Лес священного камня

2 Женитьба Бап Тяна Обменное жертвоприношение[23] буйвола

Окутанный холодным утренним туманом Сар Лук проснулся под глухой аккомпанемент ритмичного стука пестов. Во всех дворах женщины обрушивали дневную порцию падди. Они стояли по двое или по трое вокруг ступок и с непрерывным грохотом поднимали и опускали вертикально песты. Время от времени они останавливались, чтобы провеять зерно. Одна из женщин пересыпала содержимое ступы в продолговатую ручную веялку с мелкими отверстиями и резко встряхивала ее из стороны в сторону в горизонтальной плоскости, ускоряя таким образом отделение зерна от шелухи. Затем зерно несколько раз подбрасывали кверху, чтобы отлетела полова. Частично очищенное падди засыпали обратно в ступу, и все начиналось сначала. Операция повторялась до тех пор, пока рис не становился белым.

Тем временем мужчины, вооружившись вениками из метелок рхоонга (зерновая культура), наводили в хижинах чистоту. Бап Тян поручил уборку старшему сыну и старому Краху, сам же занялся другим делом, а затем закурил трубку. Сегодня он, Танг-Анг из клана Рджэ, известный во всей стране мнонгаров как отец Тяна (Бап Тян), более чем когда-либо имел основание быть довольным собой: через несколько дней он заколет двух больших буйволов, и тогда число принесенных им за свою жизнь жертв дойдет до двадцати. Из зарослей доставят гигантский бамбук рла и через пять дней установят его по случаю там боха, обменной жертвы, которую принесут Бап Тян и прежний начальник кантона Ндех из Идут Лиенг Крака, чтобы поднять свой престиж и торжественно закрепить ритуальный союз, основанный на старой дружбе.

Бап Тян уверяет, что ему сто лет. Я же не дал бы ему больше пятидесяти пяти, максимум шестидесяти. Этот маленький, сухонький старичок с морщинистым лицом под высоким лбом, увенчанным седеющими волосами, собранными в пучок, — самая важная особа в долине. Хотя он не так уж богат (в рядах его больших кувшинов еще есть пустые места, и мне даже сказали по секрету, что он задолжал шесть буйволиных голов), он сумел добиться того, что престиж его из года в год возрастает, и теперь его семья окружена почетом и уважением.

Во времена ранней молодости Бап Тяна, в период первых исследовательских экспедиций в этот район, Сар Лук был лишь жалким селением из двух лачуг. Танг еще при жизни отца взял в свои руки судьбу всей семьи. Он не имел кувшинов и буйволов, но обладал большим упорством и крестьянской сметкой. Он рано проявил себя не только хорошим земледельцем, но и прекрасным ходатаем, и люди часто прибегали к его помощи при продаже ценного имущества, судебных процессах, заключении брачных союзов и поручительствах.

Женитьба на прекрасной Джанг из клана Бон Джранг не ввела его в богатую семью, но у молодой жены были те два главных качества, которые у мнонгаров служат залогом благополучия: решительность и умение ткать. Джанг родила троих детей, из которых выжили двое: Тян, родившийся, очевидно, в 1921 году, и Анг Слюнявая, года на четыре моложе его. После смерти жены Бап Тян не только сохранил хорошие отношения со своими свояченицами, но даже уговорил их присматривать за его детьми, за что те отказались от части наследства в пользу теток. Тян не долго оставался вдовцом, он женился на Анг Длинной, дочери шаманки из Пхи Ко. Второй брак связал его с кланом Нтэр, основным владельцем земли в селении Пхи Ко, где он прожил несколько лет в семье своей новой жены. Анг Длинная подарила Бап Тяну пятерых детей, из которых выжили только трое: Джанг (ей теперь было лет тринадцать или четырнадцать), Чонг Толстопузый (пяти лет) и Дыр (двух лет).

Ban Тяну удалось добиться того, что его старшая сестра Джоонг Врачевательница жила в его доме и делила с ним гостевую. Правда, она отказалась последовать за братом в Пхи Ко. Джоонг три раза была замужем (она дважды овдовела). Бап Тян усилил свое влияние на старшую сестру, потребовав, чтобы один из ее сыновей, Кронг Толстый Пуп, женился на его дочери Анг Слюнявой. Со своей стороны Джоонг Врачевательница, очень властная мать, чтобы быть уверенной, что один из ее сыновей будет постоянно при ней, заставила Тонга жениться на дочери рабыни Джиенг из клана Дак Тят, и та привела с собой мать и брата, Кронга Пузыря. Постепенно Бап Тян объединил в своем доме «чердаки» своей старшей сестры, ее сына и своей младшей сестры.

Единственный человек в Сар Луке, который может соперничать с Бап Тяном как по твердости характера, так и по социальному положению, — это брат нашего героя Тру-Нгэ, начальник кантона.

Тру моложе Бап Тяна на десять лет и фактически воспитан им. Ему он обязан своим положением.

В двадцатые годы французы набирали мнонгаров в отряды самообороны, чтобы обеспечить порядок в долине Кронг Кно. Выбор пал на Бап Тяна, но так как он был обременен семейством, а главное — не хотел служить у победителей, о которых ничего не было известно, он предложил вместо себя брата, в то время еще совсем молодого человека.

Тру боялся уезжать из родной деревни к прангам (французам), но был вынужден повиноваться, как и в предыдущем году, когда Бап Тян женил его на Нгэ, единственной дочери из богатой семьи.

Тру научился владеть удивительным оружием европейцев, которые его кормили, одевали и учили. Он надолго отошел от жизни своей деревни, где его брат из года в год приобретал все большее влияние.

В 1943 году Тру был назначен начальником кантона в верховьях Кронг Кно. Это была высшая административная должность, на которую до 1949 года[24] мог рассчитывать мнонгар. Отныне Тру ни в Чем не уступал своему старшему брату.

Говоря о выдающихся людях клана Рджэ, нельзя не упомянуть Кронг-Бинга по прозвищу Кронг Коротышка. Это маленький, худой, слегка сутулый человек с тонким хищным лицом. В его взгляде светятся ум и хитрость. Если дело или праздник приводит его к кувшину, вокруг тотчас же собирается толпа, чтобы послушать этого неистощимого рассказчика и несравненного певца. Сидя с поджатыми ногами на табурете, он скороговоркой и нараспев ведет свою речь, прерываемую приступами астматического кашля. Даже рассказывая о чем-либо серьезном, Кронг-Бинг умеет вовремя вставить смешное словцо. Он законодатель мод, и в то же время его побаиваются. Кронг Коротышка — «брат» (мы бы сказали кузен) Бап Тяна и Тру, уроженец Сар Лука, но живет в Идут Лиенг Краке, куда последовал за своей второй женой Бинг из клана Бон Джранг. Дети их умерли, едва появившись на свет, но Кронг Коротышка воспитал детей Бинг от первого брака.

Глава клана Рджэ в Сар Луке — Танг-Анг (или Танг-Тру) по прозвищу Бап Тян является главным «священным человеком» этой деревни. Два других «священных человека» — муж его старшей сестры Крэнг-Джоонг и Банг-Джиенг Беременный, друг, совершивший обменные жертвоприношения буйволов с его двумя братьями — Тру и Кронг-Бингом. Тру — начальник кантона, а Кронг-Бинг был в свое время его помощником. Кронг-Бинг и Бап Тян слывут хорошими судьями, и администрация привлечет обоих «братьев» в трибунал Озерной области, когда он будет расширен. Нынешний помощник начальника кантона Боонг-Манг, женатый на представительнице клана Рджэ, имеет в своем распоряжении посыльных: Тяна, сына Танг-Анга, Быр-Анга, племянника нашего героя со стороны матери, и Банга Оленя, «священного человека» Пхи Ко — младшего брата его жены. Помощником старосты деревни Бон Ртяэ (подчиненной в административном отношении Сар Луку и Панг Донгу) является Кранг-Дрым, старший сын Джоонг-Крэнг, сестры Бап Тяна.

Перечисленные нами должности учреждены колонизаторами. Единственная традиционная должность — это должность «священного человека», но какой вес может Иметь тьро вэр в убогой деревушке? Только принесение буйволов в жертву дает человеку влияние и является явным доказательством того, что он стал куангом. Особенно высоко поднимает престиж мнонгара там бох — обменное жертвоприношение. Его совершают два человека, не уступающие друг другу по положению в обществе, которые становятся после этого джооками, друзьями, союзниками, связанными клятвой. Чем больше у мнонгара таких связей, тем выше его авторитет.

Для Бап Тяна наличие целого сонма родственников, занимающих высокие административные должности, далеко не маловажно: это еще больше увеличивает его личный авторитет. Отношения Бап Тяна с этими лицами закреплены тем, что все они еще до того, как достигли высокого общественного положения, предложили ему обменяться жертвами.

Престиж не приобретается раз и навсегда. Его надо поддерживать и из года в год укреплять новыми жертвоприношениями буйволов, а если возможно, то и новыми союзами. Поскольку Бап Тян очень симпатизировал Ндэху, бывшему начальнику кантона, столь же значительному куангу, что и он, то предложил ему совершить обменное жертвоприношение. После некоторых требуемых приличием колебаний тот согласился. Тогда Бап Тян попросил своего шурина Боонг-Манга Помощника быть его посредником — ндрань[25]. Этот здоровенный высокий парень хорошо говорит и умеет найти выход из любого трудного положения — одним словом, будто создан для того, чтобы выполнять функции свидетеля и распорядителя церемонии, а это необходимо для посредника. Его репутация в этой области не оставляет желать лучшего, и сам Крэнг-Джоонг уже обращался к нему во время своего последнего обменного жертвоприношения.

Так как урожай предыдущего года был хорошим, Ндэх и Бап Тян сговорились устроить там бок до начала жатвы. Они не изменили своих планов, даже когда на Сар Лук обрушилась страшная эпидемия, заставившая жителей покинуть деревню и несколько месяцев спустя отстроить ее на новом месте. Джоонг — шурин Бап Тяна и его ближайший сосед — опередил его. Через месяц после создания нового Сар Лука и на следующий день после того, как я в нем обосновался, Джоонг совершил заклание двух буйволов, которых его джоок — Чонг-Енг, староста Сар Лука, предложил ему в обмен на двух буйволов, полученных двумя днями раньше.

По этому поводу был устроен великолепный праздник. Ндэх и Бап Тян решили не отставать. Десять дней спустя, 3 октября, Бап Тян выбрал себе рноомов — прислужницу и прислужника при жертвоприношении — и ознаменовал их приход в его дом тем, что зарезал курицу и раскупорил кувшин со спиртным.

В качестве прислужницы при жертвоприношении он избрал Длонг Чернуху, дочь Енг Сумасбродки, т. е «сестру» (кузину) своей жены. Уж она-то сумеет как следует все состряпать, приготовить рисовое пиво, украсить цветными нитями некоторые детали ритуального убранства и собрать топливо!

Прислужник должен быть мастером на все руки: он изготовляет все предметы и украшения, необходимые при жертвоприношении, а для этого надо уметь вытачивать, лепить, красить, он же делает все плетения с обязательным черным узором по светлому фону, заботится об инструментах, а если нужно, даже выковывает их.

Чтобы обеспечить полный успех своего праздника, Бап Тян отправился в Бон Кханг и нанял там Крэнга Заику. Этот парень лет тридцати из-за своего речевого дефекта — он ни слова не может произнести как следует — кажется придурковатым, но у него золотые руки. За что бы он ни взялся — будь то резьба по дереву, тонкое плетение или кузнечное дело, — работа у него спорится. Кроме того, Крэнг Заика умеет поднять настроение на празднике. Он весельчак, всегда в хорошем настроении, и даже самые глупые насмешки над его недостатком не могут вывести его из себя. Лишенный возможности изъясняться словами, он обладает поразительным талантом передавать жестами целые истории и, хотя не может принимать участие в спорах, умеет постоять за себя.

В вечер, намеченный для помазания рноомов, Бап Тян отправился в Ндут Лиенг Крак, чтобы сообщить об этом событии своему будущему джооку и сговориться с ним о дне их двойного жертвоприношения. Но это не было его единственной целью — на самом деле Бап Тян хотел прежде всего осуществить давно задуманный план, который должен был способствовать расширению его семьи, а тем самым и его влияния, — хотел подготовить брак своей дочери Джанг с пасынком своего «брата» Кронг-Бинга. Это предприятие, казалось бы, самое обычное, должно было разбить надежды младшего брата Бап Тяна — начальника кантона Тру — и в случае удачи нанести ему непоправимый удар. Неужели старик мог быть в этом заинтересован? Трудно сказать. Во всяком случае, он твердо стремился осуществить свой жестокий замысел.

Бап Тян всегда был хорошим отцом. Он сделал все, чтобы удержать около себя детей от первого брака, хотя по обычаю их полагалось оставить на попечение родственников первой жены. Теперь же он больше всего хотел обеспечить будущее Джанг, старшей из его детей от брака с Анг Длинной, а для этого считал нужным выдать ее замуж за Сраэ, сына от первого брака Кронг-Бинга. Этот семнадцатилетний юноша был одним из немногих мнонгаров, учившихся в Бан-Ме-Тхуоте. После окончания школы он мог получить административную должность, а это являлось верным источником регулярных доходов. К тому же Сраэ принадлежал к зажиточной семье, что тоже имело большое значение.

Между тем несколько месяцев назад Тру согласился, чтобы Сраэ стал его зятем. Молодой человек чувствовал большую склонность к дочери Тру — Джанг Бибу — и решил жениться на ней. О своих намерениях он рассказал отчиму — Кронгу Коротышке. Тот счел дело вполне подходящим, и они вместе направились в Сар Лук, чтобы нащупать почву. Тру оказал им самый лучший прием. Он и мечтать не мог о более подходящем муже для своей приемной дочери. Ведь Сраэ был учеником, а значит, впоследствии мог стать его преемником, поскольку администрация намеревалась впредь назначать на пост начальника кантона только тех, кто умеет читать и писать. А пока что зять мог служить у него секретарем.

Итак, Тру дал согласие, но оставалось сделать официальное предложение, послать сватов, обменяться подарками. Впрочем, спешить было некуда, ведь Сраэ еще учился в Бан-Ме-Тхуоте.

Нетрудно догадаться, в какое неловкое положение поступок Бап Тяна поставил Кронг-Бинга. Правда, тот был всего-навсего отцом, да к тому же еще приемным, и надо было заручиться согласием матери жениха и его дяди по материнской линии[26]. Тут Бап Тян не сомневался в успехе: Бинг принадлежала к клану Бон Джранг, в который входила первая жена Бап Тяна, а значит, и его дети от первого. брака: Тян и Анг Слюнявая. Бап Тян несомненно напомнил Кронг Бингу и его брату Кранг-Джиенгу, что он уже один раз обменивался магическим падди[27] с кланом Бон Джранг и что он всегда поддерживал хорошие отношения с семьей своей первой жены. Не забыл он, конечно, упомянуть и о том, что Сраэ, женившись на Джанг, найдет брата и сестру по клану в семье своей жены. Под конец благодаря своему юридическому складу ума он, очевидно, без труда опрокинул возражения, которые могли возникнуть в связи с прежней договоренностью с Тру. Ведь она не могла приниматься в расчет, поскольку не была закреплена ритуальным актом.

Три дня спустя Ндэх глубокой ночью привел Кронга Коротышку, Бинга, Сраэ и представителей клана Бон Джранг из Ндута к Боонг-Мангу и, передавая ему обручальный браслет, попросил выступить в роли посредника. Боонг Помощник направился к Бап Тяну и по всем правилам попросил руки его дочери. Конечно, предложение было принято. Тогда Боонг созвал гостей, и они тотчас же принесли традиционные подарки: ожерелье, белую курицу и две динг па (бамбуковые трубочки с выжженными узорами, наполненные смесью из бамбуковых побегов и копченой буйволовой кожи). Бап Тян раскупорил кувшин и зарезал курицу, чтобы помазать кровью лбы обрученных. Все это было сделано быстро и в величайшем секрете. Никому не было сказано ни слова. На следующее утро мне объяснили, что вся деревня спала и никого не решились тревожить. К моему удивлению (я в то время ничего не знал о потайной стороне этого дела), Бап Тян особенно старался уверить меня в том, что Тру спал как убитый и что его никак не могли добудиться. Однако легко было заметить, что Тру в ярости и что он не присутствовал ни на одной из церемоний у Бап Тяна, состоявшихся в конце дня, хотя и не думал спать в это время. Бап Тян, следуя обычаям, передал подарки клану Бон Джранг, а затем подарил своему другу Ндэху «рис, возвещающий урожай». Тру провел целый день в своем доме и только к вечеру показался во дворе, даже и не пытаясь скрыть свое плохое настроение.

Через день, 8 октября, в Сар Луке состоялся «праздник столба падди»[28] (ньыт идах): по этому случаю каждый «чердак» под предводительством трех «священных людей» поочередно совершил жертвоприношение и помазание. Начальство и остальные куанги, которых каждый спешил пригласить, обошли все чердаки. Крэнг-Джоонг сослался на головную боль (уж не дипломатическая ли это была болезнь?) и послал вместо себя своего зятя Кронга Толстого Пупа. Бап Тян отправил к Банг-Джиенгу Беременному, другу Тру, связанному с тем клятвой, своего сына. А вот к людям из клана Бон Джранг Бап Тян явился собственной персоной, так как это была семья его первой жены; а теперь и будущего зятя.

Когда спустилась ночь и все обряды были закончены, Бап Тян спокойно уселся и начал потягивать напиток из кувшина. Неожиданно появился Тру, явно взвинченный всем, что он выпил в течение дня. Он сразу дал волю своей ярости, Бап Тян ему сердито ответил, не вставая с места, и «братья, вышедшие из одного чрева», два самых влиятельных лица в Сар Луке, начали браниться. Только один человек в деревне мог противопоставить себя начальнику кантона — Бап Тян, и только один решался возражать Бап Тяну — Тру. В этот вечер они злобно поносили друг друга.

Вся в слезах вошла Анг Слюнявая и попыталась успокоить отца и дядю. Но что она могла сделать? Только отчаянно реветь между обоими куангами. На крики спорящих прибежала Джанг и тоже принялась тихонечко плакать рядом со своей сводной сестрой.

После некоторого затишья Тру выкрикнул своему старшему брату дерзость. Того охватила ярость, и он зарычал от обиды. Обе дочери обняли его, умоляя успокоиться. В конце концов си запел:

Во время ссоры братьев-куянгов никто не решался вставить ни слова. Много времени прошло, прежде чем восстановилась нормальная обстановка.

Бап Тян и родственники его жены проводили Джанг на несколько дней к ее будущим свекру и свекрови. Тру больше никогда не затевал разговора о женитьбе Сраэ.

Жизнь в деревне вернулась в свою обычную колею, лишь в доме у Бап Тяна кипела лихорадочная работа. Особенно много дела было у рноома, хотя Тян, Сраэ и особенно старый Крах — великолепный скульптор — старались ему помочь. Прежде всего надо было из толстых плетений бамбука изготовить нары (наподобие тех, что имеются в глубине дома), которые будут тянуться вдоль стены главного фасада от двери для гостей до второго опорного столба чердака. Снаружи следовало построить помост нанг рэнг, служащий продолжением крыльца семейной двери (крыльцо гостевого входа было сделано для там боха Крэнг-Джоонга и оставалось только переделать над ним навес). Нужно было также найти красивое дерево, вырубить из него куп-купом доски и разукрасить их геометрическими фигурами и стилизованными изображениями бытовых сцен. Две самые большие доски поставят вдоль нар, одну подвесят так, чтобы гости складывали на нее одеяла, другую, поменьше, прикрепят к краю крыши, на ней будут лежать куп-купы. Из тонких досок соорудят маленький алтарь — ндрэнг янг, который подвесят под крышей в глубине дома, и обрядовую перегородку. Ее центральный зубец с резной верхушкой украшен двумя крошечными рогами и длинным стволом бамбука, обрамленным двумя пальмовыми листьями. Этот зубец воспроизводит в миниатюре жертвенный столб, к которому привязывают перед закланием буйвола.

Бап Тян собирался принести в жертву двух буйволов, поэтому надо было воздвигнуть два столба: для этого верхушки двух совершенно прямых стволов тутового дерева украшают резьбой и втыкают в них длинные бамбуковые мачты с прикрепленной к ним маленькой хижиной (домом Янг Ба, духа риса). К ним же прикрепляют пальмовые листья, с которых свисает целая система деревянных дощечек, издающих на ветру звонкое постукивание. Эти столбы устанавливают примерно на расстоянии метра от края крыши, между двумя помостами, вплотную к прочной перегородке, которая не дает буйволам ходить вокруг столба. Кро^е того, между столбами и главным помостом строят ритуальную площадку, состоящую из узкой платформы, которая покоится на четырех сваях примерно двухметровой вышины. Их верхушки расщеплены и свисают султаном вниз. Когда все будет готово, останется только отправиться в лес за главной жертвенной мачтой.

Если путешественник, приближаясь к деревне мнонгаров, видит издали высоко над крышами две или три огромные мачты как бы с руками из пальм, он уже знает, что это деревня куанга и что еще совсем недавно два или три ее жителя устроили грандиозное жертвоприношение буйвола. Поиски, порубка и доставка дерева гигантского бамбука, составляющего важнейшую часть ритуального оформления, — ответственный шаг, который требует больших предосторожностей магического характера. На поиски такого гигантского бамбука — рла — мы и отправились 22 октября 1948 года.

Ндрани Бап Тяна — Боонг-Майг Помощник, который руководил там бохом, надел в то утро красивую пурпурную тунику и для большей элегантности взял маленький куп-куп — рлам — с изогнутым кончиком лезвия.

Мы собрались у Бап Тяна. Перед самым уходом, прежде чем переступить порог, Боонг Помощник бросил на улицу несколько пригоршней золы из очага, приговаривая:

Если по дороге нам встретится верещащая белка или попадется трава прух, стебли которой у корня напоминают рога, придется возвратиться назад и переждать некоторое время в деревне, а потом пойти в другом направлении. Приняв предосторожность (бросив золу), мы могли без опасений двигаться в путь.

Боонг-Манг шел впереди. Кроме Бап Тяна, вооруженного саблей, и мальчика — Тонга Заики, сына Енг Сумасбродки, который нес маленькую корзинку, все запаслись куп-купами. Крэнг Заика заключал шествие и от самого дома трубил в рог. Это придавало нашему походу праздничность и располагало к нему духов — так утверждают древние предписания, дошедшие от предков.

Как только мы вышли на дорожку, пролегающую по мииру, Боонг Помощник сорвал ветку с куста рхоонга, помахал ею около головы, как бы отгоняя невидимых мух, поплевал семь раз, а на восьмой попросил у листьев помешать белке верещать и отвести с нашего пути траву прух.

Пять минут спустя, в половине десятого, мы миновали на берегу ручья Дак Диенг Краэ группу людей из Верхнего Донаи, отдыхавших на пути к Озерному посту. Вскоре мы нагнали жену Бап Тяна, его дочь и прислужницу при обряде жертвоприношения, которые шли собирать урожай. Мы шли вместе до поля, затем несколько минут следовали вдоль изгороди, окружающей посевы, на восток, а около десяти часов утра свернули на тропку, ведущую прямо на юг.

Немного погодя мы достигли заброшенной хижины, окруженной деревьями папайи и бананами, прелестного уголка среди зарослей, где когда-то доживал свои дни изгнанный из деревни прокаженный. Пока прокаженный работоспособен, он продолжает жить в деревне, но как только страшная болезнь делает его совершенно беспомощным и опасность заражения резко увеличивается, несчастного изолируют. Жена или сестра приносит ему пищу и заботится о нем. Очень часто она настолько преданна, что разделяет с ним изгнание. Так было и с этим несчастным.

Хижина прокаженного стояла на берегу широкого ручья. Мы перешли его вброд, но, поднявшись на другой берег, заметили, что там нет тропы. Надо было прорубать себе дорогу куп-купом в высоком тростнике, простирающемся до самого подножия холма, покрытого густыми зарослями бамбука и кустарника. Сначала впереди шел Боонг-Манг, но вскоре он предпочел уступить место рноому. На ноги людей, вторгшихся в этот сырой, скрытый от солнца мир, набросились целые полчища пиявок. Они здесь царствуют безраздельно. Боонг опередил нас, пробил себе сам дорогу и добрался до вершины гораздо раньше, чем мы. Крэнг Заика, почти достигший верхушки горы по очень крутому склону, замешкался, чтобы покопаться в барсучьей норе, но ничего не нашел.

Наконец мы вошли в красивую рощу гигантского бамбука, которую заметили еще издалека. Между Боонгом и Бап Тяном тотчас же разгорелся спор, в котором старался принять участие и Крэнг Заика. В конце концов его доводы одержали верх. Было решено срубить самый большой и самый прямой ствол, стоявший, к несчастью, в окружении таких же гигантов. Деревья же, находившиеся на краю рощи, были кривые.

Мальчик подвесил свою корзиночку на ветку. Бап Тян вынул из нее плетеную коробку, полную дробленого желтого[30] риса. Он набрал горсть зерен и разбросал их по роще гигантского бамбука. То же сделал и Боонг-Манг. При этом они взвывали:

Бап Тян вынул из корзинки завернутую в листья пивную барду и передал ее Боонг-Мангу. Тот смазал у основания стволы нескольких рла, а Бап Тян покрыл смесью основание дерева, намеченного к срубу, произнося:

Боонг-Манг вытащил из корзинки еще одну корзинку, поменьше, с черным узором. В ней лежал вареный клейкий рис. Он роздал его рноому, Тяну, мальчику, двум шуринам хозяина и мне. Только Бап Тян не взял риса. Потом Боонг-Манг старательно налепил на ствол выбранного дерева горсть вареного риса и вновь воззвал:

Рноом кинулся со своим куп-купом на огромные колючие ветки, скрывавшие ствол гигантского бамбука. Когда он обнажится, его срубят. Тем временем остальные члены экспедиции закурили трубки. Только Сраэ возился с костром, зажженным от огнива: в лес не носят факелов, как на полевые работы.

Чтобы я лучше понял, что происходит, Кронг Толстый Пуп запел:

Некоторые принялись есть клейкий рис, а Боонг Помощник отправился собирать красные цветы дикого банана.

Когда Крэнг Заика обрубил ветки, Тян ударил дерево под корень раз, другой, третий, но оно все не падало, поддерживаемое короткими ветками, которые переплелись с окружающей листвой. Тут Кронг Толстый Пуп пришел на помощь Тяну, и они вдвоем всей тяжестью навалились на дерево. Как только гигантский бамбук упал, юноши очистили верхушку, затем один из них измерил ствол бамбуковым шестом — длэй, который служит эталоном длины (один метр шестьдесят пять сантиметров). В стволе оказалось восемнадцать с половиной метров.

Без двадцати двенадцать мы отправились в обратный путь. Сначала спустили ствол вниз по откосу по расчищенной Заикой при подъеме просеке. У подножия холма Сраэ и Тян взвалили бревно себе на плечи. Его покачивания заставляли их идти пружинистым шагом.

По пути Крэнг Заика срезал две грозди бананов, которые должны послужить для «обмена пищей». Недалеко от Сар Лука мы встретили Нёнг из Нёнг Браха. Он пришел к Сиенг-Ангу, так как один из купленных у него для жертвоприношения буйволов при обряде помазания в честь падди сдох. У самой деревни мы услышали совсем близко от нас фырканье охотящегося тигра. Боонг мне сказал, что взглянуть на него нельзя: в этом месте непроходимый кустарник не даст незаметно подобраться к зверю.

В Сар Луде ствол бамбука положили во дворе на землю. Все разошлись по домам, не дожидаясь Бап Тяна, Кронга Толстого Пупа и рноома.

После полудня у Бап Тяна наводили чистоту. Прислужник при жертвоприношении поднялся на чердак, чтобы наполнить корзины падди. Рядом, в гостевой, Крэнг-Джоонг отливал ножные браслеты для своей дочери. Недавно в Сар Луке побывал опытный литейщик Сиенг-Анг из Нёнг Браха, и после этого все девушки пристрастились к таким украшениям. Правда, с непривычки они натирали себе щиколотки, и приходилось подкладывать листья.

К внутренней перегородке дома Бап Тяна были привязаны два кувшина, самый большой — к центральному резному зубцу. Их открыли и наполнили водой. У большего кувшина поставили маленькую корзинку с меанд-ровым узором, на три четверти наполненную очищенным рисом. На очаге варилось крутое яйцо.

Бап Тян и Боонг Помощник сели на корточки перед одним из кувшинов, рядом положили курицу и поставили домодельную пиалу с пивной бардой. Хозяин передал курицу и трубочку своему посреднику и поцеловал ему руку, тот ответил тем же, воткнул трубочку в кувшин и вознес моление:

В это время Боонг над чашей с пивной бардой перерезал курице горло.

Затем позвали из соседней гостевой Крэнг-Джоонга и шурина Бап Тяна — Банга Оленя, «священного человека» селения Пхи Ко. Все четверо вышли из дома и сели на корточки в ряд около рла, спиной к дому Бап Тяна. Боонг поднес товарищам пиалу с подкрашенной кровью бардой, каждый взял по щепотке и смазал будущую мачту, моля гигантский бамбук о милости в тех же выражениях, что и в речитативе, произнесенном перед порубкой бамбука. Боонг помазал кровью и пивной бардой жертвенные столбы, перегородку, ритуальный настил, колья, поддерживающие штабеля дров, резной зубец с кувшином, полку для одеял, кувшины, барабан, гонги… Смазывая каждый предмет, он провозглашал, что ему посвящены жертвоприношения и помазание.

Бап Тян, Крэнг-Джоонг и Боонг-Манг сели на корточки перед большим кувшином. Бап Тян дал им по трубочке, и они поцеловали друг другу руки. Затем посредник взял немного окровавленной барды и помазал белый рис в маленькой узорчатой корзинке. Остальные двое последовали его примеру. Это «помазание белого риса, который будет роздан в селениях».

Произнося эти слова, Крэнг-Джоонг и Боонг-Манг опустили свои трубки в кувшины, сбрызнув предварительно несколько капель жидкости на землю. Затем Боонг взял пиалу с пивной бардойг и пошел к семейному входу, повернулся к нему спиной, так, чтобы оказаться лицом к последней чердачной свае, и, распевая моления, помазал ее. Это «призыв к духам чрева падди». Боонг и в самом деле одного за другим призывал высших духов.

В то время как посредник обращался к чреву падди, Бап Тян поднялся на большие нары и поставил на алтарь, подвешенный в глубине дома, две пиалы — одну со спиртным, другую с рисом, в который он воткнул крутое яйцо и положил банан. Затем он произнес:

Наконец присутствующие начали пить одновременно из обоих кувшинов, соблюдая, впрочем, строгий порядок: я пил из первого кувшина, Тру — из второго. Я уступил место Крэнг-Джоонгу, а начальник кантона — своему помощнику. Только без четверти четыре семья Бап Тяна села обедать. Как всегда, она разделилась на две группы. В одной были Тян, его жена и рноом; в другой — Анг Длинная, ее дети, жених Джанг, старый Крах и прислужница. У Бап Тяна сегодня не было аппетита. Всем роздали по куску жертвенной курицы, зажаренной на углях.

Все пили и беседовали. Только Бап Тян был занят тем, что вспоминал, кого ему надо пригласить. Он подсчитывал «мясные долги», которые должен погасить. Разломает веточку и положит один кусочек перед собой: это огузок, полученный от Сиенг-Ат/га (из Нёнг-Браха), когда тот «пил» в честь земли. Рядом положит еще один кусочек веточки: это лопатка, Подаренная Ван-Енгом (из Панг Пе Нама) при другом жертвоприношении… Вопрос о подарках беспрестанно тревожил Бап Тяна: мясные подношения надо соразмерно отдаривать, вот он и старался при первом же случае рассчитаться с долгами, чтобы ни в коем случае не обременять ими детей.

Затем старик отдал маленькую корзинку распорядителю, который обошел все семьи в селении и каждому хозяину дома дал горсть риса, сообщив, когда состоится жертвоприношение. Тем временем Бап Тян нарезал веревку на куски по пятнадцать-двадцать сантиметров и на каждом завязал на равном расстоянии по три узелка: узелок олицетворяет один день. Он «завязал веревочку дней» — говорят мнонгары. Веревочки он роздал людям, которым поручил отнести только что освященный рис далеко живущим приглашенным. Банг Олень на следующий день отправится в Бон Джа и Панг Пе Нам; Кронг-Сранг и Ван-Джоонг — в Лак Донг и Бон Ханг; Тян и Сраэ сегодня же вечером поедут верхом в Ндут Сар и Сар Ланг, и, наконец, сам Бап Тян утром понесет «рис приглашения» в Нёнг Брах..

Во всех семьях клана Рджэ женщины и молодежь разрезали на полоски буйволиное мясо, принесенное под вечер из Нэнг Браха Сиенг-Ангом: ему пришлось разделать тушу, так как жертва, которую он берег для духов, запуталась в поводке и задохлась.

В семь часов вечера Крэнг-Джоонг в свою очередь откупорил кувшин: он поднес Бап Тяну, своему соседу и шурину, «напиток в благодарность за «рис приглашения»». Крэнг поставил пиалу со спиртным на перекладину, к которой были подвешены кувшины. Сидя на корточках перед пиалой и не спуская глаз со стены, он произнес моление, которое Бап Тян только что читал перед алтарем. Затем он подошел к откупоренному кувшину, около которого стояла разукрашенная плетеная корзинка с «рисом приглашения». Крэнг передал шурину трубочку и щепотку пивной барды, и они поцеловали друг другу руки. Бап Тян вставил трубочку в кувшин с напитком, Кроонг и Бап Тян совершили помазание пивной бардой, первый — коробки с рисом, второй — земли. В это время оба вознесли моление:

Через полтора часа подобная церемония повторилась у Боонг-Манга, который в свою очередь послал Бап Тяну «рис приглашения».

Около девяти часов вечера появились запыхавшиеся и сильно взволнованные Тян и Сраэ. Они даже не завели коней в денники, а бросили поводья юношам, которые вышли их встречать. Оказалось, что на всадников напал тигр.

Они начали свой обход с Сар Ланга, где, как и полагается, на их «рис приглашения» ответили кувшином рнэма. Посидев ровно столько, сколько требовали приличия, они бодрым галопом проехали два или три километра, отделявшие Сар Ланг от Идут Сара. Там в их честь тоже откупорили кувшин, но они снова не задержались, хотя не боялись опасных встреч: Тян был хорошо вооружен, ведь Тру дал ему свое старое ружье и два патрона к нему. Но лошадей они взяли у начальника кантона и его помощника и обещали вернуть их в тот же вечер. Изрядно выпив, оба друга смело пустились в путь. Наступающая ночь их не пугала, они уповали на свою силу и мужество.

От Идут Сара к дороге ведет довольно широкая тропа. Не успели они сделать по ней и ста метров, как лошадь Тяна (она шла впереди) взбрыкнулась, а лошадь Сраэ понеслась стрелой. Тян, понимая, чего следует ожидать, потихоньку сполз с лошади, одной рукой держа узду, а другой сжимая ружье. Из зарослей вышел огромный тигр. Тян зарядил ружьецо, нажал курок и… ни звука. Зверь продолжал медленно наступать. Тян снова попытался сделать выстрел, но безрезультатно: оба патрона были слишком старые. Тигр прыгнул сзади на круп лошади, она кинулась в сторону. Тян схватил ружье за ствол и изо всех сил обрушил на морду тигра сокрушительный удар, потом еще один. Зверь, взревев от боли, бросился в кусты. Тян вскочил на свою клячу и догнал товарища. Через несколько мцнут они были в Сар Луке. Им удалось отделаться глубокой раной на крупе лошади, на которой скакал Тян.

23 октября

Наступила очередь Тру поднести спиртное в ответ на «рис приглашения», полученный от старшего брата. Пока мы пили из маленького кувшина без горлышка, кули — трам — отливал ножные браслеты для дочери Тру.

В четверть десятого вечера в деревню забежала обезумевшая лань со всем своим выводком. Мне удалось ее пристрелить, когда она пыталась переплыть реку. Теперь вся деревня была обеспечена мясом.

Сраэ повел купать двух буйволов, которые предназначались джооку. Крах и Крэнг Заика занялись украшением гигантского бамбука. А Длонг Чернуха, прислужница при обряде жертвоприношения, и дочь начальника кантона у излучины, где берут воду, мыли волосы «мнонгским шампунем»; водой, в которой промывали рис.

Бап Тян сам пошел приглашать учителя. По возвращении из школы, где ему несомненно поднесли кувшин спиртного, старик задумался над тем, как бы ему отвести дурные последствйя нападения тигра. Обычное изгнание злых духов его не удовлетворяло, он обязательно хотел произвести какое-нибудь особенно могущественное заклинание. Для этого обряда требовался цыпленок, кувшин со спиртным, пустой янг дам, два гонга (их изображали два кружочка, вырезанные из тыквы), несколько кусочков угля, а также пара слоновых бивней и рог носорога (выточенных из дерева, длиной два-три сантиметра). Кроме того, нужна была ручка от куп-купа, бывшего в употреблении, и колено бамбука, в котором варили лесные овощи. Его наполнили золой. Кувшин со спиртным подвесили к малой внутренней перекладине, Тян и Сраэ присели перед ней на корточки. Бап Тян, стоя напротив молодых людей, стал водить над их головами упомянутыми ритуальными предметами и бамбуковым коленом с золой, в которое вдел ручку от куп-купа. Перечислив то, что он принес, он заявил:

Затем Банг Олень, вооружившись куп-купом, пошел вперед, а за ним Бап Тян понес ритуальные предметы к месту пересечения тропы и дороги. Он сложил все это на землю, вновь перечислил из чего состоит его подношение, и повторил свои пожелания. Выпрямившись затем во весь рост, он взял бамбуковое колено с золой и ручкой от куп-купа и бросил его в лесную чащу, восклицая:

Мужчины вместе возвратились в селение, приговаривая:

Возвратившись к кувшину, Бап Тян срезал гребень курицы и провел им восемь раз по лбу Сраэ и Тяна, который держал трубочку. Когда Тян опустил трубочку в сосуд со спиртным, отец начал читать моление. Затем он восемь раз приложил ко лбу обоих пострадавших лезвие куп-купа, на которое предварительно поплевал, восемь раз повертел над их головами пустой янг дам, обмакнул пальцы в спиртное и стал водить ими то по кувшину, то по лбам обоих юношей. При этом он перечислял те виды порчи, которые снимает, и произносил:

Первым из кувшина пил помощник, за ним — Банг Олень. К моей великой радости, мне на этот раз не предложили приложиться к кувшину, рассчитывая, видимо, что я повторю свой утренний «подвиг», но выберу на сей раз своей жертвой не лань, наносящую ущерб лишь посевам, а хищника, нападающего на скот и даже на людей. Говоря о нем, мнонгары не произносят слово «тигр», а обозначают хищника поднятием руки со скрюченными пальцами, наподобие когтистой лапы. Во время заклинаний они не раз упоминали о том, что хорошо бы мне застрелить тигра.

Примерно без четверти шесть Банг Олень и Бап Тян снова пошли разносить рис. Банг Олень направился в селения Верхнего Донаи, а Бап Тян — в Нёнг Брах. Но Бап Тян через полчаса возвратился, испугавшись приближения ночи: он несомненно находился под впечатлением вчерашнего нападения тигра и своих собственных заклинаний, которые «тот», «другой», мог счесть слишком дерзкими.

Вечером к Крэнг-Джоонгу явился его джоок, начальник Сар Ланга, с которым он в сентябре совершил обряд обменной жертвы. Чонг-Енг только что сообщил о начале жатвы, и Крэнг открыл в честь его кувшин, к которому они оба приложились. Через час «священный человек» вынул втулку из второго кувшина, чтобы угостить людей из Нёнг Браха, которые на ночь спустились к нему с гор.

24 октября

С половины шестого утра у Бап Тяна бил барабан и звучал гонг — синг: это будили духов, чтобы они были готовы к празднику.

Крах и Крэнг Заика заканчивали украшение жертвенных столбов: рноом вырезал на верхушке мачты — Капоки — стилизованного человечка, сидящего на корточках, а старый раб вытачивал из дощечек две пары «пчелиных крыльев», которые увенчают фигурку. Крылья представляли собой две полукруглые планочки на тонкой перекладине. Заика дополнил эту часть украшения вырезанными из мягкого дерева четырьмя горлинками натуральной величины, которых завтра прикрепят к «пчелиным крыльям».

Наконец, около половины одиннадцатого Бап Тян тронулся в путь. Он принял все меры предосторожности. Перед выходом из хижины кинул во двор несколько пригоршней золы, приговаривая:

Днем на обрывистом берегу прямо на воздухе открылась настоящая парикмахерская: в нескольких метрах от Крэнга Заики, который вырезал горлинок, молодой Тиар, возведенный неожиданно в парикмахеры, стриг на французский манер волосы многим юношам.

Вечером Банг Кривой в ответ на «рис приглашения» преподнес рнэм обоим участникам там боха. Кувшин принял от имени Бап Тяна его старший сын, а от имени Ндэха — Танг Военный (из Идут Лиенг Крака). Жена бывшего начальника кантона и жена Кривого — «сестры». Но Бап Тян не потому предложил Кривому быть его джооком. Главное в том, что Ндэх взял себе в качестве рноома младшего брата Кривого — Нянга.

В убогой хижине собралось много гостей, настроение было веселое. Банг Кривой не скрывал, как он горд тем, что стал рноомом. Он когда-то служил в пехоте и теперь хвастал своими подвигами — в частности, рассказывал, как он четыре дня плыл по морю на борту «военного» корабля. Больше всего поразили его в этом путешествии рыбы, которых он увидел: некоторые были величиной со здоровенного буйвола. Тут же Кривой добавил, что чувствовал себя очень плохо, его все время рвало, он не мог даже поднять голову со своего ложа. Только когда он сошел на землю, болезнь отступилась от него.

Начинался дождь. У Бап Тяна били в гонги, но Крэнг Заика предпочел остаться в хижине Кривого, где, правда, не было музыки, но зато было спиртное. Несмотря на заикание, он, как всегда, благодаря своим необычайным мимическим способностям, пользовался успехом.

25 октября

Сегодня ждали приглашенных Бап Тяна. С семи часов утра его посредник Боонг Помощник начал совершать магический обряд, который защитит дом куанга, где соберется много жителей других деревень. Боонг все делал сам. Вооружившись мотыгой, он выкопал у главной двери вдоль порога продолговатую яму и заложил в нее пару щипцов, мелкие ракушки, клубни магических растений (прохладника и рлоопа) и черепки мисок. Работая мотыгой, он произносил заклинание:

Затем он разрезал стебель магического растения прохладника на мелкие кусочки, сложил в буйволиный рог и подвесил на стене около двери.

В довершение обряда по обеим сторонам двери подвесили два длинных полена, очищенных от коры. К каждому прикрепили палочку для чистки трубок, которую предварительно держали в прокуренной трубке и натирали зрелым перцем. Им был натерт и расщепленный конец полена. Он должен напугать колдунов — пожирателей душ (тяков), которые попробуют переступить порог, если до этого их не заставит обратиться в бегство запах острого перца и горького табака.

«Не входи сюда, колдун. Я разбросал уже остатки курева, я разложил уже перец. Видишь расколотые поленья, если ты появишься, я прикончу тебя… Не входи в мой дом, на мой чердак. Не мешай мне есть и пить».

Накануне вечером шел дождь. Он смыл краску с больших бамбуковых досок, приготовленных для украшения гигантской мачты. Надо красить их снова. Опять из угольного порошка, разведенного в воде, изготовили черную краску, а из коры дерева ти (саrеуа sphoeriса) — красную.

Внутри дома все было готово, даже разостлан у двери банановый лист. Из того, что осталось сделать, самое трудное — украсить длинные бамбуковые шесты, которые будут водружены на верхушках шестов.

В течение всего дня в Сар Луке не прекращали пить. Танг Военный обошел все четыре дома, и в каждом в честь его прихода раскупорили кувшин.

Сразу после обеда Крэнг и Джоонг вернулись из Сар Ланга, куда они накануне пошли за джооком. Некоторое время спустя пришел Боонг Канг. В пять часов явились Банг Олень и староста Бон Джа в сопровождении двух мужчин. Вслед за ними пришел Бап Тян, его жена и три супружеские пары из Нёнг Браха. Придя в Сар Лук, каждая группа направилась прямо к Бап Тяну и устроилась на нарах в глубине помещения. Когда вошел хозяин дома, никто не обменялся ни приветствиями, ни рукопожатиями (эти привычки недавно привиты нами, так же как и — увы! — военное приветствие). Хозяин, положив свою ношу, взял пригоршню табаку и роздал каждому из гостей по щепотке. Односельчане, которые находились в комнате, получили свою долю наравне с гостями. В скором времени прибыли приглашенные из Панг Пе Нама, Дынг Джри, Сар Ланга, Панг Донга.

Настроение поднялось. Гостей было много, и они знали почти всех жителей Сар Лука. Каждому хотелось повидаться с друзьями. Житель Сар Лука, входя, прежде всего предлагал по щепотке табаку пришельцам из других деревень. У всех было что рассказать, и через несколько секунд гостевая гудела от разговоров.

Наконец, около семи часов вечера Бап Тян, старший из приглашенных Ван Енг из Панг Пе Нама и Манг-Сир Слоновая Кость (староста Бон Джа) присоединились к Боонгу Помощнику, который сидел на банановом листе у двери и перед небольшим кувшином без горлышка держал живую курицу. Ван вставил трубочку в кувшин, он и его друзья начали молить, чтобы праздник прошел хорошо и завершился благополучно.

Боонг-Манг ввел лезвие ножа курице в клюв и рассек его. Придерживая курицу за туловище и кровоточащий клюв, он помазал кровью ноги Вана и Сира Слоновая Кость. После этого они присоединились к сидевшим на нарах, куда им принесли угощение. Гости из других селений подходили к двери и поочередно протягивали одну ногу, чтобы удостоиться помазания. Дети тоже не были обойдены. Каждая мать слегка приподняла покрывало на ребенке, переложила малыша на бедро и нагнулась, чтобы посреднику было удобно помазать младенцу ногу кровью. Когда все, старики и дети, мужчины и женщины, получили благословение, Боонг передал курицу одному из молодых гостей, который опалил ее, а куски роздал гостям.

После угощения мужчины собрались на нарах и попросили дать им веялку, «чтобы взвесить рис». Принесли совершенно новую красивую веялку с меандровым орнаментом. Бап Тян и распорядитель присоединились к гостям. Каждый приглашенный вынул из заплечной дорожной корзины вьетнамскую пиалу, мешочек с очищенным рисом и немного пищи. Рис гости пересыпали сначала в пиалу, а затем в веялку и добавили к этому дару яйцо или мешочек соли. Бап Тян громко восхищался подношениями. Когда гости вручили свои подарки, хозяин дома поцеловал каждому руку, а тот ему, и Ван начал длинную речь. Он напомнил о происхождении праздника, сказал, как любезно было со стороны Бап Тяна пригласить его на праздник, и попутно воздал хозяину хвалу. Ван закончил речь кратким молением:

В заключение он поцеловал Бап Тяну руку. Тот ответил тем же. Остальные гости читали такое же моление, которое в свою очередь закончилось взаимным лобызанием рук.

Бап Тян ответил на приветствие Вана речью, которую он произнес с головокружительной быстротой. Речь соответствовала его положению «могущественного судьи». Он рассказал о происхождении там боха и изложил причины, побудившие его пригласить тех, кто в данный момент собрался вокруг веялки. Не забыл он упомянуть и Бинг-Дланга, начальника кантона Лак Донга, который, к сожалению, не смог прийти. По примеру Вана, он закончил речь молением:

Вновь началось целование рук. На помосте перед главным фасадом шесть молодых людей мерно били в гонги.

Затем Бап Тян, его посредник и гости спустились с нар и присели на корточки около обрядовой перегородки внутри дома, к которой были привязаны два кувшина. Самый большой кувшин — он стоит четырех буйволов — прикреплен к центральному резному зубцу, в нем «пиво в благодарность за белый рис». Другой кувшин, поменьше, предназначен «священным людям» Сар Лука. У основания большого кувшина (у которого собрались гости и хозяин) Тян свернул голову курице, и кровь стекла в домодельную пиалу. Хозяин дома и его посредник обменялись целованием рук с гостями, а те после этого воткнули в кувшин тростниковые трубочки, по одной от каждого селения.

У маленького кувшина совершили тот же обряд, но без жертвоприношения курицы. В нем участвовали Бап Тян и Боонг-Манг, два других «священных человека» (Крэнг-Джоонг и Банг Беременный) и Тру. Присутствие начальника кантона — дань новому общественному порядку. Есть еще одно нововведение такого же свойства: первым пью я, за мной Тру, затем его помощник. Из маленького кувшина сначала пьет староста Бон Джа, он уступает свое место Крэнг-Джоонгу и Вану из Панг Пе Нама. Эта первая грандиозная выпивка, которой открывается праздник, длится допоздна.

26 октября.

Как и в предыдущие дни, деревня пробудилась рано утром от звуков барабана, в который били у Бап Тяна. Еще до рассвета юноши вышли из дома и принялись хлопотать вокруг буйволов, которых они потом отведут к партнеру Бап Тяна. Юноши только передавали предметы украшения Краху и Сраэ — они убирали одного буйвола — и Тяну с рноомом — они хлопотали вокруг второго.

По существу украшали только голову жертвы. Прежде всего в рога вставили две трубки из гигантского бамбука с расщепленным наподобие султана концом. На рога, образующие круг, наложили тройной обруч из толстого ратана. Затем рога, обруч и трубки, увенчанные султаном, обернули длинными полосками, нарезан-ними из коричневой коры лианы. От основания одного рога полосу протянули через весь круг к основанию другого рога, от него — через лоб животного, затем обернули у основания первый рог, возвратились ко второму и повторили все движения в обратном порядке. Эта процедура производилась до тех пор, пока лоб животного не скрылся под полосами лиан. На буйвола словно надели каску, обрамленную сверху широким нимбом. К нему прикрепили дощечку с отогнутыми краями, расписанную мотивами «листьев сра». У краев дощечки в полосы вдели большие листья триа, которые наподобие конских хвостов ниспадали до земли. (Иногда в трубки вставляют листья пальмы сра или длинные гибкие стебли толстого ратана, стесанные посередине и украшенные разноцветными нитями и белыми, подрезанными на особый лад перьями.)

Тян и его рноом на украшение своего буйвола потратили в общем двадцать минут. На обоих буйволов надели веревочные постромки, повод у ноздрей сдвоили и завязали, а узел продели через носовое кольцо. На рога накинули толстую веревку и завязали ее узлом.

Работали с волнением. Четыре главных действующих лица поминутно требовали то нож, то полосу ратана, один ругал вовсю парней, которые пришли помогать, другой бранил буйволов. Бап Тян, очень раздраженный, пытался давать советы рноому, но тот отказывался их выполнять. Все торопились, суетились, кричали в предрассветном тумане, поднимавшемся над рекой, которая шумела внизу под обрывом. Хозяин дома торопил людей: надо было выйти до того, как взойдет солнце и принесет с собой жару.

Наконец, в пять минут восьмого оба буйвола, которых на поводе вели юноши, величавой поступью тронулись в путь. Над их головами высились великолепные уборы из растений. Оттого, что животных тянули за повод, продетый в ноздри, уборы откидывались назад. Открывал шествие прислужник при жертвоприношении. Для защиты кортежа он дул в листья рхоонга. Если, несмотря на эту предосторожность, косуля все же взревет, шествие остановится и выждет, пока животное замолчит. За буйволами шли человек десять молодых людей. После того как мы вместе с жертвами прибудем в Идут Лиенг Крак, нам будет запрещено ложиться спать, чтобы душа-буйвол уснувшего человека не подверглась нападению души-буйвола жителя другой деревни.

В Сар Луке Боонг-Манг заходил в каждый дом и просил людей поторапливаться. Затем он приказал Бап Тяну выходить, но сразу вышли только гости. Жители Сар Лука еще не были готовы: им пришлось сегодня не только упаковать свой багаж, т. е. достать лучшие наряды и уложить их в заплечные корзины, но, главное, прибрать в домах, сварить завтрак, одеть детей, которых, конечно, никогда нет на месте, когда они нужны. В момент выхода кто-нибудь обязательно обнаруживает, что забыл взять что-то из одежды или что исчез его ребенок. Наконец вышли, но тут новое непредвиденное обстоятельство заставило кого-то вернуться. Таким образом, жители деревни вышли не все вместе, а небольшими партиями.

Во главе шествовал посредник. Выйдя из Сар Лука, он перед первым мостом сорвал короткую ветку рхоонга и дунул на нее, чтобы отогнать дурные предзнаменования, которые могут встретиться в пути. Он обмотал ветку стеблями травы и закинул в чащу леса. Хотя тропа была широкая, мы шли гуськом, и наша цепочка очень растянулась.

Через двадцать минут Боонг решил сделать длительную остановку, чтобы отстающие догнали нас и шеренга из шестидесяти пяти человек подтянулась. Солнце, к счастью, приняло участие в походе и оживило наше почти карнавальное шествие. Жалея свои лучшие наряды, люди сложили их в заплечные корзины — несли их женщины, — а на себя натянули что попало: мнонгскую и вьетнамскую домотканую одежду, европейскую привозную, но ни на одном человеке не было полного костюма. Получилось странное яркое смешение, в котором был даже зонтик. Он принадлежал Манг-Сиру Слоновая Кость, который вырядился чуть ли не уродливее всех. Как и все Тили из Бон Джа, он предпочитал импортную одежду: на нем были тян киан (вьетнамские штаны), европейские рубашка и куртка, на голове баскский берет (внутренний кожаный ободок его он вывернул наружу). На плечи он накинул наподобие шейного платка полотенце. Все было покрыто неописуемой грязью, что для мнонгаров редкость. Можно только представить себе, как выглядело подобное шествие лет двадцать-тридцать назад, когда предметы импорта не проникли еще в глубь этих районов. Но не стоит сожалеть о былой живописности: время для мнонгаров не остановилось и, слава богу, их не загнали в резервации, посещаемые кинотуристами.

Наша вереница извивалась по широкой тропе, которая змеилась, делая многочисленные повороты. Тот, кто шел впереди, обернувшись, не мог видеть конца пестрого кортежа. Мужчины были вооружены куп-купамп или короткими мечами, а кое-кто даже ружьями (как Тру и его помощник, например). Женщины несли за плечами корзины или малышей. Девушки шли, сцепившись мизинчиками. Дети бежали по обочине тропы. Все не спеша двигались вперед, болтали, смеялись, молодые люди затягивали песни, стараясь привлечь к себе внимание. Когда мы вышли из высокого леса, покрывающего перевал Пот Рло, откуда видно ущелье Сар Ланг, Боонг-Манг показал мне гору Нор, а Ван начал читать моление, которое собственно состояло из названий четырех гор в разных сочетаниях.

В половине двенадцатого, т. е. через полтора часа после выхода из деревни, мы достигли маара Идут Лиенг Крака. Тропа проходила по всей его длине. Мы сделали остановку на берегу двух ручьев. Деревня лежала в пятидесяти метрах от нас, но она не была видна из-за повышения почвы. Кроме Бап Тяна и Анг Длинной, которым на все время церемонии было запрещено купаться, все спустились к воде. Женщины выбрали себе один ручей, мужчины направились к другому. После купания из корзин достали новую или просто чистую одежду. Женщины надели свои самые красивые юбки, блузки из белого коленкора или мнонгские туники. Что касается мужчин, то они окончательно привели в отчаяние меня, любителя местного колорита. Правда, они сняли дорожную одежду, чтобы заменить ее более нарядной, но и здесь отдали предпочтение европейскому платью. Боонг-Манг вместо су троань натянул штаны цвета хаки и, желая продемонстрировать свое богатство, напялил под куртку — также цвета хаки — две рубашки и пуловер. Поверх этого костюма он натянул плащ, но жара заставила его расстаться с ним. Наконец, чтобы придать законченность европейскому стилю, Боонг надел баскский берет, черные очки, шерстяные чулки и сандалии (которые я дал ему несколько дней назад). Костюм дополняло ружье военного образца. Тру также облачился во все европейское и не забыл ружье. Для большей элегантности он нацепил отвратительно грязный галстук. Верзила Ван-Джоонг нашел, что длинные кальсоны французского военного образца изящнее домотканого пояса-передника, как бы красив он ни был. Ван-Енг, самый старый из приглашенных, надел великолепную су троань, но, увы, обулся в отвратительные солдатские башмаки, которые выглядели безнадежно уродливо на его совершенно голых длинных ногах.

В это время из Ндута пришли молодые люди, которые отводили буйволов, предложенных Бап Тяном его джооку. Им удалось наконец снять маленькую заплечную корзинку[32], которая была подвешена на огромной бамбуковой мачте (честь этого подвига принадлежит Крэнгу Заике), и мы смогли войти в дружественное селение. Все ближе слышались звуки, издаваемые гонгами: оркестр остановился за небольшим холмом, который скрывал нас друг от друга. Музыка еще долго играла после нашего появления в деревне.

Дочь Крэнг-Джоонга поднесла Бап Тяну и его посреднику красивую заплечную корзину с клейким рисом. Устроитель праздника сел на корточки, испрашивая доброго здоровья:

После окончания моления Боонг Помощник взял корзинку и роздал всем по горсточке клейкого риса. Этот рис съели тут же на месте. В то время как посредник раздавал рис, сопровождая это занятие незатейливыми

Шутками, на дороге появились три девушки из Ндута, сгибавшиеся под тяжестью ноши. Несмотря на то что они хорошо нас знали, девушки прошли мимо молча и не поднимая глаз. «Они робеют оттого, что нас так много», — объяснил мне Тру.

Вынули гонги, которые нес в лоскуте один юноша, и роздали их шестерым парням. Мы направились к деревне. Во главе процессии шел посредник, следом за ним шагали куанги Сар Лука и других деревень, парни, бившие в гонги, и прочие жители Сар Лука, в том числе женщины и дети. Шли, как обычно, гуськом. Навстречу двигался оркестр из Ндута. Поравнявшись с нами, он остановился слева от дороги и, когда мы проходили, подстроился в хвост нашей колонны.

Люди из Ндута собрались на главном помосте Ндэ-ха. В центре, под навесом, окруженный гостями и самыми влиятельными людьми деревни находился бывший начальник кантона. Перед каждым участником церемонии лежала небольшая кучка пищи для подношения. Обрядовый помост был слишком узок и не мог вместить всех глав семейств; те, кто победнее, стояли по обе его стороны, вдоль стен дома.

Под звуки гонгов наше шествие приближалось. Жители Ндута встали, чтобы приветствовать нас. Безукоризненно ровная цепочка куангов из Сар Лука и их гостей разбилась, и они начали надвигаться на людей из Ндута, опустив головы и издавая носовые звуки «гуи, гуи», подобно нападающим буйволам. Жители Ндута отвечали тем же. На местном наречии это называется там же, что означает «борьба с буйволом». Затем каждый из местных жителей подвел за руку одного вновь прибывшего к своей корзиночке с пищей, после чего тот становился его партнером до окончания торжества. В это время наши музыканты под предводительством Крэнга Заики совершили обрядовый круг: не умолкая ни на минуту, они несколько раз обошли вокруг высокой мачты, потом вокруг буйволов, привязанных к жертвенным столбам, мимо помоста, на котором стояли куанги обеих деревень и их гости. Наконец, через семейную дверь они вошли в хижину. Там их встретили вошедшие через главную дверь музыканты из Ндута, те самые, которые раньше замыкали наше шествие. Большая часть пришедших остановилась в нескольких шагах от помоста, где происходил обрядовый обмен пищей. Теперь среди них преобладали женщины и дети, но было и несколько мужчин, которые не получили партнера из числа местных жителей. Заметив это, Боонг-Манг сам соединил в пары жителей обеих деревень, после чего партнеры сели на корточки по обе стороны корзинок со съестными припасами. В отдалении толпились девушки и дети из Идут Лиенга, которые, замерев от любопытства, молча пожирали глазами все, что происходило.

Церемония, начавшаяся с нашим приходом, заключалась в многократном обмене пищей: житель Ндута предлагал своему партнеру из Сар Лука бутылку рнэма и корзиночку с пищей (кучку клейкого риса, поверх торой лежало несколько бананов, а у тех, кто побогаче, — яйцо или кусочек свинины). Потом он подносил к губам своего гостя сосуд из бамбука или стакан с рисовым пивом и обращался к нему, приговаривая:

Принимающий подношение произносил почти такое же моление и выпивал пиво. Он в свою очередь наполнял сосуд пивом с теми же пожеланиями и передавал его хозяину. Житель Ндута брал полную горсть клейкого риса, поверх которого лежал очищенный банан, а иногда яйцо или кусочек свинины, и подносил к губам своего партнера, повторяя те же моления. Тот съедал из его рук несколько зернышек риса, а затем подставлял горсть и принимал в нее пищу. В это время жена жителя Ндута подводила жену его партнера к тому месту, где их мужья совершали обмен пищей. После окончания церемонии гость отдавал жене пищу и бутылку с пивом, и она прятала их в корзинку.

Лоонг-Рау, посредник от Ндэха, принимал Боонг-Манга Помощника, своего «коллегу» из Сар Лука. Он преподносил ему напиток не в стакане, а в красивом роге буйвола с ручкой из ратана, украшенной разноцветными нитями и красными помпонами.

Тру оказался партнером деревенского старосты, который в знак уважения усадил именитого гостя на стул, к сожалению довольно шаткий. У Банг-Джиенга Беременного, «священного человека» нашего поселка, и Манг-Сира Слоновая Кость, старосты Бон Джа, — общий партнер: мой друг Кронг-Бинг.

Наш рноом весело расхаживал среди участников церемонии. Через плечо у него был подвешен очень красивый сосуд из одного колена гигантского бамбука длиной не меньше метра, сверху донизу покрытый резьбой и украшенный разноцветными нитями. Этот роскошный сосуд ему преподнес, согласно обычаю, коллега из местных жителей. Пиво пили, потягивая его через прямую трубочку, слегка выступавшую над краем сосуда.

Около часа дня Лоонг-Рау поставил на помост между дверью и навесом янг дам с рисовым пивом. Оно предназначалось для его коллеги из Сар Лука. Мне объяснили, что это вознаграждение за то, что посреднику пришлось дуть в листья рхоонга. «Рнэм для осушения пота посредника» пьют без каких бы то ни было церемоний или священных стихов.

Ндэх взвалил себе на спину Бап Тяна, что вызвало бурный смех присутствующих. Это традиционный акт, предписываемый обычаями предков, в обычное время не принято развлекаться подобным образом. Ндэх переступил порог, опустил своего друга на землю и за руку подвел к нарам в глубине помещения. Оба посредника вошли вслед за ним, но остановились рядом с опорным столбом, напротив двери, около которой уже были приготовлены курица и маленький кувшин без горлышка для помазания ног кровью. Они обратились к духам с мольбой о том, чтобы праздник прошел весело и все были здоровы. В это время Боонг-Манг вставил трубочку в янг дам. Он взял куриную голову с раздробленным клювом и стал водить ею по ногам жителей Сар Лука, в том числе их гостей и юношей, приведших утром буйволов для жертвоприношения. Вскоре звуки гонгов не в силах были заглушить гул голосов и смех толпы, заполнившей дом. Праздник начал походить на нашу ярмарку: принарядившиеся люди, оживившиеся под воздействием алкоголя, красиво убранная гостевая с двадцатью пятью кувшинами, развешанными от одного чердака до другого, предвкушение попойки были способны вызвать улыбку даже у самых печальных. После помазания ног каждый входивший житель Сар Лука шел за своим партнером из Ндута к заранее открытому и наполненному водой кувшину.

Закончив обряд помазания ног, посредники присоединились к Бап Тяну и Ндэху, сидевшим на нарах. Хозяйка дома поставила перед четырьмя мужчинами блюдо с меандровым узором, на котором лежала огромная лепешка из перебродившего толченого риса — он служил основой для приготовления рнэма, — и домодельную пиалу с пивной бардой, которую она наливала из большого старинного кувшина, подвешенного к зубцу резного шеста на внутренней перегородке. Бап Тян передал Боонг-Мангу, сидевшему слева от него, большую вьетнамскую пиалу, наполненную очищенным рисом, тот подержал ее над лепешкой, а потом преподнес Лоонг-Рау, сидевшему напротив. Лоонг-Рау передал ее своему соседу справа — Ндэху. Затем все четверо, обеими руками поддерживая пиалу с рисом над лепешкой, объявили, что совершают приношение перебродившего риса и что вскоре они заколют двух буйволов. Они просят духов, чтобы все присутствующие были здоровы и чтобы до конца торжества царило согласие. Затем они опустили пиалу с рисом на блюдо, каждый взял щепотку пивной барды и помазал рисовую лепешку. Анг Длинная унесла лепешку, а жена Ндэха — пиалу с очищенным рисом. Пока происходила эта церемония, женщины ели, сидя на нарах, неподалеку от четырех мужчин.

Внезапно хижина наполнилась гулом голосов: около каждого кувшина хозяин и гость читали моления, в то время как гость вставлял трубочку в кувшин. Бап Тян, Ндэх и их рноомы спустились с нар и сели на корточки около обрядовой перегородки, вдоль которой были развешаны кувшины. Оба посредника поместились около левого кувшина, а два друга заняли места перед большим старинным кувшином, прикрепленным к зубцу центрального шеста (правый кувшин уже был начат Крэнг-Джоонгом, деверем Бап Тяна, получившим его от Нгэ-Доонга, старшего брата Ндэха). Бывший начальник кантона передал одну трубочку своему джооку, а другую — его- будущему зятю Сраэ-Джангу. Все вставили трубочки в кувшины и прочитали моления. «Мы приносим в жертву двух буйволов и большой кувшин с пивом, так пусть же все будут в добром здравии и вообще все будет хорошо» — таково в общих чертах их содержание.

Затем Лоонг-Рау поднялся, и мы начали обходить кувшины. Все должны были сделать хотя бы по одному глотку из каждого из двадцати пяти кувшинов. Мы начали с кувшина, подвешенного к зубцу последнего столба, постепенно дошли до кувшинов, расположенных под чердаком, и даже приблизились к нарам, чтобы попробовать пива из янг дама, который бывший начальник кантона преподнес до начала церемонии Банг-Джиенгу Беременному и его зятю. Пиво пили стоя, втягивая по нескольку глотков через трубочку, полученную от впередистоящего. Так трубочки всех кувшинов переходили из рук в руки. Все гуськом медленно продвигались вперед. По обычаю, за посредником Ндэха должен был пить посредник Бап Тяна, потом оба друга, куанги, а за ними мужчины, женщины и дети из обеих деревень. Мое присутствие несколько нарушило этот порядок: я шел непосредственно за Лоонг-Рау, за мной Тру, потом Боонг Помощник, далее все остальные.

Когда все кувшины были опробованы, каждый возвратился к своему кувшину, и началась великая попойка. Толпа заполнила не только огромные гостевые Нде-ха и его соседа, но и помещения под чердаками, где в основном располагались женщины. Из-за отсутствия места там тоже пришлось подвесить несколько кувшинов. В обоих хих намах негде было повернуться. Около каждого кувшина находилось не меньше двух партнеров, один пил, а другой ожидал своей очереди, подливая воду в кувшин — впрочем, очень часто за уровнем жидкости поручали следить ребенку или подростку. Разговор не смолкал ни на минуту, даже тот, кто пил, принимал в нем участие. Первым пил гость, он должен был высосать определенное (всегда четное) количество порций рнэма, после чего уступал место жителю, который выпивал столько же. Потом трубочка снова переходила к гостю, и так до тех пор, пока эта пара не уступала свое место следующей. Порция, которую надлежало выпить каждому, была довольно велика, поэтому время от времени кто-нибудь из тех, кто в данный момент высасывал рнэм, наполнял при помощи трубочки этим напитком стакан или бамбуковую трубку и предлагал кому-нибудь из присутствующих. «Обмен пивом» не имел никакого обрядового значения, он просто являлся поводом, чтобы пошутить и поболтать, а когда алкоголь произвел уже достаточное действие, то и попеть. Легко себе представить, какой гвалт стоял в помещении, куда втиснулось человек полтораста и где около каждого кувшина располагалось по двое, по трое, а то и по четыре человека.

Изобилие алкоголя и бурное веселье, царящее на подобных торжествах, далеко не безопасны, и нужно было предотвратить возможные неприятности. Полицейские обязанности, разумеется, взял на себя посредник.

После двухчасовой попойки Лоонг-Рау поднялся, наполнил пивом празднично украшенный рог с ручкой и преподнес его Боонг-Мангу, но тот отказался от подарка и даже не встал с деревянной скамьи. Тогда Лоонг направился к Мангу из Бон Джа, но тот тоже стал уверять, что недостоин такой чести. Посредник обратился к Ван-Енгу, но тот воскликнул:

— Это должен сделать Боонг Помощник, а не такой бедняк, как я!

— Но ведь Боонг-Манг отказался.

— Ну, а я не умею этого делать.

Лоонг-Рау осталось только обратиться с настойчивыми просьбами к Кронг-Нге, и покладистый староста селения Идут взял рог.

Посредник стал на нарах во весь рост, так чтобы все хорошо его видели, и начал что есть силы выкрикивать торжественную речь пранг бал, размахивая мечом в ножнах, к которому был подвешен за лапки цыпленок.

— Эй, вы все! Дети и сосунки, седовласые мужи и старики, слушайте внимательно: не спорьте, не лайтесь, не деритесь, не хватайтесь за палки и дубинки. Пейте вволю, ешьте вволю, пойте, бейте в гонги, выгнутые и плоские… Пусть все будет красиво и радостно. Но если кто моих советов не послушается, пусть пеняет на себя: тот, кто начнет задираться или полезет в драку, будет иметь дело со мной.

В это время староста Ндута обходил гостей и каждому предлагал втянуть через трубочку по глотку из рога, висящего у него через плечо. А Лоонг-Рау, стоя на нарах, в подтверждение каждого своего слова делал взмах мечом, на котором болтался и отчаянно пищал несчастный цыпленок. Кранг-Дрым подошел к посреднику и резким движением сорвал цыпленка, что вызвало оживление среди жителей Сар Лука: цыпленка зажарят и отдадут им. Все это продолжалось не больше десяти минут и никоим образом не помешало попойке.

Около половины восьмого, когда уже темнело, посредник Лоонг-Рау вышел из хижины. В руках у него была плетеная коробка с меандровым узором, наполненная шафранным рисом[34]. Он взобрался на обрядовый помост, тянувшийся от главной двери к жертвенным шестам, — к ним были привязаны буйволы, присланные утром Бап Тяном, — сел на корточки и пригоршнями стал бросать шафранный рис на крышу хижины и на обе жертвы, спокойно стоявшие у жертвенных столбов. Он обратился к духам:

Гулко звучавшие строфы священных стихов следовали одна за другой. Вся сцена, освещавшаяся простым светильником из древесной смолы, производила очень торжественное впечатление.

Через сорок пять минут началось грандиозное представление в стихах — песня о буйволах тонг рпух. Манг-Доонг, зять Ндэха, взял бамбуковый сосуд, в который было налито пиво понемногу из всех кувшинов. При свете небольшого соснового факела, который держал один из джооков, он проскользнул между краем крыши и жертвенными шестами, взобрался на обрядовую перегородку и сел между жертвами. Несколько юношей и девушек, знающих старинные песни, протиснулись вслед за ним, чтобы лучше слышать. Острые языки пламени, испускаемого смолистыми палочками, ярко освещали склонившуюся фигуру певца с бамбуковым сосудом в руках, головы буйволов, окруженные великолепными венками из растений, и разнообразные украшения на жертвенных столбах. Пламя выхватывало из темноты то грузные тени буйволов, то легкие и пластичные очертания украшений. Оно трепетало на ветру, и тени метались, меняли форму, делались то больше, то меньше, люди и предметы исчезали, вновь появлялись, и казалось, что все это кружится в танце. Манг покропил лоб Почтенного Краэ, одного из буйволов, присланных Бап Тяном. Голос певца постепенно нарастал. Достигнув самой высокой ноты, он плавно перешел к мифическому повествованию о подвигах первых людей:

Не прекращая пения, Манг время от времени кропит пивом лоб животного: постепенно пение оказывает свое действие, и Почтенный Краэ ложится. Но зять Ндэха не может добиться того же и, утомившись, передает бамбуковый сосуд соседке, которой удается околодовать второго буйвола. Мы возвращаемся в помещение, где по-преженму царят веселье и шум.

27 октября

Ранним утром у Ндэха раздались звуки висячего барабана и гонгов. Музыка подняла на ноги тех, кто еще не проснулся. В половине седьмого утра люди снова начали тянуть пиво из различных сосудов. Впрочем, большинство пирующих вовсе не смыкало глаз или подремало совсем немного, а джоок, как и должен, оставался на ногах всю ночь. Еще до рассвета жители Сар Лука стащили у хозяина дома двух кур и съели их, чтобы показать, на что они способны.

В большом старинном кувшине, подвешенном к зубцу последнего столба чердака, что напротив семейной двери, проделали отверстие и при помощи трубки перекачали пиво в огромный металлический чан. Ду-Пханг, «священный человек» из Ндута, зарезал курицу над пиалой, наполненной пивной бардой. Он вынес чашу и помазал буйволам лбы, потом остановился перед последней площадкой чердака и монотонно прочел «обращение духов к чреву падди», окропляя кровавой бардой перегородку чердака.

Буйволы по-прежнему стояли около жертвенных столбов. Боонг-Манг с мечом в руках подошел к тому, что стоял справа, и, подпрыгнув, нанес ему внезапный удар под коленные чашечки передних ног. Животное тяжело упало, заваливаясь назад и тщетно пытаясь брыкаться. Оно задело другого буйвола, которому в то же время наносил удары Манг-Доонг, зять Ндэха. Вне себя от ярости и боли, буйволы бились вокруг столбов, упираясь окровавленными обрубками и обдавая присутствующих грязью, смешанной с навозом и кровью. Манг размахивал над головой обнаженным мечом и в конце концов вонзил его по самую рукоятку в бок буйвола, стараясь попасть в сердце. К несчастью, животное упало на правый бок и залило кровью землю. Старый Крах заколол второго буйвола. Все бросились к буйволам, чтобы заткнуть пучками травы кровоточащие раны. Первый буйвол издал предсмертное мычание. Рноом подбежал к нему и из калебасы[36] влил в окровавленные ноздри воду: надо помешать буйволу реветь.

Оба буйвола были мертвы. Хозяйка дома положила на головы жертв «погребальные дары»: большие вьетнамские пиалы, юбки, набедренные пояса-передники, покрытые вышивкой (они изготовляются специально для там боха) и прялку… Женщина взяла ее и повертела рукоятку над головой одной из жертв, взывая:

Между брюхом и задними ногами буйволов хозяйка поставила дорогой янг дам. В это время ее деверь срезал стебли травы, украшающие рога животных.

Внутри хижины куанги пили из стаканов пиво, которое наливали из чана. «Священный человек» продолжал молиться, обратившись лицом к чердаку.

Молодой человек из Сар Лука, Кранг-Дланг, отрезал у мертвых животных хвосты. Боонг-Манг хотел обтянуть кожей с них барабанные палочки и слёдил за тем, чтобы были отрезаны только волосатые кончики. Другие юноши отрезали у буйволов мошонку. В запеченном виде она является настоящим лакомством, из-за которого дерутся мальчишки. Остатки половых органов натянули на деревянные рога, украшающие жертвенные столбы. Через отверстие, проделанное в паху животных, вытащили внутренности, и малыши потащили их к реке, чтобы промыть.

Через несколько минут после смерти буйволов молитва закончилась и куанги продолжали пить. Женщины расположились на нарах в глубине помещения. Там были расставлены корзиночки с рисом и большие чаши с дымящимися овощами. Прежде чем есть, каждая женщина обмыла правую руку водой из калебасы.

Заклание животных, хотя и являлось центральным событием праздника, заняло очень мало времени. Веселье продолжалось. Крэнг Заика, как всегда, был в форме и предложил девушке, исполнявшей обязанности рноома Ндэха, соревноваться в том, кто больше выпьет. Девушка, однако, умела пить не хуже Крэнга, и исход поединка долго оставался неясным.

В двадцать минут десятого куанги вышли на маленький открытый помост перед семейной дверью. Они сели на корточки вокруг большого металлического котла и блюда, на котором стояло несколько бамбуковых сосудов с выжженным узором. Тут же находился чан с пивом, большая корзина с клейким рисом и чаша с нарезанной кружочками вареной требухой, покрытой подозрительными пятнами. Большой котел был наполнен зеленоватым супом, в котором плавали кружочки требухи. Чтобы сделать его вкуснее, один из молодых людей подсыпал туда перцу и душистых трав.

Снова начался обмен пищей и повторялись те же пожелания. Но вчера обмен происходил между определенными парами, а сегодня Ндэх один давал пищу и напитки своим и чужим куангам и получал от них. Прежде всего он отдал дань уважения своему джооку. поднес к губам Бап Тяна сосуд с рнэмом и положил ему в руку горсть клейкого риса с тремя довольно грязными кружочками требухи. Бап Тян поцеловал рис и сделал вид, что кладет несколько зернышек в рот, потом произнес вместе с Ндэхом пожелание, принял подношение и передал его своему второму сыну, наблюдавшему за этой сценой. Бап Тян в свою очередь преподнес своему джооку сосуд с напитком и горсть риса с требухой. Затем Ндэх обошел всех куангов, и каждый высказал пожелание:

Разумеется, как этнограф, я не мог не принять участие в церемонии и в трапезе. Меня удивлял и даже беспокоил странный вкус этого варева из требухи, и Кронг-Бинг подтвердил мою догадку: «Это всего-навсего дерьмо буйвола». Действительно, только толстая кишка была промыта, а желудок и прочие органы со всем содержимым были сложены в огромный металлический котел, залиты водой и приготовлены «по-мнонгски».

Все ели, пили, шутили. Тру поддразнивал своего «брата» Кронг-Бинга и его джоока Манга из Бон Джа, которые вскоре совершат обменное жертвоприношение. Тру говорил мне нарочно громко, так чтобы слышали все на помосте: «Знаешь, Йо, они действительно могущественны. Каждый принесет в жертву по три буйвола». Кронг Коротышка кричал со смехом: «Ой, врет!», а староста Бон Джа старался мне растолковать: «Не слушай его, Йо. Это все враки, враки!» Как только Тру повторял свои шуточки, Манг подскакивал и горячо ему возражал.

Мне рассказали, какие прозвища у куангов. Старосту Бон Джа, например, называют Манг-Сир Слоновая Кость. Те, кто сидел рядом и слышал эти объяснения, завели шутливые песенки, высмеивающие куангов. О Бап Тяне, прозванном Танг-Дам-Тланг, пели такую песенку:

Бап Тян бурно протестовал: Енг Сумасбродка — названая маменька[37] жены, следовательно, между ними не может быть любовной связи, в этом отношении табу соблюдается очень строго. Енг Сумасбродка через несколько лет после смерти мужа родила «дитя любви» (выражение, принятое у мнонгов), и мне рассказывали, что отцом маленького Банга считается Боонг Помощник. Приписывать отцовство Бап Тяну — нечто чудовищное, но намеки на нарушение табу и любовную связь с тещей или невесткой — излюбленные шуточки мнонгаров.

Около десяти часов утра молодые люди приступили к разделке туш буйволов, а на помосте по-прежнему пировали и веселились. Во многих других хижинах также открывали кувшины. Зять Кронг-Бинга вспрыснул приход родственников своей жены, — она родом из Нёнг Браха, — а мой джоок в той же гостевой угощал пришедших с ней женщин — Анг-Сиенг и Джоонг-Сиенг. Мне пришлось выслушать подробный рассказ о пятнадцати буйволах, принесенных Кронгом Коротышкой в жертву за всю его жизнь.

Раздачей мяса лично руководил бывший начальник кантона. Лучшие куски он отдал гостям, от которых раньше были получены такие же подношения, или тем, с кем налаживал взаимный обмен «дарами». Два куска остались неприкосновенными: правая лопатка для Бап Тяна и большой кусок вырезки для посредника Лоонг-Рау в качестве вознаграждения.

В половине третьего на главный помост с навесом вынесли маленький кувшин без горлышка с рнэмом для «заключительного обмена пищей». То ли все устали после бессонной ночи, то ли пиво стало менее крепким, но обряды выполнялись очень вяло. Как того требовал обычай, вынесли все подарки, поднесенные Ндэхом своему другу, с которым они обменялись клятвами. Эти подношения представляли собой набор разнообразных украшений, одежды, инструментов и даже посуды. Но в отличие от используемых в быту вещи были выполнены очень тщательно, а некоторые имели художественную ценность: одни были сделаны из плетения с черным рисунком по белому фону, другие привлекали глаз разноцветными нитями. Среди подарков можно было увидеть предметы обрядового назначения: например, маленький набедренный пояс-передник из узкой полосы ткани с черно-белой вышивкой, окаймленный двумя красными полосками. Хозяйка дома возложила его на труп буйвола как погребальный дар, а потом подвесила к жертвенному шесту. Эти су троанъ динг дор всегда великолепно выработаны, их ткут специально по случаю обменного жертвоприношения.

Потом принесли красивый рог с ручкой, наполненный рисовым пивом. Бап Тян, Ндэх и его старший брат Нгэ-Доонг держали над ним, зажав в кулак, несколько маленьких кусочков сердца буйвола, несколько крупинок риса и крошечные кубики, вырезанные из луковицы магического растения падди.

Все трое произносили заклинания:

Братья разжали кулаки, так что их содержимое упало в рог, и внимательно присмотрелись к тому, что там происходило. Все брошенное пошло ко дну. Бап Тян тоже разжал горсть. Хорошее предзнаменование! Кусочки сердца, крупинки риса и куски магического растения погрузились на дно. Братья поднесли рог к губам Бап Тяна, и под неистовые крики присутствующих и их завывания он одним духом осушил огромную дароносицу. Бап Тян не только проглотил два или три литра пива, но и съел зернышки риса и кусочки сердца и растения, лежавшие на дне сосуда. Потом оба джоока кормили друг друга клейким рисом и мясом буйвола, принесенного утром в жертву.

Появился Лоонг-Рау с узким ремешком из кожи буйвола в руках. Он накинул его на шею Бап Тяна, делая вид, что собирается задушить его. При этом он, смеясь во все горло, угрожал джооку разными карами, если тот нарушит свою клятву. Остальные куанги в это время кричали и завывали.

Постепенно все, захмелев, начали расходиться небольшими группами. Рноом, нагруженный подарками его хозяину, передал огромный с выжженными узорами сосуд с пивом одному из друзей. Время от времени Манг-Сир Слоновая Кость спускался, пошатываясь, с помоста и вытягивал из рога несколько глотков. Когда Бап Тян уходил, в его честь звучали тамтамы.

Возвращались навеселе, выписывая ногами зигзаги, и совсем забыли о существовании тигров.

Мы пришли в Сар Лук около половины пятого. Опередившие нас юноши подготавливали главную обрядовую мачту, хотя в основном ее украшение было уже закончено: верхушку венчала фигура птицы, на высоте трех четвертей мачты виднелась пара деревянных рогов и две большие изогнутые пальмовые ветви, распростертые в виде огромных крыльев, к которым были прикреплены разноцветные нити и деревянные дощечки. При малейшем порыве ветра дощечки вибрировали и издавали нежные звуки.

У основания каждого колена гигантского бамбука просверлили отверстие и влили туда ужасную смесь, которую юноши приготовили, растерев в ступке. Она состояла из паэ тро [alocasia(?)] и коры лиан манг блиер. Полученное вязкое месиво разбавили водой и добавили в него целый сосуд протухшей свиной крови, которая придала смеси омерзительный запах. Бамбук сверху донизу смазали свиным салом и опалили, от чего он приобрел блеск и стал очень скользким. Но это еще не все: один из юношей влил в каждое отверстие настойку из дикого перца, а его листьями натер деревянные рога и верхушку мачты. Мне объясняли, что эта «мазь» въедается в покрытую потом кожу, вызывая у человека невыносимый зуд.

Наконец, отверстия обернули плотно свернутыми полосками манг блиера, а в нижней части ствола заткнули ратановыми пробками.

Тро-Джоонг начал копать яму для мачты. Боонг-Манг выбрал место напротив маленького помоста, но Бап Тян даже подскочил от негодования: «Здесь копать запрещено!» — и сам указал подходящее место между двумя помостами. Неподалеку два юноши зарезали поросенка, разделали его и поджарили на вертеле.

На главный помост под навесом вынесли чан с рнэмом, перелитым из маленького кувшина без горлышка, блюдо, на котором стояла корзинка с клейким рисом, котел со свиной требухой, курицу, зарезанную одновременно с поросенком, кусочки магического растения прохладника, литр вьетнамской водки, подаренный Ндэхом, три сосуда для питья и домодельную пиалу с пивной бардой, перемешанной со свиной и куриной кровью. В маленькую корзинку — киу — сложили клейкий рис, яйца, три банана и свиную требуху и подвесили ее к рогам, украшавшим мачту. Гости Бап Тяна и жители Сар Лука поднялись на обрядовый помост. Мертвецки пьяный Боонг-Манг был не в состоянии держаться на ногах, и Крэнг-Джоонгу пришлось его заменить. Он надел обрядовый пояс-передник, который ему подарил месяц назад его друг Чонг-Енг во время обменного жертвоприношения.

Прежде всего Бап Тян предложил мне, Крэнг-Джоонгу и Тру вьетнамской водки. Юношей попросили поиграть, и тотчас же раздались звуки барабана и гонгов. Согласно обряду, Бап Тян стал читать моления и угощать нас рнэмом. Он начал с Крэнг-Джоонга, заменившего упившегося распорядителя, потом преподнес пиво Бангу Беременному, другому «священному человеку». Тру вежливо уступил мне свою очередь, после него пили почетные гости, потом Банг Олень. Каждый вручил Бап Тяну свое приношение.

Внезапно большой столб огня осветил двор. Огромная мачта лежала на куче веток так высоко, что пламя выхватило из темноты только рога и гигантские крылья, а верхушка ее, увенчанная птицей, осталась в тени. Музыканты с гонгами вышли из хижины и обошли вокруг мачты. Куанги тоже поднялись и, взяв по щепотке кровавой пивной барды, уселись на корточки вдоль мачты. Они окропили ее и вознесли моление:

Пока куанги, по-прежнему сидя на корточках, молились, шесть музыкантов прошли мимо них, заглушая звуками гонгов бормотание молящихся. Они обогнули основание мачты и пошли вдоль ствола, но оставили в стороне место, приготовленное для мачты.

Закончив молитву, куанги поднялись. В то же мгновение люди бросились к мачте. Подбадривая друг друга криками, они старались поставить ее. Те, кто находился у подножия, толкали мачту руками, остальные силились поднять ее при помощи бамбуковых подпорок, перекрещенных в виде буквы «х». При каждом толчке все хором испускали дикий вопль, заглушавший гонги. Тро-Джоонг стоял по другую сторону ямы, приготовленной для мачты. Он держал доску, по которой гигантский бамбук должен был соскользнуть вниз. Гонги не умолкали ни на минуту, их громкие звуки отчетливо раздавались между возгласами мужчин: «Хо! Хис!» Свет выхватывал из темноты ствол и дрожащие «руки» мачты, выпрямлявшейся рывками. Наконец она приняла вертикальное положение, будто на секунду замерла, а потом провалилась в яму. Все ликовали. Четыре человека поддерживали мачту, чтобы она не покосилась, а остальные засыпали яму. Музыканты обошли вокруг мачты, которая, вздрагивая в темноте, возвышалась над их головами.

Бап Тян и два других «священных человека» направились к жертвенным столбам, для которых еще днем были вырыты ямы. Хозяин дома бросил в них клейкий рис, свиную требуху и кусочки прохладника, произнося при этом:

К молитве он добавил несколько строф, в которых просил защитить его от несчастного случая.

Рноом обернул корой стволы, покрытые шипами, чтобы поставить их в приготовленные ямы, обведенные кожаной петлей. Крэнг-Джоонг окропил кровавой пивной бардой каждый столб, а Банг Беременный — обрядовую перегородку. Они произнесли то же моление, что и Бап Тян.

В это время оркестр из гонгов восемь раз обошел вокруг большой мачты, а потом (все время двигаясь против часовой стрелки) вокруг жертвенных столбов и помоста, где собрались куанги. Затем оркестранты через главную дверь вошли в хижину. Под навесом Бап Тян, читая все то же моление, преподнес своему шурину пригоршню клейкого риса, на котором лежала свиная требуха, и ножки курицы, принесенной в жертву. Он совершил обрядовый обмен пищей со всеми куангами. Все пили и ели, но в конце концов усталость взяла верх и заставила всех разойтись.

28 октября

Парни закончили приготовления к празднику. Вскопанную накануне землю у подножия мачты полили так, что она превратилась в грязь. Ее разрыхлили мотыгой и «сдобрили» остатками из кувшинов. От прокисшей пивной гущи разнеслась тошнотворная вонь (в жидкую грязь добавили навоз буйвола). Вокруг каждого столба старый Крах вкопал несколько крепких кольев.

В семь часов утра Бап Тян роздал клейкий рис и бананы своим гостям, главам семейств Сар Лука, — всем тем, кому предстояло встретиться с партнерами из Идут Лиенг Крака. Те должны были принести для обрядового обмена пищей только кувшины с рисовым пивом. Затем Бап Тян разрубил на куски и разделил зарезанного накануне поросенка: одну лопатку он дал начальнику кантона и его помощнику, другую — Банг-Джиенгу и Тяну, окорок — Бангу Оленю. Джоонг-Крэнг, которой он дал хороший кусок, возвратила его с недовольным видом и взяла кусочек поменьше: партнер из Ндута дал накануне ее мужу маленький кусочек свинины. «Ну, а если эти люди не знают обычаев, то и нам незачем быть щедрыми. Нужно давать ровно столько, сколько ты сам получил, ни больше, ни меньше!», — добавила она, поджав губы.

Каждый принес Бап Тяну кувшин с рнэмом, это единственный взнос, необходимый для участия в празднике. Гости покупали их у жителей Сар Лука за пять или десять пиастров, в зависимости от размера кувшина. Люди стали около своих кувшинов, стараясь быть поближе к друзьям или к весельчаку, известному своими остротами и песенками.

Наконец в десять минут десятого привели двух буйволов — Почтенного Баэ и Почтенного Мока. Их прислал бывший начальник кантона, а привели молодые люди из Ндута и рноом Ндэха — Нианг, юноша из нашей деревни.

Осыпаемые шутками жителей Сар Лука молодые люди кинулись к мачте. При помощи заранее приготовленных шестов они вытащили из отверстий в кольцах бамбука ратановые пробки, и оттуда потекла тошнотворная вязкая жидкость. Значительно труднее было освободить отверстия наверху: приходилось привязывать к шесту короткий меч, всовывать его в узел из лиан и перерезать его. И все это для того, чтобы зловонная жидкость стекла по мачте, вызывая зубоскальство всех присутствующих. Потом собравшиеся, изощряясь друг перед другом, пытались обтереть мачту: они сплетали из листьев что-то вроде венка, надевали его на шест и водили им по верхней части мачты. И вот один юноша бросился на приступ мачты[38]. Он цеплялся за нее руками и ногами, но ствол бамбука был так скользок, что ему удалось подняться не больше чем на метр, после чего он под улюлюканье зрителей шлепнулся в грязь. Вышел другой, изо всех сил натер мачту песком и устремился вверх, но добился немногого и тоже был осыпан насмешками. Сделал попытку третий, потом снова первый… Толпа следила за состязанием с напряженным вниманием, гогоча и издеваясь над его участниками.

В это время рноом, Крах и два или три юноши надели на буйволов уздечки. Старый Крах привязал к фигурке человечка, вырезанной на верхушке каждого столба, конец шнурка из красных и белых нитей, а другой конец продернул сквозь соломенную крышу, пользуясь кусочком бамбука как челноком, и привязал к боковой перекладине чердака. По шнурку должен пройти дух падди, чтобы присутствовать при жертвоприношении и на торжестве. Как только Крах привязал шнурок, раздалась барабанная дробь, которая привлекает внимание духов и призывает их. Вскоре из хижины послышались звуки гонгов.

Молодые люди из Ндута один за другим штурмовали мачту, несмотря на то что кожа у них на руках и на ногах была разъедена до крови различными снадобьями, приправленными перцем, которые стекали по стволу гигантского бамбука. Участники состязания с боем брали каждый сантиметр, и зрители следили за ними с неослабным интересом. Насмешки слышались все реже и реже. Наконец к половине одиннадцатого Тангу, самому молодому из состязателей, удалось достигнуть киу. подвешенной к «рогам» мачты, и под аплодисменты присутствующих усесться на них. Он тут же преспокойно принялся за банан и яйцо, которые достал из киу, затем отвязал корзинку и спустился на землю. Он роздал товарищам еду, оставшуюся в киу, а корзину подвесил к мачте, чтобы после окончания торжества принести в качестве трофея в свою деревню.

Все юноши из Ндута пошли на речку купаться. Там они встретили молодых людей из Сар Лука: как только Танг выиграл состязание, они нагрузились кувшинами и огромными бамбуковыми сосудами длиной в несколько метров, чтобы наполнить двадцать семь кувшинов с рнэмом и почти столько же пустых кувшинов и больших котлов для хранения воды. Когда все было готово, каждый подошел к своему кувшину и влил в него одну или две бутылки спиртного для церемонии приветствия.

Уже давно наступила ночь, когда Боонг Помощник решился пойти звать духов. Он взял плетеную корзинку, наполненную шафранным рисом, маленькую домодельную пиалу с кровавой пивной бардой и поднялся на обрядовое возвышение между крытым помостом и жертвенными столбами. Внезапно возникла драка между Тяном, сыном хозяина дома, и его партнером Манг-Доонгом, зятем джоока. Я и не предполагал, что Тян такой здоровяк. Правда, его силы удесятерились под воздействием рнэма. Один из «священных людей» Ндута, Ду-Панг, попытался защитить лежавшего Манга, но Тян и его одним ударом кулака свалил на землю. Та же участь постигла и Танга Ученика, сына Ду-Панга. Драка происходила около главного помоста. Крики Тяна и его противников привлекли зрителей, и скоро дерущихся окружила целая толпа. Анг Слюнявая, увидев своего брата в таком состоянии, разразилась отчаянным ревом и упала на землю. Анг Длинная (она хозяйка дома!) обрушила на нее град затрещин, восклицая: «Плакать табу! Плакать табу!». Старая Джоонг-Крэнг и другие женщины старались удержать Тяна, и в конце концов им удалось угомонить его. Манг-Доонг подошел к нему и сказал: «Мы просто пошутили, пошутили!» Но он получил серьезные оплеухи и, не выдержав, разрыдался. Сразу же вокруг поднялся крик: «Табу плакать! Плакать табу!» Разъяренный Бап Тян, дрожа от бешенства, отчитывал своего сына, награждая его всеми нелестными эпитетами, которые приходили ему в голову. Вокруг места недавнего побоища собрались любопытные, но не так уж много, большинство гостей продолжало пить как ни в чем не бывало. Но вот все успокоились, зеваки возвратились в дом, и попойка пошла своим чередом.

Боонг Помощник наблюдал за дракой, сидя на возвышении. Теперь он мог наконец приступить к исполнению своих обязанностей. Он бросил несколько пригоршней шафранного риса в трех направлениях: на крышу, на буйволов и за спину, потом окропил щепоткой пивной барды верхушку одного из бамбуковых шестов, украшавших каждый столб на его возвышении, и начал читать моления:

Едва он Дочитал свою Длинную Молитву, как снова поднялся невообразимый шум, на этот раз внутри хижины. Тян, вроде бы успокоившийся, вдруг снова набросился на своего гостя. В последующей свалке он опрокинул и разбил кувшин, что считается скандальным происшествием.

Боонг сказал мне с оскорбленным видом: «С завтрашнего дня Тян должен приносить каждый день кувшин и курицу как жертву искупления, иначе в будущем он не сможет участвовать в жертвоприношениях буйволов. Ведь он сын самого устроителя праздника. Я произнес торжественную речь пранг бал, Манг-Сир Слоновая Кость обошел всех с рогом, наполненным рнэмом, Тян пил из него, и я, Боонг Помощник, махал мечом с подвешенной к нему курицей. И все же Тян не внял моим призывам». Скандал, однако, быстро утих. Тян заменил разбитый кувшин другим, выпивка возобновилась и длилась всю ночь. Драка дала пищу для нескончаемых разговоров. Бап Тян благодаря ей смог блеснуть своим умением исполнять скорбные песни[39], но нужно было еще так много рассказать и в кувшинах оставалось столько пива, что вскоре о происшествии забыли.

29 октября

Песни и шутки не смолкали всю ночь. К полуночи дикий гвалт начал постепенно утихать, но тишина так и не наступила: человек пятнадцать заядлых пьянчуг не смолкали до самого рассвета. В пять часов утра барабанная дробь вывела большинство гостей из оцепенения, которое в конце концов их одолело. С шести часов утра куанги снова начали пить. Они пили рнэм из янг дама, куда он был перелит из очень ценного кувшина, подвешенного к зубцу на последнем опорном столбе чердака — том самом, что напротив семейной двери. Боонг Помощник зарезал курицу над домодельной пиалой, наполненной пивной бардой из большого старинного кувшина, вышел с пиалой на улицу и, читая моление, помазал кровавой бардой лоб каждому буйволу.

Старый Крах направился к двум огромным буйволам и с невероятной ловкостью заколол их. Прислужница при жертвоприношении бросилась к ним и залила Нодой из калебасы ноздри буйвола, который жалобно мычал. Один юноша срезал с венков, украшавших головы буйволов, траву и заткнул ею их раны, чтобы не дать крови растечься. Кровью жертв прежде всего наполнили домодельные пиалы, используемые при обрядах.

Крэнг-Джоонг, «священный человек деревни», стал перед последним опорным столбом чердака и нараспев прочел длинное «обращение к духам чрева падди». В одной руке он держал домодельную пиалу, другой освящал перегородку чердака.

Его жена Джоонг Врачевательница поискала каких-нибудь знаков дружбы, оставленных духом падди, но не нашла ни мельчайшего осколка овального камушка — ртэ, ни кусочка луковицы магического растения падди. Она позвала на помощь другую очень опытную нджау, Джоонг-Сиенг из Нёнг Браха, но все их усилия были тщетны. Женщины заявили, что их позвали слишком поздно, так как обе жертвы уже похолодели.

Бап Тян возложил на того буйвола, который ревел, в качестве погребального подношения янг дам и меч, потом начал вращать над ним ручку прялки; на второго буйвола он возложил одеяло.

Вдруг появился Боонг Помощник. Он покачивался, глаза его были налиты кровью, он дико вопил, с трудом ворочая языком. В руках у него был маленький кувшин без горлышка. Он поставил его около двери хижины Бап Тяна и начал истошно вопить, не обращаясь ни к кому в отдельности: «Вот пиво из янг дама, я созвал вас из-за кувшина, разбитого ночью. Была ссора, была драка, а я об этом ничего не знал. Я, посредник, узнаю об этом последним. Меня не было при драке, я был занят тем, что на обрядовом помосте обращался к духам. Разбили кувшин, а мне ничего не сказали. Сегодня я налил рисового пива из янг дама и сзываю всех гостей. Все должны здесь собраться. Не знаю, кто затеял драку. Были ли они пьяны оттого, что хватили лишнего, мне тоже неизвестно. Но я знаю, что они пошли против пива, налитого в рог, и против курицы, привязанной к мечу. Они не послушались ни Манга из Бон Джа, ни Боонга Помощника. Я хочу знать, как все это произошло».

Кронг Коротышка, наш главный юрист, сидя на корточках на помосте, подробно изложил факты Боонгу, который стоял к нему спиной. Он выложил их с головокружительной быстротой — так здесь принято вести судебные дела, — пересыпая рассказ многочисленными юридическими терминами. В заключение он сказал, что нет оснований для дела: все произошло во время обменного жертвоприношения, виновные еще очень молоды, и кувшин разбил родной сын устроителя праздника. Боонг успокоился и признал, что был недостаточно осведомлен.

На главном помосте разложили подношения, полученные при обмене: трубку, табак, кисет из собачьей кожи, в котором лежала зажигалка (камень, пакля и железный брусочек), — одним словом, нечто вроде «набора для курильщика»; точильный камень, мотыгу, нож, лук с колчаном, меч, ручную веялку с украшениями, маленькую поясную корзинку, тоже с украшениями, наполненную очищенным рисом, большую корзину для сбора урожая, калебасы для супа и для воды, ковш из тыквы, бамбуковый сосуд, коробку для риса, металлическую чашу, маленькую и большую вьетнамские пиалы, бамбуковый сосуд с выжженными узорами, ремешок из кожи буйвола, луковицу магического растения падди в роге буйвола, еще один рог, украшенный разноцветными нитями и красными помпонами, с ручкой из ратана, вьетнамскую черную тунику, тюрбан из креп-жоржета, две пробки из слоновой кости, старинное ожерелье, еще одно ожерелье зеленого цвета, оловянную палку, большую шпильку для волос.

Пока все рассматривали подарки, Боонг снова начал бушевать. Еле держась на ногах, он внезапно устремился в свою хижину, и оттуда до нас донеслись его весьма нелюбезные выкрики. Куанги были шокированы. Кронг Коротышка курил трубку, но по глазам и по дрожанию его ноздрей видно было, что он рассержен.

Следуя правилам обряда, Бап Тян предложил выпить своему джооку, а потом Кронгу Коротышке, но тут снова появился Боонг, вооружившийся палкой. Заплетающимся языком он выкрикивал ругательства, ввалился к Бап Тяну, ударил палкой по нарам, возвратился к нам на помост и дважды схватил за руку Кронга Коротышку, но тот сдержался. Вне себя от ярости, Бап Тян поднялся и приказал своему посреднику уйти. Тот, не переставая браниться, ушел. Среди невнятНой ругани можно было разобрать угрозы по адресу «чужаков» из Идут Лиенг Крака. Все без исключения куанги были возмущены его поведением. Бап Тян и Кронг Коротышка поспешили заверить меня, что «это все пустяки».

Бап Тян взял медную пиалу, на дне которой лежали предметы, имеющие мистическое значение (кусочек кварца, овальные камушки, зуб буйвола, бусинка из старинного ожерелья), наполнил ее рисовым пивом, налил туда немного крови из сердца буйвола и бросил несколько кусочков магического растения:

Пока Бап Тян угощал куангов своей бодрящей смесью, я рассказал появившемуся Тру о поведении его помощника.

Боонг вновь появился. Он был пьян по-прежнему, но присутствие Тру, по-видимому, подействовало на него отрезвляюще: ясно было, что тот не одобряет его поведения. Он спросил Тру, что тот думает по поводу вчерашнего дела. Начальник кантона смерил его холодным, твердым взглядом и сказал тоном, не допускающим возражения: «Никакого дела и не было!» Боонг ответил: «Тем хуже! Пусть так и будет!» — и в знак согласия протянул Тру указательный палец, за который тот его потянул. Настроение у всех сразу поднялось, и последние обряды Бап Тян совершил с большим воодушевлением.

Хозяин дома взял немного запекшейся крови из сердца буйвола и поднес к губам своего джоока и прочих куангов. Затем он встал, накинул на шею джооку ремешок из свежей кожи буйвола и, смеясь, произнес угрозу: «Теперь ты не сможешь нарушить клятву. Больше не может быть огня и воды — никакого «дела» между нами. Мы закололи буйволов в твою честь, мы обвязали вокруг твоей шеи этот ремешок из кожи буйвола, мы кормили тебя зрелыми бананами, мы кормили тебя клейким рисом и свининой. Больше ты не сможешь нарушить клятву». Многие присутствующие поступили так же в отношении своих партнеров.

Потом хозяин дома надел джооку на голову тюрбан, преподнесенный в качестве «обменного дара», и помог застегнуть колчан, который он ему подарил. Вынув стрелу, он воткнул ее в волосы своему гостю. Затем Бап Тян взял шнур с дымящимся концом и провел им перед лицом своего друга (рноом быстро сплел этот шнурок, а Тян поджег и тут же потушил огонь, оставив только тлеющий конец).

Бап Тян сопровождал свои слова угрожающими жестами, но при этом все время смеялся:

Он подробно перечислил подарки, пересыпая слова теми же угрозами.

Наконец рноомы и жена бывшего начальника кантона начали укладывать подарки в корзину, чтобы их унести. Бап Тян тоже сложил в медную чашу свои сокровища (кварц, овальный камушек и прочее), чашу засунул в сумку, а сумку — в корзину с крышкой. Люди из Ндута начали небольшими группами расходиться. Тян преподнес своему партнеру, с которым он накануне повздорил, белую курицу, «просто так, в подарок», объяснил он мне.

Перед тем как Ндэх со всем своим семейством вышел из дома, Анг Длинная помазала им лоб сажей со дна котелка, чтобы уберечь от духов дороги и леса. Громко звучали в честь Ндэха гонги и висячие барабаны у Бап Тяна.

В эти дни авторитет Бап Тяна снова сильно возрос: у него появился еще один джоок, с которым он обменялся клятвой, почти родственник. Союз с ним скреплен двойным жертвоприношением двух буйволов и взаимным обменом подарками. Благодаря празднику, устроенному в честь этого события, на котором жителям обеих деревень было роздано много разнообразной пищи, новый союз стал широко известен.