Лиловый (I)

-- Сходи, милая, налей нам кофе, -- наконец сказал дядя Мансур. -- Да погорячей.

Сафир послушно убежала на кухню, и вскоре оттуда раздался треск разведенного в очаге пламени. Адель покосился в ту сторону.

-- Я... не знаю, как искупить свою вину, -- неловко сказал он. -- Мне так стыдно, что я готов немедленно уйти в Хафиру в одиночку, если бы только это хоть что-нибудь исправило.

-- Не казни себя, -- сухо возразил старик. -- Острон и сам был виноват. Вы оба -- просто глупые мальчишки.

-- Но если он умрет из-за меня!..

-- Кто умрет? -- раздался знакомый голос со второго этажа; они резко обернулись.

Тусклая свеча, поставленная на столике, еле освещала фигуру Абу Кабила; Аделю на мгновение показалось, что крупные темные цветы на его халате -- на самом деле пятна крови. Абу, впрочем, быстро развеял эту иллюзию, спустившись к ним на первый этаж. Теперь уж он нимало не напоминал того сурового человека, ввалившегося к ним из-под ливня, и на его круглощеком лице снова воцарилось непоколебимое благодушие.

-- ...Ой, извиняюсь, -- беззаботно сказал он, глянув на собственные ноги. -- Наследил. Надеюсь, ваша красавица не сильно на меня осерчает за то, что ей придется мыть полы.

-- Не осерчает, -- ответил господин Мансур. -- Будет ли он жить, Абу Кабил?

Кузнец пожал плечами.

-- Если наутро не задохнется от собственной глупости, то почему бы и нет. А, красавица налила кофе, -- он взглянул на только что вошедшую Сафир, в руках которой был поднос с чашечками. -- Не найдется ли чашки для меня?

-- Конечно, -- выдохнула девушка; ее руки дрожали, и чашки чуть слышно позвякивали. -- Ч-что ты скажешь, господин Абу Кабил?

-- Через неделю пусть лекарь снимет швы, -- сообщил Абу, опускаясь на подушку рядом с Аделем. -- ...А где почтенный слуга Мубаррада?

-- Молится.

-- А-а, ну может заканчивать: Мубаррад милостиво уберег жизнь вашего мальчика.

Дядя Мансур внимательно смотрел на Абу Кабила все это время; когда Сафир расставила чашечки на столе, он спросил:

-- Неужели ты Одаренный Ансари, Абу Кабил?

-- Ха, -- отозвался кузнец, беря чашечку в руки. -- Если я чем и одарен, так это умом и знаниями, господин Мансур. Ведь мой отец был лучшим лекарем на северном берегу Харрод, а кузнечному ремеслу я выучился в горах Халла, у китабов. Ничего волшебного я сегодня не сделал. Мальчишке все равно придется в следующие дни немало пострадать, -- и он рассмеялся. -- Корми его на убой, красавица, как бы ни сопротивлялся.

-- Мы в долгу у тебя, Абу Кабил, -- серьезно сказал старик. -- Дважды: за меч, которым ты одарил моего беспутного племянника, и за спасенную тобой жизнь.

-- Глупости, -- Абу пожал плечами. -- Я не в ущерб себе старался.

Сказав эти странные слова, он вернул пустую чашечку на место и поднялся; еще раз улыбнулся Сафир, смотревшей на него круглыми глазами.

-- Извини, красавица, за грязный пол, -- развел он руками и вышел на улицу, подхватив свой плащ.

***

-- Таких швов я ни разу в жизни не видел, -- говорил спустя неделю лекарь, пока Острон дергался от боли. -- Точнее, таких нитей. Говорите, Абу Кабил наложил их? От тех, что накладывал я, и следа не осталось.

-- Он чудной, это точно, -- кивнул Халик, куривший трубку. -- Явился посреди ночи, как из ниоткуда, и спас мальчишке жизнь.

Лекарь покачал головой и выдернул последнюю нитку, заставив Острона стиснуть зубы.

-- Впервые слышу, чтобы Абу Кабил лечил кого-то, хоть он и ассахан. Ну, парень, все. Шрам останется, наверное, на всю жизнь; слишком серьезная была рана. И будь пока осторожней, вдруг разойдется.

-- Да уж, прыгать я не собираюсь, -- уныло пробормотал Острон, поднимая голову и разглядывая свой живот, который теперь пересекал здоровенный ярко-зеленый шов: всю неделю Сафир прилежно мазала его каким-то ядреным снадобьем, и его цвет, казалось, въелся в нежную молодую кожицу.

Он так и остался валяться, пока Халик и дядя Мансур провожали лекаря. Острон пришел в себя на следующее же утро после той памятной ночи; поначалу он был настолько слаб, что не мог даже головы поднять, и Сафир кормила его бульоном с ложечки. Острону покоя не давал тот сон, -- он хотел думать, что это был сон; но из-за слабости говорить было трудно, и он не рассказал никому, а через пару дней, когда силы начали возвращаться к нему, рассказывать уже и не хотелось. Сон, и сон. В конце концов, он чуть не умер; что бывает с людьми, когда они умирают? Наверное, если они при жизни были такими глупцами, как он, то и попадают в этот чудовищный мертвый Саид.

Что это было за серое нечто, он догадывался, хоть и боялся даже подумать об этом.

Позже в тот день Острон говорил Халику:

-- Я хочу сходить к Абу, поблагодарить его. Все-таки он, можно сказать, дважды мне жизнь спас. Вообще не понимаю, конечно, с чего мне такая честь...

-- Ты еще слишком слаб, -- возразил ему Халик, -- не дойдешь.

-- А ты не поможешь мне? -- с надеждой взглянул на него Острон. -- Я все-таки уже могу ходить самостоятельно. Мы могли бы сходить вместе...

Верзила почесал бороду, задумчиво глядя на него. Потом кивнул, большей частью будто сам себе.

-- Ну ладно, правда твоя. И свежий воздух тебе не помешает. Давай, поднимайся.

Острон, осторожно придерживая рукой живот, -- рану время от времени дергало, особенно от резких движений, -- встал на ноги. Он в последние два дня уже ходил по дому, хоть и приходилось часто отдыхать; за все это время он ни разу не увидел Аделя.

-- А где Адель? -- вспомнив про своего соперника, спросил он у Халика. Тот нахмурился.

-- Ушел с отрядом в разведку, -- ответил он. -- Вне своей очереди. Вообще-то он должен вернуться сегодня, но кто знает, может, возьмет и уйдет тут же снова, со следующим патрулем.

Острон отвел взгляд; его лицо стало серьезным. Халик подождал, пока парень наденет хадир, и вдвоем они пошли вниз по лестнице.

-- Не слышно ли каких вестей от Муджаледа? -- спросил Острон, когда они вышли на улицу. -- С серединных постов?

-- Нет, -- покачал головой Халик. -- Ни хороших, ни, к счастью, плохих.

-- Я искренне надеюсь, что Муджалед вернется, -- сказал парень. -- Когда уходил, он выглядел очень встревоженным.

-- Ну конечно, -- буркнул верзила ему в ответ.

Какое-то время они медленно шли в молчании; пару раз Острон останавливался, чтобы передохнуть. Его самого это ужасно бесило, но ничего не поделаешь, уж лучше остановиться и постоять, чем упасть от усталости.

Знакомый силуэт привлек его внимание. Навстречу им по улице, ведшей к постоялому двору, шел Адель. Его бурнус был весь в пыли и грязи, а местами испачкан темными пятнами, похожими на кровь; хадир растрепался, и пряди каштановых волос выбивались по сторонам. Молодой нари шел так, будто не спал и не ел несколько дней, его шатало. Острон мог чувствовать, как Халик слегка напрягся; он сделал шаг навстречу своему сопернику.

-- Адель.

Тот резко вскинул голову; лицо у него было бледное, и оттого сильно выделялась многодневная щетина на щеках, почти борода.

-- Небось хочешь извинений? -- спросил носатый, но в его голосе была неуверенность, а не злоба. Острон спокойно улыбнулся ему.

-- Это ты меня извини. Я сам во всем виноват. И я уже попросил Сафир, чтобы она не злилась на тебя.

Адель опустил голову, пробормотал что-то и почти пролетел мимо.

-- Значит, за эту неделю ты повзрослел немножко, -- вполголоса сказал Халик. Острон смущенно промолчал.

Они кое-как добрались до дома Абу Кабила к обеду; кузнеца не было. Дом его также пустовал, и они догадались, что он работает. Из кузни во внутреннем дворике неслись громкие звуки.

-- Абу Кабил! -- во всю мощь своих немаленьких легких крикнул Халик: пытаться войти в кузню работающего Абу было самоубийству подобно, и все в городе знали об этом.

Ответа ждать пришлось долго. Наконец из кузницы выглянул сам Абу, в грязном старом халате и повязке на лбу; он открыл рот, явно собираясь выругаться:

-- Какого... а, это вы. Что, парень, ты пришел сообщить мне, что твоя жизнь в моих руках и все такое? Э, можешь возвращаться, она мне все равно ни к чему. Кстати, привет, Халик, давно не виделись.

Здоровяк поднял правую ладонь.

-- Я все равно хочу поблагодарить тебя, Абу, -- сказал Острон. -- Мне невероятно повезло, что я знаю тебя.

-- Угу, угу. А теперь, с вашего позволения...

Они услышали шаги: еще один гость шел по дому, намереваясь выйти во внутренний двор. Абу нахмурился. Острон обернулся и обнаружил, что на пороге стоит воин с надменным лицом.

-- Я пришел узнать, почему ты так долго работаешь над заказом, Абу Кабил, -- сказал он, не обратив внимания на Острона и Халика. Парень был этому рад: когда наместник генерала Мутталиб стоит в такой близости от тебя и смотрит таким холодным взглядом, пожалуй, лучше, если он тебя не заметит. Халик сложил руки на груди и сделал шаг в сторону Мутталиба.

-- Некоторые трудности с сырьем, -- невозмутимо ответил Абу и сунул большие пальцы рук за широкий пояс. -- Не беспокойся, наместник, твой клинок будет готов уже завтра утром.

-- Медленно, -- недовольно скривил губы Мутталиб и тут заметил Халика. Его лицо странно изменилось. Острон разглядывал его из-за спины слуги Мубаррада; на этот раз наместник не носил своего причудливого шлема, на его голове был обыкновенный хадир, и Острон понял, почему Мутталиб многим не нравится.

У него было странное лицо. Вроде бы ровное, ничем не приметной овальной формы, но этот вечно брезгливый рот в торчащей бороде сам по себе способен был вызвать раздражение, а самое главное...

Конечно, самым главным были его глаза. Крупные, с тяжелыми веками, под которыми скрывалась ярко-голубая радужка. Настолько светлая, какую нечасто встретишь.

-- Старый друг, -- медленно произнес Мутталиб, глядя на Халика в упор своими неприятными глазами. -- Сколько лет мы не виделись? Пять, десять?

-- Шесть, -- пророкотал голос Халика, и Острон вздрогнул: он еще ни разу не слышал, чтобы Халик был настолько серьезен. -- Никак ты не ждал встретить меня здесь, а?

-- Не ждал, -- легко согласился Мутталиб. -- Что ж ты не зайдешь в крепость, поговорить по душам со мной и со старым генералом? Он был бы рад знать, что ты в городе. Ведь ты бежал отсюда, как последний трус, и этим очень разочаровал его.

-- Не хочу разочаровывать его еще больше, -- возразил Халик. -- Мне больше интересно, когда твой взгляд стал таким, Мутталиб.

-- У меня было целых шесть лет, как ты сказал, -- ответил тот. -- Ну что ж, мне пора. Я жду свой клинок завтра утром, Абу Кабил, не подведи меня.

Тот только как-то странно тряхнул головой и снова скрылся в кузнице.

Халик стоял и смотрел, как Мутталиб отвернулся и пошел прочь. Прошла минута, не меньше, прежде чем Острон решился тронуть его за локоть; лишь тогда Халик резко обернулся, потом вспомнил что-то и вздохнул.

На его бородатом лице была тревога, какой Острон еще не видел.

-- Так ты знаешь его, да? -- спросил парень. -- Конечно, ты его знаешь, и генерала тоже. Халик, так нечестно, почему ты никогда не говорил, что вы с Мутталибом были друзьями?

-- Друзьями? -- рассеянно повторил Халик. -- Нет, друзьями мы не были. Правда, и врагом я его не считал. Но что-то... Мубаррад, что же?.. Что-то очень не нравится мне в его взгляде.

Халик был чрезвычайно задумчив и молчал всю дорогу обратно; Острон догадался, что встреча со старым знакомым растревожила его, и оставил его в покое. Он валялся на своей кровати в спальне, а Халик, будто ища тихого места, -- в зале галдели Адель и Сафир, о чем-то жарко спорившие, -- пришел к нему и уселся, скрестив ноги, прямо на полу у двери.

Ночь уже сгущалась над городом, когда лицо Халика неожиданно изменилось; на этот раз Острон к своему изумлению обнаружил, что это выражение крайне напоминает ужас.

-- Мубаррад милостивый, -- почти прошептал Халик. -- Да у него же глаза безумца.

Фарсанг седьмой

В полночь поднялся холодный денган, предвестник зимы. Потоки воздуха устремились из Саида в Хафиру, неся в себе песок, пыль и колючки. Сгустились тучи, закрывая собой весь небосвод; Острон смотрел в окно, чувствуя странную тревогу.

Халик ушел два часа назад. Велел держать оружие при себе и быть готовыми к любой беде. Поначалу Острону казалось: какая беда может случиться в большом, хорошо укрепленном городе? Если одержимые толпой хлынут на него с юга, город устоит, потому что его стены крепки, а даже если стены падут, то еще есть совсем уж неприступная цитадель, построенная на скалистом взгорье.

Потом, по мере того как темнело, уверенность в безопасности быстро начала таять. На улице было темно, хоть глаз выколи: тучи закрыли луну и звезды, и только ледяной денган гонял песок, окатывая им припозднившихся прохожих.

Острон, сунув оба ятагана за пояс, не выдержал и спустился в зал на первом этаже, где уже курил свою трубку дядя Мансур. Сафир и Адель тоже сидели там, хоть и в разных концах комнаты, отвернувшись друг от друга. Острон сел на подушку возле столика и посмотрел на дядю.

-- Когда же вернется Халик, -- без вопроса в голосе пробормотал он.

-- Я еще никогда не видела его таким обеспокоенным, -- добавила Сафир. -- Прямо уже только от этого страшно.

-- Не волнуйся, город хорошо защищен, -- буркнул Адель. Она вздернула нос и ничего не ответила ему. Острон покачал головой.

Несмотря на поздний час, город не молчал; где-то на улице слышались негромкие голоса и смех, иногда по булыжникам мостовой звонко цокали копыта проезжавшего коня. Это были знакомые звуки, уже почти родные, звуки, в окружении которых все они жили вот уже третий месяц и привыкли.

Острон вскинул голову.

В смутной темноте раздался еще один звук.

Они с Аделем вскочили на ноги одновременно, хватаясь за рукояти мечей; дядя Мансур хмурился, спрятав трубку под полой бурки, Сафир напуганно вздрогнула.

-- Где-то идет драка, -- выдохнул Адель и скользнул к двери, ведшей на улицу. Он не успел открыть ее, дверь распахнулась и в комнату сунулся запыхавшийся человек в кольчуге.

-- Острон! -- крикнул он, хватаясь за косяк. -- Скорей!

-- Замиль? -- вскинулся тот, -- что случилось?

-- Скорей, там... -- молодому нари катастрофически не хватало дыхания, было видно, что он бежал всю дорогу, возможно, от самой цитадели. -- На улицах... появились как из ниоткуда...

Темный силуэт появился за его спиной; Острон только раскрыл рот, понимая в ужасе, что не успевает, но к счастью Замиля, Адель был быстрее молнии. Сверкнул ятаган, и лохматая голова покатилась по мостовой. Замиль обернулся.

-- Мубаррад с нами, -- хрипло выдохнул он. -- Они уже здесь!

-- Нужно срочно добраться до цитадели, -- первым сориентировался дядя Мансур, поднимаясь со своего места. Его лицо было темным. -- Если одержимые внутри стен...

Острона трясло. Сильная боль прорезалась в животе, на месте еле зажившего шрама, но он не обратил внимания: ледяной страх сжимал внутренности. Они выбежали на улицу, на которой воцарилась неестественная, почти нереальная тишина. Он оглянулся: никого. Но откуда-то же явился этот безумец в серых лохмотьях, грудой лежавший теперь у входа на постоялый двор...

-- Как это случилось? -- на бегу спросил Адель у молодого стража. Замиль потряс взъерошенной головой.

-- Я сам не многое знаю, -- ответил парень. -- Мы с другими стражниками были в казармах, когда на улице раздался шум. Потом к нам ворвался командир и велел срочно обходить город и предупреждать всех, кто еще не предупрежден.

-- И вы пошли по одному? -- удивился Острон.

-- Нет, мы были вдвоем с Хатимом, -- на лице Замиля отразилось отчаяние. -- Но встретили группу одержимых, и Хатима ранили... мне пришлось оставить его в безопасном месте, он сказал, что справится...

-- Мубаррад, -- прошептал Острон. -- Где ты оставил его, идиот?

-- Он не один, -- спешно отозвался тот, -- там группа горожан, они все вооружены... они должны добраться до цитадели.

Дикий крик заглушил последние слова Замиля, и их отряд немедленно остановился: на улицу перед ними выбегали мутные тени, одна за другой, размахивая широкими клинками, и Острон почувствовал, как сжимается сердце. Тейшарк, восточная цитадель... а на его прекрасных широких улицах -- эта мразь.

-- Держись позади, -- велел ему дядя, не оборачиваясь. -- Ты еще слаб, будешь мешаться. Смотри за нашими спинами.

Острон возмущенно открыл было рот, но дядя был прав; он остался рядом с Сафир, которая затормозила чуть раньше остальных и уже вскинула лук. Просвистела стрела; в тот же миг ятаганы дяди Мансура, Аделя и Замиля нашли свои цели. Свист оружия заставил кожу Острона покрыться мурашками. Его собственные мечи тускло блестели в темноте: один легкий, как пушинка, который Острон в последнее время обычно брал в левую, более слабую руку, второй -- наследие предков, потяжелее, но тоже прекрасной ковки.

Сафир выпускала стрелы одну за другой; тут пришлось использовать и эти два ятагана, когда из темной подворотни с улюлюканьем вылетела серая тень, Острон не успел опомниться, как уже тело само пошло вперед, рассекая воздух, тряпье и кости. Девушка даже не обернулась. С волнением Острон понял, что Сафир доверяет ему. Безоговорочно и полностью; если он все-таки подведет...

Они быстро расправились с кучкой одержимых и побежали дальше. Темнота скрывала все, заливала собой неровные булыжники улицы, прятала в своих тенях, возможно, не одну шайку безумцев, и Острон поневоле стал больше полагаться на слух, чем на зрение; в каждом переулке ему мерещились враги. Улица расширилась и слилась с другой, выходившей с восточной стороны, не успели они опомниться, как оказались в самой гуще яростной драки. Бойцы в алых халатах громко выкрикивали имена шести богов, а ответом им был вой, серые тени мелькали туда и обратно, прыгали с крыш ближайших домов. В первые мгновения Острон потерялся, окруженный незнакомыми людьми в пылу сражения, и что-то влажное брызнуло ему в лицо, когда мимо пролетел еще дергающийся труп одержимого. Он судорожно вытерся и оглянулся, увидев темные волосы Сафир, потерявшей свой головной убор; девушка пыталась выбраться из толпы, чтобы быть в состоянии стрелять из лука. Острон поспешил к ней, расталкивая людей, схватил ее за руку и вытащил.

-- Некогда, -- вдруг над ухом раздался дядин голос, -- скорее, в цитадель. Там что-то происходит!

Острон осмотрелся; они уже бежали прочь от места драки, и по одну его сторону обнаружился Адель, по другую -- дядя Мансур.

-- Где Замиль? -- крикнул он.

-- Остался там, -- ответил дядя. -- Не до того! Мы должны найти Халика! Только он знает, что делать!

Отчего в дядином голосе была такая уверенность, Острону даже и думать было некогда.

По городу разнесся тяжелый, тягучий звук, полный тревоги; они дружно вскинули головы.

-- Кто-то добрался до набата, -- пробормотал Адель, тут же снова пускаясь в бег. Голос колокола звучал на весь город, эхом отражаясь от каменных стен, гуляя по переулкам, он предупреждал о смертельной опасности. На улице, по которой они бежали, часто попадались группы стражей в кольчугах и с мечами, иногда шайки одержимых, все эти люди сражались друг с другом, кричали, и булыжники города впервые за очень долгое время напитались кровью.

Цитадель высилась над городом, мрачный силуэт на фоне ночного неба. Они пережили еще несколько стычек; наконец Острон вбежал под арку, ворота внутри которой были непростительно распахнуты настежь. Дядя Мансур и Адель уже пересекали площадь. Здесь было тихо.

-- Мубаррад, -- прошептала Сафир, бежавшая рядом с ним, -- только бы с генералом все было в порядке.

Эта мысль пришла в голову Острону и сразу все сделала ясным: ну конечно, Халик отправился к старику, чтобы предостеречь от безумца Мутталиба, чтобы...

Но было уже поздно... или еще нет?

Еще он сообразил, что Мутталиб тоже понял, что Халик раскусил его. Во всяком случае, опасался слуги Мубаррада, потому что осененный благодатью бога огня может видеть в темноте.

Тонкий лунный луч пробился через тучи, осенив цитадель. Седые каменные стены молчали. Адель открыл ворота и первым шагнул во мрак.

Острон вошел последним. Они как-то разом миновали передний холл крепости и оказались в главном зале, в котором когда-то встречал их старый генерал Ат-Табарани.

Ат-Табарани был там и теперь.

Неведомая чудовищная сила приколола старика к одной из деревянных балок, с которой осыпались листопадом ятаганы; будто огонь исказил его лицо, и на черной голове только белели зубы в раскрытом рту; должно быть, старик кричал, но этот крик превратился в вечность.

Ни рук, ни ног у него не осталось.

-- Мубаррад милостивый, -- прошептал Острон. Рядом с ним еле слышно в ужасе всхлипнула Сафир. После этого тишина окутала место, в котором старый генерал нашел свой последний приют.

Тут с треском распахнулась дверь, ведшая в боковой коридор; первое, что увидел Острон, была белая рубашка библиотекаря Фавваза. Фавваз громко невнятно ругался, его седые волосы совершенно растрепались и стояли дыбом; однорукий Басир, с вещевым мешком через плечо, буквально волок его за воротник.

-- Господин Фавваз, нам ясно было велено уходить, -- говорил китаб, потом обернулся и поначалу заметил Острона и его спутников. -- Острон! Что происходит? Несколько минут назад в библиотеку буквально ворвался господин Халик и приказал нам бежать, а потом я услышал звуки колокола...

-- Идиот, -- не сдержался Острон и кивнул в сторону генерала. Басир оглянулся; его рука, ослабев, выпустила ворот библиотекаря. Старик тут же попытался рвануться обратно, но дверь захлопнулась, и он замешкался.

-- К-кто сделал это? -- хрипло спросил Басир.

-- Некогда, -- рявкнул дядя Мансур, хватая Острона за локоть. -- Бери старика и однорукого, уходите! Адель, ты будешь за главного.

-- А ты?

-- Я отправляюсь искать Халика.

-- Но...

Дядя Мансур попросту вытолкал их назад во двор крепости; Острон ахнул и указал наверх.

-- Вон они, -- сказал он. Дядя вскинул голову.

Темная тень пробежала по краю стены, и ясно сверкнули два ятагана в ее руках. Глаза дяди Мансура блеснули, старик уверенно бросился бежать к лестнице, ведшей на крышу цитадели. Острон и Адель переглянулись; библиотекарь тем временем разъяренно крикнул Басиру:

-- Я своих книг не оставлю! -- и кинулся назад.

-- Господин Фавваз! -- хором крикнули Острон и Басир. Однорукий китаб было побежал следом, но его поймали сильные пальцы Аделя.

-- Посмотри, -- тихо сказал нари.

Они дружно подняли головы на стену, окружающую крепость.

В этот момент луна проглянула снова.

Стена кишела.

***

Два человека бесконечно гнались по темной крыше цитадели, огражденной зубчатым парапетом, по башням, по переходам, вокруг центрального купола. Над головой преследователя флагом развевалось призрачное пламя; вокруг второго на ветру трепетал серый плащ мрака.

-- Стой, трус, -- заорал слуга Мубаррада, вскидывая ятаганы; как раз в это время его враг оказался загнан в ловушку, эта башня была крайней, и прыгнуть с нее было нельзя: иначе сломаешь себе обе ноги.

Лишь тогда преследуемый обернулся и оскалился безумной усмешкой.

-- Уже поздно, -- просипел Мутталиб, берясь за тонкий кривой шамшер. -- Восточная цитадель падет. И западная тоже. Весь мир утонет в тени Асвада.

Халик поморщился; оба его клинка вспыхнули синеватым пламенем.

-- Когда ты продался темному богу, ублюдок?

-- Я принадлежал ему с рождения, -- осклабился безумец. -- Но вы, ты и твой идиот-генерал, никогда не видели этого. Вы все глупы. Мир достанется Асваду. Асвад -- то, что ждет нас всех в конце, независимо от веры и цвета души.

Слуга Мубаррада наклонил голову. В его глазах полыхал тот же огонь, что и на клинках его ятаганов.

-- Темный бог будет повержен, -- сказал он и снялся с места.

-- Поздно, -- хохотал Мутталиб. Он не особенно сопротивлялся; его шамшер так и остался неподнятым и выпал из безвольной руки, звякнув о камень, когда ятаганы Халика вспороли ему живот и шею. Раззявленный рот безумца наполнился кровью; Мутталиб смотрел на юг, в темноту.

-- ...Вот дрянь, -- пробормотал Халик, вытирая клинки о тело поверженного врага. Потом обернулся; на последней ступеньке лестницы стоял старик Мансур, и его лицо было словно высечено из камня.

-- Он предал нас, -- сказал Мансур. -- Целый город из-за него оказался беззащитным.

-- Пустил их через тайный ход в цитадели, -- кивнул Халик, направляясь к лестнице. -- Пойдем, господин Мансур. У нас еще много дел.

-- Ты надеешься, что город выстоит?

-- Город?... О, нет.

Слуга Мубаррада криво оскалился и быстро сбежал по ступенькам лестницы вниз.

***

Черное отчаяние душило Острона; в пылу драки его оттеснили к самой стене, с которой время от времени падали тела, -- наверху тоже шла битва. Толку от него было немного: руки дрожали от слабости, в животе все заледенело, от каждого резкого движения внутри взрывалась боль. Но хуже всего было другое.

Поначалу алые халаты запрудили площадь, выскакивая из башен, вбегая с улиц через арку, и казалось, что победа будет на стороне племен, но темных лохмотьев никак не убывало, а стражники падали один за другим. Острон своими глазами видел, как широкий плохо выкованный клинок безумца вспорол воину горло, отчего тот опрокинулся назад и больше уж не шевелился, как отважно сражавшийся рядом с ним страж вдруг остановился, а из его спины, точно между лопатками, торчало темное лезвие. Острон и сам убил нескольких безумцев, которые подобрались близко к нему, но на большее его не хватило.

Отчаяние мучило его, потому что где-то в этой кишащей толпе были Сафир и Адель, и даже калека-Басир, которому пришлось схватиться за ятаган падшего стража левой рукой, а он был не то что не в состоянии помочь им -- он даже не мог их увидеть в такой толчее.

Наконец чья-то голова вынырнула между телами одержимых, которые при этом рухнули в разные стороны; Острон вздохнул с облегчением, потому что перед ним стоял Адель. Светлый бишт на его плечах был изодран, хадир он давно потерял, и длинные волосы липли к его щекам.

-- Вот ты где, -- выдохнул нари, хватая Острона за плечо, -- идем, идем скорее.

-- Куда?

-- Нужно уходить! Ты еще не понял?

-- Куда уходить? Разве мы не должны удерживать хотя бы цитадель?

-- Взгляни внимательнее, идиот, -- рявкнул Адель, отбиваясь от наваливающихся на них безумцев. -- Цитадель уже потеряна! Нас предали!

-- Но мы же стражи Тейшарка, -- орал Острон, и его ятаганы засверкали. -- Мы обязаны оборонять город!

-- Еще немного -- и мы все станем трупами стражей!

Из сумрака вынырнула тонкая фигура Сафир, следом за которой бежал китаб, судорожно сжимавший меч.

-- Господин Мансур и господин Халик все не идут, -- крикнул Басир, то и дело оглядываясь на мрачную громаду крепости. -- Хубал милостивый, как же быть? Старик Фавваз по-прежнему там!

-- Мы ничего не можем сделать, -- сказал Адель. -- Мы должны уходить из города.

Острон замолчал, раскрыв рот. Первой ответила Сафир; девушка гневно сверкнула глазами:

-- Так и знала, ты трус! Все, о чем ты думаешь -- как бы нам сбежать! А если Тейшарк падет, куда отправятся все эти одержимые?

Лицо Аделя потемнело, но он упорно повторил:

-- Придется уходить, пока не поздно. Человеческие жизни важнее стен! Люди могут отвоевать потерянное, но крепость сама себя не защитит.

-- В любом случае, мы должны найти людей, -- пришлось резко выкрикнуть Острону: в тот самый миг на него навалился одержимый, и парень присел, уходя от удара. -- А их здесь не осталось!

С этими словами он увернулся от новой атаки, разрубил безумца ятаганом Абу наискось и бросился бежать к арке. Следом за ним устремились и остальные, хотя Басир все оглядывался. Острон выбежал на улицу перед цитаделью и остановился, переводя дыхание; легкие горели.

Черный город кричал.

-- Во имя Мубаррада, -- прошептала неподалеку Сафир. -- Тейшарк действительно вот-вот падет.

-- Некогда, -- крикнул Адель и пронесся мимо Острона. Шайка одержимых устремилась прямо на них вверх по улице; ятаган носатого засверкал, прошив воздух, и серые комья попадали на землю. Острон собрался с силами и устремился следом, за ним бежали девушка и китаб.

Когда он в последний раз оглянулся на цитадель, ему померещилось, что в арке мерцает синеватое пламя. Времени удостовериться у него все равно не было. Улица сужалась, а одержимых становилось все больше. Где-то далеко неистово затрубил рог, и какое-то время эти звуки вселяли в них надежду, но вдруг чистое пение оборвалось, и Острон понял, что владельца рога зарубили.

Это была дорога ада. Ноги слабели, но останавливаться было нельзя; Острон бездумно перешагивал через тела одержимых, усеявшие мостовую, и через алые халаты, хотя каждый раз при виде алого цвета его сердце сжималось. В этом месте, очевидно, битва была особенно жестокой, хотя ни одержимых, ни стражей тут уже не осталось, одни тела. Адель уверенно шел вперед, Острон было воспользовался краткой передышкой, -- хотя бы на какое-то время не приходилось неустанно махать ятаганами, отбиваясь от серых бестий, -- но тут его взгляд упал на бледное лицо одного из мертвых стражей.

-- Боги, -- прошептал он, останавливаясь. -- Джалал!

Догнавший его Басир поймал его за плечо.

-- Идем, -- дрожащим голосом сказал китаб. -- Ему уже не поможешь.

Не соображая, что делает, Острон послушно тронулся с места, но перед его глазами все еще стояло лицо его товарища, белое с двумя широко раскрытыми пропастями вместо глаз: головной платок разметался, и больше он уж никогда не закроет красивые черты маарри, в смерти больше похожего на фарфоровую статую.

Улица продолжала сужаться. Они наконец нашли сражавшуюся группу стражей и присоединились к ней, но долго те не продержались; хотя они дрались, как сумасшедшие, к тому моменту, когда одержимые были перебиты, в живых оставался только один, и тот был серьезно ранен.

-- Тейшарк пал, -- хрипло прошептал умирающий страж склонившемуся над ним Аделю. -- Тьма идет.

-- Да пребудут с тобой шесть богов, -- скорбно ответил тот, выпрямляясь. Оглянулся; Острона шатало, и Басиру приходилось поддерживать его за локоть. Сафир нервно осматривалась, держа лук наготове. Что-то рассекло ей щеку, и половина ее лица была запятнана кровью.

Острон поднял голову. В глазах все плыло и колебалось. Он замерз, и по спине побежали мурашки.

Мурашки...

Он слепо посмотрел на одну из крыш. Адель стоял у самого дома, в тени крыши, и...

-- Адель, -- прохрипел Острон, -- на крыше...

-- Что?..

-- Марид!

Дикий визг вспорол темноту; Адель рухнул на мостовую и перекатился, еще не зная, с какой стороны придет атака, и вовремя ушел от чужого черного клинка, звякнувшего о камень. Белое лицо вынырнуло из сумрака, окровавленный рот был раскрыт в гримасе, а взгляд леденил кровь. Острон в отчаянии пытался сдвинуться с места, собраться с силами, поднять ятаганы, но тело не слушалось его, и он только стиснул зубы. Черная тень знакомо растаяла в темноте, просто растворилась, не оставив и следа; Острон был единственным, кто мог чувствовать, как передвигается чудовищная тварь, заходя за спину Аделя, который был из всех самым опасным противником, но он не мог пошевелиться.

-- Он заходит тебе за спину! -- крикнул Острон, обливаясь холодным потом. -- Мубаррад милостивый!

Адель стремительно развернулся. Его ятаган был резко вскинут и встретил новый удар; рука, державшая его, легонько дрожала. Сафир лихорадочно натянула тетиву и нервно целилась, но марид был слишком быстр и чересчур легко таял в тенях.

-- Слева! -- орал Острон, тиская рукояти собственных ятаганов. -- Подойди сюда, Адель! Сталь его не берет, но мой ятаган!..

Адель в последний момент откинулся, уходя в невероятное сальто; его волосы взмыли, когда он резко запрокинул голову, и их кончики оказались отсечены. В темноте мелькнули ноги в кожаных сапогах, и марид снова взвыл: человек сильно припечатал его ногами в живот.

Острон тяжело дышал, следя за фигурой бойца. Ему не нужно было смотреть на марида: все его существо буквально заходилось криком, предупреждая, где эта тварь.

Адель один не справится, с ужасом понимал он.

Это понимал и сам Адель; по-прежнему уворачиваясь, ориентируясь на предупреждающие окрики Острона, он отступал к своим стоявшим потерянной группой спутникам, пока не оказался почти вплотную к Острону.

-- Когда я скажу, падай ничком, -- выдохнул тот, чуть приподняв более легкий ятаган. Адель не отреагировал, будто не слышал, но он встал спиной к Острону, грозно вскидывая клинок. Острон чувствовал, как марид снова подбирается, на этот раз намеренный ударить в лоб: тварь уже понимала, что за ней следят. Он скорее ощутил, чем услышал сиплый смешок марида. В тишине ночной дьявол занес свой палаш, готовый атаковать, и поначалу медленно, а потом все быстрее двинулся к Аделю, который не мог его видеть.

-- Ложись, -- заорал Острон. Адель послушно нырнул вниз, уткнулся лицом в холодные камни мостовой.

Ятаган, несмотря на выгнутую форму, летает недалеко. Касаба -- его предел. Но марид был ближе, чем в касабе.

Изо всех сил Острон замахнулся и швырнул ятаган, как в детстве швырял ножички.

Лезвие сверкнуло и вошло во что-то черное; Сафир и Басир ахнули в два голоса. Теперь они все видели, что безвольное тело жуткой твари оседает на мостовую. Адель поднялся на ноги и оглянулся на Острона; на его лице было уважение.

-- Значит, это была не случайность, -- негромко сказал он, но тут Острон поднял освободившуюся ладонь.

-- Во имя Мубаррада, -- прошептал Острон. -- Он был не один.

С одной стороны его плеча коснулась дрожащая спина Сафир. Адель стремительно бросился к трупу марида и выхватил ятаган Острона, сунул в его руку. Острон покачал головой.

-- Я насчитал... пятнадцать, -- сказал он. -- Нет... больше...

-- Да пребудет с нами Хубал, -- слабым голосом за его спиной сказал Басир.

Черные тени окружали их. Ощущение обреченности нахлынуло на Острона, и его клинки опустились без его воли.

Боги были с ними в ту ночь. Они уже почти могли видеть отвратительные белые лица, выглядывающие из теней подобно маскам, когда Басир, стоявший лицом к цитадели, вскрикнул; в следующее мгновение что-то налетело во мраке, полыхая синеватым пламенем. Чужая теплая рука схватила Острона за плечо, и в лицо ему заглянул дядя Мансур.

-- Жив, мальчик? -- рявкнул старик, необычно растрепанный и с грозным взглядом. -- Хорошо. Уходим!

-- Но... -- Острон кивнул в сторону сгущающихся теней, -- там около двадцати маридов...

Две узких полоски синего пламени метались в темноте. Дядя Мансур лишь фыркнул, проверил по очереди остальных, хлопнул по плечу Аделя, хрипло дышавшего неподалеку: накидка Аделя куда-то потерялась, как и его хадир, и лицо его было грязным и усталым. Тем временем пламя перекинулось на кустарник, росший между домами, и тот вспыхнул, будто облитый маслом, и осветил всю улицу от края до края, заставив многочисленные темные тени завизжать; Острон опешил, обнаружив, что это здоровенный слуга Мубаррада носится среди них, будто хищник в стаде антилоп, и оба его ятагана полыхают. Халик двигался совершенно бесшумно, его коричневый бурнус развевался, делая его трудной мишенью, ятаганы ревели, то и дело находя новые цели. От этого опасного танца захватывало дух.

-- Нам невероятно повезло, что с нами слуга Мубаррада, -- пробормотал дядя Мансур, хватая Острона и Басира под локти и увлекая за собой. Какой-то из маридов кинулся им наперерез, но Халик успел быстрее, пронесся гигантским тигром между людьми и тварью, и та рухнула тряпкой. На месте разреза, который оставил ятаган, утихали язычки пламени.

Они еще не успели далеко отойти от места драки, как Халик уже нагнал их; огонь на его клинках поутих, но они все еще раскаленно светились в сумраке.

-- Халик, что нам делать? -- спросил Острон, оглядываясь на него. -- Неужели мы вот так бросим город?

-- Выбора нет, -- хмуро ответил здоровяк. -- Город пал. Нужно собрать всех людей, которые еще живы, и уходить на север.

-- А что потом? Если одержимые пойдут за нами следом?

Халик сдвинул брови.

-- Они не пойдут, -- угрюмо сказал он и оглянулся на черневшую в ночи цитадель. -- Их сегодняшняя цель -- Тейшарк.

-- Откуда ты знаешь? -- спросила Сафир.

-- Это неважно.

Острон между тем чувствовал, как у него открывается второе дыхание; хотя все тело ломило, и рана на животе ныла, будто обожженная, он ощутил, что еще может двигаться и даже драться. Рядом с ним шел слуга Мубаррада, огромный и надежный, как незыблемая скала, и казалось, что ничто в целом свете не в состоянии сокрушить его.

***

В ту ночь многие тысячи ног топтали булыжники мостовой древнего города Тейшарка, которому было суждено вот-вот погибнуть. Тысячи людей, десятки тысяч бегали по улицам, сражались, погибали и орошали седую землю своей кровью. Никак не унимался северный ветер денган, уносивший на своих крыльях последние вздохи умирающих. Никогда еще таким долгим не был путь до главных ворот города, как в ту ночь.

Острон почти всхлипывал, так трудно ему было дышать; легкие скукоживались в грудной клетке, руки и ноги ныли от усталости. Но он упорно шел, временами переходя на неловкий бег, потому что впереди была широкая спина Халика. Далеко впереди; за прошедший час вокруг слуги Мубаррада собрались люди. Битва еще шла, но исход был ясен и младенцу. Халик вел людей прочь, к спасению в холодных песках к северу от стены Эль Хайрана.

Острон и Адель, позабыв о своей бывшей вражде напрочь, бежали рядом. Он еще видел голову Сафир где-то впереди, рядом с хадиром дяди Мансура, но больше уж не было сил даже беспокоиться о ней. Впереди него были люди; позади него тоже были люди. Под утро собрался большой отряд уцелевших, которые прорубались через запруженные одержимыми улицы. Где-то в толпе мелькнула бритая голова Усмана, и Острон приметил косы Сумайи; он все еще помнил о старике Фаввазе, который предпочел остаться в мертвой цитадели, и беспокоился об Абу Кабиле, тюбетейку которого должно было бы быть видно издалека.

Но погибших было так много, невозможно было беспокоиться и скорбеть обо всех. Острон столько раз за ночь перешагивал через тела. Он нарочно не всматривался в лица, чтобы не увидеть еще кого-то, кого он помнил живым.

Улица сужалась и разделялась на несколько переулков, и Острон знал, -- он не раз ходил по этим переулкам, -- что через квартал эти переулки снова сольются, на этот раз в большую площадь перед самыми воротами. Они почти дошли; ночь подходила к концу, и на востоке еле заметно небо белело.

Отряду пришлось разделиться; из некоторых домов к ним еще выходили перепуганные люди, и число бегущих увеличивалось.

Они шли по узкому переулку, в котором одновременно в ряд пройти могло лишь три человека, когда услышали дикие крики и улюлюканье.

-- Большая шайка, -- напрягся Острон, стиснув рукояти ятаганов. -- Берегись!

Уставшие, измученные люди обернулись в сторону, откуда все приближались и приближались крики. И все-таки нападение оказалось неожиданным; вой одержимых еще будто только эхом отражался от стен в соседнем, пустом переулке, и вдруг серые тени принялись падать на головы с крыш, и почти сразу же черные клинки вонзились в плоть.

-- Мубаррад с нами! -- заорал Адель, и его ятаган пошел в ход. Острон замешкался. Сразу две фигуры налетели на него, и одну он срубил, но вторая, хоть и промахнулась, вцепилась ему в бурнус и опрокинула; ятаган из его правой ладони оказался вырван, и Острону пришлось молотить по серым лохмотьям кулаком в попытке избавиться от врага. Звуки битвы понемногу стихали, и он даже не знал, кто побеждает на этот раз: переулок был узким, а одержимых -- тьма.

Первые лучи солнца коснулись его щеки, осветив чудовищную гримасу под капюшоном одержимого; из его раззявленного беззубого рта капала гнилая слюна. Острон с трудом, чувствуя, как боль растекается по животу раскаленной массой, поднял левую руку, и ятаган Абу вонзился в эту голову, расколов череп, будто хрупкую раковину. Мерзкая жижа потекла по лезвию оружия и запачкала Острону руку; он в отвращении кое-как отбросил тело в сторону и обнаружил, что вокруг него полно одержимых в серых лохмотьях.

-- Мубаррад, -- прохрипел он, пытаясь подняться. Эти силуэты на фоне багровеющего неба; не спешат нападать, как шакалы, окружившие раненого льва в ожидании, когда могучий хищник станет слишком слаб, чтобы дать им отпор. Острон с трудом встал на колени, опираясь на ятаган, скрежетавший по камню, поднял мутный взгляд.

Он видел тень человека, бросившегося на одержимых сзади. Видел, как чужой меч яростно сверкает в лучах восходящего солнца, как взлетают и опадают серые плащи безумцев.

Их было слишком много. Адель отвлек их внимание на себя и устремился прочь, подальше от обессиленного Острона, но не успел, теперь окружили его, и очень скоро у него почти не осталось места для того, чтобы уклониться.

Острон видел, как зазубренные лезвия одно за другим вонзились в живую человеческую плоть, сразу четыре, со всех сторон. Адель раскрыл рот, но не издал ни звука. Оглянулся.

-- Беги, -- скорее почувствовал, чем услышал, Острон.

Взметнулись каштановые волосы, опадая, закрыли лицо молодого нари. Где-то там, в переулке, еще шла битва, но Острон не слышал и не видел ее; отчаяние душило его, жгло, поднималось яростным пламенем, пока не достигло глотки.

Острон кричал. Отвратительные морды одержимых повернулись к нему и скалились своими гнилыми ртами, их палаши дурной стали тускло блестели, лохмотья развевались на северном ветру.

Пламя обжигало. Острон запрокинул голову, глядя невидящими глазами в небо; в его глазах было пламя, огонь вспыхнул сначала вокруг его плеч, и парень неосознанным жестом стряхнул его. Оранжевые языки полились на камни, но не потухли. Это было особенное пламя, то, которое так просто не погасишь.

Одержимые напуганно отшатнулись, на их лицах показался ужас; первым загорелся тот, что был ближе всех к Острону, почти мгновенно обратился в факел и ринулся бежать, прочь, подальше от ужасного нари. Он поджег собой еще троих, пробегая между ними, врезался в шайку безумцев, бежавшую по переулку следом за воинами Тейшарка, и упал. Его топтали, а он все горел, уже мертвый, и поджигал проходящих мимо.

Острон медленно поднялся на ноги. Ятаган в его левой руке охватило синеватое пламя, такое же, как у Халика, только ярче, сильнее; подняв меч, будто факел, нари пошел вперед.

Он вышел из переулка, полыхая этим огнем, и оказался на площади. Он видел, но уже не понимал, что посреди площади у городских ворот тоже идет драка, но на этот раз люди одолевают: посреди пустого места высился Абу Кабил, в руках которого был кузнечный молот, и этот молот порхал, будто перышко, разметывая рискнувших напасть на него безумцев во все стороны -- с проломленными головами. У самых ворот мелькали синие огоньки на ятаганах Халика. Целых четыре бойца побежали открывать ворота, и это было последнее, что видел Острон; ноги его подкосились, пламя погасло, и он рухнул на колени.

Теплые руки подхватили его и потащили. Он не осознавал, кто несет его, чей голос всхлипывает рядом, чья рука бережно подхватила ятаган, который он выпустил из ладони. Ворота наконец были открыты, но Острон уже не видел этого. Ясный утренний свет хлынул на него, кто-то подсадил его на спину нервно фыркающего животного, кто-то забрался позади и обхватил его за пояс тонкими девичьими руками.

Последним, что он слышал, был топот множества копыт.

***

Небо над головой было столь светло-голубым, что казалось почти белым. Он открыл глаза и смотрел вверх, перед собой, и ему казалось, что у него нет тела; лишь потом ощущение твердой земли вернуло его в реальность.

Острон попытался поднять голову. Понемногу к нему возвращалась боль и усталость, лишь чуть-чуть смягченная коротким отдыхом, и отчаянно ныла рана на животе. Он увидел, что рядом с ним сидит дядя Мансур и смотрит куда-то вдаль. Острон поднялся на локтях.

Он лежал посреди холма, сплошь покрытого цветами. Это было настолько неправдоподобно, что на мгновение ему показалось, что он спит. Рядом сидел дядя, а поодаль он увидел сгорбившуюся Сафир. Ее длинные волосы растрепались и свисали с дрожащих плеч, касаясь земли. Сафир плакала.

Лишь тогда Острон заметил, что цветы, которыми усыпан весь холм, понемногу увядают. Прошедший неделю назад ливень принес им жизнь; беспощадная пустыня вновь отбирала ее.

Вокруг холма были видны другие люди, людей было много, кто-то лежал, кто-то сидел, и у всех был изможденный и отчаянный вид.

-- Очнулся, -- пробасил знакомый голос сзади; Острон запрокинул голову и обнаружил гигантскую тень, закрывшую солнце. Не сразу он рассмотрел, что это лишь Халик, который смотрит на него со всей высоты своего немалого роста. Слуга Мубаррада носил растрепанный драный бурнус, запятнанный чем-то темным, и его глаза запали, будто после целой ночи без сна.

-- Халик... -- хрипло прошептал Острон. Что-то мутное, что-то темное было в его голове, беспокойно ворочалось, норовя прорваться сквозь тонкую дымку сознания, и Острон почти боялся момента, когда это произойдет.

-- Кто бы мог подумать, -- сказал здоровяк, опускаясь на землю по другую сторону от парня. -- Хотя теперь мне все ясно... и воля Мубаррада, повлекшая меня тебе навстречу.

-- Что...

-- Ты Одаренный, -- негромко произнес дядя Мансур, продолжая смотреть на горизонт. -- Если б не твое пламя, многие не ушли бы живыми.

-- Ч-ч... -- начал было Острон, но замер и болезненно сжался: он почувствовал, как внутри него порвалась тоненькая пленочка, удерживавшая воспоминания. -- Боги. Адель!..

-- Адель отправился к Мубарраду, -- сказал Халик. -- Как и десятки тысяч других людей в эту ночь. Тейшарк пал... и теперь в стенах восточной твердыни устроилось зло.

-- Я такого ему наговорила, -- вдруг всхлипнула Сафир, не поднимая головы. -- Такого!.. Я еще никогда так не жалела о сказанном!

Острон поднялся и сел на коленях, и наконец его взгляд устремился туда же, куда смотрел дядя.

На горизонте, далеко от их холма, белели развалины. Черный дым валил оттуда; видимо, пламя, посеянное им, никак не желало сдаваться.

Он отупело посмотрел на собственные руки. Грязные, в царапинах и засохшей крови. У него остался только один ятаган, лежавший в траве рядом с ним; пламя, полыхавшее на его лезвии, не причинило чудесному металлу никакого вреда.

-- Дар, -- пробормотал Острон, не сводя взгляда со своих ладоней. -- Во имя Мубаррада, я...

Он встал на ноги, и холодный ветер подул ему в спину. Его рука легла на рукоять ятагана; лицо его потемнело.

-- Я этого так не оставлю, -- сказал он и сделал шаг вперед. Еще один; потом легко вскочил Халик и поймал парня за локоть.

-- А ну стой, -- произнес здоровяк. -- Ты уже ничего не сделаешь, Острон.

-- Я!..

Он попытался вырваться, и у него это почти удалось; ярость придала ему сил, и Острон едва не отшвырнул Халика в сторону, но слугу Мубаррада было нелегко сдвинуть с места, если он того не желал. Широкие ладони перехватили парня и опрокинули назад, в цветы.

-- Ты еле держишься на ногах, -- пророкотал бас Халика. -- С сегодняшнего дня ты -- наша надежда, Острон! Ты -- Одаренный, и на тебе лежит великая ответственность. Если ты погибнешь, как идиот, пытаясь отомстить, все пойдет прахом. Я не пущу тебя туда.

-- Нужно накопить силы, прежде чем пытаться отвоевать Тейшарк, -- вполголоса заметил дядя. -- И узнать, что с серединными постами. Ведь целых шесть тысяч было отправлено туда перед самым нападением на город.

-- Залман, возможно, еще стоит, -- согласился с ним Халик.

Острон обессиленно закрыл глаза. Чудовищная пустота нахлынула на него, выледенила внутренности, оставила немым. Известие о собственном Даре никак не тронуло его. Каким бы Даром он ни обладал, он никого не мог спасти!.. Он не мог спасти Аделя, своего товарища, и смотрел, как тот умирает, закрыв его собой.

Чьи-то шаги прошуршали в увядающих цветах, и к высившемуся над ним Халику подошел изможденный воин в рваном алом халате.

-- Какой-то отряд двигается в нашу сторону с севера, -- сказал он, махнув рукой. -- На верблюдах. Там человек двадцать.

Халик ничего не ответил, молча пошел в указанном направлении.

После ночи, когда пал город, многие теперь узнавали великана в потертом коричневом бурнусе, кивали в его сторону. Не все знали его имя, но каждый слышал, что он -- слуга Мубаррада, что он организовал отступление и вывел людей из гибнущего Тейшарка.

Ореховые глаза Халика внимательно смотрели на приближающийся отряд из-под густых бровей.

-- Джейфары, -- вполголоса произнес он, сложив руки на груди. Кучка людей собралась вокруг него, и все смотрели в ту же сторону. Наконец всадники на верблюдах приблизились настолько, что стало возможно рассмотреть их лица; ехавший во главе джейфар ловко спрыгнул на землю, не дожидаясь, пока животное встанет на колени, и пошел навстречу Халику.

-- Мир тебе, -- сказал он. -- Мы ехали в Тейшарк с севера и узнали, что город пал. Что случилось?

-- Предательство, -- ответил Халик, рассматривая джейфара, который, хоть и не был низкорослым, рядом со слугой Мубаррада превращался в коротышку. -- В цитадели оказался безумец, который пустил врагов по тайному переходу. Они напали изнутри, из самой крепости. Генерал Ат-Табарани мертв. Тейшарк во власти одержимых.

Джейфар нахмурился; тут на его плечо с уханьем опустилась полосатая сова. Некоторые люди вздрогнули при этом звуке, но сова деловито повертела головой и принялась чистить перышки, как ни в чем ни бывало; на птицу-соглядатая темного бога она была не похожа.

-- Сунгай мне имя, -- представился хозяин птицы. -- Ты здесь главный?

-- Халик, -- ответил великан, склонив голову. -- Я слуга Мубаррада, и так вышло, что во время бегства из города я взял на себя ответственность. Так что, наверное, можно и так сказать. Для чего твой отряд направлялся в Тейшарк, Сунгай?

-- Разумеется, чтобы присоединиться к страже Эль Хайрана, -- пожал тот плечами. Сова смешно завертелась от этого. -- Мы были предупреждены об атаках одержимых еще несколько месяцев назад; поначалу перед нами стояла трудная задача поставить в известность все племена джейфаров, и мы держали совет в оазисе Сирхана, что на северном берегу реки Харрод. Потом были разосланы люди по всему Саиду, и, как я надеюсь, большая часть племен, находившихся к югу от Харрод, уже уходит в северные земли. Я же с небольшим отрядом добровольцев хотел защищать стену Эль Хайрана, -- Сунгай развел руками. -- Выходит, мы опоздали.

-- Ничего страшного, -- мрачно сказал ему Халик. -- Двадцать воинов не сделали бы большой разницы.

-- Но я Одаренный Сирхана.

Халик замолчал. Молчали все люди вокруг, хмуро переглядываясь; первым подал голос однорукий мальчишка, сидевший в траве неподалеку.

-- Неужели то пророчество сбывается, -- сказал он. -- Старый библиотекарь в Тейшарке считал, что оно правдивое.

-- О чем ты? -- остро взглянул на него Сунгай.

-- С нами еще один Одаренный, -- ответил парень. -- Из нари. Старик Фавваз всегда говорил мне, что шестеро Одаренных из шести племен пойдут в последний бой с темным богом и одолеют его.

-- С твоего позволения, -- темные глаза Сунгая заглянули в лицо Халика, -- я бы хотел увидеть этого Одаренного.

-- Он сейчас не в лучшем состоянии, -- отозвался тот. -- Только что узнал, что у него есть Дар. Но если хочешь, почему бы нет. Располагайтесь среди нас, -- он окинул взглядом спешившихся джейфаров, -- а ты иди со мной, Сунгай, я отведу тебя.

***

Сунгай, сын Нахида, был одним из лучших следопытов в своем родном племени; еще мальчишкой он с легкостью охотился на коз и антилоп, а птиц ловил чуть ли не голыми руками. Там, где для менее сведущего человека пустыня представляла собой однообразный серир, усыпанный мелким щебнем, для Сунгая все было очевидно, и он еще ни разу в жизни не заблудился, даже в совершенно незнакомых местах.

Свой Дар Сунгай открыл несколько лет назад, незадолго до того, как ему исполнилось двадцать; бродя по большому оазису Сирхана, в котором племена джейфаров ежегодно собирались на праздник Охоты, он подобрал птенца совы. Саму циккабу, видимо, сожрал лев, а птенцов большей частью растащили шакалы, но этот чудом уцелел, выпав из гнезда прямиком в заброшенную нору пустынной крысы. Сунгай услышал писк, когда проходил мимо, и вытащил птенца. Ему стало жалко совенка, беспрестанно вертевшего круглой безухой головой.

Совенок рос, и Сунгай привязался к нему, начал с ним разговаривать, как иные люди разговаривают с домашними животными; в один прекрасный день он обнаружил, что сова ему отвечает.

Конечно, ее голос, -- если это был голос, -- не мог слышать никто, кроме него самого. Со временем Сунгай научился отвечать точно так же, неслышно для остальных людей. Потом обнаружил, что таким образом может общаться с любым животным.

Когда они шли следом за слугой Мубаррада, Хамсин, вертевшая головой на плече Сунгая, сказала: "Их здесь много. Но совсем не так много, как было жителей в городе. Они занимают собой всего три холма".

"Должно быть, нападение было очень неожиданным", ответил Сунгай. "По крайней мере, хоть кто-то выжил. Если мы соберем еще людей, возможно, удастся отвоевать город. К тому же, с Одаренным нари..."

Тут он увидел знакомый силуэт и остановился; в увядающих цветах, с позабытой трубкой в руке сидел господин Мансур, которого Сунгай еще помнил. Возле старика валялся какой-то парень, лица которого джейфар не разглядел, а неподалеку всхлипывала молоденькая девушка.

-- Острон, -- окликнул Халик, подходя к лежащему парню. Тот не поднял головы, так и остался лежать.

-- Никак это и есть ваш Одаренный? -- спросил Сунгай и расхохотался. -- Ну и ну! Чтоб мне лопнуть! Эй, Острон. Ты еще не забыл меня?

Тогда нари поднял голову и изумленно уставился на джейфара. Совершенно верно: то же самое лицо, пусть и грязное. Близко посаженные зеленые глаза, треугольный подбородок, хадир он где-то давно потерял, и волосы торчат дыбом кверху.

-- Сунгай? -- неуверенно произнес он. -- Что ты здесь делаешь, Сунгай?

Джейфар посерьезнел.

-- Мы пришли сюда, чтобы присоединиться к страже Эль Хайрана, -- сказал он. -- Но, видимо, мы присоединимся к войску, которое будет отвоевывать Тейшарк у темного бога.

-- Все потеряно, -- лицо Острона стало пустым, будто внутри него погасло какое-то пламя. -- Мы проиграли. Столько людей погибло...

Халик еле заметно покачал головой; Сунгай вздохнул и уселся рядом с Остроном, скрестив ноги. Хамсин от его движений слетела с плеча и, полетав вокруг них, нашла себе новый насест в спутанных волосах нари. Тот не обратил внимания.

-- Это большое несчастье, -- негромко произнес Сунгай. -- И ни в коем случае нельзя забывать о тех, кто погиб этой ночью. Но мы живы, и мы должны жить дальше. Подумай, Острон. Ты -- Одаренный... это значит, что Мубаррад даровал тебе такую силу, какая может защитить сотни, тысячи человек. Главное -- использовать этот Дар с умом.

Острон опустил голову.

***

Долго на одном месте оставаться было нельзя. Ночь плавно опустилась на огромный лагерь, полный голодных, уставших людей; почти ни у кого из них не было с собой ни воды, ни еды, ни других вещей. Джейфары всю провизию, привезенную с собой, раздали бывшим жителям Тейшарка, но много ли человек они накормили?.. Сафир, как девушке, досталась половина сухой лепешки, но она не хотела есть, и дяде Мансуру пришлось прикрикнуть на нее; она пыталась поделиться лепешкой с Остроном, только он покачал головой и отвернулся. Под вечер к всхолмью, на котором они сидели, пробрался однорукий китаб, бережно прижимавший небольшой вещевой мешок. Басир уселся на примятые цветы рядом с Остроном и вздохнул, заглядывая в бледное лицо друга. Тот никак не отреагировал. Басир осторожно положил мешок рядом.

-- И старика Фавваза больше нет, -- еле слышно сказал он. -- Для чего я волочил эти проклятые книги? Он буквально заставил меня напихать их в этот мешок, а сам...

-- Молчи, -- прошептал Острон. Басир послушно закрыл рот и с тоской принялся смотреть в небо.

Тем временем у сноровисто разведенного одним из нари костра курил свою трубку Халик, а рядом с ним сидели недавно прибывшие джейфары. Сунгай расположился напротив, а совы на его плече не было: улетела, то ли на ночную охоту, то ли на разведку.

-- Уцелело около четырех тысяч, -- говорил одноглазый командир, сидевший между джейфарами; Усман чудом выжил в ночной битве, был серьезно ранен в плечо, но его рана уже была перевязана, и несмотря на неважный вид, держался он твердо. -- Дети и женщины почти все погибли. Разведчики, ходившие на юг, говорят, что одержимые не выходят из стен города, но что они там делают -- непонятно. Все еще горит огонь.

-- Они и не сунутся из города еще какое-то время, -- угрюмо сказал Халик. -- К нашему счастью или горю, уж не знаю. Темный бог захватил наконец крепость, о падении которой все они так долго мечтали, но с большими потерями.

-- Откуда ты знаешь? -- спросил его Сунгай. Халик нахмурился.

-- Перед тем, как уйти из города, я... имел разговор с проклятым предателем. Он не очень-то хотел мне рассказывать, но кое-что я узнал. Одержимые будут набирать силу, и пока что они сделают Тейшарк... своей темной цитаделью. Как только их бог сочтет, что сил достаточно, они хлынут в Саид. До того... у нас есть время. Мы должны во что бы то ни стало отвоевать город. И я очень надеюсь, что Залман еще стоит.

-- Неделю назад стоял, -- заметил джейфар. Халик поднял брови. -- Животные со всего Саида приносят мне вести, -- пояснил тот. -- Таков мой Дар. Птицы сообщили мне, что западная твердыня держится крепко. Надеюсь, в тамошних стенах не завелись безумцы.

-- Что ж, это обнадеживает.

Сидевшие у костра замолчали, каждый думая о своем.

Наутро они тронулись на север. Лошадей и верблюдов было мало, и верхом поехали только самые слабые, раненые и малочисленные уцелевшие женщины и дети; когда Острон со своими спутниками собирался идти в путь, к ним подошел знакомый ассахан в потрепанном, но все равно ярком халате, ведя в поводу верблюда. Животное выглядело недовольно и беспрестанно жевало.

-- А, -- сказал Абу, вскинув ладонь. -- Вижу, ты можешь передвигаться самостоятельно, герой! А я-то привел тебе Стремительного Ветра, чтобы он нес твою израненную тушку. Ну ладно, думаю, вашей красавице эта скотина все равно пригодится.

Острон даже не улыбнулся; Сафир отвернулась, не прекращая заплетать себе длинную косу. Абу Кабил развел руками.

-- Как ты можешь быть таким беспечным, Абу, -- сказал Острон. Кузнец пожал плечами.

-- Ну, парень, это своего рода искусство. Что бы ни случилось, этому не сломить меня, вроде того. Понимаю, ты еще мало пожил на этом свете и почти не видал смертей, так что вчерашняя битва стала для тебя потрясением... а я жил в Тейшарке долгие годы и навидался всякого.

Его лицо стало суровым, совершенно не напоминая обычного Абу Кабила; впрочем, странный холодок в его глазах ушел так же, как и появился, мгновенно, и Абу уже снова улыбнулся.

-- Молодость и жизнь все равно берет свое. Забирайся в седло, красавица, время выходить в путь.

Он шлепнул верблюда по боку, и животное, сердито сплюнув, опустилось на колени. Сафир оглянулась; в ее глазах стояли слезы.

-- У тебя когда-нибудь умирали близкие, Абу Кабил? -- спросила она.

-- Гм-м, -- задумался будто тот. -- Ты знаешь, красавица, смотря что считать за близкие отношения. Много моих знакомых погибло за прошедшие пятнадцать лет. Я, пожалуй, знаю, что это такое.

-- Наш хороший друг погиб в этой битве, -- с легким вызовом сказала тогда Сафир. Абу только пожал плечами.

-- Садись, -- он кивнул на верблюда. -- Эта ско... м-м, этот скакун долго ждать не будет.

Вздохнув, девушка подошла к животному и забралась в седло. Стремительный Ветер подниматься и не думал; Абу пришлось хлестнуть его прутом, чтобы верблюд начал вставать.

Весь день Острон шел рядом с верблюдом, на котором ехала Сафир, и молча смотрел себе под ноги. Абу Кабил так и остался с ними, ступал возле дяди Мансура, и они даже разговаривали о чем-то. К вечеру они достигли небольшого оазиса, который благодаря недавнему ливню временно увеличился в размерах, и озеро в его центре разлилось, местами образовав болотце. Это была первая относительно спокойная стоянка после разрушения Тейшарка; люди немедленно ушли на охоту, и джейфары -- среди первых, с деревьев собирали плоды, а у берега озера образовалось столпотворение.

Острон в тот вечер обессиленно валялся, прислонившись спиной к стволу пальмы, и смотрел на закат. Сафир сидела рядом, но они не разговаривали, чувствуя какую-то странную неловкость; тень погибшего спутника будто стояла между ними.

Острон сначала увидел летящую над барханами пеструю птицу, в которой не сразу признал сову Сунгая; сам джейфар пришел с другой стороны, неся через плечо убитую козу. Он коротко улыбнулся Острону и Сафир и вытянул руку, на которую села Хамсин, завозилась, вертя головой. Сунгай нахмурился.

-- Большой отряд приближается к оазису, -- сообщил он. -- Воины в нем встревожены и явно проделали большой путь. Во главе отряда едет светловолосый нари. Мне говорили, много людей ушло в центральную часть стены перед нападением?

-- Да, -- вскинулся Острон. -- Командир Муджалед увел пять тысяч человек. Быть может, это он? У него светлые волосы.

Новость разнеслась по оазису быстро, люди прибежали на его окраину, выглядывая отряд. Вскоре действительно стало возможно разглядеть всадников, едущих небыстрой рысью по каменистой долине. Они приближались и приближались, пока взволнованный Острон не различил лицо командира, ехавшего впереди.

Он вздохнул с облегчением: он узнал эту бороду-косицу.

Муджалед спешился и почти побежал к людям, стоявшим в сени пальм; Халик встречал его, великан на фоне коротышек, и внимательно смотрел на него. Нари наконец подошел к нему и склонил голову.

-- Мир тебе, слуга Мубаррада, -- сказал он. -- Мой отряд вернулся в Тейшарк так быстро, как смог, но город уже кишел одержимыми, а нас слишком мало, и нам пришлось идти в ближайший оазис. Выжил ли генерал Ат-Табарани?

-- Нет, -- сурово ответил Халик. -- Выжило четыре тысячи с небольшим, Муджалед. Временно здесь за главного я, хотя видят боги, лучше бы это был старик Ат-Табарани.

Муджалед побледнел, хотя, казалось бы, куда белее, и стиснул кулаки.

-- Кто предал нас? -- спросил командир. Халик вздохнул.

-- Мутталиб, -- выплюнул он ненавистное имя. -- Этот безумец, скрывавшийся под личиной нормального человека. Он провел одержимых в город и позволил им разрушить его. Я... отомстил ему за смерть генерала, но боюсь, нет достаточной кары за гибель десятков тысяч людей.

Светловолосый нари тяжко вздохнул, опуская голову.

-- Что же, -- сказал он. -- Это печальные новости. Я опасался чего-то подобного... но даже я не подумал бы о таком. Что же делать теперь, слуга Мубаррада? Ты поведешь нас?

-- Поведу, -- буркнул Халик, -- пока что. В эти темные времена люди готовы идти за кем попало, пусть лучше это буду я. Мы отступаем на берег Харрод, Муджалед, чтобы набраться сил.

-- Но если одержимые устремятся следом? -- обеспокоился тот. -- Если они нагонят нас теперь, когда мы так слабы...

-- Этого не произойдет, -- перебил его великан. -- Я думаю, у нас будет передышка... до конца зимы. Размести своих людей в оазисе, Муджалед, и отыщи меня: нам нужно о многом поговорить. Кстати... -- Халик оглянулся, ища взглядом, и нашел Острона среди остальных людей. -- Этот парень, Острон, оказался Одаренным.

Лицо Муджаледа осветилось радостью.

-- Боги с нами, -- сказал он. -- Значит, еще не все потеряно.

Фарсанг восьмой

-- По правде говоря, я не знаю, что я тогда сделал, -- признался он, пожимая плечами. Кучерявый джейфар сидел напротив и внимательно смотрел на Острона. Совы опять не было: то ли охотится, то ли на разведке.

-- Как мне сказал этот ассахан, как его звали?.. Абу, ты просто вывалился из переулка, весь объятый пламенем, -- произнес Сунгай. -- Нормальный человек на твоем месте поджарился бы живьем в первую же минуту, а ты шел, будто ничего не видя перед собой, и даже бурнус на тебе не опалило. Тогда как пламя, посеянное тобой, и на следующий день еще полыхало в развалинах города.

Острон поморщился: думать о Тейшарке, как о развалинах, ему было дико и неприятно.

-- Об этом мне уже говорили, -- вздохнул он. -- Но как я это сделал? Чтоб мне провалиться, если я знаю.

Сунгай негромко рассмеялся, вытянул руку над самой землей; из травы вдруг шмыгнула крохотная ящерица и забралась к нему на ладонь.

-- Я поначалу вовсе не понимал, что делаю, -- сказал джейфар, поднося ящерицу к глазам. Помолчал, сосредоточенно разглядывая ее, потом добавил: -- Она говорит, что огромный человек с огнем внутри о чем-то спорит с бледным человеком у соседнего костра. Хм, Халик в чем-то не согласен с Муджаледом?..

-- Скажи, -- задумался Острон, -- а после того, как ты понял, что можешь разговаривать с животными... каково тебе стало охотиться на них и убивать их? Ведь это, наверное, все равно что убить человека, который молит о пощаде?

Темные глаза Сунгая блеснули.

-- Хороший вопрос, -- пробормотал он и отпустил ящерицу. -- Я бы сказал... основательный. Понимаешь, Острон, животные куда ближе к природе, чем мы, люди. Для них нет такого понятия, как мораль. Все они точно понимают одно: есть потребность. Необходимость совершать какие-то действия для того, чтобы выжить. Шакал утаскивает из гнезда земляной кукушки птенцов и поедает их; он это делает для того, чтобы выжить. Конечно, кукушка старается не допустить этого, но если это случилось, не думай, будто животные будут держать зло друг на друга, словно обиженные люди.

-- ...Я бы, наверное, никогда больше не смог даже просто ходить без оглядки, зная, что в любую минуту могу нечаянно раздавить какого-нибудь жука, с которым еще и могу разговаривать.

-- У них все равно не такое сознание, как у людей, -- возразил Сунгай. -- С насекомыми разговаривать почти невозможно, парень. С более крупными животными можно, но с некоторыми все равно трудно; их сознание... меньше человеческого, что ли. Моя Хамсин -- особенная, я вырастил ее и учил, как мог, с тех пор, как она была птенцом. Но даже для нее есть невозможные вещи. Она никак не научится считать больше, чем до шести, -- столько пальцев у нее на лапах, -- а про чтение я вообще молчу: ее зрение попросту устроено по-другому. Кое-какие человеческие штуки она вовсе не понимает. Временами я думаю, что мой Дар не в последнюю очередь в том, чтобы уметь ограничивать собственное сознание до животного уровня.

Острон опустил взгляд, наблюдая за язычками пламени в костре. В оазисе давно уже наступил вечер; людей, впрочем, было так много, что шероховатые стволы пальм то тут, то там освещались бликами огней. В большинстве присутствующие молчали, и было трудно поверить в то, что в оазисе разместилось пять тысяч человек.

-- Наверное, я должен научиться, -- пробормотал он, протягивая руку к пламени. Огонь доверчиво лизнул ему пальцы, но не обжег. Темноволосый джейфар молча наблюдал за ним. -- Как-то вызывать огонь по собственному желанию... а не тогда, когда уже слишком поздно. Если бы я смог это сделать хотя бы на минуту раньше, Адель был бы жив...

-- Не вини себя, -- хмыкнул Сунгай. -- Мы не боги, Острон, хоть и Одаренные. Какие-то вещи нам неподвластны.

Что-то негромко ухнуло в листьях пальм над головами; Острон дернулся, но Сунгай лишь спокойно поднял руку, на которую в следующий момент опустилась, хлопая крыльями, пестрая циккаба.

-- Никак не привыкну, -- вздохнул нари, -- она ухает совсем как птицы темного бога.

-- Хамсин такое сравнение не нравится, -- коротко усмехнулся Сунгай; сова действительно обернулась на Острона и презрительно крикнула.

-- Извини, извини, я не хотел тебя обидеть.

Сова перевела взгляд круглых глаз на Сунгая. Ее ярко-желтые коготки вцепились в его кожаный нарукавник, перья на спине ерошил ветерок. Острон наблюдал за ними; со стороны казалось, что сова и человек просто пялятся друг на друга с сосредоточенным выражением, но он уже знал, что они так разговаривают -- неслышно для остальных.

-- Вот дрянь, -- Сунгай резко поднялся на ноги, и Хамсин свалилась с его руки, захлопала крыльями и уселась к нему на плечо. -- Ведь наши отряды должны были уже предупредить их всех!

-- Что такое? -- встревожился Острон. Джейфар сердито тряхнул головой.

-- В хамаде в нескольких фарсангах отсюда до сих пор стоит лагерем племя.

-- Какое?.. -- опешил Острон, переводя взгляд на сову, будто та могла ему ответить.

-- Судя по словам Хамсин, это нари, -- буркнул Сунгай. -- Надо немедленно сообщить Халику.

Он решительно направился по тропинке между деревьями; Острон поднялся и пошел следом. Легкое беспокойство охватило его, стоило ему представить, что какие-то племена все еще на южном берегу Харрод и не знают, что Тейшарк пал, что одержимые в любую минуту могут все-таки взять и ринуться в Саид, уничтожая все на своем пути. Ведь сколько людей тогда погибнет!..

Халик сидел у своего костра с трубкой в широкой ладони, и Муджалед, взъерошенный и в растрепанном хадире, что-то доказывал ему. Услышав шаги, он замолчал и обернулся. Сунгай перевел взгляд с командира нари на слугу Мубаррада и хмуро сказал:

-- Моя птица видела какое-то племя, стоящее лагерем в хамаде не очень далеко отсюда.

-- Быть может, они как раз направляются к реке, -- подумав, пробасил Халик. Его густые брови сошлись на переносице. -- Отчего ты так обеспокоен, Сунгай? Ты говорил, джейфары должны были обойти все южные земли и предупредить племена.

-- Хамсин говорит, они вырыли колодец.

Халик помолчал.

-- В какой они стороне?

-- Чуть восточнее нас, -- обменявшись взглядами с птицей, ответил Одаренный. -- Она долетела туда за час, значит, это за пятнадцать фарсангов отсюда.

-- Полтора дня, хм-м, -- пробормотал Халик. -- Хорошо. Завтра мы возьмем к востоку, когда выйдем в путь. Если к ночи это племя по-прежнему будет стоять лагерем, мы заставим их уйти.

-- Я беспокоюсь, Халик, -- честно признался Сунгай и опустился у костра, скрестив ноги. Муджалед с одной стороны и Усман с другой смотрели на него. -- Если какое-то племя решило остаться на юге, это означает, что либо наши люди не добрались до них, либо что...

-- Что эти идиоты не поверили, -- фыркнул Усман. -- Что ж, послезавтра мы это узнаем.

-- А может, у них что-то стряслось, и они не могут идти вперед, -- предположил робко Острон из-за их спин. Командиры обернулись на него.

-- Вероятно, -- наконец медленно произнес Муджалед, и его взгляд вернулся к огромному нари, сидевшему напротив. -- В любом случае, если какие-то племена еще действительно остаются на южном берегу Харрод, это дополнительный повод сделать так, как я сказал. Не желаю спорить с тобой, слуга Мубаррада, но я прошу тебя подумать об этом.

Халик хмыкнул, глядя в огонь.

-- Когда мы доберемся до этого племени, там и решим.

Острон недоуменно посмотрел на одного, потом на другого; пояснять ему они, конечно, ничего не собирались, и парень, пожав плечами, пошел прочь.

Дядя Мансур за прошедший день смастерил из шкур небольшую юрту, в которой они и находились; Острон огляделся по сторонам, прежде чем забраться внутрь. В лагере была острая нехватка всего, что необходимо людям: бежавшие из города в спешке, они в большинстве не захватили никаких вещей, кроме оружия. Оазис мог обеспечить их на какое-то время пищей и водой, и шкурами животных для юрт, но этого было недостаточно.

Дядя Мансур сидел лицом к входу и деловито начищал ятаган; Сафир что-то штопала. Острон уселся рядом с дядей и сказал:

-- Сова Сунгая говорит, что какое-то племя нари тут не очень далеко стоит лагерем. Завтра мы направимся в ту сторону.

-- Хорошо, -- буркнул дядя. -- Уверен, эти идиоты, если их и предупредили, попросту не поверили.

-- Я надеюсь, у них не случилось какой беды, из-за которой им пришлось остановиться.

-- Посмотрим.

Вечер тянулся медленно и почти мучительно; наконец дядя велел потушить лампу и спать. За шкурами юрты были слышны чьи-то глухие голоса, но и они быстро стихли.

Острон улегся было рядом с дядей, но услышал, как завозилась Сафир, осторожно подползла к выходу и выскользнула на улицу. Какое-то время он лежал, не шевелясь; дядя тем временем начал похрапывать. Подумав, молодой нари направился следом за девушкой.

Она стояла неподалеку от юрты и смотрела куда-то вдаль, держась одной рукой за пальму. Острон немного нерешительно подошел к ней.

-- Сафир. Ты в порядке?

-- Да... -- глухо ответила она. -- Спасибо, что спросил.

Он немного виновато замолчал, опустив голову. Сафир продолжала смотреть вперед; невольно Острон сделал еще один шаг, оказавшись у нее за плечом, и уперся ладонью в кору дерева точно над ее рукой.

-- Люди умирают, -- негромко произнесла Сафир, -- а мы почему-то продолжаем жить, как ни в чем ни бывало. Я тут подумала, странно, да? Кто-то очень близкий тебе умер, а мир даже не изменился, не заметил. Как будто этого человека никогда и не было...

-- Неправда, -- возразил он. -- Мир меняется со смертью каждого человека, Сафир. Просто мы... мы ведь живем дальше, и приходится идти вперед. Ничего с этим не поделаешь, наверное. Знаешь, я очень жалел, что так и не сказал Аделю, что считал его на самом деле другом. Но потом я как-то подумал: он ведь наверняка все равно это знал.

Она тихонько всхлипнула.

-- Я вела себя, как дура, -- пожаловалась Сафир. -- Я-то наговорила ему такого, о чем теперь ужасно жалею. Я, правда, просто хотела, чтобы он... только теперь понимаю, что он правильно поступил, когда повел нас прочь из города. А тогда мне казалось, что он испугался.

Он промолчал. Сафир резко обернулась и спрятала лицо у него на груди; Острон послушно обнял ее за дрожащие плечи.

-- Сможем ли мы когда-нибудь стать прежними? -- пробормотал он, гладя ее по спине. -- Когда-нибудь, когда все закончится...

***

Усыпанный мелкими камушками серир плавно переходил в плато, где каменные плиты перемежались трещинами. Пейзаж, который вдруг напомнил Острону о Хафире; такие же скалы, то тут, то там торчащие посреди плоской равнины, изъязвленные ветрами, иногда принимавшие из-за этого странную форму. От Хафиры их отличал только цвет: от бурого до нежно-розового.

Верблюды плавно ступали своими мозолистыми ногами по камням, между ними шли многочисленные люди в бурнусах; цокали копытами лошади. Сафир по-прежнему ехала верхом на дромедаре, которого Абу Кабил самонадеянно называл Стремительным Ветром, и Острон шел рядом.

Люди молчали.

Они ночевали посреди пустыни, в серире, где кто-то из маарри отыскал хорошее место, и они вырыли колодец; наспех собранных из шкур юрт на всех не хватало, и люди менялись местами; много их стояло в карауле, хотя каменная пустыня казалась совершенно мертвой. Утром они тронулись в путь, едва встало солнце. Сунгай сообщил, что до стоянки заблудшего племени осталось не более четырех фарсангов.

-- Нет, они по-прежнему стоят на месте и никуда не двигаются, -- мрачно сказал он в то утро Халику. Сова дремала на его плече: ее не было всю ночь.

Наконец насыпи щебня, по которым было так неудобно идти, понемногу сошли на нет, превращаясь в ровное плато. Не лучшее место для стоянки, подумалось Острону. Обычно племя ищет какой-нибудь оазис, ну на худой конец, останавливается в серире, где среди щебня хотя бы иногда растет кустарник.

Множество ног в кожаных сапогах ступало по камням. Верблюд Сафир ехал почти в самом начале огромного отряда, и если оглянуться, она могла увидеть бесконечные головы людей, среди которых высились всадники на других верблюдах, а по краям идущей толпы -- конники, чьей задачей было внимательно осматривать окрестности на случай опасности; конники то и дело отъезжали прочь, но постоянно возвращались, один за другим.

Острон как раз смотрел в небо и заметил, как в небе летит крупная птица: сова Сунгая, узнал он. Циккаба распахнула крылья и спикировала в начало отряда. Острон, заинтересовавшись, ускорил шаг и выбрался вперед, и увидел, как Сунгай о чем-то негромко докладывает Халику. Он добрался до них уже позже, спросил кучерявого джейфара:

-- Что там?

-- Мы почти у цели, -- отозвался тот. -- Хамсин сказала, они вон за той скалой.

Действительно, когда первые люди обогнули скалу, о которой говорил Сунгай, они обнаружили стоянку: несколько широких шатров, поставленных явно не вчера, не без труда вырытый в расщелине колодец, вокруг которого стояли ведра.

И, конечно, самих кочевников.

Чумазые детишки с воплями побежали к шатрам, первыми обнаружив пришлых чужаков; отовсюду начали появляться люди, с любопытством смотрели на пришедших, переговаривались между собой.

Халик вышел вперед, сделав остальным знак.

-- Мир вам, -- зычно пробасил он, оглянул столпившихся нари. -- Кто ваши старейшины?

-- Старейшина Хамал в шатре, -- ответила какая-то женщина в ярком платье. -- Он главный. А кто ты, чужак?

-- Халик мне имя. Не время для церемоний, отведите меня к вашему Хамалу, -- сердито сказал ей слуга Мубаррада.

Люди забормотали, переглядываясь, но потом расступились, и та самая женщина пошла вглубь лагеря. Халик решительно направился следом; Сунгай присоединился к нему, и Острон, оказавшийся рядом, подумал, что может, они не обратят на него особого внимания. Люди из племени смотрели им вслед с любопытством, качали головами: трое чужаков, конечно, и все трое такие молодые, а так властно приказывают.

Один из шатров, самый большой, в длину не меньше трех касаб, был наполовину открыт, демонстрируя внутреннее убранство посетителям. Посреди расшитых подушек сидел старик и курил длинную прямую трубку. Увидев троих незнакомцев, он поднял брови. Во имя Мубаррада, подумал Острон, кажется, во всех старейшинах всех племен нари есть что-то одинаковое. Какое-то благодушие, что ли.

-- Мир вам, чужаки, -- произнес старик, -- Мое имя -- Хамал, сын Абу Дара, и я старейшина этого маленького племени.

-- И тебе мир, -- отозвался Халик, выпрямившись во весь свой немаленький рост. -- Прости за бесцеремонность, Хамал, сын Абу Дара, но позволь сначала спросить тебя: отчего твое племя стоит здесь лагерем?

-- Одна из наших женщин позавчера разрешилась от бремени, -- добродушно пояснил Хамал, хотя на его круглом лице было удивление, -- и мы ожидаем, когда она оправится.

-- Приходили ли к вам гонцы-джейфары, сообщали об угрозе нападения одержимых?

-- Да, приходили, -- улыбнулся старик. Халик нахмурился.

-- Когда вы сниметесь с места и пойдете на север?

-- Прошу прощения, чужак, но мы не пойдем на север, -- по-прежнему с улыбкой отвечал старейшина, -- в это время года мы всегда стоим лагерем в оазисе Матайя, что в пятнадцати фарсангах отсюда.

-- Вас что, не беспокоит возможность нападения? -- строго спросил Сунгай.

Хамал рассмеялся.

-- А вы действительно в это верите? Одержимые -- здесь, за стеной Эль Хайрана? Я прожил на этом свете без малого восемьдесят лет, и еще ни разу за все время одержимые не проникали в Саид! С чего бы им делать это теперь?

-- Так бы и треснул по лбу, честно, -- одними губами произнес Сунгай, обращаясь к Острону. Тем временем Халик сделал шаг вперед, оглянулся: люди племени собрались вокруг них, слушая разговор.

-- Прости, что раньше не представился, -- раскатился его бас по лагерю, -- мое имя -- Халик, и я слуга Мубаррада. Мои спутники -- Одаренные Сирхана и Мубаррада, Сунгай и Острон. Мы только неделю назад ушли из Тейшарка на юге, вместе с пятью тысячами воинов, и... -- Халик грозно свел брови, -- это все, кто выжил после падения города!

-- Тейшарк пал, -- добавил, подняв голос, Сунгай. -- Залман пока еще стоит, но мы не знаем, выстоит ли. В стене Эль Хайрана брешь! -- проорал он, оглядываясь. Люди испуганно отпрянули. -- Одержимые захватили восточную цитадель!

-- На наших глазах погибали люди от рук одержимых, -- вполголоса сказал Острон. -- Вы не поверите пяти тысячам человек, которые пришли с юга?

Старейшина Хамал поднялся, побледнев; его руки дрожали.

-- Так это правда, -- выдохнул старик. -- Во имя шестерых богов, это правда!

***

В лагере царила суматоха: люди бегали, торопливо складывая шатры и нагружая верблюдов. Уцелевшие стражи Эль Хайрана стояли в ожидании, и только конники продолжали сновать туда и обратно, неусыпно неся охрану. Острон пошел следом за Халиком, а тот отыскал Муджаледа среди конников, махнул ему рукой; командир спешился, подбежал к слуге Мубаррада.

-- Это может быть не единственное племя, -- мрачно сказал ему Халик, сложив руки на груди. -- Кто знает, сколько еще идиотов не поверило услышанному. Я признаю твою правоту, Муджалед, так что мы будем действовать по твоему плану.

-- Каков план? -- спросил Острон, заглядывая Халику в лицо.

-- Мы разделимся, -- ответил вместо него Муджалед. -- В любом случае, пять тысяч человек -- это слишком много, чтобы в таком неподготовленном состоянии перемещаться по пустыне. Один оазис не прокормит сразу всех, но если мы разделимся и будем пробираться к реке маленькими отрядами, будет гораздо проще.

-- Это первая причина, -- кивнул здоровяк, -- а вторая, с этого момента -- отыскать замешкавшихся людей и поторопить их. К весне на юге Саида никого не должно быть. Я планирую начать атаку на Тейшарк в конце зимы, но на тот случай, если отвоевать город не получится...

Острон поежился.

-- Надеюсь, ты просто перестраховываешься, -- буркнул Муджалед. -- Я передам твои слова остальным, слуга Мубаррада. На отряды какой величины нам делиться?

-- Сам-то как думаешь, -- пробормотал Халик. -- Человек по сто, не больше. Острон и Сунгай пойдут со мной. Пока что мы должны беречь их, особенно Острона -- ему еще учиться и учиться... Муджалед. Для тебя у меня будет... особое задание.

-- Да?

-- Кто-то должен вернуться на стену Эль Хайрана, -- угрюмо пояснил он. -- Ведь там еще остались воины. Отправиться в Залман и узнать, как там обстоят дела, и принести вести генералу Ан-Найсабури.

-- Сколько людей мне взять с собой?

-- Бери всех, кто пожелает, -- тяжело сказал Халик. -- Да пребудет с тобой Мубаррад.

Командир коротко кивнул и пошел прочь. Халик обернулся, посмотрел на Острона, топтавшегося рядом.

-- Пойдем, -- сказал он. -- Как только Муджалед разделит отряд, мы тронемся в путь.

-- Халик, скажи, ты будешь учить меня?

Слуга Мубаррада усмехнулся в бороду.

-- Владению мечом -- да.

-- А... Дару?

-- Как я могу тебя научить тому, чего не умею сам, дурак? Я могу лишь рассказать тебе, как это делаю я, -- отозвался Халик. -- Но боюсь, тебе это не поможет.

-- Но ты ведь точно так же можешь... поселить пламя на клинке, -- Острон взмахнул рукой. -- Я сам не помню, но Сафир говорила мне, что мой ятаган полыхал.

-- Ты весь полыхал, как куст горады, -- буркнул великан, осторожно обходя сидевших на камнях людей. -- Когда я селю пламя на клинке, я открываю душу Мубарраду. Это... не так-то просто понять, а чтобы научиться этому... ну, у меня ушел десяток лет.

-- Что значит -- открыть душу?

-- Вот именно... и попробуй объясни тебе. Я... -- Халик задумался. -- Ну, для начала я выкидываю из головы все мысли, до единой. Все мое сознание сосредоточено на образе огня. И потом... эй, эй, только не пробуй это сделать прямо здесь!

-- А что?..

-- А если подожжешь что-нибудь? Нет, парень, -- замахал он руками, -- будь добр, тренировками занимайся подальше от людей. Пока не научишься контролировать свой Дар, это точно.

Острон улыбнулся и кивнул.

-- Извини, я дурак.

Тем временем они подошли к тому месту, где по-прежнему верхом на верблюде сидела Сафир; владелец животного, Абу, о чем-то разговаривал с дядей Мансуром.

-- Надеюсь, Сафир и дядя пойдут в нашем отряде? -- спросил Острон у Халика. Тот немедленно кивнул.

-- Конечно. Еще не хватало, чтобы ты беспокоился о них.

-- Где же мы встретимся с остальными отрядами?

-- В Ангуре, -- ответил Халик. -- Ты слышал когда-нибудь об этом городе?

-- Да, на базаре в прошлые годы, -- задумавшись, припомнил Острон. -- Это большое селение маарри на северном берегу Харрод, верно?

-- Его еще называют серединной жемчужиной, -- тот улыбнулся уголками губ. -- Это дивное место.

-- Как... Тейшарк?

-- Нет, нет. Тейшарк -- цитадель, а Ангур -- не крепость. Но, впрочем, я надеюсь, скоро ты увидишь все сам.

-- Скоро ли, -- пробормотал Острон.

***

Много лет назад, -- если верить словам дяди Мансура, -- здесь был большой оазис, в котором часто стояли лагерем племена, но с годами источник в его центре ослаб и почти иссяк, и отряд во главе с Халиком нашел только жалкие четыре пальмы посреди каменистой пустыни. Источник, впрочем, еще был в состоянии обеспечить их водой, так что лагерь было решено разбить здесь.

Вечерело; Острон наблюдал за тем, как Сунгай отпустил свою сову на разведку -- Хамсин была самым полезным существом в отряде, за ночь птица облетала окрестности на расстоянии пятнадцати-двадцати фарсангов вокруг лагеря. С тех пор, как стражи Тейшарка разделились на менее крупные отряды, прошло четыре дня. Люди рассеялись по пустыне. В отряде Халика было меньше воинов, чем в остальных: всего двадцать девять, если не считать совы.

Привычные звуки лагеря успокаивали Острона, придавали ему уверенности; всю свою жизнь он провел в окружении этих звуков, и они означали, что все в порядке. Негромкие разговоры людей, редкие вскрики верблюдов или ржанье лошадей, треск пламени в костре, чья-то игра на барбете -- все это сливалось в один убаюкивающий фон.

В последние дни у Халика было мало времени на то, чтобы учить Острона, и тот занимался в основном сам; подолгу выполнял упражнения с ятаганом чуть в сторонке от лагеря, сидел с закрытыми глазами, пытаясь определить, кто что делает. И сегодня Острон, поразмявшись с мечом, вернулся к юрте дяди Мансура, уселся на бурку, скрестив ноги, и зажмурился.

Море звуков окутало его. Блики света плясали на внутренней стороне век, давая знать, в какой стороне горит пламя, в какой стороне светит луна. Острон слышал дыхание задремавшего у костра дяди: тот наверняка сидит, сгорбившись, с позабытой погасшей трубкой в ладони, и тенью хадира закрывает его морщинистое смуглое лицо. Легкие шаги позволяют отследить перемещения Сафир: вот она выбралась из юрты, судя по приблизившемуся звуку дыхания, заглянула в лицо Острону, пошла к костру. Кто-то еще шел по песку, направляясь к их юрте, и Острон быстро угадал, кто это: шедший начал негромко мурлыкать себе под нос какую-то мелодию.

-- Абу Кабил, -- окликнул парень, не открывая глаз.

-- А, ты опять упражняешься. Скоро научишься видеть ушами, а?

-- Неплохо бы, -- пробормотал Острон. Абу приближался; он сосредоточился на очертаниях кузнеца в своем сознании, почти мог видеть, как тот шагает по песку своими привычными сандалиями -- и не холодно ему?.. Остановился совсем близко, руку протянешь -- и вот он, Абу.

-- А если я тебе подзатыльник отвешу, успеешь увернуться? -- с любопытством спросил кузнец. Острон вздохнул.

-- Иногда получается. Ну попробуй.

Тишина. Абу вроде бы стоял не шевелясь; Острон знал, что прежде чем нанести удар, он должен будет поднять руку, -- от этого совсем близко придет в движение воздух. Он ожидал этого движения, как всегда во время тренировок с Халиком, весь напрягся, готовый наклониться, чуть что.

Никакого движения не было, просто вдруг костяшки пальцев Абу легонько стукнули его по хадиру сзади. Острон от неожиданности открыл глаза. Сафир улыбалась, наблюдая за ними от костра; дядя Мансур действительно продолжал дремать.

-- Ну, все у тебя впереди, герой, -- рассмеялся Абу. -- А с огнем управляться ты уже научился?

-- Да если бы, -- уныло ответил Острон, поднимаясь и потягиваясь: ноги затекли, а он и не заметил. -- Я даже, в общем-то, не знаю, с чего начинать. Просто хотеть, чтобы появился огонь? Я могу до умопомрачения думать "огонь, приди", но ничего не случится.

-- Ну, -- Абу Кабил добродушно потер заросший подбородок, -- наверное, начинать надо с того, что однажды у тебя уже это получилось?

-- Да, но я не знаю, как!

-- Но ты же помнишь, что ты чувствовал в тот момент?

-- Отчаяние, -- буркнул Острон: эти воспоминания ему совсем не нравились.

-- Видимо, не только это, -- улыбнулся кузнец и направился к костру. Острон нехотя принялся перебирать в голове события той страшной ночи.

Он стоял, глядя в огонь, и вспоминал. Каким он был тогда слабым, беспомощным, обузой людям, окружающим его!.. Халик защищал его, даже Сафир прикрывала его, Адель спас его...

Перед глазами медленно оживали пугающие картины. Искаженные лица одержимых, иззубренные палаши, серые лохмотья. Лицо Аделя. Клинки, вонзающиеся в живую плоть.

-- Отчаяние было потом, -- тихо сказал Острон, переводя взгляд на свои руки. -- Сначала была ярость. Такая сильная, что она обжигала меня. Не давала дышать.

Абу Кабил и Сафир, о чем-то переговаривавшиеся у костра, на его слова обернулись; в этот самый миг на кончиках пальцев Острона полыхнули огоньки.

Мигнули и погасли; Острон поднял голову и ошалело уставился на них в ответ. Ассахан рассмеялся, сложив руки на груди.

***

Всю следующую неделю ни единого человека по пути им не повстречалось. Хамсин неизменно возвращалась по утрам, и Сунгай выслушивал ее безмолвный доклад, а потом качал головой: никого. Под конец недели Халик, до того ведший отряд строго на север, начал резко забирать к западу. Одним из первых это заметил дядя Мансур, о чем-то долго переговаривался со слугой Мубаррада; Острон тоже заметил, но не сразу. В этой части Саида их племя никогда не кочевало, и местность для него была незнакомая. Бесконечный серир, и ноги уставали идти по камушкам, а одна из двух лошадей, бывших в отряде, как-то потеряла подкову. Абу Кабилу пришлось демонстрировать чудеса своего искусства и перековать в подкову маленький котелок. Вокруг кузнеца в тот вечер собрался весь отряд, а он ругался и наконец заявил, что долго эта дрянь не протянет, но лучше так, чем ничего. Многие удивлялись, обнаружив, что Абу прихватил с собой из Тейшарка все свои инструменты, включая походную наковальню, но Острон только улыбнулся, узнав об этом.

В то утро отряд вышел в путь, повернувшись к солнцу спиной; Халик привычно шел впереди, и по его правую руку вышагивал Сунгай, на плече которого спала птица. Острон, подумав, нагнал их и пошел рядом.

-- Наше племя никогда не бывало в этих местах, -- сказал он Халику; слуга Мубаррада продолжал смотреть вперед, и его светло-коричневый бурнус еле заметно колыхался от ветерка. -- Ты знаешь здешний серир, Халик?

-- Конечно, -- отозвался тот. -- Я в свое время немало побродил по южной части Саида. Сунгай тоже знает окрестности.

-- Племя, из которого я родом, обычно кочевало от Ангура до Внутреннего моря, -- добавил джейфар. -- Я здесь еще мальчишкой ходил. Никак тебе интересно, какой дорогой мы пойдем?

-- Конечно, интересно. Что нас ждет впереди? Долго еще этот клятый серир будет тянуться?

-- Дня через два начнутся пески, -- покачал головой Халик. -- Там будет и следующий оазис. Бадхиб его название, если я ничего не забыл.

-- Все верно, наше племя там часто стояло лагерем.

-- А потом?

-- Потом мы будем идти на запад, пока не достигнем Вади-Шараф, -- сказал Сунгай и оглянулся. -- Думаю, ливня опасаться не следует. По Вади-Шараф можно будет легко добраться до берегов Харрод.

-- То есть, Вади-Шараф идет на север? -- сообразил Острон. -- И мы, получается, делаем крюк.

-- Можно, конечно, пойти прямиком, но путь напрямик лежит через развалины храма Шарры, -- буркнул великан. -- Не думаю, что стоит идти той дорогой.

-- Какой еще храм Шарры? Я никогда о нем не слышал.

-- Ну, храм это был или нет, никто не знает, -- джейфар пожал плечами. -- История этого места мне неизвестна. Только все эти руины называют Шаррой, так или иначе.

-- Через Шарру ходят только самые бесшабашные, -- добавил Халик и неодобрительно нахмурился, глянув на Острона. -- Ты, я вижу, совсем пришел в себя после Тейшарка. Может, нам стоит задержаться в оазисе Бадхиб подольше, чтобы у меня было время позаниматься с тобой, Острон.

-- Я буду рад, -- немедленно отозвался парень. -- Но не опасно ли надолго останавливаться?

-- Хамсин предупредит нас об опасности, -- ответил ему Сунгай и погладил спящую птицу по круглой голове. -- К тому же, я постоянно разговариваю с другими животными, которые находятся поблизости. Кстати, Острон, как с Даром у тебя? Ты уже научился вызывать огонь?

-- Иногда получается. Правда, совсем не так часто, как хотелось бы, -- Острон криво усмехнулся. -- В бою на меня пока полагаться особенно не стоит.

Халик и Сунгай переглянулись, но ничего ему на это не сказали. Какое-то время они шли молча; плавно ступали мозолистые ноги верблюдов, а два всадника, в дневное время вместо Хамсин бывшие разведчиками, по очереди уезжали вперед и то и дело возвращались. Как раз один из них, закутанный в бурнус ассахан по имени Фазлур, показался на горизонте; Острон, наблюдая за размеренной рысью лошади, вспомнил о Муджаледе, который с большим отрядом в пятьсот человек отправился назад, на юг. Почти всех лошадей они отдали ему. В отряде Муджаледа был и Замиль, один из двоих выживших после падения Тейшарка друзей Острона. Вернувшись из Хафиры, восемь молодых стражей были особенно близки; Острону было больно узнать, что остальные пятеро погибли в Тейшарке. Он ступал по левую сторону Халика и одними губами повторял их имена: Джалал, Гариб, Дакир, Зинат, Хатим. Они выжили в Хафире, чтобы навсегда остаться в восточной твердыне...

Помимо самого Острона и Замиля, был еще Басир. Ирония судьбы! Тот, кого в Хафире они почти похоронили, остался жив. Басир тоже шел с отрядом Халика, и Острон, оглянувшись, увидел, что однорукий китаб сидит на верблюде и пытается читать какую-то книгу, держа ее в сгибе локтя отрубленной руки. Конечно; людям немногое удалось спасти из погибшего города, и зачастую вынесенные вещи были не самыми нужными в трудном путешествии, а Басир тащил с собой мешок книжек. Бесполезные теперь книжки, которые любой другой, наверное, выкинул бы в первый же день; но Острон знал, что для Басира эти книжки -- все, что осталось от старого библиотекаря Фавваза.

Фазлур поравнялся с Халиком и Сунгаем, проехал мимо; почти сразу вперед устремился второй всадник, джейфар по имени Тахир. Этот был из отряда, с которым прибыл Сунгай, не из стражи Эль Хайрана, но по нему было видно, что в бою он стражам не уступит.

Остальные продолжали идти размеренным шагом привыкших к кочевью людей; Острон, задумавшись, обнаружил, что серир плавно, но неуклонно опускается. Склон был еле заметен, только все же идти было чуть легче.

-- К весне гонцы должны вернуться отовсюду, -- негромко произнес Сунгай, обращаясь к Халику. -- Даже из самых отдаленных сабаинов в горах Халла. Надеюсь, хоть малая часть услышавших весть окажется благоразумной.

-- К весне, -- буркнул себе под нос слуга Мубаррада. -- Если мы к весне не вернем себе Тейшарк, все будет очень серьезно. С такой огромной брешью стена Эль Хайрана окажется бесполезной, и придется отступать за Харрод.

-- Мне интересно, -- пробормотал джейфар, -- как люди жили в те времена, когда стены не было?

-- Это был век постоянной опасности. Нетрудно догадаться, что война не прекращалась.

-- А ты много знаешь об этом? -- спросил Острон, которого охватило любопытство.

-- Нет, -- ответил Халик. -- Не больше, чем остальные. По легенде, много веков назад племена постоянно воевали с одержимыми, которые приходили из гор Талла. Успех был переменный, иногда нас оттесняли к самому северу, а иногда наоборот, наши бойцы забирались далеко на юг. Все закончилось большой победой шести племен; одержимых загнали в Хафиру и даже дальше, в такие места, в каких никто из ныне живущих людей не бывал, и там Одаренные нанесли им сильный удар. После этого одержимые какое-то время вовсе не появлялись вне Талла, а племена возвели стену Эль Хайрана.

-- Да, у нас рассказывали такую легенду, -- припомнил Острон. -- Правда, если верить бабкам нашего племени, то Эль Масуди чуть ли не в одиночку туда дошел и всех перебил. Но Эль Масуди ведь у нари очень почитают.

-- Говорят, он был первым Одаренным нари? -- спросил Сунгай.

-- Нет, не первым, -- возразил Халик, смотревший на горизонт. -- Но самым сильным. Имена тех, что были до него, просто не сохранились.

Острон посмотрел на Халика. Слуга Мубаррада как будто тоже изменился после падения Тейшарка; Острону подумалось, что он стал меньше улыбаться. Конечно, это было естественно, но возможно, свою роль играла и огромная ответственность, которую Халик взвалил на свои широкие плечи. Раньше, еще в Тейшарке, Острон никогда не видел Халика таким серьезным.

Это было немного грустно.

День тянулся монотонно, а закончился внезапно, как и всегда в пустыне; солнце попросту нырнуло за горизонт, обогнав отряд, и лиловое небо опрокинулось на резко холодеющий Саид. Лагерь пришлось разбивать прямо на камнях, благо Тахир и Фазлур отыскали достаточно удобные скалы, за которыми можно было укрыться от поднявшегося дугура, ледяного осеннего ветра. Усталые люди ставили маленькие юрты из шкур животных, разжигали костры, а двое маарри, бывших в отряде, немедленно занялись поисками подходящего места для колодца. Искали они долго, пока наконец не выбрали ничем, с точки зрения Острона, не отличающийся от других клочок земли.

После скудного ужина Острон уселся рядом с Басиром, все еще читавшим свою книгу. Неверный свет маленького костерка плясал на ее желтых страницах. Книга была древняя, листы ее все обтрепались, и местами китабу приходилось долго напряженно вглядываться в текст, чтобы разобрать вязь.

-- Что ты думаешь сделать с этими книгами? -- спросил его Острон, заглядывая ему через плечо. Басир рассеянно поднял взгляд.

-- Сделать?..

-- Ну, ты же не будешь вечно их таскать за собой, -- пожал плечами нари. Взгляд Басира наконец стал осмысленным, и китаб повернул голову.

-- Лучшее, что я могу сделать -- это каким-нибудь образом переправить книги в горы Халла, -- сказал он. -- В одном из сабаинов далеко на севере есть очень большая библиотека, о которой господин Фавваз знает... знал. Я и сам о ней слышал, говорят, там хранится все, что было когда-либо написано китабами. ...Но сам я туда не пойду, не сейчас.

-- Отчего же?

Басир нахмурился.

-- Конечно, я однорукий калека, -- буркнул он. -- Но я долго думал об этом и решил, что и от меня может быть толк. Я не могу скрываться в безопасном месте, когда творится... такое.

Острон улыбнулся ему.

-- Ты храбрый, Басир, ты знаешь об этом?

-- А?..

-- Если бы у меня осталась только одна рука, и та левая, -- пояснил он, -- я бы уже давно испугался и сбежал. А ты хочешь стоять до последнего.

Басир смутился и опустил голову. Его уцелевшая левая кисть лежала на странице книги, отбрасывая тень.

-- А что за книги у тебя с собой? -- спросил Острон. -- В них случайно нет ничего про время, когда племена только начинали строить стену Эль Хайрана? Мы сегодня с Халиком разговаривали...

-- Нет, -- твердо сказал китаб, -- я ведь схватил первые попавшиеся под руку, а на моем столе лежали те, которые я переписывал... все они были очень древними, настолько древними, что в некоторых я даже не мог прочесть, что написано. Парочку я скопировал, не читая, -- он коротко рассмеялся. -- Текст в них был написан незнакомыми мне буквами, и я просто перерисовал их в точности.

-- Ну, а эта? Ты же читаешь ее?

-- Ага. В ней почти заумные философские рассуждения о человеческой душе, -- кивнул Басир. -- Читать-то я читаю, но не понимаю и половины. В ней много слов, которых я никогда в жизни не слышал: то ли люди перестали их использовать много лет назад, то ли автор их и вовсе выдумал.

-- И ты думаешь, такие книги могут еще пригодиться?

-- Конечно, могут. Ведь они же хранились в библиотеке Тейшарка с незапамятных времен! Я-то дурак, знаю, но вдруг какой-нибудь мудрец сможет их прочитать? Даже те, что написаны странными буквами?

Острон пожал плечами: он все никак не мог придумать, зачем читать настолько древние книги, даже если кто-нибудь и сумеет их прочесть.

Потом ему вспомнилось кое-что другое: всякими древностями интересовался Абу Кабил, быть может, он слышал и об основании стены Эль Хайрана? Отчего-то эта старая легенда вдруг заинтересовала его, и он сам не мог толком объяснить себе, зачем.

Подумав об Абу, Острон поднялся на ноги и пошел искать кузнеца. Его тюбетейка обнаружилась быстро и легко: Абу Кабил сидел на плоском камне у самого края лагеря и смотрел на пустыню, а рядом с ним уныло жевал жвачку Стремительный Ветер. Несмотря на холод, пронизывающий до костей, Абу только снизошел до того, чтобы набросить на плечи бурнус.

-- Ты никогда не мерзнешь? -- спросил Острон, усаживаясь рядом.

-- Настоящий кочевник не мерзнет и не потеет, -- важно отозвался кузнец.

-- Ты-то не кочевник.

-- Ну, неважно. На самом деле, я нечувствителен к холоду, -- Абу лукаво покосился на него.

Острон поправил собственный бурнус, -- о себе он никак не мог сказать того же, что и Абу, -- и уставился на луну.

-- Я тебя хотел спросить, -- начал он, -- ты ведь интересуешься историей, да?

-- В каком-то смысле, -- согласился кузнец. -- Никак нашего героя озадачивает то пророчество, о котором рассказывал старик Фавваз?

-- А? А ты откуда...

-- Догадаться проще простого, парень. К сожалению, я не могу тебе сказать больше, чем он. Если верить этому пророчеству, шестеро Одаренных из шести племен должны будут сразиться с темным богом в час, когда надежда почти угаснет, -- Абу Кабил смешно наморщил нос, -- и один из них, очевидно, ты, а второй -- тот кучерявый. Наверное, остальные четверо еще нам встретятся по пути.

-- ...Да, это тоже... интересная тема, -- вздохнул Острон, -- но я тебя хотел спросить кое о чем попроще.

-- М-м? Спрашивай, великий мудрец Абу Кабил ответит на твои вопросы. Хотя бы загадками, -- рассмеялся тот.

-- Ты много знаешь о том, что было, когда племена только строили стену Эль Хайрана? И до того? По легенде, шесть племен одержали большую победу над одержимыми, но...

-- Нет, -- перебил его Абу, нахмурившись. -- Не больше, чем все, Острон.

-- Ну вот, -- Острон надулся. -- Это даже не загадка. А Фавваз говорил, ты интересуешься очень древними событиями.

Кузнец какое-то время сидел молча и смотрел в сторону. Потом негромко сказал:

-- В одной книге я читал об Эльгазене, прародителе шести племен. О его распре с Суайдой, от которого произошли одержимые... по крайней мере, те, что приходят из недр Талла и говорят на своем языке. Соображаешь, насколько древние события имел в виду Фавваз? Нет, я ничего такого не знаю о той войне, герой. А Эльгазен и Суайда тебя вряд ли заинтересуют.

-- Это же старый миф, -- ответил Острон, которого неожиданная перемена в настроении Абу привела в замешательство. -- Его все знают. Эльгазена создали шесть богов и подарили ему шестерых сыновей, от которых потом произошли племена... а Суайду в пику им сотворил темный бог, слепил из грязи, и все его дети были безумцами.

-- Вот видишь, герой, -- рассмеялся Абу, серьезность с которого как ветром сдуло. -- Ты и сам все знаешь. Небось бабки тебе в детстве всю историю Саида рассказали.

-- Сказки мне рассказывали, -- фыркнул Острон. -- Как и всем детям. Тебе что, нет?

-- Отец предпочитал рассказывать про травы, -- возразил кузнец, разведя руками. -- А бабка моя померла еще до моего рождения. Ладно, герой, не пора ли нам идти спать?..

***

Дугур не унимался, ясно давая понять, что зима не за горами. Скоро станет совсем холодно, и по ночам будет невозможно спать, не завернувшись в теплую бурку. Острон искренне надеялся, что к тому времени их отряд доберется до Ангура.

Пока же они добрались только до обещанного Халиком оазиса Бадхиб. Оазис был большой, и Хамсин сообщила, что видела целых два источника в разных его концах. Одно озерцо с чистой, прозрачной водой отряд нашел сразу же; Халик не увидел ничего в том, чтобы встать в этом месте лагерем.

-- Останемся на два дня, -- зычным басом предупредил он, когда люди остановились. -- Нужно пополнить запасы пищи и немного отдохнуть.

Острон помог дяде Мансуру установить юрту и принялся собираться на охоту; так или иначе собирались все, кроме, может быть, Басира и самого слуги Мубаррада, даже Сафир.

-- И ты пойдешь? -- спросил ее Острон, увидев, что девушка натягивает тетиву на лук.

-- Хочу поразмяться, -- с легким вызовом ответила она и сверкнула на него глазами. -- Сумайя всегда говорила, что нельзя упускать возможность пострелять.

-- Ох уж эта Сумайя, -- еле слышно пробормотал Острон и поправил собственный лук, висевший у него на плече.

Чувствуя себя немного неуверенно из-за присутствия троих джейфаров, каждый из которых был наверняка лучшим охотником, чем он, Острон поначалу долго бесцельно шел через оазис. Красота этого островка зелени в безбрежном золоте пустыни по-зимнему увядала, было совсем не так много цветов, но это все-таки было приятное разнообразие после нескольких дней пути по сериру. Острон забылся, погрузившись в свои мысли; ноги сами отыскали полузаросшую тропку, которая вела, должно быть, ко второму источнику оазиса. Он думал о своем Даре, о том, что Мубаррад благоразумно позволил Дару проявиться только теперь; если бы Острон узнал, что он Одаренный, еще прошлой весной, когда все было хорошо и его племя кочевало себе по Саиду, он бы просто лопнул от гордости.

Теперь Острон понимал, что Дар -- это еще и большая ответственность. Он вспомнил Халика, шедшего во главе отряда; Халика, который раньше всегда беспечно улыбался, еще в Тейшарке имел привычку лениво валяться в подушках и курить свою трубку, а теперь на его заросшем бородой лице было строгое выражение, а на его плечах -- тяжелая ноша ответственности за тысячи жизней.

Острон смутно догадывался, что на его плечах лежит еще более тяжкий груз.

Тропинка действительно привела ко второму источнику оазиса, там она расширялась и разветвлялась, и Острон вспомнил наконец, для чего он тут ходит, прислушался.

Где-то совсем неподалеку он услышал легкий шорох, будто осторожный зверь пробирался через кусты к водоему. Острон бесшумно снял лук с плеча, тронулся с места. Мягкие кожаные сапоги ступали в траве. Один шаг, второй. Кажется, если выглянуть из-за этого куста, можно будет увидеть...

Острый наконечник стрелы уставился ему в переносицу.

-- Ты громко дышишь, нари.

Не осознавая, что делает, Острон машинально отпрянул; что-то ожгло плечи, и он передернул ими. Стрела резко опустилась, и небольшая фигурка отшатнулась в противоположную от него сторону, ломая ветви кустарника.

Кустарник загорелся. Острон недоуменно посмотрел себе под ноги и ойкнул: оказывается, он неосознанно вызвал пламя, которое и стекло с его плеч, поджигая все вокруг.

На его счастье, этот огонь потух почти моментально.

-- Т-ты что, несгораемый? -- уже куда менее уверенно спросила его фигура в светло-зеленом бурнусе. Острон покосился на ее лук, -- тетива уже была спущена, стрела спряталась в колчане, -- и пожал плечами.

-- А ты кто? -- сообразил он. Голос у нее был женский; двигалась она, впрочем, так, будто была опытным воином.

Девушка окончательно убрала лук и подняла руку к платку, закрывавшему ее лицо; ее пальцы ловко ухватились за край платка и стянули его.

-- Я Лейла, -- сказала она. -- Дочь Амир.

-- О-острон, сын Мавала, -- немного растерянно отозвался он.

-- Я видела, как отряд прибыл в оазис, -- продолжала Лейла, сделав шаг вперед. -- Двадцать девять человек, и таких разношерстных отрядов я еще не видела, клянусь, хотя разбойничьих шаек я навидалась немало! Отвечай, кто вы такие?

-- Мы стражи Эль Хайрана, -- послушно ответил Острон.

-- Конечно, так я тебе и поверила! -- ее светлые глаза чуть презрительно осмотрели его. -- Такого растяпу, как ты, ни за что бы не взяли в стражи Эль Хайрана.

-- Я Одаренный, -- обиделся он.

-- Ты?.. -- Лейла было расхохоталась, но потом явно вспомнила об огне, остатки которого еще тлели между травинками у его ног. -- Ладно. Будем считать, что я тебе поверила. И что же стражи Эль Хайрана делают так далеко от своей стены?

-- Для начала скажи, где твое племя?

-- Ха! Ты думаешь, все женщины путешествуют только со своим племенем?

-- То есть, ты здесь совсем одна, -- полувопросительно произнес Острон. Лейла свела бровки.

-- Не думай, будто я вас боюсь.

-- Нас и не нужно бояться, -- удивился он. -- А толпы одержимых ты тоже не боишься?

-- Одержимые? Так далеко на севере? -- она закусила губу, рассматривая его. -- Хотя если в стражу Эль Хайрана теперь берут таких, как ты, то и неудивительно.

Острон нахмурился: подобные намеки в его собственный адрес его не оскорбили, но было неприятно думать об остальных стражах, особенно павших в бою в Тейшарке: эти слова будто пытались очернить их память.

-- Пойдем со мной, -- угрюмо сказал он. -- Поговоришь с командиром моего отряда. Он расскажет тебе, что мы здесь делаем.

Лейла задумалась будто, потом кивнула.

-- Ладно, -- согласилась она. -- Веди. Только не вздумай что-нибудь выкинуть, а то быстро получишь стрелу в затылок!

Острон сердито пожал плечами, повернулся и пошел. Шагов девушки он не слышал, но оглядываться не собирался. Пойдет она или нет -- это ее проблемы, в конце концов.

В лагере почти никого не было, но Халик, как и прежде, сидел на ветхом коврике у костра. Рядом с ним расположился Абу Кабил, на плечах которого лежала наконец тяжелая бурка, хотя непохоже было, что кузнец хоть сколь-нибудь замерз.

-- Ага, -- протянул Абу, поднимая голову. -- Остальные охотники притащат по газели, а наш герой непременно умудрится найти вместо дичи красотку. Ты выловил ее в озере, Острон?

-- Это Лейла, дочь Амир, -- раздраженно ответил тот, обращаясь преимущественно к Халику. -- Она попыталась напасть на меня, когда я забрел в дальнюю часть оазиса. Она хочет знать, что мы здесь делаем.

Халик рассеянно опустил руку с трубкой, глянул на девушку. Та немного нервно переминалась на носочках, то и дело приподнимаясь: кажется, ее раздражало то, что Острон, которого она сочла дурнем и остолопом с первого взгляда, оказался выше нее почти на голову.

-- И ты здесь совсем одна? -- спросил слуга Мубаррада. Видимо, его взгляд оказался достаточно тяжелым: Острон ожидал очередного дерзкого ответа, но Лейла послушно сказала:

-- Да. Ты -- командир стражи Эль Хайрана?

-- Не совсем, -- буркнул тот, поднимаясь. -- Меня зовут Халик. Скажи, что ты здесь делаешь, Лейла? Ищешь приключений себе на голову?

-- В каком-то смысле, -- согласилась девушка и вскинула подбородок. -- Я путешествую одна. Пожалуй, можно сказать, что я исследовательница. Я собиралась исследовать храм Шарры.

-- Проще говоря, она воришка и шарится по руинам в надежде отыскать сокровища, -- смешливо заметил Абу Кабил из-за спины Халика. Лейла немедленно вспыхнула. Острон с любопытством посмотрел на нее. По ее головному убору было невозможно сказать, к какому племени она принадлежит; платок она завязала лихо, как не носят ни маарри, ни китабы, и из-под него рассыпались по плечам густые каштановые волосы.