Левый фланг

ГЛАВА 10

Центр тяжести Третьего Украинского фронта все больше перемещался из Югославии в Венгрию. Однако маршал Толбухин пристально следил и за тем, что происходило на самом левом фланге, где стрелковая дивизия Бойченко продолжала отбивать наскоки немцев в районе Кралево. Вообще-то, в другое время и в другой обстановке, командующий фронтом, быть может, и не придавал бы серьезного значения этим немецким атакам частного характера. Но здесь речь шла о надежном прикрытии югославских войск, которые сосредоточивались в Сербии и приводили себя в порядок. Ноябрь — последний осенний месяц — был месяцем крупных перемен для партизанских соединений: они становились вполне современными дивизиями, получив от Красной Армии тяжелое оружие.

И для Третьего Украинского ноябрь был тоже переходным. Белградская операция закончилась, фронт развернулся на северо-запад, лицом к Будапешту, готовясь принять участие в освобождении четвертого по счету государства Дунайского бассейна. Вот-вот должны были подойти резервы, — не с одной же опять 57-й армией вступать и в Венгрию, тем более, что 37-я так и осталась на всякий случай в Болгарии. А тут еще эти перестановки в высшем командном составе: начальник штаба фронта генерал Бирюзов вступил в должность командарма 37-й и уехал в Софию, где он, кроме того, вошел в Союзную Контрольную Комиссию; командарм 57-й генерал Гаген заболел, его армию принял генерал Шарохин. Так одно к одному.

Сегодня Толбухин с огорчением узнал о том, что противник снова овладел горным местечком Трговиште, и, хотя этот населенный пункт был едва помечен на карте, он под горячую руку вызвал к себе командира 68-го стрелкового корпуса. Но пока тот добирался до КП, командующий успел остыть и теперь жалел, что напрасно заставил человека отправиться в этакую даль.

Генерал Шкодунович всю дорогу подгонял шофера, теряясь в догадках: зачем же он понадобился самому маршалу? Значит, есть какое-то очень важное дело, если Толбухин приказал явиться лично. Возможно, его корпус надолго остается в Югославии? Или подыскали для него другую работу? Не хотелось бы расставаться с корпусом п о д з а н а в е с. Ну да ничего не поделаешь: сверху виднее, кого — куда. И рассудительный генерал уже приготовился за дорогу к любой неприятности.

— Проходите, Николай Николаевич, садитесь, — приветливо улыбаясь, сказал Толбухин, когда комкор по всей форме доложил о своем прибытии.

У него отлегло от сердца — значит, ругать не будет, если такая встреча. Но он тут же опять насторожился: а не собирается ли маршал, в самом деле, предложить ему что-нибудь полегче?

— Как у вас там идут дела, Николай Николаевич?

Командир корпуса подошел к оперативной карте.

— Меня интересует в первую очередь дивизия Бойченко, — сказал Толбухин.

И Шкодунович стал докладывать о положении на участке дивизии, поняв, что командующий имеет в виду последние события близ Кралево. Толбухин стоял рядом и напряженно вглядывался в крутые, замысловатые извивы реки Ибар. Шкодунович заметил это и подумал: «Неужели его так интересует кралевская излучина Ибара, которая ни в какое сравнение не идет с большой северо-белградской излучиной Дуная, куда стягиваются главные силы фронта?»

— Когда вернете Трговиште? — мягко спросил Толбухин.

— Не сегодня-завтра.

— Надо обязательно вернуть, чтобы противнику неповадно было совать свой нос в освобожденные города и села. Неприлично, знаете ли, в гостях сдавать свои позиции. Перед хозяевами неудобно.

— Понимаю.

— Вы уж постарайтесь, пожалуйста. Не огорчайте старика. Между прочим, вы какого года?

— Девятисотого.

— У вас все еще впереди, Николай Николаевич! А я родился в прошлом веке, и недаром один высокий товарищ назвал меня старомодным.

Шкодунович улыбнулся в черные, как смоль, усы. Разговор начинал приобретать дружеский, откровенный тон.

— Да вы садитесь, Николай Николаевич, — сказал Толбухин. — Вы, я слышал, имеете склонность к научной работе?

— Может быть, это слабость для строевого командира?

— Нет, это хорошо. Опыт войны должны обобщать сами ее участники. А то, вот, полюбуйтесь, что там сочиняют штатные исследователи, — он достал из ящика письменного стола свежий номер военно-теоретического сборника, полистал его до нужной страницы и положил перед комкором. — Читали? Нет?

Шкодунович посмотрел на заглавие статьи — «К вопросу о развитии оперативного прорыва». Над заглавием стояло хорошо знакомое с академической поры имя доктора наук.

— Не читал, товарищ маршал.

— Ну и не читайте. Не тратьте понапрасну времени. Сплошная компиляция и никому не нужные прописные истины. А, между прочим, сколько нового фактического материала накопилось за войну, одна Ясско-Кишиневская операция чего стоит! Вот бы толково написать о том, как наши войска окружали немцев в Бессарабии. Ведь то был, пожалуй, весьма поучительный прорыв. Как вы считаете?

— Красивая была операция, хотя мне и попало, когда мой корпус в горячке наступления захватил часть полосы девятого корпуса.

— Помнит, помнит! Между прочим, я вас ругал тогда заглазно. Кто же передал вам, если не секрет?

— Генерал Бирюзов.

— Как он теперь там, в Софии… — задумчиво произнес Толбухин. — Дипломатом заделался наш Сергей Семенович. Трудненько ему, наверное, ладить с союзниками. Нам с вами проще, Николай Николаевич. Вот тебе передний край, вот разграничительная линия между фронтами, — давай, действуй. А за круглым столом ничего такого нет, и, неровен час, твой вежливый собеседник атакует тебя с любого фланга или даже зайдет с тыла.

Толбухин говорил все это с притаенной грустью. Видно, крепко он сдружился с генералом Бирюзовым, вместе с которым прошел огонь и воду и медные трубы Отечественной войны. В больших усталых глазах маршала было сейчас столько мужицкой доброты, что Шкодунович невольно поддался его настроению.

— Вас, наверное, интересует, сколько вы еще провоюете в Югославии? — неожиданно спросил Толбухин и грузно поднялся из-за стола, подошел к карте. — Думаю, что недолго. Теперь югославы сами могут справиться с группой армий «Эф». Между прочим, любопытно, что немцы, перебрав за войну почти весь алфавит, оставили нам под конец одну из самых последних букв. Хотя мы с вами и на крайнем левом фланге всего стратегического фронта, однако только одной «Эф» нам определенно мало. Будем подвигаться поближе к Будапешту, за которым Вена, а там и Берлинский меридиан. Но пока что померяемся силенками с противником вот тут, за Дунаем, — он размашисто обвел указкой весь район юго-западнее венгерской столицы. — Вашему корпусу тоже, конечно, найдется работенка. Когда, где и что — еще сам не знаю точно. Но могу сказать, что скоро, скоро.

Шкодунович утвердительно качнул своей красивой головой.

— Да, чуть не забыл. У меня же есть к вам одно весьма тонкое дельце.

— Слушаю вас, — и комкор снова чутко насторожился (приберег все-таки что-то неприятное).

— Вот, почитайте.

Это было письмо капитана Лебедева, адресованное лично маршалу Толбухину. Не рапорт, не докладная записка, которая вряд ли могли так просто добраться по служебной лестнице до командующего фронтом, а именно личное письмо. У Лебедева нашлась верная зацепка: он был земляком Толбухина, тоже из ярославского пригородного села, — потому-то письмо без всяких задержек и было передано по назначению.

Капитан Лебедев просил разрешения на брак с югославской гражданкой Недой Симич из города Ягодины.

— Ну, что скажете, Николай Николаевич?

— Я затрудняюсь. Случай из ряда вон выходящий.

— Вот так. Вот и с такими просьбами обращаются ко мне. Думают, что командующий фронтом все может. Парень-то он стоящий?

— Боевой, заслуженный. Начарт полка. Кстати, друг того самого Дубровина, комбата, которому недавно присвоено звание Героя.

— Вот ведь дело-то какое. А что я могу ответить?

— Кончится война, тогда…

— Легкий ответ, Николай Николаевич! Не такого ответа ждет от меня мой земляк. Влюбился бы он в русскую девушку — дело другое: своих я не одну пару о б в е н ч а л. А тут моя власть кончается, тут дипломатический вопрос. Но любовь, знаете ли, не считается с дипломатией.

Шкодунович, старательно пряча улыбку в короткие усы, мельком поглядывал на Толбухина, все больше проникаясь к нему сердечным уважением.

— Давайте сделаем вот так: когда дивизия Бойченко будет перебрасываться в Венгрию, откомандируйте капитана Лебедева в распоряжение югославского командования в качестве инструктора-артиллериста. Он знающий артиллерист?

— Толковый.

— Ну и пусть пока остается в Югославии. Думаю, что так он скорее получит б л а г о с л о в е н и е сразу с двух сторон — и с нашей, и с югославской. Ну, здорово придумано? — хитро прищурился Толбухин и, довольный своим планом, громко, молодо рассмеялся.

Шкодунович никогда не видел его в таком настроении хотя и знал, что в нем завидно уживаются, казалось бы, исключающие друг друга черты характера — врожденное крестьянское добродушие и благоприобретенная в строю твердость воли.

Позвонил начальник оперативного управления штаба. Он сообщил, что дивизия Бойченко полностью выбила немцев из Трговиште.

— Поздравляю вас, Николай Николаевич! — сказал Толбухин, с удовольствием потирая ладони, словно речь шла о какой-то чрезвычайно важной победе всего корпуса. — Теперь я за левый фланг спокоен. Займусь правым.

Шкодунович встал.

— Разрешите идти?

— Напрасно оторвал я вас от дела. Мнительный стал под старость лет. Не забудьте наш договор насчет капитана Лебедева.

— Будет исполнено.

— Вот так. И ободрите парня. Мы, люди в годах, живем одними воспоминаниями, а молодежь — она питается надеждами. Вот так… А знаете, Николай Николаевич, не плохо бы, совсем неплохо, освободить перед уходом из Сербии этот ее старинный городок.

— Кралево?

— Да, Кралево.

— Постараемся.

Шкодунович пожал мягкую, но сильную руку Толбухина, привычно круто повернулся, пошел к выходу.

— И насчет Ясско-Кишиневской операции тоже подумайте, — сказал вдогонку маршал.

Комкор приостановился у двери.

— Я тут все подбивал Сергея Семеновича. Надо бы написать. Не ради славы, ради правды. Романы и без нас с вами напишут, а военную историю не хотелось бы доверять тыловым писцам.

— Если генерал-полковник Бирюзов возьмет в соавторы, я не против.

— В таком деле кто начинает, тот и главный! — погрозился на прощание Толбухин.

Он долго стоял у карты один. Широкий Дунай, который до сих пор был осью наступления Второго и Третьего Украинских фронтов, сейчас надежно прикрывал немецкие войска от Будапешта до устья Дравы. Он тек здесь вдоль меридиана, пересекая почти всю Венгрию — от чехословацкой границы до югославской. Трудный порожек. Только бы не споткнуться, а там, за Дунаем, уже начинается предполье общей победы. Несколько стрелковых батальонов удачно зацепились за тот берег. Лиха беда начало! Теперь надо каждый день наращивать десанты на плацдармах, пока немцы не подтянули сюда резервы. Что это как медленно подходит Четвертая гвардейская? Но идет, идет! Скоро можно будет и ее ввести в дело прямо с марша, и тогда — сосредоточенный удар на северо-запад, во фланг будапештской группировки. Военная история, между прочим, любит повторяться: опять, как и в районе Кишинева, успех решит координация усилий двух фронтов. Значит, опять пожалует кто-нибудь из представителей в е р х а. Народ они, в общем, весьма приятный, особенно в часы вечерних, на сон грядущий, оперативно-стратегических бесед, однако сам-то ты чувствуешь себя при таком высоком госте вроде бы стажером в маршальских погонах. А впрочем, со стороны всегда виднее, и, может, человек нигде не испытывает большего желания что-то подсказать, посоветовать, как именно здесь, на фронте. Ну да ладно, бог с ними, с уполномоченными. Лишь бы только не споткнуться на дунайском-то пороге…

И Толбухин стал обдумывать, вариант за вариантом, во всех деталях, предстоящий глубокий прорыв немецкой обороны на западном берегу Дуная.

Генерал Шкодунович возвращался на свой командный пункт в отличном расположении духа. Был теплый день южной поздней осени. За Белградом стало посвободнее на прифронтовой дороге, и Николай Николаевич с удивлением осматривался вокруг. Дальние горы надвигались с юга вал за валом, как морской накат, и гребни их будто просвечивало насквозь это медленно остывающее адриатическое солнце. Румыния мало запомнилась ему за несколько дней форсированного марша: только нищие деревни, кукурузные делянки, да клубы пыли на добруджских проселочных дорогах до сих пор плывут перед глазами. Но по зеленой болгарской стороне путешествовали дольше — от черноморских городков с белокаменными минаретами, через всю страну, поднятую на ноги Отечественным фронтом, который всюду устраивал трогательные встречи внукам и правнукам скобелевских воинов. А тут, в Югославии, успели обжиться по-домашнему.

Николай Николаевич вспомнил о Лебедеве: нужно, нужно помочь капитану. Какой все же человек Толбухин: другой бы на его месте и внимания не обратил на всякие там страсти-мордасти влюбчивого парня, — все, мол, пройдет со временем! — а маршал по-отечески задумался о судьбе молодого офицера.

Кстати, вот Бойченко мог бы, пожалуй, и пригрозить такому ухажеру чем-нибудь внушительным, вплоть до штрафного батальона. Эх, Бойченко, ведь умный ты мужик, но откуда у тебя такая нерусская черствость? И болезненное тщеславие? Надо бы помочь заодно и Строеву выйти за пределы бойченковской тени. Как же это он, комкор, забыл поговорить о нем с командующим фронтом? Негоже. В самом деле, упустил редкий случай. А в Венгрии будет не до того. По всему видно, наступает время последнего, решительного боя.

Одним словом, оперативная пауза для Третьего Украинского подошла к концу, и скоро начнется завершающий д и а л о г с немцами, которым дальше отступать почти что некуда.

— Гони прямо к Бойченко, — сказал он шоферу, когда уже показался невдалеке город Крагуевац.

И виллис со всего разгона вымахнул на щербатый боковой проселок, что вел в сторону, на юго-запад — на самое острие левого фланга фронта.