Лестница власти 2 (СИ)

Глава 26

Прошел месяц, прежде чем я снизошел до того, чтобы обратить внимание на охрану Лицея. Да и то, только потому что прошли слухи о наборе “охочих” людей. Канцлер даже смотался на лапландских санях в Великий Новгород, людей нанять. Как съездил — мне он доложить забыл. А пока добровольцы набирались с Великого Устюга и окрестных деревень. Я знал об этом потому, что Распутин начал поправляться. Это выражалось в том, что она начал жаловаться на все жаловаться. “Одни валенки в охране, что Канцлер себе думает” — понудел он при нашей встрече. Встречались мы чаще — бедолага чародей был отстранен от уроков Канцлером, до полного восстановления. Похоже, помимо физической немощи, декану естественно-научного факультета не хватало и магических сил. Но вот ныть по поводу новобранцев ему бы не стоило. Он ведь кругом виноват.

После того, как Гриша положил костяк лицейских стрельцов, мне тоже стали бросаться в глаза “новенькие”. Они сильно отличались от “старичков” неопрятностью, громкими разговорами на постах и неумением обращаться с оружием, отчего Мстислава во мне аж корчило.

Сабля штука удобная, если ей покромсать человека надо. Но вот носить её везде с собой та еще морока. Длинная, тяжелая, за все цепляется. Тут навык нужен. И по тому, как человек с саблей на боку двигается, можно многое о нем сказать, как о противнике.

Вот и сейчас, возвращаюсь вечером в корпус с Ильей и мой взгляд зацепился за молодого парня с редкой порослью на лице. Волосы на его подбородке и щеках были редкие и росли клочками. Но он надеялся вырастить из них бороду, не иначе. Впрочем, его рожа его дело, мне без разницы. Задело меня другое. Прямо у калитки в наше крыло стоял стул с подлокотниками, на котором охранник сидел. Постучали — встал, глянул кто, открыл. И снова уселся. Вот этот клочковатый и открыл нам дверь. Кстати, даже не спрашивая “кто”.

А потом повернулся задницей, что тоже не почтительно, и плюхнулся на стул. Сабля у него зацепилась и повернулась так, что он плюхнулся на неё. Она в ножнах, разумеется, была. А то клочковатый точно бы себе жопу отрезал. Но все равно ему сделалось больно — парнишка закряхтел, попытался вскочить, но теперь сабля зацепилась за подлокотники и не давала ему это сделать. Это ж еще умудриться так надо.

Я остановился и засмотрелся, как он трепыхается. Беспомощный такой. Сверху, со стрелковой галереи раздался дружный гогот. Я глянул. Тоже молодые и незнакомые лица. Канцлеру нужно серьезно поработать над своими кадровыми решениями.

Хотя, те ребята, что ринулись с нами в серую хмарь в погоню за полудушниками, были молодцами смелыми и примерно такими же на вид. Только чуть поопытней. И повоспитанней. И эти оботрутся. Наверное.

— Слушай, — спросил я у паренька, который как раз смог победить стул, — а тут раньше постоянно дежурил десятник. Ему еще ногу отрубили. Он что, больше не выходит на пост?

— Дык как он выйдет, раз ему ногу отрубили? — глупо гыгыкнул парнишка.

— Ну ты ж без мозгов вышел и ничего, справляешься, — я вдруг вспыхнул злобой. Еле удержал в себе поток желчи, что-то про “Ты же на говна кусок в белом мундире похож, который скоморох высрал, смотреть на тебя долго тяжело, блевануть тянет, позорище всего рода русского…”, но вовремя прикусил язык. Что это меня так задело, даже интересно?

Парнишка побледнел. На стрелковой галерее затихли.

— Так где десятник, который тут до вас был? — повторил я свой вопрос.

— Не могу знать. Коли ногу потерял, то деньги выходные получил и домой поехал, — нервно ответил победитель стульев.

— Кто тебе сказал, что он домой уехал? — нахмурился я.

— Никто… Я бы домой поехал. Выходные деньги то большие дают, как за год службы… Можно сруб поставить, жениться, и на семяна хватит, и корову купить…

— А сколько платят в год?

— Пять рублев! Но это мне. Десятнику десять! — гордо доложился парнишка.

Да, хорошо платят. На деревне, если пойти в батраки к богатому селянину, за год работы давали рубль. Подмастерье в городе получал два рубля. Илья платил своей дворне — вооруженным слугам, везде сопровождавшем его и других бояр в походе — три рубля. И гордился этим. И работа у дворни была опасная — обычные люди в его веселых охотничьих вылазках по окрестным лесам то и дело гибли.

Рубль это много Для простого человека. За рубль можно было купить хорошую корову. Корову похуже или теленка можно найти на отдаленных хуторах и за полрубля. Корова тут — мерило всех вещей. Она жрет траву летом, а на зиму можно не полениться и накосить сена. А дает корова молоко. Молоко, плюс походы по грибы или по ягоды, собственный огородик — с этого можно жить. Даже вдвоем-втроем. Не разжиреешь, но можно. Сама по себе корова, если её зарезать — много мяса и ценная шкура. Короче, корова тут, как однушка в крупном городе в начале двадцать первого века — можно самому жить, можно сдавать и будет прибыток. И можно продать, разово получить хорошую сумму. Поэтому нанимаясь в батраки, ты через год получал сумму достаточную для покупки коровы (или сразу корову хозяин даст) и действительно можно было жениться.

При этом в городе, конечно, расклад был другой. В гостевой избе за рубль можно было снять “хором” на месяц. Там было пара комнат и кровати для шестерых. Правда, еще в эту сумму входила кормежка, один раз в день.

В городе дом с участком стоил рублей пятьдесят, так что не факт, что десятник смог на пенсию уйти. В моем понимании — домик в городе, гортензии и тихая жизнь.

А ведь платит Канцлер своим людям не то, что хорошо, а даже щедро. Мне стало интересно, интересно, откуда у Лицея такие доходы?

— А может еще в калечный дом при храме Первака-рыбака пошел, — заполнил паузу, вызванную моей задумчивостью, парнишка. Я так и пырился на него.

— Так я ж знаю о ком вы! Волк Серебряков его зовут! Других десятников, что ногу теряли, тут не было! — со стрелковой галереи высунулся парнишка постарше. Если верить его зетине, конечно. Он почесал себя под лохматой шапкой и припомнил. — Семья у него в городе.

— Живут где?! — переключился я на него.

Выяснив нужные мне подробности, я оставил служилых в некоторой растерянности. Ну да, тут у бояр интересоваться делами простых людей не принято. Впрочем, я так, худосочный борин то, если по фамилии судить.

— Чо это ты удумал? — шепнул мне Илья.

— Просто помочь хочу. С нами же вместе против чудищ дрался. Считай товарищ по оружию. Имя какое у него, надо же. Волк, — задумчиво ответил я.

— Так ведь нельзя тебе в город, — хитро прищурился Илья.

— Если быстро и никто не узнает, то можно, — не менее хитро сощурился я в ответ.

— А Милену и Лизавету предупредишь? — тут же спросил Илья. — Давай без них. Я ж те говорю, есть в городе одна банька…

— Ладно, уговорил. Все, на этих выходных, — ответил я. А то мне и в самом деле надоело взаперти сидеть. Самоволка тут была делом привычным — все же не казарма, а лицензиаты люди с положением. Наверное, можно было и просто через ворота выйти. И охрана бы не стала останавливать, постеснялись бы скандал устраивать. Но Канцлеру бы доложили. Поэтому учащиеся убегали в город в будни, прячась в санях под шкурами, или заворочавшись в тулуп и прикидываясь возницами. Охрана старательно их не замечала. На обратном пути, под утро, когда пьяный в моченую редьку студент возвращался — вернее его доставляли слуги — то охрана уже не могла сделать вид что она ничего не замечает, но и признавать, что допустила незарегистрированный выезд, не могла. Поэтому откровенно помогала и покрывала.

Схема была отработанная старшими братьями Илья, и проблем возникнуть не должно.

Так и случилось.

В субботу утром за Ильей заехали его дворовые. Всех этих “дядек” и молодцов” у него уже накопилось штук пятнадцать — и это не считая обозных “тетушек” и “девок”, выполняющих всю основную черную работу. Несколько из свиты Ильи были от родственников — ближних и дальних. Про одного Илья объяснил, что тетушка (видимо двоюродная), живущая под Великим Устюгом, прислала двух белошвеек рубахи ему штопать, охапку всякого тряпья и рекомендацию в хороший дом, где большие конюшни и хозяева вкусно готовят, нос в чужие дела не суют, и вообще молодцы.

Я вообще подозревал, что разбросанные вокруг Великого Устюга села живут в основном сдачей помещений.

Пока Илья грыз гранит науки в спартанских условиях, вокруг него, пусть и за стенами Лицея, нарастал как снежный ком, его двор. Люди липли на деньги, власть, а то и просто “стол”. Я спросил у Ильи, во сколько ему обходится всех их кормить. Тот сказал что деньгами дед Дарен заведует. Вообще не замутненный. Хотя, может это нормально. Он боярин, его работа — защищать людей от чудовищ всяких. Для быта он в принципе не приспособлен.

Поэтому Мстислав и оказался в столь плачевной ситуации — мачеха знала куда бить. Она отрезала от Мстислава его маленький “двор”, в котором еще не было воинов и во такого вот деда Дарена, и Мстислав стал как будто человек, который не умеет плавать, вдруг упавший в реку.

Все это и навело меня на мысль — а ведь я то оказался лишен подобного ближнего круга. У меня ведь нет никого.

Тут то я и вспомнил про десятника. Я подозревал, что без ноги ему дальнейшая карьера не светит — все видимые мной в Лицее охранники были полностью комплектный. Но я не ожидал что его вот так, сразу на мороз. Что даже лучше. Я захватил с собой один из золотых браслетов, снятых с полудушника, стребовал с Оногура деньги, которые получил от Лицея, и решил сходить к десятнику, поболтать с ним.

То, что у него нет ноги, меня особо не смущало. Тут это было распространено и Мстислав помнил нескольких людей из детства, у которых были заменены протезами части тела. Протезы сносно функционировали. Конечно, они были и близко не столь совершенны как кибернетические протезы моего мира, но все же, очень не плохи. Поэтому поставить Волка Серебрякова на ноги и он встанет в ряды мои надежных и преданных миньонов. Первый будет.

Прошло все как и задумывалось. Дед Дарён, предупрежденный заранее, приехал за Ильей не верхом с заводным конем, как обычно, а в санях. Меня вывезли контрабандой, накрыв шкурой и положив на дно саней. У ворот, за крепостной стеной Лицея, как и всегда по субботам был стан. “Дядьки” в ярких кафтанах с завязками-”разговорами и высоких шапках с меховой оторочкой, горделиво выпятив живот встречали своих подопечных. Молодцеватые “дети боярские” в начищенных кольчугах, пускающих солнечные блики на выдыхающих целые облака пара горячих конях. Множество “дворни” в темных кафтанах и лохматых шапках — кто пешком, кто на меринах. Я учуял запах шашлыка, заметил несколько цветастых, полосатых шатров — кто-то либо встречался тут с родственниками, либо просто решил отметить выходные не отъезжая далеко от Лицея. Бегали женщины с ведрами и подносами, лаяли и грызлись собаки. Самый настоящий походный стан, целое маленькое войско.

А если добавить медведей с цыганами — праздничная ярмарка.

Мы пережили несколько напряженных минут на выезде и за воротами — уже знакомая пантомима с грозными взглядами, руками на рукоятях сабель, добавился еще собачий лай и всхрапывания лошадей. Опять решали, кто первый проедет. В принципе, дорогу нам не заступали — Илья очевидно был не самым родовитым, а его свита не самая многочисленная, зато самая на вид боеспособная. Хмурые и тертые воины Ильи, хоть и уступали в яркости одежд и в богатсве отделки оружия, зато не уступали дорогу и не опускали взгляд. Честно говоря, я даже немного удивился, что до поножовщины дело так и не дошло. Не удивительно, что в лицей пускают только по одному сопровождающему — гонору в господах боярах было очень много. Хотя, что мне то нудеть — сам такой.

У Ильи особы дел в городе не было. Он хотел пойти на большой базар, подивиться на танцовщиц с юга. Я его очень понимал — мне тоже было интересно, как они там голые пляшут, на морозе. Но увы, у меня были дела. Я зашел в храм первака Рыбака, с знакомому уже батюшке, то есть языческому жрецу. Как два нищих за углом, обменялись с ним от сердца оторванными словами. Про Волка Серебрякова главный жрец знал. Направил меня по нужному месту с настолько витиеватыми пояснениями, что я бы, конечно, заплутал. Официальные названия улиц тут не давали зато в быто были неофициальные. И если с расположением Ярмарочной, Приречной и Рыбной я мог сделать предположения, то с Портновкой и Красивкой нет. А некоторые названия меня ставили в тупик — Вонючка и Синяя, например. К счастью, схожего рода проблемы тут возникали не только у попаданцев, но и у местных. От храма мне был выдан навигатор — тощий, большеголовый мужичонка в “фирменном” храмовом кафтане. Он то нас и повел дальше. По пути заскочили на Красивку — на этой улице жили ювелиры. Я доверился своему проводнику и вошел в лавку “лучшейшего на этой улице мастера” с забавным именем Истома и говорящей фамилией Золотняков. тут же, с порога, получил от маленького, чернявого мужичка с огромным носом заявление, что работы он больше не берет, и так до следующей осени занят. Я показал ему мешочек от Ибн Хальдуна. Монетки в нем были странные — в виде крохотных стилизованных изогнутых мечей, наподобие тех, что я видел у гулямов. Мастер поцокал, заявив что работа грубая, и оценил все содержимое в сорок рублей.

— А если поторговаться? — спросил я.

— Больше чем за сорок, и еще три руля, я не возьму. Иди ищи цену лучше! — тут же начал напирать на меня Истома. Разговаривал он по хамски, но не Илья, не присутствующий тут же дед Дарён за сабли не хватались и я решил, что ему можно. Золотой браслет Истома оценил, неожиданно, в пятьдесят рублей.

— Или даже сто дадут, коли любителя найдешь. Видно ж, не людская работа.

Это заставило меня пристальнее присмотреться к хитрой вязи золотой проволоки, но я по прежнему ничего прямо таки нечеловеческого в ней не увидел.

Тем временем мой навигатор успел пошептаться с Истомой и тот, обиженным тоном, который видимо у него считался веливым, заявил.

— Коли ты от Храму, так есть у меня подмастерье. Мастером ему скоро быть, надобно вещь сделать. Ежели хошь, можешь что заказать. Может, к весне и управится.

Я подумал… И заказал подарки девочкам. Благо, кредит в храме был открыт, сто и подтвердил мой навигатор, мелко покивав головой. Правда, пришлось как следует посидеть с Истомой и его подмастерьями — они не стеснялись, рисовали эскизы прямо при мне. И довольно быстро я понял, что ювелирных дел они и в самом деле мастера. Это заняло не меньше часа — но Илья провел время весьма не плохо — прошелся по улице, потолкался по лавкам и даже познакомился с какой-то красивой девушкой. Я его не стал ни о чём спрашивать — но морда у него была довольная, как у кота, который на сиськи лег.

Дело шло к обеду. На счастье, оказалось, что Великий Устюг заполнен маленькими харчевнями. Набор блюд был ограничен, но готовили вкусно. Мы поели на открытом воздухе, запили невероятно противным пивом, и двинулись за город.

Не совсем за город. Просто мы отъехали от центра города. Закончилась плотная, многоэтажная застройка, обнесенная стеной. За могучими каменными стенами дома стояли сильно посвободнее. Сами дома были довольно большие — помимо главного здания в два-три этажа, еще множество построек и “огородик” в полгектара, а то и больше. Это пятьдесят соток. Да уж, норматив родной мне субурбии соток в десять на огород, перед таким размахом просто меркнет. Вдоль дороги все было очень плотно застроены, дома разве что друг на друга не лезли. Технически это все еще был Великий Устюг. Еще через километр были еще одни стены, а за ними, километра за два, и еще одни, “внешние” — но те совсем уж условные. Так, деревянный частокол на земляном валу. “Чтобы коровы не ходили”, как пренебрежительно отозвался о таких укреплениях дед Дарён. Он уже успел тут пошустрить, и все выяснить.

До них ехать не пришлось, все же десятник жил довольно богато. Не в самом центре, и даже не за внутренними стенами, но внутри внешнего обвода стен.

— Вот улица, на которой лицейские-то живут. В народе Бараньей кличут. Из-за их мундиров и шапок. Ну и, чуток, из-за мозгов, — доложился мой навигатор неприятно скрипучим голосом. Увы настройки у него не поменять. — Дальше спрашивать надо.

— Ну так спроси, — уронил слова, как свинец в грязь, Илья.

— А мне то он зачем? — вскинулся наш проводник. Грудку даже выпятил. Боится, но не робеет. Ну конечно, за ним Храм, город… Но и нарываться тоже он постеснялся. — У вас же дело, вас и спросят.

— Я пойду, — устало сказал я, и остановил я двинувшего своего коня вперед Дарёна. Уж не знаю, что он там хотел сделать — припугнуть проводника, плетью огреть или зарубить на месте, смотреть на это мне не хотелось.

Мы въехали на улицу, наткнулись на настороженные взгляды. Люди стали выходить к воротам. Чувствуется что живут сплоченным сообществом. И вооруженные люди на их улице — повод для собрания. Я приметил дом побогаче. На крыльцо вышел вальяжный мужик с пузиком и железным крюком вместо руки. Одет однорукий был в шикарный кафтан из красного бархата, с серебрянным шитьем и яркие, как оргазм после долгого воздержания, малиновые штаны. Огромные, даже больше чем те, что помнились мне по путешествию в башню джинов. Сразу видно — солидный и уважаемый человек. Я подъехал к нему, слез с коня и поприветствовал. Тот осторожно кивнул мне в ответ.

Я рассказал о себе, откуда, где учусь, и только потом изложил суть дела.

— Хочу поблагодарить Волка Серебрякова за то, что рядом дрался, — закончил я.

К концу моего монолога вокруг нас собралось человек двадцать мужчин в возрасте. Женщины постарше и молодые парни стояли шагах в десяти позади них. Дети и девки помоложе облепили окна и заборы еще дальше. Вот что бывает, когда телевизора нет — людям заняться нечем. Глазеют на все. Коров бы пошли подоили.

Мужик степенно кивнул. А потом сказал, поглаживая короткую бороду, подстриженную на боярский манер — чтобы под шлемом не мешала. Хотя, куда ему фехтовать, с таким пузом и крюком?

— Так нет Волка тута. Дня три назад ушел. А семью еще до того в деревню отправил, — и огляделся вокруг. — Верно я говорю?

Со всех сторон послышался одобрительный гул, мужики что поближе степенно закивали головами.

— Так ты, боярин, мне можешь передать, что хотел. А я уж с попутными Волковой семье и перешлю, — громко, так чтобы все слышали сказал мужик. — Меня Вторушой кличут, из Вороновых я. Меня тут все знают!

Я вгляделся ему в глаза. Он взгляд выдержал. Я пожал плечами — рубль невелика потеря. Золото Ибн Хальдуна я решил пока приберечь. Я достал кошелек с серебрянными монетками полученными от Лицея и протянул ему. Вторуша жадно схватил кошель, поднял над головой:

— Все видели! Это деньги не мне отданы! Семье Волка отдать надо! Все видели?! — дождавшись сдержанного одобрительного гула, однорукий ловко спрятал кошель в карман.

Я не стал задерживаться — нас еще ждали бани. Я попрощался, сел на коня и в сопровождении Ильи и его свиты, убыл.

До бани ехать было не близко — но мне то что, я на коне. Навигатор, и несколько человек из “дворни” Илья шли пешком, и довольно быстро. Но не жаловались.

— А вот и они. Бани. У нас их Свейскими зовут! — доложился проводник. Я с подозрением оглядел трехэтажный терем с красными фонарями у входа. Как по мне, то тут какие-то восточные мотивы.

— Вы нас тут где-нибудь обождите, а мы пошли! — засуетился Илья. Спрыгнул с коня, бросив поводья деду Дарёну, легко взбежал по высокому крыльцу и постучался. Я отстал от него всего на несколько шагов. Вечер обещал быть интересным.