Лишь одна музыка

8.18

Музыкальное агентство заполняет мои дни работой: ролики для рекламы, музыкальное сопровождение фильмов. Я посиживаю в студии записи в Уэмбли, решая шахматную задачку, читая газеты. Люди слышали про «Маджоре», но меня не трогают. Однажды я слышу упоминание Джулии Хансен, но остальное тонет в гуле настраивающихся инструментов.

Люси из «Уигмор-холла» звонит сказать, что она отложила мне билет на концерт Джулии 30 декабря. Или я хотел два билета? Я ее благодарю, но говорю, что меня не будет в городе. Пусть ими воспользуется кто-то еще.

— О, а куда вы уезжаете?

— Еще не знаю. Скорее всего, в Рочдейл на Рождество.

— Мне очень жаль, что вы больше не с «Маджоре».

— Ну, бывает. Другие леса и пастбища новые...100

— Надеюсь, я вас не потревожила, Майкл.

— Нет-нет. Что вы, что вы!

Она кладет трубку, а я провожу инвентаризацию. Кладовка была опустошена сегодня утром, и все же там еще что-то осталось — лежит, собирает пыль: фарфоровая лягушка, чучело горностая. Оказывается, я в автобусе номер семь.

За Британским музеем есть маленький фотографический отдел. Я заказываю две репродукции с рисунка, чтобы отправили одну — мне, другую — ей. Буду изучать горностая в свое удовольствие. Пусть она разделит мое наслаждение и мои раздумья.

Милая женщина в зале гравюр и рисунков достает старую статью, где помещены два отрывка нот, один религиозный, другой — нет, стоящих у ног святого Августина. Я вглядываюсь в них, пока не начинаю слышать их в молчащей комнате. Я оркеструю их, как получается: струнные, деревянные духовые, голоса, лиры.

Последнее время я не открываю и половины моих писем. Я избегаю Холланд-парка, где нельзя трогать камни. У «Ноциля» новый хозяин, и сам я очистился, вычистил ненужное. Все пройдет, всякая плоть — трава101.

Мне снится Карл. Он слушает, как я играю в рекламе собачьей еды. Откидывает голову в экстазе.

— Держите звук, — говорит он. — Всегда держите звук. Ваша игра никогда меня не раздражала, а теперь я готов прослезиться. Но вы знаете, я предпочитаю Баха.

— Это субъективное мнение, — говорю я. — Но если хотите — пожалуйста.

Он приходит в ярость.

— Это не Бах, не Ручей102, а какой-то ручьишка! — грохочет он. — Дайте мне Иоганна Себастьяна!

— Он мне не дается, герр профессор. Его забрала Джулия Макниколл.

Его трясет от бешенства.

— Я этого не потерплю. Не потерплю. Я вас выгоню из моего класса. Вы плохо мне ответили на письмо. Это было ошибкой, большой ошибкой. Вы покинете Вену немедленно — через городскую канализацию.

— Я никогда больше не покину Вену...

— Очень хорошо, — печально говорит он. — Очень хорошо, тогда уважьте каприз умирающего. Сыграйте еще раз эту арию собачьей еды. И меньше чувства. Мы должны научиться уважать намерения композитора.

— Как скажете, герр профессор, — говорю я. — Но зачем вам умирать раньше меня?