ANNO 1829[7]

О, пусть я кровью изойду,

Но дайте мне простор скорей!

Иль вечно задыхаться здесь,

В проклятом царстве торгашей!

С утра до ночи пьют я жрут, —

Кротовье счастье брюху впрок.

Как дырка в кружке для сирот,

Их благонравный дух широк.

Их труд — в карманах руки греть,

Сигары модные курить.

Спокойно переварят все,

Но их-то как переварить!

Хоть на торги со всех сторон

Привозят пряности сюда,

От их душонок рыбьих тут

Смердит тухлятиной всегда.

Нет, лучше мерзостный порок,

Разбой, насилие, грабеж,

Чем счетоводная мораль

И добродетель сытых рож!

Эй, тучка, унеси меня,

Возьми с собой в далекий путь,

В Лапландию, иль в Африку,

Иль хоть в Штеттин, — куда-нибудь!

О, унеси меня! Летит…

Что тучке мудрой человек!

Над этим городом[8] она

Пугливо ускоряет бег.

* * *

На пустынный берег моря

Ночь легла. Шумит прибой.

Месяц выглянул, и робко

Шепчут волны меж собой:

«Этот странный незнакомец —

Что он, глуп или влюблен?

То ликует и смеется,

То грустит и плачет он».

И лукаво улыбаясь,

Молвит месяц им в ответ:

«Он и глупый, и влюбленный,

И к тому же он поэт».

* * *

Не отвергай! Пусть жар погас,

Возврата нет весне,

Но дай еще хоть малый срок,

Чтоб отгореть и мне.

И пусть не хочешь ты любить, —

Хоть другом назови.

Мы в дружбе ценим поздний дар

Долюбленной любви.

Загрузка...