуть огонь, чтобы он пожрал как можно больше дерева и людям осталось меньше работы. Ее мать Анг Длинная сажала на берегу ручья маниок, падди — лунки для него она не засыпала землей — и восковую тыкву. В ее криэте лежали также семена хлопка и ямса, но она не собиралась их сегодня высеивать, а принесла только для совершения над ними обряда помазания. Чонг Толстопузый шел за матерью и сестрой. Вел он себя по-прежнему плохо: грыз семечки тыквы, хотя мать кричала ему, что это табу, подражал крику вороны и не боялся, что за это «молния поразит».

Обратно я шел с Крэнг-Джоонгом. Навстречу нам попалась Енг Сумасбродка. «Священный человек» громко сообщил, что она собирается угостить нас спиртным и цыпленком в знак благодарности духам, которые позволили огню поглотить растительность на ее участке.

Енг даже вздрогнула от неожиданности и закричала, что Крэнг-Джоонг «лжет, просто лжет!». «Зачем ты так говоришь?» — спросила она полушутя, полусерьезно.

В семь часов вечера Боонг Помощник и Чонг Военный, его племянник, разожгли костер на небольшом участке, который они расчистили у реки, на краю деревни, недалеко от высокого леса. Огонь сразу хорошо взялся, и яркое пламя разогнало вечерние сумерки. Здесь было решено посадить бананы.

Вечером следовало совершить «помазание дров кровью», но этого нельзя делать без начальника кантона.

16 марта

Сегодня утром три семьи отправились за травой, которая пойдет на солому для починки крыш. Несколько женщин пошли подбирать недогоревшие куски дерева. Понг Вдова и старая Тро остались дома и занялись изготовлением глиняной посуды.

В половине первого большая часть жителей ушла из деревни. Через лесную чащу они вышли к ручью Дак Мэи, к тому месту, где он перед впадением в широкую реку Дак Кронг делает резкий поворот. Мои друзья собирались заняться рыбной ловлей типа панг дак, но сильно от нее отличающейся. В этот период сезона ручей, вообще-то довольно глубокий, можно было перейти вброд. Его русло имело три метра ширины там, где начинался поворот, и пять — где он кончался. В этих местах установили двумя сплошными рядами верши, выделив, таким образом, своего рода садок. Каждая сеть была накрепко привязана к двум бамбуковым шестам, к ним же были прикреплены две другие верши, как бы обрамлявшие эту сеть. Конец сетей удерживался в потоке воды третьим колом. Самые большие сети были расположены в конце поворота ручья, их прочно удерживал длинный бамбуковый шест, перекинутый через Дак Мэи. Обе образовавшиеся плотины рыболовы укрепили еще ветками. Перед входным отверстием верши Крэнг выкопал в песчаном дне ямку, по его словам, для большего скопления воды.

На берегу в песке Енг Сумасбродка собирала яйца игуаны. Когда все было готово, толпа человек в сорок кинулась к садку, две большие стороны которого составляли шесть и тридцать метров. Все были возбуждены, толкались, кричали и смеялись, предвкушая прекрасный улов. Большинство рыболовов вооружились сачками и прочесывали ими дно ручья. Это снаряжение дополнялось еще двумя большими четырехугольными сетями и двумя коническими, с которыми мужчины ловко управлялись. Солнце, проникая сквозь отверстия в настиле из ветвей, отражалось в текущей воде прыгающими зайчиками, а в середине ручья, где свет свободно лился на длинную извилистую полосу воды, оно оставляло широкую дорожку. В этой светотени во всех направлениях сновали рыболовы. Места было мало, и они все время наталкивались друг на друга, смеясь и перекликаясь. Рыба шла в изобилии, но так как она не была опьянена ядом, то случалось, что прекрасные экземпляры уходили под воду. Ловля длилась минут двадцать, после чего верши вытащили и повернули отверстием к реке. В низовье же расположение сетей не менялось; здесь между вершами двадцать метров расстояния, линия их тянется к верховью; так как ручей в этом месте шире и вершей принесли недостаточно, то преградить водный поток удалось только на две трети; отверстия вершей здесь также обращены к реке. Ветви, которые были накиданы на верши, брошены сейчас в изгиб Дак Мэи, чтобы заманить туда как можно больше рыбы; рыболовы срезают толстые ветви, нависшие над рекой, а старый Тоонг-Манг укладывает их в ручье.

В половине третьего мужчины подняли верши, выгрузили их содержимое и вновь поставили на прежнее место, а женщины разожгли огонь. Все подходили, пекли рыбу на огне и ели ее, обмакивая в толченый красный перец, принесенный в кулечке из древесного листа. Рыбу запивали рисовым супом прямо из калебасы.

Четверть часа спустя все возвратились к воде и расположились метрах в тридцати ниже второго ряда вершей. Рыболовы медленно поднялись против течения. Они двигались плотными рядами и доставали рыбу со дна сетями, а то и сачками. Дойдя до малой линии расположения вершей, те, кому они принадлежали, вынули их. Остальные рыболовы продолжали идти против течения и подошли к запруде из больших вершей. Чуть позднее трех часов. вынули и их: ловля окончилась. Уставшие, вымокшие, продрогшие, все гуськом направились в деревню. Снасти и улов несли в криэте, а самых крупных рыб нанизали на тонкий бамбуковый прутик.

Тру с женой вернулись из Горного Рьонга, а Ван-Джоонг, который принадлежит к клану Моков, — из Панг Пе Донга. Во время совершения обрядов функции Тру выполнял его приемный сын Кранг Собачий Клык, а Ван-Джоонга — его младший сын Кранг-Дланг. Теперь, когда начальник кантона возвратился, можно будет совершить «помазание ритуальных плашек». А пока Тру играл с младшими детьми своего старшего брата. Он держал за ручку Чонга Толстопузого и тоненьким детским голоском натравливал трехлетнюю Дыр на ее братишку: «Задуши его, задуши!» Мальчик изо всех сил старался вырваться, но не мог. Эта возня смешила нашего начальника, он хохотал до упаду. Тру, жестокий, честолюбивый человек, разочарованный, видимо, женитьбой на бесплодной женщине, перенес всю свою любовь на Джанг-Бибу, племянницу жены, а теперь, когда Джанг выросла, его любимицей стала Дыр, младшая дочь его старшего брата Бап Тяна, что, впрочем, не мешало ему часто с ним ссориться. Вечером в свободные минуты он нередко играл и дурачился со своей маленькой племянницей.

Сиенг-Анг из Нёнг Браха принес рис приглашения: несколько месяцев назад он собрал урожай и послезавтра утром во время «помазания падди кровью» заколет в жертву буйвола. Вечером он зашел к старой Тро, которая поставила перед ним кувшин со спиртным. Но ему пришлось пить в одиночестве: зять Тро — Мхо-Ланг — вместе со всеми жителями Сар Лука пошел к Бангу Беременному, у которого производили помазание кровью ритуальных плашек (мхам рнут). Каждый принес большую калебасу с рнэмом, курицу и кусок обгорелого дерева со своего участка. Начальник кантона приказал принести набор гонгов. В половине седьмого вечера все было готово в доме «священного человека». ритуальные плашки и гонги Тру разложены на нарах, а калебасы со спиртным выставлены в ряд на земляном полу в гостевой.

Воткнув трубочку в калебасу, Бап Тян перерезал горло цыпленку, предложенному хозяином дома, провел кровоточащей раной жертвы по углям, которые держал в пригоршне Банг Беременный, по гонгам начальника кантона, по барабану, по рнутам:

Банг Беременный круговым движением провел рукой с углями по гонгам, по барабану, по рнутам, затем выбросил угли на дорогу, ведущую к кладбищу, плюнул на них и стал молить:

Вновь поплевав на угли, он положил их на тропинку, взглянул в направлении кладбища и пошел обратно. Цель этого обряда — сообщить предкам, находящимся в подземных мирах, что обряд совершен и теперь им нечего сердиться.

Вернувшись в дом (было уже половина седьмого), Банг Беременный над мнонгской пиалой с пивной бардой перерезал горло курице, которую держал Бап Тян, провел кровоточащей раной по обгорелым кускам дерева и рнутам, после чего дал крови стечь во вьетнамскую пиалу.

Точно такой же обряд он совершил над каждой курицей, которую принес глава семьи, после чего тот унес жертву домой. Цвет оперения курицы не имеет значения, важно, чтобы у нее был хвост. Кур без хвоста приносят в жертву только во время болезни или погребальных церемоний.

Как и вчера в лесу, произвели освящение калебас с рнэмом. Бап Тян взял мнонгскую пиалу с пивной бардой, перемешанной с кровью всех жертв, и начал призывать духов.

После этого все пили и беседовали. Новости были очень плохие: каждый год в конце засушливого сезона разражается эпидемия, вот и сейчас она жестоко поразила два селения в верховье реки. В Горном Транге насчитывалось двадцать смертных случаев. Судьба долго щадила Идут Трэ Пыль, находящийся всего лишь в семи километрах от нас, но сейчас там умерло уже три человека, и жители решили покинуть свои жилища и переселиться в лес.

В половине десятого началась процессия с гонгами (рок тинг). Шесть музыкантов, ударяя в свои инструменты, гуськом прошли по всем домам Сар Лука. Они входили через семейную дверь и выходили через такую же дверь в противоположном конце дома. Если в доме был барабан, двое музыкантов выходили из рядов и били в него. Духам неоднократно напоминали о том, что вскоре будет совершено большое жертвоприношение земле. Процессия с гонгами продолжалась добрых полчаса.

Тру сообщил, что ходил в Горный Рьонг к коони своей жены и уговаривал его переселиться к ним. Старик согласился и начал было уже делить свое имущество между сыном и племянницей — женой Тру, но потом решил, что придет, пожалуй, дней через пять-шесть[85]. Затем начальник кантона рассказал о своей поездке в Бан-Ме-Тхуот. Начальство угощало их, но, к удивлению Тру, не предложило им переночевать в городе. Тру рассказал также о покупках, которые он сделал у французского торговца.

Я тем временем наблюдал за молодыми людьми. Кранг Пузырь вытащил шпильку из волос хорошенькой Джоонг Грыжи и, поддразнивая, помахал ею. Его близкие друзья по секрету сообщили мне, что он сильно влюблен в эту девушку. Но Кранг Пузырь был пьян и заигрывал неуклюже. Длонг Чернушка, видя, что я наблюдаю эту сценку, сказала мне: «Они скоро поженятся».

Пили много. Еще долго звучали песни. Вернувшись домой, я слышал, как Тру сердился из-за того, что не пришли кули: их должны были прислать из Панг Донга, но не прислали, полагая, что Сар Лук еще находится под действием табу. Пришлось ночью посылать за ними Кранга Пузыря с несколькими парнями.

17 марта

Теперь, после сожжения срубленного леса (чу нтоих), начался новый период сельскохозяйственных работ — лох руих[86]. Огонь пожрал в основном кусты и ветки, но не справился с некоторыми стволами и большими сучьями, особенно там, где земля была влажная или плохо расчищена. Даже после пожара на слое золы повсюду виднелись нагромождения причудливо переплетавшихся обгорелых крупных сучьев и стволов.

Руих состоит в том, что рано утром все несгоревшие остатки разрубают и складывают в кучи. После этого, подкрепившись едой прямо в поле, девушки и женщины, поджигают эти кучи, а парни и мужчины разбрасывают ровным слоем золу, пользуясь изготовленными на месте скребками, которые представляют собой дощечку длиной тридцать-сорок сантиметров на двухметровой рукоятке. Нечего и говорить о том, насколько тяжела эта работа: погода стоит знойная, воздух накален, все задыхаются от жара, который источают подожженные груды дерева. В воздухе носится пепел, дышать буквально нечем. Работающие каждый час бегают освежиться в ручье (если, на их счастье, он протекает поблизости). Очень многие получают при этом глазные болезни. Правда, руих длится не более полутора месяцев, да и работают в поле далеко не каждый день, даже если пожар оставил много дела.

Поэтому у людей остается некоторый досуг, который они используют для того, чтобы приносить в жертву буйволов и совершать поездки с коммерческой целью. 31 марта Кранг-Дрым и Банг Олень устроили в Сар Луке там бох, который закончился 2 апреля, а за неделю до этого Боонг Помощник купил целый набор гонгов у жителей Бон Дунга. В это же время Тру приобрел у радэ огромный гонг. Очень многие жители Сар Лука побывали в период руиха «в чужих краях». Мы были приглашены на помазание падди в Нёнг Брах, на обменное жертвоприношение в Бон Длэй Дак Рхиу, на очень красочные праздники земли (ньыт донг) в Нёнг Рла (он проходил с 3 по 9 апреля; за это время принесли в жертву тридцать три буйвола и одного быка) и в Бон Саре (с 14 по 16 апреля). К сожалению, это время — конец засушливого сезона, когда вспыхивают эпидемии.

После Горного Транга и Идут Трэ Пыля эпидемия — «небесный удар» — опустошила Панг Донг, который находится только в двух километрах от Сар Лука.

5 мая

Наконец лох руих закончился. Ветки и сучья сожгли, а золу разбросали. Приближался сезон дождей. Сегодня все приступили к ритуальной посадке отборного магического падди. Этой церемонией начинается пора посевов. Позавчера мужчины под руководством Банга Беременного расчистили тропу, ведущую от миира к деревне. Они превратили ее в широкую двадцатиметровую дорогу, по которой теперь можно ходить, не опасаясь, что из кустов выскочит тигр. Для этого же под руководством Банга Беременного вчера убрали нагромождения сушняка вокруг деревни. На это ушло только несколько утренних часов. Даже те, кто не привел еще в порядок свои участки, не пошли на них 3 и 4 мая, так как эти дни считались нерабочими: 3 мая был третий день после смерти ребенка Чонг-Коонга, а 4 мая — третий день после того, как тигр убил свинью Мбиенг-Гриенга.

Сегодня с половины шестого утра мужчины (некоторые по двое и по трое) отправились в заросли бамбука, чтобы выбрать длэй, который они водрузят в центре своего участка как ритуальный шест. Те, кто не успел вчера произвести пересадку падди, пошли теперь за ним в отдаленные поля.

Я отправился вместе с Крэнгом в лес. Он долго колебался между тремя прекрасными деревьями, но облюбовал в конце концов не самый высокий, а самый изящный по своему изгибу ствол[87].

Он срезал его куп-купом, снял листья и выровнял. Вернувшись домой, он воткнул шест напротив входа. Затем взял в комнате «рис с головы» (рис, снятый с самого верха каши первого котелка, сваренного утром) и помазал им длэй доонг:

В восемь часов Крэнг перерезал курице горло над мнонгской пиалой с пивной бардой и с минуту подержал жертву на весу, чтобы натекло побольше крови. Пиалу он поставил в веялку и туда же положил несколько стеблей магического растения падди, которые выкопал вчера на старом участке, не совершая при этом какого-либо обряда и не читая молитв. Правда, перед выходом из деревни он все же дунул из предосторожности на лист рхоонга, чтобы косуля не взревела.

В веялке находился еще и криэт, в котором были перемешаны семена падди, восковой и бутылочной тыквы, огурцов, кукурузы, фасоли. Крэнг позвал Бап Тяна, своего соседа, и оба они совершили помазание магического падди и криэта. В это время хозяйка дома Джоонг Врачевательница проводила кровоточащей ранкой курицы по кувшинам и котелкам. Все трое читали соответствующее моление: «Совершая этот обряд, мы подражаем нашим предкам и воздаем честь падди».

Крэнг убрал пиалу с пивной бардой и кровью на чердак, предварительно положив небольшое ее количество на лист гун ба, который спрятал в корзинку Для семян. Криэт и падди он положил в заплечную корзину и пошел через гостевую, чтобы помочь своему зятю Бап Тяну совершить такой же ритуал.

Сделав все, что надо, Крэнг надел заплечную корзину, взял куп-куп, положил длэй на плечо и направился к своему будущему полю. Его сопровождали дочь Манг Кривомордая и невестка Анг Слюнявая. Придя на место, он прежде всего снял свою ношу около ниера, который указывал центр поля, и нашел две отобранные во время руиха прямые и крепкие палки длиной два — два с половиной метра. Один конец у каждой он заточил и обжег на огне: это будут рмулы (палки-копалки, которыми делают лунки в земле).

После этого Крэнг выкопал мотыгой на близком расстоянии одна от другой несколько ямок и в каждую опустил стебель магического растения падди. Сажая отборные стебли гун ба, он произнес заклинание. Затем он взял в каждую руку по рмулу и обошел вокруг гун ба, равномерно ударяя по земле заостренными концами палок.

Так на площади приблизительно девять квадратных метров, вокруг магического растения, Крэнг сделал много ямок. Он взял из криэта разные семена, отдав, однако, предпочтение падди, легким движением большого пальца сбросил по два, по три зерна в лунку, а потом ногой засыпал углубление. Посередине стеблей падди он воткнул в землю доонг длэй и совершил обряд помазания кровью доонга, земли и падди. Затем он прочел длинное моление, из которого уже читал отдельные строфы во время посадки:

Пока дочь и невестка Крэнга сажали кукурузу, он начал сажать стебли имбиря.

Джоонг-Ван, «названая сестра» Крэнга (она из клана Джа), очень больна: у нее дома только что принесли в жертву поросенка и шаман произвел камлание, которое собрало мало народу, ибо необходимость совершать обряды, связанные с посевами, взяла верх над любопытством.

В десятом часу утра «священные люди» собрались у Банга Беременного. В зале для гостей были выставлены два кувшина, что должны были освятить: один — «священный человек», другой — его зять и сосед Кранг-Дрым. Последний уже приготовился совершить обряд и поставил у стены в глубине зала между кувшинами вьетнамскую пиалу с рнэмом, не преминув сообщить духам, что он приносит им в дар. Он также упомянул, что действует строго по наказу предков. После этого он опять перешел в центральную часть гостевой и вручил Крэнг-Джоонгу гут и мнонгскую пиалу с пивной бардой, пропитанной кровью. Оба они стали читать пожелания, а «священный человек» в это время опустил гут в кувшин, и, призывая духов во чрево падди»[88], Бап Тян пригубил рнэм.

Банг-Джиенг, не дожидаясь окончания церемонии, отнес к изголовью ложа дочери дары духам. Кранг-Дрым взял мнонгскую пиалу и начал мазать пивной бардой и кровью все кувшины, а также крохотную овальную гальку ртэ, которая лежала в керосиновой лампе. Его жена поднялась на чердак, чтобы помазать «голову падди» и поставить лампу, в которой хранилась галька — ртэт. Ее нашли на роге буйвола, принесенного в жертву во время там боха Кранг-Дрыма и Банга Оленя.

Бап Тян закончил читать обращение к духам, и хозяин в благодарность поднес к его губам трубочку с рнэмом, а сам совершил помазание кувшинов, после чего передал мнонгскую пиалу с пивной бардой и кровью своей жене, которая поднялась на чердак благословить падди.

У обоих очагов пили рнэм, но народу еще было мало: не все освободились от своих обрядов. Менее чем через полчаса церемония у Джоонг-Ван закончилась, и Боонг Помощник пригласил все троих «священных людей» к себе. У него произошла такая же церемония, с той разницей, что на чердак поднялся сам Помощник, а не его жена. Так «священные люди» обходят по очереди все семьи, чему способствует близкое расположение жилищ. В каждом доме им предлагают выпить, завязывается беседа, а после совершения обряда их приглашает глава следующей семьи: «Теперь, пожалуйста, ко мне!» Иногда приглашение приходится повторять, ибо по мере того, как время идет к вечеру, «священным людям» все труднее двигаться, хотя они становятся все веселее. Ведь они должны отведать спиртного из каждого кувшина, причем снимают пробу первыми, когда оно еще не разбавлено. Они также получают в каждой семье куриные ножки, которые нанизывают на ратановую нитку, и трубку с рнэмом или бутылку рисового пива, которое сливают в янг дам.

В час дня, когда я зашел к себе, чтобы поесть, разразилась сильная гроза. Ураган клонил деревья и шесты, срывал покрытия с крыш. Дождь водопадами низвергался на деревню и заливал дворы. Под резким напором ветра надломился у самого основания и рухнул огромный шест с пальмовыми крыльями, который Бап Тян водрузил во время последнего там боха. Шест Крэнг-Джоонга также клонился и грозил упасть, но потом выпрямился. Об этом происшествии много говорили у Крэнга: жена его Джоонг Врачевательница рассказала, что брат ее видел плохой сон, но так как он никому о нем не сказал, то никто не предложил совершить очистительную жертву, которая помешала бы шесту надломиться. Джоонг сообщила мне все это громким голосом, так как находилась далеко от меня и, кроме того, хотела, чтобы ее услышал Бап Тян, однако он и глазом не моргнул, хотя в глубине души был очень удручен происшедшим: гибель шеста требовала, чтобы был совершен обряд изгнания злых духов.

6 мая

С семи часов утра продолжалось выполнение обрядов. В половине десятого все собрались у начальника кантр-на. Крэнг-Джоонг освятил кувшин, а Банг Беременный призвал духов. Когда он вернулся с мнонгской пиалой, из которой совершают помазание, Тру спросил:

— Зачем ты ее принес?

— Чтобы ты поставил ее на место.

— Можешь сам поставить ее на край чердака (это было сказано довольно сухим тоном).

Банг Беременный направился к чердаку:

— Куда все-таки поставить ее?

— На крышу свинарника Банга Кривого.

Раздался громкий взрыв смеха. Добряк Банг-Джиенг был оскорблен.

Он проворчал:

— Нехорошо разговаривать так с куангами, доверенными людьми!

(Он и Тру когда-то совершили там бох, каждый принес в жертву по два буйвола).

Когда начальник кантона поднес ему стакан спиртного, он отказался выпить:

— Ты разговариваешь со мной не так, как надо.

Но тут же разразился веселым смехом. Тру не совершил обрядов подношения спиртного духам и помазания кувшинов и падди.

Тру все больше разыгрывает из себя царька: он стал надменным, резким, разговаривает со всеми свысока. Он опьянен тем, что достиг самой высокой административной должности, доступной мнонгару[89], что начальник округа — европеец — оказывает ему доверие. Недавно его назначили помощником начальника округа, и он окончательно потерял голову. Чтобы укрепить свой авторитет, Тру завел двух личных телохранителей. Кранг Пузырь и Манг Тощий, самые рослые парни в деревне, повсюду следуют за ним, а Манг Тощий даже ночью не покидает его. Кранг Пузырь, славный малый, желает во что бы то ни стало походить на заправского военного. Он носит солдатские ботинки старого образца и изъясняется только на солдафонском жаргоне.

7 мая

Утро застало жителей деревни у кувшинов с рнэмом. Ночью разделали тушу буйвола, и Ван-Джоонг распоряжался раздачей мяса. Два куска пока отложили: лопатку для шамана и филейную часть для посредника. Вторую лопатку отдали Бап Тяну и Крэнг-Джоонгу, а вторую филейную часть — Чонгу, старосте Сар Ланга. Задние ноги разделили между сыновьями и братьями Джоонг-Ван, которая все еще болела. Грудинку предложили начальнику кантона, огузок — Бангу Беременному и его затю Кранг-Дрыму.

Остальное мясо роздали жителям деревни, причем так, что каждому досталось по ребру.

В половине девятого утра «священные люди» и «тс, кто работает с господами», собрались у Банга Кривого. Накануне у него оставили шнур с нанизанными на нем куриными ножками и янг дам с рнэмом, собранным со всей деревни. «Священные люди» отдали половину куриных ножек Тру, чтобы он оделил ими по справедливости тех, кто выполняет какие-либо административные функции, т. е. самого себя, своего помощника, двух своих гонцов, помощника деревенского старосты и, уж конечно, своего друга — школьного учителя. Мне начальник пожаловал две ножки, не обошли меня и «священные люди». Кстати, они давали по ножке каждому любопытному, заходившему в хижину. Рнэм пили из стаканов.

Около одиннадцати часов утра группа женщин пошла в Идут Сар собирать индийский перец.

Вечером люди кланов Рджэ и Бон Джранг собрались у Бап Тяна: его сын совершал обряд помазания кровью свиньи.

В половине восьмого вечера Тян подал трубочку и вьетнамскую пиалу с пивной бардой и кровью Бонгу Помощнику, а тот передал их Бап Тяну. Тян и посредник, посредник и Бап Тян и, наконец, отец и сын совершили обряд взаимного целования рук. Затем Бап Тян опустил гут в кувшин, читая при этом вместе с сыном моления, а посредник в это время стал по другую сторону кувшина.

Тян, очень взволнованный, пошел за принадлежностями, необходимыми для предстоящей церемонии. Кажется, он не очень твердо знал, что полагается делать в таком случае, и поэтому несколько раз ходил взад и вперед. Он разостлал на полу на расстоянии локтя от кувшина циновку из пандануса, рядом поставил янг дам, перед циновкой, около сидевшего отца, положил лезвие топора, и Бап Тян опустил на него правую ногу. Наконец, Тян надел латунный браслет на ушко кувшина с пивом.

Бап Тян был в ударе и принялся описывать подвиги Кеэл Кока, сына Анг, героя клана Бон Джранг, в который входит его сын Тян.

«Однажды Кеэл Коку пришла мысль нырнуть в реку. В это время он курил рог буйвола, и из воды поднялась струйка дыма. Кеэл ничего не боялся. Дождя давно не было, и все сгорало от засухи, и Кеэл велел сварить мясо с фруктами, но и это не вызвало дождя. Он положил побег бамбука в норку выла (этот большой черный мохнатый паук живет в земле, в ямке), но небеса и на это не ответили благосклонно. Он стал «развлекаться» со своей сестрой, но все было напрасно. Тогда он взял пиявку и затолкал в ее заднее отверстие комок земли, на нее положил лягушку, все это завернул в лист рмонга (Panicum), а листу придал форму лодки и спустил ее на воду. Вот тогда пролился дождь и сверкнула молния. Она хотела поразить Кеэл Кока, но он спрятался под лист ча (Cupulifèr). Молния ударила в ча. Тогда Кеэл укрылся под ти, но молния настигла ти и превратилась в свинью. Кеэл ее убил и вырвал у нее зуб.

Как-то раз ему на удочку попалась рыба джэт, он оставил ее в лодке, и эта крохотная рыбка стала разлагаться. Муравей, отведав ее, — о, немного, совсем немного, — начал расти, раздуваться, пока не превратился в огромного дракона. Дракон хотел прыгнуть в воду, но шпорой зацепился за отверстие в лодке. Кеэл отломил шпору, принес ее в деревню и тщательно спрятал. Но отломилась только шпора, ведь туловище нырнуло уже в воду. Возвратясь в деревню, Кеэл взял курицу и кувшин с рнэмом, чтобы помазать шпору дракона кровью. Шпора по сей день хранится у потомков Кеэла, а именно у Янг-Дрыма (его жена принадлежит к клану Нду). После смерти Янга шпора перейдет не к его детям, а к его племянникам по материнской линии из клана Бон Джранг».