Лиловый (II)

3,13 пк

Это были два ни с чем не сравнимых дня в новой жизни Леарзы, но им суждено было закончиться; надо сказать, большую часть времени Леарза проводил с Волтайр, которая мило улыбалась ему, задавала вопросы о Руосе и до потешного медленно старалась говорить, тогда как Белу постоянно кто-то звонил, и он подолгу сердито разговаривал, закрывшись у себя в комнате. В то утро, когда Морвейн должен был отвезти Леарзу обратно к профессору Квинну, выражение лица у разведчика было хмурое.

— Что-то случилось? — поинтересовался Леарза. Глаза его между тем смотрели на крыльцо поместья, где стояла Волтайр в легком светлом платье и беззаботно махала им рукой. Бел сестры будто и не замечал вовсе, молча курил свою электронную сигарету, пока аэро поднимался в воздух.

— Ничего особенного, — буркнул он. — Просто Лекс принял важное решение.

— Лекс?..

— Профессор еще не объяснял тебе этого? Ну вот и спросишь его, когда прибудем.

Леарза немного надулся.

Впрочем, надо признать, профессор Квинн действительно имел опыт в объяснениях такого рода. Позже тем днем Леарза привычно собрался к нему в кабинет, чтобы в очередной раз потренироваться языку Кеттерле (впрочем, этим он вполне успешно занимался в усадьбе Морвейнов все прошедшие дни) и заодно расспросить профессора о вещах, которые его стали интересовать.

Настроение у молодого китаба было на удивление мирное, даже почти что веселое; он шел по знакомым уже коридорам научно-исследовательского института, насвистывая что-то себе под нос, и раздумывал, а не позвонить ли Каину, не напомнить ли здоровяку-андроиду о том, что тот обещал ему показать какую-то там пустыню (на самом деле Леарзе было совершенно все равно, куда ехать и что смотреть — лишь бы не сидеть на одном месте). Он по-залихватски проехался по перилам движущейся лестницы, — это было непросто, поскольку перила двигались вместе с ней, — едва удержался, чтоб не упасть в самом конце, пришлось глупо проскакать сколько-то, ловя равновесие. Наконец Леарза достиг двери в кабинет профессора: он уже знал, что дверь реагирует на движение и тепло, и с идиотским видом хлопнул в ладоши, и дверь действительно распахнулась перед ним.

Потом Леарза смутился и даже растерялся, потому что профессор был не один, он сидел на низенькой кушетке, стоявшей под страшной картиной, а сбоку к нему прижималась тоненькая девушка, совсем почти девочка на вид. При звуке раскрывшейся двери девушка резко отодвинулась от него; ее щеки заалели немного, а профессор Квинн поднялся на ноги, будто так и надо было, и спокойно обратился к Леарзе на своем родном языке:

— А вот и мой ученик. Надо же, юноша, я полагал, ты задержишься у Беленоса еще на несколько дней. Неужели Лекс вызвал его на задание?

— Н-нет, — брякнул Леарза. Девушка тоже вскочила и стояла рядом с толстяком-профессором, у нее были длинные светлые волосы и выразительные глаза под изящными бровями.

— Заходи, заходи, — благодушно предложил Квинн. — А это Эннис.

Девушка кивнула.

— Леарза, — сам представился ей китаб, чувствуя себя нелепо. — О-очень приятно.

— Ну раз уж Эннис здесь, я думаю, будет прекрасно, если она кое-что расскажет тебе о том, чем занимается, — сказал профессор Квинн; он единственный будто не замечал неловкости, возникшей в кабинете. Со спокойным видом отошел в сторонку, опустился в кресло за своим письменным столом. — Эннис, говори, пожалуйста, помедленнее, Леарза еще не до конца освоился с нашим языком.

Девушка, явно нервничая, села было на стол, потом спохватилась и резко выпрямилась; Леарза покосился на профессора и устроился на кушетке, где он подолгу сиживал и раньше, слушая лекции своего учителя. Эннис прокашлялась и выразительно посмотрела на Квинна; тот подмигнул ей.

— Конечно, у вас ведь тоже были… люди, которые лечили других людей, — неловко сказала она. Леарза кивнул.

— Я знаю это слово на вашем языке, — ответил он. — Врач.

— Д-да, врачи. Я недавно закончила учиться на врача, — пискнула Эннис. — Н-ну, я… не знаю, как это у вас было… принято, но могу рассказать, чем я занимаюсь… и буду заниматься.

— Я думал, у вас все это делают машины.

Эннис снова покосилась на Квинна, потом неуверенно произнесла:

— Если ты об этом, то… ну, профессия врача пользуется популярностью у младших…

— Я имею в виду, совсем… машины, — возразил Леарза. — Ну… неговорящие.

— Нет, нет, что ты! Конечно, мы используем машины, без них трудно поставить правильный диагноз, и на операциях без них не обойтись… но… — она нервно рассмеялась. — У моей профессии есть небольшая особенность. Ты должен понять. Если человека… правильно настроить на выздоровление, то он выздоровеет быстрее. Поэтому важно общение.

— Никогда бы не подумал, — с каменным лицом произнес Леарза и посмотрел на профессора Квинна. — Разве ваш народ не утратил способности к…

— Слово «душа» давно вышло из обихода в Кеттерле, — спокойно пояснил тот, — и наши ученые объясняют психологические процессы, — то, что ты привык называть душой, — с физиологической точки зрения. Тем не менее сами процессы никуда не делись. Положим, они слабее выражены, чем у твоего народа, и, уж конечно, не вызывают… катаклизмов.

— Когда человек радуется, — Эннис всплеснула руками, — в его мозгу выделяется… особое вещество, которое хорошо влияет на организм. И наоборот… я понятно объясняю?

— Вполне, — буркнул Леарза. — А безумие ты тоже лечишь?

— Я, ну… — удивилась будто она. — У меня своя… специализация. Но у нас есть врачи, которые этим занимаются. Только в Кеттерле… нечасто люди сходят с ума.

— Надо думать…А сколько лет у вас обычно живут люди?

— До ста пятидесяти лет, — ответила Эннис. — В среднем. Некоторые уходят из жизни раньше. Младшие живут иногда дольше, самый старый на свете андроид прожил почти четыреста…

— Долго, — протянул китаб. Профессор Квинн будто усмехнулся в бороду. Он сидел за своим столом позади Эннис, а она стояла, по-детски как-то сложив руки, и Леарзе вдруг пришло в голову, что эти двое, должно быть, родственники: что-то было смутно общее в их глазах, даже манере держать себя, какое-то одинаковое благодушие, хотя Эннис заметно волновалась, будто школьница на уроке.

Может, она — дочь профессора?..

…Точно, и волосы у них были совершенно одинакового цвета. Леарза наконец улыбнулся себе под нос.

Он как-то раньше и не задумывался о том, что у бородатого профессора может быть своя семья и дети.

Эннис еще немного сбивчиво рассказывала о том, что она делает как врач, наконец смущенно покосилась на часы и сообщила, что ей пора идти; профессор легко отпустил ее. Девушка ушла, и Леарза остался с Квинном наедине.

— Она ваша дочь, профессор? — спросил китаб.

— Внучка, вообще-то, — добродушно возразил Квинн. — Немногим старше тебя, юноша. Могу предположить, ты гадаешь, сколько мне лет?.. Сто семнадцать, не утруждай себя. Эннис — дитя моей младшей дочери. Ну что же, а теперь, пожалуй, стоит поговорить о том, как ты провел эти дни, Леарза. Понравилось ли тебе у Морвейнов?

Леарза, немного обескураженный, кивнул.

— Дан Улад совсем не такой, как Ритир, — признался он. — Там все куда понятней и ближе. Наверное, я именно так и представлял себе… будущее, — Леарза криво улыбнулся. — Еще когда и знать не знал о том, что…

Он осекся. Профессор Квинн молчал; только чтобы разрушить эту странноватую тишину, Леарза резковато спросил его:

— А что это за Лекс?

— О, Бел упомянул при тебе Лекса? — хмыкнул профессор. — Что ж, давно пора наконец объяснить тебе это, юноша. Для начала только скажи мне, что ты сам думаешь по этому поводу; насколько мне известно, у племен не было единого лидера, если не считать Эльгазена в самом начале их бытия. Их государственность распадалась точно так же, как и… хм, впрочем, это неважно. Я знаю, что во главе каждого селения оседлых племен стояли старейшины: небольшая группа наиболее уважаемых людей. То же самое и с кочевниками, их вели мудрейшие члены племени. Но когда перед лицом племен встала опасная угроза, старейшинам в Ангуре пришлось встать во главе всего и организовывать оборону. Как ты полагаешь, что могло бы из этого выйти, если б вы одолели темного бога?

Леарза сердито нахмурился.

— Я понимаю, к чему вы клоните, профессор, — наконец пробормотал он. — Когда нет единого лидера, врагу проще захватить нас врасплох. Так Лекс — это ваш… старейшина?

— Не совсем, — мягко возразил Квинн. — Лекс — это грань между властью и безвластием, юноша. Лекс никому не приказывает, но ведает всем. Лекс дает советы, которые обычно исполняются.

Холодная догадка пришла на ум китаба.

— Лекс — это машина, — сказал он.

— Лекс — это сложный комплекс машин, — ответил профессор. — Которые не обладают личностью, в отличие от андроидов, но обладают способностью к обучению.

Области, которые регулирует Лекс, можно перечислять долго. К примеру, ты заметил уже, что у нас отсутствуют деньги?

— Да, — буркнул Леарза.

— Деньги — это лишь способ регулировать потребление и производство вещей, необходимых человеку, — пояснил Квинн. — В Кеттерле этим регулированием занимается Лекс, поэтому деньги нам не нужны. То же самое касается многого другого.

— Лекс руководит и разведчиками, да? Это он приказал не вмешиваться в нашу жизнь? Чтоб на Руосе все шло так, как шло?

— Лекс не приказывает, — напомнил Квинн. — Все его указания носят рекомендательный характер.

— Но это ваша проклятая машина!..

Профессор резко поднялся с места; Леарза от неожиданности осекся, но Квинн лишь отошел в сторону, к широкому окну, за которым сияли небоскребы Ритира, и остановился, заложив пухлые руки за спину.

— Тебе сейчас не понять этого, юноша, — сказал он. — Возможно, поймешь когда-нибудь… потом. Лекс не просто приказывает: ведь Лекс — не человек. Прежде чем дать какое-то указание, Лекс тщательно просчитывает все возможные варианты развития событий. Учитывает прошлый опыт. У нас был… опыт.

— Каин рассказывал мне, — буркнул Леарза, отвернувшись. — О том, что уже четыре планеты погибло, а вы наблюдали все это время.

— Если так, то он должен был рассказать, что мы не были только пассивными наблюдателями, — своим благодушным голосом возразил профессор Квинн.

— О да, он говорил, что на Венкатеше погибло много ваших же людей.

Квинн обернулся, заглянув в худое лицо китаба; Леарза отвечал почти строгим взглядом, брови его были нахмурены.

— Лекс тогда порекомендовал ни в коем случае не вступать в открытый контакт с аборигенами, — произнес толстяк. — Потому наши люди внедрились в их общество, изучали его изнутри. Но мы тогда не имели никакого понятия о массовом бессознательном, тогда как их темный бог уже исподволь разрушал планету; мы никак не могли взять в толк, отчего это происходит. Тогда один из наших же разведчиков нарушил рекомендацию Лекса и сообщил венкам о нашем присутствии, попытался в открытую помочь им. Все закончилось тем, что действительно многие из наших людей погибли, как и тот разведчик.

— Хотите сказать, Лекс всегда прав.

— Нет. Никто не может гарантировать, что все это закончилось бы лучше, если бы все послушали Лекса, и мы остались нераскрытыми до самого конца. Пусть, скорее всего, крови тогда пролилось бы меньше.

— Вот почему, — пробормотал он. Профессор хранил тишину; дневной свет заливал его крупную фигуру. — Вы не вмешивались в наши дела, потому что боялись. И этот ваш Лекс запретил спасать людей, потому что счел, что все равно не имеет смысла… Но Бел пошел наперекор ему? А вы не боитесь, что я… ну, сойду с ума или еще что-нибудь такое?

— Нет, — коротко сказал Квинн.

— Но почему Бел?..

— Беленос неуравновешенный, — пояснил профессор. — Его не сразу приняли в разведчики, Лекс настойчиво рекомендовал ему избрать другой жизненный путь. Юному Морвейну не хватает хладнокровия, Леарза. Но он все равно пошел в разведческий корпус, вопреки всему, а почему — это, я думаю, лучше тебе спросить у него самого.

Морвейн, глядя на которого, ни за что нельзя было бы сказать о нем «юный», в это время стоял в темном холле, сунув пальцы под ремень брюк, и хмурился. Рядом с ним беззаботно притопывал в такт одному ему слышимой мелодии Каин; здесь же присутствовал и Таггарт, с каменным лицом куривший сигарету.

Лекс со свойственной ему машинной педантичностью расписал задания едва ли не по минутам, составил списки людей, которые должны будут отправляться на эти задания, и собравшиеся в корпусе разведчики деловито сверялись со списками, отыскивали свои фамилии (или просто имена), негромко обсуждали детали.

Каин и Таггарт хладнокровно ждали, пока появится последний список, самый важный; в нем они себя и нашли, наряду с капитаном Касвелином и несколькими другими опытными разведчиками.

Фамилии Морвейна не нашлось ни в одном списке.

— Ожидаемо, — наконец буркнул Бел, когда осознал, что глаза его не обманывают. — Я еще удивлен, что он не отправил мне рекомендацию сменить род деятельности.

— Да ты никак злишься на Лекса, — хохотнул Каин. Андроида издавна забавляла эта неуравновешенность Морвейна, и он никак не мог удержаться, чтобы не поддеть товарища. Морвейн сердито опустил голову.

— Я понимаю, что он прав, — возразил он. — …Ничего, быть может, просто Лекс считает, что я должен заниматься руосцем, раз уж я приволок его в Кеттерле.

— Это верно, — заявил андроид. — Ты же понимаешь, Бел, а?.. Ты приволок его сюда и этим самым навсегда повесил его на свою шею. Мальчишка никогда не станет полноценным гражданином, не станет самостоятельным. Рано или поздно вы возненавидите друг друга, ты его — за то, что он висит у тебя на шее, он тебя — за то, что ты притащил его сюда.

— Ты мне что, вздумал пересказывать лекцию профессора Квинна? — разозлился Морвейн. — Так я и тебе повторю…

— Заткнись, — перебил Каин и расхохотался. — И я сейчас точно так же, как и он, после своей лекции благодушно предложу свою помощь. По словам Гавина, мальчишка значительно повеселел после визита в Дан Улад! Нужно, чтоб он больше общался с обычными жителями Кэрнана, и с младшими тоже. Со временем, может быть, попривыкнет.

— Да, под обычными он имеет в виду себя и свою компанию, — заметил Таггарт, глядевший в сторону. — Но, в общем, наше задание начнется точно еще очень не скоро, и у нас есть время.

— Что, даже ты будешь в этом участвовать?

— Почему нет. В бар же пойдете?

Они обменялись насмешливыми взглядами.

— А то.

Он проснулся с запахом пустыни на губах. С ним иногда такое бывало; во сне он был в Саиде, в родных местах, и не сразу, проснувшись, сообразил, что Саид остался по-прежнему во сне.

Комната была наполовину залита голубоватым ночным светом. Ночной свет никогда не затухал здесь, в Ритире, и Леарзе снова вспомнились ночи в усадьбе Морвейнов: шумные из-за сверчков, полные шелестом ветра и чужим дыханием.

Но, в общем-то, и здесь неплохо. Так он решил, поднялся с постели и подошел к широкому окну.

Все-таки этот вид ослепителен, думал Леарза, положив ладонь на стекло. Ладонь налилась призрачным светом, который испускал город. Звезд здесь никогда не было видно, но в Ритире свои звезды, они снуют между гигантскими сияющими небоскребами, ныряют в золотистую бездну к самой поверхности планеты, поднимаются в багровую высь.

И даже если всем великолепием управляет всего лишь машина, эта машина создана людьми, равных которым не было.

В последние дни Леарза перестал испытывать отвращение к Лексу и принципам жизни в Кеттерле; просто принял это, как должное. Какая, в конце концов, разница?.. Разве люди, управляемые другим живым человеком, — если их очень много, — не чувствуют точно такое же безразличие и космическую отдаленность от своего правителя? Кто из них видел его живьем, кто с ним разговаривал? Есть какое-то существо, которое принимает решения, — и ладно. Особенно если эти решения устраивают всех.

Поначалу, конечно, он не мог удержаться и задавал подчас смешные вопросы профессору Квинну.

— Ведь я ничего не произвожу полезного, — сказал он как-то, — значит, я не имею права пользоваться тем, что производят остальные. Я дармоед?

— Не думай, юноша, будто необходимые вещи производятся строго в количестве, нужном для тех, кто их производит, — посмеялся профессор. — А если уж тебя это так интересует, то можешь считать, что живешь здесь за счет Морвейна: это ему вполне подходящее наказание за необдуманный поступок.

— …Вы считаете, что Бел поступил необдуманно?

— Первое впечатление его поступок производит именно такое, — Квинн пожал плечами. — Действительно ли он поступил во вред себе и тебе, — это покажет время.

Время.

Думая о времени, Леарза испытывал странное ощущение, будто легкую обиду и разочарованность, и в то же время страх.

Рыжий помощник профессора Квинна как-то рассказывал ему о времени.

— …Как это сказать-то, — он тогда долго пытался сообразить, как бы лучше выразить свои мысли, чтоб Леарза понял его, — все упирается в скорость света. Свет быстрее всего.

— Свет? Но разве свет движется? — удивился Леарза.

— Конечно! Свет из маленьких частичек, фотонов, — пояснил Гавин. — Фотоны движутся от источника света. Фотоны быстрее всего во вселенной.

— И причем тут время?

— Как причем!.. Если быстрее света, попадешь в прошлое.

— Как?! — воскликнул Леарза. — Почему?

Но тут рыжий окончательно растерялся и не сумел объяснить: видимо, для того, чтобы понять это, требовалось знать что-то, что для Малрудана было так же естественно, как знать, что кипяток — горячий. Гавину всегда плохо удавалось объяснять такие вещи.

Леарза вынес из этого ломаного объяснения одно: непостижимую связь света и времени.

Он стоял перед окном и смотрел, как крошечные пятнышки света носятся туда и обратно, пуская блики по стеклу. Время было стихией, гербом его родного племени; время было обоюдоострым мечом Одаренных Хубала. Но он, последний и единственный китаб, никогда не сумеет даже прикоснуться к рукояти этого меча. Да и нужно ли?..

Расспрашивая Гавина, он узнал, что время недоступно и жителям Кеттерле: несмотря на все свои технологии, они так и не научились перемещаться во времени, останавливать его или ускорять.

Иногда Леарзе казалось, что они и не стремились к этому. Время, должно быть, мало волнует людей, которые могут покончить с собой просто от скуки.

Утро наступало медленно, горизонт понемногу загорался лиловым, потом багряным и наконец прозрачно-алым, и солнце поднялось в это знамя, распростертое между небоскребами. Сон ушел от Леарзы и более не возвращался; с унынием молодой китаб оделся и поплелся в холл, соединявший его комнату с кабинетом Гавина (тот вроде как там занимался своей научной деятельностью, но Леарза не знал, в чем она заключается) и еще одной пустующей спальней. Интересно, спасенные ятингцы тоже жили в таких вот безликих комнатах?..

Свою Леарза, правда, с некоторого времени принялся обживать, поначалу еле-еле, потом все активнее: на пустовавшую ранее полку поставил несколько позаимствованных у профессора книг, на прикроватном столике разместил камушек интересной формы, который подобрал на берегах озера в Гвин-ап-Нуд. По стене расклеил маленькие картинки с изображениями разных достопримечательностей Кэрнана: Гавин предлагал ему распечатать картинки с видами Саида (он сказал, что разведчики в свое время посылали такие картинки пачками), но Леарза решил, что образы родной планеты только будут вызывать у него меланхолию и тоску, и был прав.

Холл предсказуемо был пустым. Гавин наверняка еще не пришел, да и профессор тоже, в конце концов, едва рассвело. Леарза приготовился скучать, взял недочитанную книжку со стола, где оставил ее вчера, и плюхнулся на диван; света немного не хватало, но ему так нравилось, хоть и было трудновато различать мелкие буквы, и он даже не стал увеличивать шрифт в настройках книги.

Книга была немного сложней всех предыдущих, какие он читал, — с некоторых пор Леарза практиковал язык, читая, — и ему было трудновато понимать, о чем идет речь. Все, что он читал до того, было написано в запредельно древние времена, — никаких биокарт, никаких аэро и других, еще менее понятных слов (с этими-то он как раз освоился).

Эта книга была не такой древней; Леарза как раз раздумывал над тем, что такое «термоядерная реакция», — он никак не мог определить, хорошо это или плохо, герои книги то радовались тому, что она идет, то пугались, — когда стеклянная дверь, ведущая в коридор, открылась, и в зал вошел Каин собственной персоной, огромный, как всегда, с небрежно завязанными в хвост волосами, в привычной уже кожаной куртке, в карманах которой он вечно таскал какие-то металлические бруски.

— Да ты ранняя пташка, — заметил андроид; Леарза отложил книгу в сторону, от неожиданности поднялся на ноги, но потом уж сообразил, что не для чего было.

— Я плохо сплю по ночам, — признался он. — Часто просыпаюсь и потом не могу уснуть. Я проснулся еще до рассвета, ну и все, сон больше не идет ко мне.

— Это потому, что ты целыми днями только сидишь тут, как филин, — радостно заявил Каин, прошелся по холлу, взглянул на книгу, которую читал Леарза, но ничего на ее счет не сказал, ухмыльнулся и вернул на место. — Книжки читаешь, с профессором занимаешься. Мы сегодня хотели отправиться в разведческий кампус, чтоб покататься на лошадях! Ты едешь с нами, это не обсуждается.

Переход был внезапный и ошеломил Леарзу; молодой китаб какое-то время стоял, недоуменно хлопая глазами.

— Кататься на лошадях? — наконец глупо переспросил он. — Разве на Кэрнане есть лошади?

Каин расхохотался.

— А чего бы это им не быть? Тебе профессор не рассказывал, как люди расселялись по планетам? Когда первая научная экспедиция высадилась на Руосе, они наверняка привезли с собой животных, которые потом и прижились на планете! И потому на многих планетах, на которых мы высаживались, уже были некоторые виды знакомых нам зверей.

— И разведчики учатся ездить верхом и фехтовать, чтобы?.. — сказал Леарза.

— Ну да. Сам подумай, к чему в Кеттерле меч или копье? Тем не менее, Бел — один из лучших мастеров фехтования в ксенологическом институте. Ну, сегодня у нас скорее развлекательная прогулка, к тому же, с нами поедут Сет, Корвин, Тильда и сестра Бела, они-то верхом ни разу не ездили! Это будет потеха, — физиономия Каина стала совершенно лукавой.

— Так много народа, — только и нашелся китаб.

— Давай собирайся. Мы договорились встретиться там через полчаса!

Леарза не был уверен, нравится ему идея Каина или нет, но спорить с андроидом было совершенно невозможно, он навис над худым юношей, как нерушимая скала, и, возможно, схватил бы его и поволок, даже если б тот отказался ехать. Так что Леарза побежал в свою комнату, чтобы переодеться, и уже через десять минут отправлялся с Каином наверх, на стоянку для аэро, расположенную на плоской крыше института.

Огромное пыльное поле простиралось перед ними; со всех сторон оно было огорожено невысоким забором, и только приземистое здание с остроконечной металлической крышей, — конюшня, — разрывало этот забор.

Они прибыли на стоянку перед зданием разведческого корпуса, таким же чужим и холодным, как небоскребы Ритира, а потом долго шли через его темные коридоры, мимо больших холлов с закрытыми стеклянными дверьми, за которыми двигались люди: Леарза видел фехтовальщиков, орудовавших мечами, копейщиков, стрелков с небольшими черными штуками в руках, — он понял, что это стрелки, только по мишеням, — людей, боровшихся друг с другом врукопашную, и людей, занятых малопонятными для него монотонными действиями со странными приборами. Они прошли мимо комнаты со столами, на которых стояли машины, а с машинами возились другие люди, и мимо комнаты, дверь в которую была обшита неведомым темным металлом; что творилось за этой дверью, Леарза не знал, но короткий символ, который он уже успел запомнить, означал, что это тренировочный холл.

Они вышли под открытое серое небо и долго петляли по дорожкам, на одной из площадок, щедро засыпанной песком, ездили всадники на верблюдах, — зрелище это больно укололо Леарзу и заставило отвернуться, — а однажды прямо на них вышел совершенно бесшумный пугающий человек в черном и вдруг исчез так же неслышно, как появился, заставив Леарзу оглядываться.

— И ты всем этим тоже занимался? — потом спросил он у Каина.

— Конечно, — благодушно отозвался тот. — Учился ездить на верблюде, ставить юрту и искать воду в пустыне. Это перед тем, как меня отправили на Руос. Мне пришлось и многому другому выучиться: как правильно носить вашу одежду, как пить кофе, как писать на вашем языке, ну и тысяча подобных мелочей, которые тебе бы и не пришли в голову. Культура — тонкая вещь! Думаешь, тебе сейчас тяжело осваивать стиль жизни Кеттерле? Мы тоже через все это проходили!

— А для Венкатеша ты чему-то другому учился? — спросил Леарза, глядя перед собой потемневшими глазами. — Или там тоже ездили на верблюдах и пили кофе?

— Кофе на их планете не прижился, — возразил Каин. — Как и верблюды. Если эти странные люди на чем-то и ездили верхом, так только на слонах! Видел слона когда-нибудь? Они такие гигантские, на спине одного животного может поместиться целый огромный топчан, а на нем — человек десять!

Леарза позволил отвлечь себя и попытался вообразить себе слона; Каин еще немного рассказывал об этих странных животных, тем временем они прошли через конюшню и с другого ее конца, у выхода, встретили остальных: Бела, Волтайр, Корвина, Сета и Таггарта, — присутствие черноглазого нахуды удивило Леарзу. Разведчики держали четырех красивых статных лошадей под уздцы, пока Сет что-то радостно говорил Волтайр; женщина на этот раз была одета в плотные темные штаны и высокие сапоги, а ее волосы оказались завязаны в тугой хвост. Тильда отсутствовала.

— Тильда опять опаздывает, — сообщил Корвин, заметивший Каина и Леарзу. — Я думаю, в день, когда она явится вовремя, на нас рухнет метеорит!

— Ничего, это ее проблемы, — рассмеялся Каин. — Пропустит много чего хорошего! Ну что, Сет, подсадить тебя на лошадь?

— Да пошел ты!

И, будто подстегнутый этим ехидным предложением, лысоватый андроид почти грубо схватился за седло стоявшей возле него лошади и подскочил, но не рассчитал высоты прыжка и в результате сполз под брюхо перепугавшегося животного, едва не перевернув седло.

— Идиот, — ругнулся Морвейн, державший лошадь за уздечку. — Отойди, я поправлю.

Сета это нисколько не сконфузило, хотя остальные хохотали во все горло; Морвейн бросил уздечку второго животного опешившему Леарзе, и тот поймал по инерции, пока разведчик поправлял седло, а Волтайр осторожно подошла к потерпевшей от Сета лошади и принялась кормить ее сухариками, пакет которых держала в руках. Мягкие губы животного касались ее ладони и пару раз ловили за пальцы, Волтайр вскрикивала и хихикала.

— Я никогда еще не ездила верхом, — сказала она Леарзе, стоявшему рядом с уздечкой в кулаке. — Это сложно? Бел все время повторяет, что я свалюсь через три шага.

— Да нет, отчего же, — ответил Леарза. — Ведь ты будешь сидеть в седле, и всегда можно схватиться за шею лошади. Но если почувствуешь, что падаешь, лучше отпусти: на самом деле упасть не так страшно, как трястись на спине лошади, которая скачет галопом.

— А лошадь меня не затопчет?

— Нет, ты что. Я помню, когда я как-то мальчишкой свалился с коня, он просто перепрыгнул через меня, даже не посмотрев, — Леарза улыбнулся. — У меня только остался синяк на руке, потому что пальцы запутались в уздечке.

— Ой, может, мне тогда лучше вообще не держаться за нее? — испугалась женщина.

— Глупости. Без уздечки ты не сможешь управлять лошадью.

— Управлять, — она смешно поежилась. — Скорее она будет мной управлять!

— Теперь садись, идиот, — окликнул тем временем Беленос. Сет фыркнул на него, но послушно подошел к избранной им лошади; Морвейн крепко держал одно стремя, и андроид попробовал было забраться, но у него все равно получилось не сразу, и он в процессе едва не свалился с другой стороны лошади, на голову беззлобно ругающегося разведчика.

— Да, лихой наездник, — поддел его Корвин.

— Чего смеешься, сейчас тебя будем так же сажать, — фыркнул Каин, забравший еще одну лошадь у Таггарта. Тот передал уздечку второй освободившемуся Морвейну и скрылся в конюшне, не говоря ни слова. — Волтайр, ты не обидишься, если мы сначала посадим этих двух бакланов?

— Нисколько, — улыбнулась она, — я, если честно, боюсь и предпочту подождать подольше!

Корвин все-таки взобрался на спину коня более ловко, чем Сет, отчасти потому, что не пытался казаться опытным наездником и был осторожен; Каин с ехидством на лице принялся объяснять им, как нужно управлять лошадью, когда Леарза обнаружил, что Волтайр подошла к коню, которого он держал за уздечку, и вроде бы хочет забраться в седло.

— Подожди, — сказал он, подбежал с другой стороны и схватился за ремешок стремени.

— Как это делается? — беспомощно спросила женщина.

— Сначала поставь правую ногу в стремя, — сказал он, волнуясь, — и держись рукой за седло. А потом подтягивайся…

Ее тонкая рука показалась на коже седла с его стороны; через минуту поднялась и она сама, неловко легла животом на седло и напуганно вскрикнула, когда ей показалось, что оно скользит, но Леарза уже поймал ее за локоть и помог усесться. Он еще подтягивал стремена, чтобы они были ей по росту, и вложил уздечку в ее руки, бережно сложив ее пальцы так, как надо.

В этот момент раздался веселый окрик со стороны конюшни:

— Ага, все уже по коням?

Леарза резко повернул голову, выпустив ладонь Волтайр: из распахнутых ворот здания выбежала Тильда, и ее светлые волосы развевались и трепались по плечам. Каин приветственно вскинул руку, Сет и Корвин заговорили одновременно и расхохотались.

— Эта лошадь, я так понимаю, причитается мне? — дерзко спросила Тильда у Каина, державшего последнего коня.

— Э, я хотел его себе!..

— Обойдешься! Дуй в конюшню, веди другого. Бел, подержишь стремя?

Лицо Морвейна оставалось беспристрастным камнем, но он послушно помог ей. Тильда будто бы имела какой-то опыт верховой езды, несмотря на то, что заявлял раньше Каин, и похлопала свою лошадь по шее. Леарза обратил внимание, что все младшие сидели на здоровенных тяжеловозах, — он сначала даже подумал, что на Кеттерле водятся только такие лошади, огромные и с толстыми ногами, — но лошадь Волтайр была стройным изящным животным, и китабу пришло на ум, что андроиды, должно быть, тяжелее людей.

Вместо Каина, впрочем, в конюшню ушел Морвейн. Таггарт уже между тем вернулся, ведя еще двоих животных, очевидно, для себя и Каина: младший легко и уверенно взобрался в седло гигантского каурого коня с длинной гривой и почти сразу заставил животное встать на дыбы, напугав Волтайр и даже Тильду.

— Дурак! — крикнула светловолосая, когда конь опустился на все четыре ноги. Но потом рассмеялась.

Леарзе достался тонконогий вороной с белыми бабками, и хотя он не мог взлететь в седло одним прыжком, как это сделали Таггарт и Морвейн, все-таки верховая езда не была для него чем-то особенным; тут Каин вдруг выкрикнул:

— А ну, кто догонит меня!.. — и резко пришпорил своего тяжеловоза, от неожиданности сорвавшегося в галоп.

Это движение вызвало ажиотаж у животных, Сет едва не свалился со своей лошади, Таггарт негромко без выражения ругался, а Каин уже был далеко, и пыль поднималась от ударов крупных копыт.

— Прямо вижу, как он несется по пустыне, — воскликнула Волтайр, не сводившая с него взгляда.

— Тяжеловозы не умеют быстро бегать, — заметил Беленос. — Другое дело лошади, которые у них были на Руосе. Кажется, их разводили маарри, вот этих скакунов сделать мог только хороший хеджин.

— Я догоню его, — без интонации произнес Леарза и ударил собственного коня пятками в бока.

Он уже не слышал, как смеются и разговаривают оставшиеся стоять люди, и не видел, как разгоряченная зрелищем скачущих сородичей лошадь Таггарта бесполезно пыталась устремиться следом, но была осажена своим опытным всадником; ветер свистел в ушах. Леарза никогда особенно не любил лошадей, но ездить верхом умел, как и всякий уважающий себя руосец, — как странно ему теперь было называть племена этим словом!.. И к тому же кровь горячило желание обогнать другого всадника, благо лошадь Каина действительно не была слишком быстрой, да ко всему прочему ей приходилось нести куда более тяжелую ношу.

Каин что-то неразборчиво орал, когда конь Леарзы обогнал его; китаб только взмахнул рукой и продолжал скакать вперед, пока не достиг дальнего конца обширного поля. Там он заставил животное резко развернуться и помчался обратно.

— Это разве честная была погоня, — выкрикнул Каин, с грехом пополам догнавший его. — Вот попробуй с Белом или Эохадом наперегонки!

— Потом, — отмахнулся Морвейн; смеялись все, кроме него и Таггарта. Черноглазый нахуда и вовсе смотрел в сторону, сидя в седле, будто все происходящее его не касалось.

Леарза все еще был разгорячен и взволнован скачкой, но пришлось умерить свой пыл; они все вместе гуськом проехали несколько кругов по полю шагом, чтобы новички немного освоились, а когда Каин пустил свою лошадь, — он ехал первым, — рысцой, и за ней устремились рысью остальные животные, Волтайр смущенно сказала, что к такому испытанию она еще не готова, и им так и пришлось тащиться шагом.

И несмотря на то, что ему было немного скучно и хотелось еще скакать галопом, Леарза чувствовал себя почти что счастливым. Над их головами тускло мерцало жемчужное небо, животные фыркали и трясли ушами, и пыль под копытами была такой реальной: пыль, и запах конского пота, и ощущение шелковистой гривы животного под ладонью, — все это было в тысячу раз реальней, чем серебряные небоскребы Ритира и бесшумные танцы аэро.

Наконец неопытные всадники устали, и Тильда первой предложила закончить, — Волтайр слишком стеснялась. Леарза был несколько разочарован: он привык проводить в седле весь день и не чувствовал никакой усталости.

И тогда, на его счастье, Бел Морвейн предложил оставшимся верховым:

— Ну что, проверим, чья лошадь быстрее?

— Проверим, — немедленно согласился Таггарт. Леарза, взволновавшись, кивнул и крепче стиснул в руках уздечку. Каин тем временем спешился и помогал слезть с лошади другим; Тильда уже стояла, пошатываясь, на земле возле своего коня и заливисто смеялась:

— Я теперь еще полдня буду ходить враскорячку, это точно!

— Вот и ходи, а мы посмеемся, — заявил ей Сет, но тут и он оказался стоящим на своих двоих и несколько удивленно смолк.

Ни разведчики, ни Леарза их болтовни уже не слушали, поставили своих животных в ряд; Морвейн еще придирчиво приподнимался в стременах, выглядывая, ровно ли они встали. Наконец кивнул:

— Ну что, на счет три?

— Раз, — громко откликнулся Каин, — два, три!

И Леарза пришпорил коня.

Это были блаженные моменты полного забытья. Серая пепельная земля летела под копытами, и в целой вселенной не существовало ничего, кроме него самого и его лошади, кроме свиста в ушах и запаха свободы.

«Я свободен», — билось у него в крови.

Конь Морвейна вырвался вперед и обогнал его уже перед самым концом, на краю поля; последним пришел Таггарт. Бывший нахуда вроде бы нисколько не расстроился, с той же каменной физиономией остановил лошадь и неспешной трусцой направился обратно. Бел и Леарза еще какое-то время топтались у забора, не глядя друг на друга.

— Я тут думал, — выдохнул Леарза и наконец тронул лошадь с места; лошадь Бела шагом пошла следом. — Ведь я бесполезный нахлебник и дармоед. Есть ли для меня в этом мире занятие? Может, я смог бы быть разведчиком?

Морвейн молчал.

— Нет, — потом ответил он. — Я понимаю, о чем ты думаешь. Тебе не пришлось бы осваивать тысячи вещей, которые нам приходится изучать с азов, вроде верховой езды. Но… быть разведчиком — значит подчиняться приказам. Ты не сумеешь подчиняться.

— Слишком несдержанный, — почти весело сказал Леарза. — …Но ведь тебя тоже называют несдержанным.

Морвейн отвернулся и негромко рассмеялся.

— По сравнению с тобой я самый сдержанный человек на свете, Леарза. На Венкатеше я однажды добрых два часа был вынужден смотреть, как пытают женщину. Ты бы смог все это время стоять спокойно и не вмешаться?

Леарза пожал плечами и нахохлился в седле.

— Не знаю, — ответил он. — Я все пытаюсь понять, что же именно значит эта ваша хваленая «сдержанность». Бесчувствие? Равнодушие к мукам окружающих? Отсутствие жалости?

— «Сдержанность» — это рассудок, управляющий эмоциями, — спокойно возразил Бел. — Разведчику часто приходится поступать разумно вместо того, чтобы поступать правильно

… так правильно, как ты считаешь.

Леарза смолчал. К тому времени их лошади приблизились к остальным настолько, что они могли слышать болтовню Сета с Тильдой.

Беловатая звезда класса G, приближается к 6000К, на языке местных имеет название Сеннаар, в системе обнаружено шесть планет, Анвин — четвертая по счету.

Сутки равняются тридцати двум часам, планета совершает полный оборот за 467 астрономических суток, а в пересчете на местные — триста шестьдесят пять, наклон оси составляет двадцать восемь градусов, содержание воды в экосистеме планеты удовлетворительное, средняя годовая температура большей частью стандартная типа F…

Он поднял взгляд и долго, долго смотрел в темноту перед собой, пока экран планшета продолжал мягко светиться, делая его лицо призрачно-серым. Какая разница, что это за планета, что там случится?.. Все равно его нога никогда не ступит на ее поверхность.

Глупый мальчишка столь очевидно бесится с пресловутой «сдержанности» обитателей Кеттерле, но если б он знал, чего порой стоит эта сдержанность.

Таггарт мог бы рассказать ему.

Темнота окутывала усадьбу Морвейнов, и только за окнами белели нерастаявшие клочки снега. Скоро окончательно наступит весна, снег исчезнет и тогда тьма окутает мир покрывалом, начнет заглядывать в окна дома, заползет в старые комнаты, забьется в нос и рот…

Когда он был ребенком, он боялся темноты. Страх давно прошел, но что-то такое осталось внутри, что-то, отчего Морвейн всегда был чуточку настороже по ночам.

И в этот раз он уловил еле слышные звуки шагов задолго до того, как дверь в его спальню открылась, и знал, кого увидит на пороге.

Волтайр, в одной тонкой сорочке, с распущенными волосами, будто неуверенно постояла в дверях, а потом нырнула в темноту спальни и почти упала на край его кровати. Бел не пошевелился, продолжая смотреть перед собой.

— Опять сон приснился? — негромко спросил он. Она судорожно кивнула. В темноте не было заметно, но он знал, что щеки у нее мокрые.

И она тоже это знала, и он жалел ее, делал вид, что ничего не происходит. Ей так было проще.

— Что ты читаешь? — сдавленно произнесла она.

— Отчеты по Анвину, — сказал Морвейн с кажущимся равнодушием в голосе. — Судя по всему, эта планетка — рай обетованный для форм жизни типа F.

— Как мы.

— Как мы, — согласился он спокойно. — Вчера первая группа разведчиков высадилась на поверхности. Скоро, должно быть, опубликуют новые данные.

Она помолчала.

— Этот мальчик, — наконец сказала она. — Должно быть, ему очень тяжело у нас? Он совсем молоденький, сколько ему лет, восемнадцать?..

— Двадцать один в пересчете на астрономические годы, — равнодушно сообщил Морвейн. — Разве он сегодня выглядел так, будто ему тяжело?

— Он выглядел так, будто отчаянно пытается забыть свое прошлое и прижиться у нас, — возразила женщина. — Почти жалко смотреть, как он льнет к младшим, словно ищет у них поддержки и защиты.

— Младшие больше напоминают ему людей, чем… мы с тобой, к примеру.

Она неловко улыбнулась сквозь слезы.

— Это так естественно.

Бел продолжал смотреть в сторону, но его ладонь бесшумно накрыла ее безвольную руку, лежавшую на колене.

— Ведь это ты привез его сюда, — сказала Волтайр. — Почему он живет в научно-исследовательском институте? Ему так явно понравилось у нас, может, пусть он лучше поселится здесь.

— Лекс рекомендовал оставить его в ксенологическом, — возразил Бел, — к тому же, он учится у профессора. Ему следует для начала освоить наш язык и основные понятия, без которых он пропадет. Там, быть может, я попробую забрать его.

— Это было бы хорошо, — она опять робко улыбнулась. — В поместье можно найти много занятий, он наверняка не будет чувствовать себя здесь таким бесполезным, как там.

Бел промолчал и слегка нахмурился. Он понимал, отчего сестра так желает поселить чужака-мальчишку в поместье; она, должно быть, и сама осознавала это.

Он находил эту затею несколько глупой, но если это поможет остановить ее слезы, — то пусть так и будет.

— Я поговорю с Квинном, — наконец сказал он. — Профессор работал с ним больше моего, он лучше знает, когда и как стоит забрать его, и он может убедить совет.

Солнечный свет выбелил и без того белую картину в кабинете профессора, сделал волосы страшной нагой женщины ослепительно рыжими. Леарза сидел за столом, возложив на него верхние конечности и упершись в холодную столешницу подбородком, и смотрел перед собой. Несколько неприятное ощущение в подбородке напомнило ему о том, что с утра он забыл побриться.

Профессор Квинн стоял у окна; он вообще любил там стоять, что-либо объясняя своему уникальному ученику, и часто закладывал при этом пухлые руки за спину. Но только сегодня, кажется, Леарза подметил, что профессор рассеянно дергает себя пальцами за длинный хвост собственных волос. Это показалось ему смешным и милым.

— Я так понимаю, Гавин не сумел объяснить тебе эти вещи, — говорил профессор своим привычным благодушным тоном, — ведь в Кеттерле каждый ребенок усваивает их в раннем возрасте, и ему это кажется бессмысленным, все равно что объяснять, почему солнце греет. Но у меня, скажем, уже был некоторый опыт. Так вот, юноша, вся наша вселенная состоит из мелких частиц. Их размер таков, что их невозможно рассмотреть невооруженным взглядом, и если сравнивать, то пылинка показалась бы огромным домом на их фоне; собственно говоря, и в пылинке — тысячи подобных частиц. Ты наверняка сочтешь странным то, что все вещи в нашем мире состоят из одних и тех же частичек, и ты, и я, и эта комната, и картина на стене, которая, как я заметил, тебе не нравится, и даже собственно солнце и наша планета. Эти частички принято называть атомами. В переводе с одного древнего языка это слово означает «неделимый», но формально давно уже выяснилось, что атомы на самом деле «делимые»: они складываются из еще более мелких частей…

Леарза смотрел на хвост профессора и рассеянно пытался представить себе, что хвост этот состоит из мелких частиц. Мелких, мелче пылинки; как они только не рассыплются?..

— А как эти частицы держатся друг друга? — спросил он, перебив Квинна.

— Хороший вопрос, — профессор не рассердился. — Существует такой закон вселенной, по которому все тела притягиваются друг к другу. Эта сила, сила притяжения, особенно велика для маленьких частичек. Если разорвать два атома, высвободить эту силу, которая притягивает их друг к другу, образуется большое количество энергии. А если расчленить один атом, разорвать его на части, то энергии будет еще больше. Люди научились это делать, — заметил Квинн и снова дернул себя за хвост. — Вызывать реакции распада атомов. Такая реакция называется термоядерной, юноша. В стародавние времена люди научились перемещаться в космосе в основном благодаря ей; сравнительно небольшие запасы топлива позволяли выделять достаточное количество энергии. Да будет тебе известно, — и, возможно, Каин тут тебе расскажет больше меня, — что некоторые вещества лучше подходят в качестве такого топлива, и долгое время наши корабли летали на урановых, а затем ториевых реакторах.

— А как вообще перемещаются в космосе? — спросил Леарза, который уже знал, что космос — это безвоздушное пространство, и расстояния в нем до нелепого огромны. Гавин как-то, посмеиваясь, сказал ему, что от Кэрнана до Руоса, если б он научился обходиться без воздуха, ему пришлось бы идти пешком несколько миллиардов лет, если не больше. Леарза смутно осознавал величину слова «миллиард», но все равно впечатлился.

— Кажется, Гавин уже что-то говорил тебе о скорости света, — сказал Квинн, оборачиваясь. Солнце вызолотило его макушку.

— Свет тоже состоит из маленьких частичек, — согласился Леарза, — и двигается. Частички летят от источника света, например, от солнца.

— Верно, верно. И, например, чтобы достичь поверхности Кэрнана, а значит, наших глаз, — сказал профессор, поднял руку к окну, в котором показалось маленькое круглое солнце, — лучу света понадобится около семи минут. Поскольку наши глаза устроены так, что видят при помощи света, вот этот самый солнечный диск, какой ты видишь в окне, на самом деле был таким семь минут назад. То же самое относится к далеким звездам; свет иной звезды летит к нашим глазам долгие миллионы лет, и мы будем видеть, как эта звезда горит, еще миллион лет после того, как она погаснет. Тебе понятно это?

— Да, — несколько неуверенно согласился Леарза. — Но какое это отношение имеет к полетам?..

— Непосредственное, — важно сказал Квинн. — Ничто не может двигаться быстрее света. Точнее, некоторые вещи могут, но только те, которые не несут в себе никакой информации, а космический корабль уж точно к ним не относится. Подумай, юноша, свет твоей родной звезды добирается до Кэрнана за парочку миллионов лет. Миллионов!.. Вдумайся в это слово. Но нам понадобилось всего лишь около суток, чтобы пересечь это пространство.

— Но ведь корабль двигается медленнее света, — быстро сообразил Леарза. — Нам потребовалось бы еще несколько миллионов лет, чтобы долететь!

— Верно, верно. И нам пришлось бы лететь эти миллионы лет, даже если учесть, что на скоростях, близких к скорости света, время сильно замедляется… в общем, нам пришлось бы, если бы мы летели при помощи линейных двигателей, как их сейчас называют, или при помощи двигателя на ториевом реакторе. Встань, — вдруг приказал профессор. Леарза сначала недоуменно вскинул на него взгляд, но профессор ждал, и китаб поднялся на ноги. — А теперь махни руками что есть мочи.

Леарза, чувствуя себя идиотом, послушно махнул руками вперед, отчего корпусом отклонился назад.

— Ты выбросил руки перед собой, и сила этого движения пытается оттолкнуть тебя в противоположную сторону, — сказал Квинн. — Это принцип, на котором основывается работа двигателей первого уровня. Они с огромной силой выбрасывают энергию в одном направлении, и корабль летит в противоположном. Но максимально возможная скорость такого корабля все равно не может превысить скорость света, разумеется.

— Линейные двигатели, — задумчиво произнес Леарза, опускаясь обратно на стул. Мысль его ожесточенно работала; он забыл о том, где он и что делает, перед ним была очередная задача, совсем как раньше, когда он сутками просиживал в своей лаборатории над реактивами, размышляя, отчего дует ветер и почему солнце встает на востоке и садится на западе. — Это значит, что вы придумали какие-то другие двигатели. Работающие на ином принципе.

— Верно, — согласился профессор Квинн, улыбнувшись в бороду. — Деформационные двигатели — самые интересные. Скорость света преодолеть невозможно, но можно ее… обмануть. Двигатели Алькубьерре искажают само пространство, так что корабль, формально не обгоняя свет, все-таки движется быстрее света.

— …Потрясающе, — пробормотал Леарза и попытался представить себе такое. Получалось не очень.

— Ты, должно быть, в будущем еще не раз услышишь выражения типа «деформационное поле», — добавил толстяк. — Еще иногда говорят «пузырь Алькубьерре». Это и есть то искаженное пространство вокруг корабля со включенным деформационным двигателем. Таким образом мы добрались до Руоса за двое суток, таким образом мы исследуем вселенную. Вижу, это впечатляет тебя?

— Не то слово, — признался Леарза.

Он возвращался к себе в комнату в тот день, восторженно повторяя про себя: «пузырь Алькубьерре». Он все пытался представить себе этот пузырь, но воображение подводило его. Он решил почитать какие-нибудь книги про космос и принялся искать их, но когда он просматривал список доступных электронных книг, стоя посреди маленького холла, в холл вошел веселый, как всегда, Каин и без приветствия сообщил:

— Сегодня у Сета концерт! Если мы там не объявимся, лысый страшно на нас обидится.

— А?.. — не сразу сообразил Леарза. — Концерт?

— Он же музыкант, — снисходительно пояснил Каин. — Готов поспорить, их музыка тебе не понравится! Но это неважно. Корвин и Тильда тоже пойдут.

— …Хорошо, — растерянно согласился китаб. — Если честно, я никогда не думал о Сете, как о музыканте… а что за музыку он играет?..

— Вот и услышишь, — расхохотался андроид. — Что это ты ищешь? Профессор что-то рассказывал интересное?

— Про деформационные двигатели и пузырь Алькубьерре, — сказал Леарза, с каким-то странным удовольствием произнеся это загадочное «Алькубьерре». — Он говорил, ты тоже можешь мне об этом рассказать…

— Не больше, чем любой обычный житель Кеттерле! — воскликнул Каин. — Хотя, если он имел в виду термоядерные реакции и топливо для линейных двигателей, тут совсем другое дело…

В последующие два часа Каин рассказывал Леарзе о том, какие бывают радиоактивные металлы и изотопы, — Леарза не очень понял, что это значит, но слушал с азартом, — о том, как происходит термоядерная реакция, как корабль отрывается от поверхности земли, как выходит на орбиту, как…

К тому моменту, когда они наконец прибыли на место, голова у Леарзы была сплошь забита линейными и деформационными двигателями, Алькубьерре и радиоактивными металлами.

— Вообще-то эти штуки крайне вредны для человека, — говорил Каин, смешно размахивая руками, — и когда я, помнится, услышал, что у тебя запросто в лаборатории лежала урановая болванка, я буквально пришел в ужас!..

— …Смоляная обманка, что ли? — не сразу сообразил Леарза.

— Ну да, ну да!

Леарзе только и оставалось, что рассмеяться; события прошлой жизни, которая шла еще на Руосе, в последние дни казались ему такими далекими и нереальными, как полузабытый сон. Боль стихла, стала тупой и почти незаметной. Даже бесчувственность окружавших его людей перестала трогать его, он порою думал: уж какие есть, и какая разница?..

Он мало удивился, когда в дымном темном помещении обнаружил знакомые лица: Корвин и Тильда и вправду были уже здесь, и даже Таггарт, хотя бывший нахуда сидел в углу с угрюмо-суровым выражением лица и курил длинную сигарету, будто он тут вообще случайно оказался; Леарза сел между нахудой и безумолчно хихикавшей Тильдой, Каин принялся спорить о чем-то с Корвином (ввиду того, что его любимый оппонент находился на сцене и не мог с ним разговаривать). Музыка, которую играли Сет и его товарищи (Тильда назвала их словом «группа»), не слишком понравилась Леарзе, — точнее говоря, он просто не понимал ее, для него это был всего лишь набор звуков, — и все его внимание переключилось на людей, окруживших его, и на алкогольные напитки.

Музыка была, правда, слишком громкой, и чтобы расслышать хоть что-нибудь, приходилось кричать друг другу на ухо; Тильду это, впрочем, не смущало. Леарза рассказывал ей про бродячих певцов Руоса, аскаров, и про музыкальные инструменты своей родины, и краем глаза видел, как Корвин с Каином полушутливо схватились друг за друга в драчке, лишь один Таггарт продолжал сидеть с таким видом, будто происходящее его не касается, и потягивать темный напиток из своего стакана. Тильда сидела с другой стороны и улыбалась Леарзе своей косой улыбкой, ее волосы в блеске огней казались совсем белыми, и китаб опять напрочь забыл о том, что она — андроид.

В черных красивых глазах Таггарта стоял мрак. Каин перечислял Корвину, сколько зубов он за свою жизнь выбил другим людям. Сет пел, и его приятный баритон разносился по темному залу, и в эти моменты он совершенно не казался смешным, даже лысина нисколько не портила его. О чем?..

Леарза не разбирал слов; но мелодия входила в него, как морской запах, пропитывала его собой, и он, не соображая, что делает, положил голову на что-то теплое. В груди у него покоился пузырь Алькубьерре.

Тильда покосилась на него и мягко улыбнулась. Кучерявая голова худенького китаба лежала на ее плече; под ее теплой кожей были искусственные ткани и сустав из сложного сплава, но для него это уже не имело никакого значения, — он и не помнил об этом, — значение имело только тепло.

Тепло, пожалуй, окончательно убаюкало его, и Леарза провалился в сон.

Много тысячелетий назад, — уже и не счесть, сколько, — столицей Кэрнана и его центром считался древний Сеаннад, располагавшийся на одном из островов в Агвисинском море, на нулевой широте. Однако годы шли; в Сеаннаде, каждое здание которого в один прекрасный момент оказалось защищено действовавшим тогда законом о сохранении культурного наследия, попросту перестало хватать места людям. С другой стороны, научный городок Ритир, построенный на бывшем болоте, никакими такими законами не был ограничен, и обитатели его, увлеченные видениями будущего, застроили искусственный полуостров чудесами современной им архитектуры. Помимо того, именно там, в среде высоколобых ученых, зародился проект «Лекс», в лабораториях Ритира были собраны первые его компоненты, а впоследствии оказалось, что перемещать физические оболочки Лекса в Сеаннад невыгодно и бесполезно.

Так центр сместился.

Теперь Ритир высился своей зеркальной колоннадой над окружающими его болотами, протянувшимися на несколько миль во все стороны, к северо-востоку плавно переходившими в зеленые холмы Дан Улада. В самом сердце его располагалось высокое здание, не раз уже привлекавшее к себе внимание китаба, которому видно было его из окна спальни; о предназначении этого здания Леарза не знал, но догадывался, что там находится что-то очень… масштабное. Сияющий тонкий шпиль уходил в облака, венчая собой круглый купол. Огромное количество блестящих мушек-аэро сновало вокруг этого здания.

В здании находились покои научного совета.

В действительности многими аспектами жизни в Кеттерле и дочерних колониях управлял Лекс, занимавший несколько нижних этажей, но члены научного совета вольны были отменить его указания, если им это казалось нужным. С другой стороны, они часто подтверждали распоряжения Лекса, делая их еще более весомыми, и играли совершенно особую роль в жизни научно-исследовательского института Ритира.

В этот холодный весенний день большей частью они собрались здесь, в холле совещаний, и сидели за длинным полукруглым столом; их было без малого сорок человек, многим из них далеко за сто, и их старые лица плавали в тенях холла.

Беленос Морвейн уже несколько раз бывал здесь, но абсолютно всегда нервничал, будто перед серьезным боем.

Холл был велик, так что обычный человеческий голос должен был бы, казалось, затеряться в нем, однако этого не происходило. Гладкий, практически зеркальный пол отражал в себе увешанные стягами стены. Посреди помещения, перед столом, за которым сидели члены научного совета, располагался круглый терминал; Лекс всегда присутствовал на их совещаниях, как он всегда присутствовал еще в десятках иных мест.

Бел Морвейн, в высоких сапогах и кожаной куртке, стоял перед ними и чувствовал себя неуютно.

— Ты знаешь, Морвейн, — произнес один из профессоров, — мы и без того закрыли глаза на твой необдуманный поступок и дали разрешение проводить бессмысленный, ненаучный эксперимент. Этого тебе мало?

— Какая для вас разница, где будет жить руосец? — спросил он. — В ксенологическом или в Дан Уладе? Вы в любом случае не отдавали распоряжений ограничить свободу его перемещений по Кэрнану.

— Нет, не отдавали. Но, насколько нам известно, ты живешь не один, а с сестрой. Положим, ты опытный боец, разведчик со стажем. Однако, поселив с собой руосца, ты подвергнешь смертельной опасности беззащитную женщину.

— Руосец не опасен, — упрямо повторил Морвейн, как и тогда, в первый раз.

— Скорее всего, ты ошибаешься.

— Вероятность ошибки девяносто шесть и девять десятых процента, — добавил машинный голос Лекса, в котором не было ни единой эмоции.

— Даже если так, — Беленос скривился, — Лекс не поручил мне никакой задачи по Анвину, таким образом, я остаюсь дома и всегда буду в состоянии остановить руосца, если он действительно взбесится. Вы полагаете, что я не смогу защитить собственную сестру?

Они молчали, обмениваясь взглядами; молчал и Лекс, лишь маленький экран его терминала помаргивал неведомо по какой причине.

Наконец машинный голос произнес:

— Рекомендовано держать привезенного с Руоса человека под пристальным наблюдением. Предпринимать все для стабилизации его эмоционального состояния. Это может быть достигнуто при помещении руосца в окружающую среду, как можно более близкую к привычной для него. Поселить в Дан Уладе: не возражаю.

В холле воцарилась тишина.

— Однако если его состояние изменится, и он атакует женщину? — спросил кто-то из членов научного совета.

— Риск допустим.

Морвейн вздохнул, нервно передернув плечами.

— Так и быть, — сказали ему. — Решение Лекса подтверждено.

— Рекомендовано проинформировать женщину о возможном риске, — добавил своим сухим электронным голосом Лекс. — Внимательно наблюдать за психологическим состоянием руосца и при вызывающих подозрение изменениях немедленно вернуть его под контроль научных сотрудников и представителей силовой структуры.

— Конечно, она предупреждена, — выдохнул Беленос, — и, конечно, я буду наблюдать.

— Принято.

— Одобрено, — вторили машине люди.

Маленький сияющий шарик, если его поймать, покорно оставался в ладони, но стоило разжать пальцы, как он вновь подпрыгивал и зависал в воздухе, принимаясь кружиться.

Леарзе подарил его приходивший позавчера Каин. Здоровенный андроид, как всегда, был весел, пересмеивался с Гавином, рассказывал китабу о каком-то чудном сплаве, над которым работал в тот момент. Каин и объяснил, что внутри шарика — антигравитационная батарейка, которая и позволяет занятной игрушке повисать в воздухе на определенной высоте. Шарик представлял собой крохотную карту Кэрнана, на удивление точно выполненную, и Леарза вчера добрый вечер рассматривал ее через увеличительное стекло, углядел даже небоскребы Ритира, миниатюрным пупырышком расположившиеся на юго-западном окончании Эмайна.

Вот уже год с небольшим прошел с тех пор, как он оказался на Кэрнане; конечно, на этой планете, как ему уже рассказывали, год был немного покороче, чем на Руосе, — профессор тогда пространно объяснял насчет календарного и астрономического времени, и Леарзе показалось очень смешным то, что люди попросту условились между собою считать какое-то округленное число за астрономические сутки. Но, с другой стороны, договоренность эта была удобной, и считать было легко.

Он валялся теперь на диване, глядя, как шарик парит у него над ладонью, и размышлял. Теперь вспоминать собственную растерянность и первый страх, охвативший его, когда он только попал сюда, было стыдно. Леарза больше уж ничего не боялся, да и было ли чего?.. Да, его по-прежнему часто раздражала так называемая сдержанность кеттерлианцев, больше напоминавшая равнодушие или даже бездушие, но и с нею можно было мириться, а андроиды, к примеру, и вовсе особой сдержанностью не отличались, и сейчас Леарзу мало заботило уже то, что они искусственные.

Наконец, и к Кэрнану он тоже привык, только сердился немного на Морвейна за то, что угрюмый разведчик так редко появляется у него в ксенологическом, а в Дан Улад больше не приглашал ни разу.

— Что это у тебя?

Легок на помине; знакомый бас едва не заставил Леарзу подпрыгнуть, китаб стремительно вскинулся, так что шарик стукнул его по груди.

— Каин принес, — отозвался он, потом оглянулся на стоявшего в дверях Морвейна. Тот был ровно как всегда, с прежней каменной физиономией, с переброшенной через локоть курткой. — Что, неужели ты выкроил время, чтобы почтить ксенологический своим божественным присутствием?

Морвейн только фыркнул и вошел в холл; свет в помещение лился с обеих сторон в широкие окна, создавая какое-то чувство нереальности.

— Может, это ты тут засел, как пробка в бутылке, и никуда носа не кажешь.

Леарза поднял брови.

— Неожиданные претензии.

— …Я не за этим приехал, — перебил его Морвейн. — Вчера я был в научном совете Ритира, Леарза. Они сказали, что ты не обязан жить здесь, в ксенологическом, потому я и хотел тебе предложить переселиться в Дан Улад.

— В Дан Улад? — совершенно растерявшись, повторил Леарза. — У… тебя?

— Конечно, если ты сам этого хочешь, — буркнул разведчик и отвернулся, сделав вид, что роется в кармане. — В Дан Уладе может быть скучно.

— Но…

— Профессор сказал, что ты в достаточной мере выучил наш язык, — намеренно на языке Кеттерле добавил Бел. — Что до знакомства с нашей культурой, я полагаю, в стенах ксенологического о ней не так много узнаешь.

— Я… не буду вас обременять?

— С чего ты взял, — без вопроса в голосе отозвался Морвейн. Леарза выглянул в окно, чувствуя себя немного взволнованным: ему вдруг показалось, что его выпускают на волю.

Воля

; пожалуй, действительно Дан Улад больше всего соответствовал этому слову. Там было тихо и спокойно, и вершины серебристых зданий не брали небо в плен.

— Тогда я был бы рад, — сказал он. — Правда… жить здесь, в ксенологическом, как-то нелепо, я чувствую себя подопытным образцом.

Морвейн хмыкнул.

— Ну, больше не будешь. Я уже говорил с профессором; он тоже считает, что тебе лучше перебраться в Дан Улад. Тогда собирайся и поедем.

Темнота.

Темнота…

Одна звезда загорается, мягко вспыхивает в черной пустоте.

Вторая… третья.

Звезд все больше; каждая следующая загорается ярче предыдущей, и вот уже наконец вокруг него огромное, бесконечное пространство, полное безумно ярких огней, хотя монохромное — все-таки трехмерное, глубокое, даже, пожалуй, непостижимо-глубокое.

Каждый такой лучик света из невообразимой дали — свое решение.

Сотни, тысячи, миллионы людей. Каждый день, каждый час кто-то из них совершает одно решение, и даже если это решение совершенно ничтожно, все-таки оно влияет на судьбу вселенной. В сумме все эти решения составляют Путь.

Путь, по которому он должен вести их и направлять.

Он медленно открыл глаза.

Звезды погасли не сразу.

Собравшиеся вокруг него ожидали.

— Ответа по-прежнему нет, — увидев, что Наследник смотрит на них, с почтением в голосе сообщил Традонико. Это был высокий человек с мужественным лицом, уже не молодой, но еще и не старый; Традонико возглавлял внешнюю разведку не первый год.

— Ответят ли они? — усомнился другой мужчина, остроносый, совершенно седой. — Они очень осторожны. Они не выслали погоню за нами, когда мы уничтожили их наблюдателя.

— Может быть, они и не ответят, — холодно произнес Наследник. — Это не столь важно. Скорее всего, они даже уже нашли нас, возможно, находятся на орбите.

— Не стоит ли проверить окрестности? — спросил Традонико, нахмурившись.

— Нет. Пусть думают, что мы глупы и беззащитны. Чем презрительнее они будут относиться к нам, тем лучше; пусть недооценивают наши возможности.

Они переглядывались между собою и кивали, соглашаясь с ним. Конечно; он мог видеть дальше, чем любой из них, и даже способности Гальбао не позволяли тому заглянуть вперед.

— Они достаточно осторожны, — добавил он, обведя их взглядом. — Они не пойдут на открытое общение, не проявят себя. Но наверняка они будут изучать нас исподтишка, наблюдать за нами, может быть, даже проникнут в наше общество изнутри. Будьте бдительны; любой из окружающих внезапно может оказаться чужаком. Но мы перехитрим их, выведем на чистую воду.

Собравшиеся мужи вновь закивали. Теплый сумрак окружал их; в этом зале всегда было темно, тяжелые шторы закрывали стены и узкие окна, пол выложен был прекрасной мозаикой, и в затейливых линиях угадывались силуэты.

Они успокоились; они были уверены, что Путь, который избрал он, верный.

Он знал правду. Он даже тревожился, если это можно так назвать.

Он понимал, что при всем своем отношении к чужакам, они ничего не могут противопоставить этому холодному инопланетному разуму. Как Наследник, он хорошо был знаком с историей и в том числе со многими запрещенными научными и философскими трудами прошлого; он предполагал, по какому пути могли пойти они.

Это и беспокоило его. Закованные умеют делать разные, порой довольно занятные вещи; они в состоянии сделать оружие, убивающее на значительном расстоянии, и корабль, могущий пересекать безвоздушное пространство. Возможно, смогут кое-что перенять и у этих, если удастся своровать их знания.

Но эти творили свое железо тысячи лет, а что он может противопоставить им? Звезды своих видений? Чем помогут ему звезды?

Чем помогут ему вычислители или телепаты? Есть, правда, еще смещающие… но одних смещающих мало. Можно убегать, сколь угодно, но вселенная не безгранична, что бы ни твердили безумцы.

Самого главного нет.

Есть щит, но нет меча.

Без меча не спасет даже такой острый взгляд, как у него.

Одно успокаивало его: в видениях его сверкала особенно яркая, красная звезда.

Все изменится; в этом он был уверен.

Он выглянул на небо, испещренное созвездиями, и улыбнулся сам себе. Он знал, что наверняка уже первые из них высадились на планету. Возможно, бродят тенями между бездушными или даже аристократами, пытаются составить правильное впечатление. Пусть составляют. Рано или поздно им придется пойти на контакт, и тогда он использует тактику слабого: хитрость.

Кто же окажется хитрее, человек с тысячелетней генетической программой за плечами или человек с машиной в голове?