Лиловый (II)

15,18 пк

— Господин Теодато, но ведь уже стемнело.

— Тем лучше. Лошадь уже оседлали?

— Да, но…

Теодато вздохнул, остановившись, и внимательно взглянул в смуглое лицо Нанги. Кажется, годы шли, а бездушный никак не менялся; сколько Тео помнил себя, Нанга всегда был бронзовым идолом, высоченный и худой. Некоторые знакомые полагали, что господин Дандоло чересчур многое позволяет своему слуге, но Нанга был тем, кто заботился о еще тогда сопливом мальчишке Тео, и теперь было бы даже как-то глупо слишком строго приказывать ему.

— Со мной все будет хорошо, Нанга, — мягко сказал Теодато. — Я не совсем беспомощный. И чего ты так трясешься? Как будто война началась!

— Но ведь вы сами сегодня видели этих инопланетян.

— Видел, и теперь точно знаю, что они не кусаются. К тому же, из дворца их не выпускают, а я совсем в другую сторону. Ну все, я пойду.

Бездушный не стал возражать, однако смотрел вслед господину с укоризной во взгляде; Теодато легко сбежал по ступенькам крыльца, во дворе с оседланной лошадью его ожидал один из конюхов.

— Чертова скотина, — буркнул Теодато, сунув ногу в стремя, — когда-нибудь я от тебя избавлюсь.

«И буду ездить на машине», — добавил он про себя. Жеребец сердито заржал и попытался вырвать уздечку из рук придерживавшего его бездушного, и Теодато пришлось с силой ударить животное по крупу хлыстом.

В Централе улицы сияли многочисленными огнями; копыта лошади звонко цокали по мостовой. В Тонгву наконец пришло лето, но лучше от этого погода определенно не стала, теперь днем царила невыносимая жара, от которой спастись было возможно только в каменных стенах, а ночью по-прежнему было чертовски холодно. Теодато пустил жеребца рысью и неловко поправлял тужурку, оглядываясь; в голове у него крутились разрозненные мысли. Богатые дома высились по обе стороны от него. Он смотрел вокруг и думал себе, «ведь все это построили руки бездушных». В чем-то Контарини (а вернее, написавшие его труд инопланетяне) был определенно прав. Общественное устройство на Тонгве далеко от идеала, хуже того, — все здесь как будто застыло. Сколько себя помнил Теодато, всегда все было одинаково. Богатые аристократические кланы владели всем: землями в самом городе и вокруг него, поместьями, усадьбами, заводами, фабриками. Но работали всюду бездушные, получая за свой труд сравнительно небольшую плату. Немудрено, что аристократов все устраивало, и потому полубезумные планы Кандиано просто обязаны были провалиться, потому что кто в здравом уме пойдет от добра добра искать? Что до бездушных, они настолько необразованны, что им тоже и в голову не придет менять свою жизнь: нужен кто-то, кто донес бы до них такую идею и повел их за собой.

При мысли об этом по спине у Теодато побежали мурашки. Если б Кандиано с самого начала обратился к бездушным вместо того, чтобы цацкаться с аристократами, все могло бы обернуться куда… страшнее.

Он беспрепятственно миновал границу Централа, и улица резко пошла вниз, становясь все уже и уже. Теодато примерно помнил дорогу; это его не беспокоило, но тут ему в голову вдруг пришло: и что, он вот так вот возьмет и завалится домой к чужим людям?.. А… черт побери, а если она уже не живет там? А если…

Но поворачивать назад он не собирался, и тем более твердо был намерен сдержать данное Белу слово. Теодато очевидно было, чего опасается угрюмый черноглазый кеттерлианец: у бездушных совсем иное отношение к инопланетянам, и если хоть одна живая душа догадается, что муж Нины оказался одним из них… вспоминая, какие были лица у Морвейна и его спутников, Тео принимался посмеиваться про себя. Они действительно такие, как о них говорил Гальбао: бесстрастные на вид, будто сами — машины, ни за что не покажут своих истинных чувств… но ему, Теодато, было так совершенно очевидно, что этот Уло (кажется, на самом деле его зовут Эохад Таггарт) заботится о своей женщине, даже любит ее, но самому ему неловко было просить незнакомого человека об услуге, и тогда Морвейн воспользовался своей дружбой с Тео, чтобы помочь. Они, кажется, обо всем условились заранее, так что здоровяк Каин сам отыскал Тео и привел его.

Тем сильней Тео хотелось исполнить просьбу этих людей, и он твердо решил, что приведет Нину к себе домой, будет делать вид, что она всего лишь служанка.

Вот он различил в сумерках знакомый уже домишко, на втором этаже которого, он знал, раньше жил Таггарт. В окне наверху тускло горел свет; подумав, Теодато спешился и завел лошадь в темный тупик, привязал ее к чахлому кусту, а сам осторожно направился к двери. Дверь была не заперта; кажется, семейство на первом этаже уже легло спать, и никто не вышел навстречу. Стараясь как можно меньше шуметь, он поднялся по крутой лестнице и постучал.

Открыли ему не сразу, и то сперва лишь образовалась узенькая щелочка, в которую выглянули настороженные черные глаза.

— Нина, — чрезвычайно обрадовался Теодато, сразу узнав ее. — Нина, не бойся. Ты помнишь меня?

— Г-господин Теодато? — щелочка немного приоткрылась. — Силы небесные, что вы тут делаете? В такой час?

— Может, пустишь меня? Если твои соседи снизу услышат…

Она распахнула дверь, и он шагнул внутрь. Нина была одета в сильно поношенное, но чистое платье, в комнате горела электрическая лампочка, а стол весь оказался завален каким-то тряпьем; кажется, женщина занята была рукодельем.

— Вы один? — спросила Нина; ее глаза блестели в сумраке. — Ведь вы рисковали, придя сюда, вы понимаете?

— Да, да, — отмахнулся Теодато и весь так и просиял: — Я видел твоего Уло, Нина.

Губы ее дрогнули, и она в невольном жесте прижала кулаки к груди, но сказать ничего не посмела будто.

— Это он просил меня отыскать тебя, — добавил Тео. — Он беспокоится о тебе. Ты можешь пойти со мной, у меня дома безопасно, все подумают, что ты просто служанка. Я обещал позаботиться о тебе, Нина.

— …Спасибо, господин Теодато, — совсем растерялась женщина. — Спасибо… он… во дворце? Да?

— Да, во дворце. Поговорить с ними с глазу на глаз непросто, — ухмыльнулся он, — но мне это удалось. Возможно, и впредь получится хоть изредка обмениваться с ним парой слов. Ну что, ты идешь?..

— С вашего позволения… мне лучше остаться тут, господин Теодато, — покачала она головой. — За мной наблюдают, я знаю. Будет очень подозрительно, если я вдруг переберусь в Централ…

— Но… — чуть растерялся Тео, не ожидавший такого поворота и встревожившийся от ее новостей.

— Все будет в порядке, — воскликнула Нина. — Я нашла работу, я теперь на текстильной фабрике… вам тоже следует поберечься, господин Теодато.

— Во всяком случае, я буду тебя навещать! — решительно возразил он. Женщина всплеснула руками.

— Не подвергайте себя такой опасности!

— Но я обещал! Ты думаешь, я оставлю одинокую женщину без помощи?

Она вздохнула и покачала головой.

— Хорошо, — согласилась она. — Только будьте очень осторожны, пожалуйста. Если удастся вам еще увидеть его — передайте, что у меня все в порядке… ах, неужели вы и вправду видели его!..

Теодато рассмеялся и самовольно опустился на шаткий стул.

— Честное слово, Нина, — сказал он. — Ведь ты знала, что он не из нас?

Она будто снова напугалась, но Тео примирительно поднял ладонь.

— Не бойся. Тот человек, который тогда приходил вместе со мной, — он тоже один из них. Я всех их видел сегодня утром. Я даже имел дело с одной из их машин!

Глаза Нины расширились.

— Я состязался с машиной, — не утерпел и похвастался он. Нина продолжала смотреть на него, и Теодато рассказал о своем соревновании с планшетом профессора Квинна, увлекся, в нем опять вспыхнули мечты. — Может, когда-нибудь все-таки нам позволят открыто общаться с ними, и тогда я-то непременно отправлюсь на их планету! У меня обязательно будет такая же штука, и…

— Господин Теодато, — мягко перебила его Нина, и только теперь он заметил, что на ее смуглом лице написано беспокойство. — Господин Теодато, разве вы не думаете о том, что нам никогда не позволят с ними общаться?

— П-почему это?

— Они — все то, что у нас считается злом, — грустно сказала женщина. — Всем нам с детства твердили, что человек — царь вселенной, что его душа — самое великое сокровище. Я знаю, вы аристократ, но наверняка и вам рассказывали сказки о том, как злые машины пытаются уничтожить отважного героя, а он их побеждает? И страшилки… об искусственных людях, которые притворяются настоящими.

— Конечно, — растерялся Теодато. — Но…

— Господин Теодато, — с нажимом повторила Нина. — Неужели вы не поняли? Их закрыли во дворце. Одна ошибка с их стороны — и их уничтожат.

— Погоди. Их не так-то просто уничтожить! С их-то технологиями, с их знаниями! Да если захотят, они сотрут нашу планету в порошок, наверняка Фальер этого боится!

— Они не боги! Они не такие, как мы, это правда, но их тоже можно убить!

— Нина, — воскликнул Тео, вскакивая с места. — Я думаю, ты преувеличиваешь… и, в конце концов, чем они могут так сильно напугать нас?

— Среди них есть искусственные люди, — безголосо произнесла она. — Пока это остается тайной, все должно быть хорошо… но если это станет известно… закованных они долго удерживать не смогут, я знаю. Если среди нас пойдут слухи о том, что Наследник во дворце держит искусственного человека, все здесь встанут на дыбы.

— Я думаю, Наследник тоже это понимает, — отозвался Теодато. — Даже если они сообщат ему, он не позволит разойтись такому слуху.

Нина покачала головой и бессильно опустилась на стул.

— Пожалуйста, господин Дандоло, — сказала она. — Если вы действительно можете общаться с ними, хотя бы иногда… передайте им, чтобы они ни за что не открывали правды.

Холодно блестел бесконечный ряд зеркал, уводящий вдаль. Под ногами кафельная плитка. В одном из зеркал он увидел свой собственный настороженный взгляд.

Что-то было неправильно; что-то было не так. Леарза стоял совершенно один в смутно знакомом ему месте, в легкие ему врывался вентилируемый мертвый воздух, и казалось, жизнь повсюду прекратилась. Все вокруг него было таким строгим и чистым, как в медицинской лаборатории, он один стоял возле раковины, на нем был измятый к чертям пиджак, волосы его все спутались, лоб блестел от пота.

Он поднял свои руки и вздрогнул: что-то темное перепачкало их, оставило пятна на расстегнутых рукавах рубашки, оно влажно стекало по пальцам и капало на белоснежный пол.

Кровь!

Решение было прямо перед ним. Он поспешно сунул кисти в раковину, и холодная вода тут же послушно полилась на них, но кровь так просто не уходила; Леарза лихорадочно пытался смыть ее, в то же время оглядываясь в поисках какого-то средства, но…

Кровь будто бы сочилась прямо из пор на коже: он смывал багровые пятна, но они проступали снова и снова.

Когда он опять вскинул голову, он перепуганно замер: в зеркале было видно, что за его спиной стоят невесть откуда взявшиеся люди. Их было бесконечно много, холодные чужие лица уходили в темноту бледными пятнами. Совершенно неподвижные; казалось, они вовсе не дышат, но все они молча смотрели на него.

Леарза обернулся, больно ударившись бедром о раковину. Они действительно стояли позади него. Первым был Каин, его светлые глаза смотрели на китаба в упор, руки безвольно обвисли; ни намека на привычную улыбку. Рядом с Каином, чуть подальше, стоял Беленос Морвейн. То же мертвое выражение, те же обвисшие руки, лед во взгляде. Еще дальше Леарза увидел смуглую женщину, которой он никогда не знал, но она казалась знакомой ему. Возле нее стоял Таггарт, за Таггартом — профессор Квинн, Гавин Малрудан, капитан Касвелин, Финн…

«Это сон», — вдруг пришло ему в голову.

Это сон.

Так проснись, идиот.

Это было похоже на прыжок с большой высоты; мертвая комната вдруг начала рушиться, распадаясь на мелкие осколки, Леарза зажмурился, вытянул руки, как человек, который вот-вот упадет…

И открыл глаза.

Он лежал навзничь в постели; над ним кружился белый потолок. Слышно стало легкий шелест шторы, колыхавшейся от сквозняка, и на мгновение ему даже померещилось, что он чует знакомый запах женских духов, но, когда он повернул голову, возле него никого не оказалось.

— Это было твое окончательное решение?

Леарза ответил не сразу. Он медленно сел в кровати, оглянулся. Комната, в которой он находился, была отлично ему знакома: это была спальня в Дан Уладе. На полу лежал пушистый ковер со сложным мелким узором, мебель сделана из темного дерева, у противоположной стены — старинный трельяж, за которым она иногда сидела по утрам, расчесывая свои длинные вьющиеся волосы…

На этот раз на стуле с гнутыми ножками устроился другой человек. Он был худощав и невысок ростом, лицо его узкое и длинное, с ломкими, даже хрупкими чертами. Глаза настолько светло-карие, что казались желтыми.

— Я ничего еще не решил, — сказал ему Леарза. — И почему я должен?

Потому что от твоего решения зависят другие люди. От всякого важного решения зависят жизни.

Он опустил голову, положив кончики пальцев себе на виски. Темнота в уголках глаз; никуда не деться от нее.

— Все они зависят от твоего решения, — добавил Эль Кинди. — Что ты предпримешь?

— Я должен помочь им, — ответил Леарза. — На мой век хватило смертей. Люди, близкие мне, погибли. Я не хочу, чтобы здесь произошло что-то плохое…Но я не верю тому, что мне говорили.

Думаешь, они все лгут тебе?

— Они всегда лгали. С самого начала они скрывали от меня свои подозрения насчет меня самого. Потом они подослали Финна. Наконец они пригласили меня сюда, но не сказали истинной причины, по которой я нужен им здесь. Они лгали не только мне, но и этим людям, открыто предложившим им контакт, они предпочли проигнорировать предложение и исподтишка наблюдали, выжидая, когда случится беда. С чего бы мне доверять им?

Правильно, — тихий смех. — Никому не доверяй.

— И тебе в особенности, — зло возразил Леарза. — …Если я кому и могу верить, так это ему. Он такой же, как я. Он знает.

У него глаза, как у тебя.

— Глупец, — сухо сказал Эль Кинди. — Ты ничего не понимаешь. Ступай! Поговори с ним, он ждет тебя!

…Провал.

Он резко вскинулся, хватая ртом воздух. В первые мгновения ему казалось, что он опять в невесомости, и тело его неощутимо, но вот острая боль в затекшем запястье дала знать о себе, и Леарза немного пришел в себя.

Огляделся с осторожностью.

Это уже не было похоже на сон, хотя поначалу все выглядело нереальным. Он находился в смутно знакомом помещении, совершенно один. Судя по тусклому розоватому свету, падающему на паркетный пол, только светало.

Анвин; он был по-прежнему на Анвине.

Время здесь шло медленно и осторожно. Конференции проводились едва ли не каждый день; казалось, Фальер сам горит желанием во все посвятить представителей другой цивилизации, однако Малрудан продолжал хмуриться, и профессор Квинн при всем своем обычном благодушии неоднократно повторял, оставаясь со своей командой, что от них многое скрывают. Прошло добрых две недели по местному времени; невыносимо долгие, тяжелые дни. Обмен не прекращался. Профессор позавчера демонстрировал трехмерные схемы космических кораблей Кеттерле; присутствовавшие на конференции Традонико и его люди следили за пояснениями с таким видом, будто хотели запомнить каждое слово. Принесенная профессором действующая модель антигравитационной установки, кажется, произвела на них особенно сильное впечатление, и Квинну даже пришлось очень подробно объяснить им насчет эффекта Казимира.

Сегодня состоится следующая конференция, на которой опять очередь кеттерлианцев раскрывать свои тайны. Леарза не знал, что планирует профессор Квинн; в последние дни он под предлогом того, что ему нужно срочно учить язык, почти не объявлялся на вечерних собраниях команды Кеттерле.

Язык действительно был чертовски необходим ему. Леарза чувствовал себя немного ущербным из-за этого: все присутствующие здесь могли общаться без барьеров, и только ему непременно требовался переводчик, третья сторона в разговоре — а переводчик мог быть лишь одним из кеттерлианцев. Потому он допоздна засиживался со словарем и грамматическим справочником, и к концу второй недели усилия его вознаградились: он обнаружил, что в состоянии понимать короткие и простые фразы.

Он сидел теперь в постели и тер лицо ладонями, пытаясь прийти в себя после сна. Он привык уже, не то слово; сейчас подобные сны мало пугали его, хотя всякий раз заставляли судорожно раскладывать виденное по полочкам, пытаясь понять, что все это означает. Приснившиеся ему мертвые лица знакомых людей так и стояли перед глазами. Леарза мог предположить, что от какого-то из его решений действительно зависят их судьбы, но не верил, что в достаточной степени. Логически рассуждая (как любил эту фразу Исан!..), от всякого решения, даже самого ничтожного, зависят другие люди. Любой поступок — это еще один шаг вперед, воплощение ли предначертанного или изменение грядущего.

Что до слов Эль Кинди и темного бога… ну, к ним Леарза тоже привык. Иногда они говорили дельные вещи. Иногда они соглашались друг с другом, иногда нет.

— Вот пойду и поговорю, — буркнул Леарза, припомнив последнюю фразу Одаренного. — Теперь, мне кажется, мне даже может хватить словарного запаса.

Утро между тем медленно вступало в свои права; ночной холод быстро уходил, уступая место степной жаре. Леарза уже привел себя в порядок и был готов, когда за ним зашел Финн Богарт, чередовавшийся с Каином в должности переводчика.

— Сегодня важный день, — сообщил Финн. — Тебя вчера опять не было, а профессор между тем решил, что пора изложить теорию массового бессознательного Катар.

— Правда, — без выражения отозвался Леарза; они вдвоем вышли в длинный коридор и направились к ведшей на нижний этаж лестнице. Там, внизу, располагался большой холл, в котором обычно и устраивались конференции.

— Многое зависит от того, как примут эту теорию анвиниты.

— Скажи, Финн, — не удержался Леарза, — а профессор уже установил… откуда исходит опасность? Где их темный бог, в чем он?

— Ты это услышишь от него лично через несколько минут.

Леарза нахмурился, но больше ничего не сказал, и они в молчании вошли в зал, в котором уже собирались другие люди. Сам Фальер был на месте (он почти всегда приходил первым) и приветствовал их, как приветствовал всех. Теперь Леарза знал о нем достаточно, успел привыкнуть к этому лицу, и огромный лоб анвинита перестал так бросаться в глаза. Марино Фальеру было тридцать четыре года; он был старшим сыном предыдущего Наследника, мать его ушла из жизни во время своих третьих неудачных родов, отец намного ее не пережил и умер от сердечной болезни. Двое сыновей, Марино и Алехандро, остались одни в целом свете, старшему тогда едва исполнилось семнадцать. Кажется, братья между собою близки не были: Леарзе уже было известно и то, что несколько лет назад Алехандро поднял мятеж и едва не захватил власть в Тонгве, но Марино одолел его. Поняв, что его бунт не удался, Алехандро пустил пулю себе в лоб. Это полностью лишило Марино семьи; оттого, может быть, Леарза еще больше чувствовал свое сходство с этим человеком.

Зал был практически полон. Финн грузно опустился на место рядом с Леарзой, а китаб принялся оглядываться. Многих здесь он уже знал, если и не по именам, то лица выучил: в первом ряду, как обычно, устроились советники, в их числе и старик Зено, и нервный Традонико (Леарза чувствовал, что космонавт все еще побаивается инопланетян), и носатый Тегаллиано, который доселе не произнес и двух слов в присутствии гостей. Приметил Леарза и живчика Дандоло, появлявшегося практически на каждой сессии и всякий раз вертевшегося с таким видом, будто сидит на угольях. Вычислитель отчего-то был ему симпатичен, хотя, за исключением памятного состязания с планшетом профессора, напрямую в конференциях больше не участвовал.

С некоторых пор на собраниях начал появляться новый человек, чье лицо привлекло его: высокий и смуглый, с неизменно мрачным лицом, этот детина обычно бесшумно возникал в тени дальнего угла и стоял там, не сводя угрюмого взгляда с кеттерлианцев. Он настолько сильно отличался от остальных анвинитов, что не мог не обратить на себя внимания Леарзы: у него были совсем иные черты лица, кожа другого оттенка. Присутствовавшие обычно делали вид, что этого человека просто не существует в природе.

После обычных приветствий профессор Квинн наконец взял слово; китаб обернулся к нему и внимательно слушал на этот раз, стараясь улавливать не только перевод Финна, но и оригинальную речь на анвинитском языке.

— До сегодняшнего дня мы в основном делились лишь достижениями нашей культуры, — произнес профессор, оглаживая свою бороду. — Но, как мне видится, настал час поделиться с вами, друзья, и нашим опытом общения с другими цивилизациями. Все уже знают, что присутствующий здесь Леарза — единственный выживший обитатель Руоса, и господин Фальер задавал мне вопросы по этому поводу. Пришло время осветить эту проблему…

Профессор был крайне деликатен в выборе слов; Леарза сполна оценил это. В очень обтекаемых выражениях он упомянул о событиях катарианского раскола, о том, что долгое время считалось, будто никто из сторонников Тирнан Огга не выжил; наконец нить его повествования дошла до Норна, о котором Леарза знал уже вполне достаточно. Профессор беспристрастно сообщил о произошедшем на планете, и слова его были сопровождены видеозаписями, которые сам Леарза видел впервые. На первой же видеозаписи показаны были молодые лица астронавтов Кеттерле, очевидным образом готовившихся к первой встрече с норнитами; комментатор сообщал о важном историческом событии, о…

Под конец записи Леарза отвернулся, не в силах дальше смотреть на это.

Профессор рассказал анвинитам о Ятинге; своим обычным ровным голосом говорил о том, как погибла эта планета. Не обошел он стороной и Венкатеш, о котором Леарза до сих пор знал меньше всего, и наконец подробно объяснил произошедшее на Руосе.

— Как вы видите, у нас есть уже некоторый опыт, — подвел итог профессор Квинн. Собравшиеся в зале анвиниты молчали. — Разумеется, такие трагические события не могли навести нас на определенные мысли. Я лично был участником трех из четырех экспедиций и своими глазами видел, как гибнут целые планеты; возникшая у наших ученых теория о причинах происходящего в научных кругах Кеттерле носит название теории массового бессознательного Катар. Я сейчас должен объяснить вам ее суть, друзья, поскольку она является одной из причин, по которой мы не желали сразу идти на открытый контакт.

Дальнейшее Леарзе было уже известно. Он наблюдал за Фальером все время, пока профессор подробно объяснял свою теорию; выражение Наследника все это время будто никак не изменилось, и Леарза уверился в том, что Фальер все знает. Возможно, Фальер знает даже больше, чем он сам.

Как бы то ни было, сообщать об этом вслух Наследник точно не собирался. Он внимательно выслушал профессора и лишь потом задал один-единственный, вполне ожидаемый вопрос:

— Скажите же, господин Квинн: теперь, когда вы уже довольно близко знакомы с цивилизацией нашей планеты, как вы оцениваете наше положение в терминах вашей теории? Если существует некая опасность, о которой вы столь подробно говорили, — где она кроется?

Профессор, — Леарза был уверен, — с самого начала был готов отвечать и потому без промедления взял слово.

— Как вы могли догадаться, господин Фальер, мы полагаем, что развитие вашей культуры еще не дошло до критической точки. Массовое бессознательное на Анвине, вне всякого сомнения, уже существует, но оно не направлено в какую-то единую точку, а это невообразимо хорошо. Однако я считаю, что любой конфликт на планете способен теперь привести к взрыву. В первую очередь опасность может крыться в противостоянии между аристократическими кругами и рабочим населением планеты.

Фальер помолчал.

— Вы имеете в виду бездушных, — наконец сказал он. — Что ж, это очевидное решение. Я весьма благодарен вам за то, что вы поделились с нами своими соображениями, господин Квинн. Однако, думаю, вы понимаете, что сложившуюся ситуацию невозможно изменить в один день.

— О да, разумеется.

— Тем не менее я надеюсь, что сотрудничество с вами принесет свои плоды…

Он не верит профессору.

Леарза вздрогнул и, не удержавшись, оглянулся; разумеется, услышанная им реплика не могла принадлежать никому из присутствовавших здесь людей. И никто, кроме него, не заметил этого голоса… он силой воли успокоил пробежавшийся по жилам холодок и подумал про себя: «не мог бы ты заткнуться, пожалуйста, я знаю».

Я на всякий случай, дерзко ответил голос.

А то догадливостью ты не отличаешься.

Конференция была вскоре закончена; анвиниты покидали зал, явно потрясенные услышанным, и даже почти не переговаривались между собою, да и кеттерлианские гости смотрели настороженно: не были уверены, что их послание достигло цели. Леарза видел, как Фальер приблизился к смуглому незнакомцу и вместе с ним вышел. Профессор между тем сделал знак, предлагая своим спутникам следовать; ясное дело, что необходимо было обсудить положение, однако Леарза на этот раз почти искусно замешкался, пропустив разведчиков вперед себя, и скользнул угрем в толпу.

Если Богарт и видел, то не предпринял попытки его остановить.

Тяжелая деревянная дверь была знакома китабу: он уже несколько раз бывал в этой части здания и знал, что за дверью скрывается библиотека, в которой часто проводит время Наследник. Не совсем уверенный, он все же решительно открыл дверь и шагнул внутрь.

Мягкий желтый свет заливал собой длинный стол, заваленный книгами. Поначалу Леарзе показалось, что он просчитался и в библиотеке никого нет; однако, сделав еще несколько шагов, он обнаружил, что в другом конце помещения действительно стоит Наследник, напротив него — смуглый незнакомец. Они услышали шаги и обернулись к вошедшему.

— Господин Леарза, — окликнул его Фальер; выражение его лица неуловимо изменилось, на тонких губах мелькнула вежливая улыбка. — Вы хотели поговорить?…С вами нет переводчика.

— Я справлюсь без него, — отозвался Леарза, с облегчением обнаруживший, что действительно может понимать анвинитскую речь. — Только, пожалуйста, говорите медленно. И мне придется использовать словарь, — он рассеянно взмахнул планшетом, который держал в руке. Черный взгляд второго анвинита настороженно проследил за его движением.

— Верно, господам с Кеттерле еще многое предстоит открыть нам, — заметил Наследник, — например, то, каким образом все они столь быстро изучили наш язык. Вам, я вижу, он дается хорошо, но все же не настолько.

— Это их технологии, — осторожно сказал Леарза, подсмотрев краем глаза в планшет. — Я действительно родом с другой планеты.

— Это чрезвычайно интересует меня. Правда ли то, что рассказывал сегодня господин Квинн?

Леарза скривился.

— Квинн был одним из тех, кто создал эту теорию. На моей планете она подтвердилась. Они десять лет наблюдали за нами. За тем, как все медленно разрушается. Они знали, что происходит, и молча смотрели. Наши люди сходили с ума, — ему пришлось опять заглядывать в словарь, — убивали друг друга. Планета замедляла вращение. Гравитация становилась все слабее. Солнце перестало всходить. Атмосфера начала улетучиваться в космос… они все наблюдали, и только когда стало уже очевидно, что вот-вот все закончится, они покинули нашу планету. Они не планировали спасать меня. Я выжил только благодаря жалости одного из них. И то его хотели наказать за мое спасение.

Фальер молчал, но выражение его лица было очень серьезным в те моменты; Леарза стоял, не замечая и сам того, насколько нервничает, вертел в руках планшет и смотрел в лицо Наследнику.

— Очевидно, — наконец медленно произнес Фальер, — наблюдать они собирались и за нами.

— Да.

— Ясно. — Наследник нахмурился, потом будто вспомнил о чем-то. — А, да; это Мераз. Он — из закованных, господин Леарза. Я полагаю, вам уже рассказали о них?

— …Да, я знаю, — немного растерялся тот и перевел взгляд на смуглого мужчину. Мераз смотрел в ответ с прежней угрюмостью.

— Что же, вижу, между нами… установилось некое соглашение, — сказал Фальер. — Это не может не радовать меня. Сперва, признаться, я счел, что ваша точка зрения полностью зависит от мнения господина Квинна и других его спутников.

— Это не так, — вскинулся Леарза. — Я стремлюсь составить собственное мнение, эти люди мне не указ.

Дураки учатся на собственных ошибках.

«Заткнись!»

— Это хорошо, — не заметив секундного замешательства руосца, произнес Наследник. — В таком случае, я хотел бы этому… поспособствовать. Между мною и господином Квинном существует договор, по которому они остаются в пределах этого здания и не покидают его; однако вы… вам я предлагаю взглянуть на нашу планету своими глазами. Господин Тегаллиано будет сопровождать вас, господин Леарза. Вы можете завтра же вечером совершить… экскурсию по городу.

Богато обставленная большая комната была погружена в сумрак; за окном хлестал дождь. В воздухе медленно поднимались, свиваясь, нити сигаретного дыма, и куривший Таггарт развалился на стуле, который для чего-то вытащил в середину, поставив на пушистый ковер, позади него, скрестив ноги, прямо на полу уселся Каин, а Бел Морвейн стоял у окна и смотрел на мутные быстро изменяющиеся разводы.

Совещание у профессора в этот раз было коротким, и никто и словом не обмолвился об отсутствовавшем руосце, как будто до него им не было дела. Профессора действительно беспокоили другие вещи; капитан Касвелин сообщил, что со станции пришла весть: внезапно вышел из строя один из линейных двигателей, который сейчас как раз чинят. К тому же, всем им было очевидно то, что ни Фальер, ни большинство присутствовавших анвинитов не поверили им. С другой стороны, теперь загадка труда Контарини может быть раскрыта, а это, скорее всего, разозлит их: ведь кеттерлианцы таким образом пытались вмешаться в их дела без их на то согласия.

Трое разведчиков, покинув комнату профессора, молчали и все выглядели угрюмыми. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь звуками дождя; лицо Таггарта напоминало гипсовую маску, Каин нахохлился и опустил голову, а Морвейн отвернулся к окну.

Совершенно неожиданно младший длинно витиевато выругался; ни Таггарт, ни Морвейн даже не оглянулись на него при этом.

— Тебе не обидно, Бел? — потом спросил Каин, скривясь. — Ты ему жизнь спас.

— Мне все равно, — призрачным тоном отозвался Морвейн. — Он меня не просил и потому ничем мне не обязан.

Таггарт выпустил ровное кольцо дыма, уронил руку с электронной сигаретой на колено.

— Сдается мне, Лекс серьезно ошибся, включив его в состав миссии. Хотя, может быть, Лекс просто пытался получить от него хоть какую-то пользу.

— Больше вреда от него! — почти рявкнул Каин. — Если этот ублюдок попытается все изгадить, я своими руками башку ему сверну!

— Должно быть, Лекс счел, что вред от него будет все же меньший, нежели польза, — возразил Таггарт. Они опять замолчали; только андроид беззвучно шевелил губами, продолжая ругаться.

— Еще и Дандоло ведет себя, как идиот, — мрачно добавил Морвейн, — слишком уж он беспечен. Любой дурак может понять, глядя на него, что он хочет о чем-то с нами поговорить.

— Конечно, мы так и не ответили ни на один из его вопросов, — хмыкнул Таггарт, — и никто не даст ему даже в руках подержать планшет, не говоря уж о более сложной технике.

— Тем очевиднее, что мы должны избегать контакта. Черт бы его побрал, — неожиданно выругался Беленос, — вы только посмотрите на него.

— А?..

Таггарт соскользнул со стула и подошел; ливень делал все расплывчатым и размытым, но все-таки видно было, что с другой стороны площади, неловко прижимаясь к стене одного из зданий, стоит промокший насквозь человек. Узнать в нем молодого вычислителя не составляло труда; Дандоло с отчаянной надеждой продолжал всматриваться в окна дворца.

— Отойдем, — буркнул Таггарт. — Он казался мне смышленее.

Тегаллиано был молчаливый человек и, как ни крути, ему не нравился; что-то было отталкивающее в этом обрюзгшем лице, несмотря на его вежливое выражение. На вид Леарза дал бы ему что-то между сорока и пятьюдесятью годами. Жесткие короткие волосы его курчавились и были неразборчивого пепельно-серого оттенка, как будто бы наполовину уже поседевшие; под изборожденным морщинами лбом внимательно смотрели умные глаза. Глаза выдавали его, пожалуй; не видя его взгляда, можно было бы решить, что это уставший и отупевший от рутины человек.

— У господина Зено сегодня званый вечер, — явно стараясь говорить простыми фразами, сообщил Тегаллиано руосцу. — Если желаете, мы можем отправиться туда. Там будут представители всех влиятельных кланов города.

— Это можно для начала, — отозвался Леарза, который в самом деле не уверен был, что именно он хочет посмотреть; и хочет ли он это делать в обществе Тегаллиано.

Особого выбора у него, впрочем, не было. Они вдвоем вышли на улицу, где все мокро было после шедшего почти сутки дождя; какой-то человек в простой одежде придерживал двух лошадей. Лошади! Леарза обнаружил, что почти что с удовольствием устраивается в седле животного.

— Ведь у вас достаточно развиты технологии для того, чтобы перемещаться с помощью машин, господин Тегаллиано, — тем не менее осторожно заметил он.

— Верно, но машины используются только в крайних случаях, — был ответ. — Мы неукоснительно следуем заветам Тирнан Огга. Бездушный автомобиль — это удобно, но лошадь — живое существо.

— На моей планете тоже в основном ездили верхом, — сообщил Леарза.

У советника Зено оказался большой, поистине роскошный особняк; Леарза не без любопытства рассматривал длинное трехэтажное здание, почти все окна которого были озарены неярким светом. Во дворе гостей уже ожидали конюхи, принявшие животных, а внутри прибывших встретил сам хозяин.

Реньеро Зено очевидным образом ожидал их появления и ничуть не был удивлен. Он одет был в черный богатый фрак, и темная одежда только подчеркивала белизну его седых волос; он протянул в приветствии руку Тегаллиано, но Леарза отчего-то предпочел коротко поклониться, как это принято было у него на родине.

Никто из анвинитов на это возражать не стал, и Зено, галантно улыбнувшись, неловко повторил жест своего необычного гостя.

Сияние главного зала буквально ослепило Леарзу: столько здесь было пышных нарядов, высоких причесок, сотни свечей горели в канделябрах, и приглушенно звучала мягкая музыка. Появление самого руосца также привело зал в сильное оживление, когда господин Зено громко объявил о нем, публика умолкла, и десятки глаз уставились на них. Леарза почувствовал себя немного неуютно; он никого не знал здесь, он был чужак, едва понимающий их язык, не говоря уж о их обычаях. Все же он церемонно склонил голову, не уверенный до конца, что они правильно оценят это, а когда поднял взгляд снова, почувствовал резкое облегчение, потому что вдруг заметил знакомое лицо. У дальней стены, между двумя молоденькими женщинами, стоял Дандоло, угловатые черты которого Леарза запомнил с первой встречи.

Просто так броситься к нему было бы, конечно, нельзя, и потому Леарза сделал вид, что не заметил его. К тому же, в этот момент к Леарзе обратился хозяин дома, и пришлось очень внимательно слушать.

— Господин Леарза с трудом еще понимает наш язык, — выручил его Тегаллиано, — прошу вас говорить помедленнее, господин Зено.

Разумеется, Зено желал знать, что бы хотелось увидеть драгоценному гостю; возможно, его интересует ежедневная жизнь обитателей Централа? Знаком ли он с искусством театра, существовали ли подобные занятия на его погибшей родине?.. Леарза, продираясь сквозь дебри языка, вынужден был кое-как отвечать. Тут он краем глаза отметил, что Дандоло распрощался со своими спутницами и стоит совершенно один в тени тяжелого гобелена, за которым открывается арка в соседнее помещение; черные глаза живчика определенно следили за руосцем. Утомительный разговор продолжался; наконец Леарза нашел хитрый выход из положения, заявив, что не желает привлекать к себе столь много внимания, потому, пожалуйста, пусть уважаемые господа проводят время в свое удовольствие, а он бы не отказался понаблюдать пока что со стороны. Зено и Тегаллиано переглянулись, однако возражать ему никто не стал, и старика советника почти сразу увлекли в сторону какие-то знакомые, а Тегаллиано отправился промочить горло.

Леарза остался один. Он медленно, осторожно шел через огромную залу, периодически люди заговаривали с ним; он вынужден был отвечать, время от времени даже останавливаться. Наконец цель его длинного пути оказалась перед ним, Дандоло по-прежнему стоял на том же месте, когда Леарза приблизился к нему, молчаливо нырнул в полумрак арки. Леарза последовал за ним.

— Еще немного, — услышал он шепот. — В такой толчее наше отсутствие заметят не сразу.

Он послушался; живчик провел его по длинному коридору, наконец будто отыскал то, что хотел, и уверенно открыл резную дверь. Они оказались в небольшой комнате, заставленной книжными шкафами; чужие голоса отдаленно доносились до них, но Леарза был уверен, что здесь никто им не помешает. Уже потом только он озадачился подобной таинственности, но в любом случае удивляться было поздно.

— И как только они выпустили вас, — негромко произнес Дандоло; во всем его существе сквозило теперь нетерпеливое волнение, он не мог постоять спокойно и принялся ходить по кабинету, хрустя пальцами. — …А! Вы плохо понимаете наш язык?

— Достаточно, — сдержанно ответил Леарза и извлек из-под полы пиджака планшет; глаза живчика так загорелись при этом, что Леарза едва не рассмеялся. — Со словарем я справлюсь. Господин Фальер разрешил мне перемещаться по городу в сопровождении этого Тегаллиано. Он — управляющий, я правильно понял?

— Да, и он мерзкий тип, предупреждаю вас, — решительно сказал Дандоло, заставив себя оторвать взгляд от планшета. — Будьте осторожны с ним. И особенно с этой вещью. Вам разрешили осмотреть кварталы бездушных?

— …Я так понимаю, — чуть растерялся Леарза, — мне не запрещали этого, во всяком случае.

— Старайтесь, чтобы они не видели ее, — нахмурился Дандоло. — Ведь вы правда с другой планеты? Не из них?

— Нет, хотя я уже два с лишним года провел среди них.

— И на вашей родине все было… как у нас?

— Конечно, нет. У нас все было по-другому. — Леарза заглянул в планшет. — Наш народ утратил память о Тирнан Огге и его учении, хотя все равно мы шли по этому же пути. Среди нас были Одаренные: люди с талантами, но не такими, как ваши.

Глаза живчика забавно зажглись.

— И как? — спросил он. — Как вам… жить среди них? Пользоваться их технологиями?

На этот раз Леарза не выдержал и рассмеялся; восторженность Дандоло была ему хорошо понятна.

— Я привык, — потом сказал китаб. Догадавшись, протянул планшет. — Посмотрите.

Дандоло принял плоскую машинку, как величайшую драгоценность; от прикосновения экран ее вспыхнул, и живчик едва не выронил ее, потом уж осторожно попробовал провести по экрану пальцем.

— Вы знаете, как она работает?

— Да, я даже как-то разбирал ее, — улыбнулся Леарза, наблюдая за ним. — Я бы подарил ее вам, но второй мне сейчас, боюсь, не добыть.

Лицо Дандоло немного омрачилось, и он бережно вернул планшет владельцу.

— И я бы все равно отказался, хотя спасибо вам за доброту, — сказал он. — Но мне владеть такой вещью опасно.

— Если они и вредят душе, то я не заметил, — осторожно заметил Леарза. Дандоло фыркнул:

— Души мне не жаль, но меня и так подозревают. В последнее время я просто вынужден был вести себя, как идиот. Ваше появление все меняет… Леарза, прошу вас, передайте остальным, чтобы они ни в коем случае не упоминали об искусственных людях.

— …А откуда вы знаете, что среди них есть искусственные люди? — удивился Леарза.

— Долго рассказывать, — отмахнулся живчик. — Главное, передайте… это не пойдет вам на пользу, если они узнают. Искусственные люди — то, чего больше всего боятся здесь. С вашими машинами они могут примириться, пусть на короткий срок, но искусственного человека тут не потерпят…

Леарза промолчал. Теперь, когда собеседник его не улыбался и вовсе нахмурил брови, видно стало, что ему все-таки не двадцать лет; вокруг его черных глаз собрались тоненькие морщинки, а черты лица явно уже обрели взрослую жесткость.

Потом выражение Дандоло опять сменилось, он дернул уголком рта и грустно как-то улыбнулся.

— Не знаю, поймете ли вы, но я давно уже мечтал о том, чтобы здесь все изменилось. Когда я услышал о том, что наши космонавты встретили инопланетян, я чертовски радовался. Сперва даже мечтал, как улечу на их планету и не успокоюсь, пока не посмотрю все… я математик, вы знаете, и ничто мне не было так интересно, как взглянуть на машину, которая умеет решать задачи не хуже меня.

— Я понимаю, — не выдержал Леарза. — Я хорошо понимаю вас, Дандоло.

— Но это невозможно, — добавил тот, — и никогда, кажется, мне не побывать даже на вашей космической станции. Не знаю, каким чудом вам позволили, но остальных никто не выпустит из дворца. Их появление разрушит все старые порядки; никому здесь это не нужно.

— Теодато, вы ведь тоже слышали Квинна вчера? Об этой теории? Что вы думаете?

Дандоло будто удивился, поднял брови в смешном выражении.

— Я не задумывался об этом, — признался он. — Наверное, господин Квинн прав.

Леарза горько вздохнул и покачал головой. Беспокойство не отпускало его; кажется, нервничал и Дандоло, потому что, прислушавшись, сказал:

— Пойдемте, а то нас потеряют…Еще раз прошу вас, Леарза, обязательно передайте им, что я сказал… передайте Белу Морвейну. Я очень надеюсь на вас.

Леарза ничего не ответил ему; вдвоем они вышли обратно в коридор, но там Дандоло замедлил шаг и пропустил руосца перед собой, так что тот вернулся в ярко освещенный холл в одиночестве. Живчика он в тот вечер больше не видел: кажется, тот ушел.

Люди рождаются и умирают; вселенная равнодушно продолжает наблюдать за сменою человеческих поколений. Судьбы их переплетаются, обрываются, заводят их в бездну, из которой нет возврата, но вселенной все равно.

Это было особенное место, тихое и далекое от всех очагов цивилизации. Бескрайние степи раскинулись к югу, но чем далее дорога уходила на север, тем более крутыми становились холмы, пока не обращались в старые, пологие горы. Здесь, у подножия гор, испокон веков недобро шумел кронами деревьев древний лес, принявший в себя человеческую дорогу — но не выпустивший ее с другой стороны. Слабые человечьи руки выстроили жалкое здание на лесной прогалине, поставили каменный фундамент, поверх которого выложили кирпичный остов, обмазали для прочности глиной. Зимою внутри этого жилища было холодно, — но все-таки не настолько, чтоб замерзнуть насмерть, да спасала плохонькая дымящая печка. Летом солнце нагревало стены до такой степени, что внутри жара становилась еще непереносимей, но летом человеку можно укрыться под любым деревом…

Сему убогому строению был уже не один десяток лет, и оно знавало разные человеческие поколения, и каких только людей не заводила сюда судьба! Ветхость была повсюду, протекала крыша, и в углу единственной темной комнаты всегда стоял жестяной тазик, окна продувало, деревянный пол высох и растрескался, так что в одном месте брошен был грязный листок бумаги: страница, вырванная из книжки, — чтобы отметить проломившуюся половицу.

И все же здесь и теперь были обитатели.

Один-единственный обитатель вынужден был трудиться с утра до вечера, чтобы не умереть с голоду. Чахлый огородик примыкал к жалкому дому с солнечной стороны, а в маленькой пристройке жевала сено старая коза. Изнутри убранство было не менее печальным, из всей мебели здесь была лишь древняя ржавая кровать, чудовищно скрипевшая при малейшем движении лежащего на ней человека, колченогий стол и стул с продавленным сиденьем. Здесь не было ни единой книги, кроме пожелтевшего от старости календаря за какой-то седой, давно ушедший год, — именно его страница и лежала на полу, отмечая опасное место, — и никаких письменных принадлежностей. Да, впрочем, если бы это все и было: у обитателя скверного дома не было свечей, а при свете огня в печке читать было невозможно.

Это был угрюмый человек, никогда не улыбавшийся, все время он молчал, — и все равно единственным собеседником ему могла быть только коза, — и в молчании работал, не покладая рук. Оказавшись здесь, он ничего не умел, однако очень быстро научился и ухаживать за своим огородиком, и косить траву для козы, и разжигать огонь в печке. Этот человек был высок ростом и сильно похудел и загорел в своем уединении, одевался он дурно, и казалось, земная пыль окончательно въелась в его пальцы. Волосы его были неразборчивого седоватого цвета и поначалу свободно отрастали, но когда начали мешаться ему, он взял нож и неровно отрезал их.

Тот, кто силою привез его сюда, уверен был, что такая жизнь сломает его. Это была ошибка; угрюмый седой человек продолжал терпеливо бороться за свое существование, но когда у него было свободное время, он садился и думал.

Он думал много и упорно, лишенный возможности хотя бы просто поговорить с кем-нибудь, перебирал в памяти малейшие подробности своей прошлой жизни, выявлял ошибки и размышлял над тем, как ему можно было исправить их.

Он быстро понял свою главную ошибку. Он был слишком самонадеян и далек от реальной жизни; он начал не с того конца. Изнеженные глупые люди, которых он пытался увлечь за собой, не стоили даже попытки спасти их. Но были другие.

Эти другие страдали, почти как он теперь, умирали от голода, холода, непосильного тяжкого труда. Они ничем не заслужили своей судьбы. Они тоже имели право жить хорошо. Если бы он сразу пришел к этим людям! Если бы он пообещал им…

Теперь Орсо Кандиано хорошо знал, как следовало ему поступить. Бросить свой особняк, послать к чертям все, чем он владел, уйти в кварталы обездоленных. Жить с ними, среди них. Открыть им глаза. Сытые люди не слышат правды; правда не нужна им. И поэтому он будет разговаривать с голодными. Он научит их всему, объяснит, что жизнь их могла бы быть совсем иной. Когда они поймут, кто главный виновник их бед, они не останутся сидеть на месте.

Бежать из жалкого дома ему было почти невозможно: здесь, в лесу, не было ни одного человека, но он прекрасно знал, что его подстерегают беспечные убийцы с ружьями, стоит ему выйти в степь — в степи не укроешься от них, их собаки загонят его, как беспомощную жертву, а Тегаллиано сразу предупредил его, что за попытку побега его ждет мгновенная смерть.

И все-таки Орсо Кандиано не отчаивался. Он уверен был: судьба еще даст ему шанс.