Лиловый (II)

6,90 пк

В тот день над серыми кварталами закованных кружились пепельные хлопья снега. Редкие, но крупные, они без остановки падали в грязь, чтобы раствориться там. С утра у него было свободное время, и он заглянул в бакалею, но ничего интересного для себя там не обнаружил, он потом еще сколько-то бродил по ледяным улицам, осторожно, стараясь не поскользнуться, но такая роскошь, как книжные магазины, у них тут, видимо, напрочь отсутствовала. Читать все равно умели далеко не все, а те, кто умел, читали в основном только учебники в техникуме.

После обеда Таггарт привычно проверял работу машин в своем цехе, но все было спокойно, и он еще скучал какое-то время с самокруткой в зубах, пока не пришел час ужина. Рабочие цеха обычно ели дважды в день, даже женатые — в грязной и темной заводской столовой, потому что женщины работали тут же и им было некогда готовить.

Он приметил Нину; женщина бродила, как неприкаянная, у входа в столовую и время от времени заговаривала о чем-то с другими рабочими, но они то вовсе отказывались слушать ее, то просто отталкивали. Он знал, что Нине не выплатили денег, как остальным, два дня назад, и, должно быть, ей попросту не на что было купить еды. Она голодными глазами следила за входившими и выходившими из столовой людьми.

Таггарт прошел мимо нее. Он ожидал, что она заговорит и с ним, но она не заговорила и только проводила его темным взглядом.

Он купил два бутерброда сверх обычного, но есть их не стал, завернул в платок и сунул под полу куртки. Он сидел поодаль от остальных и ужинал, как всегда, быстро, а потом вышел из столовой так же стремительно, как и ел.

Нина все еще стояла у входа. Она была высокой, — одного с ним роста, — и, может быть, показалась бы даже симпатичной, если отмыть грязь с ее лица. Она носила мешковатый комбинезон, скрадывавший ее фигуру, и завязывала длинные темные волосы в узел.

Проходя мимо, Таггарт молча вынул бутерброды из-под полы куртки и буквально сунул их ей. Он ничего не сказал ей и хотел пойти себе дальше, будто ничего не случилось, но спустя пару минут обнаружил, что женщина идет за ним, прижимая завернутые в платок бутерброды к груди.

Он обернулся, желая сказать ей, чтоб шла себе прочь, но она стояла за его спиной и смотрела на него черными глазами, похожими на глаза бездомной собаки.

И он не смог ничего сказать, только пошел дальше. Нина все шла позади и следом за ним перешагнула порог его комнаты, где Таггарт, сердито фыркая, зажег тусклую лампочку и поставил чайник на электрическую плитку. Нина так и осталась стоять у двери, будто ожидая приглашения.

— Садись, — почти сердито сказал он ей и кивнул на кровать, потому что в комнате был только один стул, на котором лежала вытащенная из сломавшейся машины схема. Нина села.

Чай у него был привезен еще с Эйреана, но он усомнился в том, что женщина заподозрит что-то неладное в этом напитке, и налил ей его в оловянную чуть помятую кружку. Только когда он сунул ей кружку в руки и отошел, Нина принялась за еду. Таггарт опустился на корточки перед схемой и принялся рассматривать ее, хотя нормально работать в присутствии чужой женщины не смог бы, — она отвлекала его, да и тусклый свет лампочки, впрочем, был далековато, надо было бы перенести стул со схемой поближе, но он не стал утруждать себя.

Она ела жадно и недолго, однажды поперхнулась чаем и жалко кашляла, так что ему пришлось обернуться и похлопать ее между острыми лопатками. Наконец она собрала последние крошки с платка (признаться, тот был не идеально чистым) и поставила кружку на пол. Таггарт обернулся. Черные раскосые глаза взглянули на него снизу вверх, потом она быстро отвела их и принялась снимать комбинезон.

— Я не принуждаю тебя, — негромко сказал он, заставив ее худые руки остановиться. Женщина склонила голову еще ниже, и на грудь ей упала длинная прядь темно-каштановых волос.

— Я некрасивая? — тихо спросила она.

Это заставило его посмотреть на нее. Она успела расстегнуть молнию комбинезона, и в раскрывшейся бреши показалась ее грудь, слишком белая в сравнении с лицом, на ее шее отчетливо проступала кость ключицы, а под кожей, спускаясь откуда-то с плеча, еле заметно билась синеватая жилка.

— Не в этом дело, — мягче ответил Таггарт. — Ты просто не обязана это делать.

Но она, помедлив, продолжила раздеваться. Он вздохнул и не стал больше ей возражать.

В комнате было прохладно, несмотря на постоянно работающий обогреватель, и кровать была слишком узка для двоих, от Нины пахло хлебом, и поначалу она больше напоминала собой ледышку, лишь потом немного отогрелась и осмелела. Под конец даже обняла его и впилась зубами в его шею, а зубы у нее оказались острые.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и так и не потрудились погасить уныло покачивающуюся от сквозняка лампу. Нина сначала вытянулась в неудобной позе и не шевелилась, но потом с трудом, стукаясь локтями, повернулась и зарылась носом в его волосы. Таггарт остался, как был, и смотрел в грязный потолок. Где-то вдалеке было слышно гул моторов, мешающийся с завыванием ветра; на ночь глядя начиналась метель. Возникшее было тепло понемногу уходило.

— Ты и завтра пойдешь предлагать себя за кусок хлеба? — негромко спросил он.

— Мне ничего больше не остается, — ответила женщина. — И мне еще повезло, что я могу это. Косоглазый Митан умер прошлой зимой с голода, когда по его вине сломался конвейер, а три зимы назад умерли даже двое.

Он промолчал.

— Я могу снова прийти к тебе, — немного оробело предложила она. Он ничего не сказал на это, и она добавила: — Я могу убираться и чинить одежду.

— Почему ты такая рассеянная, Нина? — вместо этого спросил он. — Я видел, ты сегодня опять не заметила, что шарикоподшипник с трещиной.

Она зарылась еще глубже, упершись носом в его поросшую щетиной щеку.

— Я ненавижу железо, — прошептала она. — Ненавижу эти маленькие мерзкие шарикоподшипники. Может быть, я могла бы лучше работать в полях. Или в столовой хотя бы. А ты взял бы меня себе, если бы я готовила и убиралась для тебя?

— Нет, — сказал он. Она опять завозилась и повернула голову.

— Правильно, — ответила Нина. — Никому не нужен лишний рот.

Таггарт вздохнул, по-прежнему не глядя на нее. Потом спросил:

— Чего ты боишься больше всего на свете?

Она села в постели и посмотрела на него своими крупными глазами. Они были черными, как ночь, как две бездны, и круглые, будто ягоды. Выпуклый лоб ее тускло блестел на свету.

— Смерти, — сказала Нина. — Я боюсь, что эта ужасная машина, которая заставляет ленту конвейера двигаться, оживет и нападет на меня. Что она засосет меня в свое нутро и перемолет мне кости своими шестеренками.

Он бездумно коснулся ее тонкого запястья и провел пальцем по металлическому браслету; она опустила взгляд на его руку.

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — сказал он. — Можешь прийти завтра вечером, если хочешь. Но будь внимательнее, а то тебя опять лишат месячной платы, а я, может быть, не задержусь здесь надолго.

— Ты уйдешь отсюда?

— Кто знает.

Серебристо-серые глаза смотрели вверх, встречая собой точно такое же серебристо-серое небо.

Перед ним стояла важная задача, выполнить которую он собирался в течение недели-двух. Главное, чтоб никто не узнал, чем он тут занимается. Впрочем, он уже достаточно освоил нравы местных обитателей и понимал, что никто на него внимания не обратит, доколе он, может быть, не бросится вниз головой с крыши.

Это его вполне устраивало.

Конечно, когда Волтайр узнает, она наверняка накричит на него, будет страшно возмущаться и вообще, а когда узнает Бел, то… но соблазн был велик, Морвейн сутками пропадал в ксенологическом, а у Волтайр был важный проект на работе, и она большую часть дня все равно была занята.

Набрав в легкие воздуха, Леарза подошел к стеклянным дверям небоскреба и сделал картинный жест руками; датчики уловили движение, и двери распахнулись, будто бы послушавшись его. Китаб передернул плечами, поправляя кожаную куртку, и с деловым видом направился к лифтам.

— Последний, — сказал он, заходя в кабину лифта, важно сунул руки в карманы, запрокинул голову. Сердце зачем-то билось, хотя ничего слишком опасного он не затеял.

Еще и лифт то и дело останавливался, впуская и выпуская других людей, не обращавших на него никакого внимания, но вот наконец двери распахнулись, и металлический голос произнес:

— Последний этаж.

Леарза почти что выпрыгнул на ковровую дорожку.

Здание медицинского корпуса научно-исследовательского института Ритира было самым высоким во всем городе, он дважды проверил. Вход на его крышу был закрыт: слишком высоко, да и площадки для аэро находились двадцатью этажами ниже.

Но у Леарзы была своя идея, которую он жаждал проверить на практике.

На этом этаже никого не было, хотя вид в стеклянные окна открывался просто шикарный, и никто не помешал Леарзе подняться по короткой лестнице к металлической наглухо закрытой двери. Дверь требовала электронный ключ, узкая щель для которого нашлась слева; Леарза еще раз оглянулся, насвистывая простенький мотивчик, сунул руку в карман джинсов и извлек подозрительную карточку.

— Ассалам, — пробормотал он, засовывая карточку в разъем; дверь негромко пискнула и открылась. Юркий китаб живо скользнул в образовавшийся проход и захлопнул ее за собой.

Ветер резко ударил ему в лицо, взметнул волосы дыбом, едва не вырвал карточку из пальцев. Леарза поначалу ничего не мог рассмотреть, ему пришлось схватиться за металлический поручень, тянувшийся от выхода к краю крыши, но потом он справился и пошел вперед, хотя глаза слезились и дышать было трудно.

Наконец он повернулся так, чтобы ветер дул ему в спину, и открыл глаза.

Гигантский шпиль медицинского корпуса пронзил собой небо и парил, словно лишенный опоры, в густых облаках; над головой Леарзы ярко светился красный прожектор. Облака были словно сливочное море, они клубились мелкими завитками и беспрестанно убегали за горизонт, окрасившийся в тускло-багряный, а безупречно чистая поверхность над ними имела ровный зеленовато-голубой цвет.

Он стоял, изо всех сил цепляясь за поручень, бывший его единственной опорой в этом мире сливок и неба, и беззвучно смеялся, пока восторг распирал его изнутри. Наконец Леарза не выдержал и громко заорал во весь голос, вытягиваясь; пена облаков быстро поглотила крик, но это было уже неважно, его только что не подбрасывало от эмоций, хотелось прыгать и кричать, просто чтоб еще сильнее ощутить полноту жизни. Отпустить поручень, правда, он не мог и только приплясывал на ветру, наслаждаясь тем, как кеды ударяют о металлическую поверхность крыши.

— Бел Морвейн — зануда! — крикнул он и расхохотался собственной дерзости. Потом задрал голову и в синеющее небо проорал: — Каин, возвращайся, ублюдок!

Ответом ему был только вой ветра. Леарза еще долго прыгал на крыше, пока не почувствовал наконец, как немеют пальцы. Только тогда он осторожно вернулся к двери и кое-как сполз, шатаясь, по лестнице. Небо осталось позади.

Он шел, будто пьяный, и глупо улыбался, и вдруг обнаружил, что некоторые люди улыбаются ему в ответ. Это было так неожиданно и странно, что Леарзе сначала показалось: они смеются над ним, но потом (когда он несколько минут провертелся перед зеркальной дверью на одном из этажей) понял, что ничего смешного в нем нет, и они действительно улыбаются просто потому, что он улыбается им.

Больше уж улыбка просто не сходила с его острого лица, и Леарза почти вприпрыжку бежал к аэро, который без спроса позаимствовал у Волтайр, — наивная женщина и не предполагала, что предприимчивый руосец обучится управлять им за полторы ночи, — и ему казалось, что в целом мире люди отмечают какой-то праздник.

Плюхнувшись на мягкое сиденье аэро, он извлек планшет и, продолжая насвистывать, открыл карту Кэрнана. Отметил красной точкой Ритир; здесь цель достигнута. Но остается еще чертова куча городов! Он должен облететь их все.

С довольной ухмылкой Леарза тронул аэро с места и выбрал в навигаторе маршрут.

Она плакала, когда он вошел, но сделала вид, будто ничего не было. Бел остановился, не подойдя к ней вплотную, отвел взгляд. Волтайр спешно вытирала щеки. Он ждал.

Потом не выдержала и уронила руки на колени, сгорбившись.

— Какая я дура, Бел, — тихо сказала она дрожащим голосом. — Какая я дура. И ты знал, почему ты сразу не сказал мне, что это глупая затея?

Он вздохнул и опустился на стул у окна, вытянул длинные ноги.

— Ничего я не знал, — возразил он. Есть женщины, которым идут слезы; Волтайр была не из их числа, ее лицо некрасиво покраснело, волосы растрепались и липли к круглым щекам. Ему, впрочем, было видно только ее профиль, и так она очень напоминала свою мать, рано ушедшую из жизни.

— Это все равно, что создать андроида, — судорожно вздохнула она. — И он еще сам спросил меня об этом… конечно, так нельзя было делать! Лучше б он так и жил у Квинна. Лучше б ты его вовсе оставил на его родной планете!

Бел нахмурился и опустил голову.

— Прекрати, — сказал он. — Леарза — не игрушка, которую можно взять и вышвырнуть из дома, если надоест. И ты сама предложила ему жить у нас…Но, может быть, он сейчас окончательно освоится на Кэрнане и уйдет. Где он сейчас? Я уже добрую неделю его не видел.

— Не знаю, — всхлипнула Волтайр, — он много пропадает в последние дни. Я не слежу за ним. Может, андроиды таскают его с собой.

— Корвин уехал на церемонию открытия на Лланголлен и еще не вернулся, — возразил Беленос, — а у группы Сета межпланетный тур. Хочешь сказать, он проводит свое время с Тильдой?

— Да какая разница!

Подумав, Морвейн вытащил из нагрудного кармана рубахи коммуникатор. Вызванный им контакт какое-то время не отвечал, но наконец экран моргнул и продемонстрировал физиономию запыхавшегося руосца, обрамленную страшно растрепанной шевелюрой.

— …А, Бел, — отреагировал Леарза.

— Ты где это шляешься? — спросил его Морвейн.

— Нигде, — поспешно ответил тот. — Ну то есть, я в Ритире, э… мы тут с, м-м, с Гавином договорились…

Морвейн только хмыкнул; хитрый китаб держал планшет слишком близко к лицу, так что окружающей его обстановки видно не было.

— Ты хоть время от времени возвращайся, — сказал Бел. — А то Волтайр тебя потеряла.

— Э, да, хорошо, — смутился Леарза. — К вечеру буду.

Экран погас; Морвейн задумчиво подбросил коммуникатор и не глядя поймал его.

— И вправду с Тильдой, что ли, — пробормотал он. Волтайр вроде бы немного успокоилась и сидела, отвернувшись, глядя в окно на противоположной стороне кухни.

— Извини, — потом тихо сказала она. — Сама не понимаю, что на меня нашло… конечно, Леарза не виноват. Это все я дура… поначалу он так напоминал мне маленького ребенка, потерявшего маму, а теперь он освоился и ведет себя по-взрослому, а я…

— Возьми себя в руки, — почти мягко предложил ей брат. — Налить тебе чаю?..

Они сидели в тишине еще час или два; никто из них не потрудился включить на кухне свет. Чай в маленьких фарфоровых чашках остывал, позабытый, Бел копался в коммуникаторе, Волтайр устроилась на стуле напротив, подобрав ноги, поставила подбородок на колено и уныло смотрела перед собой. Лицо ее теперь было бледным и казалось светлым пятном в сумерках.

Наконец Морвейн встал, убрал коммуникатор и подошел к окну; нахмурился.

— Эта Тильда у меня получит на орехи завтра, — буркнул он сердито. Не вынимая рук из карманов, вышел прочь с кухни. Волтайр осталась одна.

Темнота понемногу сгустилась до такой степени, что ей было лишь видно тусклое мерцанье часов на противоположной стене. За окном холодно шелестела надвигающаяся осень; ноги у Волтайр замерзли, но она сидела неподвижно, будто наказывая себя за что-то. В доме не было слышно ни звука. Часы показывали двадцать шесть, а дверь все еще не открывалась, и непохоже было, чтобы Леарза вернулся.

И тут вдруг в этом безмолвии чужие руки обхватили ее; сердце у нее обвалилось внутрь, и Волтайр даже не сумела издать ни звука, окаменела. Над самым ее ухом раздался короткий смешок.

— Я что, не напугал тебя?

Только тогда женщина судорожно набрала воздуха в легкие и почти крикнула:

— Леарза!

— Ну что, что? — рассмеялся он, отпрянув от нее; щелкнул пальцами, на кухне зажегся свет. Когда он успел настроить систему на свой щелчок?.. Волтайр повернулась к нему. Волосы у него были страшно растрепаны и стояли дыбом, на плечах висела куртка нараспашку. Одну руку Леарза держал за спиной.

— Ты напугал меня до смерти, — угрожающе сказала Волтайр. — Я думала, у меня сердце сейчас остановится! Где ты научился так тихо ходить?!

— Это все кеды, — с невинным видом пояснил он. — Если бы я носил тяжелые сапоги, как Бел… держи.

Его рука стремительно метнулась к ней, Волтайр только вскинула свою, будто ожидала удара, но он всего лишь сунул что-то ей за ухо. Это что-то было прохладным и чуточку влажным. Женщина взвизгнула и схватилась за это.

— Тихо-тихо, упадет! — его пальцы перехватили ее и заставили отпустить. — Лучше посмотрись в зеркало.

Вне себя от ярости, Волтайр все-таки послушно поднялась с места и подошла к зеркальной дверце кухонного шкафа. И обнаружила, что в волосах у нее запутался крупный тропический цветок с багровыми лепестками.

— Где ты достал его? — обескураженно спросила она.

— В парке в Бангоре, — пояснил руосец, сунув большие пальцы рук в карманы. — Наверное, я плохо поступил, но мне ужасно хотелось посмотреть, правда ли он будет так здорово смотреться в твоих волосах. Черт возьми, ты такая бледная, я и в самом деле так сильно тебя напугал?

— Дурак, — почти что истерично воскликнула Волтайр, а потом рассмеялась. — Где ты был?

— Да в Бангоре же, — недоуменно повторил Леарза.

— С кем, что ты там делал? Это же на другом конце планеты!

Он с независимым видом задрал нос.

— Один, — сказал он. — Еще Бел в свое время сказал мне, что мне нужно много путешествовать, чтобы быстрее здесь освоиться, вот я и путешествую!

Волтайр даже не нашлась, что ответить на это, только всплеснула руками. Тут дверь открылась, и на кухню вошел сам Беленос, сначала сердито посмотрел на Леарзу, потом в глаза ему бросилось яркое пятно: цветок в волосах сестры.

— Он был в Бангоре, — сказала она. — Один. Тильда тут ни при чем, Бел.

— А, а причем тут Тильда? — не понял Леарза, переводя взгляд с одного на другую.

— Каким же это образом ты туда добрался, мне интересно? — спросил Морвейн.

— По воздуху, — не моргнув глазом, ответил руосец. На каменном лице Морвейна ничего не отразилось, но его голос стал как будто вкрадчивее.

— На аэро? И когда же ты научился управлять им?

— Н-неделю назад, — честно признался Леарза. Морвейн дернул бровью.

— Что, сам? Или кто-то научил тебя?

— А чего там управлять, — удивился китаб. — Там управление не сложнее планшета. И…

— Леарза! — перебила его Волтайр, в глазах которой отразился запоздалый ужас. — Ты в одиночку летаешь на аэро? И ты даже ничего не сказал ни мне, ни Белу?

— А что?

— Н-да, — буркнул Морвейн, сунув руки в карманы штанов. — И профессор Квинн еще сомневался, сумеет ли этот прохвост ассимилироваться в Кеттерле.

— Я всего лишь позаимствовал аэро… — сказал Леарза, потом сообразил, что говорит, и растерялся. — Ну, ты вечно отсутствуешь, а Волтайр была занята…

Но Бел уже вышел с кухни, не сказав больше ни слова; Волтайр обернулась к зеркалу и поправила цветок в волосах.

— Я не хотел его злить, — расстроился будто китаб. — И тебя тоже. Извини! Просто мне хотелось посмотреть… и Корвин уехал, и Сет, а Тильда работает и сказала, что у нее мало времени, а…

— Он на самом деле рад, — перебила его женщина. — Только не умеет это показывать. Так что, и ты все это время просто ездил по городам? В одиночестве?

— Ну да, — Леарза развел руками. — Я где только не побывал! Хочешь, покажу карту? Я отмечал каждый город, в котором был, красным цветом…

Волтайр наконец улыбнулась; она и сама не знала, что была очень хороша с этим алым цветком в волосах, бледная от высохших слез, с блестящими глазами.

— Покажи, — сказала она. — Только в следующий раз поедем вместе, договорились?

— Ладно, — завороженный, согласился Леарза.

Она пришла и на следующий вечер, хотя особенно счастливой не выглядела, все так же жадно ела, давясь чаем, и спешно принялась раздеваться. Он остановил ее на середине, намочил платок водой из пыльной бутылки и вытер ее грязное лицо.

Она сидела смирно, не дергаясь, и только недоуменно хлопала глазами.

Таггарт знал, что она живет в такой же крошечной комнатушке совершенно одна, и родных у нее, кажется, не было. С чистым лицом она выглядела моложе, в ней даже была своеобразная привлекательность, и потом, когда она стояла перед ним нагая, чуть раскачиваясь, и расплетала свои волосы, он подумал, что она напоминает репей: невзрачная, цепкая, никому не нужная и так отчаянно желающая жить.

Она не то чтобы мешала ему, и он не стал ее отталкивать от себя, позволил переночевать в тот раз, а там прошла целая неделя, в течение которой Нина все оставалась у него, и вот Таггарт, вернувшись к себе, обнаружил, что она деловито согнулась на его постели над порванной рубахой, делая аккуратные маленькие стежки кривой иголкой.

Так закончился месяц, и в следующем Нине уже выдали ее плату, а она сложила деньги перед Таггартом и продолжала жить у него, и он даже привык.

— Я поначалу боялась тебя, — как-то призналась она, сидя в постели со скрещенными ногами, пока он возился с очередной схемой возле лампы. — Ты не такой, как все, есть в тебе что-то… пугающее.

— Что же? — безразличным тоном спросил он.

— Не знаю, — сказала Нина, трогая себя за пальцы на ноге. — Может, ты никогда не злишься. Поэтому. И вообще у тебя всегда одинаковое лицо, будто ты совсем ничего не чувствуешь.

Таггарт посмотрел на нее, и уголок его рта приподнялся.

— Я привык держать свои чувства при себе, — пояснил он. — …А теперь ты боишься?

— Нет, — доверчиво отозвалась женщина. — Я рада, что тогда поборола свой страх и пошла за тобой. Внутри ты совсем не такой холодный, как снаружи.

Он отвернулся, вновь обратив свое внимание на схему. Она была похожа на ребенка, и он осознавал, что она в действительности так и не шагнула за какую-то определенную черту, делающую из ребенка взрослого; но в этой своей детской простоте она верно поняла его, можно даже сказать, что и раскусила. Она точно определила, чем он отличается от остальных закованных и даже аристократов.

Нина молчала, дергая себя за ступню, но сидеть без дела ей было скучно, а спать он еще не собирался, и она сказала:

— Когда я была маленькой, я знаешь о чем мечтала? Что какой-нибудь аристократ влюбится в меня и заберет к себе в Централ, а там сделает такой же аристократкой.

— А что, такое разве случается? — хмыкнул Таггарт.

— Конечно же, нет, — снисходительно улыбнулась Нина. — Аристократами не становятся, ими только можно родиться. Но каждая девочка в детстве мечтает об этом…А ты мечтал о чем-нибудь?

Он задумался, подняв взгляд.

— Я хотел встретиться с инопланетянами, — потом сказал он. — Полететь в космос, ну все такое.

Нина нахмурила тонкие брови, удивленно посмотрела на него.

— Разве тебе не было страшно?

— Чего?

— Встретить… других. А если они захотят убить всех нас?

— С чего бы это им?

— Ну… но ведь во всех сказках обязательно приходят злые инопланетяне, которые всех хотят убить.

Таггарт оперся ладонью о корпус схемы, почти что грустно рассмеялся. Ее детского сознания не хватало, чтобы перешагнуть через сказки, и он знал это. И уж конечно, его настоящая мечта, которую он лелеял еще мальчишкой и из-за которой пошел в разведческий корпус, была недосягаема для ее понимания.

— Ну, разумеется, я мечтал не о таких инопланетянах, — сказал он.

Нина поежилась.

— Я слышала страшные истории, — призналась она, обхватила себя ладонями за узкие плечи. — Кто-то говорит, что это все было на самом деле. Что когда-то мы жили на другой планете, но потом нас прогнали и хотели уничтожить. Мудрый Арлен спас нас и привел сюда, а злые инопланетяне не нашли нас здесь, но говорят, что когда-нибудь они нас найдут и перебьют всех.

— Такого я не слышал, — осторожно сказал Таггарт, больше делая вид, что продолжает ковыряться в схеме. — Расскажи.

— Арлен был сыном бога и привел нас на Анвин, — послушно произнесла Нина. — Много людей шло за ним, но до конца дошли только самые верные, остальные рассеялись по чужим планетам и все были убиты. Корабли врагов преследовали нас день и ночь. Наконец Арлену удалось обмануть их, но мы все летели и летели в пустоте, и не было ни одной планеты, на которой мы могли бы устроиться. Тогда Арлен воззвал к богу, и в этот самый миг показалась красивая звезда, вокруг которой и движется Анвин. Арлен сразу понял, что бог послал нам спасение, и мы приземлились тут и построили первый город…Неужели ты и вправду не знаешь этой истории?

— Мне некому было рассказывать сказки, — соврал Таггарт. — И что, эти инопланетяне, которые гнались за нами, когда-нибудь нас действительно найдут?

— Ну, так говорят, — ответила Нина. — …Иди сюда, мне холодно. И страшно. Это все ты со своими вопросами.

Он бездумно отложил отвертку в сторону и забрался к ней в постель. Она в самом деле замерзла, прижалась к нему. Она была потерявшимся ребенком, бездомным животным, прибилась к нему, как щепка к холодному чужому берегу, и вот-вот новой волной ее унесет прочь, быть может, окончательно поглотит и уничтожит, но пока она была рядом и доверчиво льнула к его груди, и Таггарт, закрыв глаза, принялся почти что ласково гладить ее по волосам.

Той ночью ему долго мучительно снился Венкатеш и залитое кровью лицо Мэй.

Он познакомился с ней еще в стенах ксенологического университета, где оба проходили обучение, и с первых же дней она потешалась над ним, как умела только она; он целую неделю пребывал в уверенности, что она человек, а когда открылось, что она андроид, весь курс хохотал над незадачливым молодым кибернетиком. С той поры отношения у них выстраивались в подобном ключе, Мэй все задирала его, а Таггарт даже начал сомневаться, правильную ли дорогу он избрал, но с андроидами он все-таки имел дело с глубокого детства, поскольку его отец работал в лаборатории, и наконец, уже на Ятинге, ему представился случай доказать ей это.

Они заключили брак незадолго до того, как были отправлены с очередным заданием на Венкатеш.

Венкатеш представлял собой бескрайние джунгли, дожди там шли месяцами, и все гнило, но в первые дни Таггарт рвал яркие крупные цветы для Мэй и вплетал в ее черные волосы.

Это была почти легенда, истинность которой они смогли установить сильно не сразу; в легенде говорилось, что у великого мудреца Арджуны были два ученика: Ману и Виджал. Эти ученики достигли небесной мудрости и превратились в богов.

На самом деле мудрец Арджуна действительно существовал и создал развитое мистическое учение, в котором главной целью человеческого существования объявил достижение бессмертия. У него было огромное количество последователей; были у него и ученики, двое из которых, оба из знатных семей, считались лучшими из лучших и страшно соперничали за титул преемника. У них была и еще одна причина враждовать: прекрасная Адитья, юная принцесса, в которую оба они были влюблены и добивались ее руки.

Адитья не выбрала никого из них и, чтобы ей и дальше не пришлось выбирать, совершила ритуальное самоубийство, взойдя на костер.

Тогда беловолосый Ману приказал своим последователям заточить его в хрустальном гробу и молиться ему днем и ночью; так они и сделали. Он обещал им, что, когда он станет богом, он наделит бессмертием и их: за преданность. Ману умер от нехватки кислорода, и Таггарт своими глазами видел его ссохшееся черное тело, согнутое в хрустале неестественным образом. Но его последователи молились ему, как он и завещал им, и их истовая вера сделала то, чего хотел Ману.

Его тело было мертвым, но не до конца. Что-то теплилось в этой чудовищной мумии; Таггарт, бывший у жрецов Ману послушником, подолгу сидел в храме, где стоял хрустальный гроб, и временами уставшему молодому кибернетику мерещилось, будто мумия шевелится.

Виджал развивал то же самое учение и, видимо, пришел к похожему выводу, но его последователи заключили его, медитирующего, в гранитный саркофаг. Один из них был постоянно на свету, другой во тьме; люди молились и тому, и другому, и рано или поздно между поклонниками двух обожествленных мудрецов просто должна была вспыхнуть война. Поначалу, видимо, силы их были равны, но впоследствии что-то случилось, и мощь Виджала, чьи последователи неслыханно жестоко уничтожали поклонников Ману, резко начала расти.

Разведчики Кеттерле, однозначно расценив роль Ману, приняли его сторону и исподтишка принялись влиять на ход событий, пытались добраться до гранитного саркофага Виджала и уничтожить его.

Бури между тем становились все сильнее и опаснее, а в джунглях все продолжало гнить.

Ученые на Кэрнане писали огромные трактаты по поводу бессмертия и божественности Ману и Виджала, а Венкатеш медленно умирал; чуткие приборы на орбитальной станции показывали чрезмерные сейсмические колебания, вода в реках в один прекрасный день оказалась отравленной, и хотя поклонники Ману фактически одолевали виджалитов, мир клонился к своему закату, что бы ни делали разведчики, и Эохад Таггарт, в те дни уже ставший в глазах венков полноценным жрецом Ману, в отчаянии раскачивался на корточках перед хрустальным гробом обожествленного мудреца, пытаясь понять, что они делают не так.

Потом к нему пришла Мэй и сказала: «Мы должны остановить Ману».

Он смотрел на нее, как на сумасшедшую. Но Мэй настаивала; они страшно разругались в ту ночь, и Мэй ушла в темноту.

Он не догадывался тогда, что она уже какое-то время втайне общалась с последователями Виджала, передавая им сведения об их противнике, более того: той ночью Мэй приняла окончательное решение и открыла виджалитам всю правду. Она рассказала о том, что чужие люди, явившиеся с неба, скрываются среди них и помогают Ману, и с тех пор стала сражаться на стороне Виджала. Она надеялась так вернуть равновесие, некогда существовавшее между заклятыми врагами. Ей это не удалось; баланс окончательно оказался разрушен. Виджалиты снова начали выигрывать войну. Лекс, постоянно анализировавший обстановку, принял решение активнее помогать проигрывавшим сторонникам Ману; исход становился все более очевидным, когда сила Ману стала таять, а в один прекрасный день тела убитых начали подниматься и вновь вступать в бой на стороне Виджала. В этих сражениях гибли и разведчики; и их превосходящее мечи и копья венков оружие не могло остановить живых мертвецов.

Бел Морвейн предложил этот рискованный план, который даже не было времени согласовывать с Лексом и ученым советом; Таггарт согласился, и небольшой группой они отправились на гору Анантарам, в самое сердце владений Виджала. Еще четверо из них погибли во время этой отчаянной вылазки, однако Морвейн, Таггарт и Каин достигли своей цели. Мэй преградила им путь. Мэй сражалась, как львица, она вывела из строя Каина, сбросив его со скалы, и почти задушила Бела Морвейна; однако Эохад Таггарт, с детства имевший дело с андроидами, хорошо знал, как их останавливают.

Он выключил ее; вдвоем с Морвейном они опрокинули гранитный гроб, отчего тот раскрылся, и хранившаяся в его недрах мумия вспыхнула синим пламенем.

Но ничего это не изменило, и разведчикам вскоре пришлось окончательно покинуть погибшую планету.

Венкатеш помог ученым ксенологического института разработать свою теорию массового бессознательного, а в груди Таггарта оставил глубокую рану.

Промышленный центр Сида, располагающийся в большом искусственном оазисе посреди пустыни Ор-Торог, славился своими небоскребами, некоторые из них были столь высоки, что на верхних этажах были герметичные окна; выбраться на крышу такого небоскреба было при надобности возможно, но для работ туда отправляли обычно машины, а людям настоятельно рекомендовалось надевать дыхательные маски.

В это время на Сиде, расположенном в южном полушарии Кэрнана, царила глубокая ночь и столь же глубокая весна; деревья, опутавшие город паутиной у подножий небоскребов, только еще пробуждались ото сна, снег таял, образовывая ручьи, и крыши были мокрые и обледенелые по позднему времени.

Стоянка аэро в этом районе находилась внизу, на земле, и широкий тротуар вел к самому высокому зданию города: информационному центру. По тротуару шли два человека, вынужденные огибать лужи и иногда перепрыгивать через них. Оба они были примерно одинакового роста: худощавый юноша с густой копной чуть вьющихся волос и женщина на вид лет тридцати, одетая в легкий черный плащ. Парочка была вовлечена в яростный разговор, и время от времени юноша забывался и наступал прямо в лужу, а женщина, когда на нее попадали брызги, сердито вскрикивала.

— …Зачем?

— Не знаю! Какая разница? Цель не хуже любой другой!

— Надо искать не просто самые высокие, — воскликнула Волтайр, — а это она и была, — а те, с которых лучше всего обзор! Что толку смотреть на облака сверху? Можно и на аэро с таким же успехом полетать!

— Но в аэро ты за стеклом, — возразил ей Леарза. — А на крыше… Черт возьми, это просто непередаваемое ощущение, вот сейчас увидишь!

— И много крыш ты облазил?

— В тех городах, что на карте отметил красным, я залез на крышу самого высокого здания, — он задрал нос. — А это означает, что счет приближается к сотне!

— Сумасшедший!

— Да чем это тебе не нравится?

— Во-первых, это опасно! А если свалишься?

— Я осторожен.

— Ну… а во-вторых, не все же крыши открыты для публичного доступа!

Леарза не сдержался и широко ухмыльнулся. Потом извлек из кармана куртки пластиковую карточку и помахал ей перед носом Волтайр. Женщина даже остановилась.

— Это что? — недоуменно спросила она.

— Ключ, — сказал Леарза. — Я записал чип на этой карточке таким образом, что она перегружает замок, и тот на время отключается.

Волтайр раскрыла рот, глядя на него круглыми глазами, закрыла, потом раскрыла снова. Кажется, она не знала, что на это ответить. Наконец у нее вырвалось:

— Ты? Записал чип? Еще три недели назад ты слов-то таких не знал!

— Когда я задумал все это, я отыскал в сети учебник, — гордо пояснил Леарза. — Не так-то уж это все и сложно было! Достаточно разобраться, по какому принципу работают ваши замки. В Кеттерле, видать, воровство не принято? Обычный железный замок в сабаине было труднее взломать!

Волтайр всплеснула руками, потом до нее дошло, что это означает.

— …И ты пробирался даже на те крыши, куда было нельзя!

— Ничего же не случилось? — ухмыльнулся он. Светлые глаза Волтайр уставились на него, а потом на башню информационного центра впереди. На ее круглом лице отразилась работа мысли.

— И ты хочешь меня сейчас затащить на эту самую крышу? — ахнула она. — Там же разреженный воздух!..

— Пять минут продержимся, — пожал плечами Леарза. — Зато вид оттуда должен быть шикарный! И облаков сегодня нет!

— Зачем? — почти простонала женщина. — Хочешь видов — отправляйся на орбитальную станцию, вот уж выше некуда!..

— Нет, на крышу интереснее!

Она сокрушенно покачала головой, а он схватил ее за руку и почти потащил вперед. Волтайр какое-то время пришлось бежать следом, перепрыгивая через лужи, потом она воскликнула:

— Да куда ты несешься!..

Он отпустил ее, но не остановился, и она все равно была вынуждена догонять его.

— Ты сама хотела поехать со мной, — ехидно напомнил Леарза. — Я мог бы и один слетать!

— После того, что я узнала, я ни за что не отпущу тебя одного!

— Ага, будешь вместе со мной рисковать свалиться с крыши!

— Леарза! — почти взвизгнула она, в тот самый момент споткнувшись.

— Не бойся, — расхохотался китаб. — Я всю жизнь провел в горах и частенько лазал по скалам. Если что, я тебя поймаю!

— Ты издеваешься!..

Тем не менее они добрались до входа в информационный центр, где, притихнув, забились в лифт и доехали до последнего этажа.

Там все толклись какие-то люди, ходили по коридорам, наконец Леарза подгадал момент, когда никого поблизости не было, и использовал свой магнитный ключ; дверь пискнула и открылась, как открывались перед ним абсолютно все двери этого чужого мира с некоторых пор. Двери открывались перед ним и все больше отдаляли его от его прошлого, засыпанного песками Саида. Молодой сообразительный руосец наконец освоился с окружающей его действительностью и научился использовать ее преимущества; когда-то он только мог мечтать о том, чтоб использовать силу молнии или смотреть на небо через тысячу луп, а теперь безграничные объемы знаний, накопленные в Кеттерле, все беспрепятственно открывались ему вместе с дверями, и Леарза, научившись почти что виртуозно использовать поиск на своем планшете, с которым теперь не расставался, временами задавал в море необъятной информационной сети Кеттерле самые разные вопросы.

Они вдвоем скользнули в короткий темный коридор, обшитый металлом; другая дверь, более солидная, оказалась перед ними, и Волтайр с надеждой в голосе сказала:

— Эту-то ты не откроешь.

Но Леарза только ухмыльнулся ей и подошел к цифровому замку, расположенному на стене слева от двери; не прошло и пяти минут, как раздался предупреждающий сигнал. Волтайр обреченно закатила глаза, Леарза вдруг схватил ее за руку и буквально вытащил за собой.

Она открыла рот, с непроизвольным ужасом почувствовав, как трудно дышать. Чудовищной силы ветер, казалось, еще уносил те остатки кислорода, которые она пыталась вдохнуть, и едва не сбил ее с ног; Волтайр опрометчиво сделала еще шаг вперед и завизжала, когда ветром ее буквально толкнуло в сторону.

Леарза поймал ее за пояс одной рукой, а другой вцепился в поручень, которыми были оборудованы все достаточно высокие крыши, — он уже знал. Волтайр все еще верещала, зажмурившись, когда он привлек ее к себе и с силой прижал к своей груди, ее волосы немедленно швырнуло ветром ему в лицо, и Леарза зафыркал, пытаясь освободиться. Наконец ему удалось сместить ошалевшую женщину так, чтобы его подбородок оказался над ее правым плечом, а ее волосы — сбоку.

— Видишь? — спросил он, смеясь. Волтайр замолчала, но глаз еще не открывала, судорожно ловя ртом воздух, которого не хватало. — Не бойся, — добавил Леарза ей в самое ухо. — Я держу тебя крепко.

Только тогда она осмелилась и посмотрела перед собой.

Небо было черным, как бездна, разверзающаяся над их головами, и ослепительно ярко блестели звезды, а внизу были огни.

На мгновение Волтайр показалось, что они плывут в космосе: сияние окружало их, сияние и ночь. И воздуха было так мало, что ее сердце невольно колотилось в безумном ритме. Страх вдруг куда-то пропал; в конце концов, спиной она прижималась к чужому жесткому телу, и сильная рука обхватила ее за пояс. Она хотела что-то сказать, но не могла: не хватило дыхания.

Он сжалился над ней минут пять спустя, фактически затащил ее обратно в здание, и дверь с лязгом закрылась за ними. Волтайр обессиленно прислонилась к стене и принялась отдуваться; Леарза, не чувствуя, как запыхался, принялся ходить по коридору, сунув руки в карманы кожаной куртки.

— Ты сумасшедший, — наконец еле слышно выдохнула женщина.

— Так тебе понравилось? — спросил он лукаво, и она, прежде чем успела сообразить, сказала:

— Да!

Он рассмеялся; Волтайр немного смутилась, опустила голову.

— Пойдем, — предложил он. — Я сегодня еще хотел попасть в Арсайд и Сайорсу.

— И везде проверить самые высокие крыши?..

— Ну да!

Она махнула рукой, но ничего больше не сказала. Они вдвоем осторожненько выскользнули из второй двери и оказались снова в здании информационного центра; только тогда Волтайр обнаружила, что ноги у нее дрожат и грозят подогнуться.

— Давай передохнем, — попросила она. — Тут вроде было кафе где-то…

— Двумя этажами ниже, — не моргнув глазом, ответил Леарза. — Якобы оттуда открывается роскошный вид на город.

Волтайр первой направилась вперед, к лифтам, но он догнал ее и подхватил под локоть, а у нее не было сил и сопротивляться, даже наоборот, она почувствовала благодарность к нему: идти, опираясь о чужую руку, было проще.

Они спустились в маленькое уютное кафе, где и устроились на низком диванчике у самого окна. Какое-то время оба успокаивались; Волтайр заказала кофе с молоком, Леарзе ничего не хотелось, и он просто развалился на диване, выглядывая с чувством превосходства на сияющие огни чужого города.

— А где ты жила, пока Бел был на Руосе? — спросил он у женщины. — Совсем одна в усадьбе?

Она помолчала, потом ответила:

— Нет, я жила на Сиде, в одном из местных усадебных районов.

— А? У вас что, и тут есть свой дом?

— …Нет.

Он наконец оторвался от окна и посмотрел на нее; Волтайр отвернулась, и ее взгляд бесцельно блуждал по помещению кафе. Несмотря на поздний час, посетителей было достаточно.

А потом она заметила человека, которого не могла не узнать. Леарза что-то сказал в этот момент, но Волтайр не слышала его вопроса, все ее существо сжалось в маленький напряженный комок, готовый обороняться.

Он тоже заметил ее, что-то сказал своему спутнику, — видимо, коллеге, — поднялся с места и подошел.

— Не ожидал встретить тебя здесь, — вместо приветствия произнес он. Она смотрела на него снизу вверх; он нисколько не изменился, — а впрочем, и мог ли?.. — по-прежнему был ровно причесан, носил аккуратную клетчатую рубашку, и рука его к груди прижимала здоровый дизайнерский планшет. — Да еще и ночью. А, впрочем, на Эмайне сейчас, кажется, светлое время суток?

Леарза за ее спиной замолчал и, должно быть, рассматривал незнакомца; Волтайр напрочь забыла о присутствии молодого руосца, только продолжала смотреть в это лицо, в котором узнавала каждую мелкую черточку.

— А я и забыла, что ты теперь работаешь в информационном центре, — тихо сказала она.

— Как дела?

— Хорошо. У тебя?

— Работы много, — то ли пожаловался, то ли похвалился он. — Я слышал, экспедиция на Руос завершилась, и планета опять разрушена. Твой брат вернулся домой?…А, или он уже на Анвине? Ты все еще не разговариваешь с ним?

— Разговариваю, — ее голос чуть дрогнул. — Мы живем сейчас вместе. На Анвин его не послали. Не думала, что ты интересуешься новостями из ксенологического, Боуэн.

— Да я и не то чтобы интересуюсь, — вежливо отмахнулся он. — Просто коллеги обсуждают.

Потом он посмотрел наконец на Леарзу, будто только теперь заметил его; выражение его лица стало любопытным.

— Да ты никак обзавелась младшим, Волтайр?

Она судорожно оглянулась и обнаружила, что руосец смотрит на подошедшего человека потемневшим взглядом.

— Я человек, — медленно произнес он.

— О, прости, — ретировался Боуэн, потом снова обратился к Волтайр, будто утратил всякий интерес к Леарзе. — А я вот решил попробовать во второй раз. Мы заключили брак около месяца назад.

— Поздравляю, — совсем безжизненным голосом ответила она; что-то во всем этом было неладно, и Леарза остро это чувствовал. Леарзе с первого момента очень не понравился незнакомец, подошедший к ним, и меньше всего — его беспечный, казалось бы, вежливый тон.

— Я думаю, нам пора, — вмешался он.

— О да, конечно, — согласился чужак. — До встречи.

И отошел; Волтайр послушно поднялась со своего места, следом за ней — Леарза. Они в молчании покинули информационный центр и дошли до аэро, где женщина неожиданно отпихнула его и уселась на место навигатора сама. Леарза пожал плечами, ощущая, что ей сейчас лучше не перечить, и опустился на сиденье пассажира.

Аэро резко взмыл в воздух и какое-то время мчался в гробовой тишине; понемногу начало светлеть. Проверив на планшете, Леарза обнаружил, что они находятся посреди пустоты: вокруг не было ни единого населенного пункта, когда машина пошла на посадку.

На горизонте ровно алела полоска рассвета, Волтайр вышла наружу, следом за ней выскочил и китаб. Вокруг них были бесконечные тускло-зеленые холмы, и лишь где-то далеко-далеко к югу темнела каемка леса; Волтайр сделала несколько шагов вперед, а потом будто ноги перестали ее слушаться, и она буквально рухнула в траву. Леарза замер.

Ее резко сведенные плечи содрогнулись. Раз, другой. Он отупело смотрел на ее спину, обтянутую черной тканью плаща, потом кинулся к ней и плюхнулся на землю рядом. Лица Волтайр не было видно: она низко опустила голову, ее руки безвольно лежали на коленях, а потом на ее белые пальцы упала одна капля, другая…

Леарза поначалу почти что перепугался, не понимая, что делать, но ее плечи так жалко тряслись от слез, что он резко схватил ее и прижал к себе со всей дури, так что они едва не рухнули набок. В свое время ему не раз доводилось утешать маленьких Кухафу и Джарван, и он инстинктивно принялся гладить женщину по спине, мягко раскачиваясь из стороны в сторону, а она разрыдалась в голос и вцепилась ему в футболку руками.

Она плакала еще долго, она замерзла, но не обращала на холод внимания, а футболка у Леарзы промокла насквозь, да ему было не до того. Она плакала, будто хотела выплакать из себя что-то ужасно болезненное и тяжелое, а он держал ее так крепко, словно боялся, что она вот-вот рухнет в невидимую бездну.

— Прости меня, — много времени спустя хрипло прошептала Волтайр. — Прости…

— За что? — недоуменно спросил Леарза.

— Я поступила, как последняя дура, — призналась женщина. — Неразумно и эгоистично… а Бел знал и молчал, и только потакал мне… он всегда во всем мне потакал…

— О чем ты?

Новый взрыв слез.

— Мы с Белом перестали общаться за три года до того, как его отправили на Руос, — наконец собравшись с силами, рассказала она. — Все это время мы не виделись друг с другом. Бел терпеть не мог Боуэна Фаррелла, за которого я тринадцать лет тому назад вышла замуж. Бел уже давно был на Руосе, когда я родила своего первенца… но незадолго до того, как он вернулся оттуда, мой сын умер. Я буквально сбежала от Боуэна, не в силах выносить жизнь с ним, и помирилась с братом…

Леарза молчал, по-прежнему крепко обнимая ее.

— Он умирал у меня на руках, — всхлипнула Волтайр. — Я металась, как безумная, я хотела вызвать помощь, но Боуэн… мы чересчур медлили, он умер в дороге, когда мы были в больнице, уже оказалось поздно.

— Это ты меня прости, — безголосо сказал Леарза, до которого вдруг с ясностью дошло, как он сам, не зная, несколько дней назад причинил ей боль своим безжалостным вопросом.

Она будто не заметила, продолжала всхлипывать.

— Я понимаю, я вела себя, как истеричка, Боуэн не хотел никому вреда, он просто вел себя сообразно логике… Но я не могу удержаться и все равно ненавижу его, как будто он убийца… и… Леарза, я такая эгоистичная дура!.. Я… упросила Бела забрать тебя к нам, потому что в глубине души думала, что ты сможешь частично заменить мне моего ребенка…

Ее голос окончательно упал, скатился в шепот; Леарза смутно понимал, что для нее это было мучительное и постыдное признание. Но внутри у него все дрожало в такт ее слезам, и он лишь крепче прижал ее к себе, принялся целовать в пушистые волосы на затылке.

— Если бы я мог… — пробормотал он. — Я бы с радостью, только чтобы ты не плакала, Волтайр… наверное, я и так по вашим меркам гожусь тебе в сыновья, и такой же глупый, как ребенок, я… во имя Хубала… а, черт возьми, что я говорю… я так люблю тебя, Волтайр, сердце разрывается смотреть на твои слезы!..

Она замолчала. В груди у него затрепетало смущение: поддавшись чувствам, Леарза открыл ей свой самый главный секрет, в последние недели заставлявший его носиться по крышам и орать в облака. И тут еще Волтайр мягко отстранилась от него, подняла голову. Лицо у нее было покрасневшее и мокрое, а глаза пронзительно блестели под опухшими веками.

— Ты не ребенок, — тихо возразила женщина; ее тонкие мокрые пальцы осторожно тронули его скулу. — Ты… не такой, как мы, это верно… но я думаю, может, на самом деле ты… очень сильный. Кто из нас смог бы жить, улыбаясь, после такого?..

— Я могу улыбаться, — ответил он, борясь с трепетом, — потому что рядом есть ты.

Волтайр улыбнулась. Это была до чудного нежная улыбка, чуть дрожащая, все еще на грани слез; Леарза засмотрелся на нее и замешкался, только неловко замер, когда ее мокрые губы коснулись его.

Потом уж он справился с собой, и то не сразу, сначала боялся и пошевелиться, наконец привлек ее к себе, отчего они окончательно потеряли равновесие и шлепнулись в траву.

В северном полушарии окончательно вступила в свои права осень. Яблони в саду усадьбы Морвейнов закутались в золото, потом в багрянец, потом начали терять свои роскошные наряды; все чаще по ночам шли дожди, и небо оставалось серым в течение целого дня.

И тем не менее это были безумно яркие дни для Леарзы; весь мир пел, танцевал и с радостью принимал его, бывшего чужака, в свое лоно. Во снах ему виделись лишь облака и яблоки. Он шел по улицам кеттерлианских городов, улыбаясь во весь рот, и люди улыбались ему в ответ. Пару ночей подряд он устраивал просто фантастические фейерверки в саду Морвейнов, а бывшая лаборатория отца Бела и Волтайр понемногу превратилась в пиротехническую; приехавший навестить руосца Корвин обнаружил, что тот сидит в своей лаборатории, обложившись разнообразными пробирками, колбами и слитками металлов, и копается в планшете, где у него было великое множество найденных в сети учебников.

— На Руосе я чувствовал себя так, будто выпил всю воду на свете, — возбужденно рассказывал он Волтайр, размахивая руками, — будто все знания моих предков были уже у меня в голове, и мне оставалось только идти вперед и открывать новое! И тут вдруг я обнаружил, что мне еще столько всего нужно узнать и выучить, на три человеческих жизни хватит, и надо все это быстренько освоить, чтобы снова оказаться на грани неизведанного!

Волтайр улыбалась ему в ответ и время от времени принималась расчесывать его лохматые волосы, отросшие почти до плеча.

Леарза не замечал, что Бел Морвейн становится все мрачнее и мрачнее.

У Морвейна были свои заботы; он постоянно пропадал в ксенологическом, а то навещал профессора Квинна и о чем-то подолгу разговаривал с ним. Он принес домой малопонятные разведческие инструменты, — на это Леарза тут же обратил внимание и заинтересовался.

— А что это за штука? — спросил любопытный руосец, когда Белу пришлось показать ему все приборы и по очереди про каждый объяснять, что он делает.

Бел взял в руки небольшую коробочку, похожую на коммуникатор. Внимательные серые глаза Леарзы с любопытством следили за его движениями.

— Это счетчик, — угрюмо пояснил Морвейн. — После экспериментов на Ятинге, Венкатеше и Руосе мы установили, что энцефалограмма человека с высоким уровнем психического развития сильно отличается от обычной. Более того, в предметах, с которыми взаимодействовал… по-вашему, Одаренный, часто остается статическое электричество. Это все, как понимаешь, ненадежные способы определения, но таким образом Каин в свое время установил, что Острон обладает зачатками Дара.

— И эта штука?.. — с пониманием произнес Леарза. — А ты можешь… меня проверить?

— Почему бы нет, — согласился Бел. — Так, на Руосе нам приходилось идти на разного рода хитрости, потому что такой штуковиной перед носом у руосца не помашешь, не вызвав закономерных вопросов. Но ты — другое дело… подойди.

Леарза послушно сделал шаг вперед и уставился прямо в холодные глаза Морвейна. Тот отвел взгляд и принялся копаться в своем счетчике.

— Я буду тебя спрашивать, а ты отвечай сразу, не думая, — предложил Морвейн. — Как звали твоего деда?

— Михнаф, — послушно ответил Леарза.

— Какое самое высокое здание в Ритире?

— Медицинский корпус.

— Где сейчас Каин?

— На Анвине.

— Какая завтра будет погода?

— Холодная.

— Когда состоится следующий концерт у Сета?

— Через два месяца.

Бел кивнул головой, потом отложил счетчик.

— Ну? — с нетерпением спросил китаб.

— Сам же знаешь ответ.

— Я не Одаренный, — рассмеялся Леарза, заглянул в экран счетчика, но тот уже выключился. — Ну и к лучшему. Не хотелось бы сойти с ума!

Морвейн пожал плечами.

В тот вечер он был мрачнее обычного и ушел к себе; Волтайр и Леарза не возражали, они вдвоем сидели на кухне и смотрели фильм. Поначалу Леарза никак не мог успокоиться и все вертелся на стуле, отпускал комментарии, заставляя Волтайр смеяться, потом потихоньку придвинулся к ней вплотную, положил голову ей на плечо.

Бел Морвейн в то время валялся в своей постели и смотрел в темнеющий потолок.

«Дар не откроется ему, сказал дед, — подумал разведчик. — Небеса заберут его… я думал: небеса заберут — означает смерть».