Ложная девятка. 9

Глава 15

Двадцать девятого декабря я летел в Париж.

Золотой мяч. Четвёртый подряд.

Ранний рейс из Эль-Прата, два часа в воздухе. Катя осталась дома с Сашкой. Тащить пятимесячного ребёнка на однодневную поездку было бы безумием, а оставить его она не могла. Да и не хотела.

— Развлекись там как следует, — сказала она утром, целуя меня на прощание. — И не задерживайся. Послезавтра Новый год.

Париж в декабре был совсем не похож на Барселону. Холоднее, серее, но по-своему красивый. Рождественские украшения на Елисейских Полях переливались в сером свете зимнего дня. Эйфелева башня проступала сквозь туман, как призрак из другой эпохи. Улицы пахли жареными каштанами и глинтвейном.

Я смотрел на город через окно такси и думал о том, как странно всё сложилось. Париж. Золотой мяч. Четвёртый раз. В прошлой жизни я номинировался на мячик четыре раза но всегда мимо в итоге. Сейчас же стопроцентный результат. Забавно.

Из аэропорта меня отвезли прямо в редакцию France Football. Интервью, фотосессия, другие формальности — всё до церемонии, которая начиналась вечером.

Редакция располагалась в старом здании на бульваре Осман. Высокие потолки, лепнина, паркет, скрипящий под ногами. Журналисты суетились вокруг, фотографы выстраивали свет. Мне подали кофе — крепкий, горький, настоящий французский.

Интервью давалось легко. К четвёртому разу ты уже знаешь, какие вопросы зададут, и заготовленные ответы звучат почти естественно. Да, счастлив. Да, благодарен команде, вернее командам. Да, работаем дальше. Нет, не думаю о рекордах — думаю о следующем матче. Само собой достаточно большой блок о Барселоне, как без этого если я теперь играю в Испании.

Только один вопрос заставил меня задуматься.

— Месье Сергеев, вы выиграли Золотой мяч четыре раза подряд. Это историческое достижение. Как вы к этому относитесь?

Как я к этому отношусь?

— Знаете, — сказал я медленно, подбирая английские слова, — награды это хорошо. Они подтверждают, что ты на правильном пути. Но футбол командная игра. Без партнёров, без тренеров, без клуба, никакого Золотого мяча не будет. Так что это награда не только мне. Можно сказать что это это награда и для Торпедо и для Барселоны.

Журналист кивнул, записал. Стандартный ответ, они такое любят.

Но я думал о другом. О том, что в моей прошлой жизни я знал, кто выигрывал Золотой мяч в эти годы. Гуллит, ван Бастен, Маттеус. Великие игроки, чьи имена вошли в историю футбола. А теперь вместо них я. Четыре раза подряд. Советский попаданец из двадцать первого века, который украл их место в истории.

Где-то там Рууд Гуллит не получил своей награды восемьдесят седьмого года. Марко ван Бастен не получит свою в восемьдесят восьмом. Они по-прежнему великие игроки, но их имена не будут стоять в списке победителей. Потому что там стоит моё имя.

Странное чувство. Не вина скорее, осознание масштаба. Каждое моё действие здесь меняет что-то в мире, который я знал. И чем дальше, тем меньше этот мир похож на тот, из которого я пришёл. Эффект бабочки в действии. Только бабочка это я, и крылья у меня бьют со страшной силой. Притом не только на футбольном поле. Горбачёва-то не видно и не слышно, даже интересно где он. Живой ли?

Церемония прошла вечером того же дня в одном из парижских отелей. Красная дорожка, фотографы, телекамеры. Блеск вспышек, гул голосов. Легенды футбола в зале. Торжественная речь главного редактора France Football о значении награды, об истории, о том, что я вписал своё имя в пантеон великих.

Мне вручили золотой мяч — тяжёлый, блестящий, красивый. Позолоченная латунь, отполированная до зеркального блеска. Я держал его в руках и думал о том, что где-то в Амстердаме Рууд Гуллит смотрит эту церемонию по телевизору. Интересно, что он чувствует.

Я сказал несколько слов благодарности. По-французски, с акцентом, но внятно. Поблагодарил France Football, поблагодарил команды, и «Торпедо», и «Барселону». Поблагодарил тренеров. Поблагодарил семью. Аплодисменты.

А потом сломя голову помчался в аэропорт. Домой добрался за полночь, Катя не спала, ждала. Сашка давно уснул в своей кроватке, посапывая во сне.

— Показыай, — сказала она.

Я достал мяч из сумки. Она повертела его в руках, улыбнулась.

— Красивый. Как обычно.

— Ага

— Поставим на полку. Рядом с остальными.

Она сказала это так просто, так буднично. Как будто речь шла о сувенирной кружке из отпуска. И в этом была своя правда. Для неё — для нас — это был просто ещё один предмет в доме. Красивый, блестящий, но в конечном счёте просто вещь. Настоящее счастье спало в соседней комнате, в кроватке с голубыми бортиками.

Новогодняя вечеринка клуба прошла тридцать первого, на Пасео-де-Грасия. Гранд-отель «Маджестик»: мрамор, хрустальные люстры, портьеры до потолка. Нуньес не экономил на таких вещах. Он понимал, что команда это не только футболисты на поле. Это семьи, это атмосфера, это ощущение принадлежности к чему-то большему.

Сашку мы оставили с няней, её порекомендовала наш педиатр, сеньора Марта Эрнандес. Надёжная женщина лет пятидесяти, работавшая с детьми футболистов уже много лет. Седеющие волосы, тёплые глаза, спокойные руки. Но Катя всё равно нервничала — впервые оставляли его на целый вечер.

— А если он проснётся и будет плакать? — спрашивала она, уже одетая и накрашенная, но всё ещё стоящая над кроваткой.

— Сеньора Марта справится, — отвечал я. — Она двадцать лет с детьми работает.

— Но это же наш первый раз…

— Мы же не можем всё время быть рядом пока он школу не закончит, так что пора начинать оставлять сынабез нас. Хотя бы на несколько часов.

Несколько раз за вечер она выходила в холл отеля звонить домой и возвращалась успокоенная: всё в порядке, Сашенька спит. Материнский инстинкт. Он сильнее любой логики.

Зал для банкета занимал весь второй этаж. Круглые столы на восемь человек, белые скатерти, цветы в вазах. В углу ёлка высотой метров пять, вся в золотых шарах и гирляндах. Живой оркестр играл что-то джазовое, негромко, для фона. Официанты в белых перчатках разносили шампанское и канапе.

Нуньес умел делать такие мероприятия правильно. Не слишком пафосно, не слишком скромно. Золотая середина, которая устраивала всех. Игроки с жёнами, тренерский штаб, руководство клуба, несколько спонсоров. Человек сто всего. Хорошее вино, хорошая еда, хорошая музыка. И ощущение, что ты часть чего-то большего, чем просто футбольная команда.

В двадцать первом веке такие вечеринки выглядели бы иначе. Инстаграм-зоны для фотографий, приглашённые инфлюенсеры, диджей вместо живого оркестра. Всё напоказ, всё на продажу. А здесь просто люди, которые работают вместе, празднуют вместе. Без камер, без социальных сетей, без необходимости демонстрировать своё счастье миллионам подписчиков.

Мы с Катей пришли к девяти. Она надела то самое тёмно-синее платье из венского шёлка, под цвет клуба, как она сказала, хотя я подозревал, что это просто совпадение. Золотые серьги-капли, тонкая цепочка на шее. Выглядела она потрясающе. После родов она похудела, фигура стала ещё более изящной, и платье сидело идеально.

— Ты лучше всех, — сказал я ей, пока мы поднимались по мраморной лестнице.

— Ты уже говорил.

— Скажу ещё раз. Тысячу раз.

Она улыбнулась, сжала мою руку.

В зале нас встретили Гарри с Мишель. Мишель была в красном — смелый выбор для англичанки, но ей шло. Яркое пятно среди более сдержанных нарядов испанских жён. Гарри, как всегда, выглядел так, будто только что сошел со страниц модного журнала: безупречный костюм, безупречная улыбка, безупречно уложенные волосы.

— Славик! — он обнял меня по-английски, похлопав по спине. — Поздравляю ещё раз с Золотым мячом. Четыре подряд — это безумие.

— Спасибо, Гарри.

— В следующем году я выиграю, сделаю тебя, — он подмигнул.

— Попробуй.

Это была наша с ним игра. Он знал, что не сделает. Я знал, что он знает. Но подколки были частью нашей дружбы. Линекер был из тех людей, которые умели радоваться чужим успехам без зависти. Редкое качество в мире большого футбола.

Мишель увела Катю к столу, где уже сидели другие жёны: Мария, жена Роберто Фернандеса, Тереса, жена Виктора Муньоса, Габи Шустер, Оля Заварова, ещё несколько женщин, которых я знал только в лицо. Женский клуб, как называла это Мишель. Они щебетали, пили вино, разглядывали наряды друг друга. Обсуждали детей, школы, магазины. Свой мир, параллельный нашему футбольному.

Шустер с женой держались чуть особняком — за столиком ближе к окну. Бернд не любил массовые мероприятия, но не прийти не мог — президент ожидал присутствия всех ключевых игроков. Он кивнул мне издалека, поднял бокал. Я ответил тем же. Немец был странным человеком — гениальным на поле и замкнутым за его пределами. Но уважение между нами было взаимным.

Карраско, Роберто, Алешанко, капитан Барселоны в прошлом сезоне который всё еще никак не мог выйти на поле из-за затянувшегося восстановления после травмы, все были здесь, все с семьями. Круифф стоял у окна с одним из своих помощников, они о чём-то тихо переговаривались, глядя на зал. Тренер даже на вечеринке оставался тренером. Наверняка обсуждали тактику на послезавтрашний матч с «Реалом». Йохан никогда не выключался.

Я подошёл к Заварову у бара.

— С наступающим, Сань.

— С наступающим, Слава. Знаешь, странно всё это. — Он оглядел зал. — Новый год в Барселоне. С испанцами, англичанами, немцами. Оркестр играет, жёны в бриллиантах, шампанское рекой. Год назад я и представить не мог.

— Год назад я тоже.

— Ой да ладно тебе прибедняться. С тобой как раз всё всегда было понятно.

Мы взяли ещё по бокалу. Потом подошёл Гари, потом Алешанко, потом кто-то из тренерского штаба. Разговоры о футболе, о сезоне, о предстоящем матче с «Реалом». Второго января — Эль Класико. Никто об этом не забывал. Даже в новогоднюю ночь, даже с бокалом шампанского в руке.

К одиннадцати начался праздничный ужин. И тут нас ждал сюрприз.

Когда официанты вынесли закуски, на столе среди хамона, сыров и морепродуктов стояли два до боли знакомых салата. Оливье — с горошком, морковкой, солёными огурцами, всё как положено. И крабовый — но не тот что в будущем, а другой, настоящий. И он даже смотрелся на испанском столе очень и очень уместно.

Катя посмотрела на меня, потом на салаты, потом снова на меня.

— Это ты?..

— Я попросил Нуньеса, — признался я. — Сказал, что в СССР есть традиция — без этих двух салатов Новый год не Новый год. Он передал шеф-повару. И мы же с тобой обсуждали то что Новый Год должен быть с оливье

Ольга Заварова засмеялась:

— Господи, оливье! Настоящий оливье! — Она тут же положила себе щедрую порцию. — Слава, ты гений.

— Это что? — спросила Мишель, с подозрением глядя на салат.

— Русский новогодний салат, — объяснила Катя. — Без него у нас праздник не праздник. Картошка, морковка, горошек, яйца, солёные огурцы, — я наколол на вилку парочку кусочков и попробовал. Бочковые! ну надо же! — колбаса и майонез.

— Майонез? — Мишель поморщилась. — С картошкой?

— Попробуй, — сказал Гарри, который уже наложил себе полную тарелку. — Это похоже на американские картофельные салаты, — он закинул в рот салат и выдал вердикт, — только лучше.

Мишель осторожно попробовала. Задумалась. Попробовала ещё.

— Странно. Но… вкусно. Очень сытно. Мне такое нельзя.

Испанские жёны смотрели на оливье с недоумением. Для них это было что-то совершенно инопланетное, салат из варёных овощей с майонезом посреди их хамона и морепродуктов. Но некоторые всё же рискнули попробовать. Реакция была разной — от интересно до это преступление.

Шустер попробовал крабовый салат, кивнул одобрительно и положил себе добавки. Немцы, видимо, ближе к русской кухне, чем испанцы.

— В следующем году попроси их сделать холодец, — шепнул мне Заваров. — Вот тогда посмотрим на их лица.

— Не хочу доводить до международного скандала.

Катя сидела, ела оливье и улыбалась. Маленький кусочек дома посреди Барселоны. Маленькая традиция, которую мы привезли с собой.

К половине двенадцатого оркестр заиграл громче, танцпол заполнился. Катя вытащила меня танцевать, медленный танец под что-то из репертуара Хулио Иглесиаса. Я танцевал плохо, она знала это, но ей было всё равно. Она положила голову мне на плечо, и мы просто покачивались в такт музыке.

— Интересно как там Сашенька? Я переживаю

— Спит, — ответил я, — Катюш, Александр Ярославич спит и ему точно хорошо сейчас. Не переживай.

— Не могу.

Нуньес подошёл ближе к полуночи. Улыбался, что для него было редкостью в официальной обстановке. Обычно он был серьёзен, деловит, сдержан. Типичный каталонский бизнесмен, для которого улыбка это инструмент, а не выражение эмоций. Но сегодня праздник, и даже он позволил себе расслабиться.

— Слава, Кейт. Могу я вас на минуту?

Мы отошли в сторону, к окну с видом на ночной Пасео-де-Грасия. Нуньес достал из внутреннего кармана пиджака конверт.

— Это вам. Небольшой подарок от клуба. — Он протянул конверт мне. — Откройте.

Внутри были ключи и сложенный вдвое лист бумаги. Я развернул.

Документы на дом. Адрес: Сан-Кугат-дель-Вальес.

— Это… — начал я.

— Дом в Сан-Кугате, — сказал Нуньес. — Хороший район, тихий. Двадцать минут от «Камп Ноу». Сад, бассейн. Не квартира, настоящий дом. Для вас и вашей семьи.

Катя посмотрела на меня, потом на Нуньеса.

— Сеньор Нуньес, это слишком щедро…

— Ничего подобного. — Он покачал головой. — Слава — один из лучших игроков в истории клуба. Четыре Золотых мяча, правда Барселоне от них не очень много пользы но я верю что всё вперпеди. Человек, который приведёт нас к победам, которых мы давно не видели. «Барселона» хочет, чтобы он остался здесь надолго. Очень надолго. А для этого нужен дом, а не съёмная квартира.

Я смотрел на ключи в своей руке. Тяжёлые, с брелком в форме кулибланковского креста, символа «Барселоны».

Дом. Свой дом в Барселоне.

Я понимал, что для Нуньеса это не просто подарок. Это инвестиция. Он был девелопером, причём крупнейшим в Каталонии. Строительный бизнес, недвижимость — его основной источник дохода. Ему такие подарки обходились дешевле, чем другим. Но всё равно — жест был серьёзный. Нуньес не разбрасывался домами просто так. Это означало, что он видит во мне будущее клуба. Не на год, не на два. На много лет вперёд.

— Спасибо, — сказал я. — Большое спасибо.

Нуньес кивнул, пожал мне руку, поцеловал Катину. И ушёл — к другим гостям, к другим разговорам. Президент клуба не может долго стоять с одними людьми. У него десятки рук, которые нужно пожать, десятки улыбок, которые нужно раздать.

Катя взяла ключи из моей руки, повертела.

— Дом, — сказала она тихо. — Свой дом.

— Да. Мы и так собирались покупать его. Можно сказать что сэкономили.

— Поедем смотреть?

— После Реала. Договорились?

— Да, так правильно.

Она улыбнулась. И мы вернулись к остальным встречать полночь.

Без пяти двенадцать всех позвали к большому экрану, где транслировали бой курантов с Пуэрта-дель-Соль в Мадриде. Традиция, под каждый удар съесть по виноградине, загадывая желание. Двенадцать ударов, двенадцать виноградин, двенадцать желаний на каждый месяц нового года.

Я вспомнил, как читал об этой традиции в будущем. Двенадцать виноградин удачи. Традиция появилась в начале двадцатого века, когда виноградари из Аликанте придумали способ продать излишки урожая. Маркетинговый ход, ставший национальным обычаем. В будущем испанцы будут делать это перед телевизорами, в семейном кругу. Но сейчас, в восемьдесят седьмом, это ещё было чем-то особенным.

Официанты разнесли маленькие блюдца с виноградинами. Двенадцать штук на каждого зелёные, без косточек, но всё равно довольно крупные.

— Это невозможно, — сказала Катя, глядя на свою порцию. — Как можно съесть двенадцать виноградин за двенадцать секунд?

— Практика, — ответила Мишель. — В прошлом году я успела только семь. Гари — четыре. Он потом весь январь ворчал, что год не задался.

— Потому что год и правда не задался, — буркнул Гарри, напомнить на каком месте мы финишировали?

— Может, надо было быстрее жевать, — хмыкнул я.

— У нас в СССР под куранты шампанское пьют, — сказала Ольга. — Это как-то… более по взрослому.

На экране ведущий начал обратный отсчёт. Толпа на Пуэрта-дель-Соль гудела в ожидании. Тысячи людей с блюдцами виноградин в руках, задрав головы к часам на здании почтамта. Часы показывали без минуты полночь.

— Готовы? — крикнул кто-то.

Куранты начали бить.

Первый удар. Виноградина в рот. Жую. Глотаю. Вторая. Третья. Нормально, успеваю.

Четвёртая. Пятая. Челюсти работают как бешеные.

Шестая. Седьмая. Уже тяжелее. Виноград застревает где-то в горле.

Восьмая. Понимаю, что не успеваю. Куранты бьют быстрее, чем я жую.

Девятая, запихиваю, почти не жуя. Десятая. Щёки раздуваются, как у хомяка. Это не так просто как кажется.

Одиннадцатая. Двенадцатая. Пытаюсь проглотить, давлюсь, кашляю.

Вокруг хохот. Все давятся виноградом, все смеются, у всех щёки набиты. Мишель вообще сдалась на пятой и теперь хохочет, показывая на Гари, который героически пытается дожевать остатки. Алешанко справился первым,баск, привычный к этому и теперь аплодирует остальным с ироничной улыбкой. Шустер даже не пытался, стоял в стороне с бокалом вина и смотрел на всё это с немецким недоумением.

Катя рядом тоже давится и смеётся, виноградный сок стекает по подбородку. Она вытирает его салфеткой, продолжая хохотать.

— Это… — она не может закончить фразу, — это… безумная традиция… Но весело.

— Надо было оливье под куранты есть, — выдавил Заваров с набитым ртом. — у нас опыта с ним больше.

Учитывая его набитый рот «опыта больше» звучало совсем по другому и мы с ним засмеялись.

Двенадцатый удар. Крики «Feliz Año Nuevo!». Шампанское льётся в бокалы, пробки стреляют в потолок. Объятия, поцелуи, смех.

Я наконец проглатываю последние виноградины, запиваю шампанским. Кто-то хлопает меня по плечу. Кто-то целует в обе щеки.

Восемьдесят восьмой год.

В моей прошлой жизни это был год Олимпиады в Сеуле. Год, когда сборная СССР по футболу выиграла своё последнее золото. Год, когда в Армении произошло страшное землетрясение. Год, когда Горбачёв продолжал свою ублюдочную перестройку, а Союз медленно, но верно двигался к своему концу. притом к концу ужасному. с горящими огнём межнациональных конфликтов окраинами, с национализмом, продуктовыми карточками, пустыми полками и страшной катастрофой которая для миллионов растянется очень надолго, на года.

Но здесь, в этой реальности, всё может быть иначе. Всё должно быть иначе!

Я нахожу Катю в толпе, притягиваю к себе, целую.

— С Новым годом.

— С Новым годом, Слава. — Она смеётся, обнимает меня. — Сколько виноградин ты съел?

— Кажется, все. Не уверен. Может, одна где-то внутри застряла.

Она снова смеётся.

Оркестр заиграл что-то праздничное, пасодобль, кажется. Люди потянулись на танцпол. Шампанское лилось рекой. Нуньес произнёс короткую речь что-то про успешный год, про команду, про будущие победы. Все аплодировали.

Мы танцевали до двух ночи. Потом сидели за столом с Гари и Мишель, Заваровыми, Алешанко и его женой Пилар, пили вино, разговаривали ни о чём. Ольга уже освоилась, смеялась вместе со всеми, рассказывала что-то про московские новогодние традиции. Мишель слушала с искренним интересом.

В половине третьего Катя сказала:

— Надо домой. Сашка.

Я кивнул. Мы попрощались со всеми, спустились в холл, вызвали такси.

Барселона за окном машины сияла огнями. Люди на улицах обнимались, пели, пускали фейерверки. Город праздновал. На Рамбле было не протолкнуться — толпы гуляющих, музыка из баров, смех и крики. Новый год в средиземноморском городе — это не тихий семейный праздник, это карнавал.

— Хороший был год, — сказала Катя, прижавшись ко мне.

— Да. И следующий будет не хуже.

Я смотрел на проплывающие за окном огни и думал о том, как далеко мы уехали от дома. И о том, что этот новый дом с садом и бассейном в Сан-Кугате может быть станет нашим домом очень надолго, возможно именно из него Сашка будет в школу ходить. То что это не наше «родовое гнездо» было понятно, в любом случае наш настоящий дом это Россия, как бы она не назыалась, там я закончу свою карьеру, там буду жить после футбола.

Но всё равно своя недвижимость в Испании это очень неплохо.

Странно думать о таких вещах. Я ведь всё ещё не до конца верю, что это моя жизнь. Что я — это я. Что всё это реально, а не затянувшийся сон.

Но оно реально. Ключи от дома в моём кармане. Жена рядом. Сын ждёт дома. Четыре Золотых мяча на полке. И оливье на новогоднем столе, маленький кусочек родины посреди Каталонии.

И ещё я думал о завтрашнем дне.

Потому что завтра, второго января, Эль Класико. «Реал» Мадрид на «Сантьяго Бернабеу». Первый матч нового года, и сразу наш главный и заклятый соперник.

Никаких излишеств сегодня. Никаких возлияний. Бокал шампанского и всё. Круифф предупредил ещё вчера: кто придёт на тренировку первого января с похмельем будет бегать до потери сознания, советские методы, чтоб их. Он не шутил. Йохан никогда не шутил, когда дело касалось дисциплины.

Первого днём «Барселона» летела в Мадрид.

Впереди был новый год. Новые матчи. Новые победы.

И дом в Сан-Кугате, который ждал нас после возвращения.

Но сначала — «Реал».

Всегда сначала футбол.