Лишь одна музыка

7.4

Напиши мне слова любви и утешения. Или оставь сообщение на автоответчике. Или возникни у двери квартиры или у дома — на маленьком синем экране. Я написал тебе и знаю, что факс был получен.

Июнь, белки едят неспелые фиги со стены, сухие листья каштанов сметены на границу с гравием.

От тебя нет вестей. Ты не ответила на мой непрошеный факс. В городе ли ты? Куда-то уехала с мужем, его матерью и вашим ребенком? С его сереньким свитерком и зеленой кепкой? Его летние дни не посчитаны, не записаны, не отмечены?

Где ты скрывалась неделю, пока не прошли следы? Снова в Вене, у матери? У тебя ведь оставались те дни, что ты отняла у меня. Мне нет прощения. Но это ведь не единственное, что у нас было вместе.

В скверах буйство ракитника, а возле «утопленного сада» увенчанный богатой гривой боярышник густо цветет розовым. Маленькие серые монстры-гусеницы маршируют гуськом.

Я люблю белый боярышник и сиреневую сирень, но нынешние цвета их вполне заменяют. Я брожу туда-сюда, а ты играешь мне Баха. Так ли легка на весах любовь? Сверху из автобуса я вижу цоколи, колонны, фронтоны. Я смотрю, и передо мной проходит видение того, во что превратил Лондон великий каменщик с его четырьмя томами93. Медленно строится, но однажды созданное остается навсегда.

Еще мне встречаются кошки, настоящие и привидевшиеся. Однажды, гуляя поздней ночью, я увидел женщину. Это было на набережной недалеко от Арсенала. За ней следовало одиннадцать кошек, она их подзывала и кормила. Эта старая женщина кидала им объедки из сумки, а они страстно и благодарно мяукали. Они были поджарые, запаршивевшие и очень энергичные, полная противоположность так сильно любимой Жаже, теперь такой больной там, на севере.

Ты сказала, что я должен ждать твоего звонка. Сколько минут мне осталось ждать, ведь я снова нашел тебя после стольких лет? Посмотри же на меня ласково своими серо-голубыми глазами. Да, ты можешь улыбаться, можешь улыбаться и смеяться. Будь же разумна!

И вновь передо мной встает двор с сохнущим бельем и глицинией, мы смотрели на него сверху, из комнаты, где любили друг друга в те дни — в те будни и в то воскресенье.

Я кладу руку себе на плечо, где отдыхала твоя голова. Затем произношу твое имя один раз, два, третий раз, четвертый. Какие-то ночи я так сплю, вспоминая тебя; какие-то засыпаю только с рассветом.