Лес священного камня

10 Год священного камня Гоо закончился Мы поглощаем лес Пхи Ко

3 декабря 1949 года

После того как в каждой семье отпраздновали день «повязывания падди» (муант ба), приступили к жатве. Погода стояла отличная: не считая короткого промежутка с 18 по 21 ноября, когда перемежающиеся дожди задерживали людей в деревне, солнце сияло с утра до вечера. Только смерть и похороны Танг-Джиенга Сутулого, а также третий и седьмой дни после жертвоприношения в честь покойного на время отвлекли людей от работы в поле. Одни воспользовались этим вынужденным отдыхом для уборки хлопка или пересадки табака, другие ходили в лес за дровами или за дикими овощами. Время, на которое распространялось табу, постарались свести до минимума, а некоторые даже решились нарушить запрет.

Те, кто первым убрал зерно, отнюдь пе бездельничали. Они тут же предлагали свою помощь другим. Число семей, закончивших жатву, увеличивалось, но общий ритм работы не ослабевал. Так же как и в начале жатвы, днем в Сар Луке не оставалось никого. Благодаря этому уборка урожая закончилась очень быстро.

Бешеный темп работы стал особенно заметным, когда зерно из рдае — временных амбаров, построенных рядом с мааром — начали переносить на деревенские чердаки. Сегодня утром, едва рассвело, шесть семей занялись этой работой. Домашние Бап Тяна успели до первого завтрака два раза пройти от рдае до деревни. Никогда не увидишь такой суетни на дороге, ведущей к маарам, как в эти дни! Из шести рабочих групп, состоящих из сорока одного человека, хотя бы одна в каждый данный момент была занята погрузкой: хозяин или хозяйка дома, стоя на рдае, наполняли корзины, в некоторых семьях им помогали дети. Чтобы в корзину вошло как можно больше зерна, его утаптывали ногами. Когда все корзины наполнялись доверху, бригада возвращалась гуськом в деревню. Некоторые несли по две корзины, поставив их одна на другую. В деревне они сгружали свою ношу перед входом на чердак, хозяин дома забирался наверх и ссыпал зерно изо всех корзин.

Но и миир не пустовал: еще многие семьи не закончили жатву. Чтобы убрать урожай на два дня раньше, Мхо-Ланг нанял пятерых человек и заплатил каждому по большой корзине падди. Нужно было перенести сто сорок две корзины зерна с его собственного поля и тридцать пять с половины поля, полученной им в наследство от своей матери — Джоонг-Ван. Сегодня утром он попросил двух человек помочь ему: нужно было сжать серпом и утоптать квадратную грядку клейкого риса и убрать руками немного обычного риса. В четверть двенадцатого, когда осталось всего несколько стебельков «настоящего риса», его помощники отправились домой, а он сам, опоясавшись киу, пошел собирать последние колосья — «душу падди» (дооп хэенг ба) на свое поле, моля душу падди не бояться и не убегать. По сути дела, это были не последние колосья: Мхо-Ланг еще не прикасался к священному квадрату участка около обрядового столба, засеянному первым. Большинство его односельчан именно на таких участках «собирали душу падди», но он предпочитал оставить свой такой участок для «взятия соломы» (сок рхеи), которое происходит накануне большого жертвоприношения. Вскоре он ушел с поля и направился к рдае, полученному в наследство от матери: из него вчера не только вывезли весь падди, но и сняли боковые стенки, так что остался только остов и бамбуковые палки, поддерживающие плетеный пол. Мхо опустил свою киу на землю, стал на колени и принялся «собирать» воздух под тем, что осталось от пола, и «выливать» его в свою корзинку, умоляя душу падди идти с ним в деревню и ничего не бояться. Потом он направился к своему собственному рдае, в котором были сняты только плетеные перегородки, вскарабкался в амбар, подмел остатки зерна на полу и высыпал в стоявшую там корзину, до половины наполненную зерном. Он сел на корточки и, повторяя ту же молитву, сгреб в свою киу последнюю кучку зерен, восемь раз собрал в пригоршню воздух над тем местом — теперь пустым, — где она находилась, и вылил его в свою киу. Он поспешил закрыть душу падди, для чего взял стоявшую здесь маленькую корзинку и вставил в свою киу, затем свернул плетенку пола и отдал своему помощнику, чтобы он отнес ее в деревню. Наконец Мхо-Ланг прикрепил наискось две киу поверх своей большой заспинной корзины с зерном и возвратился домой. Там он завершил обряд «собирания души падди» жертвоприношением курицы и кувшина с рнэмом.

Временный амбар на краю миира

День был очень трудным, все нуждались в отдыхе, так как вечером в пяти домах собирались пить по случаю дооп ба.

Начало празднествам положил 22 ноября Чонг Военный, но так как он совершил обряд первым, то никто, кроме него, не имел еще права браться за трубочки, и пришлось ему распивать кувшин в одиночестве. С тех пор многие семейства выполнили обряд собирания души падди и тем самым освободились от запрета пить рнэм во время жатвы. Таким образом, по мере того как продвигалась уборка урожая, возрастало количество людей, участвовавших в выпивке. В деревне чувствовалось праздничное настроение, которого не было уже целый месяц, со дня освящения обрядовых столбов и жертвоприношений для очищения Тру и Боонг-Манга.

4 декабря

Вчера в поле работали без передышки, а сегодня ритм работы стал и вовсе неистовым. Все хотели убрать зерно к сегодняшнему вечеру, чтобы завтра приступить к обрядам, завершающим жатву, — отпраздновать окончание года. Из девяти домов, не окончивших уборку, у пяти падди еще стоял в поле. Даже самые бедные прибегли к посторонней помощи: Кронг Кривой пришел из Сар Ланга, чтобы помочь утром своей сестре Анг-Крэнг переносить зерно, а во второй половине дня — своему брату Бангу закончить жатву. Тот, кто уже принес домой душу падди, нанимался к богачам, таким, как Крэнг-Джоонг или Банг-Джиенг Беременный. Но больше всего рабочих рук требовалось Тру: помимо его самого, жены и приемной дочери, двадцать семь наемных работников трудились на его поле.

Тру отвел свою группу в поле рано утром: значительная часть участка еще была покрыта колосьями. К полудню поле было сжато. В перерыв жена начальника кантона Нге и дочь Джанг-Бибу накормили работавших. К половине первого двадцать восемь корзин зерна, сжатого сегодня, и две взятые из рдае, были перенесены в деревню. Восемь корзин высыпали в яму — этот рис будут хранить на семена; все остальное отнесли на чердак. В два часа дня, после третьего захода, Тру выплатил работникам жалованье: отдал им двадцать одну корзину зерна[105].

Банг Олень с женой не взяли платы: во время неурожая они одалживали падди у начальника кантона, часть долга они возместили сегодня работой. Помощник с женой и еще двое из клана Рджэ тоже отказались от вознаграждения. Хотя они упорно твердили о своем родстве с местным начальником, вполне возможно, что они тоже выплачивали долг. Тру произвел расплату до окончания рабочего дня, так как при последнем заходе могло не хватить падди, а сегодня нельзя подниматься на чердак и брать оттуда падди.

Освободившись от работы в своей группе, Кранг Клык присоединился к тем, кто работал на поле его приемного отца. Тру высыпал одиннадцать корзин на общий чердак, устроенный по инициативе последнего начальника округа. Начальник кантона возвратил общине свой долг, так как буйвол, заколотый во время «жертвоприношения для очищения его тела», был куплен на деньги, полученные от продажи общинного зерна. Руководя засыпкой зерна на чердак, Тру был необычайно красноречив и всячески старался привлечь к себе общее внимание, сам умиляясь своей честности.

Последний раз рабочие Тру принесли в деревню только четырнадцать корзин. Тру взял две киу и пошел на свое поле. Он подошел к священному квадрату и принялся жать падди, который посеял у обрядового бамбука доонга в тот день, когда был пересажен гун ба. Колосья, обвязанные вокруг священного шеста во время церемонии по поводу начала жатвы, он не тронул. Потом он сел на корточки, «собрал» воздух над жнивьем и «вылил» в поясную корзинку:

Он взял маленькую киу, вставил ее внутрь другой киу, закрыв таким образом падди:

Не прерывая моления, он связал несколько пустых Колосьев и возвратился к своему рдае. Там он открыл свою киу со священным зерном и, восемь раз набрав воздух — в ладони, «вылил» его в киу, а ее привязал к большой корзине с остатками падди, собранными в рдае. В деревне он все втащил на свой чердак. Сначала он высыпал на огромную груду падди содержимое корзины, а затем, читая моление, высыпал зерно, собранное со священного центрального квадрата поля. Жена поставила около чердачной двери домодельную пиалу с солью и калебасу с рисовым супом. Тру вылил несколько капель рисового супа на груду падди и поставил на ее верхушку тыкву и пиалу.

Весь урожай Сар Лука был убран. Только один Банг Кривой не успел перенести свой падди. Во всех домах, кроме одного, уже совершили обряд, а следовательно, все табу, связанные с жатвой, дооп хэенг ба, отпали. Особенно много народу собралось вечером в тех трех домах, где праздновали мпан ба (опоясывание головы падди): этим обрядом заканчивалась церемония «собирания души падди». Хозяин дома залез на чердак и перерезал горло курице над грудой падди. Кровь стекла с его пальцев на гору зерна — пищу и питье для всей его семьи. Потом он спустился вниз и около нижней ступеньки чердачной лестницы поставил кувшин с пивом, который он принес в жертву. Все зерно было убрано, и теперь он мог спокойно отдыхать, веселиться и пить.

Сегодня можно было лечь спать попозже, и все спокойно отправились пить к трем куангам. Тру вынул свой набор плоских гонгов, Ван-Джоонг принес выгнутые гонги. Начался самый большой праздник года. Крэнг-Джоонг рассказал о том, какой вред причинили ему дикие звери: прошлой ночью кабаны вытоптали значительную часть поля, на которой он еще не успел закончить жатву. В результате у него осталось всего пять корзин падди. Но под действием спиртного и веселых разговоров он вскоре забыл о своем несчастье.

Переноска урожая в деревню

Я отправился к Ван-Джоонгу (из клана Мок), мужу одной из трех здешних знахарок: вчера вечером он начал мне петь «сказания гонга», и я решил воспользоваться его хорошим настроением. Сегодня он был особенно в ударе, так как откупорил кувшин в честь падди и у него собралось много народу. Поздно вечером совершенно неожиданно к нему ввалился Тру в сопровождении своего помощника Боонг-Манга и «посыльного» Банга Оленя. По тому, как он безукоризненно отдал мне честь, сразу было видно, что Тру пьян. Наш хозяин прервал свой рассказ и скромно предложил трубочку начальнику кантона, расположившемуся около кувшина. Теперь слышен был только голос Тру. Он хотел, чтобы Ван-Джоонг продал ему табак, и обещал заплатить по три пиастра за пакет сухих листьев, столько же, сколько он платил своему соседу по «площадке» Тро-Джоонгу. Ван ответил, что, к сожалению, у него нет табака. Тру сказал: «Тем хуже», — и начал рассказывать мне всякие истории про нашего хозяина. По его словам, когда Ван-Джоонг пришел в Сар Лук, он был последним бедняком. Раньше он был старостой в деревне Дынг Джри, но там было нечего есть, и поэтому он ушел оттуда.

— Подумай только, Йо, он был там кхоа бон, а на празднике земли смог принести в жертву всего лишь одного буйвола.

И он показал мне пару рогов, прикрепленных к чердачной балке. Джонг-Ван поправила его:

— Не на празднике земли, а во время помазания кадди кровью.

Тру повторил:

— Да, да, во время помазания падди кровью.

Она продолжала тихим голосом:

— Те рога, что остались от буйвола, принесенного в жертву на празднике земли, висят над дверью.

Тру, не слушая, продолжал свое.

— Годами они страдали от голода, есть им было нечего. Но вот Ван устроился здесь, рядом со мной, начал снимать хорошие урожаи, и теперь у него каждый год вдоволь падди. Он ест досыта и даже может покупать кувшины. Он стал куангом.

После Ван-Джоонга Тру перешел к своей деревне:

— Раньше в Сар Луке была всего одна хижина, это была совсем крошечная деревенька. А во что она превратилась сейчас! Я твержу всем кули: «Работайте в поле как следует, не спите, надо полоть, корчевать, жечь валежник, жать… Во всей деревне только у троих ничего нет: у Енг Сумасбродки да у Вана Кролика (третьего он забыл). На будущий год я упрячу в тюрьму всех, кто будет л оды р нич ать…

Тру признался, что он слегка навеселе. Я предположил, что он пил алак, (вьетнамская рисовая водка, которую европейцы называют «шум-шум»), но Тру с жаром возразил:

— Я пил только из своего кувшина. Пиво в нем оказалось очень крепкое и кислое.

Я недоверчиво улыбнулся, и тогда он послал к себе домой Биенга, сына Банга Беременного, чтобы тот перекачал из его кувшина пиво в бутылку. Я сделал из нее глоток: пиво показалось мне не слишком крепким. Я передал бутылку Джоонг-Ван, она попробовала и скорчила гримасу. Муж последовал ее примеру. Затем он возвратил бутылку жене, и та стала рассеянно потягивать из нее пиво, забыв о своих ужимках.

По моей просьбе Ван продолжил рассказ о небожительнице Джиенг-Ланг. Сразу же воцарилась тишина. Но через некоторое время Тру начал переговариваться со своими соседями, продолжая, однако, следить за повествованием. Когда Ван рассказал, как страшно было герою подниматься на небо с девами-духами, Тру его прервал: «Почему же он не полетел на самолете?» Все же он дал возможность Вану продолжить свой рассказ, а когда тот почти закончил, сказал:

— Мужчину звали (Ван утверждал, что имя героя неизвестно) Дэи-Нанг. (Дэи муж Нанг, а Нанг — значит дикая свинья). А что касается истории о Джиенг-Лан-ге, то в ней речь идет о Нду Буате, сыне Дланга.

И он сам блестяще рассказал эту легенду, вдыхая в нее новую жизнь и делая ее для всех близкой: в пьяном состоянии Тру всегда становится необыкновенным рассказчиком. Его повествование пестрело намеками на современность. Это вынудило его сделать отступление и рассказать о первых французах, исследовавших страну:

— Один из них заставил носить себя на веревочной циновке[106], подвешенной к длинному шесту, концы которого лежали на плечах носильщиков. Что за нелепая выдумка! В то время французов называли пэто (искаженное тямское слово — «король»), а вьетнамцев теи (так вьетнамцы называют европейцев). Когда француз появлялся в деревне, все убирали с дороги, чтобы расчистить ему место, а детям говорили: «Берегитесь, король застрелит вас!» — и дети разбегались. Французов очень боялись. Наши деды были дурачки. Стоило какому-нибудь субъекту обзавестись тремя янг дамами, бруском железа и несколькими корзинами падди, как его уже считали куангом.

Разговор перешел на другие темы и постепенно замер. Захмелевшие гости начали расходиться по домам.

5 декабря

Несколько дней дует обычный для этого времени года сильный ветер с востока, или, как здесь говорят, «ветер с верховьев реки».

Как и полагается накануне больших праздников, мужчины сегодня утром расчистили окрестности деревни от валежника. Тут Бангу Беременному вздумалось попросить Манга Тощего постричь его. Эта затея увлекла не только молодежь, но и деревенского старосту и начальника кантона. Пока все стриглись, принесли три письма из Бан-Ме-Тхуота от Банга Ученика, и мне пришлось выступить в роли чтеца. Два первых письма были посвящены событиям и спорам недавних дней. В третьем письме Ученик просил табаку у своего «брата» Тяна.

Сегодня весь Сар Лук наслаждался отдыхом — только Бангу Кривому пришлось заниматься переноской падди, В свободное время готовились к самому большому празднику года, знаменующему его окончание, — помазанию падди кровью (мхам ба). По сути дела, празднество началось сегодня вечером предварительной церемонией взятия соломы (сок рхэи). Прежде чем помазать падди, его нужно принести, что делается с соблюдением всех предосторожностей. Взятие соломы в сущности повторяет «собирание души падди», но проходит еще торжественнее. Меня восхитил вид тех, кто первым направился около пяти часов вечера к мииру. Каждый захватил с собой киу и великолепное одеяло. Тру надел чистую синюю рубашку, на голову надвинул баскский берет. На Ндуре Хромом была абсолютно новая яркая тельняшка. Тян, который в этом году впервые обработал собственное поле, облачился с поразительной пышностью: он был в белой куртке, на голове у него красовался тюрбан из черного шелка, в руках он держал короткий меч своего отца, а киу и одеяло, необходимые для обряда, нес его брат Манг Тощий, надевший поверх рубашки цвета хаки фуфайку, а на голову — военную пилотку.

Тру умоляет «душу падди» следовать

за ним в деревню

В поле Тру прежде всего выдернул листья и стебли перца, табака, тыквы и фасоли. Потом он направился к священному квадрату, сорвал стебель магического растения падди и вытащил маленький священный нож, воткнутый во время праздника начала жатвы между колосьями, обернутыми вокруг ритуального столба. Он оторвал от маленькой хижины падди крошечную бамбуковую трубочку, в которую во время праздника шестов было налито пиво и положено немного куриного мяса. Тру обрезал края трубочки наискось, превратив ее в свисток. Потом он выдернул доонг длэй, отбросил его в сторону и срезал колосья, оставленные во время жатвы. Зерно он высыпал в киу, умоляя душу падди не убегать, а следовать за ним в деревню. Наконец, он поднес трубочку к губам и издал протяжный свист, потом второй, третий… После восьмого он поднялся, подвесил к плечу киу с росшим около шеста падди, поверх которого лежал священный серп, и завернул корзинку, как ребенка, в одеяло. Затем он собрал в пучок оставшиеся листья и стебли и положил на плечо шест падди и куп-куп. Теперь можно было отправляться и в обратный путь. Он протяжно свистнул в старинную трубочку и на ходу вознес моление:

По дороге Тру время от времени свистел и повторял священные строфы. Если ему попадалась лужа, он, прежде чем перешагнуть через нее, срезал бамбуковую или тростниковую палочку и делал из нее мостик для души падди. При этом он свистел в трубочку и взывал:

Так он всю дорогу свистел и молил падди идти в деревню. По пути он сорвал стебель травы краэ (memecylon scutellatum) и добавил к своему букету. Наконец он добрался до своего дома. Прежде чем войти в него через главную дверь, он восемь раз свистнул в дудочку и призвал падди.

Тру сразу же направился к чердаку, но, прежде чем подняться, положил шест падди вдоль лестницы и прикрепил букет из злаков и священных трав к ступеньке. Он взобрался на свою огромную гору зерна и высыпал содержимое киу на самую верхушку, после чего обратился к душе падди с длинной мольбой: он просил душу остаться на его чердаке, ничего не бояться и не убегать (при этом он перечислил все, что может ее вспугнуть). В заключение он восемь раз посвистел в дудочку, положил ее на верхушке груды отверстием кверху, вылил на падди немного рисового супа, стараясь не попасть внутрь свистка, и там же поставил калебасу с супом и пиалу с солью, не переставая молить душу падди не покидать его дом.

Когда Тру спустился с чердака, Кранг Клык уже успел поставить под лестницей кувшин с рнэмом. Тру вытащил из-под чердачной балки лист ритуальной пальмы сраэ и добавил к своему букету, прикрепленному к ступеньке.

Он выкурил трубку, в то время как его приемный сын наполнил кувшин. Когда все было готово, он направился к двери дома и свистнул восемь раз. После восьмого раза он принялся читать обращение к душе падди, умоляя ее не уходить. Потом он снова взобрался на чердак и вылил на верхушку груды зерна немного пива, перекачанного из кувшина в калебасу:

Теперь Тру начал пить. Я, пользуясь тем, что никого постороннего не было, попытался вытянуть из него историю о Иду Буате, сыне Дланга, и его любовных похождениях с девушками-небожительницами. Но тут явился закадычный друг Тру Банг Беременный, и мой собеседник быстро перевел разговор на другие темы. Сначала мы говорили q полученном мной приглашении на завтрашнее помазание падди кровью в Дам Ронге, куда я не смогу пойти, а затем Тру с нескрываемым удовольствием сообщил мне, что его брат Бап Тян по уши в долгах: он еще не расплатился за шесть буйволов. Тру даже назвал имена четырех кредиторов и под* черкнул, что он, Тру, никому ничего не должен.

Сегодня было полнолуние. Это самое подходящее время для большого жертвоприношения. При ущербной луне не рекомендуется совершать обряд, так как рис может размельчиться и исчезнуть так же, как небесное светило. В одиннадцать часов вечера Боонг Помощник приготовил белую пасту, необходимую для ритуальных рисунков. В ступку, стоявшую в комнате около семейной двери (снаружи это делать нельзя), он положил муку из перебродившего риса — ту самую, из которой обычно делают рнэм, кусочки магического растения падди и священные травы (краэ, белый рог, кость перепелки). Он долго растирал эту смесь, приправленную рисовым пивом, покуда не получилась очень мягкая белая паста. Он перерезал курице горло и дал крови стечь в это месиво, после чего снова растер его пестиком.

6 декабря

В четыре часа утра я проснулся от звуков трубочки Бап Тяна. Я бросился к нему. Старик молился на чердаке, вскарабкавшись на кучу зерна. Внизу старый Крах, держа в руках домодельную пиалу с ритуальной краской, раскрашивал опорный чердачный столб. Он наносил на него простой геометрический узор, напоминавший меандровый орнамент. Потом он покрасил белой краской чердачные балки и домашнюю утварь.

Бап Тян свистнул восемь раз и спустился на утрамбованный пол хижины. По моей просьбе старик сообщил мне состав своей пасты, очень похожей на ту, которую приготовлял Боонг Помощник. Он объяснил мне, что заменяет рнэм лечебной или, если можно так сказать, волшебной водой, взятой из водоворота стремнины: она должна удерживать рис. Подобно потоку стремнины, который кружится на одном месте и никогда не уходит прочь, рис будет оставаться в доме. В состав пасты добавляют многолетние растения, чтобы падди рос так же быстро и был таким же выносливым, как они. Но тут умещался Крэнг;

— Все эти объяснения ни к чему. Мы просто подражаем предкам, которые так делали.

Крэнг тоже разрисовал балки чердака сплошным меандровым орнаментом. После балок он раскрасил лестничные перекладины, столбы, плетеные перегородки, домашнюю утварь, кувшины, корзины, котлы… Под конец он поднялся на чердак, освещая себе путь смолистым факелом. На груде зерна лежала священная трубочка. Стоя около двери, он поднес ее к губам и свистнул восемь раз. Затем он начал читать длинную молитву: «Пусть падди больше не покидает деревню и этот чердак, пусть не бродяжничает где-то на стороне, пусть шум повседневной жизни, поступки людей и животных не пугают его. Пусть он благоразумно остается среди нас, мы накормим и напоим его». Крэнг взобрался на груду зерна, два раза свистнул в трубочку, повторил несколько священных строф и спустился с чердака. Он снял со стены в глубине дома большой кувшин с пивом и подвесил к одному из передних чердачных столбов. Затем он нанес священный узор на горло себе и своим домочадцам:

«Да не подавится никто, вкушая суп и вареный рис!»

У свояков все было готово для торжественной церемонии помазания падди кровью, знаменующей окончание года, в течение которого мы поглощали лес священного камня Гоо. Оба «священных человека» намного опередили своих односельчан. Бап Тян отправился за Бангом Беременным. Вернувшись, он объявил, что тот сейчас придет. Ждали, ждали… никого! Бап Тян сходил еще раз, и опять безрезультатно. Бап Тян начал сердиться и ворчать на хранителя рнутов, которого приходится звать по нескольку раз. Все готово, а он себе и в ус не дует! Заодно досталось Бангу Кривому и Краэ-Дрыму, не соизволившим явиться вчера на расчистку валежника, в то время как он, Бап Тян, работал вместе со всеми. Окончательно потеряв терпение, он предложил начать обряд без Банга-Джиенга, но Крэнг наотрез отказался. «Не хочу резать курицу без Банг-Джиенга. Он «священный человек, хранитель плашек для добывания огня» и должен нами руководить». Итак, мы продолжали ждать. Наконец, появился сияющий тьро вэр рнут. Бап Тян не сделал ему ни малейшего упрека. Вскоре началось первое праздничное жертвоприношение.

Бап Тян повел своих коллег к амбару. Банг Беременный нес затычку от кувшина, покрытую пивной бардой, а Крэнг-Джоонг — петуха и курицу. Около «головы падди» — верхушки груды зерна — Бап Тян обратился с мольбой к духу падди, в то время как Банг отрезал ножом головы жертвам, которых Крэнг крепко держал над затычкой кувшина. Затем оба перешли в глубь амбара, присели на корточки, Банг закопал петушиную голову, а Крэнг — куриную. При этом они вознесли молитву:

Бап Тян со свояком спустились вниз, а Банг Беременный остановился у двери амбара, к выступу настила которого была приставлена лестница. Прежде чем унести от кучи зерна обезглавленную курицу, Бап Тян заявил своему коллеге: «Здесь десять заспинных корзин (т. е. сто киу) падди». Но «хранитель рнутов» (как видно далее из гадания) явно не верит ему, считая цифру сознательно уменьшенной. Банг-Джиенг, державший обезглавленного петуха, воззвал к падди:

Закончив моление, он бросил петуха вниз, но жертва упала в неблагоприятном положении. Ее подобрали и возвратили «священному человеку», неподвижно стоявшему на верху лестницы. Он снова начал молиться, опять бросил петуха, и опять неудачно. Так повторялось несколько раз. Тогда Банг Беременный, считая, что дело в том, что указывается неправильное количество корзин, предпринял еще одну попытку, но объявил, что на чердак убрано двести киу падди. На этот раз духи согласились, и петух упал как полагается: лапками в сторону лестницы. Это вызвало бурное ликование, а хранитель рнутов, повернувшись к груде падди, подтвердил:

— Совершенно верно, здесь как раз двести корзинок[109].

Сбрасывание курицы с лестницы — рла иэр — считается своего рода гаданием. Банг-Джиенг сошел с амбара, и Бап Тян преподнес ему трубочку с пивом. Тем временем Крэнг тоже закончил молиться, и все принялись за рнэм.

У Крэнг-Джоонга закололи свинью, и в домодельной пиале смешали ее кровь с пивной бардой. Перед тем как залезть вместе с Бангом Беременным на чердак, хозяин дома вручил ему эту пиалу, а сам взял курицу. Хранитель рнутов заявил Бап Тяну:

— Ты будешь призывать духов на землю, а я — в дерево.

Бап Тян остался внизу. Банг-Джиенг перерезал горло курице над домодельной пиалой, стоявшей на груде зерна, и закопал голову жертвы в глубине кучки риса. Крэнг с пиалой в руках спустился с настила амбара и передал ее свояку, предложившему сначала трубочку с пивом. Бап Тян отправился призывать духов в чрево падди, а хранитель рнутов сбросил обезглавленную курицу с верха лестницы. Он бросал ее до тех пор, пока она не упала как полагается. Окрыленный удачей, он спустился вниз, и хозяин преподнес ему трубочку с рнэмом. Затем они оба расположились около кувшина.

Мы перешли к соседу — Тоонг-Джиенгу, сыну Джоонг-Крэнга от первого брака. У него была общая гостевая с Мбиеигом, хромоногим мужем Гриенг, младшей сестры его матери. Тоонг-Джиенг принес в жертву поросенка больше чем две пяди длиной. Его коони Бап Тян поднялся вместе с Бангом Беременным на настил амбара, и они закопали там курицу. Тем временем его тесть Крэнг-Джоонг призывал духов в чрево падди.

Крэнг рассказал мне, что позавчера вечером, сразу же после моего ухода, Ван-Джоонг (из клана Мок) попросил Мбиенг-Гриенга совершить над ним помазание кровью, потому что накануне его всю ночь преследовали кошмары.

Я попытался уговорить Мбиенг-Гриенга совершить в моем присутствии помазание кровью, которое имеет своей целью заключение братского союза между двумя людьми и сопровождается традиционными жертвоприношениями. Я объяснил ему, как интересно было бы мне присутствовать на подобной церемонии. Но Мбиенг не согласился:

— Я вовсе не собираюсь совершать обменную жертву. Ведь тело мое с изъяном, я не куанг[110]. Если бы я еще не был калекой! Ведь я хромой, как же я могу привести буйвола!

И он увел «священных людей» к своему амбару, чтобы принести в жертву двух кур.

В это время пришли люди из Верхнего Донаи, от которых я вчера получил приглашение. Разговор зашел о плантациях и о роли их начальников в вербовке рабочих. Все в один голос говорили, что слишком много дней приходится тратить на обработку земли чужеземцев.

Заметив, что эти разговоры произвели на меня сильное впечатление, Тру заявил гостям:

— Вы своих куангов боитесь больше, чем начальника округа.

В ответ раздались протестующие возгласы:

— Почему же ты в таком случае не пожалуешься ему?

Возмущенный его снисходительным тоном, я не выдержал и сказал:

— На словах-то ты храбрый, а вот когда начальник сектора выжимал последние соки из твоих кули, ты помалкивал. Если бы я тогда не вмешался, то никто бы об этом и не узнал.

Помолчав, я добавил:

— Так же как и о том, что он нажился на делах о колдовстве в Пхи Дихе и Бон Кханге.

Раздались удивленные возгласы:

— Он знает, знает все!

Мне рассказали об участии Банг-Дланга в этих делах под большим секретом, и до сих пор здесь никто не знал о том, что я в курсе дела.

Видя, что скрывать от меня нечего, начальник кантона пустился в откровенности:

— За резню в Пхи Дихе ему предложили старинный кувшин, но он предпочел большого буйвола. Кроме того, ему дали свинью в пять пядей.

Затем Тру рассказал мне, что резню в Бон Кханге организовал сам начальник сектора:

— Вместе с двумя Чонгами и Нжрунгом он убивал людей. Монгу достались по наследству плоские гонги.

Желая оправдать свое молчание, Тру рассказал мне, что зачинщики резни пригрозили ему: «Не забывай, что твои собственные коони Длоол-Банг из клана Рджэ были уничтожены в Ньоонг Рла за колдовство кланами Нтэр и Тиль, Нду и Рьям».

— Я испугался и решил держать язык за зубами, — продолжал Тру, — В Пхи Дих я пошел только утром. Банг Олень бежал из Пхи Диха и укрылся у меня. Это он утром отвел меня туда.

Банг-Джиенг Беременный и Ван-Джоонг помнили братьев Длоол-Банг, хотя и были в то время еще детьми.

По этому поводу вспомнили, что очень давно был случай, когда жители деревень Бон Длэй и Бон Сар, объединившись с другими деревнями, уничтожили колдунов в Дам Ронге. «Сто человек. Весь клан Нду перебили».

Захмелев, Тру развалился на нарах. Гостевая Тоонг-Джиенга и его тетки была набита битком. Обитатели обоих домов собрались приступить к священной трапезе бает коот (собрание в честь пивной барды). Под чердачной лестницей подвесили второй за этот день кувшин. Рядом стояла ручная веялка, в ней помещался котел с перекачанным из кувшина рнэмом, корзинка дымящегося клейкого риса и котелок с паэ лах тух (кушанье из свинины с фасолью, посыпанное дробленым рисом). Тут же лежали пакетики из листьев тлонга (Dipterocarpus obtusifolius), наполненные ритуальной пищей: клейким рисом, имбирем и паэ лах тух.

«Священные люди» сели на корточки вокруг веялки, хозяин дома поднес каждому ко рту пиалу с пивом. Сначала он предложил чашу Бап Тяну, после него Крэнгу, затем Бангу Беременному и, наконец, мне (Тру задремал и не захотел больше пить). Бап Тян взял из веялки старинный рог буйвола и наполнил его пивом, бросил туда немного клейкого риса, паэ лах тух, кусочки имбиря, куриного мяса и свиного сердца. Он поднялся на настил амбара вместе с Бангом Беременным, который нес пакетик с пищей, и Тоонг-Джиенгом. Тем временем Крэнг взял домодельную пиалу с кровавой бардой и пакетик с паэ лах тухом: он будет призывать духов во чрево падди.

Бап Тян сделал углубление на верхушке груды зерна, резким движением вылил туда содержимое рога, а его друг положил рядом с ямкой пакетик с пищей. Хозяйка дома стала под чердаком, держа в руках одеяло и горсточку клейкого риса. Мужчины наверху вознесли моление:

Пиво просочилось сквозь толщу зерна и начало капать с пола чердака. Джиенг-Тоонг подставила одеяло. «Священным людям» крикнули, что церемония прошла удачно. Хозяйка дома, не переставая молиться, помазала клейким рисом место, где протекало пиво, и «священные люди» сошли вниз. Банг Беременный вставил трубочку для возлияний в кувшин, подвешенный под лестницей. Тоонг-Джиенг преподнес «священным людям» по большой вьетнамской пиале со спиртным, а своему коони Бап Тяну домодельную пиалу с очищенным рисом, накрытую вьетнамской пиалой. Когда Крэнг кончил молиться, ему тоже дали выпить.

Тоонг-Джиенг вручил тьро вэрам пакетик с пищей, и они направились для совершения священного обряда к Мбиенг-Гриенгу. Джиенг накормила взрослых и позвала детей. Стая мальчишек с листьями тлонга в руках набросилась на ритуальную пищу.

У Мбиенг-Гриенга помазание падди совершал Банг Беременный. Он вылил на кучу зерна больше половины рога, но не получил результатов. Он кричал сверху:

— Все в порядке?

Несколько голосов ему отвечали:

— Нет!

Боясь устроить под лестницей потоп, он доливал рнэм понемногу, поминутно спрашивая:

— Ну, как там?

— Нет, — отвечали ему.

— Уф! Он разозлился!

(По-моему, это говорилось вполне серьезно).

Вылив все содержимое рога, Банг Беременный протянул его в дверь, и его снова наполнили. Наконец пиво потекло на одеяло, которое держала Гриенг, стоя под амбаром. Банг Беременный спустился с настила амбара и вместе с хозяином дома вставил в кувшин трубочку для возлияний. Как всегда, за пивом начались разговоры.

Тру уснул, и его пришлось расталкивать, чтобы он отправился на бает тёт с Бап Тяном и Крэнг-Джоонгом.

Восстановив свои силы, начальник кантона согласился продолжить рассказ о приключениях Нду Буата, сына Дланга. Все были настроены очень добродушно, потому что и выпивки и закуски было вдоволь: четыре веялки с разнообразной пищей и восемь кувшинов со спиртным на четыре семьи, занимающих один длинный дом. Рнэм развязал всем языки, но помутил рассудок: Банг Беременный на полуслове прервал Тру и потребовал музыки. Он просил одолжить ему один плоский гонг и набор выгнутых гонгов. Он так пристал к Тру, что тот в конце концов согласился исполнить застольную песню. Банг попросил своего сына Биенг-Дланга сходить за гонгами. Этот обычно очень добрый и покладистый парень, выпив сегодня лишнего, нагрубил отцу:

— Зачем это я пойду?

— Не смей так со мной разговаривать! Принеси гонги, чтобы поиграть на них.

В это время, весьма некстати, откуда-то появился крошечный щенок и начал тереться о ноги молодого человека, а тот запустил в него головешкой и ударил так, что несчастное животное взвыло от боли. Банг-Джи-енг — единственный человек в деревне, у которого я замечал жалость к собакам, — вне себя от ярости набросился на сына:

— Мерзавец! Как ты обращаешься с собакой, да еще со щенком!

Он задыхался от негодования. Но Биенг, окончательно захмелев, разразился пьяными слезами:

— За что он меня обругал? Я покончу с собой, я повешусь, как Тиенг!

И он устремился к двери. Мать, с ужасом наблюдавшая эту сцену, с криком бросилась за ним, умоляя вернуться. Его джоок Тоонг-Ван (племянник и приемный сын Мбиенг-Гриенга) тоже побежал за Биенгом и, к счастью, догнал его. Тоонг связал своего друга кушаком, после чего все трое отправились к Мбиенг-Гриенгу. Но тот, будучи тоже навеселе, встретил их совершенно неожиданным образом:

— Это ты, племянничек, так его напоил! Но имей в виду, если он покончит с собой, я тебя убью…

Кроткий Тоонг, желая загладить неприятное происшествие, предложил откупорить кувшин в честь Биенг-Дланга, но тот уже немного пришел в себя и решительно отказался:

— Хватит, я и так уже пьян.

Стараясь успокоить Мбиенга, я ему предложил:

— Вот и прекрасно, теперь вы вместе с племянником одновременно устроите там бох: ты с Ван-Джоонгом, а Тоонг-Ван с Биенг-Длангом.

Мбиенг ответил мне:

— Бенг! Табу! Этого нельзя. Духи не любят смотреть одновременно в разные стороны. Поочередно дядя и племянник могут устроить там бох, племянник даже раньше дяди, но вместе — никогда.

Мое предложение устроить одновременно два там боха в одной семье только рассмешило присутствующих.

Алкоголь взбудоражил всех, даже людей, обычно спокойных. Например, жена Повара, тихая и всегда всем довольная Манг-Тоонг, внезапно заговорила о разделе наследства. Она с жаром стала доказывать, будто Танг-Джиенг Сутулый хотел, чтобы после его смерти старинное жемчужное ожерелье перешло к его сыну Тоонг-Мангу.

— Он отдал за него пять пиастров… а после его смерти сестры и матери забрали ожерелье себе.

7 декабря

Вчера мхам ба был совершен только в четырех семьях. Сегодня утром все собрались у Банг-Джиенга, и он торжественно открыл вторую очередь жертвоприношений Он принес в жертву жирную свинью в четыре пяди. Кронг-Сранг, младший сын «священного человека», держал жертву, а Ван-Джоонг заколол ее коротким мечом, ударив один раз в сердце. Банг Беременный оставил духам пиалу с рнэмом в глубине хижины и потчевал пивом сначала двух своих помощников, а затем Ван-Джоонга и Тро-Джоонга. На этот раз Крэнг-Джоонг призывал духов во чрево падди, а Бап Тян вместе с хозяином дома поднялся на настил амбара для совершения обряда. Как только пиво, вылитое на падди, просочилось сквозь груду зерна, Джиенг-Банг подставила одеяло.

Банг-Джиенг преподнес Бап Тяну рис за то, что тот лил пиво, и угостил пивом его и Крэнг-Джоонга. А затем началась первая в этот день попойка.

Утро было уже на исходе, когда мы оказались в крошечной хижине Поонг Вдовы. У всех, кто подсаживался к каждому кувшину, развязались языки. Я навел разговор на избиение колдунов, и Тро-Джоонг охотно рассказал мне, как он вместе с другими вершил божий суд в Ромене после смерти Джиенг-Чар, матери начальника кантона Бронг-Дыра. Рассказ кажется мне очень живым и образным, но Бап Тяну и остальным гостям (к счастью, из-за бедности Поонг Вдовы у нее собралось немного народу) повествование о подвигах Тро-Джоонга не доставляет никакого удовольствия.

Затем мы перешли к Бангу Кривому. Его сосед Тоонг-Бинг не захотел откупорить кувшин, и Тян обрушился на него с упреками. Он ставил ему в пример друга и соседа, который не богаче его, но тем не менее не поскупился на угощение.

После полудня все семьи принесли жертвы и приступили к биеттёт — священной трапезе. Теперь главную роль играл не Банг Беременный, а Тро-Джоонг, который с самого утра пил без передышки. Под действием спиртного он разговорился, пыжась от гордости. У Тро была очень трудная молодость. После избиения колдунов его мать продали в рабство, и ему пришлось жить у очень скупых и злых хозяев. Он работал изо всех сил, думая, что это поможет ему освободиться, но хозяева обращались с ним так бесчеловечно, что он был вынужден бежать к своему «брату» Танг Тру. Тро и его жена Джоонг с детства привыкли к тяжелой работе и благодаря своему трудолюбию богатели с каждым годом. Это позволило Тро-Джоонгу совершить обменное жертвоприношение свиньи со своим другом Тоонг-Джиенгом.

— Сегодня духи объявили восемьдесят корзинок, — расхвастался Тро, — а в будущем году будет сто, и тогда я заколю буйвола.

Жена, которая, вероятно, хитрее его и боится гнева духов, останавливает мужа:

— Не надо, табу так говорить.

— Не важно! Сначала я продам твой белый кувшин, чтобы купить буйвола для праздника земли, а затем мой большой плоский гонг. Дети сами пробьют себе дорогу, но покуда я жив, они должны попробовать мясо буйвола.

Возможно, это просто пьяное бахвальство, но в нем чувствуется гордость человека, уверенного в своем уме и силе.

Хмель бросился в голову не только Тро-Джоонгу. Тру позволяет себе такие грубые шутки, каких я не слышал ни от одного мнонгара. Пресловутое «табу любовной связи со свекровью» распространяется на всех старших родственников (там кэих) мужа или жены. Старшими родственниками считаются сестры и братья (всех степеней), которые старше супруга (или супруги), все родичи того же поколения или старшие. Со всеми ими нельзя вступать в брак или в связь (исключения только подтверждают правило). Прежде даже намек на это считался обидой. Если хотят высмеять кого-нибудь, то достаточно предположить, что он (она) не прочь жениться на своей теще или старшей сестре жены (выйти Замуж за свекра или старшего брата мужа), и любой мнонгар так смутится, что, будучи не в состоянии возражать, будет только твердить:

— Врешь, врешь! (хотя всем ясно, что над ним лишь шутят).

Опьяневший Тру выбрал мишенью для своих острот Тяна, который и трезвый-то не блещет умом, а после нескольких порций рнэма и вовсе отупел.

— Знаешь, — сказал Тру, — с Озера пришло письмо с приказом, чтобы все посыльные явились на праздник, который нам дает Йо, совершенно голыми в сопровождении там кэах. В таком виде они должны будут приветствовать начальника округа.

— Не может быть, ты выдумываешь.

Тру невозмутимо продолжал:

— Ничего я не выдумываю. Это приказ, и ты обязан явиться вместе со всеми. Тебя обвяжут веревками. За одну тебя поведет, как на поводке, старшая сестра жены, а другую будет держать сзади ее младшая сестра.

Тян испугался не на шутку.

— Но я не хочу, это немыслимо… Я притворюсь больным… или убегу в лес.

Присутствующие громко смеялись, но не совсем искренне. Тян так разволновался, что его пришлось долго убеждать, что все это только шутки.

Большинство пьющих собралось у Банг-Джиенга Беременного. Услышав звуки оркестра плоских гонгов, совершающего ритуальный круг по деревне, Биенг-Дланг, не выходя на улицу, сел на корточки около главной двери (музыканты заходят внутрь каждого дома). Во главе оркестра шел Манг Тощий с «матерью» в руках (так называется самый большой гонг, задающий тон). Когда он подошел к Биенгу, тот взялся за край синга и начать петь «сказание гонгов», стараясь заставить своего партнера сесть. Окружающие пришли в восторг. Манг Тощий топтался на месте и не решался ответить. Он обратился к другому музыканту, но у того тоже не хватило смелости запеть. Тогда за край синга схватился Краэ-Дрым, но не смог выдавить из себя целиком ни одного куплета. В состязание вступил Тян, которому хмель придал смелости, но, с трудом дойдя до конца второй строфы, сбился и замолчал под хохот слушателей.

Во главе оркестра стал Кронг-Сранг, младший брат Биенг-Дланга. Биенг, держась рукой за другой край синга, заставил брата сесть. Он пел о Биенг Кох Леэ, выведшем первых людей из подземных миров. Захмелевшие слушатели наградили его овациями, так же как и Кронг-Сранга, который, сидя на корточках, пел ему в ответ следующую строфу. Голос у него был слабее и уверенности было меньше, чем у старшего брата, но он имел такой же успех, вероятно, благодаря своей красоте и смелости, которая позволила ему взяться за дело, после того как оплошали двое его более опытных товарищей.

Стало поздно, гости понемногу расходились. Разговор не клеился. Из дома Боонга Помощника доносился прерываемый рыданиями голос прекрасной Ланг-Мхо:

— Бедные! Мои дети никогда не едят сала… Пусть я умру, мне все равно… Но мои дети Сранг, Кронг, Манг…

Тру сидел около кувшина в нескольких шагах от своей «сестры». Рядом находились другие Рджэ, в основном женщины: старая Тро, Сранг, Манг Обезьянья Челюсть с мужем, Боонг Помощник. Я осведомился со своего места, чем так огорчена Ланг, и мне ответили:

— С ней никто не спорит.

Поднялся хохот.

Я спросил ее:

— Что случилось, Ланг?

— Никто со мной не спорит.

Это вызвало новый взрыв хохота.

Я подошел к этой группе. Тру скромно удалился. Я еще не видел Ланг такой пьяной, она заливалась слезами и пронзительно причитала.

Я попытался рассмешить ее, потрепал по подбородку, и она улыбнулась. Всхлипывая, она рассказала о своих горестях. Ее «старший брат» Тру, возвращаясь домой после выпивки, поносит своих «сестер и матерей».. Его жена Нгэ не отстает от него:

— «Вы сироты, бедные, — говорит она. — Мой муж куанг, работает вместе с белыми, он начальник кантона, начальник округа. А твой — просто сирота». У нее пол-йы кувшины консервированного мяса, а мы его и не нюхаем. Спиртного у нее сколько угодно, они пьют и поглядывают на нас свысока, а нам стыдно. И это меня печалит… Мой муж не умеет хорошо говорить, у него нет ни сестры, ни матери. И меня это печалит…

Каждый раз, когда Ланг хныкала и говорила: «Меня это печалит», — ее мать, старая Тро, поясняла мне:

— Это потому, что она потеряла брата, твоего джоока Кранга.

В действительности я был с ним едва знаком, так как встречался только во время моей первой поездки по стране мнонгаров.

Ланг продолжала свои жалобы, захлебываясь слезами:

— Меня душит стыд… Мне плохо, и я плачу. У моей дочери Сранг нет сала, у моего сына тоже… Я все время страдаю. Тру хочет, чтобы Кронг женился на Джанг-Бибу и получил в наследство ее кувшины, плоские гонги и падди. А я не хочу… Лучше уж оставаться бедными. А Нгэ нас все время пилит. И Тру тоже.

Совершенно успокоившись, она заключила:

— Я все это говорю, потому что я пьяная — трезвая я бы никогда не посмела так говорить. Но все равно, когда я трезвая, мне тоже очень стыдно от того, с каким презрением к нам относятся Нгэ и Тру.

Ланг со своей матерью отправилась домой. Я остался наедине с супружеской четой, Боонгом Помощником и Манг Обезьяньей Челюстью.

Они тоже выпили лишнее, и им хочется излить душу.

— Тру очень спесив, — сказал Боонг, — но он не так жесток, как его брат Бап Тян. Все Рджэ злые.

В связи с этим он рассказал историю своей жены Манг Обезьяньей Челюсти.

Родителям Манг рламы продали рыбу. Ее отец отдал за рыбу куп-куп, но не сразу, а немного позже. После его смерти рламы заявили, что не получали куп-купа. Рджэ отдали им тюрбан, красную привозную куртку и короткий меч. Это дело в основном улаживал глава семьи, Танг, сын Мбри Гу. Рламы согласились на эти условия и уехали. Сразу же после их отъезда Танг-Мбри Гу потребовал у матери Манг-Джоонг, чтобы она с ним расплатилась, а так как у несчастной вдовы ничего не было, Рджэ продали ее в Панг Пе Нам за пять гонгов. Ее сестру Джраэ, которая в то время была еще совсем маленькой, они продали за двенадцать буйволов Бон-Дэнгу из народа мнонглаков. Но когда Джраэ вышла замуж за Лака, ее муж подал жалобу начальнику округа, и тот дал супругам свободу. А через некоторое время они разбогатели. Их самих уже нет в живых, но их трое сыновей, Бронг, Вал и Криэнг, еще живы. Сыновей Джоонг Рджэ продали врозь, в разные кланы, а Манг Обезьянью Челюсть оставили себе как рабыню Рджэ из Сар Лука.

Рджэ обращались с ней так жестоко, что она убежала от них в Пхи Джэт к Мбаму, тоже из клана Рджэ, который согласился выкупить ее за двух буйволов. Там она познакомилась с Боонгом, и они поженились. Но Мбам умер, не успев отдать двух обещанных буйволов… Тогда Бап Тян и Танг-Мбри Гу явились в Пхи Джэт и потребовали свою рабыню обратно. Они схватили Манг Обезьянью Челюсть вместе с мужем, заявив ему: «Ты женился на нашей рабыне, а значит, сам стал нашим рабом», — притащили связанных супругов в Сар Лук и утвердили свое право на владение ими тем, что принесли в жертву курицу и кувшин с пивом. Боонг провел в Сар Луке целый год. Но однажды ему удалось бежать в Дал ат. Там он поступил на военную службу, и Рджэ» побоялись не пустить Манг к мужу.

— Теперь они не смеют и заикнуться о том, что Манг их раба. Они боятся меня, но после моей смерти могут явиться и потребовать ее. Как только меня не станет, они заберут мое имущество, буйволов и кувшины. Вот потому-то я и продал мои гонги. Лучше я куплю на эти деньги буйволов, заколю их и заплачу мясные долги. На пиастры я могу купить ткани, костюмы. Но им я ничего не оставлю.

Для большей безопасности он хочет быть подальше от Рджэ и собирается перебраться к своей сестре в Бон Длэй Дак Рхиу.

В два часа ночи я покинул несчастных супругов, которым удалось после стольких трудностей добиться уважения и создать себе прочное положение в долине, и все это только для того, чтобы внезапно потерять все свое потомство: страшная эпидемия, свирепствовавшая в Сар Луке в прошлом году, унесла их дочь, зятя и внуков.

8 декабря

Сегодня утром обряд мхам ба совершали в девяти Семьях, занимающих четыре дома в северной части Сар Лука. После двух дней непрерывных празднеств деревня проснулась с большим трудом. К торжественной церемонии, завершающей цепь непрерывных обрядов, первыми приступили самые богатые члены общины: Тру, Мхо-Ланг, Банг Олень и Джиенг, вдова Танга Сутулого. Когда очередь дошла до пяти беднейших семейств, даже пиво было не в состоянии расшевелить «священных людей» деревни. Некоторое оживление внес приход людей из Идут Лиенг Крака — они явились, чтобы пригласить меня на помазание падди кровью. День выдался скучный. Монотонно одни обряды сменяли другие, так же как и кувшины.

Но после полудня произошло сенсационное событие: в деревню по пути в Далат зашел отряд горных стрелков под командованием двух унтер-офицеров и двух французских солдат. Офицер специально провел их по краю мнонгаров, чтобы они имели возможность побывать в родных деревнях.

Сар Лук сразу же вышел из состояния оцепенения. Нанг, сын Ван-Джоонга, находящийся на военной службе, в походе не участвовал, но среди пришедших были его друзья — Пар и Банг Капрал, которых у нас отлично знают. Стрелки остановились в доме начальника кантона и непрерывно расхаживали по всему Сар Луку. Я никак не мог придумать, где мне достать продуктов, чтобы достойно принять европейцев, но внезапно на дороге появились люди, нагруженные ящиками. От них я узнал, что продукты для меня застряли в ближайшей деревне.

Около пяти часов командир отряда устроил праздничный лов рыбы (глушение ее гранатами). Стрелки и все жители деревни — мужчины и женщины, старики и дети — отправились на реку, к месту, расположенному по течению ниже, чем Сар Лук. Наиболее нетерпеливых приходилось удерживать силой — они были готовы при первом же взрыве броситься в воду. Мертвая рыба всплыла на поверхность. Все ныряли, кричали, смеялись, отталкивали друг друга, желая захватить как можно больше рыбы.

Вечером Тру показал свое гостеприимство: рнэм и алак лились рекой. Правда, второй напиток принесли военные, у которых всегда есть привозные продукты.

Год, когда мы поглотили лес священного камня Гоо, закончился очень хорошо. Его последний день надолго врезался в память жителей Сар Лука. Приход стрелков и выпивка с ними в последний день мхам ба придали необычайный блеск и размах этой торжественной церемонии.

9 декабря

Вскоре после ухода стрелков до нас донеслись звуки выстрелов. Оказалось, что отряду повстречались два выводка павлинов, и военные расстреляли их из пулемета, только двум или трем самым проворным птицам удалось спастись. Потом они убили обезьяну. Бап Тян все это видел собственными глазами и блестяще рассказал односельчанам о происшествии. Оно еще долго будет давать пищу для разговоров.

Сегодня начался новый год, в который Сар Лук устроит большой праздник земли. Необходимо торжественно напомнить жителям Сар Лука об обещании, которое они дали божествам, и вот утром вся деревня собралась у хранителя рнутов Банг-Джиенг Беременного, чтобы совершить помазание кровью плоских гонгов и барабана.

Наш хозяин сел на корточки около заранее приготовленного фиолетового кувшинчика. Рядом с ним присел распорядитель Ван-Джоонг и его помощник Банг Олень. Он послал своего сына Биенг-Дланга за рогом, затем перерезал горло курице над домодельной чашей с тётом, поверх которого лежало несколько угольков. Кровь жертвы, стекая в пиалу, оставляла на них пятна и перемешивалась с пивной бардой. Он передал трубочку для возлияний Ван-Джоонгу и поцеловал ему руку, после чего кратко рассказал историю предшествующего празднества: в 1946 году, когда деревня поглотила лес Дак Рмыт (Шафранный ручей), было решено устроить большой праздник земли. Банг Беременный напомнил, что во время празднества шестов падди Ван-Джоонгу предложили быть посредником на празднике земли. Теперь наступило время сдержать обещание, данное «в тот год, когда мы поглотили лес Шафранного ручья»…

Как только хранитель рнутов закончил свою речь, Ван-Джоонг дал дотронуться до трубочки для возлияний Бангу Оленю — он будет на празднике помощником посредника. Затем он погрузил гут в кувшин, испрашивая удачу для предстоящего празднества. Раздались звучные трели рога. Они смолкли, как только главный посредник закончил молитву и начал свою торжественную речь.

— О вы, жители, деревни! Настало время принести большую жертву! Нас принуждают к этому, скажут бедняки. Ничего подобного! Так поступали наши предки, и мы должны следовать их примеру. Никто не должен давать больше, чем может, но обычай требует, чтобы мы устроили праздник… Уже третий год я твержу, что пора покупать буйволов и готовить кувшины, и каждый раз мы откладываем праздник на следующий год. Больше откладывать невозможно, мы должны выполнить наши обязательства по отношению к духам. Нам говорят: «Вот вы и покупайте буйволов, а мы последуем вашему примеру». Ну что же, я не отказываюсь и куплю буйвола, потому что в этом году мы должны устроить праздник земли.

Банг Беременный взял священную веялку с плашками рнутов и другими ритуальными предметами. Посредник приступил к изгнанию злых духов: взял горсть угольков, запятнанных жертвенной кровью, и провел ими сначала над веялкой, а затем над барабаном нашего хозяина и над всеми металлическими музыкальными инструментами, собранными со всей деревни: над двумя наборами плоских гонгов, тремя выгнутыми гонгами и огромным плоским гонгом. Потом он вышел на дорогу, ведущую на кладбище, и положил угольки, чтобы они попросили людей преисподней не гневаться и оказать им свое покровительство.

Когда Ван вернулся, «священные люди» помазали окровавленной пивной бардой рнуты, ратановую полосу и прочее содержимое священной веялки. Затем Ван освятил гонги и барабан. Два юноши с палочками в руках сели по обе стороны барабана и в течение нескольких минут сотрясали воздух барабанной дробью.

Банг Беременный уступил место у кувшина Крэнг-Джоонгу (я начал пить первым еще до того, как Ван-Джоонг закончил свою речь). Теперь говорил Бап Тян:

— Пусть те, у кого есть ценное имущество, отправятся за буйволами. Кто может, пусть покупает буйвола, кто может купить только свинью, пусть покупает свинью. Но имейте в виду, что вас никто не принуждает. Я, священный человек леса и деревни, учу вас, как нужно поступать, чтобы выполнить волю предков, но не думайте, что я заставляю вас влезать в долги!

Крэнг-Джоонг уступил место у кувшина посреднику и тоже начал разглагольствовать:

— Мы считаем, что нужно достать буйволов и выполнить волю предков. Бедняки скажут: «Вы-то можете себе это позволить, потому что вы богаты». Но почему мы богаты? Потому что мы встаем на заре, отправляемся в поле, сеем, полем, оберегаем наши поля. Вот почему у нас есть всегда соль и падди. Ну а беднякам на все наплевать, потому-то у них нет падди. Их поля гибнут от сорняков и крыс, кабаны и павлины опустошают их миир, а им хоть бы что.

Передав трубочку для возлияний Бангу Оленю, Ван-Джоонг роздал молодым людям два набора плоских гонгов. Посредник стал во главе процессии, которая в сопровождении двух оркестров гонгов, не замолкавших ни на минуту, прошла через всю деревню. Шествие заходило в каждую хижину через семейную дверь и выходило через такую же дверь на противоположной стороне, причем обитатели дома старались обрызгать свежей водой хотя бы руководителя каждого оркестра из гонгов, чтобы «тело было свежим и не было ни смерти, ни долгов»… Если в доме висел барабан, то два музыканта, отделившись от смолкнувшего оркестра, отбивали на нем дробь. Так Ван-Джоонг обошел с оркестрами все жилища без исключения, совершил так называемый «круг плоских гонгов» (рок синг).

Мы возвратились к Банг-Джиенгу Беременному. Бап Тян, пивший после Банга Оленя, уступил свое место у кувшина Боонгу Помощнику и обрушился на парней с упреками за то, что они били не во все барабаны. Вспыхнула ссора. Она привлекла общее внимание к Бап Тяну, воспользовавшись этим, он расхвастался, что он «пожиратель буйволов». Он подробно перечислил достоинства двадцати пяти жертв, которых заколол за то время, что жил независимо, и описал четырех буйволов, отданных им после того, как он стал куангом.

Любители выпить сменялись у кувшина. Биенг-Дланг обошел всех с вьетнамской пиалой, наполненной куриным мясом с тыквенными листьями, перцем и солью. Все взяли себе по щепотке.

Зять и сосед Банга Беременного Кранг-Дрым тоже обошел присутствующих, но с иной целью. Он предлагал всем калебасу, наполненную водой, на дне которой лежало несколько зернышек белого риса. Все по очереди опустили в воду палец и приложили к своему животу, потом снова обмакнули палец… и так семь раз. При этом, разумеется, произносили пожелания. В заключение нужно было хрустнуть пальцами. Банг Кривой, дотронувшись пальцем до своего живота, приложил палец к животу маленького Вана, сидевшего рядом. Обойдя всех, Кранг-Дрым подошел к своему сыну и тоже семь раз приложил палец к его животу. Вот объяснение этих магических действий:

«Буйволица-мать (подразумевается душа-буйвол у взрослого человека и душа-буйволенок у ребенка) щипала траву, а буйволенок выхватывал траву из-под морды матери. Буйволица, потеряв терпение, оттолкнула его, и буйволенок упал. Ему стало больно. Чтобы боль прошла, нужно взять что-нибудь у грубой матери и приложить к ушибленному месту: то, что исходит из живота матери-буйволицы называется гун[111]».

Я воспользовался случаем, чтобы подробнее разузнать о гуне «прожорливого» начальника кантона Дам-Роонга из Верхнего Доная. Этот гун «поедает» людей, его выращивает Банг-Джраэ (не сын старой Тро, а другой). Он натирает себе им ладони, после чего его удар становится смертельным.

За разговорами и питьем время прошло незаметно. Ван-Джоонг поднялся, взял священную веялку с рну-тами, ратановую полоску и домодельную пиалу с кровавой пивной бардой. Он вышел на улицу, за ним гуськом последовали музыканты, бившие в плоские гонги.

Посредник, шедший впереди Процессии с Трубкой в зубах, торжественно, под музыку, перенес священную веялку в свой дом и поставил на нары. Пока куанги еще не покинули дом Банга Беременного, посредник с помощью своих сыновей приготовил кувшин. Но вот и они! Банг Беременный и Банг Олень присоединились к хозяину дома, сидевшему около кувшина, рядом с которым он поставил домодельную пиалу с тётом, перемешанным с кровью. Ван перерезал горло цыпленку над домодельной пиалой и передал трубочку для возлияния хранителю рнутов. Тот дал дотронуться до нее помощнику посредника и вставил в кувшин. Все трое обратились к духам, подробно перечисляя сделанные им приношения и моля о покровительстве. Затем каждый взял по щепотке кровавой пивной барды и помазал содержимое священной веялки, особенно тщательно — рнуты, и полоски ратана. Хозяин дома начал пить из кувшина, а посредник тем временем помазал висячий барабан и плоские гонги. Банг-Джиенг, который больше не мог пить рнэм, слегка пригубил его и заявил, что тот слишком кислый. Сопровождаемый насмешками, он удалился.

Сегодня все пытались лечиться. Тоонг-Бинг принес калебасу с водой, на дне которой лежали зернышки риса, а также вьетнамскую пиалу с очищенным рисом и железный брусок. У него сильно болели глаза, и он хотел, чтобы Банг Олень, который несколько лет назад страдал такой же болезнью, помог ему. Бангу Оленю было так плохо, что пришлось вызвать шаманку из Панг Пе, и та вылечила его. После этого считалось, что он владеет гуном от глазных болезней, и Тоонг-Бинг хотел позаимствовать его: носитель гуна смочил ситцевую тряпочку водой из калебасы, прижал ее к своему глазу, а затем к глазу больного и повторил это семь раз. Несмотря на то что Банг Олень получил за «лечение» чашку риса и железный брусок, он долго ломался и его с трудом удалось уговорить. Тоонг с опухшими глазами стоял перед ним с несчастным видом, и я посоветовал ему пойти завтра утром в больницу. Но он ответил: «Нельзя! Табу!». В течение трех дней ему запрещено какое бы то ни было общение с посторонними людьми. Кроме того, он не должен есть спелый перец и овощи паэ сэи (которые при созревании становятся красно-коричневыми, как перец).

Пиво у Ван-Джоонга было неважное, и гости у него не задержались. Многие рассчитывали приятно закончить день у Банга Оленя, которому, как помощнику посредника и хранителю рнутов, тоже полагалось совершить жертвоприношение, но он заявил, что не успел подготовиться, и все разошлись по домам.

10 декабря.

Пора дождей еще не миновала, всю ночь хлестал ливень и бушевал ветер. Обмытая дождем деревня смутно вырисовывалась в утреннем свете, робко пробивавшемся сквозь низко нависшие облака. Несмотря на непогоду, в деревне царило веселье.

Женщины еще не кончили обрушивать падди, а музыканты уже совершили «круг гонгов», заходя в каждый дом и сотрясая воздух мощными звуками шести гонгов и барабанной дробью.

Жители Сар Лука наслаждались отдыхом, который не нарушали обряды. Одни женщины отправились собирать дикие овощи, другие ткали, сидя у себя во дворе; целый месяц у них не было времени для этой работы.

Среди дня оркестр совершил второй «круг гонгов», а к вечеру третий: духи ждут, и людям нужно напоминать о данном обещании.

Единственным примечательным событием в Сар Луке сегодня был приход людей из Панг Донга. Они явились, чтобы пригласить меня на «взятие падди».

11 декабря

Сегодня утром деревню снова разбудили звуки гонгов, совершавших ритуальный «круг». Женщины ткали, или хозяйничали, мужчины тоже не покидали деревню. В половине десятого все главы семейств собрались у Банга Оленя, «священного человека» Пхи Ко. На середине гостевой он поставил янг дам с пивом. С этого началась первая фаза рванг бри — «обследования леса»: в этом году жителям Сар Лука предстоит поглотить лес Пхи Ко. Все главы семейств принесли с собой обычные домодельные пиалы с белым рисом и поставили в священную веялку, что находится рядом с янг дамом. Каждый оповещал: «Вот мой рис», — и только тогда садился. Из всех «священных людей» один Бап Тян принес рис, а из простых жителей не принес только Тру Очищенный рис разделили между «священными людьми». Сегодня собрались все, кто желает получить земельный участок. Не было только Крэнг-Джоонга, но он предупредил Банга Оленя, что уходит в Нёнг Брах, и прислал вместо себя сына своей жены — Кронга Толстого Пупа.

Банг Олень протянул трубочку для возлияний Бап Тяну, тот передал ее Банг-Джиенгу Беременному, а последний вставил ее в кувшин. При этом «священные люди» хором декламировали:

Бап Тян вытащил из крыши два стебелька травы пайот, разломал на несколько частей одинаковой длины и разложил параллельно друг другу, изображая таким образом будущее расположение земельных участков. Бап Тян, «священный человек» Сар Лука, представлял клан Рджэ как его глава и одновременно Пхи Ко, так как женат на Анг Длинной, сестре Банга Оленя. Он разложил соломинки в трех направлениях, воспроизводя раздел участков в том виде, в каком он был совершен два года назад, когда в Сар Луке было решено поглотить часть леса Пхи Ко.

Бап Тян начал с участков, расположенных в верхней части холма. Прежде всего он спрашивал, все ли согласны с прежним разделом земли. Во время раздела одни отсутствовали (например, Чонг Военный), другие тогда не имели еще самостоятельного хозяйства (как Тоонг-Ван), третьи за это время успели умереть или перебраться в другое селение. Кое у кого возникли новые привязанности: Банг Кривой и Тоонг-Бинг поселились год назад в одном доме, и им, естественно, хотелось, чтобы их поля были рядом.

Ритуальный «круг гонгов»

После длительного обсуждения достоинств и недостатков каждого участка и споров Бап Тян приблизительно в половине десятого предложил отправиться в лес. Все взяли с собой куп-купы и маленькие заспинные корзинки, в которые положили ямс, ритуальные травы и мотыгу. После того как всю неделю дул ветер и моросил дождик, сегодня впервые выдался хороший день. Воздух был еще свежий, растения переливались всеми оттенками зеленого, а чистое небо казалось выше и голубее, чем обычно. Банг Олень сорвал лист рхоонга и дунул на него, отчего лист заколыхался перед его ртом. Так он просил о том, чтобы не взревела косуля и нам сопутствовала удача. Затем он сошел с дороги и связал лист с пучком травы пайот. Мы пересекли Панг Донг и свернули с новой дороги, ведущей в Бон Длэй, на старую, проходящую в нескольких метрах от реки. Пересекли по мостику Солончаковый ручей, подобный змеиной шее, затем Шафранный ручей. В четверть одиннадцатого мы свернули с дороги, углубились в лес, в северном направлении, полчаса с трудом продирались сквозь густые заросли и, наконец, вышли к подножию холма, где расположен участок Банга Оленя. Растительность здесь была не менее обильная, чем в той части леса, откуда мы только что вышли, но пробираться сквозь нее было значительно легче… Высокая, с острыми краями трава и кустарник остались позади, в болотистых местах. Кругом теснились высокие деревья, и почва была твердая, что тоже облегчало ходьбу. Этот двадцатилетний лес обещал дать плодородную почву. Два года назад его не тронули только потому, что он находился слишком далеко от деревни. Но теперь все пришли к единодушному мнению, что это именно то, что нужно.

Банг Олень показал сначала свой участок, а потом тот, который достался его джооку Кранг-Дрыму. Их будет разделять межа, проходящая с северо-запада на юго-восток. «Священный человек» из Пхи Ко указывал всем предназначенные им участки.

Тоонг-Бинг первым совершил обряд вступления во владение участком: он подрезал верхушку куста и у его подножия закопал ямс. Чтобы утрамбовать землю, он семь раз ударил по ней локтем. Сверху он сгреб ветки и бросил два сучка: один в направлении на восток, другой — на запад.

«Обследование леса» продолжалось. Каждый хозяин подрезал на своем участке куст, некоторые же по примеру Тоонг-Бинга совершили весь обряд вступления во владение. На границе будущего поля, там, где не было естественной границы, многие вырубили кусты, начиная от какого-нибудь ориентира: толстого дерева или большого камня, указанного «священными людьми».

В два часа «обследование леса» закончилось. Желающие остаться со «священными людьми» разошлись по своим участкам для совершения обряда «рубки дерева и закапывания клубня». Вместе с Боонгом Помощником я пошел на его участок. Он стал на колени у только что срубленного пня и вырыл мотыгой две ямки. В маленькую ямку он посадил травы и бамбук (на самом деле ритуальные травинки), в другую, более глубокую, ямку закопал ямс. Считается, что он увеличивается, если год обещает быть урожайным, и уменьшается в неурожайный. В эту же ямку он положил черепки котелка и ракушки кьеп меэм для устрашения злых духов. Для этой же цели он добавил имбирь с очень резким запахом. Им он также натер острие куп-купа во избежание несчастных случаев. Засыпав ямку, Боонг утрамбовал ее, ударив по ней семь раз локтем. Сделал он это для того, чтобы уберечь свои поля от опустошительных набегов косуль и кабанов. Каждый обряд он сопровождал чтением стихов.

Закончив эту церемонию «рубки дерева и закапывания клубня», представляющую собой обряд вступления во владение участком, все тотчас разошлись небольшими группами по домам. Последним, в четыре часа, возвратился к себе Кранг-Дрым.

В Сар Луке наступила единственная в году передышка: женщины ткали, мужчины делали рукоятки для куп-купов или ковали земледельческие орудия. Оставалось много досуга, когда можно было надолго отлучиться из дому и хорошо повеселиться. А когда наступит засушливый сезон, все, вооружившись топорами и куп-купами, отправятся на вырубку нового леса. Снова трудности и снова заботы! Нам предстоит поглотить лес Пхи Ко.

Все, чего люди могли добиться своим трудом от леса священного камня Гоо, они получили и теперь покидают его. Он останется в их памяти как веха для обозначения событий, происшедших в тот год, когда он был «поглощен», покуда они снова через несколько лет не вернутся к нему после того, как все леса вблизи Сар Лука и Пхи Ко будут сведены. И снова они начнут валить деревья, жечь их, сеять и жать на возрожденной земле.

И в это время произойдут новые события, о которых тоже будут говорить: «Это случилось в том году, когда мы поглотили лес священного камня Гоо»…