Лиловый (I)

-- А какое тогда?

-- Ну, -- Леарза взмахнул рукой, -- как воздух. А звезды висят в нем, и все на разном расстоянии от нас. И тогда, может быть, птицы могут долететь до них. Только придется очень долго лететь, наверное.

-- Чего же тогда они не летают туда?

-- Ну, потому что лететь туда и вправду очень далеко, -- пожал плечами молодой китаб. Бел-Хаддат вполголоса хмыкнул. -- Да и птицам там ничего не нужно. А если бы я умел летать, я бы непременно полетел именно туда. Чтобы посмотреть на каждую звезду вблизи. Из чего они сделаны, интересно?..

-- Из камней?.. -- лениво предположил Бел-Хаддат. -- Ладно, парень, давай спускайся отсюда. Все остальные уже давно поужинали, один ты здесь сидишь.

-- Да я...

-- Я сказал, спускайся.

Он вроде повторил это без особого нажима, но Леарзе вдруг стало не по себе; он послушно проскользнул мимо Бел-Хаддата и скрылся в проеме люка.

Когда молодой китаб пришел к костру, его встретили с облегчением; Сафир протянула ему тарелку с жареным кроликом, а Острон спросил:

-- Что же там такого интересного?

-- Там эта труба, -- охотно ответил Леарза, мигом позабыл про еду. -- В нее видно небо! Она сильно увеличивает его, и я видел, что звезды на самом деле большие, это не просто крошечные точки в небе, а целые... -- он взмахнул рукой, подбирая слово, -- диски! И луна была вовсе огромной, как поднос.

-- Да ладно тебе, -- пожал плечами Острон. -- Господин Анвар сказал, там лупы. Они же все увеличивают. Я как-то видел, если через лупу посмотреть на собственный палец, он тоже будет размером с ладонь. Это ведь не значит, что палец на самом деле такой огромный.

-- Да, но... -- смешался немного Леарза.

-- В любом случае, что нам даст рассматривание неба, -- заметил Элизбар. -- Какая разница, большие звезды или маленькие. До них все равно не достать.

Леарза уныло опустил голову.

-- Ну да, -- согласился он. -- Просто это было очень красиво.

Ночь сгущалась над небольшой площадкой, на которой они стояли лагерем; понемногу люди укладывались спать, и на первую половину караульными на этот раз вызвались Абу Кабил и Дагман. Сунгай поколебался, прежде чем дать свое согласие, но решил, что в конце концов вряд ли так высоко в горах, далеко от людских поселений им угрожает какая-то опасность, а эти двое о чем-то жарко спорили у костра, наверняка потому и предложили себя, что все равно хотели подольше поговорить.

Леарза не мог уснуть дольше всех, вертелся на своем бурнусе и то и дело смотрел в небо. Виденное в подзорную трубу будоражило его воображение. Огромная луна, похожая на серебряный диск, а недалеко от нее другая звезда, ярко-голубая, размером с кулак. Об их истинных размерах судить было достаточно трудно, но Леарза знал, что они наверняка больше, чем булавочная головка, а может быть, даже больше, чем выглядели в трубе.

Усталость сморила наконец и его, и во сне молодому китабу виделось, как он шагает по серебристой дорожке в бархатной темноте, а вокруг него светятся шарики звезд.

Тем временем у костра остался один Дагман, лениво куривший самокрутку. Не было и Бел-Хаддата, и даже толстяка-ученого; в темных глазах бывшего капитана мерцали отсветы огня. Он вроде бы сидел, погруженный в свои мысли, но на самом деле внимательно наблюдал за спящими людьми.

Дагман прекрасно знал, что никакая опасность их лагерю этой ночью не угрожает.

На втором этаже древней башни стояли три человека. Бел-Хаддат скрестил руки на груди и наблюдал за действиями Анвара; ученый опустился на корточки перед одним из металлических ящиков, выудил что-то из складок своего бурнуса. Абу Кабил держал в руке лучину, освещающую ящик.

А потом над ящиком вспыхнуло неясное голубоватое свечение, и в башне раздалась серия негромких звуков, больше всего похожих на таинственный код. Все трое молча слушали. С минуту эти звуки были единственным, что нарушало тишину в башне.

-- Хватит, -- буркнул Абу Кабил. -- Это сигнал бедствия, только и всего. Если у них было какое-то подобие журнала, оно в другом месте.

-- Мне кажется, я даже знаю, где, -- отозвался Анвар и поднялся на ноги. -- Бел, подай мне вон ту штуку.

Бел-Хаддат обернулся и взял плоскую коробку, протянул ее ученому.

-- Я заберу ее с собой, -- сказал Анвар. -- Остальное не представляет никакого интереса.

-- Чертов мальчишка, -- пробормотал Абу, -- если бы он не вертелся тут весь вечер, было бы куда проще. Что он видел, Бел? Ничего... такого, я надеюсь?

-- Нет, -- прозвучал бас Бел-Хаддата. -- Если бы он увидел что-то, что ему видеть не полагалось, он бы небось вылетел отсюда со скоростью света и орал во весь голос.

-- И то ладно, -- вздохнул Анвар. -- Хороший мальчик, умный. Жаль, скорее всего, у него не будет возможности узнать хоть толику правды.

Бел-Хаддат промолчал.

-- Это же были наши люди, -- горько сказал Абу Кабил, оглядываясь. -- Погибли, запертые в этом месте, осажденные ублюдками Эльгазена. Незавидная судьба.

-- Не забывай, это было восемнадцать тысяч лет назад, -- напомнил Анвар. -- Что толку сердиться.

-- Ему можно, -- коротко произнес Бел-Хаддат.

Они помолчали. Ворон достал заготовленную самокрутку из-за уха, забрал лучину у Абу и прикурил; в темноте башни взмыл первый тонкий завиток дыма.

-- Скоро снова расстанемся, -- негромко заметил ученый китаб. -- Надеюсь, у вас не будет проблем.

-- Это наша работа, -- буркнул Бел.

-- О, наш мрачный воин опять болтает про работу, -- насмешливо протянул Абу Кабил, -- почти с таким же пафосом, как потомки Эльгазена. Ты б себя со стороны видел, Бел, смешно, ей-богу.

-- Заткнись, Каин.

Кузнец пожал плечами; первым в люк спустился Анвар, за ним Бел-Хаддат. Абу Кабил пошел последним, на прощанье оглянулся на подзорную трубу и ухмыльнулся себе под нос.

***

Он стоял на той самой площадке, на которой они разбили лагерь, но что-то было не так. Холодное серое небо окутывало со всех сторон, почти душило, и мучительная тревога не давала покоя. Все вокруг было мутным, как в тумане; он нервно оглянулся.

Никого. По-прежнему чернеет кострище, но и у него такой вид, будто его бросили тысячу лет назад.

Он вздрогнул.

Древняя башня испускала багровое свечение, оно лилось из нее, пульсируя. Все остальное было окрашено в мириады оттенков серого; и только это сияние -- будто кровь.

Первая напуганная мысль: нельзя было здесь останавливаться. Нельзя было задерживаться в этом месте, с самого начала внезапное появление башни, которой, по словам других, здесь не было...

Что, если это ловушка?..

Хлопнули чьи-то крылья. Хамсин, подумалось ему. Хоть что-то родное и привычное, хоть одно живое существо рядом...

Это была не Хамсин. Маленькая рябая птица опустилась на ветку иссохшего дерева и склонила голову, глядя на него. Нахохлилась. Она была похожа на пушистый комок.

И смотрела на него своими бездонно-черными пугающими глазами.

Козодой, крадущий души.

Наивные люди, сказала птица. Это был особенный голос, слышимый только его уху; голос, которым говорили все животные, и в то же время какой-то... чересчур бесплотный, быть может. Вы окружены врагами со всех сторон.

Что ты об этом знаешь? -- напрягся Сунгай.

Глупый мальчишка добровольно принял в отряд верного слугу темного бога, отозвался козодой. Не говоря уже о том, что не только безумцы служат ему. Разве тебе самому никогда не приходило в голову, что проводник нари -- слуга зла?

Я многажды думал, что он плохой человек, признался Сунгай. Но я не думал, что он служит темному богу. Это правда?

Козодой в ответ лишь насмешливо крикнул своим тонким переливчатым голосом.

Кто еще?

Черные глаза ничего не отражали, ни намека на свет, на тени.

Гадай, джейфар. Гадай, пока не сойдешь с ума. Слуги темного бога повсюду. Они среди птиц и животных. Только и выжидают момента, когда удобней будет ударить тебя в спину.

Сунгай промолчал, внимательно глядя на птицу. Кожа покрывалась мурашками от холода. Башня по-прежнему испускала кровавое сияние.

Ты -- темный бог, наконец сказал он.

Я воплощение темного бога, возразил козодой. И ты знаешь, что это значит, джейфар. Это значит, что твоя душа станет моей.

***

Он проснулся оттого, что кто-то коснулся его плеча. Еле заметно, но Острон в последние месяцы всегда был начеку и резко вскинулся; обнаружив, что это всего лишь кудрявый джейфар склонился над ним, он вздохнул. Утро еще только-только вступало в свои права, лагерь окутал туман, и одежда неприятно отсырела. Несший караул во вторую половину ночи Ханса подкладывал веточки в костер, но из-за сырости пламя медленно гасло, тогда Острон, не раздумывая, инстинктивно дернул плечами. Ханса едва не подпрыгнул от неожиданности, когда огонь почти лизнул его в нос.

Сунгай, убедившись, что нари не спит, уселся рядом на камень, скрестив ноги. Острон сонно потер лицо ладонями.

-- Я видел сон, -- глухо сказал джейфар. Это заставило нари бросить на него быстрый взгляд.

-- Такой же?

-- ...Не знаю. Очень похожий.

Зеленые глаза Острона внимательно смотрели на него, пока Сунгай пересказывал ему виденное. Потом тот передернул плечами, будто от холода, и завернулся в бурнус поплотнее.

-- Сомнений быть не может, -- хрипло сказал он. -- ...Ни за что не слушай того, что он говорит тебе. Ни в коем случае. Это же темный бог, он никогда не говорит правды.

-- Да, но... -- Сунгай нахмурился. -- Но я не доверяю Бел-Хаддату, Острон.

-- Как будто я доверяю ему.

-- Он и тебе говорил об этом?

-- О предателях среди наших? Да, -- Острон нехотя кивнул. -- Он постоянно намекает, что среди нас есть его слуги, но никогда не называет имен. Я думаю, он хочет, чтобы мы подозревали всех, пока не переругаемся. Или не сойдем с ума.

-- А если среди нас действительно есть... предатели?

-- Сунгай.

-- Но даже ты не отвергаешь такой возможности, да?

Острон опустил взгляд.

-- Мы должны спешить, -- вместо ответа сказал он. -- Пока мы бродим по горам Халла, темный бог понемногу... влияет на нас. Я без оглядки доверяю Одаренным, Сунгай. Потому что не может быть такого, чтобы наши боги совсем отвернулись от нас. Остальные... ну, недоверие и подозрение -- это ведь разные вещи.

-- Так что ты думаешь? Что нам делать дальше?

-- Идти вперед, -- Острон пожал плечами. -- Больше ведь ничего и не остается. ...Да, я бы не стал... брать с собой кого-то, кроме Одаренных, в путь на юг.

-- Вшестером против полчищ одержимых?

Пламя резко вспыхнуло вокруг Острона и тут же угасло.

-- А ты как думаешь, -- сказал нари.

Сунгай ничего не ответил ему на это. Утро понемногу вступало в свои права, люди начали просыпаться. Пора было выходить; Острон занимался привычными делами, собираясь, а из головы у него не шло это известие.

Темный бог добрался до Сунгая. До кого он еще доберется? Если уже не...

И как долго получится противостоять ему? У Сунгая? У него самого?

Взгляд его нашел Исана, сидевшего у костра вместе с другими. Белоглазый за последние дни совсем прижился, и временами Острон забывал о том, что он безумец. В конце концов, за все это время с ним не было особых проблем. Он ни разу ни на кого не напал, не сделал ничего подозрительного.

С Бел-Хаддатом Исан также не разговаривал. Кажется, вообще ни разу: им не о чем было говорить, по логике вещей.

Уже когда они тронулись в путь, Острон специально замедлил шаг и оказался в конце отряда, рядом с лошадью Исана. Тот посмотрел на него сверху вниз.

-- Что ты думаешь о Бел-Хаддате? -- вполголоса спросил Острон. Исан пожал плечами будто в недоумении.

-- Полагаю, что то же, что и все, -- сказал он. -- Этот человек выглядит недоброжелательным. Он не похож на большинство из вас, точно так же, как и мне, чувства не мешают ему принимать логические решения, но насколько я знаю, это не делает его безумцем. Скорее наоборот. Возможно, у него есть жизненный опыт, научивший его отдавать предпочтение логике.

-- ...Вот что мне не нравится, -- пробормотал Острон. -- Эта ваша логика. Вроде бы это и вправду не делает человека безумным... или предателем. Но отчего-то людям, которые безукоризненно следуют одной логике, не хочется доверять.

-- Потому что наше мышление чуждо вашему, -- заметил Исан с отстраненным видом, глядя перед собой. -- Вы, люди племен, привыкли решать, ориентируясь на собственные эмоции и какие-то не совсем понятные мне мотивы вроде обычаев, поэтому мой образ мыслей кажется вам инородным. Логически рассуждая, я пришел к выводу, что ты подозреваешь этого человека, иначе ты не спрашивал бы меня о таких вещах. Я должен отметить для тебя и следующее отличие между мной и ним: я полагаю, наш проводник принимает свои решения, отдавая предпочтение логике вперед эмоций. Тогда как у меня эмоций вовсе нет. Он может выбирать между логикой и эмоциями, мне выбирать не приходится.

Острон задумался и какое-то время шел молча, осмысливая сказанное Исаном. Тот спокойно ждал. Потом нари произнес:

-- Отчего у тебя нет эмоций, Исан?

-- Потому что Асвад не наделил меня ими, -- вопреки словам, в голосе белоглазого промелькнуло какое-то чувство. -- Точнее сказать, Асвад отобрал их у меня.

-- Как он это сделал?

-- Я не знаю, -- ответил Исан. -- Я просто ничего не испытываю. Возможно, когда Асвад будет побежден, я смогу чувствовать, как это делаете вы.

-- Ты хочешь этого.

Исан не ответил, но Острону его ответ был не нужен: он уже знал правду.

-- Логически рассуждая, эмоции только мешают принимать правильные решения, -- много позже сказал белоглазый, -- но я думаю, какие-то слабые отголоски оставлены мне, иначе я бы был... в состоянии равновесия. Только я чувствую, что равновесия мне не хватает. Я... как вы это говорите, недоволен своей жизнью.

***

Сабаин Умайяд отличался от всех уже виденных ими селений огромным строением с куполообразной крышей: той самой библиотекой, о которой они были наслышаны. Это был город, мало уступавший по размерам Ангуру, расположившийся в горной долине; в это время года вокруг Умайяда пышно цвели липы. Запах стоял настолько одуряющий, что перекрывал абсолютно все другие, и от него кружилась голова.

Скрепя сердце, Острон принял решение остановиться в Умайяде на пару дней. Во-первых, в библиотеке могли найтись ответы на некоторые вопросы, волновавшие его, а во-вторых...

Ну, во-вторых была Сафир.

Старейшины города, услышав о их просьбе, были глубоко тронуты. Предлагали даже устроить пышное гуляние, -- ведь не каждый день в их сабаине женятся Одаренные, -- только Острон мягко, но решительно отказался. Тем не менее в тот вечер в аштемаре Умайяда собрались люди: конечно же, все их спутники желали присутствовать, и господин Анвар, хотя и не отправлялся с ними дальше, тоже.

Конечно, он часто и раньше воображал себе собственную свадьбу, но никогда не думал, что это будет... так. Какая-то из женщин сабаина дала Сафир свое подвенечное платье, и она была прекрасна, словно цветущая вишня. Самый уважаемый в сабаине старейшина соединил их руки, и они принесли свои клятвы.

Отныне они будут делить счастье и горе, жизнь и смерть.

Хотел Острон того или нет, тем вечером на большом постоялом дворе, где они остановились, собралась толпа народа. Играли музыканты, люди смеялись и разговаривали друг с другом; казалось в те моменты, что все беды отступили и оставили их, хотя бы на время, но в покое.

-- Она красивая, -- мечтательно сказал Леарза, смотревший, как Острон и Сафир танцуют. Алое платье молодой жены стелилось облаком, в темных волосах ярко блестели драгоценные камни, подаренные старейшинами Умайяда.

-- Только в присутствии Лейлы этого не говори, -- рассмеялся Абу Кабил. Они были в числе тех немногих, кто не стал танцевать, и сидели у стены, за низким круглым столиком. Помимо них двоих в подушках неподалеку похрапывал Дагман, который опять перебрал арака, и читал книгу господин Анвар. Во всяком случае, пытался читать.

-- Абу, а ты любил когда-нибудь? -- спросил Леарза. Кузнец почти удивленно фыркнул.

-- Чего это ты спрашиваешь?

-- Мне интересно, как это. Когда я смотрю на них, я думаю, они очень счастливы.

-- Э, парень, тут я тебе не помощник. Как-то так вышло, что всю жизнь у меня на первом месте стояли другие вещи, -- Абу развел руками. -- Вроде новых сплавов, ха-ха.

-- Любовь -- это чушь собачья, -- со стороны донесся голос Дагмана. -- Ну да, сколько-то ты, может, и будешь от нее счастливым, но большую часть времени она приносит одну боль и страдания.

-- О, наш почтенный нахуда, -- смешливо сощурился Абу Кабил, -- небось в пятнадцать лет был отвергнут дамой своего сердца и с тех пор затаил обиду на всех женщин мира.

-- Пошел ты, Абу.

-- А как же то, что любовь спасет мир и все такое?

-- Идиот. Там вообще-то была красота, -- хмыкнул Дагман, -- и в любом случае, я считаю, любовь скорее его разрушит.

Леарза неуверенно улыбнулся. За прошедшее время он довольно хорошо, как ему казалось, узнал Абу Кабила и господина Анвара, с которым много разговаривал, но о маарри-капитане не знал почти ничего.

-- Он неглупый человек, -- Абу подмигнул Леарзе, когда Дагман отвернулся, укладываясь в подушках по-новой, -- но выпивка -- его слабое место.

-- Он ведь был капитаном корабля, правда?

-- Ага. Торговал с жителями Халельских островов. Слышал о таких?

-- Да, -- в глазах Леарзы загорелось любопытство. -- А правда, что они совсем дикие и не знают никаких богов?

-- Ну, это ты бы у него спрашивал, когда он проснется, -- рассмеялся кузнец.

Тут к их столику подбежала одна из молоденьких девушек, остановилась и смущенно улыбнулась Леарзе.

-- Пойдем танцевать? -- спросила она. Леарза растерялся, и уши у него начали краснеть, но под насмешливой улыбкой Абу Кабила он поднялся на ноги.

-- Пойдем.

Абу Кабил вальяжно откинулся на подушках, глядя им вслед; Анвар поднял глаза от своей книги.

-- Любовь разрушит мир, -- пробормотал Абу. -- Он, конечно, загнул. Но может быть, он в чем-то прав.

-- Если рассматривать этот вопрос в философском смысле, то он прав, без сомнения, -- отозвался Анвар.

***

Он почти вылетел на террасу, разгоряченный и пылающий не хуже факела, а там его встретил холодный горный воздух и вездесущий запах лип. Леарза остановился и глубоко вдохнул. Ночь уже давно вступила в свое право, но веселье продолжалось, и даже нахуду Дагмана растолкали и потащили танцевать, насколько он видел.

А здесь, на темной террасе, попыхивая крошечным огоньком самокрутки, сидел Бел-Хаддат. Он устроился прямо на досках, скрестив ноги, и задумчиво смотрел вдаль, и Леарзе вдруг подумалось: сидеть тут, когда все веселятся внутри, должно быть, ужасно одиноко.

Он, конечно, много думал за прошедшее время. О своем отношении к этому человеку, так легко забравшему жизнь маленького ребенка. О своем отношении к случившемуся в Кфар-Руд. Леарза привык думать обо всем, что беспокоило его, раскладывать по полочкам и наклеивать ярлыки. Это как будто уменьшало боль от пережитого, делило ее на маленькие кусочки, которые кололи его уже не так сильно. Конечно, насовсем это его от боли не избавляло, но все же делало возможным терпеть и мириться, а временами даже забывать.

Одно для себя Леарза вычленил еще в первое время, горькое, но твердое: Бел-Хаддат невиновен. Что он, Леарза, будет чувствовать по отношению к этому человеку, он еще не уяснил, но Бел-Хаддат невиновен, и точка.

Отчасти потому теперь Леарза, не до конца уверенный, правильно ли делает, подошел к краю террасы и уселся чуть поодаль от Бел-Хаддата. Все равно он уже оттанцевал себе все ноги и хочет отдохнуть. К тому же, в зале трактира ужасная духота.

Бел-Хаддат молчал, даже никак не дал понять, что заметил его. Но Леарза знал, что заметил: он уже давно выучил, что угрюмого Ворона невозможно застать врасплох.

-- Скажи, почему ты идешь с Остроном? -- спросил Леарза. Самокрутка Бел-Хаддата ярко вспыхнула, когда тот затянулся.

-- А почему идут все остальные? -- отозвался тот.

-- Я могу только сказать, почему иду я, -- вздохнул китаб. -- Потому что мой дедушка видел сон. Это звучит глупо, конечно. Но сны моего дедушки вещие.

-- Хоть один его сон сбывался?

-- Э... не знаю, -- растерялся Леарза. -- Но...

Бел-Хаддат рассмеялся. Кажется, он впервые смеялся за все это время; у него даже смех был холодный, совсем не веселый.

-- Ты переложил ответственность на своего дедушку, -- сказал Бел-Хаддат. -- Потому что это было проще всего. На самом деле ты идешь за Остроном потому, что не знаешь, чем тебе заняться в жизни. Острон подобен ориентиру, он как якорь.

Леарза надулся.

-- Вообще-то я спросил о тебе, почему в результате мы говорим обо мне?

-- Потому что тебя легко сбить с мысли, -- ответил Ворон. -- Должно быть, я пошел с Остроном для того, чтобы помочь ему. Я долгие годы и без него бродил по горам Халла, отыскивая хоть намеки на Одаренного Хубала.

-- Почему же ты искал Одаренного? -- удивился Леарза.

-- Потому что когда-то давно я услышал одну историю, -- сказал Бел-Хаддат. -- Ты смышленый парень, возможно, ты тоже слышал что-то об этом. Хотя, может, отнесся к ней как к очередной сказке. Это история об Эль Кинди.

-- Конечно, у нас много историй ходит об Эль Кинди, ведь он был Одаренным Хубала, и знаменитым, -- осторожно сказал Леарза. -- Некоторые даже утверждают, что он был первым Одаренным.

-- Он был первым настоящим Одаренным, -- кивнул Ворон. -- Как Эль Масуди у нари. Они жили в одно время и все вшестером собирались пойти в горы Талла, чтобы там сразиться с темным богом. Но Эль Кинди был особенным.

-- Почему?

Бел-Хаддат криво усмехнулся.

-- Не скажу. Хочешь -- сам отыщи эту историю в библиотеке Умайяда, я нашел ее именно там.

-- Может, это потому, что Эль Кинди предвидел будущее, -- предположил Леарза. Бел-Хаддат помолчал, выпустил струйку дыма из носа.

-- ...Все больше убеждаюсь в твоей сообразительности, -- наконец сказал он. -- Да, Эль Кинди предвидел будущее. Все знают, что произошло в горах Талла, когда Эль Масуди повел свой отряд. Но мало кто знает, что было потом. Часто историю безбожно перевирают. А знаешь, почему?

-- Почему?

-- Потому что Эль Масуди погиб в той битве, -- пояснил Бел-Хаддат. -- И трое других Одаренных. Они одержали победу ценой своей жизни. В живых после того остались только Набул, Одаренный Ансари, и Эль Кинди.

-- ...Должно быть, непросто ему было, -- заметил Леарза. -- Я давно уже думаю о том, каково это -- знать будущее. Ведь получается, он знал, что его друзья погибнут, и ничего не мог сделать.

-- Да, -- неопределенно отозвался Бел-Хаддат. -- Эль Кинди дожил до глубокой старости в отшельничестве и был похоронен в месте, которое сейчас известно как Бакхтанасар. Говорят, он был очень несчастлив.

Леарза помолчал.

-- И все-таки я бы хотел знать, что ждет нас в будущем, -- сказал он. -- Только даже не в том, до которого доживу я сам, а в далеком, невероятном будущем, которое наступит после моей смерти. Когда я еще думал, что Одаренных больше не существует, и темного бога тоже, я много мечтал об этом.

Бел-Хаддат потушил окурок о землю, перегнувшись через край невысокой террасы.

-- И как же ты видишь себе это будущее? -- спросил он. Леарза улыбнулся в темноту.

-- Я думаю, когда-нибудь племена победят одержимых и темного бога, -- ответил молодой китаб, -- и больше не будет войны. Тогда люди направят все усилия не на то, чтобы хорошо драться, а на то, чтобы сделать жизнь лучше. Будут строить большие, красивые дома, научатся всяким вещам... ну там, не знаю, летать, например.

-- Как же ты представляешь себе летающих людей? Они что, отрастят крылья?

-- Нет, но может, придумают какие-нибудь приспособления для полета, -- пояснил Леарза. -- Я как-то думал, почему птицы держатся в воздухе, и пришел к выводу, что это потому, что они все время как бы отталкиваются от него крыльями. Я тогда долго стоял и махал руками, отчего мама напугалась и решила, что я сошел с ума. Но я просто проверял и обнаружил, что действительно, когда с силой взмахиваешь руками, тебя как будто отрывает от земли.

-- Отчего же это происходит?

-- Ну, потому что воздух -- это тоже... это не просто пустота. Пустоты не бывает, это неестественно, и природа всегда стремится заполнить пустоту.

-- Приспособления для полета, -- усмехнулся Бел-Хаддат. -- Ну, и какими же они могут быть?

-- Шар, наполненный горячим воздухом, -- предложил Леарза. -- И, может быть, какое-нибудь устройство, которое бы постоянно подогревало этот воздух. Я пробовал как-то, взял бычий пузырь и держал его над спиртовкой, а он потом взлетел.

-- То есть, если люди однажды изобретут приспособления для полета, -- сказал Ворон, -- тогда они смогут полететь в небо. Посмотреть на звезды.

-- Да! -- воскликнул Леарза: Бел-Хаддат неожиданно попал в точку. Этот вопрос занимал его самого очень долгое время. Он часто смотрел в небо по ночам и думал, что когда-нибудь люди смогут подняться туда и посмотреть, что там. Узнают наверняка, из чего там все сделано. Он мечтал быть тем, кто полетит туда, хоть и знал, что вряд ли это сбудется в его время.

-- Так ты хочешь посмотреть на звезды, -- негромко сказал Бел-Хаддат.

-- Сильнее всего на свете, -- признался Леарза. -- Пока не началось... это все, я собирался как-нибудь сделать шар побольше и попробовать взлететь на нем.

-- Не страшно тебе было?

-- Почему мне должно было быть страшно?

-- А если бы шар начал падать с большой высоты?

-- ...Я как-то не подумал, -- Леарза опустил голову. -- Н-не знаю, я обычно не вспоминаю... о таких вещах. А потом у меня в руках опять взрывается какая-нибудь смесь, и я остаюсь без бровей.

-- Смелый, значит?

-- Нет. Я... я просто дурак, -- признался китаб. -- Знаешь, на самом деле я думаю... что это ты смелый. А я всего лишь трус.

-- С чего ты взял? -- хмыкнул Бел-Хаддат.

-- Тогда... в тот раз, на перевале, -- тихо сказал он, -- ты взял на себя большую ответственность. Я бы никогда не смог взять на себя такой груз. Я много думал об этом... я просто испугался. Я... плохой человек, хуже тебя. Я смотрел ей в глаза и думал только о том, что мне страшно. И ни о чем больше...

Бел-Хаддат резко поднялся на ноги; Леарза не посмотрел на него, остался сидеть, сгорбившись, на краю террасы.

-- Ты не трус, -- сказал Ворон. -- И не плохой человек. Ты честный человек, Леарза. Это многого стоит.

Он сказал это и ушел, растаял в темноте. Леарза еще долго сидел в одиночестве, глядя в ночь. Он не плакал; он ни разу не плакал после Ирк Эль Амара, но в его серых глазах медленно кружились невидимые снежинки.

***

Глубокая ночь давно окутала собой сабаин Умайяд, но в зале трактира все еще было не пусто. Одиноко горела свеча на одном из столиков, и свет мерцал в глазурованном графине, в мутно-белом содержимом пиалы, в ее глазах. Она не помнила, сколько выпила. Возможно, если бы Ханса не разбавлял ее арак водой, пока она не видела, она бы уже была в беспамятстве. Впрочем, ей сейчас ничего так хотелось, как беспамятства.

В последние дни Лейла хорохорилась, но и она понимала, что все уже потеряно. Какого только ее угораздило влюбиться в этого идиота?

В отражении в графине мелькнула чужая рука, которая шустро выхватила пиалу у нее из-под носа, и Лейла не успела ничего сделать. Девушка сердито вскинула лохматую голову; позади нее стоял Ханса, который с невозмутимым видом опрокинул содержимое пиалы себе в рот.

-- А ну поставь, -- сказала она. Он послушался, только пиала-то уже была пуста. Лейла схватилась за кувшин, он резко перехватил ее руку; хоть это и было бесполезно, -- по силе с ним состязаться ей уж точно не было смысла, -- какое-то время Лейла тщетно пыталась вырвать кувшин, но в итоге они лишь расплескали арак по столу.

-- Хватит тебе пить, -- буркнул Ханса и все-таки отобрал его, поднял высоко над собой. Лейла разъяренно фыркнула и повесила голову.

Ханса постоял, глядя на нее сверху вниз, потом сел рядом на подушку и налил арак в пиалу, быстро выпил сам, не разбавляя. Лейла молчала и закрыла лицо руками.

-- Это на тебя прямо не похоже, -- заметил молодой марбуд. -- А как же посмеяться и пойти дальше?

-- Я не могу просто пойти дальше, -- ответила она хриплым голосом. -- Ты понимаешь? Я впервые в жизни... настолько сильно полюбила кого-то. В чем справедливость, Ханса? Почему именно тогда, когда я в человеке души не чаяла, он взял и предпочел другую?

-- Ты дура, что ли, искать в жизни справедливость, -- пробормотал он. -- К тому же, ведь никогда не знаешь, что будет потом. Может, твоя судьба не с ним? Может, всего через пару месяцев ты уже будешь рада тому, что факел все-таки женился не на тебе.

-- Через пару месяцев!..

-- В конце концов, чем тебе Элизбар не нравится?

-- И ты туда же! -- разъяренно воскликнула Лейла, схватила кувшин и попыталась стукнуть его, но Хансу так просто было не стукнуть, он легко поймал ее руку и заставил вернуть посуду на место. -- Глаза бы мои его не видели!.. -- добавила она, отворачиваясь, и неожиданно из ее глаз брызнули слезы. -- Только напоминает, знаешь, зачем я!..

Ханса вздохнул и мягко, но решительно взял ее за локти, хотя она пыталась сопротивляться, привлек к себе. Лейла какое-то время сердито пихала его в грудь, но потом смирилась, принялась горько всхлипывать. Они так давно знали друг друга; с рождения. В детстве Ханса был неуклюжий и худой, как палка, часто расшибал себе в кровь локти и колени и нередко ревел, и именно Лейла была его главным утешителем, обрабатывала ссадины мазью и умывала зареванного мальчишку.

Времена менялись, и хотя ей по-прежнему казалось, что перед ней тот самый мальчишка из ее детства, на самом деле Ханса давно вырос и перестал плакать много лет назад.

Сегодня она с легким удивлением вспомнила об этом.

-- Может, так и надо, -- пробормотал Ханса, гладя ее по спутанным волосам. -- Мы с тобой не самые прекрасные люди на свете, сама знаешь. Если уж по справедливости, которой ты хочешь, нам и не полагается звезд с неба. Если бы Острон знал, сколько невинных людей пострадало из-за нас, он бы, может, был совсем не так добр с нами.

-- Нет, был бы.

-- ...Неважно. И все-таки, чем тебя так бесит Элизбар?

-- Он бородатый!

-- И чего?

-- Фу, -- Лейла подняла голову, истерично рассмеялась сквозь слезы. -- И у него карие глаза.

-- У меня тоже, -- надулся Ханса.

-- Тебе можно! А мне больше нравятся зеленые, -- вздохнула она.

-- Ну и? И это все причины?

-- Элизбар думает только о себе, -- посерьезнела Лейла, принялась утирать слезы с щек. -- Я думаю, он ни за что не придет на помощь, только если из корыстных побуждений.

-- Так это прямо как мы с тобой.

-- Ну Ханса, ну нет!.. -- она судорожно вздохнула. -- Может, оттого меня только сильнее тянет к Острону. Он не такой, как мы. Он... как будто прямиком из сказки.

-- Принц на белом коне, -- ехидно вставил Ханса.

-- Ах ты!.. -- завопила она, хватаясь за подушку. Какое-то время Ханса, хохоча, уворачивался от нее, пока Лейла окончательно не запыхалась и не свалилась, споткнувшись обо что-то. Она нервно отдувалась неподалеку от него, а он развалился в подушках и сказал:

-- Я думаю, просто ты достаточно хорошо знаешь Острона. Да и он весь как на ладони. А вот Элизбара ты не знаешь. Может, он совсем не такой, как тебе кажется.

***

-- Наконец-то, -- нахмурился он.

Последние дни прошли бурно. Прибывали племена. Рыжий плут Таймия с отрядом последователей Джазари, вооруженных шашками и алебардами, прибыл на следующий день после него. Они несли свои зеленые знамена и бодро пели походную песню, они представляли собой знатное зрелище, тысяча отборных бойцов Джазари в блестящих кольчугах. Предпоследним явился Салим, и тоже во главе полуторатысячного отряда последователей Сирхана, глаза Салима были дикими, как и всегда, а на его плече сидел его любимый орел.

И вот сегодня, когда Набул и Таймия уже решили, что он не явится, -- он приехал.

Один.

Под белым бурнусом -- весь в черном и на вороном жеребце.

-- Мы уже думали, что ты не приедешь, Джахар, -- хмуро сказал Мансур Эль Масуди, встречавший его на ступенях крепости Бурдж-эль-Шарафи.

-- Ты знал, что я приеду, -- возразил тот, спешившись. Ветер трепал его каштановые волосы. У него были странные глаза; глаза, которые никогда не нравились Эль Масуди. В них было что-то... но Эль Масуди знал, что он видит будущее, и потому не придавал взгляду Джахара особого значения.

-- Я -- да, но не остальные.

Эль Кинди коротко усмехнулся однобокой усмешкой. Взглянешь -- как ни крути, не боец. Низкорослый, худой, неуклюжий как будто. Ходит так, словно боится споткнуться. Черты лица мелкие, ломкие. Эль Масуди, впрочем, как никто другой знал, что впечатление обманчиво.

Он схватился бы с Абу Катифой или Салимом, с Набулом или Таймией; но он опасался Эль Кинди. Эль Кинди всегда знает, как ты поставишь ногу и когда поднимешь руку. Эль Кинди всегда делает то, чего ты ждешь от него меньше всего.

-- Я должен сказать тебе, -- произнес Джахар, хмуря тонкие брови. Его странные глаза смотрели на Мансура в упор. -- Ты не одобришь этого и не поймешь, но я должен.

-- Ты знаешь, что ждет нас в будущем, -- усмехнулся Эль Масуди, -- ты об этом хочешь говорить со мной?

-- Конечно. Я знаю, -- в уголке рта Эль Кинди залегла будто горькая складочка, но ему могло и показаться. -- Вы отправитесь в этот поход и одержите победу. И я знаю также то, что если что-нибудь из того, что я скажу здесь и сейчас, нарушит установленный ход событий, я сойду с ума. Я готов пожертвовать своим рассудком, Мансур. Я всем готов пожертвовать. Я заклинаю тебя, откажись от своей идеи.

-- О чем ты говоришь, -- без выражения сказал Эль Масуди.

-- Этот поход принесет куда больше горя, чем ты можешь представить себе. Вы принесете потомкам Эльгазена победу, но ваши потомки будут страдать. Я видел будущее на много лет вперед, и оно ужасно, Мансур. Я предпочту сойти с ума и ничего больше не видеть, чем видеть... такое.

Он молчал, глядя на Эль Кинди долгим взглядом.

Он знал этого ублюдка долгие годы, с самого детства, и никогда не мог доверять ему до конца. Он считал, это было из-за легкого беспокойства, возникавшего в присутствии Эль Кинди: тот знал, что ты сейчас скажешь или сделаешь, и это невероятно раздражало.

Теперь он понял, что это было не единственной причиной.

Эль Кинди никогда не говорил правды о своих видениях.

-- Ты трус, Джахар, -- глухо произнес Эль Масуди. Его лицо потемнело. -- Признайся, ты лжешь мне. Ты видел нашу смерть. Видел и испугался ее, и решил, будто безумие предпочтительней смерти.

-- Я клянусь Хубалом, -- кротко сказал Джахар.

-- Я не верю ни тебе, ни твоему Хубалу!

Жалкий трус! Трус и червяк, предатель! Предпочесть безумие смерти, что может быть... глупее, позорнее!

Трус! Трус! Предатель!..

Трус, звучал в голове холодный бесполый голос. Предатель. Твоя кровь все-таки открыла тебе правду, нари.

Вдох. Выдох. Лед растекается по телу... если у него есть тело.

В такой кромешной тьме было не разглядеть.

Отголоски ярости Эль Масуди все еще бродили по жилам... по призракам жил.

-- Заткнись, -- сказал Острон. -- Что ты можешь знать об этом.

Но я знаю, был ответ. Ведь я -- Асвад, убивший Эль Масуди и его соратников.

-- Ты врешь!

О нет. Эль Масуди погиб в моем городе, нари. Возможно, если ты доберешься до Эль Габры, ты найдешь его останки. А может, и не найдешь... знаешь, после того, что тогда случилось, от него, скорее всего, даже пыли не осталось.

-- Оставь меня в покое!

Так проснись, глупый нари. Пока что я еще недостаточно овладел тобой, чтобы ты мог слышать мой голос наяву. Проснись и не ложись больше спать. Мучайся. Страдай. Наконец ты сойдешь с ума от отсутствия сна.

Острон усилием воли взял себя в руки. Это всего лишь сон. Темный бог не может ничего сделать ему, как бы ни желал. Это всего лишь сны, всего лишь разговоры.

Возможно, это даже можно использовать против темного бога? Халик любил повторять, что болтливый враг -- полврага...

Вряд ли, будто услышал его мысли, заметил бесплотный голос. Ты думаешь, что можешь перехитрить меня, глупый нари. Но у меня на счету тысячи лет опыта, а ты не в состоянии перехитрить и ребенка.

-- Во всяком случае, -- хмуро сказал Острон, -- я не позволю обманывать себя. Что бы ты ни говорил, тебе не посеять семена сомнения в моем сердце.

О, они уже посеяны.

-- Это не так.

Все-таки проверь свою кровь, нари... проверь ее. Книги знают истину. И, конечно, люди вокруг тебя тоже знают истину, но люди имеют привычку скрывать правду, а книги молчать не умеют.

Холод стал окончательно невыносимым, и Острон резко вскинулся, хватая воздух ртом.

Темно.

Он оглянулся. Это был короткий, но неприятный миг: он не мог вспомнить, где он и что делает. А потом из темноты вдруг поднялась чья-то рука и мягко коснулась его локтя.

-- Тебе опять снился сон, -- прошептала Сафир.

-- ...Да, -- выдохнул он, приходя в себя. Слава Мубарраду. Сафир рядом. Это значит, что все хорошо... все хорошо.

-- Иди ко мне, -- позвала она. -- Ты такой холодный.

Он послушно прянул к ней, под одеяло, которое, оказывается, во сне сползло с него; теплые чужие руки обняли его за шею. Острон прижался к ее груди щекой.

-- Я ненавижу эти сны, -- тихо сказал он. -- Он говорит со мной, он все время говорит неприятные и странные вещи, а я не знаю, чему можно верить, а чему нельзя.

-- Не верь ничему, -- предложила Сафир, ероша его волосы пальцами. -- Ведь это темный бог, все знают, что ему нельзя верить.

-- Но в некоторые вещи невозможно не верить.

-- Так проверь их, -- сказала она. -- Вместо того, чтобы бесконечно думать об этом и сомневаться, не лучше ли узнать наверняка, самому.

-- Да, -- пробормотал Острон. -- Ты права.

***

Сабаин Умайяд неспроста известен своей библиотекой; здесь действительно есть чем гордиться, огромное круглое здание было выстроено еще в незапамятные времена и с тех пор только заполнялось книгами. В основном, правда, то были труды самих китабов, но здесь можно было найти и авторов других племен, и даже какие-то очень древние тома, иногда написанные на непонятном языке, бережно хранимые библиотекарями Умайяда.

Он пришел туда ранним холодным утром, вспоминая о том, как впервые оказался в библиотеке Тейшарка год назад. Тогда он был глупым юнцом, в жизни своей не видевшим такого количества книг; теперь огромным залам с высокими полками было не удивить его, хотя что-то внутри скорбно сжалось: это было место, в которое стремился Басир, но так и не попал сюда.

Что бы он отдал для того, чтоб Басир мог бесшумно ходить между этими сотнями полок, листать старые тома и негромко переговариваться с другими библиотекарями!

Первым знакомым лицом, которое он увидел, стало лицо господина Анвара. Круглощекий китаб-ученый заметил Острона издалека и поспешил к нему, радостно улыбаясь.

-- А, кто пожаловал в цитадель мудрости племен! Одаренный Мубаррада собственной персоной.

-- Доброе утро, господин Анвар, -- коротко улыбнулся тот.

-- Никак тебя интересуют сведения о Даре? -- приняв деловой вид, осведомился Анвар. -- Или о темном боге? Только скажи: я помогу тебе искать, юноша. Кстати, я уже отложил кое-какие книги, которые могут показаться тебе интересными. Хоть я и не иду с вами дальше по этому трудному пути, я помогу вам, как сумею.

-- Я благодарен тебе, господин Анвар, -- сказал Острон. -- Я действительно пришел за знаниями, и твоя помощь мне не помешает. Скажи, есть ли здесь сведения об Эль Кинди?

-- ...Конечно, есть, -- немного озадаченно кивнул тот. -- Целая масса. Я даже где-то видел его портрет, грубый набросок, сделанный, если верить надписи, одной из его жен.

-- Так это правда, -- пробормотал Острон, уже когда они пошли по широкому коридору, пол в котором был выложен мраморными плитами. В мраморе отражались блики огней; стены коридора закрывали богатые гобелены, которые ткались, должно быть, не одно поколение.

-- Что?..

-- Что в древние времена у Одаренных было принято иметь много жен.

-- О да, -- благодушно согласился Анвар. -- Источники расходятся в цифрах, но по самым минимальным данным, у Эль Кинди было шесть жен, а больше всего их было у Эль Масуди: авторы называют от тринадцати до двадцати. И это не считая права первой ночи...

-- Какого права?.. -- растерялся Острон.

-- Ну, в те времена для любой женщины считалось великой честью зачать ребенка от Одаренного, -- пояснил Анвар. -- Этот обычай ушел в прошлое сравнительно недавно, около трех веков назад. Думаю, ты о нем слышал только в сказках.

-- ...И от Исана, -- буркнул парень; Анвар тем временем свернул в один из широких залов, заставленных шкафами. Между шкафами стояли узкие столы, и за тем, к которому направился ученый китаб, явно кто-то долго и упорно трудился, раскладывая тома по разным стопкам. Анвар уверенно взял одну из книг, лежавших сверху, быстро пролистал ее.

-- Вот, -- сказал он. -- Посмотри. Это, скорее всего, было срисовано с оригинала, но копия довольно хорошая.

Между страницами книги был вложен ветхий листок пергамента. Острон замолчал, рассматривая это лицо.

Он видел это лицо. Тонкие, будто ломкие черты, непослушные темные волосы. Рот -- рана, чуть скошенный на одну сторону, и глаза...

Он даже потряс головой: конечно, на рисунке этого было не видно, но лицо Эль Кинди слишком живо было в его мыслях, и он хорошо помнил эти странные глаза.

-- Меня интересует одно, -- хмуро сказал Острон. -- Действительно ли Эль Кинди ходил в поход в горы Талла вместе с Эль Масуди и другими одаренными?

-- ...А, сейчас найду, где-то это было, -- отозвался Анвар, принялся копаться в книгах. Наконец нашел ту, что его интересовала. -- Да... так. Вот! Тут написано, что перед самым отправлением Эль Кинди крупно повздорил с Эль Масуди, который был его другом с детства, и вернулся в Халла.

-- А Эль Масуди? -- голос Острона охрип. -- Когда погиб Эль Масуди?

-- Авторы не сходятся в мнениях, -- был благодушный ответ ни о чем не подозревающего китаба. -- Большинство утверждает, что все Одаренные вернулись из Талла живыми и невредимыми, но в таком случае точное место и причину смерти они не называют; немногие заявляют, будто Мансур Эль Масуди погиб в горах Талла, во время той легендарной битвы, но победа все равно уже была за нами.

-- В живых после той битвы остался только Одаренный Ансари Набул, -- сказал Острон.

-- Да, -- Анвар удивился. -- Так ты уже слышал эту версию, юноша? Я думал, ты меня спрашиваешь потому, что...

-- И Эль Кинди, -- лицо Острона потемнело. -- Который знал, что они погибнут в горах Талла.

Анвар осекся и замолчал, внимательно глядя на него.

-- Что еще известно о нем после той битвы? -- хмуро спросил нари. Анвар тут же схватился за книгу, но даже заглядывать в нее не стал.

-- Эль Кинди прожил очень долгую жизнь, но большую ее часть провел в пустыне в добровольном отшельничестве, -- сообщил он. -- В одной из очень старых книг я нашел, что Бакхтанасар стал его могилой. Возможно, те... явления, которые нам довелось там наблюдать, как-то связаны с этим.

-- Очень долгая жизнь, -- пробормотал Острон. -- Прожил долгую жизнь безумцем. Трус.

-- О чем ты?.. -- не понял Анвар, встревоженно вскинулся.

-- Джахар Эль Кинди был трусом и предателем, -- рассерженно ответил тот. -- Будь он проклят!

Фарсанг двадцать второй

В зале постоялого двора присутствовали все, кроме Бел-Хаддата; он не придал этому значения, главное -- Сунгай и Ханса на месте, а остальных оповестят потом. Если представлять себе состояние человека как шкалу баланса, то Острон в тот момент находился очень далеко от ее середины; он еще сам не знал, какие именно чувства вызывает в нем полученное знание, но равнодушным оно его не оставило, это точно.

-- Что-то случилось? -- вскинулся джейфар, сразу заметивший, что с нари что-то не так. Острон сердито тряхнул головой.

-- Ничего особенного, -- сказал он. -- Просто я решил, что мы должны выйти в путь завтра.

-- ...Хорошо, -- осторожно согласился Сунгай. -- Что-то еще?

-- Да, -- Острон обвел взглядом всех присутствующих. Сунгай, Искандер и Элизбар сидели втроем за круглым столиком, у стены на подушках устроились Дагман, Леарза и Сафир, что-то заштопывавшая, Ханса и Лейла расположились рядом с окном. Исан, кажется, до прихода Острона разговаривал о чем-то с Абу Кабилом.

-- Мы пойдем прямиком в Ангур, -- сообщил Острон.

На какое-то время в зале повисла удивленная тишина. Первым подал голос Леарза.

-- Но как же... Одаренный Хубала? -- спросил он. Острон нахмурил брови.

-- Обойдемся и без него, -- был твердый ответ.

-- Разве нас не должно быть шестеро? -- вмешался и Сунгай.

-- Я так решил.

-- Но ведь это пророчество...

-- Без Одаренного Хубала откуда ты будешь знать, что все решил правильно? -- прищурился Абу.

-- Мне плевать, -- взъерепенился Острон. -- Если судьбой велено, чтобы он пошел с нами, он объявится сам. Больше мы не можем терять времени. Сунгай, какие новости из Ангура?

-- Пока никаких, -- пожал плечами тот, -- все мирно. В городе, кажется, сходили с ума люди... как и везде, но пока их было немного.

-- Не погорячился ли ты, Острон? -- хмыкнул нахуда Дагман. -- Отчего вообще ты принял такое решение?

Зеленые глаза остро посмотрели на бывшего капитана. В этот момент открылась дверь, и в зал вошел Бел-Хаддат; Острон знал это, но не обернулся.

-- Эль Кинди был предателем, -- сказал он. -- Что бы он ни предвидел, он бросил своих товарищей, и, чтоб вы знали, они тоже отправились в Хафиру впятером.

-- Это дела давно минувших дней, -- возразил ему Дагман. -- Быть может, на этот раз Одаренный Хубала исполнит свой долг.

-- Он же должен знать будущее, -- криво усмехнулся Острон, -- и если Дар уже открыт ему, то пусть знает, что ему придется догонять меня. А если нет, то зачем нам Одаренный без Дара.

Дагман и Абу переглянулись, промолчали. В наступившей тишине прозвучал бас Бел-Хаддата:

-- Значит, ты намерен отправляться в Хафиру без Одаренного Хубала.

-- Да, именно это я и намерен сделать, -- с легким вызовом произнес Острон, резко обернувшись. Бел-Хаддат стоял точно напротив него. Ворон мало уступал Одаренному в росте и в силу возраста был шире в плечах; Острон, и так взбудораженный, невольно ощутил его, как ощущал противников в бою.

Бел-Хаддат был пронырливой шустрой тенью, чьи контуры дрожали и размывались даже тогда, когда он вроде бы спокойно стоял и смотрел прямо в глаза Острона.

-- Я десять лет без малого искал его, -- негромко произнес Бел-Хаддат. -- Нет ни одного уголка в этих горах, куда я бы не заглянул в поисках. И ты хочешь сказать мне, что десять лет я потратил зря?

Он не поднял голоса, и его лицо никак не изменилось, но Острон почувствовал, что в этом вопросе кипит глухая ярость.

-- Ты можешь искать его и дальше, -- он вскинул острый подбородок. -- Один.

-- Самонадеянный невежда, -- бросил Бел-Хаддат. -- Тебя взбесила старая легенда, о которой даже достоверно не известно, правда ли это, и ты возомнил себя Эль Масуди? Только Эль Масуди вовсе не был таким идиотом, как ты!

-- Решения здесь принимаю я, -- холодно сказал Острон, берясь за рукояти ятаганов. -- Не нравится -- проваливай, тебя никто никогда не просил идти за мной.

Бел-Хаддат вроде не пошевелился, но Острон резко почувствовал всплеск тревоги: инстинкты знали свое дело. Угрюмый Ворон тоже был готов к драке.

-- Если придется вбить в твою пустую башку хоть немного логики, я это сделаю, -- отозвался он.

Дрожащая тень смазалась еще сильнее; Острон не видел глазами, как Бел-Хаддат выхватил свой меч, но чувствовал, как опасность летит на него, вскинул оба ятагана в защитной стойке, готовый принять удар...

Тень замерла на половине дороги.

-- Э, остынь, -- беззлобно сказал Абу Кабил.

Острон широко распахнул глаза. Кузнец стоял между ними, как ни в чем ни бывало; привычный Абу, в очередном цветастом халате, позабывший где-то свою рафу. Одной рукой он держал Бел-Хаддата за грудки, и не сразу Острон заметил, что тому пришлось подняться на цыпочки, чтобы Абу не задушил его.

Но больше всего Острона поразило другое.

Мало того, что он не видел, как Абу оказался между ними.

Он все еще мог видеть тень Бел-Хаддата, особенно если прикрыть глаза; он чуял всех остальных, так или иначе, но вместо Абу была пустота.

-- Отпусти, -- угрюмо сказал Бел-Хаддат, будто и не был вынужден почти что висеть на руке кузнеца.

-- Ну отпущу, и дальше что? -- усмехнулся Абу. Бел-Хаддат демонстративно опустил меч. -- ...Ладно, уговорил.

Встав на полную ступню, Ворон немедленно по-животному встряхнулся и убрал кваддару в ножны. Бросил неприязненный взгляд на Острона, но Абу все еще стоял между ними.

-- Если из-за твоего идиотского решения вы все умрете, нари, то знай: я предупреждал, -- хрипло произнес он.

-- П-подождите, -- вскинулся Леарза. Острон и Бел-Хаддат дружно уставились на него: оба по-прежнему были в полной боевой готовности. Леарзе под их взглядами явно стало не по себе, но он все-таки продолжил: -- Я пойду с вами, Острон. Как... как китаб. Может, Дара у меня и нет, и... неважно, но если Одаренный моего племени совершил такое преступление, то я искуплю его.

-- Это глупо, -- немедленно отреагировал Острон. -- Ты не должен ничего искупать.

-- Но вина Эль Кинди -- несмываемое пятно позора на чести Китаб, -- возразил тот. -- И я все-таки принадлежу к этому племени. И... ну, может, дедушка ошибся.

Глядя в его честное лицо, Острон понемногу сдулся. И действительно, чего это он так горячится?.. Наверняка Леарзе его гневные слова о предательстве Эль Кинди были неприятны. Все-таки Эль Кинди долгое время считался героем китабов. И возражения Абу и Дагмана тоже вполне справедливы, и даже замечание Бел-Хаддата. Кто он такой, чтобы так все решать?

-- Ворон прав, -- сказал он. -- Я не могу принимать решения за всех.

-- Давайте подумаем до завтра, -- предложил Дагман. -- Острон успокоится, Ворон тоже.

-- Хорошо, -- кивнул Острон.

***

Он сидел на ступеньках террасы с самокруткой и угрюмо смотрел перед собой. Интересно, хоть когда-нибудь он расслабляется? Леарза еще ни разу не видел Ворона без его кваддары, прямой и широкой. И эта вечная готовность: даже ему, неопытному бойцу, было совершенно очевидно, что из своего положения Бел-Хаддат может мгновенно ринуться в атаку или отразить нападение с любой стороны.

Постояв немного позади, -- Ворон, как обычно, ничем не выдал того, что замечает его, -- Леарза опустился на теплые доски рядом с ним. Когда первая неприязнь к этому человеку прошла, Леарза обнаружил, что ему до странного нравится с ним разговаривать. Больше, чем с другими, даже с Остроном или Хансой. Он еще не понимал причины, но, должно быть, рано или поздно он докопается до нее, с его привычкой раскладывать все по полочкам.

-- Ответственность сильно давит на Острона, -- негромко сказал Леарза, -- делает его вспыльчивым. Я сам видел, когда он забывает о том, что он Одаренный, он ведет себя как мальчишка.

-- Ответственность, -- резко ответил ему Бел-Хаддат, -- к сожалению, не делает его умнее.

Леарза опустил голову.

-- Я, если честно, тоже считаю, что без Одаренного Хубала в путь отправляться нельзя, -- признался он. -- По крайней мере, нужно найти его, а там уже решать, идем мы без него или нет. Но если Острон так хочет... мое мнение вряд ли будет иметь значение.

-- Думаешь, ты мог бы оказаться Одаренным? -- спросил Ворон, поднял взгляд в небо. Если бы не хадир, Леарза бы твердо решил, что он китаб: на нари Бел-Хаддат был не похож.

-- Ну... нет, -- вздохнул парень. -- Дедушка ведь сказал, что Дар мне не откроется. Так что или дедушка ошибся, или я не могу им быть. Хотя, конечно, когда я был ребенком, дедушка часто твердил, что наша семья происходит от самого Эль Кинди. Ну да кому из нас в детстве не говорили подобное.

Бел-Хаддат хрипло фыркнул.

-- С их-то традициями каждая вторая семья должна вести свой род от Эль Кинди или Эль Масуди. Только сколь бы я ни искал, я не нашел ничего похожего на Дар. За все эти годы. Единственным, кто утверждал, будто видит вещие сны, был твой дед.

-- Ты знал его и раньше?

Ворон задумчиво потер бритый подбородок.

-- Да, несколько лет назад, как только услышал о нем, я приехал в ваш сабаин. Тебя я, кажется, вовсе не видел, тем вечером твой дед согласился поговорить со мной и пришел в трактир. Мы говорили весь вечер, и он подтвердил, что однажды видел сон, но о чем -- рассказывать отказался.

Леарза поник.

-- И он уже тогда знал... -- пробормотал он.

-- Таково благословение Хубала, -- пожал плечами Бел-Хаддат. -- Острон сегодня заявил, будто Эль Кинди был предателем, но он знает, каково было самому Эль Кинди?

-- А ты знаешь?

-- Я знаю, что Эль Кинди что-то увидел в будущем. Что-то, что заставило его едва ли не умолять остальных не отправляться в свой поход против потомков Суайды. Они его не послушали, точно так же, как Острон сегодня, решили, будто он всего лишь трус.

-- А ты думаешь, что он был прав? -- спросил Леарза. Бел-Хаддат будто подобрался, скрестил руки на груди.

-- Никто теперь уже не знает.

На террасе воцарилась тишина. Все выглядело таким мирным, иначе не скажешь; ясно-голубое небо, без единого облачка, густой сладкий запах лип, теплые доски под ладонями, которыми он уперся по обе стороны от себя. Сабаин, живущий привычной жизнью: далекие голоса, женский смех, ржанье лошадей. Круглая крыша библиотеки ослепительно блестела на солнце.

-- Я думаю, -- пробормотал Леарза, глядя на нее, -- а что будет, когда Острон одержит победу над темным богом? Когда угроза одержимых исчезнет. Будут ли по-прежнему появляться Одаренные, или это их лебединая песня?

-- Как знать, -- буркнул Бел-Хаддат. -- Слушай, кажется, будто тебя одного интересует это будущее. Сколько я ни слушал, остальные говорят только о настоящем.

-- Я же китаб, -- криво улыбнулся Леарза. -- Будущее всегда интересовало меня. Неизведанное. Я думаю, чего цепляться за прошлое? Нужно придумать что-то новое. Но почему-то люди обычно не понимают, о чем я говорю, или вовсе начинают яростно со мной спорить и убеждать меня, что в прошлом все было лучше, чем теперь, ну и все такое.

Бел-Хаддат сунул руку в карман рубахи и извлек обрывок бумаги, принялся сворачивать новую самокрутку. Запахло табаком.

-- Потому ты так легко сумел перешагнуть через то, что я сделал? -- хмыкнул он. -- Еще неделю назад ты боялся меня, как огня.

-- Я... нет, -- замешкался Леарза. -- ...А хотя может быть, и да. Ты сейчас, между прочим, тоже совсем по-другому разговариваешь со мной, не так, как вначале. Я тогда решил, что раздражаю тебя.

Бел-Хаддат сунул самокрутку в рот.

-- Мы думаем похожим образом, -- сказал он. -- Сообразно логике.

***

-- Есть одна вещь, которая беспокоит меня.

Они сидели на подушках вокруг низкого стола в одной из комнат трактира. Никто особо не удивился, когда Острон мягко поманил их за собой; самые близкие его друзья, лучшие соратники с давнего времени были Сунгай и Ханса, и немудрено, что нари захотел посоветоваться именно с ними.

Сафир только дошла с ними до комнаты, где забрала свой лук и вышла. Острон, Сунгай и Ханса остались втроем; Острон все еще злился как будто, хоть и несильно, Сунгай хмурился, скрестив руки на груди, и лишь один Ханса развалился в подушках с обычным своим видом, хотя выражение его лица могло быть каким угодно: оно редко отражало его мысли.

-- И я думаю, надо будет попозже поговорить об этом с Элизбаром, -- добавил Острон мрачно. -- И, может быть, с Искандером. Вы единственные, кому я точно могу доверять.

-- Так что? -- лениво поинтересовался Ханса. -- Бел-Хаддат, что ли? И его прямой, заметьте, меч?

-- Это тоже, но нет, не Бел-Хаддат, -- вздохнул Острон. -- Абу Кабил.

-- Что с кузнецом? -- удивился Сунгай. -- Я думал, он тоже не вызывает никаких подозрений.

-- Он... в общем... -- Острон потер переносицу. -- Как бы это сказать. Когда я в бою, я вижу людей вокруг себя как некоторого рода тени. Или, наоборот, блики. А Абу я не вижу. И я не могу подойти к нему и спросить, почему.

Они переглянулись.

-- И что, ты думаешь, это значит? -- спросил Ханса.

-- Не знаю. Все, что угодно. Я видел образ Халика, как теплое сияние, и образ марида, как мерзкое пятно. Но Абу просто нет, и все... когда он сегодня поймал Бел-Хаддата за грудки, я видел Бел-Хаддата, а его -- нет.

-- Может, потому что был сосредоточен на Вороне? -- предположил Сунгай.

Острон покачал головой.

-- И Элизбар еще в самом начале пути как-то сказал мне, что Абу странный. Но так и не объяснил, почему. Поэтому я думаю, нужно обсудить это с Элизбаром.

-- А меня что удивило, -- заметил Ханса, потягиваясь, -- что Абу так легко взял Ворона за грудки и буквально поднял над полом. Тот не выглядит пушинкой, знаете ли.

-- Он кузнец, -- отмахнулся Сунгай, -- конечно, силы ему не занимать.

Они замолчали. Острон свел брови, глядя перед собой. Абу Кабил... даже Абу. Нет! Он решительно не мог заподозрить Абу. Кто угодно, только не Абу, спасший ему жизнь несколько раз! Кто знает, быть может, причина этой странности в чем-то другом. В конце концов, это само по себе не делает Абу... врагом.

Наблюдавший все это время за ним Ханса вздохнул, поднялся.

-- Пойду позову Элизбара, -- буркнул он.

Сунгай открыл было рот, но передумал; на какое-то время они с Остроном остались наедине.

-- Ты видел... еще сны? -- спросил Острон.

-- Нет, -- покачал головой Сунгай. -- А ты?

Острон рассказал ему содержимое своего последнего сна об Эль Кинди. Сунгай хмурился, потом, когда он замолчал, заметил:

-- Так вот почему ты так взбеленился сегодня.

-- Раньше я мог думать, будто темный бог обманывает меня, -- угрюмо кивнул Острон. -- Но когда я увидел его лицо в книге...

Дверь открылась без предупреждения, и на пороге показался Элизбар. С подозрением обведя присутствующих взглядом, он был подпихнут в спину Хансой и вошел, опустился на подушку у стола.

-- Что за таинственные собрания? -- спросил он, глядя на Острона.

-- Ты как-то сказал мне, что с Абу Кабилом что-то не так, -- ответил тот. -- Скажи, что именно.

-- А-а, -- протянул сердито Элизбар, -- да как вам объяснишь-то? Это связано с моим Даром! Ты мне объяснишь, как у тебя огонь вспыхивает? Нет?

-- Ну хоть примерно, -- предложил Ханса. -- От этого зависит, можем мы доверять Абу или нет.

Элизбар нахмурился.

-- Можем, -- уверенно сказал он потом. -- Он странный, это точно, но это не делает его врагом. Ты же тоже думал об этом, Острон? Я думаю, с ним что-то не так... как, знаете, иногда люди рождаются не такими, как все. С разноцветными глазами или лишним позвонком. Вот и он... такой же. Но лично я, -- он прищурился, -- прекрасно помню, как они с Анваром лечили меня, когда я сам не мог этого сделать. И я слышал, что Абу спасал тебя, Острон.

Острон кивнул, чувствуя острое облегчение.

-- Ладно, -- прогнусил Ханса, -- с Абу мы разобрались. А Бел-Хаддат и его кваддара?

-- Кваддарами иногда пользуются джейфары, -- сказал ему Сунгай. -- Правда, обычно клинок кваддары не бывает длиннее локтя.

-- А у него почти палаш, а не кваддара, -- заметил Острон. -- И он напал на меня.

-- Он был взбешен, -- хмыкнул Элизбар, -- хотя я так и не могу понять, отчего именно.

-- Он зачем-то очень хочет, чтобы мы продолжили поиски Одаренного Хубала.

Они переглянулись в молчании.

-- Нужно еще спросить Искандера, -- сказал наконец Сунгай. -- Но как по мне, Острон целиком и полностью прав. И если Бел-Хаддат так хочет, чтобы мы задержались в горах Халла, я буду делать все наперекор этому.

***

Тем временем солнце ясно сверкало на лезвии прямой кваддары Бел-Хаддата.

На нижней губе Ворона так и прилипла позабытая самокрутка, и его поза со стороны, в общем-то, могла показаться вольной; Леарза, впрочем, уже уяснил, что это все обман. Ладони у него вспотели: молодой китаб отчаянно сжимал клинок, который ему дал Бел-Хаддат, и вот уже несколько раз он кидался на Ворона, но тот отбивал удары не глядя, едва шевеля рукой.

-- Не страшно тебе? -- через какое-то время буркнул тот, опуская кваддару. -- Я только что напал в ярости на Одаренного нари. А если я и на тебя сейчас нападу и убью тебя? Абу-то поблизости нет.

Леарза пожал плечами.

-- Я не думаю, что ты это всерьез, -- сказал он. -- И Острону ты бы тоже не причинил вреда. Верно? Так, побил бы немножко для острастки.

-- Хм, -- сказал Бел-Хаддат.

Леарза сделал новую попытку. Идея поучиться пришла ему в голову сегодня утром, как раз когда он видел несостоявшуюся схватку Острона и Бел-Хаддата; он решил тогда, что раз уж он отправляется в Хафиру вместе с Одаренными, он не должен быть им обузой. Леарза бы попросил Острона, -- он знал уже, что нари очень хорошо владеет своими ятаганами, -- но Острон был занят, ушел куда-то с Сунгаем и Хансой.

Свободен был Бел-Хаддат, и хотя Леарза подспудно ожидал, что тот угрюмо откажется, он неожиданно согласился.

Еще один неуклюжий взмах ятагана, и снова кривое лезвие лишь с противным лязгом скользнуло по кваддаре и ушло в сторону, заставив Леарзу совершить глупый прыжок.

-- Учитывая уровень мастерства нари, -- заметил Бел-Хаддат, будто и не он только что отбил удар, -- эта драка могла бы перейти во что-нибудь... нехорошее. Это тебя я, если мне захочется, сверну калачиком и поколочу. С нари вопрос спорный, кто кого.

-- Ты так высоко оцениваешь его?

-- Я слышал, у него был хороший учитель.

Леарза окончательно запыхался, остановился и тяжко вздохнул.

-- Я не успею, да? -- уныло спросил он. -- Даже если буду заниматься все свободное время. За каких-нибудь две недели мастером клинка мне не стать.

-- Кто знает, -- пожал плечами Бел-Хаддат. -- Две ли недели пройдет или больше. Ну-ка не зевай.

Леарза не успел поднять ятаган: Ворон вдруг сорвался с места и полетел на него. Это произошло в одно мгновение, какая-то часть внутри Леарзы, -- должно быть, инстинкт самосохранения, -- уже знала, что ятаган его не спасет, и надо уворачиваться от удара, так что китаб, не раздумывая, рухнул на землю, будто подкошенный.

Бел-Хаддат легко, будто горная пума, перепрыгнул через него и остановился.

-- Недурно, -- сказал он. -- Хотя хорошего мечника из тебя никогда не выйдет. Я думаю, лучше б ты занялся стрельбой из лука, если арбалет тебя не устраивает.

Леарза поднял голову, все еще валяясь в траве. Ворон отвернулся от него, убрал кваддару в ножны; что на него нашло, Леарза и сам не знал, но он вдруг стремительно покатился по земле и выбросил вперед ногу.

Нога нашла что-то твердое, быстро убравшееся, впрочем.

-- Ух ты, -- ошеломленно выдохнул Леарза, -- я тебя задел.

Бел-Хаддат смотрел себе под ноги, потом перевел взгляд на китаба. На его правом сапоге остался еле видный след в том месте, куда его ударила подошва сапога Леарзы.

-- Напоминает о том, что и мне нельзя терять бдительность, -- заметил наконец Ворон. -- Ладно, мне тут больше делать нечего. Повторяй упражнения, если хочешь, хотя я бы на твоем месте все-таки предпочел арбалет.

Леарза только поднял руку и откинулся в траву. Бел-Хаддат поднялся на террасу, скрылся в помещении постоялого двора; оставшись один, Леарза довольно ухмыльнулся сам себе. Даже он сам не ожидал, что получится! Видимо, Бел-Хаддат и вправду расслабился.

В главном зале трактира сидели люди, и среди них были Искандер и Сунгай; когда Бел-Хаддат вошел внутрь, они недобро посмотрели на него, но ничего не сказали. Он проигнорировал их и поднялся на второй этаж.

-- ...как я и говорил, -- услышал он голос Абу Кабила, когда открыл дверь в одну из комнат. Ухмыльнулся: он прекрасно видел, как Острон поманил за собой Сунгая и Хансу, и знал, что те будут совещаться в комнате нари. Но совет происходил не у них одних.

Абу Кабил и Дагман сидели в комнате последнего и вели беседу. Когда вошел Бел-Хаддат, никто из них и бровью не повел.

-- Это не повод расслабляться, -- сказал Дагман. -- Даже ты насторожил их. А Белу они после сегодняшнего окончательно перестали доверять.

-- Я и не ставил своей целью войти к ним в доверие, -- буркнул Бел-Хаддат. -- Нет разницы, доверяют они нам или нет, мы должны идти с ними, и точка.

-- Ага, а если они захотят избавиться от нас?

-- Тогда мы будем идти за ними, -- пожал плечами Ворон. Абу Кабил, выглянув в окно, ухмыльнулся:

-- Да ты никак решил поучить мальчишку? Все еще машет мечом, вон как старается.

-- Мечника из него все равно не выйдет. Да и нет времени.

-- Никак наш бесстрастный воитель испытывает к этому пареньку симпатию, -- протянул Абу. -- Дай угадаю, тебе нравится, что он так не похож на других? Белая ворона, прямо как ты в свое время.

-- Пошел ты к дьяволу, Каин.

***

Утро выдалось холодное. Горный воздух дрожал на горизонте, окрасившись в нежно-карминовый цвет зари, потом все светлел и светлел, пока не показалось с востока солнце. Острон плохо спал той ночью, хоть и никаких снов не видел, но то и дело просыпался, и ему мерещилась всякая ерунда, то крики в сабаине, то лязг стали, а однажды ему показалось, что Сафир не дышит, и он нервно вслушивался в темноту, пока она не вздохнула во сне.

Так что он спустился в главный холл трактира рано, еще когда окна багровели зарей, и устало плюхнулся в подушки. В голове вертелись самые разные мысли. Если Бел-Хаддат откажется идти за ними, тем лучше. Главное, чтобы он не чинил препятствий, а хотя если попытается...

Острон нахмурился: "до чего же... хладнокровным я становлюсь", подумал он. Как настоящий убийца... с какой-то стороны он и есть убийца: скольких одержимых он убил за все это время? Сотни, тысячи? Безумных, но людей! Если так рассуждать, то он -- злодей во много раз хуже любого одержимого, особенно если учесть, что безумцев ведет воля темного бога, а его -- только его собственная.

Он не ожидал, что проснулся не первым, и вздрогнул, когда дверь, ведущая во внутренний двор трактира, открылась; в холл вошел Искандер, державший свой платок-мауд в руке, и лицо у маарри было мокрое.

-- Сегодня решающий день, верно? -- заметил тот, глядя на Острона. Острон пожал плечами.

-- По мне, все и так решено. Во всяком случае, я никого насильно за собой не потащу, кто следует за мной -- тот делает это добровольно.

Искандер постоял, будто рассматривал нари, и глаза у него были такие светлые, почти как у Исана; потом маарри опустился на табуретку напротив.

-- Мне кажется, ты все больше и больше становишься похож на Эль Масуди, Острон, -- сказал он наконец. -- Такого, каким его изображают в сказках.

Острон смутился.

-- Что ты, я совсем не такой... величественный.

-- Но он был суровым, верно?

-- Да, -- согласился он, прежде чем успел сообразить: действительно, Эль Масуди, тот, каким был... сам Острон во время снов, был суровым и угрюмым бойцом, мало того, вспыльчивым, и Острон вчера на самом деле вспылил совсем как свой далекий предок, хоть и не отдавал себе в этом отчета.

Но Искандер, впрочем, не мог знать ничего о настоящем Эль Масуди, только сказки. Сам он, между тем, был тоже чем-то похож на Абу Катифу, лишь повзрослевшего и посерьезневшего; задумавшись, Острон решил, что таким Абу мог бы стать несколько лет спустя, если бы выжил в битве при Эль Габра.

-- Мне временами... снятся сны, -- признался Острон. -- О времени Эль Масуди. Возможно, это говорит кровь: я ведь его потомок. А что снится тебе, Искандер?

Маарри помолчал, отвел взгляд. У него были четкие черты лица, будто высеченного из камня, строго правильные.

-- Я часто вижу во сне Раяну, -- потом глухо ответил он.

Острону стало неловко, и он ничего не сказал на это; Искандер потом поднялся по лестнице в свою комнату, а Острон остался сидеть. Судя по звукам, люди просыпались по всему сабаину, солнце уже бросило свои первые лучи на мощеные улицы. Острон недолго оставался один; спустился Леарза, молодой китаб поводил плечами и морщился, а, увидев Острона, спросил:

-- Слушай, а у тебя тоже так сильно болели руки, когда ты учился владеть ятаганом?

-- Ты взялся за ятаган? -- удивился Острон.

-- Ну да, -- Леарза будто смутился немного, припомнив что-то. -- Бел-Хаддат... согласился учить меня. Наверное, мне нужно было попросить тебя, но у тебя и так много забот...

Острон поднял брови.

-- Не исключено, что сегодня Бел-Хаддат откажется идти с нами, -- заметил он. -- ...Что тогда будешь делать ты, Леарза?

Их глаза встретились. Китаб смотрел прямо, чуть склонив голову набок. Он больше всего напоминал собой мальчишку, лохматый, низкий и худощавый, но взгляд у него в тот момент был совсем взрослым.

-- Ворон пойдет с нами, -- сказал Леарза. -- Я знаю, ты не доверяешь ему, Острон. Но я думаю, что ему можно доверять... пусть и не до конца. Я уверен, он тоже хочет, чтобы мы одолели темного бога.

Следующим со второго этажа спустился Сунгай, почти сразу вышел во двор: каждое утро к нему слетались птицы, принося новости со всего Саида. Леарза остался сидеть с Остроном, расспрашивал Одаренного нари о том, как тот учился владеть клинком, и тот как раз вспоминал, как его еще мальчишкой учил дядя, когда Сунгай вернулся со двора, и темное лицо джейфара выглядело встревоженным. Острон сразу заметил это и резко оборвал себя на полуслове.

-- Дурные вести, -- подтвердил Сунгай. -- Одержимые сумели перебраться через Харрод на востоке и атаковали поселения. В большинстве люди успели бежать в Ангур, но...

-- Проклятье, -- Острон поднялся на ноги; Леарза остался сидеть, но взгляд его посерьезнел. -- Это уж точно не оставляет перед нами выбора. Надо скорей выдвигаться в путь! Буди тех, кто еще не проснулся, -- и с этими словами он сам побежал на второй этаж.

Не прошло и получаса, как все путники собрались во дворе трактира, готовые отправляться. Острон распихал Хансу и Элизбара, остальных вроде созывали Сунгай и Леарза, и он не был уверен, кто из них позвал Ворона (и звали ли), но и Бел-Хаддат, и Дагман с Абу Кабилом, как ни в чем ни бывало, были тут в полном сборе.

-- Бел-Хаддат, -- холодно окликнул того Острон. -- Мне кажется, вчера мы не закончили разговор.

-- Какой еще разговор, -- отозвался тот, и его глаза сверкнули льдом в утреннем солнце. -- Если ты об этом, -- он коснулся пальцами рукояти своей кваддары, висевшей на поясе, -- то я предпочел бы его и не заканчивать.

-- Если ты желаешь продолжать поиски Одаренного Хубала, -- нахмурившись, проигнорировал нари, -- тебе придется идти в одиночестве. Мы не можем больше терять здесь время, поэтому я решил, что нужно отправляться в Ангур, а оттуда уже выходить... в Хафиру. И если кто-то не согласен с моим решением, -- он окинул взглядом своих спутников, повысив голос, -- значит, здесь наши дороги разойдутся!

-- Как скажешь, командир, -- пробурчал Элизбар, поправлявший подпругу у лошади. -- Куда ты, туда и мы.

-- Если Ангур в опасности, мы должны ехать туда как можно скорее, -- согласился Искандер.

-- Думаю, наши поиски можно назвать наполовину успешными, -- радостно заявил Абу Кабил, переглянувшись с Дагманом, -- ведь мы отыскали Одаренного Гайят! А если этот парень из китабов сам нас не нагонит, то его проблемы.

-- Поехали уже, -- буркнул Бел-Хаддат и взлетел в седло. -- Надо спешить.

Острон еще раз оглянулся, и его взгляд наткнулся на белые глаза Исана. Тот стоял рядом с нари, уже накинув на голову капюшон серого плаща, и его лицо, как всегда, было ровной гипсовой маской.

-- Ты уверен, что это решение не подсказано тебе Асвадом? -- вполголоса поинтересовался Исан. Острон скривился: своим вопросом белоглазый попал в точку.

-- Я не знаю, Исан, -- признался он. -- Темный бог слишком хитер. Но я все-таки принял это решение, и я отвечаю за него.

-- Ты не сможешь ответить, если будешь мертв.

-- ...Я верю в шестерых богов, Исан, -- помедлив, возразил нари. -- Я верю, что они не оставят нас и приведут к нам Одаренного Хубала... если он действительно нам нужен.

***

В сабаине Тангал, расположенном буквально в пустыне, у подножия высокой горы, Исан подошел к Острону и вполголоса, пока Сунгай разговаривал со старейшинами, сообщил:

-- Я чую одержимого, который вот-вот проснется.

-- Мерцание?.. -- переспросил Острон. Белоглазый кивнул ему, и Острон сделал знак Хансе и Искандеру, когда те посмотрели на них, желая знать, в чем дело. Пятью минутами позже они поставили в известность старейшину Хилафатула, самого уважаемого в сабаине; Исан и Острон отправились на мерцание вдвоем, чтоб не вызвать в поселении панику, и через полчаса привели в аштемар ничего не понимающую женщину, на которую Исан решительно указал на улице.

-- Снятся ли тебе сны, в который чужой бесплотный голос разговаривает с тобой? -- спросил ее Острон, от всей души надеясь, что белоглазый ошибся.

Женщина настороженно посмотрела на старейшину Хилафатула, который хмурился в стороне, потом на высокого нари с треугольным подбородком; когда эти двое подошли к ней и сказали, что она должна пойти с ними к старейшине, она очень испугалась бородатого со страшными белыми глазами, но не этого нари.

Она помолчала, не уверенная, стоит ли говорить правду, но присутствие старейшины повлияло на нее, и она кивнула:

-- Да, несколько раз я видела такие сны...

Острон опустил голову. Исан вопросительно посмотрел на него, ожидая, что тот отдаст приказ; Острон посидел молча, наконец негромко сказал господину Хилафатулу:

-- Стоит держать ее... под надзором. Это очень дурной знак.

По указаниям старейшин женщина осталась на ту ночь в аштемаре, под стражей, хоть она плакала и не понимала, в чем она виновата; Острон с камнем на сердце ушел к своим путникам в трактир. По пути Исан спросил его:

-- Ты не будешь казнить ее?

-- ...Ради всего святого, Исан, -- вздрогнув, отозвался тот. -- "Казнить"! В племенах казнят только убийц!

-- Но она скоро станет одержимой и тогда, очень возможно, кого-нибудь убьет.

-- Вот тогда и...

-- Ты перекладываешь эту ответственность на простых людей?

Острон помолчал.

-- Чего ты хочешь от меня, Исан? -- потом резковато спросил он. -- Чтобы я лично казнил каждого одержимого или того, кто вот-вот поддастся?

-- Нет, -- невозмутимо ответил белоглазый. -- Мне просто интересно.

-- Интересно ему.

Они уезжали наутро, обменяв своих низкорослых лошадок на верблюдов; Ханса, на чьи плечи легла сия обязанность, весь вечер сердито бубнил и перед отъездом заявил, что о хеджинах в этом богами забытом месте можно и не мечтать.

-- Не имеет значения, -- коротко ответил ему Искандер. Дромедары, которых раздобыл Ханса, были ниже хеджинов, и седла у них были не такие удобные, впрочем, все двенадцать животных выглядели бодрыми и сердито орали, мотая головами.

-- Какой из них самый смирный, -- пробормотала Сафир, а Ханса фыркнул и ответил ей:

-- Все одинаково буйные, бери любого.

Еще через полчаса борьбы с животными путники наконец выехали. Они покинули сабаин, и тропа, поначалу спускавшаяся по скалистому склону, наконец вывела их в хамаду; Острон с тяжелым сердцем оглянулся на видневшиеся вдалеке стены сабаина. Отвернулся, глядя перед собой.

-- Эту дорогу я хорошо знаю, -- сообщил ему Сунгай, рядом с которым он ехал. -- Но она дает немаленький крюк в одном месте, в мирные времена торговые караваны и некоторые племена джейфаров предпочитали заглядывать в ахад Шамсул, что сильно к западу отсюда. Я думаю, нам туда заезжать нет особой нужды. Как ты считаешь?

-- Тебе виднее, -- пожал плечами Острон. -- А напрямик что?

-- Барханы, -- отозвался джейфар. -- Оазисов там нет, но у нас есть Искандер, так что вряд ли это проблема.

Они действительно два дня ехали без всяких приключений, и Исан сообщал, что не чувствует ни единого одержимого на значительном расстоянии вокруг; места были пустынные, воды здесь отродясь не водилось, и Искандер на второй день даже с трудом сумел вызвать небольшую струйку, которой едва хватило на всех.

-- Ведь вода, которую я вызываю, из ниоткуда не берется, -- пояснил он удивившейся Лейле. -- На самом деле почти везде под землей есть ее запасы, просто где-то они лежат очень глубоко. А в оазисах влаги так много, что я могу брать воду буквально из воздуха.

-- Наверное, на берегу моря ты станешь сильным, как бог, -- пробормотала девушка.

Царила глубокая ночь, но они останавливались в тот день в обед и были намерены ехать без остановок до утра; пустыня была окутана гробовым болезненно-белым молчанием, залитая лунным светом, и поневоле люди стихли тоже, сосредоточенно смотрели перед собой, и только изредка доносилось уханье Хамсин, то и дело отлетавшей на разведку и возвращавшейся к Сунгаю, ехавшему впереди всех. Один Леарза смотрел на небо, задрав голову. Ночь выдалась необычайно звездная, и он отыскивал знакомые созвездия, а потом заметил, как одна звезда двигается. "Ух ты, метеор", подумал он с восторгом и какое-то время следил за ней, но потом потерял ее из вида. Тогда уж ему пришло в голову, что для метеора она двигалась слишком медленно, только Леарза пожал мысленно плечами: сколько неизведанных чудес в мире, ему никогда не узнать все его секреты.

Острон ехал чуть позади Сунгая, и рядом с ним была Сафир, они тихо переговаривались поначалу, потом, когда всеобщая тишина окутала отряд, тоже замолчали. Острон то и дело бросал украдкой на девушку взгляды и чувствовал неизбывную нежность по отношению к ней. Она была такая храбрая, думал он: прошла вместе с ним весь этот путь, от самого первого нападения одержимых, ничего не испугалась и пойдет с ним до конца, что бы ни случилось, он был уверен в этом.

Тут с другой стороны Острона нагнал Исан, и, поскольку белоглазый почти никогда этого не делал без нужды, Острон немедленно насторожился.

-- Я чую отряд одержимых, -- предсказуемо сообщил тот, с невозмутимостью глядя перед собой. -- Не очень далеко отсюда. Сова джейфара еще не принесла эту новость?

Сунгай обернулся на эти слова и нахмурился: Хамсин еще не вернулась из очередного полета.

-- В какой стороне? -- спросил он.

-- Там, -- Исан не колеблясь махнул рукой к востоку. -- Их много, около двух сотен. Некоторые из них мерцают.

-- Одержимые на востоке! -- крикнул Острон, оборачиваясь к остальным путникам, и верблюд Сунгая первым перешел на рысь, а следом за ним и остальные. Исан вырвался вперед, ведя других, но слишком долго они не проехали: фарсанг, не больше, затем белоглазый остановился, и путники спешились.

-- Абу, оставайся с животными, -- велел Острон, выхватывая уже ятаганы: теперь они могли слышать человеческие крики впереди, за гребнем бархана. Одиннадцать человек взбежали по песчаной волне и обнаружили, что за ней уже вовсю идет драка.

В свете луны трепетал белый флаг, и конный отряд сражался с толпой безумцев; Острон поселил пламя на своих клинках и первым ринулся в драку, следом за ним летели Сунгай и Ханса, невдалеке просвистела первая стрела. Из-под земли вдруг вырвалась тонкая, но высокая струя воды. Ни конникам, ни Одаренным и их спутникам вода ничего не сделала, но безумцы, страдающие водобоязнью, частью впали в панику и смешались.

-- За Саид! -- разнесся женский голос, и прямо перед носом у Острона, сражавшегося сразу с четырьмя врагами, слетела с плеч голова одного из них, снесенная ятаганом всадника.

-- Мубаррад! -- рявкнул нари, которого этот крик немного сбил с толку.

Драка длилась не очень долго, поначалу проигрывавший отряд конников (их было значительно меньше, чем одержимых) воспрял духом, и среди пришедших им на подмогу одиннадцати бойцов как минимум трое были мастерами клинка, против которых безумцам, которые совсем недавно наверняка были простыми мирными людьми, делать было нечего. Острон прикончил своего последнего врага, стараясь не думать о том, кем был этот человек до того, как поддался голосу темного бога. Вскинувшись, он обнаружил, что и остальные завершили драку, и конники собираются вместе; луна озаряла потные бока животных, поблескивала тут и там на кольчуге.

-- Кто вы такие? -- спросил было один из всадников, судя по силуэту, рослый детина, но другой, стоявший рядом, немедленно ответил за них:

-- Это Одаренные, клянусь Гайят!

Острон вспомнил, что пламя по-прежнему сияет на лезвиях его ятаганов, и потушил его. Остальные понемногу окружили его, и никто толком не понимал, чего ожидать от этих всадников.

-- Так и есть, -- сказал Острон, выступив вперед. -- Назовитесь же и вы.

Всадница, на чьей голове тускло блестел шлем, спешилась и по-военному приложила кулак к груди.

-- Мы называем себя Северной Стражей, -- ответила она. -- Мы собрались около месяца назад, когда в мирных ахадах начали появляться безумцы. Поскольку стены Эль Хайрана больше не существует, надеяться на защиту ее стражей мы не можем, так что мы решили взять эти обязанности на себя.

Острон легонько нахмурился.

-- Ангур еще стоит, -- заметил он вполголоса. -- Отчего вы не направились туда?

-- Там и так достаточно защитников, -- дерзко отозвалась женщина. -- Но остаются мирные поселения на севере, в отличие от сабаинов, у поселений маарри нет никакой защиты, и мы взяли на себя обязанность сопровождать беженцев в горы к китабам. Если мы в пути натыкаемся на шайки одержимых, мы истребляем их.

Тут за спиной Острона произошло движение, и вперед выступил нахуда Дагман, будто вгляделся в лицо женщины под шлемом.

-- Да ведь это никак Алия, -- негромко сказал он. Женщина подобралась, уставилась на него.

-- Откуда ты знаешь мое имя?

Дагман фыркнул.

-- Ты служила у меня юнгой на самбуке, детка, забыла?

-- ...Нахуда Дагман? -- в ее голосе скользнула растерянность. -- Да ведь это было почти десять лет назад...

-- А я тебя помню, -- рассмеялся он коротко. -- Нечасто женщины идут в моряки, даже такие боевые девчонки, как ты.

-- Вы знаете друг друга? -- Острон покосился на Дагмана, чье бородатое лицо было ясно освещено луной. Бывший капитан корабля ухмыльнулся.

-- Да, это точно Алия. Нисколько не удивлен, что именно такая безбашенная девка собрала какую-то там стражу.

-- Я была не одна...

-- Мы все вместе приняли это решение, -- добавил рослый всадник позади нее и тоже спешился; понемногу соскочили с лошадей и остальные.

-- Нахуда Дагман, что же ты делаешь с Одаренными? Никак ты тоже...

-- Нет, нет, детка, я просто увязался за ними на свою голову, -- возразил тот. -- Одаренный нашего племени -- вон он, это Искандер.

-- ...Да, конечно же, -- смутилась будто Алия, склонила голову. -- Разумеется, Одаренных должны сопровождать и простые воины. Должно быть, это ваш головной отряд?..

-- Нет, только Абу Кабил остался за той дюной, -- возразил Острон. -- Нас немного, и мы возвращаемся в Ангур, потому что птицы Одаренного Сирхана донесли нам, что одержимые перебрались через Харрод и скоро, должно быть, атакуют город.

Алия оглянулась на своего спутника, стоявшего рядом с ней; потом торжественно сказала:

-- Для нас будет большой честью сопровождать вас хотя бы короткую часть пути, если вы позволите. Нас немного, но все мы -- хорошие бойцы и уже не раз имели дело с безумцами.

-- Пусть будет так, -- согласился Острон, которому было приятно знать, что есть люди, которые также готовы принять на себя ответственность и сражаться.

Всадников было шестнадцать человек; еще трое погибли по время драки, и Острон помог Алии и ее товарищам похоронить их, пока Элизбар исцелил тех, кто в этом нуждался. Наконец они вернулись к Абу Кабилу, который со скучающим видом сидел на спине лежащего верблюда. Увидев своих спутников в сопровождении неизвестного отряда, Абу воскликнул:

-- И тут в пустыне они повстречали отряд благородных воинов, которые поклялись защищать Саид до последней капли крови! Дай угадаю, Острон, та милашка в шлеме ими верховодит, верно?

Алия, шедшая рядом с Остроном, издала неразборчивый недовольный звук.

-- Это Абу Кабил, -- сказал ей Острон и улыбнулся. -- У него острый язык, но спутник он хороший. Ты угадал, Абу!

-- А ты, значит, единственный из всего отряда остался позади и не участвовал в сражении, -- дерзко заявила Алия, когда они подошли к верблюдам. Кони нервно зафыркали, кто-то из дромедаров издал сердитый рев. Абу развел руками.

-- Командир отдал мне приказ, милашка, -- сообщил он без намека на вину в голосе. -- Разве я могу ослушаться великого Одаренного нари, от которого зависит спасение целого мира?

-- Абу, -- смутился Острон.

Путники взобрались на верблюдов, и вскоре смешанный отряд пустился в дорогу; конники в целом старались держаться подальше от дромедаров, поскольку лошади боялись их, но у Алии, кажется, был тренированный жеребец, так что она ехала буквально вплотную к Острону, а чуть позади них шел верблюд Дагмана.

-- Так ты была моряком, Алия? -- спросил Острон, и глаза Алии блеснули на него из-под шлема.

-- Это было давно, -- отозвалась она. -- Я сбежала из дома и отчаянно хотела приключений. Нахуда Дагман взял меня на борт, когда остальные отказались.

-- У матросов есть свое предубеждение насчет женщин на борту, -- пожал плечами Дагман. -- Да я не очень суеверный. Поначалу все равно без прений не обошлось, ребята то и дело засылали ко мне послов, упрашивая, чтоб я согнал девчонку на берег. Потом привыкли, к тому же, ничего дурного-то и не случилось.

-- Но потом ты все-таки ушла?

Алия кивнула.

-- Я около года служила у нахуды Дагмана. Потом серьезно заболела, и им пришлось оставить меня в одном из таманов на побережье моря, а когда я поправилась, на таман напали разбойники, и, в общем, дорога увела меня оттуда.

-- Да, припоминаю, мы потом заходили в тот таман и были готовы забрать тебя, -- согласился Дагман. -- Но жители сказали, что ты давно уж собрала свой отряд и была такова. Я думал, ты в разбойники подалась.

-- Я сражалась с разбойниками! -- с жаром возразила женщина. -- Я узнала, что в одном из заброшенных оазисов к востоку промышляет огромная банда, собрала отряд добровольцев, и какое-то время мы пытались перебить бандитов, которых, между прочим, в три раза было больше, чем нас.

Про себя Острон подумал, что тесно знакомить Алию с Лейлой и Хансой не стоит, но вслух ничего, конечно, не сказал.

Они ехали вместе до самого рассвета, когда в пустыне царит холод, и люди кутались в бурнусы, а животные фыркали и мотали головами. Неясный утренний свет выбелил лицо Алии под ее круглым шлемом, по краям которого поблескивала бармица; она не была красавицей, и ее щеку под глазом рассекал старый шрам, и было видно, что ей давно не семнадцать лет. Впрочем, в ней было что-то такое, что заставляло взгляд возвращаться к этому длинному лицу снова и снова. Темно-серые глаза смотрели сурово, и тонкие губы обычно были плотно сжаты. В один момент Алия напомнила Острону львицу, он даже потряс головой; возможно, дело было в необычных формах ее носа и скул.

Потом уж солнце поднялось над пустыней, и понемногу начал нагреваться песок. Всадники наконец остановились, и Алия взглянула на Острона, которого без всякого сомнения сочла главой их отряда.

-- На этом наши дороги разойдутся, -- сказала она. -- Путь Северной Стражи лежит в ахад Шамсул. Долго ли вы намерены пробыть в Ангуре?

-- Одним богам ведомо, -- отозвался он. -- Все зависит от того, что там сейчас творится. В любом случае, рано или поздно мы отправимся на южный берег.

-- Возможно, еще увидимся до того, -- с легкой ноткой торжественности произнесла Алия, оглянулась на своих людей и свистнула, совсем как мальчишка; всадники тронули своих коней и буквально в момент выстроились настоящим боевым отрядом, готовые скакать. -- Да пребудут с вами шесть богов.

Северные Стражи покинули их, и Острон еще какое-то время смотрел, как конские копыта разбрасывают песок. Остальные Одаренные собрались вокруг него, наполовину случайно, и Сунгай вполголоса произнес:

-- Хорошая встреча.

-- Да, их появление порадовало меня, -- согласился Искандер с тоской во взгляде. -- Если бы их было больше... и появились они раньше.

-- Что ты можешь рассказать об этой Алии, нахуда Дагман? -- оглянулся Острон. Дагман, который, воспользовавшись остановкой, как раз сворачивал самокрутку, поднял на него взгляд темных глаз и изогнул бровь.

-- Девчонка служила у меня на самбуке девять лет назад, -- заметил маарри. -- И с тех пор я о ней ничего не слышал, так что, пожалуй, немного. Но она боевая, это точно, и, как бы это сказать?.. Страдает повышенным чувством справедливости. Я и вправду нисколько не удивился сегодня ночью. Я и девять лет назад знал, как сейчас помню, что матросом девке не бывать, ей бы на какую-нибудь стену Эль Хайрана, защищать добро.

-- ...Ладно, некогда стоять, -- буркнул Сунгай, на плечо к которому только что опустилась Хамсин. -- Толпы одержимых бродят по северному берегу Харрод, Ангур того и гляди окажется в осаде.

Они встревоженно переглянулись: Острон знал, что Сунгай думает о том же самом.

Все знали, как пал Тейшарк; предатель был всему причиной. Теперь, в эти неспокойные времена, когда любой человек может вдруг оказаться во власти темного бога, Ангур как никогда уязвим: изнутри.

***

Солнечный свет лился изо всех окон, частично перемежаясь пятнистыми тенями: за окнами раскинули свои ветви персиковые деревья. Еще его отец сажал их, давно, когда он сам не был женат, и братья еще не разъехались. Он помнил эти деревья крошечными саженцами.

На улице, должно быть, совсем жарко, но в доме прохладно, маарри знают, как строить дома: стены толстые, выложены из обоженных кирпичей и снаружи обмазаны глиной, поверх которой еще в два слоя нанесена побелка. В таком доме в жару прохладно, а в холод тепло. Дом построил прадед, за время жизни деда к нему прибавилось еще крыло, а отец пристроил второе.

Прохладно, и мягкие подушки разбросаны по всей комнате, а в круглой арке темнота: там кухня, и, наверное, Ясмин сейчас как раз готовит обед.

Где же Раяна?..

Он оглянулся, и вот она: стоит, совсем кроха, возле него и держится пухлой ручонкой за стену. Блики солнца запутались в ее волосах, которые Ясмин красиво перевязала лентой. В голубеньком платьице, а ножки босые.

-- Раяна, -- позвал он, неведомо зачем чувствуя, как больно стукнуло сердце о грудную клетку. Отчего так... грустно и одновременно хорошо внутри? Ведь он видит свою девочку каждый день, держит ее на руках, помогает Ясмин укладывать ее спать.

Ты не спас меня, папа, ответила девочка. Он напрягся. Не сразу он понял, что так насторожило его; помимо совершенно взрослого, чужого голоса... когда она говорила, она не открывала рта.

-- Раяна, -- повторил Искандер, встревоженный. Понемногу приходило осознание того, что это всего лишь сон; смутное, покойное, с ним и раньше такое бывало, и это тоже бывало раньше, и Раяна...

Ты даже отомстить за нас не можешь, холодно добавила она. Одержимые убили нас, безумец сжег нас в огне, а что делаешь ты? Вместо того, чтобы убивать одержимых, ты просто ездишь всюду следом за каким-то мальчишкой, который сам толком не знает, что делает.

-- Это не так, -- ответил Искандер. Комната медленно таяла, и солнечный свет больше не был солнечным, но Раяна оставалась; вокруг них вдруг воцарилась ночь, непроглядная и беззвездная, и Раяна стояла в песке, по-прежнему в этом голубом платье, и смотрела на него своими темными глазами. Собственного тела он больше не чувствовал, но не обращал уже внимания: ведь это был сон, да и все равно было неважно, важнее были ее слова. -- Мы Одаренные, и мы будем бороться не просто с безумцами, а с самим темным богом.

Правда ли? Пока вы ничего не делаете. Ты убил хоть одного одержимого, папа?

Искандера охватило мучительное, беспокойное чувство: слышать слово "папа", произнесенное этим холодным голосом, было донельзя странно и почти что страшно. Губы девочки по-прежнему оставались неподвижными.

-- Да, несколько раз нам доводилось сражаться с ними. Раяна, пойми, главное -- не месть... Сколько бы одержимых я ни убил, вас мне уже не вернуть.

Тогда, может быть, тебе не стоило убивать того безумца, который поджег наш дом?

Мутное тяжелое негодование поднялось в нем. Он смолчал.

Значит, тебе наплевать на нас, папа, сказала Раяна. Наверное, ты вообще рад, что избавился от нас, теперь ты можешь путешествовать в свое удовольствие и вообще делать все, что хочешь.

-- Нет! Это не так! Я бы все на свете отдал ради того, чтобы вернуть вас!

Но нас уже не вернуть.

Искандер ощутил обреченность. Раяна была права, он и сам знал это: их уже не вернуть... только во снах можно снова видеть их, только в его душе они продолжают жить, обе, и Раяна, и Ясмин...

Почему ты не отправляешься в Хафиру убивать безумцев?

-- Я совсем скоро отправлюсь туда. Я буду убивать одержимых днем и ночью, столько, сколько смогу. Я отомщу за вас, если этого ты хочешь.

Серьезно? Тогда почему ты путешествуешь с еще одним безумцем, и он до сих пор жив?..

***

Холодное утро обжигало легкие воздухом. Острон дремал верхом на верблюде, потом резко вскинулся, сам не зная толком, что его растревожило. Все было мирно, Исан скрестил ноги в собственном седле, закрыв глаза, возможно, тоже спал, Сунгай привычно ехал впереди, и Хамсин сидела на его плече: должно быть, только что вернулась с очередной разведки и готовилась спать. Подумав, Острон нагнал джейфара и вполголоса спросил:

-- Все в порядке?

-- Как сказать, -- буркнул тот. -- Мы почти прибыли в Ангур. Должно быть, скоро увидим его на горизонте. Но Хамсин докладывает, что город окружен оравой одержимых, и хотя они обороняются, со всех сторон она видела подтягивающиеся отряды безумцев.

-- Так мы прорвемся через эту осаду и разгоним их.

-- ...Да, -- помедлив, согласился Сунгай. -- Думаю, давно пора показать, на что мы способны. Ничто так не укрепит дух остальных, как знание нашей силы.

Острон передернул плечами, и по ним пробежалось голубоватое пламя.

Понемногу оживились и остальные; ночь была смурная, они опять не останавливались отдохнуть, только на час вечером, и многие точно так же, как Острон, по кочевничьей привычке дремали в седле, один Леарза сидел с таким озадаченным видом, будто в голову ему пришла какая-то странная мысль. Но китаб вообще часто так выглядел и сам признавался, что ему вечно приходят всякие мысли, которые остальным казались нелепыми: предположения, отчего весной идут дожди, или идеи насчет очередной какой-нибудь взрывающейся штуковины, или внезапные раздумья о том, что находится за горами Талла и дальше на юг. Однажды он и вовсе предположил, что, возможно, земля круглая, и если долго-долго идти на север, за горы Халла (точно Леарза не знал, что там, только слухи и сказки), то рано или поздно придешь к горам Талла с юга. Ханса и Элизбар, слушавшие его, долго потом смеялись и заявили, что если б земля была круглая, все бы с нее давно попадали. Леарза в ответ спросил их, отчего тогда им не видно горы Талла отсюда, но сам же и придумал, почему: воздух, наверное, на самом деле не такой уж прозрачный, заявил он.

Открыл глаза и Исан, первое, что он сказал, было:

-- Впереди орда одержимых.

-- Очевидно, осаждающие Ангур, -- пробормотал Сунгай. -- Скоро уже, должно быть, мы вступим в драку.

Он был прав; спокойной их дорога оставалась не более часа, солнце только успело взойти полностью, показав свой огненный живот над песками, когда ехавшие впереди Сунгай и Острон заметили белые стены города и темное море под ними: атакующих. Они закричали, и верблюды перешли на галоп; отряд растянулся длинной цепочкой, минуя один гребень бархана за другим, наконец Острон счел, что расстояние достаточное, и впереди них зародилась стена огня, поначалу темно-малинового и невысокого, затем пламя стремительно побежало вперед, оставляя после себя раскаленный песок, становилось выше и выше, светлело, пока не стало совершенно белым.

-- Во имя Мубаррада! -- закричал Острон, вскинул руку; огонь, слушавшийся его, настиг мечущихся безумцев и разошелся во все стороны с громким треском. Запахло паленым.

Потом уже, когда треск огня стих, они услышали крики со стен города. Волна пламени расчистила дорогу до восточных его ворот; верблюды не останавливались, хотя, должно быть, горячим песком им обжигало ноги, и неслись нелепыми гигантскими скачками, ворота вдруг распахнулись им навстречу, и оттуда высыпали воины в блестящих кольчугах.

-- В атаку! -- кричал высокий беловолосый человек, скакавший на лошади впереди всех, и в груди у Острона радостно екнуло: он узнал в этом человеке Муджаледа.

Фарсанг двадцать третий

Бежево-песочные стены домов Ангура встречали их и были нисколько не изменившимися за прошедшее время, но что изменилось, так это лица жителей; хотя при виде отряда Одаренных, ехавшего в сопровождении только что вернувшихся с битвы лучших мечников Муджаледа, чьи доспехи были покрыты кровью врага, на лицах вспыхивала надежда, и многие кричали с радостью, все же было заметно, что город переживает не лучшие времена.

Подозрение поселилось в сердцах жителей города, заставив их смотреть друг на друга с опаской.

Муджалед, сильно похудевший, но по-прежнему державшийся прямо и уверенно, провел Одаренных в Эль Каф, вызвав у Острона удивление. Заметил это и негромко пояснил:

-- Старейшины Ангура давно уж уступили Эль Каф мне, объявив меня во всеуслышание главнокомандующим стражи Эль Хайрана... хотя, пожалуй, это название несколько устарело. Сейчас там располагаются люди, помощь которых мне может потребоваться в любой момент. Думаю, будет только правильно, если сами Одаренные также остановятся в сердце города...

-- Появилась еще одна стража, -- усмехнулся Абу Кабил, шедший сразу позади них. -- Северная, как они себя называют. Эти ребята патрулируют Саид на севере, как можно догадаться, и сопровождают беженцев в горы Халла, к китабам.

-- ...Хорошо, -- не сразу отозвался Муджалед, осмыслил услышанное. -- Я делаю все, что могу, но я всего лишь человек.

-- Что с прибрежными селениями? -- спросил его Острон. -- Все люди добрались сюда?

-- Да, но здесь места не хватает, -- пояснил командир. -- Мы переправляем, кого можем, в Набул на западе, нахуды, чьи корабли раньше ходили туда, говорят, что там поспокойнее, да и город тоже неплохо укреплен еще с давних времен.

-- Набул, -- пробормотал Острон. Набул, вотчина прославленного Одаренного Ансари, который после блистательной победы в Эль Габра единственный из героев вернулся домой и жил еще долгое время на своей родине; город, укрепленный еще в его эпоху, назвали в его честь.

Острон... Эль Масуди хорошо знал Набула, красивого золотоволосого юношу, чье жизнелюбие ничто не было в состоянии угасить.

-- Каким образом одержимые перебрались через Харрод? -- спросил Сунгай, шедший с другой стороны; они поднялись по длинной лестнице и наконец оказались на площади перед Эль Кафом, чей купол блистал на солнце. -- Птицы лишь сообщили мне, что на северном берегу их вдруг стало очень много.

-- Нахуда одного из дау, ходивших в верховьях реки, поддался голосу темного бога, -- угрюмо ответил Муджалед. -- Не знаю, каким образом воля темного бога загнала этих несчастных на корабль, но они переправляются и днем, и ночью, как докладывают мне разведчики. Мы пытались потопить этот джехази, да не сумели, у него слишком мелкая осадка, крупные суда в верховьях не пройдут, а другие маленькие кораблики не в состоянии ничего сделать с противником. К тому же, вот уже вторую неделю с востока дует нухаз, который старожилы называют ветром темного бога.

На крыльце Эль Кафа Острона ждал приятный сюрприз: на мраморных ступенях стоял сам дядя Мансур, хоть и заметно сдавший за то время, что они не виделись, и его темное лицо было суровым, но в глазах Острон заметил радость.

-- Ты еще повзрослел, -- сказал дядя, похлопав племянника по плечу.

Сдержанность их встречи была немного разрушена Сафир, которая налетела на старика и повисла у него на шее со счастливым вскриком. Острон смутился было, потом рассмеялся.

В Эль Кафе уже приготовили для них комнаты; хоть места тут на самом деле было не очень много, все же комнаты оказались поистине роскошные, и Острон опять почувствовал себя до странного нелепо, все никак не в состоянии привыкнуть к своей роли. В любом случае, в комнатах никто долго не остался, сам Острон быстро отыскал Муджаледа, с другими воинами находившегося в главном холле Эль Кафа; на круглом столе была приколота карта города, Муджалед хмурился и расхаживал туда и обратно, пока воины о чем-то негромко переговаривались, склонившись над ней. На подушке чуть поодаль от них Острон обнаружил Сунгая. Смуглое лицо джейфара за последние дни сильно заросло начинавшей курчавиться бородой, делая его значительно старше на вид.

-- О, Острон, -- вскинулся Муджалед, заметив молодого нари. -- Думаю, ты тоже желаешь знать подробней, как обстоят дела в городе.

-- Конечно, -- согласился тот. -- Выстоит ли Ангур, если на вас нападут одержимые... в наше отсутствие?

-- Я делаю все, что могу, для этого, -- серьезно кивнул Косматый. Глядя в его бледное лицо, Острон подумал, что счастлив, что этот человек жив и по-прежнему сражается за Саид. -- Если бы все упиралось только в защиту стен от внешней угрозы, все было бы прекрасно. До тех пор, пока не пересохла Харрод, мы никогда не останемся без продовольствия: дау постоянно ходят на запад, к морю, и до того я велел делать запасы пищи, так что в городе сейчас полные склады. Мастер Али Васиф, кажется, превзошел самого себя, когда строил городские стены; все китабы, живущие в Ангуре, в один голос говорят, что такого не найдешь нигде в Халла. Защищать их не стоит особых усилий, бойницы устроены таким образом, что вражеские стрелы не в состоянии попасть в них, в то же время наши бойцы с легкостью обстреливают врага и поливают кипящей смолой.

-- После того, как один из капитанов перешел на сторону темного бога, -- подал голос Сунгай, -- нет ли риска, что какой-нибудь корабль привезет вам подарочек?

-- В порту всегда несет стражу большое количество воинов, -- отозвался с готовностью Муджалед, обернувшись к джейфару. -- Я позаботился о том, чтобы там всегда находилось хотя бы несколько ветеранов с Эль Хайрана, опытных, они наверняка отличат безумца от обычного человека.

-- Хорошо, -- кивнул Сунгай и снова откинулся в подушки, скрестил пальцы перед своим лицом.

-- Другое беспокоит меня, Острон, -- вновь обратился к нари Муджалед. -- С вашего отъезда в городе было уже много случаев, когда люди... поддавались на зов темного бога и шли убивать. Никто не может угадать, кто станет одержимым, а кто нет. Жители поначалу были в панике, мне стоило огромного труда успокоить их, но и теперь настроения... ты понимаешь.

Острон вздохнул.

-- С нами этот человек, -- сказал он белобрысому командиру. -- Он умеет чуять одержимых, и даже может сказать, кто вот-вот поддастся. Я скажу ему, он пройдет по городу и... предупредит, если что... К тому же, ты ведь знаешь, Муджалед, каким образом темный бог подчиняет себе людей?

-- ...Нет, -- помедлив, настороженно отозвался тот.

-- Он разговаривает с ними... через сны, -- пояснил Острон, отводя взгляд. -- Иногда это длится долго, иногда нет, я думаю, это зависит от силы воли. Не знаю, поможет ли тебе это знание, но, во всяком случае, насчет себя ты точно будешь знать.

-- Хорошо, -- нахмурился Муджалед.

-- Так я пойду велю Исану пройтись по городу, -- сказал Острон. -- И сам пройдусь с ним.

-- Я с тобой.

Они зашли в комнату, которую белоглазый по привычке делил с Абу Кабилом, и Исан с обычным для него равнодушием согласился пойти с ними; они спускались обратно в город втроем, и люди при виде Муджаледа, которого все здесь знали, приветственно поднимали руки, кто-то узнавал и Острона, и часто принимались кричать на улицах: "Мубаррад!". Исан в битком набитом трактире выделил четверых "мерцающих", как он стал называть их, и еще с двумя они расправились на узкой кривой улочке, белоглазому даже не пришлось ничего говорить: безумцы сами набросились на Одаренного Мубаррада, выдав себя. О присутствии третьего, притаившегося на втором этаже старого дома, Исан предупредил их, и Муджалед после этого стал смотреть на темноволосого странного человека в плаще с легким уважением. Все "мерцающие" по приказу командира были посажены под стражу, трупы убраны; Исан получил разрешение вернуться к себе, а Острон и Муджалед остались в главном холле Эль Кафа. Как раз было время чуть за обед, и коренастый боец в красном халате (Острон грустно улыбнулся, узнав об этом: по старой традиции, принесенной из Тейшарка, стражи надевали алые халаты, когда стояли на карауле) пришел, чтоб доложить командиру, как обстоят дела на стенах города.

-- Одержимые притихли, -- сказал он, с затаенным любопытством косясь на Острона и Сунгая, которые пили кофе в темном углу холла, поодаль от остальных. -- Часовые несколько раз видели небольшие группы, но слишком далеко для выстрела, и никто не подошел ближе.

-- В городе мы почти неуязвимы, -- пробормотал Сунгай. -- Исан всегда предупредит о том, кто вот-вот поддастся темному богу внутри стен. Снаружи... ну, пусть попробуют атаковать, когда ты поливаешь их пламенем с одной стороны, а Искандер водой -- с другой. Подозреваю, его способность в такой близости от Харрод возросла троекратно.

-- Да, -- согласился Острон, -- но долго здесь оставаться мы все равно не можем. Как ты думаешь, что нам предпринять теперь?

-- Я бы на какое-то время остался в городе, -- предложил Сунгай. -- Причем как можно громче давал знать о себе. А потом мы могли бы втайне переправиться через Харрод на южный берег. Не сообщать о своем отправлении даже Муджаледу, чтоб никто не мог прознать об этом. Так одержимые сколько-то еще будут думать, что мы в Ангуре, это облегчит нам путь.

Острон задумался. Он думал о темном боге и его бесплотном голосе; гадал, ведомо ли темному богу, где они находятся, можно ли по-настоящему обмануть этот голос, и отчего-то его охватила тягучая безысходность.

-- План хороший, -- заметил он наконец с легкой тоской в голосе. -- Но я опасаюсь, что ничего у нас так не выйдет, Сунгай... ведь ты тоже видишь эти сны. Как думаешь, если темный бог постоянно знает, где мы? Как нам тогда укрыться от него, не дать ему узнать правду о наших планах?

-- А если нет? -- резонно возразил Сунгай. -- Он ни разу не заявлял, что знает об этом, а даже если бы и заявил, я б подумал, прежде чем поверить.

-- Ладно, -- Острон оглянулся на Муджаледа, который в тот момент о чем-то разговаривал с невысоким седым человеком в шахре, должно быть, тем самым мастером Али Васифом, который, как знал уже Острон, руководил всеми строительными работами в городе. -- Я думаю, все равно лучше всего спросить мнение остальных.

-- Остальных -- это кого? -- остро глянул на него Сунгай. -- Одаренных? Или тех, кто по каким-то причинам идет за нами?

Острон вздохнул.

-- Скажи мне, Сунгай, -- попросил он, -- а кому доверяешь ты?

Джейфар поджал губы и отвернулся.

-- Я доверяю тебе, -- отозвался он. -- Я давно знаю тебя, Острон. Я... вынужден доверять Хансе, Искандеру и Элизбару. Я верю, что шесть богов не позволят своему главному врагу одурманить собственных Одаренных. ...Хотя то, что мы с тобой видим эти сны... и неизвестно ли еще, видят ли их остальные!

-- Я не думаю, -- осторожно сказал Острон. -- Ханса бы сам первым рассказал мне об этом, ведь он знает, что это означает. Я спрашивал Искандера, и он ответил, что ему снится лишь его дочка.

-- Элизбар?..

-- Возможно, надо спросить его. Но и Элизбар в курсе, чем это грозит ему, я не считаю, что он стал бы скрывать такое.

-- Ладно, -- буркнул Сунгай. -- Возможно, темный бог влияет на меня... в последнее время я не хочу никому доверять. Все эти разговоры о том, что среди нас скрываются предатели, настораживают меня.

Острон помолчал. Муджалед распрощался с мастером Али Васифом и отдавал приказы безбородому еще парнишке в кольчуге; паренек то и дело с неприкрытым восхищением косился на двух Одаренных, вот так вот запросто сидевших с чашками в руках. Косматый хмурился и напоследок, видимо, заставил паренька повторить все, что тому сказал.

-- Сначала стоит решить, каким числом мы отправляемся в Эль Габра, -- произнес наконец Острон. -- То, что идут Одаренные, само собой разумеется, и Исан тоже, по понятным причинам... я бы, если честно, не хотел, чтоб с нами шли остальные: Абу Кабил, Дагман и Бел-Хаддат, последнему я вовсе не доверяю, Дагмана я попросту плохо знаю, он слишком скрытный. А Абу... ну, в конце концов, Абу -- кузнец, не понимаю, для чего ему идти с нами в такой опасный путь.

-- А Лейла и Сафир? -- спросил Сунгай. Острон опустил взгляд.

-- Я бы предпочел, чтоб они тоже остались в городе, -- сказал он. -- Но подозреваю, что ни одна из них не согласится. Да и, впрочем, если они пойдут с нами, мне будет даже спокойнее: так я всегда буду знать, где Сафир, и смогу защищать ее.

-- ...Да, -- коротко усмехнулся джейфар себе в бороду. -- Представляю себе, как бы ты извелся, оставив ее в Ангуре. Каждые пять минут бы небось думал, "а не пал ли город", "а не убил ли ее внезапно проснувшийся одержимый".

Острон немного смутился, но уж больше по привычке.

***

Он сам обошел их комнаты тем вечером, задавая один и тот же вопрос; Сафир в ответ предсказуемо обругала его и сказала, чтоб больше он глупостей не спрашивал, Ханса и Лейла, делившие комнату на двоих, только посмеялись над ним.

-- Чтоб вы в итоге забрали всю славу себе! -- заявила Лейла и тряхнула копной каштановых волос.

В соседней комнате расположились Леарза и Искандер; маарри выглядел мрачным и начищал свой скимитар, а китаб читал какую-то книгу.

-- Я знаю, дед сказал тебе идти с нами, -- осторожно начал Острон, когда удалось привлечь внимание Леарзы, -- но все-таки предсказания -- такая мутная вещь...

-- Я пойду до конца, -- почти сердито ответил ему тот. -- Даже не думай, что я отступлю, Острон! Может, толку от меня не очень много, но вдруг и мои звезды пригодятся. И дело даже не в каких-то там предсказаниях, просто если уж я увязался за вами, то на середине пути не передумаю.

Острон только пожал плечами и отправился в другую комнату. Исан и Абу Кабил разговаривали, и когда он открыл дверь, до него донесся обрывок фразы ассахана:

-- ...говорят, из этих элементов и состоит весь мир.

Недоуменно подняв брови, Острон уставился на Абу; тот состроил смешную физиономию. Исан тоже глянул на вошедшего нари и своим холодным голосом спросил:

-- От меня что-то еще требуется? Я не чувствую присутствия безумцев в черте города, только далеко за его пределами.

-- ...Нет, я не к тебе, Исан, -- отозвался Острон. -- Абу, я хотел поговорить с тобой.

-- Дай угадаю, -- немедленно ухмыльнулся тот, -- вы с Сунгаем сегодня полдня провели у Муджаледа на его командном посту, небось рассуждали, что вам делать дальше. Вот ты и подумал, что от бесполезных спутников лучше избавиться, от меня, например.

-- Абу, -- воскликнул Острон, смутившись. -- Почему сразу "избавиться"! Я просто подумал, что ни к чему тебе идти в такое опасное путешествие, когда ты даже не воин, ты кузнец. К тому же, возможно, нам надо будет ехать в тайне, и чем меньше народу...

-- Сам-то подумай, сумеешь удержать свой поход в тайне, герой? -- фыркнул Абу Кабил. -- Знает один -- знает один! Знают двое -- знают все. Да и все равно всему городу ясно, что вы на месте сидеть не станете, сама судьба влечет вас в Талла. А я, может, и не воин, да в такое время каждый здоровый мужчина -- боец.