Любите ли вы САГАН?..

3 СМУТНАЯ МОЛОДОСТЬ

15 июня 1955 года, после столь тяжелого и бурного путешествия по Америке, Франсуаза Саган вновь с восхищением любуется Эйфелевой башней. От этой поездки, целью которой была реклама романа, у нее остались неоднозначные воспоминания: «Мою книгу использовали как могли: в кино, в театре… Она превратилась в настоящий станок для печатания денег». Освободившись от назойливой прессы и светских условностей, романистка почти сразу покинула Париж, чтобы закончить роман, который начала еще до поездки за океан. В сопровождении брата, Жака Куареза, Франсуаза Саган села за руль своего всемогущего «Ягуара X 440» и выехала на национальное шоссе-7 в направлении Сен-Тропеза. В 50-х годах в порту царила полная безмятежность. Средиземноморские селения еще сохраняли свой шарм: пожилые дамы вязали, сидя рядом друг с другом, в ожидании возвращения рыбаков.

Добравшись до места в рекордно короткое время, брат и сестра занялись поиском виллы, которую можно было бы снять. Они обошли около десятка, пока их взгляд не остановился на большой четырехэтажной постройке, ближе всего расположенной к порту Ла-Понш. «Заговорщики» быстро сменили свою городскую одежду на спортивные туфли, шорты, просторные рубашки, которые носили в этой местности — все это было куплено в магазине на площади у Вашона. Очень быстро у них появились новые привычки. Каждое утро Франсуаза и Жак пили кофе в «Эскале», мрачном месте, где «пахнет древесиной, инсектицидами и лимонадом», его содержала старуха Мало. В полдень, в час аперитива, они чаще всего отправлялись на залитую солнцем террасу гостиницы «Понш». Франсуаза Саган стала завсегдатаем этого заведения, хозяева которого супруги Альбер и Марго Барбье всегда будут оставлять за ней номер 22 с террасой. Здесь посетители иногда могут видеть Бориса Виана, пишущего, глядя на море, или Пабло Пикассо, сидящего перед стаканчиком анисовой водки. Они заметят и Франсуазу Саган, играющую на пианино с Жюльет Греко или активно участвующую в обсуждении карточной игры в кункен и до утра делающую ставки на фасолинках. Франсуаза Саган, такая же любительница шуток, как и ее отец, организовала здесь в 1960 году конференцию по пчеловодству с Жан-Клодом Мерлем. О мероприятии объявлено в местной прессе со всей серьезностью, и стены Сен-Тропеза украшали афиши. Таким образом, в назначенный срок собрался полный зал. Писательница пришла со своими друзьями, все они были одеты в костюмы пчел — полосатые черно-желтые купальники, купленные в магазинчике «Шоз». Франсуаза произнесла тридцатиминутную экстравагантную и смешную речь о королеве пчел. Но ее шарм не подействовал, юмор показался грубоватым, и пчеловоды, ворча, покинули помещение.

В гостинице «Понш» все были удивлены этими парижанами-выдумщиками. Ходили слухи, что Брижит Бардо прогуливалась обнаженная по коридорам во время съемок фильма Роже Вадима «И Бог создал женщину». Смерть этого режиссера в феврале 2000 года повергла Саган в глубокую печаль. «Это была эпоха Сен-Тропеза, — скажет она. — Мы шли по пустому селению. Какое-то бистро было открыто, и мы в 6 часов утра ели круассаны. Каждый день, проходя мимо, мы присутствовали на съемках фильма. Бардо и Трентиньян уединялись на далеком пляже. Вадим с Кристианом Марканом присоединялись к нашей компании, там были Бернар Франк, Флоранс Мальро, Александр Астрюк, Аннабель и многие другие. Вадим был раскован и любил тратить деньги почти так же, как и я. Он обожал женщин, его радовали победы над ними. Он умел нравиться, но не придавал сексу особого значения».

Франсуаза Саган и Брижит Бардо встретились как раз в Сен-Тропезе. Это было ранним утром на небольшом пляже, каждая гуляла со своей собакой. Обе женщины имели шумный успех у публики приблизительно в одно и то же время: Франсуаза Саган в 1954 году с выходом романа «Здравствуй, грусть!», а Брижит Бардо — два года спустя с появлением на экранах фильма Роже Вадима «И Бог создал женщину», который тоже вызвал огромный скандал. Встретившись тем утром на пляже, они узнали друг друга и обменялись несколькими словами, не более того. — обе были очень застенчивы. Франсуаза Саган скажет потом, что была поражена скромностью актрисы, ей запомнились ее роскошные волосы. Брижит Бардо, в свою очередь, призналась, что писательница, чей стиль ей явно нравился, «засела у нее в голове». Это означало, что она восхищена ее незаурядными умственными способностями. Посещая одни и те же места, встречаясь с одними и теми же людьми, они всегда будут держать дистанцию. Тем не менее когда в 1974 году Брижит Бардо, которая уже распрощалась с кино, приехала праздновать свое сорокалетие в «Клуб 55» в Сен-Тропезе, то она пожелала видеть в кругу своих друзей Франсуазу Саган. В тот раз они долго беседовали, обсуждая статью, заказанную писательнице редакцией журнала «Жур де Франс»;

Франсуаза Саган: В сущности, мы обе очень разумные женщины. Возможно, потому, что у нас буржуазное воспитание?

Брижит Бардо: Верно, я знаю, что я разумная. Иногда мне кажется, что такая непринужденность может казаться несколько странной, но ничего не поделаешь, я такая, какая есть. Одного не пойму: зачем медленно стареть? Лучше сразу покончить жизнь самоубийством. Наркотики — это медленная смерть и полная зависимость, а я не выношу никакого рабства, кроме любви… Я люблю любовь мужчины, которому нравлюсь.

Франсуаза Саган: Я тоже, а нам действительно по 40 лет?

Брижит Бардо: Да, и в сорок лет мы остаемся такими же!

Год спустя результатом этого диалога станет появление иллюстрированной книги «История Брижит Бардо, написанная Франсуазой Саган, с фотографиями Жислена Дюс-сара». «В 1954 году была мода на добродетель, а Брижит никогда такой не была, — отмечает писательница. — В 1975 году надо было быть непристойной, а Бардо не такая. Ей неизвестны эти два слова. Как всякое разумное животное, она лишена связей с христианской цивилизацией и ее табу, в то же время она их не нарушает и не испытывает к ним ненависти. Брижит Бардо — это женщина, которой было хорошо в теплом Средиземном море двадцать лет назад. Так же хорошо она чувствует себя там и сейчас».

Этим летом Франсуаза Саган и Жак Куарез вновь оказались в кругу друзей, которых называли «кланом Саган». Это выражение, часто употреблявшееся в то время, не очень нравилось писательнице. «Два основных качества, которые я требую от друзей, — это чувство юмора и полная бескорыстность. Юмор означает наличие ума и отсутствие претензий, а бескорыстность — это великодушие и доброта». Жюльет Греко пыталась найти точки соприкосновения между всеми людьми, что вращались вокруг Франсуазы Саган: «Быть может, это интерес к игре, смеху, шутке и ко всему, что в ней есть прекрасного и по-детски наивного». К прежним постоянным друзьям, таким, как Брюно Морель, Флоранс Мальро, Вероник Кампион, после появления романа «Здравствуй, грусть!» прибавились новые: писатель Бернар Франк, композитор Мишель Мань, манекенщица Аннабель Швоб де Люре и ее будущий супруг Бернар Бюффе, Жюльет Греко, Роже Вадим, Кристиан Маркан и Жак Шаэо. На фотографиях, сделанных в Сен-Тропезе, за столом Франсуазы Саган мы видим и случайных гостей: журналистку Мадлен Шапсаль и певца Шарля Азнавура. Его ум, своеобразие личности, одновременно харизматической и доступной, его известность и великодушие притягивали многих людей, искренность которых будет потом проверена временем. В компании Жак Куарез пользовался непререкаемым авторитетом. Вот уж настоящая душа общества! Именно он придумал на пляжах Сен-Тропеза вести настоящую войну йогуртами. Все началось с невинного броска этого молочного продукта, а закончилось повальным увлечением с последующим коллективным купанием в море. Юную Анн Бодуэн все время видели с Жаком, и на праздниках, и во время путешествий. «Мы были, — вспоминает она, — на танцах у Кастель в Париже, и вдруг кто-то из нас предложил поехать в Сен-Тропез, вот так, без причины, посреди ночи. У меня была «альфа», а у Жака Куареза «ламборгини». Он мне сказал: «Ты едешь за мной, если я удваиваю скорость, ты — тоже». Мы ехали по национальному шоссе-7, затем остановились в гостинице «Понш», но спали очень мало, во всяком случае, ночью, потому что заезжали во все ночные клубы: к Гилену, в Эскинад… Это был большой праздник, многие выпивали, и немало. Что до меня, то я пила, чтобы прогнать страх. Франсуаза была очень впечатлительна, гораздо выше многих в интеллектуальном плане. Ей хотелось быть в окружении людей, которые всегда могут дать достойный ответ». Анн Бодуэн навсегда останется верным другом Жака Куареза до самой его смерти 21 сентября 1989 года. Она рассказывала о своем друге, немного смешном и очень обаятельном: «Однажды, в день своего рождения, я организовала большой праздник в одной из летних резиденций нашего замка под Парижем. Помню, Жак въехал в дом на машине и разбил стеклянные двери. В другой раз одна пара, наши друзья, поехала на выходные в романтическое путешествие. Жак нанял вертолет и полетел за ними, сбрасывая им небольшие мешочки, на которых было написано: «Желаю успеха!».

В «клане Саган» Бернар Франк занимал привилегированное положение. «Мы дружили домами, и единственное, что нас разделяло, — это уходящее время», — говорила романистка. Об их дружбе ходили легенды, что позволило автору «Крыс» высказать следующую мысль: «Франсуаза Саган и я — это почти такая же пара, как Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар». В 1954 году, на коктейле, организованном издательством «Деноэль» на улице Амели Флоранс, Мальро представила их друг другу, и Франсуаза Саган тотчас же подпала под его обаяние: «Это был молодой человек с взъерошенными волосами, густыми бровями, приятным голосом и красивыми руками. Он иронически отнесся к малышке Саган, которую, однако, почти никогда не покидал, за исключением некоторых любовных похождений, как, впрочем, и она». Как и большинство французов, Бернар Франк прочитал роман «Здравствуй, грусть!» до того, как познакомился с его автором. Книга ему понравилась, но он совершенно не ожидал, что она вызовет такой скандал. Встретившись с молоденькой девушкой со светлыми волосами, он был очарован. Но не ее известностью, а умением водить машину, чего сам не умел. Перебросившись с ней парой фраз на коктейле, он подумал, что с этим непослушным ребенком совсем не должно быть скучно. Он переждал несколько месяцев, а потом нашел повод и позвонил ей. Он сообщил Франсуазе, что собирается возродить «Ревю бланш», и предложил ей сотрудничество. Она ответила: «Ну если хотите!» Проект очень быстро провалился, но ознаменовал начало большой дружбы. Потом она скажет, что из всех друзей он «самый умный, самый гениальный и самый утомительный». И добавит: «Для меня он один из самых талантливых авторов своего поколения». Вероятно, Бернар Франк всегда завидовал Саган из-за колоссальных тиражей ее книг и из-за того «капитала симпатии», которой она пользовалась у публики. «Мне казалось замечательным, что писатель может стать звездой, — говорил он. — В наше время в литературе есть две звезды, очень близкие во временном отношении, — это Сартр и Саган». Писательница, со своей стороны, была благодарна Франку за возможность вращаться в его литературном окружении.

Помимо дружбы с Бернаром Франком и определенной нежности к Мишелю Деону и Франсуа Мориаку, Франсуаза Саган редко встречалась с представителями интеллигенции. Ужины и литературные коктейли наводили на нее скуку. Если она иногда и посещала их, то всегда с недовольным выражением на лице. Так же как и Симона де Бовуар, она сторонилась своих собратьев по перу. В своей автобиографии, в главе «Сила вещей», Франсуаза признавалась: «Мне очень нравился легкий юмор Симоны, ее способность не обращать на многое внимание, не манерничать. Каждый раз, расставаясь с ней, я давала себе обещание: уж в следующий раз мы поговорим по душам, но этого не получалось, и я не знаю почему. Поскольку она любила недомолвки, аллюзии, намеки, не доканчивала фразы, мне казалось неловким говорить законченными предложениями, но, с другой стороны, я не умела останавливаться посреди разговора и в конце концов терялась. Она заставляла меня робеть, как заставляют меня робеть дети, некоторые подростки и все люди, которые используют язык иначе, чем я».

Что касается Жан-Поля Сартра, то Франсуаза скажет о нем: «С ним все совсем по-другому». Она считает, что романисты слишком часто имеют склонность замыкаться на самих себе. Сартр был лишен этого недостатка. Она встретилась с автором «При закрытых дверях» в конце 50-х. Саган вспоминает о том дне, когда, чуть смущенные, они повстречались у гостиницы на улице Вавен. Действительно, и он, и она были не одни. В тот же вечер они вместе ужинали со своими официальными спутниками: Жан-Поль Сартр с Кастор, а Саган — с Ги Шеллером, своим первым мужем. Потом прошло двадцать лет, но они не искали встреч. И вот в 1979 году по случаю семидесятичетырехлетия философа — Сартр и Саган родились в один день, 21 июня, с разницей в тридцать лет — она написала «Признание в любви Жан-Полю Сартру» и хотела прочитать его своему кумиру до публикации в «Матен де Пари» и в журнале «Эгоист», где главным редактором работала ее подруга Николь Вис-няк. Содержание письма сводилось к нескольким строчкам: «В этом безумном, бесчеловечном и прогнившем веке Вы были и остаетесь умным, нежным и неподкупным. Пусть же вам воздастся по заслугам».

Жан-Поль Сартр, к концу жизни почти окончательно потерявший зрение, попросил прочесть ему это письмо и тотчас пригласил Франсуазу Саган вместе пообедать. Ему очень хотелось ее поблагодарить. Она заехала за ним на бульвар Эдгар-Кине, где он жил, и рука об руку они отправились в «Клозери де Лила». «Вы знаете, — сказал он ей, — мне прочитали ваше письмо о любви один раз. Оно мне очень понравилось. Но как мне попросить прочитать его еще раз, чтобы я мог насладиться всеми вашими комплиментами?» Романистка решила сделать запись письма, на что у нее ушло шесть часов — так сильно она заикалась. Пожилой писатель признался, что слушает его время от времени, особенно по вечерам, когда у него неважное настроение.

С этого момента и до кончины Сартра они будут встречаться за ужином каждые десять дней. Он будет ждать ее в назначенный срок в своих апартаментах в шерстяном пальто на плечах. Саган вспоминает, что тайком приносила ему виски и деликатно, с большим почтением резала ему мясо я тарелке Он говорил: «Вы, верно, очень любезная, прядав? Это хороший знак. Умные люди всегда любезны». Ему нравилось проводить время со своей поклонницей, так как она никогда не говорила об их личных отношениях. Он считал, что их беседы похожи на разговоры двух путешественников, встретившихся на платформе вокзала. «Мы говорили о жизни, о любви, — вспоминает писательница. — Главным образом о женщинах. По сути, мы говорили ни о чем: ни о моих книгах, ни о его — мы болтали о пустяках, и это было весело». Отец Франсуазы скончался как раз в то время, когда начиналась дружба с Сартром. Философ принял эстафету. А потом Жан-Поль Сартр тоже умер. «Я шла на его похороны и не могла в это поверить», — признавалась потом Франсуаза Саган.

Среди представителей интеллигенции она выделяла Жака Шазо, который был душой их компании и верным другом Саган до конца своих дней. Он скончался 13 июля 1993 года. Ему было 65 лет. Потрясенная его смертью, романистка с горечью сказала: «Я не верю ни в загробную жизнь, ни в перевоплощение душ, я атеистка с четырнадцати лет, но не могу поверить, что никогда больше не увижу моих друзей. Воспоминания неожиданно подкатывают к горлу, и ты оказываешься у какой-то стены с закрытыми глазами, шепча то одно имя, то другое». Жак Шазо, бывший танцор номер один «Опера-Комик» позировал скульптору Джиа-кометти, а потом стал натурщиком у Бернара Бюффе. У него была репутация самого настоящего парижанина из всех парижан, это был очень светский человек, и у него был очень изысканный круг общения: Роже Вадим и Брижит Бардо, Коко Шанель и Ив-Сен Лоран, Мелина Меркури и Мишель Морган и другие, причем это были верные друзья. Создатель «Мари-Шанталь», неотразимый и жеманный, он был настоящим денди, человеком со вкусом и с незаурядным умом. Франсуа Мориак говорил, что он восхищен «молодостью его сердца, ума и талантом блистать». В жизни Жака Шазо Франсуаза Саган всегда занимала особое место. «Говорить о ней для меня практически невозможно, — отмечает он в своей записной книжке. — Это женщина, которой я восхищаюсь и которую люблю больше всех на свете». Для Франсуазы Саган Жак Шазо, бесспорно, «самый забавный человек в Париже». В одной из своих книг-воспоминаний она посвятила целую главу смеху, и речь там шла именно о нем: «Это человек, который в сорок лет заставил меня плакать от смеха. В его юморе есть экстравагантность, мнимый здравый смысл, воображение, чувство смешного вкупе с истинным отсутствием поиска глубинного смысла, что превращает его шутки не только в уморительные, но и поднимающие настроение: у вас становится легче на сердце оттого, что вы так хорошо посмеялись». Как и с Бернаром Франком, так и с Жаком Шазо Франсуаза Саган поддерживала дружеские отношения в течение многих лет. «Это были отношения редкого качества, — сознается Жак Шазо, — то была настоящая привязанность. Одновременно у меня были кое-какие похождения с мужчинами, но между нами не было никакой ревности, никакого чувства собственности. Просто нам было хорошо вдвоем. Полное взаимопонимание, нежность, любовь без подозрений, без страстных сцен. Мы даже думали пожениться. К сожалению, это желание не совпало у нас во времени». Как-то вечером Франсуаза Саган торжественно попросила руки своего самого дорогого друга, на что он ответил отказом, так как был пылко влюблен в одного молодого юношу. «Хорошо, но, может, чуть позже», — рассеянно ответил он. Тем не менее это предложение поразило его в самое сердце. Через несколько месяцев наступил его черед просить руки Франсуазы. Но на его предложение Саган ответила довольно жестоко: «Нет, сегодня вечером я не в настроении». Это неудавшееся признание оставило глубокий след в душе Жака Шазо: «С тех пор я не переставал думать, что, быть может, прошел мимо чего-то важного, что могло бы полностью изменить мою жизнь». Они так никогда и не поженились, но их имена стояли вместе на афише, объявлявшей о романтическом балете «Любовь с первого взгляда» («L’Echange d’un regard»), который они создали вместе в оперном театре Марселя. Идея создать это произведение пришла Жаку и Франсуазе в тот момент, когда они проводили скучнейшие каникулы в Клостере в деревянном коттедже, отрезанные от всего мира из-за сильных снегопадов. Их дни протекали под оперу чешского композитора Фридриха Бедржиха Сметаны «Молдаванка». Жак Шазо предложил своей подруге написать либретто к балету на данный сюжет. Саган приняла вызов, и через десять минут либретто было написано. Действие происходило в зале оперного театра в Праге. Молодая женщина и офицер обменялись взглядами, и тут же вспыхнула любовь. Но судьба разделила их навеки. 12 февраля 1966 года по случаю постановки балета часть клана Саган встретилась в оперном театре Марселя: здесь Гастон Деффер, манекенщицы Аннабель и Бетгина, Бернар Бюффе, Ив-Сен Лоран, Режин, Мари Белль…

Благодаря Мишелю Маню, одному из основных членов клана, Франсуаза Саган начала выступать в новом стиле. Этот оригинальный экстравертированный юноша приобщил ее к современной песне. Свою музыкальную карьеру Мань начал, играя на фисгармонии во время воскресной мессы в соборе Лизье, своего родного города. Затем продолжил музыкальное образование в Кане, а потом в консерватории в Париже. В 1948 году он открыл для себя электронную музыку и производил эксперименты, используя волны Мартено, электрогитары и электроклавесины. Таким образом он стал пионером в этом направлении. Один на сцене, он дал в зале Гаво 15 июля 1954 года «безумный» концерт, который остался в памяти только потому, что из-за интенсивности децибелов публика ушла с полным расстройством слуха. В том же, 1954 году он написал в первый раз музыку для фильма Жана Мусселя «Живой хлеб». Франсуа Мориак сказал ему однажды: «Не питайте иллюзий, мой дорогой Мань, ваша музыка хотя и комична, но на самом деле, полна драматизма. И не нужно ничего менять, она хорошо воспринимается и такой».

В 1955 году Мишель Мань встречается с Франсуазой Саган. «Я прочитал роман «Здравствуй, грусть!» из любопытства, потому что все о нем только и говорили, — рассказывает он. — Но это оказался шедевр поэзии и чувственности. Роман полон света, любви, и на всем небольшая дымка меланхолии. Это вдохновило меня на написание музыки. Я уже давно искал поэта-песенника и вдруг подумал, как было бы чудесно, если Франсуаза Саган напишет что-нибудь для меня». Он тотчас же позвонил романистке, и она назначила ему встречу на следующий день в квартире своих родителей на бульваре Малерб. Он позвонил в дверь как раз в тот момент, когда она вышла из ванной. Закутавшись в большой пеньюар, Франсуаза устроилась в глубоком кресле, готовая выслушать его. «Она походила на ученицу коллежа, которая обещает работать еще лучше, — вспоминал композитор. — С этой минуты у меня появилось желание видеть ее вновь и вновь. Теперь мне оставалось только ждать ее телефонного звонка». В крошечной квартире на улице Лепик, около кафе «Мулен де ля Галетт», заваленной различными вещами, Мишелю Маню не пришлось долго ждать звонка от автора романа «Здравствуй, грусть!». Уже на следующий день Франсуаза Саган предложила ему встретиться тем же вечером в кафе-ресторане-баре «Труа майей» на улице Галанд в V округе Парижа. Большой зал был украшен потолочным брусом и облицован камнем. Из зала к погребам, где находилась эстрада и стояло пианино, вела узкая лестница. С 1945 года это кабаре было так же популярно у публики, как и «Табу». В 50-х годах здесь дебютировали певцы Лео Ферре и Катрин Соваж. Это место особенно славилось своими джазовыми вечерами. На улицу Галанд приходили любители ночной жизни, чтобы аплодировать Билу Колеману, Билли Холидей, Клоду Лютеру, Стефану Граппелли или Лили Армстронг, супруге Луи Армстронга, которая иногда заходила сюда отведать фирменные блюда из говядины. В тот вечер, когда Саган и Мань спустились по лестнице и направились к старому «Плейелю», народу было немного. Композитор сел за пианино, а Саган набросала несколько стихотворных строчек. «В три часа ночи мы решили написать какую-нибудь песню, и это привело нас в неописуемый восторг», — вспоминает она. «Франсуаза сразу же понята мою музыку, а я понял ее поэзию, — продолжал Мань. — Мне было достаточно наиграть несколько тактов, и она уже находила название песни и писала первую строчку. Ей надо было только собрать строчки воедино, а мне — подобрать мелодию». В эту ночь они написали песню «Без любви к вам» («Sans vous aimer»), которую исполнила Аннабель на сцене «Кэрролс» в начале своей короткой певческой карьеры.

Аннабель утверждала, что встретилась с Саган в 1955 году. «Я пела в одном ночном клубе на улице Понтье, когда Мишель Деон представил меня Франсуазе. Это была чистая случайность, — вспоминает певица. — Она меня растрогала: была застенчива, очень походила на ребенка, не строила из себя важную персону. Саган была слишком умна, и слава забавляла ее. Мне она понравилась». Это случилось еще до замужества Аннабель с Бернаром Бюффе, которого она в первый раз увидела в компании Франсуазы Саган и которого полюбила некоторое время спустя.

Однако первые песни совместного производства Саган — Мань в исполнении Аннабель в дальнейшем стали популярными лишь благодаря Жюльет Греко. В 1955 году она уже знала, что представляет собой небольшой литературный багаж Саган, а Саган полюбила низкий голос скандальной Греко, но этим двум знаменитостям до сих пор еще не суждено было встретиться. Именно Флоранс Мальро пришло в голову их познакомить, и они тут же нашли общие интересы. «В определенном смысле, — доверительно сообщает Греко, — трагедия Саган в чем-то похожа на мою. Если она скучает, это значит, что люди пытаются взять у нее все, не отдавая ничего взамен. Некоторым нужна ее душа, другим — деньги, третьи хотят воспользоваться ее влиянием… Для такого юного существа это ужасно». Муза с улицы Сен-Жермен-де-Пре выпустит маленькую пластинку в 45 оборотов с простым названием «Жюльет Греко поет песни Франсуазы Саган». Но это рискованное мероприятие прошло не без трудностей. Во время репетиций в своих апартаментах на улице Верней Жюльет Греко вызывала восхищение и композитора, и автора слов. Но когда она приехала в студию звукозаписи Бланки на улице Клиши, Франсуаза тут же заметила, что в отношениях Мишеля Маня и исполнительницы появилась напряженность. «Если вам не нравится, можете заказать музыку Мишелю Леграну!» — кричал он. Однако, когда страсти улеглись, им удалось записать две песни: «Без любви к вам» и «Вы мое сердце». Первая песня о любви и поется на незатейливую мелодию:

Вторая, «Вы мое сердце», — это сентиментальная баллада:

В студии звукозаписи Бланки Жюльет Греко записала шесть песен, из которых две, слишком откровенные, были запрещены дирекцией фирмы «Филлипс» и остались неизданными. Речь идет о песне «Супружеская измена»:

16 июня 1956 года в зале фирмы звукозаписи «Микротек» в Аржантее по случаю выхода пластинки-«сорокапятки», на которой Жюльет Греко исполняет песни на слова Франсуазы Саган, состоялся прием. На пластинке были записаны четыре песни: «Без любви к вам», «Свет уходит с небосклона», «Вы мое сердце» и «Вальс». По этому поводу романистка специально приехала из Сен-Тропеза, где отдыхала в течение месяца. Туда же она вернулась по окончании церемонии на своей «гордини», голубой машине, пришедшей на смену черному «ягуару». Она приехала в Аржантей в белом костюме, с загоревшим лицом и даже согласилась дать интервью журналистам, которые буквально засыпали ее вопросами: «Я слышала музыку Мишеля Маня. Она мне понравилась, и я написала слова. Мне симпатична Жюльет Греко, и я отдала ей эти песни, она их поет, вот и все». Жюльет Греко, тоже в белом платье, сияющая и лаконичная, сказала журналистам: «Пока я не знала Франсуазу Сатан, я думала о ней плохо. Но когда она предложила мне свои песни, я поняла, что это неиссякаемая творческая натура. К тому же тексты написаны на таком хорошем французском языке!» На фоне этой неразберихи Мишель Мань увлек Жюльет Греко к пианино, чтобы исполнить эти песни. Представление превратилось в шутку. Гости будут потом вспоминать, что Жюльет Греко завершила вечер, исполнив смешную пародию на песню «Жила-была пастушка». После приема она уехала в Ниццу, где начинались съемки фильма «Мужчина и ребенок», в котором ей предстояло сыграть главную роль.

Несколько лет спустя Жюльет Греко по-новому интерпретировала песни своей подруги, в частности «Сладкоголосую птицу юности», в этот раз положенные на музыку Фредерика Боттона. Речь идет о французской адаптации пьесы Теннесси Уильямса Франсуазой Саган:

Для романистки писать слова для песен — «занятие увлекательное» и «работа довольно приятная». «Литературная песня иногда очень трогательна, — считает она, — но я думаю, что песни создаются, чтобы их исполняли. Совершенно очевидно, что песня, которую могут исполнить лишь ограниченное число людей, не достигает своей цели». Этим увлекательным занятием она эпизодически будет заниматься в течение всей жизни. После Жюльет Греко Саган мечтала, чтобы ее песни исполнял Мулуджи или Ив Монтан. И это желание осуществилось. В тандеме Саган — Мань написали четыре песни для Марселя Мулуджи, парижского юноши, близкого к экзистенциалистам: «Во сне» (1956), «Небо и земля» (1956), «Живи своей жизнью» и «Потерянные дни» (1957). «Атмосфера песен Франсуазы Саган созвучна моей манере петь, — скажет Марсель Мулуджи. — Когда я прочел первые тексты ее песен, они показались мне такими же интересными, как и ее лучшие романы. Я исполнял их с великим удовольствием. Все в них меня трогало. Она писала в основном песни о любви, а это самое сложное. В них была манера Саган, стиль Саган, и я сожалею, что она написала их так мало». Больше всего Мулуджи любил исполнять песню «Живи своей жизнью», песню о разлуке и об одиночестве:

Что до Ива Монтана, то он исполнил песню в фильме Анатоля Литвака «Любите ли вы Брамса…» по роману Саган. Автором музыки был Жорж Орик, а Саган написала слова:

Уже через много лет, в 1999 году, романистка напишет слова для песен Джонни Холидея, который стал для публики священным идолом эстрадной песни.

В свой альбом «Кровь за кровь» наряду с произведениями известных авторов, таких, как Мишель Маллори, Филипп Лабро, Зази, Миоссек и Венсан Равалек, Холидей включил одну песню Саган W? «Первый крик»:

«Однажды, — рассказывал Марк Франселе, — мой приятель Джонни Холидей попросил представить его Франсуазе Саган. Я заказал ужин в таиландском ресторане. Франсуаза опаздывала. Мы уже принялись за аперитив, когда наконец она приехала с опозданием на час. Я увидел, как мой Джонни, весь в волнении, встал и сказал ей: «Здравствуй, Франсуаза, я прочел все твои романы!» Я напрягся. А она ответила ему в том же тоне: «Знаешь, Джонни, я прослушала все твои диски!» За ужином Джонни сказал Франсуазе: «Мы с тобой два человека не от мира сего». Он попросил ее написать для него песню. Мы вышли из ресторана в половине первого ночи, а в шесть часов утра я получил ее песню по факсу. Франсуаза работала над ней весь остаток ночи. Это был «Первый крик»». Джонни Холидей предложил эту песню нескольким композиторам, но все безрезультатно. Начиная работать над новым альбомом, его сын, Дэвид Холидей, который сам писал музыку, вспомнил об этом случае и попросил отца отдать песню Саган ему. «Песня Саган должна была открывать альбом, — скажет потом Джонни, — и семь композиторов уже отказались писать для нее музыку, и тогда я сказал Дэвиду:

«Оставь ее, все равно ничего не получится». Тем не менее он все таки забрал текст песни и уехал. А через два дня вернулся вот с этой музыкой. Потом мы решили, что авторы-песенники у нас должны быть такого же уровня». А песня лидировала в хит-парадах.

Именно в компании с Мишелем Манем Франсуазе довелось пережить самые сильные музыкальные переживания. В конце 1956 года романистка совершила свое второе путешествие в Соединенные Штаты, где ее роман «Смутная улыбка» («A Certain Smile») вышел 17 августа 1956 года. 23 октября того же года Саган и Мань на борту «Констеласьон» улетают в Нью-Йорк. По опросу, автор романа «Здравствуй, грусть!» стала «одной из основных статей французского экспорта» наряду с Эдит Пиаф и «Шанель № 5». В первые дни романистка еще соглашалась участвовать в некоторых светских мероприятиях: она присутствовала на приеме, организованном Татьяной и Александром Либерман в их особняке на Лексингтон-авеню, где познакомилась с Труманом Кепотом и Марлен Дитрих. До приезда в Нью-Йорк Саган и Мань лелеяли мечту послушать пение Билли Холидей: «Для Мишеля Маня и меня ее пение было символом Америки, но не надрывным и мучительным криком Черной Америки, а скорее сладострастным, хриплым и чуть капризным голосом джаза в чистом виде». Им стало известно, что певице запрещено выступать на сцене Нью-Йорка с того дня, когда она публично приняла наркотик. Теперь она будет петь в ночном баре в Коннектикуте. Друзья взяли такси и проехали 300 километров, чтобы добраться до этого второразрядного заведения. Наконец Билли Холидей появилась на сцене. До начала концерта они представились ей. Американская дива, польщенная, что два француза проехали такое расстояние, чтобы послушать ее, предложила им встретиться завтра в 2 часа ночи у некоего Эдди Гордона, который содержал ночной бар в южной части города.

Отныне молодые люди начали жить в ее ритме, просыпаясь среди ночи под звуки ее голоса — «веселого, безысходного, чувственного или циничного, в зависимости от ее настроения». Позже Мишель Мань будет с гордостью рассказывать, что иногда на концерте Билли Холидей просила его сесть за пианино и аккомпанировать ей. «Здесь теплой ночью, наполненной музыкой, мы забывали о своей усталости, одиночестве, о наших иллюзиях», — добавляла романистка.

Два года спустя Саган узнала о том, что в «Марс-клубе», в тупике Марбёф в Париже, объявлен концерт Билли Холидей. Она была потрясена, увидев, до какой степени певица постарела и похудела. Билли же, казалось, крайне рада встретиться со своей очаровательной светловолосой почитательницей. Несколько месяцев спустя, 17 июля 1959 года, Билли Холидей скончалась на больничной койке в полном одиночестве.

По возвращении из второго путешествия по Америке Саган опубликовала книгу впечатлений «Нью-Йорк» в издательстве «Тель» с фотографиями Бишофа, Картье-Брессона, Россели и других. «Сердце Нью-Йорка бьется сильнее, чем сердца людей в период так называемого сердечного кризиса, который на самом деле не что иное, как кризис страсти, — напишет она. — Страсти к Нью-Йорку, к его прямым улицам, спиртным напиткам, запаху, ритму. Пульс бьется слишком быстро у этих американцев, немного наивных, уставших, убежденных в том, что время существует только затем, чтобы его покорять. Выиграть во времени, а не потерять его — какое милое заблуждение!»

«Клан Саган» не был бы полным без Режин Беттини, которая работала ведущей манекенщицей у Жака Фата. Он рассказывает, вспоминая об этом времени: «Я познакомился с Франсуазой Саган в конце 50-х годов, но лучше узнал ее в 1961-м. У меня плохо шли дела в тот момент, а ее друзья очень радушно меня приняли в свою компанию. Для всех нас центральной фигурой была Режин, она в каком-то смысле была покровительницей наших ночных похождений». Как только пробивала полночь, каждый день, за редким исключением, «ужасные дети» обычно шли в ночной бар Кастель, но чаще в «Виски-а-гого», где работала Режин. Она пока еще не открыла своего собственного заведения и набиралась опыта здесь, на улице Божоле, где занималась буквально всем, от бара до гардероба, ни от чего не отказываясь. Франсуаза Саган рано осуществила свою мечту стать писателем. Она была богата, у нее было много друзей, и она больше не нуждалась в родительской опеке с тех пор, как они с братом перебрались на улицу Гренель. Ничто и никто не мог больше помешать ей выпивать и проводить ночь вне дома. Волею случая эти две полуночницы, Франсуаза Саган и Режин, в конце концов встретились. В одном интервью, опубликованном в «Пари-матч» несколько лет спустя, Франсуаза Саган вспоминала об их первой встрече: «Я нашла родственную душу. Мне было спокойно на душе. Я знала, что ничего плохого не может случиться ни у тебя, ни с тобой. Это было важно, потому что в то время люди словно обезумели со своими фотографиями и автографами». В клубах, которые содержала Режин, всегда царила «демократическая» обстановка, здесь забывали о социальном неравенстве, что было очень по душе романистке. Будь то в «Виски-а-гого» или в «Джиммис», Режин вспоминала, что Франсуаза Саган в течение нескольких часов могла спорить с Бернаром Франком, Антуаном Блонденом или Пьером Бер-же. Считая себя экспертом, Массимо Гаржиа рассуждал о том, что представлял собой «клан Саган» в 60-е годы: «Организуя модную компанию, в которую почти невозможно было проникнуть, она свела вместе светских людей со снобистскими представителями интеллигенции и артистического мира, что привело в ужас «золотую молодежь» и в то же время восхитило ее… Все это время можно было видеть Франсуазу Саган, общающуюся со столпами «золотой молодежи» и не только у Режин, которая никогда не входила в зал, ограничиваясь разговорами при входе, вполне довольная своей собственной компанией».

В своей книге воспоминаний «Зовите меня по имени» Режин описывает некоторые особо яркие эпизоды. Например, тот вечер, когда Франсуаза Саган задумала организовать роскошный ужин, чтобы помирить Аннабель и Жюльет Греко, которые очень дружили, но в последние несколько месяцев готовы были вцепиться друг другу в волосы. На прием были приглашены Бернар Бюффе, Жорж Кравенн, Элен Лазарефф, а также Кармен Тессье, которая вела рубрику «Бабушкины сплетни» в газете «Франс суар». «В меню значились водка, икра, а также цыгане, — пишет Режин. — В половине девятого все пришедшие целовались, в одиннадцать часов наступило полнейшее всеобщее опьянение. Почти никто не мог держаться на ногах, а я с трудом передвигалась на четвереньках. В полночь я сказала: «Пойдемте все в бар». Позже Франсуаза Саган вспомнила, что, когда я пришла, принц Александр из Югославии хотел поцеловать мне руку, но я его не узнала…»

Режин рассказывает и о той ночи, когда Франсуаза Саган как бы невзначай бросила фразу: «Кстати, я совершила большую глупость. Мне не мог бы кто-нибудь одолжить?..» Она назвала сумму. Хозяйка заведения тут же собрала деньги и отдала их писательнице. Франсуаза, азартный игрок, ей была бесконечно благодарна. Режин не хотела возвращаться домой слишком поздно, боясь гнева своего мужа, Роже Шук-руна, и Саган написала ему записку с извинениями.

Пьер Берже подводит итог, что все-таки представлял собой «клан Саган»: «В сущности, у всех этих людей было неизменное желание развлечься, придумать свою собственную реальность. Они жили в виртуальном пространстве. И все-таки они не были прожигателями жизни, у них более высокий интеллектуальный уровень. Это были завсегдатаи улицы Сен-Жермен-де-Пре: Борис Виан, Миль Девис, Жюльет Греко. Путешествовали обычно большими компаниями. Они могли общаться или не общаться между собой. Ведь люди любят друг друга не потому, что они одного возраста. Но Саган вращалась во всех кругах благодаря своим незаурядным умственным способностям. Ее уважали, потому что она вызывала уважение. Придерживаясь левых взглядов, она одинаково привлекала и Нимье, и Бловдена, лидера правых сил. Ее жизнь была гораздо больше наполнена всяческими приключениями, чем моя. Когда наступала ночь, Франсуаза садилась в машину и уезжала, а я думал, что лучше пойти поспать». Много лет спустя в интервью, данном журналисту «Глоб» Жан-Франсуа Кервеану, Бернар Франк выскажет свое мнение о настроении той молодежи. Он особенно подчеркнет, насколько большое влияние оказала Франсуаза Саган на свою эпоху: «История нашей молодежи была особенной, как и все другие истории. О ней нельзя рассказать, потому что она прошла, как проходит страсть. И именно Франсуаза была в ней главной актрисой, режиссером и филантропом. И все мы играли свою роль в этой истории, маленькую или большую. Мы были рады, что она есть. Без нее история лишилась бы своей завершенности. Мы все были без ума от этой столь демократичной королевы. Мы все были без ума от Саган».

Жизнь в Сен-Тропезе проходила в обычном ритме: гонки на машинах по узким улочкам, пышные приемы, поздние пробуждения и купание в море. Несмотря на всю суматоху, Франсуазе Саган все-таки удалось набраться мужества, выкроить время и приняться за второй роман. «Мне безразлично - что в доме полно народу, главное, что я одна в комнате, где работаю», — заявляет она. Книга будет называться не «Одиночество с узкими бедрами», как она решила вначале, а «Смутная улыбка». По словам Пьера Жаве, художественного редактора издательства «Жюльяр», «это действительно хорошая книга. Более зрелая, более насыщенная. Это прекрасная история о любви». Роман появился на прилавках книжных магазинов 15 марта 1956 года с посвящением Флоранс Мальро. Это история двух пар: Доминики и Бертрана, Франсуазы и Люка. Доминика, студентка факультета права, живет в небольшой комнатке семейного пансиона. Она встречается со своим ровесником Бертраном, тоже студентом. Их роман довольно зауряден, «Доверие, нежность, уважение — я не; пренебрегала всем этим, мало думая о страсти. Такое отсутствие подлинных чувств казалось мне наиболее нормальным способом существования. Жить, в конце концов, значило устраиваться как-нибудь так, чтобы быть максимально довольным». Ее встреча с Люком, дядей Бертрана, опрокидывает все принципы. Доминику и Люка, так называемых «грустных умников», неотвратимо тянет друг к другу. Они быстро становятся любовниками, причем чувство вины их вовсе не мучает. Однако через две недели после побега в каннский отель Люк во всем признается Франсуазе. Доминика вновь остается одна с синяками на душе: «Я не мешала себе улыбаться, я не могла. Снова — и я понимаю это — я была одна. Мне захотелось сказать себе это слово. Одна, одна. Ну и что, в конце концов? Я — женщина, любившая мужчину. Это так просто: не из-за чего тут меняться в лице»[12].

На протяжении всей своей писательской карьеры Франсуаза Саган будет повторять, что между ее литературными персонажами и ее близкими нет никакого сходства. Также она будет утверждать, что сама не похожа на те женские портреты, что выходят из-под ее пера. Тем не менее в 1956 году писательнице было столько же лет, сколько и ее героине, и они очень похожи. Когда Доминика говорит: «Если бы я скучала, то скучала бы страстно», — читателю тотчас приходит мысль о Франсуазе Саган. И даже места, где разворачиваются события, ей знакомы: «Люк повел меня в бар на улице Мабеф, там мы начали размеренно пить. Мне нравилось виски, а кроме того, я знала, что для меня это единственный способ хоть немного разговориться».

Из-за огромного успеха романа «Здравствуй, грусть!» критика нетерпеливо и недоверчиво ожидает второй роман Франсуазы Саган. Для журналистов и писателей наступил тот момент, когда можно проверить, была ли это случайно блеснувшая звезда или они присутствуют при рождении чуда.

В своем выпуске от 11 февраля, то есть за месяц до публикации, газета «Франс суар», пользуясь своим эксклюзивным правом, представила персонажей «Смутной улыбки».

В целом мнение критиков разделилось. Андре Руссо из «Фигаро литгерэр» считает, что «у Франсуазы Саган бесспорный талант. Эта писательница в романе «Смутная улыбка» вновь со всей уверенностью доказала, на что способна».

С другой стороны, критика журнала «Экспресс» более сдержанна: «Она все еще не вышла из этого узкого буржуазного мирка с его мужьями, любовницами, супругами, любовниками. И неизвестно, выйдет ли она из него когда-нибудь. Но ее старания окажутся тщетными, если этот мирок, хотя бы на данный момент, является сферой ее интересов». Клод Мориак внимательно следил за выходом этого романа, прочитывая все статьи, появлявшиеся в газете «Фигаро». Он отметил, что критика печатных изданий общеинформационного направления была хвалебной, а литературных журналов — резко негативной. На страницах «Нувель ревю франсез» Бернар де Фаллюа писал, в частности: «Франсуазе Саган нечего сказать, поэтому она не пишет, а марает бумагу». Клод Мориак делал вывод: «В большей степени изумляет не талант, которым отмечены ее романы, а их тираж».

Роман «Смутная улыбка» не вызвал всеобщего одобрения, если не сказать больше. Жан Жионо, находившийся на каникулах в Гриу-ле-Бен, признался Жоржу Лосфель-ду: «Оба опубликованных романа Франсуазы Саган не содержат романтического материала, превосходящего по мастерству пятнадцатистраничного эпизода, написанного Бальзаком. Необходимо признать, что здесь нет ничего оригинального. Сегодня среди начинающих писателей я вижу только бегунов на стометровую дистанцию и ни одного марафонца. Когда Саган напишет роман в восемьсот страниц, тогда можно будет вынести суждение». По случаю выхода романа «Смутная улыбка» писатель Ален Боске опубликовал в газете «Комба» «Открытое письмо Франсуазе Саган», в котором перечислил все грамматические и синтаксические ошибки, повторения, избыточное употребление наречий. Возможно, в этой статье и была доля правды, но тем не менее возникает подозрение: а не продиктована ли она обыкновенной завистью? Он заключил: «Еще слишком рано утверждать, что из вас получится. Пока вы еще не Симона де Бовуар, хотя подаете надежды. Вы еще не стали Марианной Андро, у вас нет чувства прекрасного. Вы далеки пока и от Маргерит Юрсенар: у вас нет ни ее требовательности, ни ее культуры. Постарайтесь понять, что литература — это искусство, требующее больших усилий, длительной и кропотливой работы. Мы желаем вам счастья и большой удачи: меньших тиражей и читателей с более высоким уровнем». Шумиха вокруг второго романа не мешала Саган чудесно проводить время в ночных кабачках Сен-Тропеза. Что касается самой разнообразной критики, то она не сильно разочаровывала читателей, роман продавался хорошо: 35 тысяч экземпляров за четыре месяца, а в целом — 550 тысяч. «Смутная улыбка» появилась в списке бестселлеров и даже опередила лауреатов Гонкуровской премии и премии «Фемин»: «Мутные воды» («Les eau mêlées») Роже Икора и «Недоступная страна» («Le pays ou on n’arrive jamais») Андре Догеля, переведенные более чем на двадцать языков. Американская версия романа «Смутная улыбка» вышла тиражом в 150 тысяч экземпляров и была распродана в тот же день.

Итак, Франсуаза Саган продолжала приносить прибыль своему издательству. Из страха потерять такого автора Рене Жюльяр направил ей письмо, датированное 4 июля 1956 года, где сообщил об изменении в контракте: она будет получать не 12, а 16 процентов от общей выручки, полученной от реализации ее книг. Видя, как Франсуаза сорит деньгами, понимая, что она окружена нахлебниками, Жюльяр по-дружески посоветовал ей быть более осмотрительной. Находясь в отпуске в отеле «Сплацдид» в Экс-ле-Бен, Рене Жюльяр и Жизель д’Ассайи получили письмо от Франсуазы Саган. «Будучи в состоянии самостоятельно позаботиться о размере своих расходов, — пишет она, — хочу уведомить вас, что, начиная с сегодняшнего дня, я поручаю мсье Марселю Оноре, проживающему в Париже, в VIII округе, на Сен-Оноре, 94, вести все мои финансовые дела. Будьте любезны рассматривать мсье Оноре как мое доверенное лицо и поручать ему подписывать мои контракты и все касающиеся меня документы. Не сочтите за труд сообщить ему размер моего счета, все операции, с ним производимые, а также всю необходимую информацию, как вы это делали бы для меня. Я также уполномочиваю мсье Оноре давать вам указания относительно перевода моего счета в любой банк, указанный им. Надеюсь, что вы хорошо проводите отпуск, желаю вам и мадам Жюльяр всего наилучшего. Постараюсь вас навестить».

Как и «Здравствуй, грусть!», роман «Смутная улыбка» будет экранизирован американским режиссером. Фильм выйдет на экраны в 1958 году под названием «A Certain Smile». В мае 1956 года американская кинокомпания «20 век-Фокс» приобретет за баснословные деньги право на экранизацию романа. Никогда еще ни одна книга не продавалась так дорого в Соединенных Штатах Америки. Еще не посмотрев фильма, Франсуаза Саган предчувствовала, что он ей не понравится. «Я не имею права даже просмотреть сценарий, — объясняла она. — Где-то во Франции Жан Негулеско снимает свой фильм по роману. Американцы купили авторское право, и бог знает что из этого выйдет. Но я не буду ни во что вмешиваться, что бы они ни сделали. Я не хочу, чтобы моя жизнь проходила в бесконечных спорах».

Фильм, снятый Жаном Негулеско, намного уступал книге Саган. Поскольку в Соединенных Штатах цензура всемогуща, сценаристам Францу Гудриху и Альберту Хакетту пришлось значительно изменить характер героини. Доминика должна быть свободной, лукавой, аморальной, радующейся жизни любительницей виски, а в исполнении Кристин Каррере она превратилась в невинную, неприступную девушку со строгими принципами. «Боже мой, он меня поцеловал!» — восклицает она после того, как Люк (Россано Браззи) лишь коснулся ее губ. Что до Бертрана (Бредфорд Дилман), то он несносный и скучный, правда, таким он и был в книге. В конце фильма Люк-соблазнитель с седеющими висками оказывается неудачником, которого жена Франсуаза жалеет и поэтому не может бросить. Джоан Фонтэн чудесно сыграла роль Франсуазы, Она единственная, кто сохранил способность мыслить и чувствовать. Но именно смешение акцентов так портило фильм. Кристин Каррере говорила по-английски с французским акцентом, Россано Браззи — с итальянским, у отца Доминики русский акцент. То и дело герои говорили друг другу «bonjour»[13] или «au revoir»[14] совершенно не к месту. В довершение ко всему почтальон говорил по-французски с английским акцентом! «Писмо дна вас, дьевушк», — произносил он.

В журнале «Франс обсерватер» Жак Доньоль Валькроз осудил этот подлог: «Нестерпимо смотреть этот фильм, где используется название известного романа. Режиссер претендует на экранизацию произведения, полностью изменив его сущность, сделав из него приторно сладкую конфетку, что абсолютно не соответствует стилю Саган». «Это постоянное отсутствие мысли и вкуса, — пишет Эрик Ромер, — нас возмущает еще больше, чем многочисленные ретушер-ские мазки, изменяющие саму суть романа, конец которого наивен и напоминает развязку романа «Здравствуй, грусть!». Он может считаться самым мелодраматичным и приторным из всех когда-либо осуществленных экранизаций». «Смутная улыбка или смутная тоска?» — озаглавила свою статью газета «Канар аншене».

В первое время Франсуаза Саган воздерживалась от каких-либо комментариев. Но вскоре после выхода фильма призналась, что экранизация показалась ей отвратительной: «Фильм «Смутная улыбка» оказался просто катастрофой. Я вошла в кинозал, увидела, как Кристин Каррере глупо улыбается, в то время как Россано Браззи изображает простофилю на пляже в «Карлтоне» в Каннах… и ушла, не в состоянии вынести и десяти минут». И тут романистка искренне сказала все, что она думает об этой экранизации: «В сущности, я видела Жана Негулеско всего лишь раз, и он мне рассказал по пунктам сюжет фильма «Смутная улыбка», который снимал он, но написала который все-таки я. Моя ирония его разозлила. Мы больше не виделись. Фильм стал настоящим кошмаром. Что вы хотите? Иногда возникает нужда в деньгах, хотя бы для того, чтобы заплатить налоги. Так мне пришлось продавать авторские права на свои книги американцам, которые хорошо платят, но сразу после подписания контракта не терпят ни малейшего вмешательства автора».

21 июня 1956 года, через месяц после выхода романа «Смутная улыбка», Франсуаза Саган праздновала в Сен-Тропезе свой двадцать первый день рождения. Чтобы отметить совершеннолетие, она выбрала не больше и не меньше, как «Эскинад», ночной погребок, который содержали братья Роже и Франсуа Феликс. Этой ночью алкоголь лился рекой, а к полуночи прибыла большая импровизированная компания гостей. Романистка была окружена друзьями: поздравить ее приехали Жанно Рок, Мишель Мань, Бернар Франк, Вероник Кампион, Флоранс Мальро, Аннабель, Марсель Ашар и Александр Астрюк. Последний присоединился к Саган в Сен-Тропезе, чтобы совместно написать сценарий к фильму «Рана и нож» — название, заимствованное у Бодлера. Автор «Дурных встреч» уговорил ее поработать с ним над этим сюжетом, где действуют три персонажа: Эрик, психиатр, его жена Анна и Брюно, искусствовед. Когда Брюно влюбился в Анну, Эрик понял, как сильно любит свою жену. Но когда она вернулась к нему после побега с любовником, было уже слишком поздно — Эрик кончил жизнь самоубийством. Думая о распределении ролей, Астрюк и Саган вспомнили о Курде Юргенсе и Лючии Бозе, Жанне Моро и Анни Жирардо, Робере Оссейне и Кристиане Маркан. Но сценарию не суждено было попасть на экран. «Продюсеры не посчитали его достаточно коммерческим, они придирались бог знает к чему, например, к очень сложным и не четко выписанным характерам персонажей», — объясняет Саган. Она поссорилась с Астрюком, но вскоре сценарий «Раны и ножа» послужил канвой для фильма «Добыча для тени». Их ссора оказалась преходящей, кинорежиссер по-прежнему продолжал любить и восхищаться своей подругой-писательницей. «Я знаю Франсуазу Саган вот уже полвека, я видел ее веселой, счастливой, беспечной, а также подавленной горем; я видел, как она боролась со смертью на больничной койке. И я всегда был поражен не ее опьянением, в котором она, казалось, искала забвения, не тем миром, где, как говорили, она не могла найти себе места, но тем удивительным соответствием между способом ее существования и тем, что она описывала. В течение двадцати пяти лет она возделывает все тот же маленький клочок земли, откуда произрастают гибкие лианы, населяющие ее книги, которым однажды надо будет предоставить их истинное первое место среди всех романтических произведений нашего времени», — признался он в интервью журналу «Пари-матч» в 1978 году.

«Виски-сюр» — смесь бурбона, сахара и лимона «- поднимает всем настроение на двадцать первом дне рождения Франсуазы Саган. Чтобы событие было поистине незабываемым, она решила отправиться в единственное место, которое раньше ей было запрещено, — казино. «Там был большой стол с игрушечной железной дорогой, и я моталась между ней и рулеткой. Это будут две мои самые любимые игры». В обитом сукном зале «Палм-Бич» в Каннах, следя за игрой за столиком на расстоянии, она учила правила игры на «железной дороге». Саган решила, что с помощью всего лишь двух карточек можно выиграть до 50 миллионов франков. «Я воображала, что так я разыграю свою судьбу в два удара», — скажет она потом. Франсуаза направилась к рулетке и поставила на 3, 8 и 1, которые станут для нее пророческими. Она, кроме того, всегда предпочитала черное красному, нечетное — четному, потерю дохода — риску. В игре ей больше всего нравились атмосфера казино, те флюиды, что витали вокруг столов, и незнакомцы, которые на время игры становились партнерами, но особенно то, что в таких местах деньги приобретали свое настоящее предназначение: «Это нечто, находящееся в постоянном движении, лишенное своего торжественного, сакрального характера, который им обычно приписывается». В тот вечер Саган выиграла «кругленькую сумму» в рулетку и спустила ее на «железной дороге». Она поняла, что за игрой удобнее скрывать свои чувства. «Увидев, как на лицах людей, старающихся, словно плохие актеры, изобразить излишнюю сосредоточенность, напряжение, проявляются такие многообразные чувства, как подозрение, доверчивость, разочарование, ярость, вспыльчивость, отчаяние, облегчение, ликование и даже то, что изображалось еще с большим притворством — равнодушие, я решила, что в любой ситуации в дальнейшем я буду противостоять судьбе, каковыми бы ни были ее удары и милости, обратив к ней свое улыбающееся и приветливое лицо».

Весь праздничный вечер Франсуаза Саган не скрывала своего восхищения казино. И хотя она согласилась, по настоянию Жюльет Греко, оградить себя «от зеленых лугов запретных игр», через пятнадцать лет она призналась, что иногда просила друзей сыграть за себя, а иногда, когда бывала за границей, с удовольствием вдыхала необыкновенную атмосферу игровых залов. Например, в Лондоне, куда она приехала в феврале 1968 года, чтобы встретиться с одним британским издателем, который должен был ей немалую сумму за продажу авторских прав. Во время ужина у Аннабель она узнала, что на верхнем этаже находится «Клермон-клуб», известный далеко за границами Великобритании. Саган села за большой игральный стол, где экстравагантные пожилые дамы и другие любители спускали свои состояния «на железной дороге». Она выяснила, что в ходу есть монета — гинея, но не знала, каково ее достоинство. Ей принесли небольшую горку жетонов в обмен на чек, который она подписала не глядя. Потеряв все менее чем за час, она подписала второй чек. Радость переполняла ее: «Здесь чудесная, милая, спокойная обстановка. Люди вежливы и изысканны, они забирают ваши деньги с извинениями». Увы, удача не на стороне писательницы: «Сначала я только проигрывала: дом в Экмовиле, машину, мебель…» Через час она спросила, сколько составляет ее долг. Писательницу охватило сильное волнение, она полагала, что это будет не менее 160 тысяч франков. «На счете в банке у меня не было и четверти этой суммы. Чтобы заплатить долг, мне пришлось бы отказаться от моих сегодняшних апартаментов и, отправив сына к маме, снять рядом однокомнатную квартиру и работать два года, чтобы одновременно платить налоги и выплачивать долг «Клермон-клубу» без чьей-либо помощи. Прощай, каникулы, машины, выходы, дорогая одежда и беспечность», — вспоминает она. Франсуаза попыталась отыграться, пошла ва-банк, выиграла и продолжала играть до тех пор, пока у нее осталось не более 50 фунтов стерлингов, которые она тоже должна была отдать. Романистка отправилась в кассу, оплатила счет и, пошатываясь от усталости, вернулась в свою комнату в «Вашингтон-отель» в районе Пиккадилли. Изнуренная прошедшим вечером, вся на нервах, она обратилась к министру внутренних дел с просьбой снять запрет на ее выезд. Разрешение пришло 2 октября 1970 года. Теперь, после проведенного эксперимента, казино Довиля уже казалось ей менее рискованным.

«Пусть в игре во мне не видят плохого партнера. Как и мои друзья, которые всегда были настоящими друзьями, случай неизменно оказывался моим добрым спутником. Стучу по дереву: я чаще выигрываю, чем проигрываю», — говорит она. Так будет ночью 8 августа 1959 года. Тем летом Франсуазе Саган вместе с Вероник Кампион удалось снять небольшой дом в поместье Брей в Экмовиле, в трех километрах от Онфлер и в двенадцати километрах от казино Довиля; к разрушенному и пустынному трехэтажному дому вела вязовая аллея, вокруг парк в восемь гектаров. Говорили, что владелец дома — странный человек — по вечерам танцевал на Лестничной площадке, а его парализованная жена оставалась одна в комнате. «Я обнаружила две реальности, к сожалению, не совпадающие: море было слишком далеко, но зато казино всегда открыто. Мои солнечные дни превратились в белые ночи». В казино Довиля Франсуаза, как всегда, играла в рулетку. Она выиграла и покинула игорный дом в 8 часов утра с 8 миллионами франков в кармане.

В то же утро ее остановил владелец поместья: «Этот немолодой и любезный господин тут же начал меня упрашивать купить у него все за 8 миллионов франков: и усадьбу, и ферму, и 8 гектаров земли. Он хотел сделать опись имущества. Но я смертельно устала, отдала ему весь мой выигрыш и пошла спать». Бернар Франк с юмором объяснил, почему Саган выбрала Нормандию: «Ей до смерти надоели эти шорты и всякого рода гадости». В это время, к концу 50-х годов, Саган устала от Сен-Тропеза, где, по ее мнению, стало слишком многолюдно: его посещали все, кто угодно.

В своей книге «Сорок три визита к сорока трем французским писателям» Жером Гарсэн так описал дом в Экмовиле: «На лесистой площадке, которая на 90 метров возвышается над устьем Сены, открывается панорамный вид на лиман и на Гавр. Вокруг — старые, добротные и безмолвные постройки, которые хранят тайны буржуазных семей за каменными и кирпичными стенами. Успокаивающий звук газонокосилки по воскресеньям, взрывы смеха, обычные при игре в крокет, запах баранины и розовых кустов. Благословенное место. Франсуаза Саган живет здесь в поместье Брей, где когда-то бывали Люсьен и Саша Гитри, И вон Прентан и «мушкетеры», как она их называла, — «веселые бородачи с бретельками»: Альфонс Алле, Альбер Камю, Тристан Бернар, Жюль Ренар».

Экмовиль был единственной недвижимостью, которую она приобрела. В Париже у нее не было ничего, и она никогда не владела там ни одной квартирой. Саган — вечная квартиросъемщица, она часто переезжала с места на место. Очевидно, это явилось реакцией на «оседлость» родителей, проживших пятьдесят пять лет на бульваре Малерб. «Обожаю менять обстановку, обожаю смотреть на новые облака!» — восклицает она. Этот цыганский образ жизни вдохновил ее на одно из тех редких стихотворений, которое она осмелилась опубликовать в журнале «Эгоист», оно называлось «Арендованные дома».

Страсть к игре и к лошадям, появившуюся в детстве, она компенсировала, посещая, как прилежная ученица, поле для скачек. «Лошадь выносит меня в полном смысле этого слова», — говорит она. Летом 1965 года на свой тридцатилетний юбилей романистка приобрела себе в-лодарок Малуа, четырехлетнего жеребца светлой масти. Сделку совершили ночью в «Нью-Джиммис». К Франсуазе Саган присоединяется Роберт Вестхофф — он покупает лошадь у Андре А. Картье.

Жеребец, проданный за 2 тысячи франков, оказывается неожиданной удачей. Несколько дней спустя счастливые обладатели присутствуют в Трамбле, наблюдая за его подвигами на скачках. На него ставят пари: 80 против 1. Жюльет Греко идет вместе с Саган и Робертом Вестхоффом на трибуны. Их любимец вырывается вперед и сохраняет это положение в течение двух третей времени скачек. Но Малуа, тренером которого был мсье Сартини, внезапно сдает позиции и прибывает на финиш последним. Такова его особенность: все скачки этот жеребец заканчивал, перейдя с галопа На рысь.

Тем не менее Саган не испытывала большого разочарования. В конце 70-х годов она приобрела еще одного жеребца при посредничестве тренера Ноэля Пэля. Так она стала хозяйкой Хасти Флэга, сына Эрбаже. По мнению тренера, лошади больше удавались прыжки. Но это не помеха, и ее начали готовить к скачкам с препятствиями. Тем не менее жеребец всегда оказывался в конце таблицы. «Надо сказать, что мои советы Хасти Флэгу перед скачками по традиции были не слишком воодушевляющими. «Не скачи слишком быстро. Береги себя. Лучше вернуться живым-здоровым, но последним, чем первым, но искалеченным. Не рискуй…» — вот что шептала я ему на ухо, представляя, как странно это выглядит со стороны». Во время розыгрыша гран-при Хасти Флэг упал перед первым же препятствием, сбросив жокея на землю, и вернулся к старту. Это был серьезный повод для разочарования хозяйки. Однако весной следующего года Хасти Флэг вновь участвовал в скачках с препятствиями на гран-при с залогом в 150 тысяч франков. В это время Франсуаза Саган испытывала материальные трудности. Спикер сразу объявил, что ее жеребец впереди всех. Он даже пошел на отрыв. Его владелица взволнованно следила за ним с трибуны в бинокль, как он скакал к финишу впереди всех. «Ах! Я хорошо помню Хасти Флэга! Каким он был хорошим, скромным, как блестел на солнце. Какая хорошая ветреная погода стояла тогда в Отейе. И как верно, что некоторые моменты жизни стоят многих других».