Любите ли вы САГАН?..

10 МИТТЕРАН — ПРЕЗИДЕНТ!

В первый раз Франсуаза Саган увидела Франсуа Миттерана довольно давно, во время ужина у Элен и Пьера Лазарефф. В это время она была еще мадам Шёллер, супругой обаятельного издателя, которого в шутку называли «Мсье Саган». В тот день они едва перекинулись двумя словами. Вновь встретившись во время второго тура выборов в 1965 году, романистка и политик смотрели друг на друга враждебно. «Он показался мне несимпатичным», — скажет она тогда. После поддержки де Голля в 1974 году Франсуаза Саган, решительная сторонница левых сил, призывала голосовать и сама отдала свой голос за Франсуа Миттерана. Через пять лет после поражения своего кандидата и победы Валери Жискара д’Эстена Саган вновь столкнулась с Миттераном в аэропорту на юго-западе страны, где они оба родились. Уже на земле завязался дружеский диалог, который продолжился в «боинге», направляющемся в Орли. Этим двум общественным деятелям, принадлежавшим к одной и той же политической партии и обожавшим литературу, было что сказать друг другу. «Я совершила чудесное и забавное путешествие с интеллигентным, обладающим большим чувством юмора человеком, которого пригласила к себе на чай во время полета при условии, что у него найдется на это время»[27]. — рассказывала романистка.

Лидер социалистической партии поспешил ответить на приглашение писательницы. Этот первый чай на улице Алезия повлечет за собой целую вереницу встреч наедине и положит начало трогательной и крепкой дружбе. Но началась предвыборная кампания президента, ее второй тур пройдет 10 мая 1981 года, и Франсуа Миттеран посвящает этому все свое время. Как и многие другие представители интеллигенции, сторонники левых сил, Франсуаза Саган тоже в их рядах. Она даже участвовала в митингах, на которых он выступал. Априори у ее друга не много шансов одержать победу в этой битве. В первом туре переизбрание Валери Жискара д’Эстена почти очевидно: он получает 28,5 процента голосов, далеко опережая своих противников, кандидатов от правых сил: Жака Ширака (18 процентов), Мишеля Дебрэ (1,7 процента) и Мари-Франс Гаро (1,3 процента). От левых сил Франсуа Миттеран набирает 25,8 процента голосов — впереди Жоржа Марше (15,3 процента), Арлет Лагийер (2,3 процента), Мишеля Крепо (2,2 процента) и Югет Бушардо (1,1 процента). Совместно с голосами правых сил у Жискара д’Эстена 50 процентов голосов, а у Франсуа Миттерана только 43 процента. Тем не менее между двумя турами был проведен опрос общественного мнения, который показал, что все больше людей склоняется на сторону лидера социалистической партии. Иногда статистика приписывала ему даже 52 процента голосов. 5 мая, во время телевизионных дебатов между двумя политическими соперниками, убийственная фраза, произнесенная Франсуа Миттераном, попала точно в цель. «Вы — пассивный человек», — бросил он Валери Жискару д'Эстеиу и тем самым пригвоздил его. 9 мая, накануне второго тура президентских выборов, Франсуаза Саган схватилась за перо и опубликовала в «Юните», газете социалистической партии, чрезвычайно своевременную и убедительную статью под названием «В мае будем делать все, что нам хочется». Здесь она со всей силой нападала на уходящего президента, который, по ее мнению, продемонстрировал «унизительное равнодушие» по отношению ко всем французам, и расхваливала достоинства своего любимчика. «Миттеран — это человек, который действительно, в противовес словам его соперника, произнесенным много лет назад, обладает монополией в сердцах французов. Тогда как другой кандидат обладает монополией цинизма, равнодушия, презрения, одним словом — посредственностью. Нужно многое изменить. Начать сначала. И жить по-другому». На следующий день Франсуаза Саган, как и большинство французов, обрадовалась, когда на голубом экране появился угловатый профиль ее друга: Франсуа Миттеран набрал 51,75 процента голосов.

21 мая в Пантеоне Саган будет сидеть в первой ложе на церемонии вступления президента в должность. Она очень эмоционально прокомментировала это событие на страницах газеты «Матен де Пари»: «Могу дать руку на отсечение, что сегодня, 21 мая 1981 года, Миттеран одержал необыкновенную победу, возможно, в первый раз в своей жизни и, надеюсь, навсегда. Он был так ощутимо близок и безумно влюблен во всех французов».

После 10 мая 1981 года ничего не изменилось для Франсуазы Саган и Франсуа Миттерана. Теперь романистка была допущена в круг близких друзей президента и получила номер его прямого телефона. Несмотря на новые обязанности и напряженный график работы, новый хозяин резиденции на Елисейских полях выкраивал, как и в прошлом, свободные минуты для их традиционных обедов тет-а-тет. Регулярно лимузин президента появлялся перед домом Саган. Телохранители провожали его до входной двери, а потом бесшумно исчезали. Соседи с улицы Шерш-Миди, 91, каждый раз удивлялись, встречая президента на лестничной площадке без сопровождения. Саган, которой безумно нравилось принимать его у себя, подавала Миттерану простые домашние блюда; она сама готовила жаркое и заказывала у продавца с улицы Севр чудесную утку с апельсинами, от которой он приходил в восторг. «Это чудный гость, всегда пунктуальный и всегда в прекрасном настроении, — признавалась она. — Мы не говорим о политике. Он интеллигентный человек, любящий литературу, с большим чувством юмора. Я восхищаюсь тем, что он остался человеком, даже придя к власти».

Пьер Берже был одним из редких свидетелей их рандеву: «В конце своей жизни Франсуа Миттеран, когда мы заговаривали о Саган, признавался, что скучает по встречам с ней. Я тогда сразу же организовал ужин у Ледюка. Я был потрясен, с каким уважением они относились друг к другу».

Дени Вестхофф также встречался с высоким гостем своей матери, но не в Париже, а в Кажарке. В 1988 году Франсуаза Саган пригласила свое «божество» как раз перед его переизбранием провести выходные в своих родных краях. В тот день на глазах потрясенных горожан президентский вертолет приземлился на футбольном поле Кажарка, где его ожидали лимузины темного цвета с бронированными стеклами «Моя мать долго говорила с ним за ужином о Египте, поскольку Франсуа Миттеран планировал провести там Рождество. — вспоминает Дени Вестхофф — У него действительно были глубокие знания об этой стране и ее истории. Миттеран показался мне очень образованным, любезным и обаятельным. Я сохранил о нем чудесные воспоминания». Франсуаза Саган не любила говорить о своих отношениях с Франсуа Миттераном, ограничиваясь лишь несколькими забавными случаями, когда ее собака пролила ему на галстук стакан красного вина как раз перед заседанием Совета министров. Позже, когда фотограф Клод Азуле предложил ей написать предисловие к своей иллюстрированной книге «Франсуа Миттеран, человек-президент», она в первый раз приподняла завесу над своими чувствами, заявив, что он является для нее «идеальным другом». «Это идеальный друг, о котором говорил Рембо, ни страстный, ни слабый, а просто друг, — писала романистка. — Об этом знают те, кто живет с ним рядом. Те, кто живет вдали и любит его, чувствуют это инстинктивно. А те, кто не любит его, просто завидуют, тоже бессознательно, скорее даже они завидуют его друзьям. Поскольку дружить с ним очень почетно, приятно и спокойно. Я говорю «спокойно», потому что чем более человек слаб, тем больше его внимание и привязанность к нему. Я говорю «приятно», потому что эта дружба доставляет огромное удовольствие». Франсуа Миттеран, со своей стороны, никогда публично не говорил о своих отношениях с автором романа «Здравствуй, грусть!».

В марте 1981 года, накануне восхождения к власти президента Франсуа Миттерана, Франсуаза Саган поставила точку в рукописи своего последнего романа, «Женщина в гриме», выпуск которого планировался в начале июля в издательстве «Рамсе». В ожидании этого события она решила отдохнуть несколько дней в Мамунии, в знаменитом дворце в Марракеше. Писательница гордилась романом «Женщина в гриме», который, по ее словам, получился самым веселым и диссонирующим из всех ее вещей. Основа сюжета — шикарный познавательный круиз по Средиземному морю. Он пришел ей в голову во время одного светского ужина. За столом очень элегантная дама, большая любительница классической музыки, рассказывала, что совершила путешествие по морю под звуки своих любимых мелодий — такую новинку предлагают туристические агентства состоятельным клиентам. Рассказ заставил Франсуазу Саган задуматься на весь остаток вечера. Этот эпизод она вставила в свое повествование: на борту пассажирского судна «Нарцисс» за 98 тысяч франков, на просторах Капри, в полном уединении, убаюкиваемые волнами и классическими ариями, будут жить четырнадцать персонажей абсолютно в «сагановском» духе. Чета разочаровавшихся миллиардеров, сомнительный бизнесмен, эксцентричная и капризная восходящая звезда, жиголо, мошенник, гоняющийся за легкой добычей, ужасная светская дама — все они соберутся в одном месте. Ситуация, благоприятная для сложных романтических отношений, столь близких сердцу писательницы. Все герои обнажат свою сущность в конце круиза. Супружеская чета: Кларисса, сильно накрашенная, неравнодушная к спиртному женщина, и Эрик Летюилье, директор газеты, поддерживающий левые партии, — отделятся от группы. «Это мнимая поддержка левых сил, — говорит Франсуаза Саган. — Он из тех людей, которые не хотят, чтобы у каждого был автомобиль «роллс-ройс», а желают, чтобы все ходили пешком…» На борту «Нарцисса» накрашенная женщина встречает Жюльена Пейра, мошенника, с которым переживает счастливый роман под изумленными взорами других пассажиров.

Написание этой книги было одновременно и трудным, и волнительным. Пока Франсуаза диктовала роман своей секретарше, ее адвокат бился на всех фронтах, защищая ее интересы: против Жана Угрона, с одной стороны, и против издательства «Фламмарион» — с другой. Измученная судебным процессом по поводу плагиата и выплаты долгов, Франсуаза Саган села на борт «Нарцисса» с желанием никогда не причаливать к берегу. «У меня было иллюзорное, но очень яркое впечатление, что моя жизнь была там, на борту этого большого вымышленного корабля, с его романтическими героями и что другая моя жизнь не имела больше никакого значения. В первый раз я ощутила на себе силу воображения, изобретения, а проще — вдохновения». По этим причинам роман «Женщина в гриме» мог сравниться с романом-рекой. Она сама не понимала, как могла написать такое количество страниц: пятьсот шестьдесят! Она одиннадцать раз переписывала начало — по сто с лишним страниц каждый раз. Выбрала ли она лучший вариант? В этом романистка не была уверена.

Судебный процесс, затеянный Жаном Угроном, завершился победой Саган. Но он спровоцировал ее окончательный разрыв с издательским домом Анри Фламмариона. Несмотря на явно неоднозначные предложения этого издателя, который отвернулся от нее во время конфликта с Жаном Угроном, а потом предложил более выгодные финансовые условия, Саган заявила, что ни в коем случае не планирует передать ему свою новую рукопись. В 1980 году она утверждала: «Единственный контракт, который я подпишу, будет с Жан-Жаком Повером». И действительно, уставшая и разочарованная сотрудничеством с крупными издательскими домами, Франсуаза Саган решает пойти на контакт с частным издателем; Анри Фламмарион вел себя с ней как «торгаш», поэтому она предложила стать ее агентом-издателем Поверу. Это означало, что Жан-Жак Повер получил возможность публиковать ее будущие романы в любом издательстве по своему выбору.

«Когда Франсуаза Саган рассталась с издательством «Фламмарион», она пришла ко мне, — рассказывает Жан-Жак Повер. — Я решил ввязаться в эту авантюру. Роман «Приблуда» продавался плохо… В это время она писала «Женщину в гриме», но это давалось ей с большим трудом. Франсуаза регулярно находилась в клинике, так как плохо чувствовала себя и физически, и морально. Роман «Женщина в гриме» появлялся небольшими отрывками. Мы много об этом говорили. Эта книга позволила ей немного отвлечься от судебного процесса. Франсуаза Саган часто переживает трудные периоды в жизни, тогда она уединяется со своими книгами». Роман «Женщина в гриме» писался нелегко, и именно в этот период Жан-Жак Повер оказал ей неоценимую поддержку. В нем Франсуаза Саган обнаружила того слушателя, которого искала всю жизнь. «До него никто не говорил со мной о моих книгах непосредственно в тот период, когда я над ними работала, — объясняла она. — Он помогает мне создать моих персонажей, потому что интересуется их судьбой. Жан-Жак Повер — чудесный советчик. Очень приятно ощущать поддержку человека, который видит в тебе прежде всего писателя, обеспокоенного судьбой своего произведения». Как только роман был окончен, Жан-Жак Повер связался с Жан-Пьером Рамсе, предложив ему совместное издание книги, и получил его согласие. Но в парижском издательском мире слухи просачиваются очень быстро. Когда Анри Фламмарион узнал, что его автор собирается опубликовать свой роман в конкурирующем издательстве, то решил немедленно действовать. 15 мая он вновь выдвинул требование вынести решение по срочному вопросу, имеющему целью запретить публикацию. Он также с обидой напомнил, что Франсуаза Саган все еще должна ему крупную сумму. Суд, изучив выдвинутое требование, объявил, что решение будет принято в течение шести дней. Франсуаза Саган нисколько не беспокоилась по этому поводу, она даже считала себя неуязвимой, поскольку в июне у нее заканчивался контракт с этим издательством. «Они знают, что я ни при каких условиях никогда не отдам им этот роман, и тем не менее пытаются препятствовать публикации моей новой книги в другом издательстве, а не во «Фламмарионе». Это все равно что не давать мне возможности осуществлять литературное творчество, лишая тем самым меня всех легальных средств к существованию», — заявила она. Издательство «Фламмарион» по-прежнему отказывалось выполнить решение парижского суда первой инстанции, по которому оно было обязано выплачивать месячные суммы, рассматриваемые как «срочные и жизненно необходимые».

«21 мая 1981 года выдался действительно чудесный весенний день: в то время, пока Франсуаза Саган присутствовала в Пантеоне на церемонии вступления в должность президента своего друга Франсуа Миттерана, апелляционный суд решил вопрос в ее пользу: «Ничто не дает право издательству «Фламмарион» прекратить выполнение своих обязательств». Это лишь частично успокоило писательницу, которая переживала серьезные трудности с тех пор, как Анри Фламмарион отказался выплачивать ей месячные комиссионные. Сожалела ли она, что жила беспечной жизнью все эти годы? «Если бы нужно было начать сначала, я поступила бы так же, — утверждала она. — У меня было много денег, но я никогда не была богатой. Это к лучшему. Для работы необходимо принуждение». Тем не менее какая жалость видеть, как популярная писательница играет в национальную лотерею в надежде заплатить за просроченные счета! А поможет ей Хасти Флэг, ее лошадь, находившаяся в Шантийи. В то время, когда положение Саган было самое плачевное, Хасти Флэг превзошла саму себя и выиграла подряд несколько забегов, получив, в частности, Гран-При д’Огей на сумму свыше 250 тысяч франков. Спасение к Саган пришло играючи!

Роман «Женщина в гриме» появился в книжных магазинах одновременно со сборником рассказов «Музыка к сценам», выпущенным издательством «Фламмарион». Это небольшое произведение Франсуаза Саган отдала своему бывшему издателю до разрыва контракта. Романистка не упустила случая съязвить: она посвятила его своему другу, Жан-Жаку Поверу. Сборник «Музыка к сценам» состоял из тринадцати рассказов: обманутая женщина уединяется в казино в Ницце («Кот и казино»); в Австрии в 1883 году один мужчина, обманутый и до смерти униженный, вызывает на дуэль любовника своей жены («Последствия одной дуэли»); Жюстин изображает из себя свободную женщину с тех пор, как ее оставил Ришар («Уже год…»); ожидая своего любовника, девушка подумывает о самоубийстве («Две-три слезинки в красном вине») и так далее. В своих статьях критики сравнивали два произведения. Пьер Демерон писал в журнале «Мари-Клер»: «Чтобы стать «великой» Саган, вместо того чтобы быть «объемной», ей бы стоило побольше поработать над романом «Женщина в гриме», где стиль у нее достаточно небрежный, чтобы не сказать местами просто халтурный!» Что касается рассказов «Музыка к сценам», то тот же критик пишет: «Здесь Саган не такая мрачная и пессимистичная, как в романе «Женщина в гриме», она полна фантазии, юмора и даже изобретательства». В журнале «Пуэн» Жан-Франсуа Фожель просто заявил о своей глубокой симпатии к автору «Женщины в гриме»: «Мне нравится Саган. У этой женщины столько же сердца, сколько и интеллигентности. Призванная, в силу известности, высказывать свое мнение очень часто и по многим вопросам, она никогда не сказала ни одной глупости, шла ли речь о Франсуа Миттеране, об аргентинском футболе или о Сартре. Публикуя новые произведения, она ставит точку на «деле Саган». Книга — это единственный показатель нравственного здоровья писателя. И если здесь ее встречают без восторга после трудных дней, это значит, что никакое обращение не может заменить ту порцию счастья, которую мы получаем, читая каждую ее книгу. Да здравствует Саган!»

Франсуаза Саган охотно бы написала продолжение «Женщины в гриме», настолько работа над этой книгой была ей приятна. Публика, которая буквально набросилась на роман, тоже этого требовала. Во Франции роман-река «Женщина в гриме» имел большой успех: продано было около миллиона экземпляров. К тому же он позволил Мадемуазель Грусть вновь подружиться с американской публикой. И хотя Франсуаза Саган отказывалась от написания второго тома, эпопея «Нарцисса» обретет вторую жизнь на большом экране. Под руководством режиссера Хосе Пинейро съемки фильма «Женщина в гриме» заняли два месяца. Они проходили у побережья Греции и острова Крит. В этом полнометражном фильме сыграли прекрасные актеры: Жанна Моро в роли восходящей звезды, Антони Делон, играющий ее нежного любовника, Жаклин Майан воплотила образ жены богатого и нудного банкира, Филипп Корсан стал стюардом-гомосексуалистом, Жан-Марк Тибо — посредственным режиссером. Наконец, Андре Дюссолье сыграл фальшивомонетчика, Даньель Месгиш — претенциозного директора левой газеты; его жену, скрывающую свое беспокойство за излишками грима, сыграла Лора Морант. Когда в ноябре 1990 года фильм «Женщина в гриме» вышел на экраны, Андре Дюссолье занялся его рекламой. «Романы Саган принадлежали, по моему мнению, к эпохе удовольствий минувших дней, — сказал он. — Знакомясь с «Женщиной в гриме», я заметил, что роман по-прежнему актуален и что у меня много общего с этими лицемерными персонажами, которые из-за стыдливости или соблюдая условности, постоянно замалчивали то, что непременно хотели сказать во всеуслышание». Хосе Пинейро, со своей стороны, опасался реакции Франсуазы Саган, поскольку он ни разу не спросил ее мнения, ни во время написания сценария, ни во время съемок и монтажа. В ноябре он с тревогой появился в ее квартире на улице Шерш-Миди и вышел оттуда с легким сердцем, поскольку романистка неустанно благодарила его за эту замечательную экранизацию. «Прекрасный подбор актеров. Действие идет динамично, и много смешных моментов, — заявила она. — Есть ситуации, прекрасные, прозрачные диалоги, а не обычные бурчания». Она нашла, что Жанна Моро и Жаклин Майан очень смешны и трогательны. Что до Андре Дюссолье, то он показался ей самым обаятельным.

После выхода фильма «Женщина в гриме» на большой экран Франсуаза Саган полностью отдалилась на целый год от светской жизни в Париже и в Сен-Тропезе. «Все ночные кафе сейчас наполнены шумной музыкой, которая вас оглушает, и без эйфории, создаваемой алкоголем, вынести это невозможно. Я хожу к людям в гости, встречаюсь с ними в ресторанах, а скоро я буду принимать их у себя». У себя — это значит в квартире, занимавшей два этажа, которую сняла Франсуаза Саган на Шерш-Миди, 91. Перед этим она некоторое время жила в гостинице. На первом этаже располагались гостиная и кабинет ее секретарши, мадам Барто-ли, затем кухня и сад; на втором этаже находились несколько комнат и ее собственный рабочий кабинет. Несмотря на успех фильма «Женщина в гриме», она вынуждена была пойти на некоторые жертвы, например, продать коллекционную машину «Лотус-7» голубого цвета, которая была куплена в 1973 году. Эта гоночная машина сохранилась в прекрасном состоянии, дальность ее пробега не превышала 13 тысяч километров по счетчику. Во всей Европе было только четыре подобные модели. Теперь ей пришлось довольствоваться «мини-остин» для передвижения по Парижу и «мерседесом» для более длительных поездок, например в поместье Брей.

Такая более спокойная жизнь вновь сблизила ее с пишущей машинкой, и не дай бог наоборот! В самом разгаре написания романа «Женщина в гриме» Саган уже пробовала делать наброски для следующего романа, «Нависшая гроза», название для которого опять заимствовала у Поля Элюара. Чтобы написать эту романтическую историю, действие которой разворачивалось в Ангулеме в XIX веке, она прочла по совету Жан-Жака Повера книгу «Жизнь Рансэ». Повер по-прежнему оставался ее любимым собеседником, и у него появилась идея продать авторские права на будущий роман издательству «Жюльяр», знакомому ему с молодости. Роман «Нависшая гроза» вышел в марте 1983 года с красной ленточкой, на которой было написано: «Романтическая Саган».

Итак, мы находимся в Ангулеме в период между 1832 и 1835 годом, когда власть принадлежала Луи-Филиппу. Рассказчик — нотариус Николя Ломон. «Он — вынужденный свидетель, — поясняла романистка, — провинциальный нотариус. Он всегда находится на одном месте и знаком с компанией аристократов данной местности, так как ведет их дела. Этот славный юноша очень рано стал сиротой, но, несмотря ни на что, продолжал учиться, одним словом, это мужественный человек… Николя Ломон становится бессильным свидетелем и в каком-то смысле жертвой трагической истории любви. Через тридцать лет он открывает эту тайну в своих «Мемуарах».

Все начинается с прибытия в Ангулем, город, «где любезность не переходит в фамильярность, честность в излишнюю строгость, а радость никогда не переливается через край», очаровательной вдовы Флоры де Маржеляс. Как только юноша замечает ее, он тут же влюбляется, но не осмеливается признаться ей в своих чувствах. Он пишет в своем дневнике, что ему захотелось тотчас жениться на этой женщине, иметь от нее детей, оберегать и защищать ее всю жизнь. Ни о чем не догадываясь, Флора стала его возлюбленной, а он — всего лишь ее поверенным лицом. Сердце графини билось быстрее при виде Жильдаса Коссинада, сына фермера, воспитанного крестьянином, красавца, которому едва исполнилось двадцать лет. По мнению знатных людей Ангулема, это шокирующая страсть. Николя Ломон издали наблюдал за этой безумной историей любви. Любовники покинули Ангулем, чтобы обосноваться в Париже, где они принялись прожигать жизнь. Вскоре в литературных салонах писательские таланты Жильдаса получили высокую оценку, но появление Марты, чувственной служанки графини, все резко изменило. Жильдас поддался чарам этой полноватой италовенгерки, перед которой никто никогда не мог устоять. С этого момента[28] все было потеряно для несчастного Жильдаса: он оказался в ночлежке, а потом на улице, где и погиб.

И через тридцать лет публика все еще любит его. Роман «Нависшая гроза» тут же попал в список наиболее продаваемых книг наряду с «Арриканой» Бернара Клавеля, «Женщинами» Филиппа Соллера и «Красной сутаной» Роже Пейрефита. Но такая признательность не удовлетворяла романистку. Ей не давала покоя мечта написать настоящий шедевр перед смертью. «Честно говоря, — признавалась она, — у меня впечатление, что моего таланта больше, чем утверждают девять десятых людей, претендующих, что они пишут лучше меня. Я никогда не стану Сартром. Не напишу «Слова», самую блестящую книгу во французской литературе». Доминик Бона подвела итог этой неоднозначной литературной карьере в парижском «Еженедельнике»: «Скоро роману «Здравствуй, грусть!» исполнится тридцать лет, но Франсуаза Саган не изменилась. Надо любить ее и следить за ее творчеством. Или стоять в стороне. Для ярых поклонников в новом романе есть все, что было в первом: молодость, радость, непринужденность. Скептики найдут здесь все те же недостатки: легковесность стиля и эти бесконечные «короче», «итак», за которыми она скрывает все, что ее не интересует». У критики не было единого мнения по поводу нового романа. В журнале «Экспресс» Матьё Гале, не стесняясь, высмеял его: «Потребовалось немало усилий, чтобы атаковать самый знаменитый акрополь французской литературы, делая вид, что такие личности, как Люсьен Шардон де Рюбампре или гордая мадам де Баржетон, урожденная Мари-Луиз-Анаис де Негрпелисс, никогда не существовали… Любой ученик коллежа, хоть немного увлекающийся чтением книг, воспримет это покушение как святотатство». И в заключение: «Здесь пьют дешевое вино, смотрят друг другу прямо в глаза. Время проходит, листья падают; все остальное лишь обман и разрисованные обои. Нет, действительно Франсуаза Саган не изменила свой стиль. По крайней мере нет смены декораций. Это гроза в стакане воды». В газете «Монд» Бертран Пуаро-Дельпеш не так строг: «В веренице фраз, скверных, как пиковый туз, у вечной школьницы есть и находки: таков шелест шелка, который ознаменовал восхождение романа «Здравствуй, грусть!» и который заставил знатоков прислушаться. Чудеса продолжают возникать непредвиденно: то это старческая рука с вздувшимися венами, выпирающими, словно тросы, то это Ангулем как город, а ля Карпаччо в ронсаровском пейзаже, как и хваленый и восхваляющий себя шарм жителей Шаранты, какие-то белые платья на фоне темной травы; жестокость, из которой рождается гордость принадлежать самому себе…»

Благодаря романам «Женщина в гриме» и «Нависшая гроза» Франсуаза Саган вновь завоевала успех и уважение к себе. Однако отношения писательницы и Жан-Жака Пове-ра начали ухудшаться. Последний не знал о том, что его уволили без уведомления. Франсуаза Верни, энергичный литературный директор издательства «Галлимар», сделала предложение Франсуазе Саган, и она охотно, ни минуты не сомневаясь, приняла условия ее контракта. «В то время было не трудно пригласить Франсуазу Саган к сотрудничеству, — вспоминает Франсуаза Верни. — У нее было немало неприятностей с предыдущими издателями. Она была несколько нерешительна. Эта женщина одновременно сильная и хрупкая. Я всегда восхищалась ее изящным пером? Когда она жила с Пегги Рош и сыном Дени на улице Шерш-Миди, мы часто виделись с ней». Романистка, переходящая от редактора к редактору, пообещавшая рукопись Франсуазе Верни, решила собрать некоторые статьи, написанные для журналов и газет. Она даже перетряхнула ящики своего стола в поисках неизданного материала. В марте 1984 года вышла книга «В память о лучшем», которая ознаменовала важный этап в ее творчестве. Она собрала в одном произведении наброски портретов и автобиографические рассказы, чем вызвала восхищение своих учителей. Миф о ней потускнел. О ней меньше стали говорить как о редком явлении, чаще — как о писательнице. В первый раз со времени выхода романа «Синяки на душе» она начала рассказывать о себе, вспоминала о своей безумной гонке за Билли Холидей во время своею второго путешествия в Америку [29] сопровождении Мишеля Маня и о своих замечательных встречах с Теннесси Уильямсом или Орсоном Уэллсом. Ома также рассказала о своей страсти к книгам, к театру, к играм в казино, к скорости и к Сен-Тропезу. Она вспоминала о своем «Признании в любви к Жан-Полю Сартру», опубликованном в «Эгоисте» в 1979 году, и набросала симпатичный портрет Рудольфа Нуриева, которого она встречала раз или два в парижских ночных кафе, а позже в Амстердаме под проливным дождем, когда он давал интервью журналу «Эгоист». «Ему не занимать шарма, великодушия, впечатлительности, воображения, потому у него пятьсот разных ликов, и, наверное, этому есть пять тысяч психологических объяснений.

Разумеется, я не льщу себя надеждой, что разобралась в Рудольфе Нуриеве — звезде, наделенной гениальностью»[29], — писала она.

На этот раз у критики единое мнение. Это благодатные моменты ее жизни, и описывает она их с не меньшей радостью. Они восхищают даже тех, кто относится к ней сдержанно. Жорж Урден написал в журнале «Ви»: «Последняя книга, опубликованная Франсуазой Саган, восхитительна… У нее скандальная и ничтожная репутация. Такое суждение абсурдно. Она описывает общество, в котором живет и которое действительно бездуховно, но она неутомимо задает своим внимательным и верным читателям, каковым я и являюсь, глубокие, хорошие и ставящие в тупик вопросы. Например, есть ли у жизни смысл». Что до Жозиан Сави-ньо, журналистки из газеты «Монд», то она рассказывала: «Когда Франсуаза Саган закрывает за собой дверь, говоря с улыбкой, еще раз взъерошив свои светлые волосы: «Спасибо, что пришли», — расставание проходит на самой оптимистической ноте. И это несмотря на то что в наше время только и говорят о безопасности, когда многие, вероятно, хотели бы узнать день сдоей собственной смерти. Франсуаза Саган после тридцати лет безумств и великодушия продолжает прожигать свою жизнь с радостью и 6 эти сложные времена подает нам пример изящности бытия». Бернар Франк также присоединил свой голос к этому хвалебному хору. Он вновь вспомнил об успехе романа «Здравствуй, грусть!» и попытался проанализировать реакцию тех, кого назвал «скучным стадом литературных критиков»: «Возможно, больше всего критиков раздражает в Франсуазе Саган то, что они не могут не говорить о ней, словно бабочка, которая от огня обжигает себе крылья. После каждого нового салонного романа критика клянется всеми богами, что больше никогда этого не сделает, что у нее есть кое-что получше. У нее свои интересы, и вообще ей есть чем заняться. И так далее и тому подобное. Но когда появляется новое произведение Саган, она тут же забывает свои святые обеты и сокровенные намерения и с жадностью прочитывает его. Саган — это ее грех. Но после того как книга прочитана, она начинает метать громы и молнии…»

В марте 1984 года Саган стала звездой четвертого Книжного салона вместе с Людмилой Черицой, автором книги «Любовь у зеркала» («L’Amour au mirror»), с бароном Ги де Ротшильдом («Против большого состояния…», «Contre bonne fortune…»), Жанной Бурен («Дамская комната», «La Chambre des dames») и Валери Жискаром д’Эстеном («Две француженки из трех», «Deux Françaises sur trois»). Франсуаза Саган дала триста автографов к книге «В память о лучшем», моментально вспомнив о своем первом пребывании в Соединенных Штатах. Тогда она писала: «With all my sympathy», не ведая, что это коварное выражение означает по английски: «Приношу мои соболезнования» Книжный салон имел большой успех, поговаривали лаже, что на этот раз посещаемость на 20 процентов выше, чем в прошлом году. В феврале 1986 года произведение Саган получило приз «Трудных детей»[30]. Романистка отправилась за наградой в Межев, где встретилась со своими поклонниками всех возрастов, приехавшими взять автограф у автора.

За год до этого мероприятия жюри, присуждающее приз «Монако» и состоящее из членов Французской академии и Академии имени братьев Гонкур, отметило произведения шести авторов: Анри Кулонжа, Пьера Жакеза-Элиаса, Робера Малле, Рене де Обалдья, Пьера-Жана Реми и Франсуазы Саган. В мае приходит официальный ответ: тридцать пятая премия Фонда принца Пьера де Монако будет присуждена Франсуазе Саган за все ее литературное творчество. До нее награждены были Франсуа Нурисье, Анн Эбер, Леопольд Седар Сенгор, Пьер Гаскар, Даниэль Буланже, Марсель Шнайдер, Жан-Луи Кюртис, Кристин де Ривуар, Жак Лоран и Патрик Модьяно. Для вручения этой премии в 40 тысяч франков собралась вся семья принца: Ренье, Каролин, Стефани, Альбер и Стефано. «Я в восторге от этой премии, — но останусь в прихожей по трем причинам: прежде всего я не выношу большого скопления людей. Кроме того, зеленый цвет мне совсем не идет, в нем я похожа на собачку, и, наконец, я люблю, когда награду мне вручают за что-то конкретное», — заявила романистка.

Франсуаза Саган рассталась с издательством «Галлимар», поскольку Франсуаза Верни получила предложение занять пост в издательском доме «Фламмарион», куда Саган за ней последовать не могла. Но накануне этого расставания, в 1985 году, у Франсуазы Саган вспыхнул скандал с литературным директором. Эта история началась два года тому назад, летом 1983-го, когда романистка встретила Гарри Янковичи, литературного директора издательства «Дифферанс». В ходе разговора она упомянула о коллекции книг по искусству. «Мне казалось интересным соединить в одной книге литературное творчество с произведениями художника», — позже рассказывала она. Последовала договоренность, что Франсуаза Саган займется созданием такой коллекции под названием «Живые картины», написав комментарии о творчестве колумбийского художника Фернандо Ботеро. В действительности, в соответствии с контрактом, подписанным 3 июля 1983 года, предусматривалось выпустить книгу двадцатимиллионным тиражом. Автор заметила, что цена книги удивительно низкая, однако она получила 10 процентов от государственной продажи каждого экземпляра. Франсуаза Саган добавила лишь одно условие к контракту: слова «роман», «новелла» или «рассказ» не должны фигурировать на обложке, чтобы не вводить в заблуждение читателей. Гарри Янковичи долго ждал рукописи от Франсуазы Саган, и под его давлением она все-таки написала рассказ, вдохновясь картиной Ботеро «Дом Ракель Веги». Весь текст, объемом не более новеллы, был поделен на девять глав. Франсуаза Саган обрисовала обстановку: «…меня зовут Фернандо, я не назову своей фамилии, поскольку мой отец, который иногда бывает навеселе, мог бы меня наказать. Мы — респектабельная семья из Боготы, где очень скучно — по крайней мере мне. Думаю, другим тоже… Прежде всего я должен поблагодарить мадам Ракель Вегу за то, что позволила мне покрасить их дом, так как мне нравится». Дальше автор вводит в действие каждого персонажа, заставляя его высказаться о своем существовании в доме.

Через четыре дня после передачи рукописи, когда Франсуаза Саган получила пробный экземпляр, она обнаружила, что как по волшебству ее двадцать страниц превратились в восемьдесят восемь. Затем она начала протестовать против оформления обложки: ее имя написано вверху крупным шрифтом, тогда как имя Ботеро внизу, мелкими буквами, под репродукцией картины. И наконец, играя словами, издатель написал: «Это воображаемое произведение по мотивам картины Фернандо Ботеро». Несмотря на то что Саган отказалась подписать разрешение на распечатку, книга все-таки была издана. Получив несколько экземпляров, проданных за 45 франков, она констатировала, что в контракте не соблюдено ни одно из ее требований. Через несколько часов после торжественного открытия пятого Книжного салона романистка послала официальное заявление в агентство Франс Пресс, требуя конфисковать все экземпляры этого произведения: «Помимо морального унижения, нанесенного господину Ботеро и издательству «Галлимар», которое публикует в мае мой следующий роман, я считаю недопустимым, если хотя бы один из моих потенциальных читателей, посмотрев на обложку этой книги, истратит 45 франков на псевдороман, состоящий из 21 страницы. Для меня одна лишь возможность подобной ситуации является настоящим позором». Йоахим Виталь, директор издательства «Виталь», возражал: «У нас есть контракт, подписанный по всем правилам. Нет и речи о том, чтобы отложить публикацию книги: то, что Франсуаза Саган не сочла нужным предупредить свое издательство «Галлимар», нас не касается. Просто она попыталась для достижения своей цели действовать непозволительными методами и оказать давление на моего поверенного Гарри Янковичи». Он тут же вызвал своего адвоката, мэтра Девинтера, и подал жалобу на Франсуазу Саган и Марка Франселе за «незаконное проникновение в жилище, нанесение ударов и ран и требование подписи под угрозой избиения».

Марк Франселе постоянно общался с Джонни Холидеем, Жан-Полем Бельмондо и с Франсуазой Саган. С тех пор как он увлекся автором романа «Здравствуй, грусть!», этот красивый сорокалетний мужчина, о котором писали то там, то здесь как о рецидивисте, посчитал за честь всегда защищать романистку. Поэтому он и отомстил Гарри Янковичи. Несколько лет спустя он рассказал, каким образом, ему удалось проучить этого издателя: «Однажды поздно вечером, в половине первого, мне позвонила Франсуаза Верни и заговорила со мной сладким голоском. Вот что она мне сказала слово в слово: «Ты знаешь, твоя подружка Франсуаза Саган настоящая дрянь… Она лишила меня прибыли в 300 тысяч франков. У меня в руках ее последняя книга, вышедшая в издательстве «Дифферанс»!» И она передала трубку Франсуазе, которая сказала мне, что ее адвокат желает со мной переговорить. Мэтр Жан-Клод Зильберштейн потребовал, чтобы я незамедлительно приехал на улицу Шерш-Миди, так как полагал, что репутация Саган может серьезно пострадать. Я приехал, вижу, что все они сильно, расстроены. Мне объяснили, что Янковичи приготовил западню для Саган. Увеличив объем ее книги в типографии, он сделал из тридцати страниц, предназначенных для предисловия, новый роман Саган. Здесь я оправдываю действия Верни. Франсуаза легкомысленно подписала с ним контракт на скромную сумму и на премию «в наличных». Мне дали текст письма, в котором Гарри Янковичи сознался в своем мошенничестве. Мне осталось лишь заставить подписать его. Поскольку Саган знала, где он живет, мы тут же пошли к нему вдвоем. Не знаю как, но мне удалось чудом разгадать код входной двери… Короче, мы поднялись на второй этаж. Позвонили. Никто не ответил. Несколько минут провозившись с замком, я открыл дверь, мы вошли и решили дождаться его возвращения. Он появился в 3 часа ночи со своей приятельницей. Ну и удивился же он, увидев нас у себя в квартире! Разговор длился не долго, так как я заметил, что имею дело с настоящим нахалом. Я нанес ему удар в лицо, естественно, его подруга кинулась на меня, я вынужден был дать и ей пару оплеух, чтобы она успокоилась. Франсуаза практически ничего не говорила и пыталась успокоить женщину. Все произошло очень быстро. Он подписал письмо, и мы ушли. Однако Саган была вынуждена возвратиться и позвонить в дверь: она забыла свою сумочку!»

Со своей стороны, Йоахим Виталь опубликовал в газете «Матен де Пари» «Открытое письмо Клоду Галлимару», в котором изложил свою собственную версию событий: «Когда я получил текст от мадам Саган, то послал его в набор. Пробный экземпляр отдал автору, она вернула мне его с исправлениями. Второй экземпляр, уже набранный и пронумерованный с 1-й по 88-ю страницу, был также исправлен мадам Саган». Он добавил, что позднее заезжал к Франсуазе Саган, где встретил Франсуазу Верни, которая сказала: «Ничего не получится. Новый роман Саган должен выйти в мае в издательстве «Галлимар». Я не хочу, чтобы пресса пронюхала что-то раньше времени. Вам также необходимо изменить обложку. Во всяком случае, если книга выйдет, мои критики о ней говорить не будут. И ни об одной из ваших книг не будет напечатано ни строчки в газетах». В остальном ее рассказ совпадал с версией Марка Франселе: в тот вечер, возвращаясь из кино со своей спутницей мадемуазель Ватен, Гарри Янковичи обнаружил Франселе и Саган в своей квартире. Франселе протянул ему документ, отпечатанный на машинке, где было сказано, что мсье Гарри Янковичи обязуется от имени издательства «Дифферанс» отказаться от публикации книги мадам Саган. Поскольку издатель не стал подписывать этот документ, Франселе начал его избивать. Мадемуазель Ватен кричала, а Саган ее успокаивала, уверяя, что ему не сделают больно. Создалось впечатление, что Марк Франселе схватил свою жертву за волосы и хотел ударить об стол. В конце концов Янковичи поставил свою подпись: Франселе пообещал ему вернуться («Теперь я знаю, где ты живешь!»), и они ушли. Доктор Эмуз констатировал наличие ран. «Разрешите мне в заключение, мсье и дорогой собрат по перу, спросить вас, собираетесь ли вы покрывать, используя ваше влияние, эти бандитские действия? — писал он в своем письме. — Можно ли считать, что мсье Франселе своими неординарными действиями защищает интересы издательства «Галлимар»?» Мэтр Жан-Клод Зильберштейн, со слов романистки, отрицал все факты: «Франсуаза Саган опровергла все обвинения, с помощью которых издательство «Дифферанс» стремится ее дискредитировать, используя при этом связи с человеком, который заплатил ее прежние долги издательскому дому и с которым она остается в дружеских отношениях. Она тотчас решает вспомнить о статье 373 Уголовного кодекса, который санкционирует клеветнические заявления». Для адвоката эти жалобы на нанесение ударов и ран всего лишь уловка, чтобы отсрочить судебный процесс.

Процесс начался в четверг, 21 марта. Франсуаза Саган потребовала изъятия книги «Дом Ракель Веги» из-за «морального ущерба». 22 марта мэтр Жан-Клод Зильберштейн готовился произнести защитительную речь «о серьезном нанесении морального ущерба автору книги». Мэтр Паскаль Девинтер, адвокат издательства «Дифферанс», подал жалобу на «нанесение ударов и ран». 24 марта в издательстве «Дифферанс» все были удивлены тем, что никто не пришел изымать книги. Правда, их осталось всего несколько штук — на стенде Книжного салона. Конфискация произошла лишь на следующий день. Тотчас мэтр Паскаль Девинтер, адвокат издательского дома, потребовал срочно вернуть книги, конфискованные 25 марта у издателя и распространителя по просьбе романистки. По его словам, речь идет о «злоумышленной конфискации», поскольку автор «полностью согласна» с условиями контракта. Вследствие срочного требования мэтра Жан-Клода Зиль-берштейна участники процесса встретились 29 марта 1985 года у мэтра Жан-Мишеля Гюта, заместителя президента суда высшей инстанции Парижа. Это Йоахим Виталь, литературный директор издательства «Дифферанс», Гарри Янковичи, тематический директор, и их адвокат, мэтр Паскаль Девинтер.

Мэтр Зильберштейн изложил свою позицию, основные пункты которой сводились к следующему: «Истица утверждает, что вразрез с подписанным соглашением обложка книги появилась с именами художника и писательницы, набранными одинаковым шрифтом; текст автора был назван «Фантазия» вопреки пункту 21 контракта, подписанного с издательством», кроме того, писательница возмущена, «что публике предлагают за 45 франков текст в 20 страниц, напечатанный на машинке, с ее исправлениями в качестве комментариев к картине, которые были увеличены издателем до 88 страниц…»

Процесс закончился 29 марта. «Принимая во внимание факт, что мэтр Девинтер и мэтр Зильберштейн сообщили о том, что их клиенты прекратили споры, обоюдно отказавшись от жалоб гражданского и уголовного характера», суд постановил: «Констатируем наличие обязательства, взятого на себя издательством «Дифферанс», изменить обложку на 4 тысячи 500 конфискованных экземпляров, а также то, что в новых тиражах название «Фантазия» не будет фигурировать на обложке… Постановляем: конфискация книг 25 и 26 марта была необходимостью, вызванной срочным требованием». Дело не имело продолжения. Гарри Янковичи хорошо понял, что Марк Франселе мог бы привлечь больше внимания к тому, каким образом он заставил Саган, находившуюся в «ослабленном» состоянии, подписать контракт. Что касается книги, то она никогда не продавалась.

Следующий роман, готовившийся к публикации в издательстве «Галлимар», о котором упоминала Франсуаза Верни, должен был действительно выйти в мае. С романа «И переполнилась чаша», написанного за год, Франсуаза Саган начала так называемую «военную трилогию». Это довольно необычная серия в ее библиографии. Она действительно долго отказывалась помещать своих персонажей в трагические обстоятельства, созданные ими самими, чтобы не следовать по несколько банальному, облегченному пути. Действие разворачивается в 1942 году в провинции Дофине. Эти края автору были очень хорошо знакомы, так как здесь она провела свои детские годы во время войны. Шарль Самбра больше не может и слышать об этой войне с того страшного дня в 1940 году, когда он чуть было не погиб самым глупейшим образом. Но пассивное существование этого антигероя прерывается неожиданным приездом его друга детства, Жерома, с которым у него очень мало общего. Жером — это его противоположность, юноша, знающий, что значит честь, верный и мужественный. Он возглавил группу участников Сопротивления и организовал маршруты для побега преследуемых семей. Шарль принимает у себя и Жерома, и его подругу Алису, бывшую жену австрийского еврея, высланного в Соединенные Штаты. Эта участница Сопротивления, красавица с зелеными глазами, моментально сводит его с ума. В небезопасном путешествии в Париж, куда направляется Алиса, чтобы предупредить семьи, находящиеся под угрозой ареста, Шарль сопровождает ее… вплоть до постели.

Саган, хотя и является автором, тоже подпадает под обаяние своего персонажа. «Думаю, женщины полюбят его, — говорит она. — Я знала лишь немногих мужчин такого типа: мужественный, надежный и одновременно ребенок. Для меня шарм мужчины именно в этом». Когда Алиса вновь встретилась с Жеромом, то объявила, что между ними все кончено. Она собирает свои вещи и переезжает к Шарлю. Оставшись одни, любовники забывают о войне, о Сопротивлении и о Жероме. Однажды утром Алиса узнает, что ее бывший любовник арестован. Охваченная паникой, она пускается на поиски. Но никогда больше она не появится перед коваными железными воротами дома. Шарль, в свою очередь, станет участником Сопротивления. «Сначала я не думала, что он дойдет до этого, поймет, что мог бы стать другим», — объясняет Франсуаза Саган. Ее персонажам часто приписывают какую-то ограниченность или лень.

Критики разделились во мнении. Бертран Пуаро-Дел ь-пеш, специалист по «сагановскому миру», возобновил в колонках газеты «Монд» разговор о своей симпатии к романистке. «С точки зрения стиля она превзошла саму себя в своей небрежности, — писал он. — Некоторые фразы прихрамывают, она неразборчива в метафорах. Наречия сыплются сплошным потоком, как и «однако», «тем не менее». Но маленькое чудо, о котором кричат вот уже тридцать лет, не умея его объяснить, все-таки происходит… Сила Саган, неприкосновенная, возрастающая, с каждым разом более умело направленная, состоит в том, чтобы избегать высоких слов, даже почти не касаться их, изящно подойти к истине, словно поймать бабочку, ощущая мягкое и теплое биение ее крыльев между ладонями». Критик из газеты «Ли-берасьон» пустился в ироничное описание романа и закпю-чил: «Худшее состоит в том, что все мы знаем, что Саган остается одной из наших лучших романисток. Плохо, что ее любят, несмотря ни на что, если только немного не жалеют. Разве так ужасно быть Франсуазой Саган? Надо ли действительно ждать, каким будет год — хорошим или плохим для написания книги? Увидим ли мы Саган настоящую или халтурную, которая только имитирует автора? Урожай 1985 года вряд ли будет отмечен особыми достижениями».

Роман «И переполнилась чаша» будет экранизирован, но не очень успешно. Через два года после его выхода продюсер Ален Сард пригласил Робера Энрико для постановки фильма о запутанных отношениях Шарля, Алисы и Жерома. Он также подписал контракт с двумя сценаристами: Жаном Ораншем и Дидье Декуэном. «Когда идет экранизация книги, первое, что необходимо сделать, — это найти связующие нити и выявить недостатки, — объяснял продюсер. — Здесь нужно выделить основу, создать возрастающее напряжение. Характеры персонажей должны быть глубже и таинственнее. Им нужно придумать прошлое и дать полную характеристику, а это совсем не развито в книге. Приходилось работать с текстом, словно с эластичной тканью, — добавить здесь, расширить там». Они прибавили несколько сцен, произошедших еще до войны, ввели в действие бывшего мужа Алисы. Жан Оранш по-своему интерпретировал сюжет: «Что касается взаимоотношений Жерома и Алисы, мне кажется, действие было бы динамичнее, окажись Жером импотентом». Эти неловкие изменения были всеми замечены. Фильм вышел на экраны в 1987 году с участием Натали Бей (Алиса), Пьера Ардити (Шарль) и Кристофа Малавуа (Жером) и был воспринят как неудачная экранизация романа Саган. Жак Сиклие, репортер из газеты «Монд», верно обрисовал ситуацию: «В экранизации Жана Оранша, Дидье Декуэна и Робера Энрико добавлены новые сцены, дается объяснение событиям по системе «эквивалентности», которая долго использовалась во французском кинематографе так называемого высшего качества, но здесь она не оправдала себя и кажется тяжеловесной. В фильме подчеркиваются, углубляются и раздуваются психологический конфликт и исторические события, в передаче которых нередко встречаются неточности, недопустимые со стороны режиссера, известного по фильмам «Старое ружье» и «Во имя всех моих близких». По этому поводу Франсуаза Саган вспомнила о «своих» постановщиках. Говоря об Отто Премингере, она сообщила, что он был «грубым и ограниченным», хотя еще хуже, по ее мнению, оказался Жан Не-гулеско, который экранизировал «Смутную улыбку». Что касается фильма Робера Энрико, она сочла его неплохим, несмотря на некоторые искажения: «Знаете, если сравнить его с другими… Был еще фильм «Сигнал к капитуляции», который я очень люблю, несмотря на то что он был сделан, слишком близко к тексту, почти буквально». Она рассказала о своих недавних потрясениях в кино. Ей особенно понравились фильмы Франсуа Трюффо «История Адель» («L’Histoire d’Adele Н.») и «Женщина по соседству» («La femme d’côté»), потому что в них говорится о «самой чистой» и о «самой неистовой» страсти, связанной с чувством «постоянного страха» и «беспокойства, которое вас никогда не отпускает». Она также добавила, что Мерил Стрип, возможно, единственная актриса, которая смогла бы сыграть роли всех ее персонажей из романов и театральных постановок. «Она может все и никогда не опускается до вульгарности. Это потрясающая актриса».

Нередко Франсуаза Саган бралась за перо, чтобы поддержать правительство Франсуа Миттерана, в частности когда он терял свой рейтинг при опросе общественного мнения перед выборами в законодательные органы. Романистка с отвращением отмечала, что многие представители интеллигенции полностью поменяли свои политические взгляды. Ее эмоциональная статья была помещена в газете «Монд» от 12 января 1985 года. В названии сквозила ирония: «Приятного раскаяния, господа!» «Создается впечатление, что «хлебопашество и пастбища», некогда две составляющие Франции, теперь заменены на «опрос общественного мнения и нарушение обычного хода вещей», во всяком случае, в маленьком стаде, в маленьком мирке под названием «весь Париж», появляются отдельные лица, мнение которых опубликовано в газетах. До сих пор я тоже входила в этот мирок, скорее с удовлетворением, нежели со смущением, но еще никогда с возмущением», — пишет она. Она обвинила певицу Далиду, которая превозносила Жака Ширака в газете «Франс суар». Она напала на телепрограмму, где Тьерри Ле Люрон попросил зрителей спеть хором «Самое скучное — это роза», антимиттерановскую пародию на мотив известной песни Жильбера Беко «Самое важное — это роза». Писательница также иронизировала по поводу того, что господа Пейрефит, Барр, Ширак, Жискар д’Эстен и Ле Пен снова на политической арене. Это высказывание, возможно, не произвело бы столько шума, не процитируй она имена ответственных работников журнала «Нувель обсерватер», которые во время передачи Мишеля По-лака извинились «за прошлые ошибки», «поплакали о французском Алжире и о Вьетнаме, который они сами отдали кхмерам, заявив, что понятия «левые» и «правые» не имеют никакой практической разницы». «Короче, — добавляет она, — я видела, как они отреклись от центризма с таким трогательным раскаянием и с таким мужеством, в существовании которых я, хотя и подозревала о них, не была твердо уверена». На следующий день директор журнала был вынужден дать опровержение на страницах газеты «Матеи де Пари». Он поставил романистку на место, отметив, что она, по его мнению, никогда не была ярой защитницей левых сил, как Сартр, Арагон или Мальро. Он заявил, что статья Франсуазы Саган отражает определенную обеспокоенность в рядах левых сил. Его вывод: «То, что я вижу в статье Франсуазы Саган, которая нападает на прессу, в частности на журнал «Нувель обсерватер», — это смешение всех понятий, таких, как солидарность, которую необходимо проявить правящим классам к представителям нашей профессии, в задачу которых входит отражение озабоченности и требований французских граждан. В заключение я хочу сказать, что вижу в агрессивности, носящей несколько парижский оттенок у Франсуазы Саган, рвение, совершенно не похожее на политическую ангажированность или на беспристрастное размышление. Это рвение кажется мне даже неуместным по отношению к Франсуа Миттерану, при всем моем восхищении и уважении к президенту. Но я всегда относился к дружбе требовательно и с достоинством».

В течение ряда лет, несмотря на все преграды, нежность Франсуазы Саган к президенту, желание его защищать остаются прежними. Романистка продолжала принимать его у себя и пунктуально приезжала к воротам Елисейского дворца, когда он ее приглашал. Жак Аттали в первом томе своего произведение «Veibatim» на странице, написанной 18 февраля 1982 года, упоминал об этих обедах с участием артистов: «Все чаще и чаще президенту нравилось собирать за столом парламентариев, артистов, писателей. Бывало так, что здесь появлялся человек, которого он не знал, — его приводил кто-то из его друзей. Практически отсутствовали министры, функционеры высшего ранга. Порой это бывали необычные сборища, когда незнакомые люди, преодолев первое замешательство, начинали говорить совершенно обо всем и очень часто о проблеме уплаты налогов. В этой компании можно было встретить Фернана Броделя, Франсуазу Саган, Пьера Микеля или какого-нибудь депутата из провинции, Режин Дефорж, Жоржа Кьежмана, Реймона Дево и Мишеля Серреса».

В качестве члена французской делегации Франсуаза Саган дважды сопровождала главу государства в официальных поездках, первый раз в Колумбию, второй — в Польшу. Во время первой же поездки в Южную Америку осенью 1985 года французы, раньше ни о чем не подозревающие, узнали, что президент испытывает нежную привязанность к непоседливой романистке. Журналист Жан-Люк Мано, приближенный к президенту, тоже участвовал в этом путешествии. Он свидетельствует: «Я дважды видел Франсуазу Саган и Франсуа Миттерана вместе. Это было на улице Бьевр. Миттеран очень уважительно к ней относился, а она умела его выслушать. Саган — личность особенная, беспокойная, немного сумасбродная, и это очень привлекало президента. Он любил людей, способных переступить через существующие нормы поведения. У нее все время были проблемы с деньгами и уплатой налогов, и я вспоминаю, что он советовал ей быть повнимательнее. Она жаловалась ему: «Ужас, я уже растратила все деньги за две будущие книги». Иногда он даже звонил Мишелю Шарасу, чтобы тот не предъявлял ей санкций. Он также с большой симпатией относился и к певице Барбаре. Президент был очень предан дружбе и ценил это качество в Саган. Она его никогда не предавала. Когда она садилась в самолет, направляющийся в Боготу, я услышал саркастические высказывания некоторых приглашенных:

«Подумать только! Саган летит в Колумбию».

17 октября, в четверг, президентский самолет совершил посадку в Боготе, и вся делегация направилась в гостиницу «Текандама», где были забронированы номера. Сначала все гости присутствовали в залах дворца на пышной церемонии, организованной одним колумбийским бизнесменом, а потом у них было свободное время до завтрашнего праздничного ужина, который устраивал президент Колумбии Бе-лизарио Бетанкур в честь главы французского государства. Днем в пятницу некоторые члены делегации заметили необычную худобу и возбужденность романистки. Их не удивило ее отсутствие на праздничном ужине. Как и предусматривалось, Франсуа Миттеран произнес речь, в которой ответил на недовольство своего колумбийского коллеги, рассказывая о ядерных испытаниях, проводимых Францией в Тихом океане. «Я согласен с теми, кто хотел бы, чтобы в мире навсегда прекратились ядерные испытания, — заявил он. — Если бы они обратились с подобным требованием ко всем государствам, располагающим этим смертоносным оружием, их наверняка бы услышали! Я солидарен со всеми странами, требующими прекратить испытания всех видов ядерного оружия. Я под этим подписываюсь. Однако необходимо, чтобы те, кто представляет угрозу миру, начали действовать, иначе страны, не имеющие такой силы, станут жертвами политических амбиций».

Все это время Саган в бессознательном состоянии находилась в постели. Случайно ее обнаружила женщина из обслуживающего персонала и забила тревогу. Романистку срочно перевезли в военный госпиталь, предназначенный для высшего офицерского состава колумбийской армии. Расположенный на окраине Боготы, он представлял собой современное одиннадцатиэтажное здание, которое охраняли солдаты в касках, вооруженные автоматами. В отделении интенсивной терапии Франсуазе Саган сделали несколько исследований (сканирование, рентген), затем произвели зондирование. Предварительная причина недомогания была установлена: нарушение дыхательного процесса в результате большой высоты — Богота - находится на высоте 2 тысячи 640 метров, на одном из самых высоких плато в Андах. Вероятно, она стала жертвой «горной болезни». Все процедуры контролировались доктором Клодом Гублером, личным врачом президента Миттерана, и полковником Рафаэлем Райесом, заведующим отделением интенсивной терапии в военном госпитале Боготы. Первая информация появилась во Франции 19 октября в два часа ночи с телеграммой агентства Франс Пресс. В официальном сообщении полковник Рафаэль Рай-ес пытался быть оптимистом. «Не нужно преувеличивать серьезность положения, вызванного изменением климата, среды и питания», — заявил он. Райес объявил, что состояние здоровья Саган удовлетворительное и он надеется на ее скорое выздоровление. В тот же вечер в прямом включении из Боготы на канале «ТФ-1» в программе «Новости» в 20.00 выступил министр культуры Франции Жак Ланг. Он сообщил, что автор романа «Здравствуй, грусть!» госпитализирована с отеком легкого и нарушением мозгового кровообращения. Но ни одно из этих оптимистических заявлений не являлось достоверным. Франсуаза Саган все еще без сознания находилась в отделении интенсивной терапии; врачи не исключали отека легкого и временного нарушения кровоснабжения мозга, вызванного недостатком кислорода в период перевозки в госпиталь. Они также предполагали медикаментозное отравление и кардиологические нарушения, обострившиеся в условиях горного климата. К счастью, рентген и сканирование в конце концов указали на обратимое недомогание.

Франсуа Миттеран кое-как продолжал свое путешествие, но его мысли были далеко отсюда, он все время думал о своей подруге, находившейся в опасности. «Получалось так, что это Саган путешествовала по Колумбии с участием Франсуа Миттерана, а не наоборот, — продолжает Жан-Люк Мано. — Он говорил только об этом и просил постоянно информировать его о состоянии ее здоровья».

В сопровождении Жоржа Бесса, генерального директора государственного предприятия «Рено», Франсуа Миттеран посетил в Меделлене заводы по сборке автомобилей «софаза-рено», расположенные на окраине города. Праздновалась пятнадцатая годовщина существования на колумбийской земле завода «Рено», который являлся лидером автомобильной промышленности в стране. Франсуа Миттеран и Белизарио Бетанкур посетили цеха сборки, где согни рабочих и инженеров их приветствовали. Они вместе попробовали проехать на модели «R9», собранной на их глазах. В Боготе несчастный случай, произошедший с романисткой, находился в центре внимания.

В Париже телеграммы, публикуемые агентством Франс Пресс два-три раза в день, подхватывались другими средствами массовой информации. То же самое происходило и в Колумбии, где многие журналы опубликовали на первой странице фотографию автора романа «Здравствуй, грусть!». Журналист ежедневной газеты «Эль Тьемпо» озаглавил свою статью «Просыпайся! Просыпайся!». Редактор, просивший Франсуазу Саган об интервью по ее прибытии, приехал в ее гостиничный номер как раз в тот момент, когда писательницу обнаружили в беспамятстве. «Она лежала на своей постели в платье из сиреневого хлопка и казалась погруженной в глубокий сон. Она не отвечала на вопросы врачей, которые при осмотре пытались разбудить ее, — писал он. — Казалось, она не страдала. Врач из гостиницы немедленно попросил привезти кислородную маску».

В ту субботу в 18 часов 30 минут ситуация ничуть не улучшилась. Франсуа Миттеран то и дело приезжал в госпиталь, даже если ему приходилось для этого менять свой график работы. В тот день перед посещением Музея золота в Боготе, где выставлены образцы предколумбийского искусства, он отправился на белом бронированном «мерседесе» в военный госпиталь, где его подруга по-прежнему находилась в бессознательном состоянии, с подключенным аппаратом искусственного дыхания. Врач посольства, Клод Гублер, проинформировал президента о том, что, очевидно, ее надо будет перевезти в центральный военный госпиталь Парижа. Президент покинул госпиталь в мрачном настроении, он даже осунулся. «Франсуаза Саган поправляется медленно, — заявил он. — Кризис миновал, и теперь она должна идти только на поправку. Ей систематически делают все необходимые процедуры. Молодая женщина-врач не отходила от нее ни на минуту в момент кризиса. Даже во Франции о ней не смогли бы позаботиться лучше. Просто ей надо находиться дома». Чтобы избежать какого бы то ни было дипломатического инцидента, Клод Гублер отметил высокое качество медицинских услуг, оказываемых романистке. «О ней очень хорошо заботятся», — заявил он и уточнил, что Саган полностью транспортабельна. Он подчеркнул, что бессознательное состояние пациентки объясняется тем, что ей вводят наркотики для искусственного проветривания легких.

В воскресенье, 20 октября, романистка приоткрыла глаза. Она не могла понять, почему находится в этом холодном незнакомом месте, где ей очень одиноко. Ее мучила тревога. В тот же день ее брат Жак Куарез был приглашен на телеканал «Антенн-2», чтобы выступить во время выпуска новостей в 13.00. «Франсуаза Саган находится в глубоком сне, — заявил он. — Она пришла в сознание, но ей тут же дали снотворное для проведения процедур, связанных с искусственным дыханием, что совершенно необходимо при ее состоянии». Он также уточнил: «Франсуаза Саган вернется во Францию самолетом, оснащенным специальными приспособлениями, призванными обеспечить стабильность ее состояния в этих условиях. Думаю, она совершила рискованный поступок, приехав в Боготу, потому что еще в детстве у нее возникали проблемы с высотой, которая и в этом случае явилась, вероятно, основной причиной ее болезни. Но она сильная женщина с необыкновенной энергией, которая не раз уже преодолевала различные трудности. Это вселяет в нас надежду».

Через несколько часов после выступления по телевидению брата Франсуазы Саган доктор Кристин Берли, сотрудник французского посольства в Боготе, сообщил агентству Франс Пресс, что романистка отправится в Париж в воскресенье, около 19 часов. В действительности самолет, превращенный в госпиталь, специально был заказан представителем французского президента. В течение всего полета, находясь под непрестанным наблюдением армейской санитарной службы, Франсуаза Саган оставалась без сознания. После посадки ее погрузили в машину «скорой помощи» и перевезли в военный госпиталь «Валь-де Грас», где тут же поместили в отделение реанимации. Во второй половине дня главный врач госпиталя сделал оптимистическое заявление: «Больная пришла в себя, пневмопатия находится в стадии регрессии. Биологические показатели в норме». Жак Куарез поспешил к постели своей маленькой сестренки. «Франсуаза, находившаяся в глубоком сне, поскольку было необходимо провентилировать ее легкие, забитые выделениями желудочного сока, скоро будет переведена на автономный режим, — заявил он. — Это значит, что она сможет дышать через нос — пока она дышит с помощью трубки. Во всяком случае, совершенно очевидно, что болезнь отступила, особенно если сравнить рентгеновские снимки, сделанные здесь и в Боготе». Он также добавил: «Зная, что моя сестра никогда не была почитательницей армии, забавно констатировать, что своей жизнью она обязана именно военным». К Жаку Куарезу тут же присоединилась Пегги Рош, бледная от переживаний.

На следующий день по прибытии в Париж Франсуаза Саган уже пришла в сознание, но по-прежнему оставалась на искусственном дыхании. Когда она открыла глаза, то первым человеком, которого она увидела, был президент Франции. Он настоял на посещении военного госпиталя «Валь-де-Грас» по возвращении из Южной Америки. 28 октября ее перевели из отделения интенсивной терапии в клинику профессора Шарля Лаверданту. Вообще она не отдавала себе отчета, что с ней произошло: она потеряла сознание в Боготе и проснулась в госпитале «Валь-де-Грас». «У меня остались крайне смутные воспоминания об этих двух неделях, — говорила она. — Врачи искусственно продлили состояние комы, чтобы я не кашляла, и я вся была напичкана трубками… Было впечатление, что я шла по лестнице и упала. Ничего другого. Я уже несколько раз переживала клиническую смерть, и могу сказать — ничего страшного! И это утешает! Меня бы напугала мысль об одинокой душе, блуждающей в пространстве и кричащей нечеловеческим голосом в абсолютном мраке». Еще несколько дней терпения — и ей разрешили бы вернуться домой. Но именно терпения ей и не хватило. Пегги Рош вынуждена была день и ночь наблюдать за ней и следить, как бы Франсуаза не сбежала. Врачи категорично заявили: эта болезнь, которая чуть было не стоила ей жизни, пройдет, не оставив никакого следа. «Я так никогда и не могла точно определить, как именно эти критические состояния повлияли на мою жизнь, говорила она впоследствии. — Быть может, я стала более непоследовательной, фривольной. У меня своя точка зрения на смерть, отличная от мнения людей, которые и близко ее никогда не видели. Тот факт, что ты видел смерть, срывает с нее весь покров таинственности. Короче, я, возможно, одна из немногих в мире, кто меньше боится смерти. Смерть — это мрак, абсолютное небытие, но это совсем не страшно».

Прежде чем отправиться по совету президента в департамент Ло для восстановления здоровья, Франсуаза Саган заверила всех французов, что абсолютно здорова, выступив в телепрограмме канала «Антенн-2». Она поблагодарила врачей Парижа и Боготы, извинилась за то, что оказалась такой неудобной гостьей. Романистка сказала, что не отдавала себе отчета в том, сколько она наделала шуму.

В Париже пожелания выздоровления приходили к ней на улицу Шерш-Миди, 9. Здесь лежали горы телеграмм и цветов, как в прошлом, когда она вернулась после дорожного происшествия на пшеничном поле в «астон-мартене». Ее это приятно удивило. Когда она вновь зашла в пивную «Липп», клиенты встали, чтобы поприветствовать ее, и она была крайне смущена. Поблагодарив их за внимание тихим голосом, Саган пыталась скрыть свое смущение, закрывшись длинной челкой светлых волос. Но на улице она не могла сделать и шагу, чтобы кто-нибудь из незнакомых людей не окликнул ее. «Ну и напугали же вы нас!» признавались прохожие.