Любите ли вы САГАН?..

6 АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА

В Миннеаполисе, в скромном деревянном домике американского стиля, окруженном оградой из естественной растительности, без забора, жила семья Вестхофф: отец, мать и их одиннадцать детей. Они с ностальгией вспоминали давно ушедшие дни изобилия, когда еще была работа на шахте. В 30-е годы семье Вестхофф, принадлежавшей к среднему классу, пришлось испытать на себе крутой поворот судьбы. Чтрбы уйти от слишком властного отца, младший сын Роберт решил подделать документы и вступить в американскую армию, куда юношей брали только с восемнадцати лет. Ему же в 1946 году было лишь шестнадцать. В американских вооруженных силах он быстро сделал карьеру. Этот талантливый молодой человек в восемнадцать лет уже получил звание офицера. Фактически Роберт Вестхофф стал самым молодым офицером в Америке. Но начальство узнало об обмане, и его выгнали из армии за это мошенничество. Роберта вновь призовут в ряды вооруженных сил, уже в качестве эксперта, когда начнется война в Индокитае и Корее. После сражения при Дьенбьенфу Вестхофф, как и все его соотечественники, будет срочно отправлен на родину и никогда больше не станет участвовать в военных действиях. Так же как никогда он не вернется в Миннеаполис, к прежней жизни. Случайно Роберт купил билет до Филиппин, где пробыл несколько лет, а затем отправился на Аляску, после чего вернулся на Американский континент, в Мексику. Военная пенсия бывшего ветерана позволила ему поступить в университет в Мехико. Вестхофф мечтал изучать изобразительное искусство. Говорили, что один сезон он даже работал с голливудской труппой, выступающей на льду. В конце 50-х годов этот неутомимый путешественник решил провести две недели в Париже. На самом деле американец прожил там до конца своих дней, то есть до декабря 1990 года. Вначале Роберт устроился в мастерской, расположенной в XVIII округе Парижа, где все было залито светом, а в воздухе звучали отрывки из его любимых оперных арий. Этот высокий юноша с темными волосами и зелеными глазами, наделенный необыкновенным обаянием и впечатляющим кругозором, тут же был принят в компанию столичных любителей ночного образа жизни. В ночных клубах его чаше всего встречали в компании с графом Шарлем де Роан-Шабо, одной из центральных фигур парижских ночей.

Франсуаза Саган и Роберт Вестхофф посещали одни и те же ночные заведения, общались с одними и теми же людьми, так что они не могли не встретиться.

— И чем вы занимаетесь? — поинтересовалась романистка, которой он явно понравился.

— Я скульптор, — ответил американец.

Это не совсем так. Но надо же что-то сказать… Отныне Роберт Вестхофф, Шарль де Роан-Шабо и Франсуаза Саган, которая, как правило, появлялась с Паолой Сан-Жюст, проводили время вместе, пока им не пришла в голову мысль, что необходимо изменить свою жизнь. Пьер Берже, который очень хорошо их всех знал, объяснял это так: «Это история двух женщин, живущих почти все время вместе (Франсуаза Саган и Паола Сан-Жюст), и двух мужчин, у которых также близкие отношения (Шарль де Роан-Шабо и Роберт Вестхофф). Шарль женился на Паоле, а Франсуаза вышла замуж за Роберта. Быть может, это была игра. Возможно… Да знали ли они сами об этом?» Он добавляет: «Это была эпоха, когда Франсуазе хотелось брать от жизни все, хотя иногда она оказывалась в переделке. Нас восхищали автомобили, скорость, сама жизнь. Мне довелось встретить немало людей, и Франсуаза была самой необычной из них». Вероник Кампион, подруга детства Саган, тоже вспоминает об этой истории: «У меня было впечатление, что Шарль и Роберт устали от своих отношений, поэтому и задумали поменять пары». То, что могло бы стать нелепым окончанием вечеринки, на которой друзья хорошо выпили, превратилось в реальность. В июне 1961 года Боб Вестхофф и Франсуаза Саган присутствовали на венчании Паолы Сан-Жюст и Шарля де Роан-Шабо. Потом вчетвером они отправились в усадьбу Брей, где молодожены провели свой медовый месяц. От этого союза родилась девочка, крестным отцом которой стал Пьер Берже.

Шесть месяцев спустя, во время пребывания в Экмови-ле, Роберт Вестхофф встретился с маркизом Юрбеном де Лобеспеном, мэром Барневиля (Кальвадос) в его замке. Со своим милым акцентом и естественной учтивостью он сообщил ему о намерении жениться на Франсуазе Саган и обратился с просьбой скрепить этот союз в самой строжайшей тайне и как можно скорее. Он показал несколько удивленному мэру объявление о предстоящем бракосочетании, которое получил Жак Куарез из рук прокурора Лизьё во имя «поддержания общественного порядка в департаменте». На следующий день, в понедельник, 8 января 1962 года, за несколько минут до 11 часов утра, Роберт Джеймс Вест-хофф и Франсуаза Мари Анн Куарез переступили порог мэрии в Барневиле. Среди приглашенных были родители невесты, Сюзанна (свидетельница Боба), Жак Деффоре, Жак Шазо, Жак Куарез (свидетель Франсуазы) и его друг Альбер Дебарж. Скромно одетые — на Франсуазе черное пальто, а Боб в светло-голубом костюме, — они предстали перед мэром, явно польщенным благословить такой союз: «Мы счастливы встречать вас, мадам, этим утром и констатировать, что великая традиция продолжается: после Катрин д’Ольнуа, Флобера, Мюссе, четы Дитри, которые несколько лет назад жили в вашем доме, Барневиль приветствует вас и в вашем лице современную романистку, которой не пришлось несколько лет дожидаться славы». Несколько дней спустя Ги Шёллер стал участником аналогичной церемонии — он женился на молодой двадцатилетней женщине по имени Флоранс Селье…

Свадьба Франсуазы Саган и американского скульптора действительно была сохранена в тайне. Еженедельник «Пари-матч» получил эксклюзивное право на фотографии, сделанные во время церемонии, проходившей в мэрии Бар-невиля. Снимки появились неделей позже за подписью Жака Куареза. Первый раз в жизни романистке удалось избежать нашествия прессы. Но это спокойствие длилось недолго, и информация разрасталась словно снежный ком. После конфиденциального объявления в нескольких колонках печатных изданий о свадьбе романистки и прекрасного американца журналисты и фотографы бросились по следу молодоженов. Одному наиболее настойчивому репортеру удалось даже связаться с родителями Роберта в Миннеаполисе. Госпожа Вестхофф ответила на его вопросы простодушно: «Сначала мы получили короткую телеграмму от Боба, где он сообщил о своей свадьбе. И только потом нам стало известно имя его избранницы. Мы очень счастливы. Надеемся, Боб понимает, что он делает. В конце концов, ему уже тридцать один год, а в этом возрасте он вряд ли допустит оплошность».

Франсуазе Саган и Бобу Вестхоффу уже не скрыться от любопытных взглядов во время свадебного путешествия по Италии. На краденых фотографиях, которые попали к французам, рядом с супругами маячит высокий и тонкий силуэт. Это Жак Шазо. По странному стечению обстоятельств он тоже путешествовал. В начале февраля молодожены и их сопровождающий в спешном порядке уехали на моторной лодке из Венеции, предварительно оставив свои вещи в небольшом городке Кортина д’Ампеццо, где в засаде их дожидался итальянский корреспондент из «Воскресной газеты». Журналист рассчитывал на сенсацию, и она была у него в руках. Его статья от 11 февраля была перепечатана всеми изданиями. «Франсуаза Саган, кажется, в ожидании счастливого события, — писал он. — Имеется информация от светских кругов Кортина д’Ампеццо, городка, который молодая романистка покинула в субботу во второй половине дня на борту вертолета, будто она вылетела в Самедан, что недалеко от Сен-Морица. По слухам, Франсуаза Саган отправилась в Цюрих на консультацию к гинекологу».

Эта информация вскоре подтвердилась, и хроникеры увидели в этом причину, подтолкнувшую любовников к столь поспешной свадьбе. Они уверяли, что Франсуаза Саган говорила о своем желании как можно быстрее обзавестись ребенком (почему бы не в этом году!), поскольку знала уже в январе, что беременна.

Как бы то ни было, на время беременности романистка порвала со всеми своими привычками: она мало работала, бросила курить, пить, не посещала ночные заведения Парижа. Злые языки утверждали, что скандальная Франсуаза Саган даже принялась за вязание. Та, что вскоре станет самой знаменитой мамой во Франции, боялась родов. «Я не допускаю мысли, что он заставит страдать меня при появлении на свет, — говорила она, — тем не менее каждое утро делаю специальные упражнения, назначенные мне врачом, чтобы подготовиться к безболезненным родам. Материнство необязательно должно сопровождаться страданием. Библия устарела».

За несколько недель до рождения ребенка молодые отправились отдохнуть на виллу «Пине» в Сен-Тропез. Именно здесь в середине мая, вставая с шезлонга, Франсуаза поскользнулась и упала. Ее тотчас отвезли в клинику неотложной помощи «Оазис», расположенную при въезде в Сен-Тропез. Возникли опасения преждевременных родов. Доктор Руа положил ее на обследование. Оставаясь целыми днями без движения, принимая процедуры, она чувствовала себя одинокой в этой больничной палате. Ее навещали только сестра Сюзанна Деффоре и Роберт Вест-хофф. После недели вынужденного отдыха состояние Франсуазы было признано удовлетворительным. Романистка без всякого риска могла вернуться, в столицу. Но 28 мая, когда она уже собиралась сесть в самолет Париж — Ницца, Альфред Лелуш, врач-гинеколог из Ниццы, осматривавший ее в машине «скорой помощи», настоял на обследовании в клинике Санта-Марии, поэтому Франсуаза появилась в столице с десятидневным опозданием. С трапа французского самолета «Каравелла» ее спускали на носилках, облаченную в шубу из пантеры. Боб Вестхофф был уверен: «Франсуаза вновь в отличной форме. Однако из соображений осторожности она проведет два-три дня в американской клинике, а потом вернется домой ожидать появления ребенка».

Франсуаза Саган не хотела, чтобы муж присутствовал при родах, поэтому ей помогала Мари Куарез, ее мать, которая осталась с ней на всю ночь с 26 на 27 июня. Дени Жак Паоло Вестхофф родился на две недели раньше срока, то есть 27 июня 1962 года, в 4 часа утра в американской клинике в Нейи. «Дени немного поспешил появиться на свет, — объявила Мари Куарез. — Он весит всего лишь 2 килограмма 350 граммов. Несмотря на это, он очень красивый ребенок». Роберт Вестхофф получил это известие среди ночи. «Я гостил у ее родителей на бульваре Малерб, когда в 4 часа утра раздался телефонный звонок, известивший о том, что у меня родился сын, — рассказывал он. — Рождение ребенка всех нас застало врасплох, так как днем в. клинике никто и не думал, что роды могут начаться этой ночью. Беременность Франсуазы была нелегкой».

На следующий день первым, кто пришел поздравить молодую маму, был Клод Шаброль. В тот же день Франсуаза Саган также познакомилась с Франсуа Жибо, адвокатом, другом Роберта Вестхоффа. «Я поехал в клинику, так как Боб хотел представить меня своей жене, — рассказывает юрист. — Я помню, как мы ходили посмотреть на ребенка, находившегося в другой палате. Франсуаза была очень довольна. Невероятно, но все посылали ей цветы. Это казалось поразительным — вся палата была в цветах. Они стояли даже в коридоре. В то время она уже была очень знаменита, но это не мешало ей быть очень милой».

Роберт Вестхофф и Франсуа Жибо познакомились у Режин. Как и все, адвокат не смог устоять перед его обаянием: «Боб был самым привлекательным человеком как в физическом, так и в интеллектуальном плане. Он был очень элегантен и чрезвычайно смешлив. Умел приспосабливаться к любым ситуациям. Поскольку он родился под знаком Рыб, то мог свободно и непринужденно общаться с самыми разными людьми: он был на ты с Жоржем Помпиду и кардиналом Марти, со знаменитостями кино и литературы… Он все время был готов куда-то ехать на выходные или в путешествие. А какой у него был кругозор! Например, он прекрасно разбирался в классической музыке. Боб познакомил меня со своими друзьями, я представил ему своих. Так, я познакомил его с мадам Селин. Вдова писателя попросила нас привести в порядок рукописи, оставшиеся неизданными. Поскольку она не хотела с ними расставаться, мы работали у нее в Медоне все воскресенья и часто среды. Даже когда работа была закончена, обеды в Медоне остались доброй традицией».

В палате, которую занимала Саган в родильном отделении, можно было видеть не только детское белье и цветы — на прикроватном столике лежали пачка сигарет, томики Пруста и Достоевского, стоял графин с виски… Она уже с ностальгией говорила о своем «ягуаре» и о своих друзьях. Еженедельник «Пари-матч», единственный в мире получивший в эксклюзивном порядке права сразу на два новых произведения Саган — ее фильм и ее сына, — опубликовал фотографии о съемках фильма «Ландрю», сценарий и диалоги которого Франсуаза Саган написала совместно с Клодом Шабролем, а также первые снимки новорожденного. «У меня еще нет опыта материнства, — признавалась она Колетт Порлье. — я была лишь сосудом, емкостью, а теперь я говорю «уф!», потому что отныне я свободна. Однако носить в себе ребенка дело очень необычное. Например, вы можете слышать как бьется его сердце. Это очень поэтично. Конечно, есть и неудобства. Чувствуешь себя словно в путах. Это прежде проявляется в физических ограничениях… Обычно в это время женщины принимают защитную позицию. У меня же все было наоборот». Франсуаза Саган была сильно удивлена отсутствием телеграммы или букета цветов от Рене Жюльяра. За несколько дней до рождения Дени он предупредил романистку, что 26 июня ему предстоит операция, но нет никаких причин для беспокойства. Однако он так и не оправился после нее. Рене Жюльяра не стало 1 июля, причина смерти — плеврит. Это произошло за несколько дней до провозглашения независимости Алжира. «День провозглашения независимости Алжира будет самым прекрасным днем в моей жизни», — не раз повторял он. Его кончина была ударом как для его авторов, так и коллег. «Смерть Рене Жюльяра — это невосполнимая утрата во французском издательском мире», — с горечью констатировал Гастон Галлимар. «Вкус, любопытство, великодушие позволили ему достичь тех целей, к которым он стремился, в то же время помогая многим писателям раскрыть их собственный талант», — заявил Робер Лафон. Франсуаза Саган не участвовала в траурных мероприятиях, так как ее родные сообща приняли решение не объявлять ей о кончине Рене Жюльяра, пока она не выйдет из клиники.

6 октября 1962 года в церкви Сен-Франсуа Ксавье в Париже состоялось крещение Дени. На церемонии присутствовали его родители, Сюзанна Деффоре и Мари Куарез, а также Паола Сан-Жюст и Жак Шазо, крестные. «Попросив стать крестным своего сына, Франсуаза Саган оказала мне большое доверие», — взволнованно говорит создатель «Мари-Шанталь». Позже Дени с волнением расскажет, что Жак Шазо всегда крайне серьезно относился к этой роли. «Он был очень обязательным и никогда не забывал поздравить меня с днем ангела или с днем рождения. Помню, как каждый раз он отводил меня выбирать игрушки в магазин «Нэн блё». То же самое происходило и под Рождество. Я знаю, что он всякий раз отказывался стать крестным другого ребенка. Я его сильно любил, он был очаровательным и умел меня рассмешить. Паола тоже была замечательной крестной мамой. К несчастью, я мало ее знал, так как она умерла очень молодой. Помню, она была очень красива, и у нее были большие голубые глаза».

Через несколько месяцев после крещения родители маленького Дени решили подать на развод. 20 декабря Франсуаза Саган встретилась с мсье Кудером, вице-председателем суда департамента Сены, чтобы подать заявление. Своим друзьям, явно смущенным, она заявила довольно жестким тоном: «Нетрудно понять, что я предпочитаю холостяцкую жизнь!» В суде романистка изложила более серьезные причины. Сидя на скамье в приемной суда рядом с мэтром Флорио, Франсуаза Саган, элегантная, одетая в бежевое пальто из твида с меховым воротничком, ждала своей очереди под обстрелом папарацци. «Выхожу ли я замуж или развожусь, попадаю в катастрофу, они всегда будут следить за мной», — ворчала она. Франсуаза Саган лишь потребовала, чтобы ей оставили ребенка. Выходя из зала суда, чтобы избежать многочисленных вспышек фотокамер, она проскользнула в боковую дверь, которая выходила на набережную. Франсуаза боялась и будет долго бояться, вплоть до наваждения, что ее муж решит уехать в Соединенные Штаты и увезет Дени. На церемонию примирения Роберт Вестхофф не явился. Он заранее послал судье письмо, уведомив его, что не имеет ничего против развода и соглашается поручить воспитание ребенка матери. 30 марта 1963 года они развелись официально. «Есть один выход, — объяснит она сама несколько позже, — превратить своего мужа в любовника, но для этого с ним надо сначала развестись. (А может, не надо и вовсе выходить замуж?) Я вступала в брак дважды. В первый раз я верила в замужество, в необходимость жить с человеком, которого любишь, и я думала, это надолго. Во второй раз я сделала это из нежности, по своему выбору и из-за ответственности перед моим сыном. Я ждала ребенка. Боб был безумно счастлив, а моя мама огорчалась, что ее дочь станет матерью…»

Совместная жизнь Франсуазы Саган и Роберта Вестхоффа продолжалась около одиннадцати месяцев. «Только один брак из тысячи бывает счастливым», — говорила она, расставаясь с Ги Шеллером несколькими годами раньше.

После развода Франсуаза Саган и Роберт Вестхофф проживут вместе еще шесть лет… «Мы разнервничались, потому и развелись, — говорила Франсуаза. — Потом мы помирились. Любопытно, но с тех пор мы больше не расставались. Когда вы свободны, то можете жить вместе, не так ли? Это глупо, ведь мы могли избежать расходов на развод. Снова выйти за него замуж? Но зачем?» Романистке удалось добиться своего: превратить мужа в любовника.

Дени делал свои первые шаги в квартире на авеню Суффран, 135, которая напоминала Ноев ковчег: здесь жила Вевер, немецкая овчарка, которую считали котом, была еще и кошка Кармен, старая коза, познавшая часы славы в цирке, ее Саган купила у цыгана на бульваре Сен-Жермен. Вевер умрет своей собственной смертью через четырнадцать лет. Что до Кармен, то ее отпустят на покой, на зеленые пастбища Экмовиля. Дени рос в окружении отца и матери.

«В шесть лет я был еще слишком мал, чтобы понять, что мои родители расстались, — рассказывает Дени Вестхофф. — Разрыв не был резким, я помню только, что, когда мы уехали из квартиры на авеню Суффран и переселились на улицу Анри-Эн, отец больше не жил с нами». Поскольку и Франсуаза Саган, и Роберт Вестхофф вновь погрузились в ночную жизнь, ложась и поднимаясь очень поздно, Дени часто оставался на попечении Пьера и Мари Куарез, которые с большой нежностью и обожанием относились к этому ребенку. В квартире на бульваре Малерб, где по-прежнему работала Жюлия Лафон, ребенок пользовался относительной независимостью. «Выходные и каникулы я проводил у дедушки с бабушкой в Париже, а на лето бабушка увозила меня в Кажарк, — вспоминает Дени Вестхофф. — Я очень любил бывать у них; мой дедушка был человеком очень оригинальным. Он придумывал для меня игрушки и чинил те, что были сломаны. Бабушка нежно любила меня и была ко мне сильно привязана». Несмотря на бурную жизнь своих родителей, Дени учился в школе, правда, часто менял их из-за постоянных переездов матери и перемен в ее настроении. Однажды он вернулся из государственной школы на улице Анри-Эн с порезами. Мать решила срочно забрать его из этого учебного заведения и выбрала школу с двумя иностранными языками, расположенную вблизи парка Монсо. Когда она переехала на улицу Гинемер, Дени записали в школу на улице Ассас. Потом он продолжил учиться в лицее «Шарлемань», «денежном местечке, где готовят на степень бакалавра», но там мальчик чувствовал себя не в своей тарелке. «И тут я начал совершать глупости. Ничего серьезного. Переходный возраст», — уточняет он. Он во всем повторяет биографию своей матери. После учебы в лицее «Шарлемань» Дени недолго учился на курсах в лицее Артюра Рембо в квартале, где находится оперный театр, а заканчивает учебу в лицее «Аттемер», как и его мать. Здесь ом готовится к экзамену на степень бакалавра (гуманитарные науки и театральное искусство), который сдаст, как и Франсуаза, после дополнительных занятий. В течение этих лет он не страдал оттого, что он сын «маленького очаровательного монстра». «Мое детство было беззаботным и счастливым. Никто не говорил мне, что моя мать не похожа на других женщин. Если мне и делали замечания, то это касалось больше моего образа жизни, нежели привычек моей матери. Я помню, один раз она повезла меня на выходные в Нью-Йорк. Я был так восхищен, что по простодушию рассказал об этом моим приятелям по классу. Они подняли меня на смех, поскольку в то время это было очень дорого и очень походило на стиль жизни золотой молодежи, путешествующей по всему свету». Сдав экзамен на степень бакалавра, он уехал работать в Нью-Йорк на три месяца к своему другу Массимо Гаржиа, главному редактору народной газеты «Зе бест», организатору встреч интернациональной золотой молодежи. По возвращении в Париж сын Франсуазы Саган пошел служить в армию: он выбрал воздушную базу вооруженных сил под Авиньоном, однако, увидев, что напрасно теряет время, через три месяца вернулся назад. В Париже Дени поступил на курсы филиала издательского дома «Авас». Увлекаясь одновременно фотографией и информатикой, сын Франсуазы Саган будет жить этими интересами и когда ему исполнится уже тридцать лет. Чему все-таки научили его родители? «Они не приучили меня к тому, что в школе я должен учиться. Это их не интересовало. Они меня убедили, что главное — это независимость, а школа — способ ее достижения. Что касается удовольствий и развлечений, тут меня нечему было учить, я все видел собственными глазами, я купался в этой атмосфере и прошел хорошую школу». У Саган для сына были только слова нежности. «Он самое дорогое, что у меня есть, — восклицает она. — Я дрожу, когда он болеет, я часто думаю о нем. Когда он со мной — я восхищена, когда его нет — я скучаю о нем. Я мать, защищающая своего ребенка, и в то же время я сама нахожусь под его защитой».

Во время беременности Франсуаза Саган мало писала, только лишь для Клода Шаброля. Известный деятель кино узнал, что романистка хотела с ним встретиться. Он не имел ничего против, наоборот, он не забыл ее хвалебную статью «В защиту “Простых женщин”», опубликованную в журнале «Экспресс». Тогда статья Франсуазы утешила его, ибо град критики, который сопровождал выход на экран этого фильма, был нескончаем. «Вот уже второй раз в год я смотрю по-настоящему очень хороший фильм, умный, смелый, ободряющий, который хотели мне помешать Посмотреть все критики, если бы я их слушала. Первым был «На двойной поворот ключа» Шаброля, а последний — «Простые женщины». Прежде всего скажу, что не знакома с Шабролем и простое выражение «новая волна» вызывает у меня тот же приступ тошноты, что и цветные-фотографии внуков Ре-нье, принца Монако, которые сами по себе ни в чем не виноваты, бедные», — утверждает Саган. Продюсеры Жорж де Борегар и Карло Понти, представлявшие кинокомпанию «Рим — Париж-фильм», предложили Франсуазе Саган и Клоду Шабролю написать совместный сценарий для полнометражного фильма по мотивам биографии Жорж Санд. Саган восхищалась продюсером Жоржем де Борегаром: «Это был потрясающий, умный человек, он готов был совершать чудеса, чтобы добыть деньги. У него была настоящая страсть к своей работе». Контракт был заключен с той и с другой стороной, и с 7 марта 1961 года романистка вновь обосновалась в Клостере, чтобы начать работу со сценаристом, к ним также присоединился писатель Бернар Франк. Проект продвигался так хорошо, что уже шла речь о распределении ролей. Но внезапно им стало скучно. «Вместо того чтобы писать, мы болтали, — рассказывает Клод Шаброль. — Однажды между разговорами о погоде и каким-то каламбуром кто-то из нас вспомнил о Ландрю. Двое других насторожились. Мы все лучше знали убийцу Камбре, чем добрую даму из Ноана. Нам он казался гораздо более привлекательным. И вот мы уже смеялись как сумасшедшие». И три соучастника, как мальчишки, замышляющие что-то дурное, отправились к продюсерам и объявили, что хотят поменять Жорж Санд на Ландрю.

Как только проект был согласован, Саган и Шаброль — Бернар Франк больше не разделял их компанию — в отличном настроении принялись за дело. Они решили рассказать историю Анри Дезире Ландрю, который с апреля 1919 года по 25 февраля 1925 года (время его казни) развлекал толпу. Франсуаза Саган обрисовала общую идею фильма: «Мы находимся в 1920 году. В театрах, в книгах и в журналах только и пишут, что о героизме, а французам, как оказалось, героизм наскучил… Вдруг откуда-то появляется маленький наглый человечек, который учит их быть циничными, — это Ландрю. Конечно, этот Ландрю убил одиннадцать женщин. Но он весел и обаятелен. К тому же он ведет себя с судьей так, словно тот какой-то простак. Французы в восхищении». Это правда, что в то время французы так и не смогли возненавидеть этого убийцу, который, дабы прокормить свою семью, соблазнял богатых вдов, обкрадывал их и вступал с ними в связь, прежде чем разрезать их на куски, чтобы проще было кремировать несчастных. Он не признавался в своих преступлениях, пока тела убитых одиннадцати вдов, молва о которых следовала за бородачом из Вернуйе в Камбре, не были обнаружены. «Как же мы, остальные женщины, не находим очарования в мужчине, который заботится о нас до самого конца?» — вопрошает Саган. Направляясь на гильотину, Ландрю заявил судебному приставу: «Я умираю с невинной душой, абсолютно спокойным. Господа, примите заверения в моем искреннем к вам уважении. Пусть у вас все будет так же хорошо, как и у меня».

Чтобы доказать его виновность, судья вызвал в качестве свидетеля одну из жертв. Обвиняемый, который знал, что это совершенно невозможно, оказался единственным из присутствующих, кто не повернулся к двери.

Незадолго до того времени, когда у Франсуазы Саган появился Дени, 14 июня 1962 года, Клод Шаброль начал съемки в Люксембургском саду. «Фильм о Ландрю снимается полным ходом, — радуется режиссер-постановщик. — В первый день съемок нас окружили журналисты из всех печатных изданий». Большинство эпизодов снималось в павильонах Булонь-Бийянкур, где Жак Солнье воспроизвел типичную обстановку буржуазной квартиры в стиле 1910 года. Актерский состав был превосходен. Тридцатишестилетний Шарль Деннер, актер Национального театра Парижа, еще мало известный публике, воплотил образ Ландрю. У чугунной кухонной плиты в Камбре в порядке очередности появились: Даниэль Дарье, Мишель Морган, Джульетта Массима, Жюльет Мэньель, Катрин Рувель… Только лишь Фернанд Сегре (ее играла Стефан Одран) сумела уйти от руки «серийного убийцы. Ее кремация не состоялась из-за объявления о подписании перемирия.

В титрах мелькают исключительные имена: Реймон Кено исполняет роль Клемансо, а Жан-Пьер Мельвиль становится Жоржем Менделем, его секретарем. Разбитый на эпизоды, «Ландрю» — это фильм в стиле черного юмора. Главный герой оказывается симпатичным, привлекательным персонажем, в то время как жертвы кажутся такими невинными, что каждое убийство превращается в пародию. Первая часть посвящена жутким злодеяниям Ландрю, вторая рассказывает о судебном процессе.

У «Ландрю» большой успех: зарегистрировано сто тысяч посещений. «Это мало, — считает Клод Шаброль, — если учесть размах рекламной кампании, предшествующей выходу фильма на экран, и имена известных артистов, обозначенных на афише. Не говоря уже о том, что автор сценария — Франсуаза Саган, чьи книги распродаются миллионным тиражом. Для меня это было много. Ни один из моих фильмов не имел такого успеха, кроме «Братьев». Критика меня не бранила. Публика, кажется, готова была признать мой талант. Я был убежден, что скатился до фильмов, называемых «черной серией». Хотя критика и не была убийственной, она все-таки задевала за живое. «Несмотря на то что диалоги динамичны и убедительны, они часто сопровождаются подмигиванием постановщика зрителю, которого постоянно берут в свидетели, — упишет газета «Комба». — В действительности нас считают друзьями и соучастниками, как будто мы обо всем знаем. Но, поскольку многие детали дела Ландрю стерлись в нашей памяти, мы видим лишь определенный обман, тупость и всепобеждающую аморальность, которая якобы скрывается за таким приемом, как сатира». В газете «Фигаро» от 29 января 1963 года журналист Луи Шове отмечал, что ему не очень понравился черный юмор знаменитой романистки: «Авторы фильма забавляются себе в удовольствие. Франсуаза Саган, которую мы знаем больше как творческую личность, обыгрывает слова, связанные с «индивидуальной кремационной печью», используемой этим «героем», явно вышедшим из сатирического произведения, которым Клод Шаброль веселит «клиентов». Они не скупятся на использование во всех видах основного инструмента трагедии. «Обожаю красивые кухни». — «Вы будете полностью удовлетворены». «Эта печь слишком узкая, дорогой». — «Я тоже об этом подумал». Мы часто слышим разговоры об этой печи. В первый раз зритель улыбается. Но пятое упоминание о зловещей печи в Камбре начинает утомлять». Жан де Барончелли писал в газете «Монд»: «История Ландрю, рассказанная Франсуазой Саган и Клодом Шабролем, — это прежде всего мрачная буффонада, похожая на водевиль, где смерть расхаживает в нижнем белье. От водевиля здесь остались лишь довольно странный юмор, авторский текст и декорации».

Фернанд Сегре, спасшаяся любовница Ландрю, роль которой исполнила Стефан Одран, все еще жива в момент выхода фильма на экран. Оскорбленная в своих чувствах, она дала поручение своему адвокату магистру Иву Дешезе-лю вызвать в суд продюсеров Карло Понти и Жоржа де Борегара, чтобы конфисковать бобины с кинопленкой во имя соблюдения прав человека. Это дело рассматривалось в кабинете мсье Друйя, председателя суда. В результате разбирательства председатель суда объявил себя некомпетентным для вынесения решения из-за невозможности определить границы исторического права, которым обладают авторы фильма. Магистрат отказывается также запретить радиостанции «Эроп № 1» публикацию писем, которые Ландрю посылал в издательство. На начальном этапе мадемуазель Сегре получила 10 тысяч франков в качестве компенсации за нанесенный ущерб. Ее адвокат, протестуя против использования в фильме ее имени без всякого разрешения, утверждал, что это напомнило публике о давнем и драматическом периоде личной жизни его клиентки. Апелляционный суд посчитал этот аргумент «лишенным доказательств». Такое решение практически означало отказ в иске мадемуазель Сегре и поддержку аргументов, выдвигаемых адвокатом кинокомпании «Рим — Париж-фильм» мэтром Жоржем Кьежманом. «Каждый в принципе имеет право протестовать против распространения эпизодов из своей личной жизни, но совсем по-другому дело обстоит в том случае, если эти факты уже общеизвестны и не искажаются при новом разглашении». Суд счел, что личная жизнь Фернанд Сегре была связана «с нарушениями нормы поведения, что повлекло за собой публичные дебаты». Был принят во внимание и тот факт, что Фернанд Сегре, потребовавшая опубликовать свои «Мемуары», не стремилась к умолчанию и забвению тех фактов, о которых вдет речь. И наконец, суд постановил, что сцены из фильма, вызвавшие ее возмущение, «ничего не добавили обидного к уже существующим фактам. Они просто рассказали способами, доступными кинематографу, о том, что Ландрю и мадемуазель Сегре были любовниками, и к этому не было добавлено ничего постыдного».

За несколько лет до рождения Дени Франсуаза Саган отказалась писать сценарий пьесы, заказанной Мари Белль, под предлогом, что директору театра «Жимназ» он не понравился. Вместо того чтобы его переделать, романистка предпочла написать новую пьесу. Пьеса, которая дожидалась своего часа, называлась «Сиреневое платье Валентины». Саган вновь вынула ее из своих ящиков. Она была поставлена 16 января 1963 года в «Театре дез амбасадер». Даниэль Дарье не играла на сцене со времени постановки пьесы Саша Гитри «Помечтаем вместе». Именно Франсуазе Саган пришла в голову мысль предложить ей роль трогательной Валентины; автор и актриса договорились пообедать в «Гран-Вефур». За столом они много смеялись, и соглашение было достигнуто. С первой же встречи Франсуаза Саган была ошеломлена многочисленными общими черточками Даниэль Дарье и Валентины. Это ощущение подтверждалось во время репетиций. Игра актрисы поражала, создавалось впечатление, что она знает свой текст без заучивания; постановщик Ив Робер делал ей лишь незначительные замечания, предпочитая смотреть на естественное проявление таланта. Из глубины зала Франсуаза Саган с восхищением следила за Даниэль Дарье, облаченной в сиреневые меха от Кристиана Диора, в платье с золотыми блестками и с большим декольте на спине. «Иногда, вне стен театра, Даниэль Дарье говорила, как Валентина, думала, как Валентина, а мы замирали в восхищении. В день премьеры — я это знала, и по-другому и быть не могло, поскольку там была она, — публике она непременно понравится, и действительно она ей понравилась», — вспоминает автор. Теперь у Франсуазы появился интерес к коммерческому аспекту своей работы. Ее последняя пьеса «Скрипки, звучащие иногда» (55 представлений только в театре «Жимназ» по сравнению с 600 спектаклями «Замка в Швеции» в театре «Ателье») практически не принесла никакой экономической прибыли.

Занавес поднимается, на сцене декорации Пьера Симо-нини: жалкая гостиница эпохи 1925 года, потом полуразрушенная квартира на улице Бак, где по очереди появляются актеры: Даниэль Дарье (Валентина), Марсель Рансон (Мари), Даниэль Аллегре (Лоране), Пьер Микаэль (Серж), Морис Нозиль (Сен-Гобен), Марсель Лемаршан (нотариус) и Франк Вилл ар (Жан-Л у). Валентина, тридцатипятилетняя женщина, приходит к своей кузине Мари, живущей с сыном Сержем, терзающимся художником. Она просит у нее пристанища на то время, пока ее мужу надоест любовница. Он дал ей большую сумму денег, но она ее потеряла или проиграла на «железке», она не знает. Мари живет в мерзкой комнате в гостинице «Акрополь» в ожидании наследства от умершего мужа. Валентина выглядит очень грустной, и Мари пытается ее подбодрить: «Ну что ж, будем стариться вместе. Вместе росли, вместе будем стареть[21]. Серж быстро подпадает под обаяние Валентины, этой инженю с лукавым видом, которая, будучи на десять лет старше его, все свободное время тратит на то, чтобы переснимать переводные картинки. Он оставляет свою девушку Лоране, милую студентку. Поцеловав Валентину, он ей признается: «Когда я вас сейчас поцеловал, у меня было впечатление, какое бывает, когда на кого-нибудь нечаянно натолкнешься… и на мгновение я ощутил себя неловким и неумелым, и невероятно юным, каким я себя уже забыл, и вдруг мне показалось, что это и признак, и необходимое условие счастья… ощущение, что идешь на невероятный риск»[22]. Когда приезжает муж Валентины, правда выплывает наружу. Жан-Лу — мужчина сорока пяти лет, красивый и нежный, оказывается жертвой похождений своей жены. Валентина регулярно покидает его ради очередного увлечения, но всегда возвращается. Серж никогда не верил в то, что Валентина несчастна. У него нет иллюзий: «Вы не такая женщина, которую можно оставить ради легкого увлечения. Вы сами скорее воплощенное желание, чем покорная супруга». Валентина, пристыженная и со слезами на глазах, возвращается домой вместе с Жан-Лу и отпускает свою последнюю жертву…

Ежедневная газета «Франс суар» провела опрос зрителей, выходящих после спектакля. Их мнения, как и мнения критиков, разделились. Преподаватель гуманитарного факультета из Страсбурга заявил, что пьеса «крайне поверхностна, но довольно приятна». «Тем не менее я немного разочарован, — добавил он. — Спектакль «Замок в Швеции» мне понравился больше. Что касается игры актеров, то Даниэль Дарье передает нужный типаж, и Марсель Рансон просто очаровательна». Адвокат из Женевы: «Восхитительно! Я даже поражен. Мне очень понравилось. Считаю, это лучшая пьеса Саган». А вот секретарша одной из фирм признается, что несколько разочарована: «Я провела чудесный вечер, но считаю, что пьеса не такая замечательная, как «Замок в Швеции». Интрига не слишком сложная, но костюмы и декорации изумительны». Критик Поль Гордо высказал мнение профессионала: «Реплики Франсуазы Саган довольно оригинальны, они на полпути между жеманным юмором и причудливой поэзией, что свойственно нашему времени. Все это лишь небольшие хитроумные замечания, пикантные черточки, неожиданные сравнения, забавные наблюдения. Настоящее наслаждение». Пьер Макабрю писал в «Пари-пресс», обращаясь к автору пьесы «Сиреневое платье Валентины»: «Хитроумная, осторожная, изворотливая, Франсуаза Саган использует арсенал бульварных средств: так штурмуют сегодня классический театр». Он сделал следующий вывод: «Это триумф пустоты, но эта пустота мило представлена. В этом театре внешняя сторона всегда доминирует». Бертран Пуаро-Дельпеш: «Сегодня вечером играют, как и вчера, уверовав в свои капризы, как в удачу; однако внезапно очарование проходит, словно рука, сделавшее неверное движение в казино… Возможно, мы были бы более снисходительны, если бы не были так восхищены. Это оборотная сторона импульсивных талантов и верной интуиции. Но время проходит, и они должны сменить столы и ходы. Ставки высоки, и просчетов им не простят». Робер Кантер из «Экспресса» поставил точки над i: «Франция потеряла знаменитую романистку — Франсуаза одержала очередную победу».

Франсуаза Саган считает, что встретилась с Жюльет Греко в 1958 году, но их настоящая дружба началась четырьмя годами позже: «Однажды в ночном баре мы смеялись и развлекались вместе, хлопали друг друга по плечу и вскоре стали неразлучны. С этого момента мы всегда понимали друг друга, не обращая внимания на своих мужей и любовников, и не могли оставаться в ссоре более одного часа». Жюльет Греко, со своей стороны, полагает, что их дружба началась гораздо раньше, в конце 50-х годов. Пластинка «Жюльет Греко поет песни на слова Франсуазы Саган» — тому подтверждение. Эти дружеские отношения продолжались вплоть до 1990 года. В течение сорока лет обе женщины буквально не расставались. В отеле «Ла Понш» или на снятых виллах они часто проводили вместе каникулы, в остальное время перезванивались по нескольку раз в день. Рождественские праздники — это тоже повод объединить две семьи. «Чаще всего это проходило у меня, в моем особняке на улице Верней, — рассказывает исполнительница песни «Жаванез». — Всегда было много народу: дети, братья и сестры, друзья, мужья… Иногда на Рождество мы устраивали карнавалы в костюмах. Один раз темой карнавала были хулиганы и легкомысленные девочки. Мальчики надели каскетки, а девочки пышные юбки. Кажется, в том году у меня был любимый мужчина, но кто? Я не помню! Во всяком случае, все праздники Рождества были потрясающими». Восходящая звезда французской песни работала не покладая рук, иногда она ездила с гастролями за границу. Когда же возвращалась, то большую часть своего времени посвящала Франсуазе Саган. Часто они проводили свои ночи у Режин в компании Жака Шазо, никогда не ложась до рассвета. Франсуаза Саган рассказывает, как они пробуждались: «Нужен физически очень сильный человек, почти зверь, потому что я самая ленивая женщина на земле. По утрам меня добудиться невозможно. Если даже будут стрелять из пушек, я все равно не проснусь. А она меня будила». Романистка была благодарна за постоянную верность и поддержку в трудные моменты жизни. «Если б вам надо было спрятать труп в саду, она бы выкопала яму», — утверждает она. Что до Жюльет Греко, то она восхищается этой молодой женщиной, такой же нерешительной, как и она сама: «Не было другого столь легкого, веселого, нежного и умного человека, как Франсуаза Саган. Не было никого столь очаровательного. Она делала, что хотела. Совершенно непредсказуемая!» И добавляет: «У меня о Саган остались одни только хорошие воспоминания. Мы были счастливы и беззаботны. Это было счастье быть вместе и любить друг друга». В минуты близости Саган называла Греко «Бертой» или «Агатой», Греко же звала Франсуазу «Минни», потому что та носит слишком свободную обувь, или «Минни-Купер», когда Саган меняла спортивный автомобиль на небольшую машину для поездки по городу. Поскольку они обе маленькие хулиганки, их выходки — это сплошные шутки и безумный хохот. Жюльет Греко вспоминает об одном шикарном и скучном приеме. Она шепнула своей подруге: «Сейчас я подойду к мадам… и положу ей руку на ягодицы. Держу пари, она и бровью не поведет». И она проделала, что задумала. В действительности супруга одного очень высокопоставленного человека не отреагировала. Вернувшись к Саган, Жюльет победоносно воскликнула: «Вот видишь, я же говорила, что она к этому привыкла!» Певица добавляет, что не так просто привязаться к Саган, которая похожа на птичку, самую ветреную из всех женщин. Мас-симо Гаржиа, один из тех, с кем автор романа «Смутная улыбка» довольно долго поддерживала нежные приятельские отношения, подтверждал, что дружить с Франсуазой действительно сложно, потому что у нее нет понятия верности. Но при этом она не требует исключительного отношения к себе — в этом она честна.

Для Франсуазы Саган любовь — это доверие. Она считает, что любовь, основанная на зависти, — пропащая, потому что она предполагает битвы, сражения. Что касается уколов ревности, то писательница находила их жалкими. «Случается так, многие люди ищут в любви пароксизма и проявляют ревность, чтобы его достичь. Их партнеры счастливы, но это результат насилия. Это отношения хозяина и слуги, палача и его жертвы». У Франсуазы Саган своя теория верности: она убеждена, что для того, чтобы любить двух мужчин одновременно, необходимо, чтобы хотя бы один из них любил вас страстно. Можно изменить мужчине, если только любишь его по-настоящему и если он отвечает вам взаимностью. Она уточняет: «Можно изменять, когда у вас есть определенный капитал счастья. Когда я была счастлива, я могла изменять мальчикам, с которыми встречалась. Но если я была влюблена в мужчину, который даже не глядел в мою сторону, то не могла ему изменять: я чувствовала себя ужасно, и мне никто не был нужен. Не многие женщины соглашаются принять это, мужчины — еще меньше. Тем не менее это так».

В 1964 году Жюльет Греко становится исполнительницей главной роли в четвертой театральной пьесе, сочиненной Саган. Речь идет о пьесе «Счастье, чет и нечет» («Bonheur, impair et passe»), премьера которой состоялась 14 января в театре «Эдуарда VII». Кто знает, создавая свою героиню, Ангору, не думала ли уж Саган о Греко? Как бы то ни было, этот образ таинственной черноволосой красавицы подходил ей великолепно. «У них есть общие черты, — утверждала автор, — например, та же манера из любой ситуации выходить с чувством юмора». Действие происходит в Санкт-Петербурге, в обветшалой квартире, где живут бедные аристократы, любители выпить. «Замок в Швеции», «Скрипки, звучащие иногда», «Сиреневое платье Валентины» — я отдаю себе отчет в том, что, начав с великолепного замка, я перешла в довольно зажиточное поместье в провинции, потом скатилась в жалкий отель XIV округа. Решив повысить планку, я эмигрировала в Санкт-Петербург, в особняк знатного графа, разорившегося, но все еще любящего роскошь», — продолжает она. Ангора, красивая женщина тридцати лет, живет в роскошных пустых апартаментах. Мебель она проиграла вместе со своим мужем Игорем Дивериным (Даниэль Желен), братом Владиславом (Мишель де Ре) и матерью-графиней (Алис Сосеа). Игорь изнемогает от ревности, так как несколько лет назад застал жену в объятиях другого. С того времени он вызывает на дуэль каждого, кто осмелился на нее посмотреть. Поскольку Ангора ослепительна, а Игорь талантливо ведет свою игру, мужчины практически не появляются у них в доме. И вдруг возникает князь Владимир Демисофф (Жан-Луи Трентиньян), молодой аристократ, который подумывает о самоубийстве, но боится огорчить свою мать. Он говорит Игорю, что без ума влюблен в его жену. Но Игорь понимает, что князь ее никогда не видел, и отказывается убить его. Он предлагает Владимиру заставить его ревновать — тогда дуэль состоится. «Если моя жена на вас посмотрит, я повторяю, если она на вас посмотрит, а не вы на неё, то я могу вас убить. Но не пытайтесь меня обмануть». Князь соглашается на эти условия, он действительно влюбляется в Ангору, но не может убедить Игоря. Для Владимира соблазнить Ангору означало бросить вызов («Я не люблю, когда мне говорят о недосягаемых женщинах, я таких не знаю») — сейчас он в западне. Он признается ей об истинной причине их встречи, и она тут же уходит от него. В конце концов Игорь и Владимир разыгрывают Ангору в карты. Игорь проигрывает, но отказывается уступить свою жену, которую он по-прежнему любит. И тогда ему удается вновь покорить эту женщину.

Пьеса, несомненно, могла иметь успех, если бы Франсуаза Саган не вздумала сама взяться за ее постановку. «Быть может, это претенциозно с моей стороны — осваивать новое ремесло, но это меня очень забавляет, — признавалась она. — К тому же у меня уже есть некоторый опыт постановок. Я подсчитала, что присутствовала на более тысячи часах репетиций в театре. Я займусь постановкой этой пьесы в декабре». Позже она призналась, что эта идея пришла ей потому, что она узнала, что Ануй сам ставит свои пьесы.

Уже на репетициях можно говорить о полном провале. Даниэль Желен с трудом вживается в роль Игоря и сообщает об этом Саган, которая не знает, что ответить. «Я сетовал на то, что не знаю, с какой стороны подойти к этому персонажу, — вспоминает он. — Я не умею играть мужей! Однажды на выходной мы вместе поехали в Нормандию, и я попросил ее в двух-трех словах обрисовать, каким она видит моего героя. Мне казалось, что в нем не хватало основания. В понедельник она принесла мне список замечательных литературных произведений о театре, в которых не было ничего, что могло мне помочь». Для артистов, репетирующих по указанию Саган в костюмах, все чрезвычайно тягостно. Еще больше путаницы вносит Софи Литвак, которая присоединилась к этому проекту. Все свое время она проводит, нашептывая на ухо Саган свои замечания. Жюльет — Ангора, не являясь заинтересованным лицом, выдвигает свою версию событий: «Софи Литвак была нетерпима, властна, но она чрезвычайно любила Франсуазу, с которой вела себя как с маленькой девочкой. Итак, Софи вбила себе в голову, что ей необходимо участвовать в этой постановке и стать соавтором-постановщиком пьесы «Счастье, чет и нечет». Она не имела ничего общего с миром театра, ведь она была манекенщицей. Но поскольку она вышла замуж за Анатоля Литвака, то, очевидно, думала, что его талант заразителен. Нам было все равно. Мы все ее любили, просто это была не очень удачная идея».

В театре ситуация становится напряженной, так как неясно, кто руководит актерами. Каждый понимает, что исход может быть трагичен. Тем не менее Саган старается изо всех сил. Она улаживает вопрос с освещением, подбадривает исполнителей, со сценарием в руках, засучив рукава, дает указания актерам. «Немного из-за вызова профессионалам, немного из-за любопытства, я окунулась с головой в режиссуру, — объясняла она, — и тут же поняла, что это настоящая профессия и что у меня к ней нет никакой склонности. Это была сущая катастрофа. Нужно быть профессионалом, и особенно нужны организационные способности: необходимо отрегулировать освещение, заставить людей двигаться. И словно, для собственного удовольствия в актеры я взяла только своих друзей: Жан-Луи Трентиньяна, Жюльет Греко, Мишле де Ре, и все мне говорили: «Хватит работать, а не пойти ли нам выпить по стаканчику?» И мы все соглашались».

Пьеса была доработана в течение недели с приглашением публики до генеральной репетиции. Тем не менее Жюльет Греко не уверена в успехе: «Думаю, что петь на сцене для меня не так страшно: там я одна и рискую одна. Здесь вместе со мной задействованы и другие люди. Как главная исполнительница, я ответственна за них». А Саган говорила ей: «Ты должна расслабиться, ты это знаешь. Единственная ответственная за все здесь — это я». Накануне один из друзей бросил ей походя, что со сцены ничего не слышно. Она тотчас заказала микрофон, который сломался на генеральной репетиции. Текст был слышен в бельэтаже, но не в партере. К тому же в этот вечер весь Париж разделился на две группы: одни отправились на концерт «Битлз» в концертный зал «Олимпия», другие приветствовали возвращение в театр Жюльет Греко после восьмилетнего перерыва.

17 января 1964 года в вечер премьеры Франсуаза Саган надела черное платье, символ страха: «Мне безумно страшно». Ее тревогу заметила Мари Белль, продюсер пьесы: «Франсуаза боится больше, чем мы, но она может спрятаться!» Автор удалилась в ложу Жюльет Греко, где уже громоздились букеты цветов, бутылки водки, скотч-виски и телеграммы. Одна из них от Жан-Клода Бриали: «Я с тобой против всех дураков».

По окончании генеральной репетиции сто пятьдесят человек окружают Саган, словно Шахерезаду, чтобы выразить ей свою признательность. Мэтр Флорио признался Салакру: «Это был бы очень хороший вечер, если бы только меня не называли господин Председатель. Меня приняли за Эдгара Фора. Надеюсь, он заплатит мне за это, когда я выступлю против него с обвинительной речью в деле Новака». «Мне очень нравится тональность пьесы, она вибрирует, понижается, поднимается вновь, это очень по-русски», — говорит Мелина Меркури. «Да, великолепно», — вторит ей Джейн Фонда. Сюзанна Деффоре, сестра Франсуазы Саган, теперь спокойна: «Мы выиграли. Они смеялись. У них был довольный вид». Что до Шарлотты Айо, сестры Жюльет Греко, то она изо всех сил старается приободрить актрису: «Ты знаешь, из зрительного зала твоего ячменя на глазу совсем не видно».

Когда занавес упал, Ингрид Бергман пришел поздравить автора и актеров. Поэт Луи Арагон, считая, что ему уделяют мало внимания, иронизировал: «Не могу вам сказать, действительно ли Алис Косеа хорошо говорит по-русски». Его жена, Эльза Триоле, поинтересовалась, все ли костюмы от Кристиана Диора.

До рассвета гости потягивали теплую водку, которую они по случаю назвали «водка Саганофф».

Генеральная репетиция стала настоящей катастрофой, критика ничего не упустила. «Действительно ли спектакль игрался с неукоснительным соблюдением всех правил?» — вопрошал Жорж Лерминье из газеты «Паризьен». Жан Паже, журналист газеты «Комба», акцентировал внимание на самой пьесе: «Саган не вызывает больше никаких чувств, она рассказывает красивые истории о неудачной любви, которые сама же и ставит, причем довольно неуклюже». Ги Лек-лер из «Юманите» также высказал свое мнение о постановке: «Первые сцены довольно скучны, последующие более удачны, когда герои прекращают играть в прятки и определяются. Но уже слишком поздно, и постановка сделана наспех…» А вот мнение Бертрана Пуаро-Дельпеша из газеты «Монд»: «Можно только досадовать на такое количество добродетелей, принесенных в жертву в спектакле, ради преходящей забавы занять режиссерское кресло». Выводы Жана Дютура еще более беспощадны: «Мадам Саган наспех слепила свою пьесу, как ленивица, думающая совсем о другом. Диалоги — плоские, идеи — неоригинальные, нет находок, нет страсти, нет поэзии, нет импровизации. Герои пьесы похожи на марионеток. К тому же она поступила очень опрометчиво, взявшись за постановку самостоятельно. Она ничего в этом не понимает, и это заметно». Пьер Макабрю, пожалуй, один из немногих профессионалов, положительно оценивший этот спектакль: «Здесь есть свой тон, стиль, определенный образ жизни, легкий юмор и свобода суждений, которые при всей своей неуклюжести оригинальны тем, что не могут принадлежать не кому иному, нежели Саган. Кто сегодня в мире осмеливается быть настолько самим собой?»

Франсуаза Саган рассказывала, в какое бешенство пришла Мари Белль:

«— Ну что, ты довольна? — спросила она меня.

— Так себе.

— И что ты теперь будешь делать? — поинтересовалась продюсер.

— Я начала писать следующую пьесу, — ответила я хладнокровно и продекламировала две импровизированные фразы. На этом я остановилась.

Мари посмотрела на меня совершенно обескураженным взглядом.

— А дальше? — спросила она машинально.

— Все, это лишь начало, — ответила я и поспешила выйти, опасаясь, как бы моя нежная Мари не запустила в меня стаканом».

Ознакомившись с критикой, Франсуаза признала свои ошибки и решила наконец пригласить профессионального режиссера. «Очевидно, я была слишком претенциозна или беззаботна, посчитав, что смогу самостоятельно осуществить постановку, — объясняет она. — Я сожалею об этом, особенно потому, что, пребывая в незнании, не дала актерам возможности полностью развернуться на сцене». Она пригласила тридцатипятилетнего Клода Режи, ученика Шарля Дюллена и Тани Балашовой. Он уже поставил «Дону Роси-ту» Лорки в 1952 году, «Жизнь, отданную тебе» Пиранделло (1954), «Пентезилею» Кляйста (1955) и последний сольный концерт Катрин Соваж. Он также был помощником режиссера Андре Барсака, когда ставился «Замок в Швеции». Теперь в его задачу входит выправить этот накренившийся корабль и направить его по верному пути. «Опасаясь оказаться в плену условностей, Франсуаза решила осуществить постановку в реалистических традициях, — анализирует он создавшуюся ситуацию. — Теперь необходимо все расставить по своим местам, придать тексту большую выразительность, создать связующие звенья. Поскольку пьеса не сходит со сцены, мы каждый вечер по реакции публики можем судить о наших каждодневных достижениях».

Новые репетиции шли после спектаклей, так как пьеса все-таки привлекала внимание публики. На пятнадцати спектаклях, сыгранных после генеральной репетиции, был аншлаг. 14 апреля 1964 года в театре праздновался сотый спектакль «Счастье, чет и нечет». Была устроена вечеринка с водкой. Клод Жениа, директор театра, жаловался, что в зале всего лишь семьсот пятьдесят мест, тогда как Саган пригласила более тысячи человек.

Этот негативный опыт нисколько не уменьшил нежной привязанности Греко и Саган. Год спустя, в ночь на 15 сентября 1965 года, Саган докажет это, спасая жизнь своей подруге. За несколько месяцев до этого певица встретила в «Нью-Джиммис» молодого человека, счастливого наследника. Греко пережила сложный любовный роман с этим юношей, который был на пятнадцать лет ее моложе и которого ей приходилось делить с другой женщиной. Она говорила, что он красив, рассеян, великодушен, кроме того, страстный, настоящий игрок. Жюльет Греко, которая придавала большое значение своей карьере, с триумфом выступила в прошлом году в «Бобино», а фильм «Бельфегор», где она сыграла главную роль, имел большой успех. Она должна бы радоваться, но у нее плохое настроение. Тем вечером в «Нью-Джиммис» она ужинала со своим возлюбленным, Франсуазой Саган, Франс и Жаком Шарье. Спор, кажется, разгорелся между Греко и ее молодым спутником после того, как был подан салат из крабов. Но от Саган ничего невозможно скрыть. Чувствуя подавленность подруги, она решила проводить ее домой, в особняк на улице Верней. Охваченная дурным предчувствием, Саган через некоторое время вернулась и обнаружила Греко в бессознательном состоянии. Она срочно отправила певицу в клинику «Амбруаз-Паре» на авеню Виктора Гюго в Нейи. Время 4 часа утра. Жюльет Греко сделали промывани желудка.

«Греко вечером была с нами, — свидетельствует Ре-жин. — Мы устроили дружеский ужин и оставались до трех часов утра, и все ели крабовый салат. Не знаю, послужил ли он причиной недомогания Жюльет Греко, но никто не жаловался. Когда Жюльет уходила, она была очень весела. Вечер прошел превосходно, и никакой ссоры между Греко и ее спутником не возникало. Просто он несколько раз повторил, что хочет уйти, а Жюльет хотела остаться». Пришедшая в себя той же ночью, певица получила разрешение вернуться домой. Но Франсуаза Саган наблюдала за ней в течение нескольких дней. Журналистам же она деликатно скажет, что «Жюльет Греко съела слишком много крабов за ужином».