Любите ли вы САГАН?..

4 ОТ ПРОИСШЕСТВИЯ К ПРОИСШЕСТВИЮ

Франсуаза Саган уединилась в Кудрэйе, домике с мельницей, прекрасной постройке в центре Милли-ля-Форе. Она его сняла у кутюрье Кристиана Диора. В начале 1957 года в тишине этого дома с парком, водоемами, украшенными небольшими мостиками, она закончила третий роман и посвящает его Ги Шеллеру… Книга вышла в издательстве «Жюльяр» в сентябре. Романистка долго выбирала название: «Безжизненные веки», «Салон Малиграсс» или «Лишенные тени». Наконец в «Беренике» Расина она нашла то, что нужно, — «Через месяц, через год».

В домике с мельницей Франсуаза Саган делает наброски первых диалогов к театральной пьесе в надежде развлечь свое окружение, находящееся в полной депрессии. «Возникла проблема Суэцкого канала, у нас больше не было бензина, и мы на всю зиму застряли в Милли. Все эти события мы принимали близко к сердцу», — вспоминает Вероник Кампион. Почти весь артистический Париж, ведущий ночной образ жизни, собрался здесь, чтобы вместе с Франсуазой отдохнуть на природе. В воскресенье, 13 апреля, с ней были Жак Куарез, писатель и журналист Вольдемар Летьен, Вероник Кампион и Бернар Франк. К середине дня к этому узкому кругу присоединились Мелина Меркури, Джо Дассен и литературный агент Ален Бернхейм. Союз Мелины Меркури и Джо Дассена восхищал писательницу. «Этот русский американец с голубыми глазами и гречанка с золотыми глазами здорово развлекались. Я видела, что чета Дассенов все делала вместе, кроме одного: они никогда вместе не скучали. Я видела, как они ссорились, плакали, мирились, работали, отдыхали, беспокоились, смотрели и читали. Но я никогда не видела, чтобы они зевали. Земля вращалась под их ногами стремительно, они были столь притягательны, что так и хотелось танцевать вместе с ними».

После купания в горячей воде в час служения мессы Франсуаза Саган направилась в деревню. Она купила паштет в баночках и курицу для воскресного обеда. Стрелки часов стремительно мчались, уже было 14 часов, а накрытый стол все еще ждал гостей. Они задерживались, и в домике с мельницей на смену нетерпению пришло беспокойство. Наконец раздался телефонный звонок. Это Джо Дассен. Он извинялся за опоздание — они попали в пробку недалеко от аэропорта Орли — и деликатно предложил начать обед без них. Но для хозяйки дома и ее близких об этом не могло быть и речи. Франсуаза Саган предложила выехать навстречу гостям, чтобы показать Джо Дассену дорогу, ведущую к мельнице Кудрэй. Вероник Кампион, Бернар Франк и Вольдемар Летьен набились в ее ярко-красный «астон-мартен». Один лишь Жак Куарез остался дома. Случайно проходя по тем местам, какой-то крестьянин заметил спортивную машину, выезжавшую из парка на основную дорогу. «Трое сидели впереди. За ними, сзади, находился молодой человек высокого роста. Все они смеялись и разговаривали, кроме девушки, сидевшей за рулем. Она ничего не говорила, лишь напряженно смотрела прямо. У нее был вид прилежной ученицы. Она осторожно выехала на дорогу, потом очень быстро поехала в направлении Оверно», — рассказывал он. Проехав несколько десятков километров, «астон-мартен» встретил наконец автомобиль Джо Дассена. Они подали друг другу знаки из машины, затем Франсуаза Саган осуществила быстрый поворот и обогнала «пежо». В этот момент один из пассажиров, очевидно, решил бросить ей вызов: «Твоя машина слишком маломощная!» В ответ она значительно прибавила скорость. «Франсуаза летела как стрела. Она выжимала более ста километров в час. За несколько секунд она обогнала нас на двести или триста метров», — вспоминает Джо Дассен. Время 14 часов 15 минут. На национальном шоссе-448 между Плесси-Шене и Оверно произошло дорожное происшествие. После впечатляющего скачка и резкого поворота машину занесло, к тому же дорога была в плохом состоянии. Саган не смогла справиться с управлением машины — она закончила свою бешеную гонку и съехала в поле, перевернувшись два раза. «Я как сумасшедший бросился к машине, колеса которой беспомощно крутились в воздухе. Из кабины раздавались ужасные крики. Я попытался высвободить пассажиров, но дверцы заклинило. К счастью, у Мелины Меркури хватило самообладания позвонить в жандармерию и вызвать «скорую помощь». Надо было перевернуть автомобиль. Франсуаза была вся в крови, она поранила себе голову. Ее пассажиры, казалось, пострадали в меньшей степени», — рассказывал Джо Дассен. Выйдя из клиники, Вольдемар Летьен, сидевший впереди, между Франсуазой Саган и Вероник Кампион, расскажет свою версию случившегося: «Мы еще не набрали большой скорости, а машину уже начало заносить. Франсуаза не испугалась. Она стала более внимательной и выправила ситуацию без помощи тормозов, лишь поворачивая руль. Мы объехали дерево и кучу камней». Что до Вероник Кампион, то у нее не осталось никаких воспоминаний об этом происшествии.

Троих пассажиров выбросило из машины в результате сильнейшего толчка. А романистка оказалась зажатой под тонной металла. У нее была повреждена грудная клетка, она не могла встать из-за боли в ноге. Пока Джо Дассен и Ален Бернхейм пытались аккуратно вынуть свою подругу из-под груды металлических осколков, к ним с пронзительными сиренами и скрежетом тормозов стали съезжаться люди, заметившие катастрофу. «Мне удалось выбраться из машины самостоятельно и затем помочь спасателям освободить Франсуазу», — расскажет позже Бернар Франк. Полицейские приехали на место катастрофы через час с лишним после и увидели юную звезду лежащей на черном пальто на обочине дороги. «Странная вещь, Франсуаза, у которой никогда не было под рукой ни одного экземпляра романа «Здравствуй, грусть!», упомянула об этой книге, упавшей на траву в нескольких сантиметрах от ее руки», — скажет потом Ален Бернхейм. Тем временем Жак Куарез, взволнованный тем, что сестра и ее друзья все еще не вернулись домой, сам поехал по тому же пути и обнаружил дымящуюся машину и свою младшенькую, не подававшую никаких признаков жизни. В 15 часов черный фургон жандармерии перевез молодую женщину и ее друзей, меньше пострадавших от катастрофы, в клинику Корбей, где им оказали неотложную помощь: у кого-то обнаружили перелом тазобедренного сустава, у кого-то была сломана рука, также имелось несколько ран, но неглубоких.

А что же с Франсуазой? «Она умрет, это дело нескольких минут», — объявил дежурный врач. Жак Куарез в полной растерянности взял из чьих-то рук сумочку своей младшей сестры, в которой лежали паспорт на машину, водительские права, коробок шведских спичек и расческа для волос. В клинику прибыл священник, он снял с нее золотую цепочку, которую она всегда носила на шее, вложил в ее руки распятие и приступил к спешному соборованию. Говорят, что он долго читал молитву, пока не пришел профессор Жювенель, знакомый хирург, которого срочно вызвал брат Франсуазы Саган. Доктор быстро осмотрел пациентку, тотчас прервал траурную церемонию и приказал срочно перевезти больную в клинику Майо, расположенную вблизи Булонского леса в Нейи-сюр-Сен. Карета «скорой помощи» в сопровождении красного «ягуара» Жака Куаре-за (подарок его сестры) и двух полицейских на мотоциклах, выделенных префектом департамента Сен-э-Марн, покинули Корбей в направлении Нейи. Во время переезда профессор Жювенель порывался определить, есть ли у его пациентки шансы выжить. Ее дыхание замедлилось, и сердце еле билось. «Я любила своего брата. Быть может, именно поэтому я решила выжить в машине «скорой помощи». Мое сердце, на какой-то момент остановившись, вновь принялось биться», — призналась впоследствии Франсуаза Саган.

Пресса была уже в курсе случившегося. Орды журналистов — французских, английских, американских, швейцарских и немецких — поджидали «скорую помощь» у дверей клиники Майо. Естественно, когда в 18 часов 15 минут появилась машина, тут же защелкали десятки фотоаппаратов со вспышкой. Это событие вызвало такой переполох, что ситуация могла выйти из-под контроля. Чтобы избежать проникновения фанатов и папарацци в палату номер 36, где находилась романистка, у ее дверей круглосуточно дежурила полиция. После длительного осмотра тела пострадавшей профессор Жювенель диагностировал черепно-мозговую травму, сдавливание грудной клетки и перелом тазобедренного сустава. Приняв все меры предосторожности, опасаясь повреждения внутренних органов, он призвал на помощь гастроэнтеролога, специалиста по брюшным травмам профессора Пателя из клиники Ларибуазьер. К ней также пригласили профессора Лебо, заведующего отделением неврологии в Ларибуазьер, и ее лечащего врача, доктора Шварца. К двенадцати часам ночи они решили приступить к операции, которая позволила бы пациентке легче дышать. Ей сделали электроэнцефалограмму, чтобы проверить, нет ли сотрясения мозга. Молодая женщина в бинтах и повязках, покрывающих все ее тело, кроме рта и одного глаза, провела первую ночь довольно спокойно благодаря большой дозе морфия.

Утром она несколько раз открывала глаза и вновь погружалась в небытие. Жак Куарез ни на шаг не отходил от своей младшей сестренки, он больше не мог спать. Очень скоро Сюзанна Деффоре, сестра, и отец, Пьер Куарез, узнав из газет о случившемся, присоединились к нему. Что до Мари, матери писательницы, то она срочно покинула Ка-жарк и немедленно отправилась в Нейи. В кулуарах клиники изысканный денди Ги Шеллер нетерпеливо ожидал выздоровления своей подруги и старался поддержать и успокоить ее родственников. Здесь же можно было встретить Аннабель и знакомые лица Джо Дассена, Анатоля и Софи Литвак, Александра Астрюка. Букеты цветов, присылаемые поклонниками, заполнили все коридоры клиники. Издательство «Жюльяр» отправило роскошную корзину гортензий от имени всех работников. Сам Рене Жюльяр находился далеко от Нейи. Он отправился в кругосветное путешествие в Карибское море и подплывал к берегам Колумбии, когда на борт корабля пришла тревожная радиограмма от его сотрудника Мишеля Буи: «Франсуаза Саган воскресенье дорожное происшествие мозговая травма вначале врачи обеспокоены теперь менее пессимистичны дают прогноз три дня». На следующий день уже Пьер Жаве послал новости о состоянии здоровья известнейшей романистки: «Состояние Саган явно улучшилось нуждается строгом наблюдении надеемся полное выздоровление». Третья радиограмма была подписана Ги Шеллером: «Видел Франсуазу 15.00 состояние удовлетворительное насколько возможно завтра должны быть положительные результаты». Последнее послание от Мишеля Буи полностью успокоило издателя, который, как легко можно себе представить, потерял покой и сон.

В клинику прибывали послания с пожеланиями скорейшего выздоровления. В большинстве случаев их авторы — анонимные поклонники всех национальностей. Среди них попадались телеграммы от известных лиц, которые хотели бы напомнить ей о своей привязанности: Франсуа Миттеран, Бернар Бюффе, писатель Артур Адамов, актриса Жан Себерг, выбранная Отто Премингером на роль Сесиль для экранизации романа «Здравствуй, грусть!». Из клиники Корбей, где он все еще лежал под наблюдением врачей, Бернар Франк направил послание той, которую нежно называет своей «проказницей Лили». В этом толстом послании была посылка с его талисманом, жестяным медальоном Святой Девы, с которым он решил расстаться и подарить его Франсуазе. «Надеюсь на ваше скорое выздоровление», — писал он ей.

Кризис в Иордании и перебои с доставкой почты, о чем в последнее время только и говорили, отошли на второй план. Кажется, что вся страна затаив дыхание следила за здоровьем писательницы, вознесенной на вершину славы и одновременно подвергавшейся резкой критике. Каждый час средства массовой информации сообщали французам о состоянии здоровья романистки, и подавленное состояние, появившееся во Франции, быстро распространилось и на другие страны мира. В Соединенных Штатах Америки канал Си-би-эс сообщил о происшествии и ретранслировал интервью, взятое у писательницы во время ее первого путешествия в Америку два года назад. Она как раз говорила о своем пристрастии к быстрой езде и поведала о том, как увлекательно было колесить на огромной скорости по дорогам Америки за рулем «фандербарда». В тот раз ее предупредили, что скорость на дорогах ограничена до 40 миль (60 километров в час) и у нее могут конфисковать водительские права. В теленовостях кутюрье Кристиан Диор, который в тот момент находился в Лос-Анджелесе, публично выразил свою скорбь: «Если она не поправится, это будет невосполнимой потерей для Франции. А ведь у нее огромный талант!»

В Соединенных Штатах продано 2 миллиона экземпляров романа «Здравствуй, грусть!», а во время катастрофы роман «Смутная улыбка» оказывается в первых рядах бестселлеров; газеты «Нью-Йорк гералд трибюн», «Нью-Йорк пост», «Нью-Йорк телеграм» посвятили этому событию первые полосы своих изданий и каждый день публиковали бюллетень о здоровье Франсуазы Саган. В Англии в газетных киосках были выставлены печатные издания с изображением писательницы, которая столь блестяще смогла выразить состояние души современной молодежи. Когда в декабре 1955 года по случаю выхода романа «Здравствуй, грусть!» она приехала в Лондон, англичане сразу приняли ее и ласково стали называть «насмешливая француженка», или «typical French girl». Здесь все еще помнят о литературной хронике Нэнси Спейн в «Дэйли экспресс»: «Эта молодая робкая женщина похожа на птичку». В Лондоне ей удалось быстро отделаться от журналистов и пойти танцевать в бар на Оксфорд-стрит.

В литературных кругах романских стран также наступил шок при известии, что «Саганта» находится между жизнью и смертью. Тридцать четыре лицеиста из Италии, члены кружка имени Франсуазы Саган, даже заказали автобус с сотнями букетов цветов, которые они собрались возложить у ее изголовья.

Во Франции раздавались самые разные комментарии. «Если бы вы, Франсуаза, погибли в этой аварии, последствиями которой столь немилосердно пользуются ваши друзья, вы бы окончательно стали Мадемуазель Радиге, — написал Эрве Базен в колонках «Пари-пресс». — Вы бы заняли достойное место среди тех, кто никогда не терпел поражения». В тот же день журнал «Пари-матч» опубликовал какую-то размытую фотографию Франсуазы Саган, которая зловеще выглядела на глянцевой обложке. Журналист Жан Фарран в своей статье сравнил молодую романистку с американским актером, который выжимал на «порше» скорость 150 километров в час и безвременно скончался полтора года назад на автотрассе в Калифорнии. «Романтические герои Дин и Саган — брат и сестра» озаглавил свою статью еженедельник. «Но что же в них есть такого, помимо стиля Дин-Саган, помимо свитеров, виски, ног на столе, волос, спадающих на глаза, закрывающихся дверей автомобилей, увлечения художником Бюффе и страстью к негритянскому пению? Что в них есть такого помимо их ребячества, что сделало из них идолов? Есть нежелание стареть, что преувеличенно называют депрессией. Дин и Саган — романтические герои. Они как брат и сестра. Они похожи. У них такой же лукавый вид, тот же встревоженный и глубоко человечный взгляд».

Скорость — это предмет восхищения Франсуазы Саган.

В одной из своих книг-воспоминаний она даже посвятила этому целую главу: «Она (скорость) делает плоскими платаны, растущие вдоль дороги, ночью она вытягивает и деформирует светящиеся вывески автозаправочных станций, она заглушает скрежет шин, которые внезапно замолкают, она сглаживает несчастья: нельзя потерять голову от любви, если несешься со скоростью 200 километров в час». Чтобы прогнать тоску, Саган окружала себя людьми, любящими развлекаться, танцевала ночи напролет, играла в казино и покупала новые машины, которые водила без тормозов. В то время у нее было два «ягуара», один «гордини», «бьюик» и «астон-мартен». Автомобиль — это часть мифа о Саган. Для нее он символ свободы. Поскольку бессознательность — это ее практически постоянное состояние, и она этого не скрывала, последнее происшествие, по мнению французов, — это предсказуемое и трагическое последствие ее беспорядочной, суматошной жизни. Франсуаза Саган с юмором рассказывает о том, какой ее представляли в то время: «Моя жизнь превратилась в некое подобие комиксов. Я вставала, выпивала стакан виски, запрыгивала в свой «ягуар», завтракала в кафе «Липп» или где-нибудь еще в компании с бездельниками, которые жили за мой счет. Потом опять садилась в «ягуар», сбивала несколько человек, ехала к Шанель, опустошала магазин (я всегда платила наличными, доставая деньги из кармана) и возвращалась к себе, где меня ждала другая компания бездельников. Наконец, я уезжала в ночь, чтобы повсюду сеять смуту и разрушения. Я стала комическим персонажем». Уже не первый раз публика узнала из прессы, что Франсуаза Саган считает себя мастером вождения. «Я ездила на моем «гордини» без обуви. Так я теснее ощущаю контакт с механикой», — будто бы заявила она в 1956 году. В том же году в августе она чуть было не погибла по дороге в Макон, когда ее «ягуар» врезался в дерево. К счастью, она отделалась несколькими синяками. Невозможно сосчитать, сколько раз в действительности или в чьем-то воображении она превышала скорость, о чем тот час же сообщалось в газетах в рубрике «сплетни».

После трагедии в Милли-ля-Форе общественное мнение разделилось. Напрасно Саган утверждала, что она «аккуратно водит машину» и что «это происшествие абсолютно идиотское», что «дорога была роковой для многих автомобилистов». Далеко не все французы встают на ее сторону. Открыв глаза, она нашла в своей почте не только пожелания скорейшего выздоровления, но и оскорбления. «Сначала меня это шокировало, потом я перестала находить это странным. Эти люди устали от моей рекламы, от меня самой, моих фотографий, и я не могла им написать: «Вы ошибаетесь. Это все журналисты». И потом, Мне это совершенно безразлично», — говорила она.

На следующий день после дорожного происшествия некоторые друзья Саган, попавшие вместе с ней в катастрофу, еще находились под наблюдением в клинике Корбей. Очень быстро их состояние стало удовлетворительным, и через два дня они вернулись домой. Что до Франсуазы, то ей стало немного лучше. Тем не менее сообщения профессора Жювенеля оставались довольно сдержанны: «Больная чувствует себя удовлетворительно с точки зрения общей хирургии. Она легче дышит. Но остается черепно-мозговая травма, о которой еще нельзя ничего сказать». При пробуждении она ничего не помнила об автокатастрофе. «Что я делаю на больничной койке?» — это вопрос, который писательница задает себе. Брату пришлось показать ей фотографии смятого «астон-мартена», чтобы она поняла серьезность положения. «Ты уверен, что я никого не убила?» — с тревогой спросила Франсуаза. Несмотря на явное улучшение, врачи предпочитали выждать еще один день, прежде чем вынести решение, тем более что они выявили другие переломы, в частности в области грудной клетки. «Нельзя диагностировать, но можно прогнозировать. Вчера еще у нее было состояние крайней тяжести. Сегодня оно еще достаточно серьезное. У Франсуазы Саган перелом в области грудной клетки и несколько различных переломов, в частности левого запястья, что не подвергает ее жизнь опасности», — утверждает доктор Лебо вечером 16 апреля. 17 апреля Жак Куарез сам сообщил о состоянии здоровья своей сестры: «Потребуется еще десять дней, чтобы быть абсолютно уверенным в полном выздоровлении Франсуазы. Но первые сорок самых опасных часов уже прошли». Мари Куарез утверждает, что ее дочь, кажется, начинает приходить в себя: «Франсуаза показалась нам абсолютно здравомыслящей. Врачи сняли с нее бинты и вымыли волосы. У нее По-прежнему сильно опухшее лицо, но она говорила со мной в полном рассудке».

18 апреля Франсуаза Саган окончательно выздоровела. Улучшение ее состояния неоспоримо. Ей наложили шину, чтобы ускорить сращивание ключицы, и предупредили, что в течение шести месяцев она не может вести какую-либо активную деятельность, а к нормальной жизни возвратится только через год. Если раньше она держалась на внутривенных инъекциях, то теперь может питаться самостоятельно. Пьер Куарез заявил, что теперь он спокоен за здоровье своей дорогой дочери — она выкрутилась. Она даже согласилась сфотографироваться. Этот снимок потом будет широко опубликован, на нем она выглядит бледной, усталой, с синяком под глазом, но пытается улыбнуться. 26 апреля стало известно, что романистка выйдет из клиники в ближайшие дни и поедет отдыхать к родителям как минимум на две недели. Но ей предстоит еще одна операция на правом плече. Доктора категоричны: никаких последствий катастрофы не должно остаться. 30 апреля в бледно-голубом халате, закутанная в шотландский плед, Франсуаза Саган покинула клинику на носилках. Она разрешила нести себя и уверенно улыбалась в объективы фотоаппаратов. Медицинская машина исчезла в направлении Булонского леса. Конечно, она совершенно здорова, но последствия этого происшествия еще дадут о себе знать. В течение нескольких месяцев романистка будет страдать полиневритом — воспалением нервов, которое поможет снять только пальфиум-875. Этот заменитель морфия является довольно сильным наркотиком, и пациенты быстро попадают в зависимость. В соответствии с указаниями доктора Шварца она принимала дозу каждый раз, как только боль становилась нестерпимой. Если этого лекарства больше не было во французских аптеках, Жак Куарез ехал за ним в Бельгию, пряча ампулы в капоте «ягуара». «Ради моей сестры, — скажет он потом, — мне пришлось перевозить наркотики». После катастрофы Саган настолько привыкла к пальфиуму-875, что вскоре ей понадобился курс лечения для избавления от наркотической зависимости в клинике. У доктора Морреля в Гарше она день за днем пыталась оказать сопротивление пальфиуму-875. Таков метод врача: оставить «яд» в досягаемости от больной, чтобы научить ее обходиться без него совершенно самостоятельно. Во время пребывания в этом аду она взахлеб читала: «Историю французской революции» Мишле, которая показалась ей «очень красивой, очень лиричной», а также американских авторов, в частности Генри Джеймса, поэмы Аполлинера и особенно «Возраст разума» Жан-Поля Сартра, который, возможно, вдохновил ее на написание романа «Через месяц, через год». «Люди хргвут в Париже, и все так запутывается. Я об этом совсем не думала, когда писала книгу, но что-то в этом роде я хотела бы изобразить в моем романе», — комментирует она. Во время пребывания в клинике, в одиночестве, она написала душераздирающий дневник «Наркотики». Эта книга с иллюстрациями Бернара Бюффе дает представление о том, насколько она страдала.

Франсуаза рассказывала о себе, говорила, что ей никогда не доводилось оставаться одной. Она думала о своих подругах, которых ей не хватало, о лестнице в кафе «Джим-мис», на которой она частенько сидела, и эти воспоминания наполняли ее радостью и ностальгией. Она вновь видела свой автомобиль «астон-мартен», который вела слишком быстро. У нее много ярких воспоминаний, но реальность превыше всего. «Я веду нелепую борьбу против времени и пальфиума-875», — напишет Франсуаза Саган. Она задыхалась и переживала ужасные нервные кризисы, пытаясь оттянуть момент, когда снова придется схватить ампулу. «Все, что я делаю для себя и против своей воли, достаточно отвратительно», — продолжает она. Прежде чем выйти из клиники, она закончила свой дневник следующими вполне трезвыми и пронзительными словами: «Понемногу я привыкла к мысли о смерти, как о чем-то обычном, это решение ничуть не хуже других, если болезнь не отступит. Это пугает меня и вызывает отвращение, но это стало привычной мыслью, и я думаю, что я смогу осуществить ее, если вдруг…» Все ее друзья в один голос утверждали, что до катастрофы она была решительно против тяжелых наркотиков. Конечно, она теперь сильно изменилась, свидетельствуют они, не то чтобы «она перестала быть Франсуазой Саган», но страдание заставило ее повзрослеть. «До несчастного случая, — вспоминает Аннабель Бюффе, — она была маленькой девочкой, которая упивалась жизнью и любила деревню. У нее были хорошо развиты животные инстинкты в полном смысле этого слова. После катастрофы она уже не была прежней. В ней что-то надломилось».

Дорожное происшествие случилось в апреле, но лишь в октябре у романистки прекратились боли. Через несколько лет она прокомментирует это событие, оставившее столь значительный след в ее жизни, спокойно и равнодушно: «Меня уже соборовали, и, что бы теперь ни случилось, я попаду прямо на небо, в этом нет никаких сомнений. Эта катастрофа напомнила мне о некоторых вещах: что я, оказывается, уязвима и что болезнь приводит к одиночеству… Я продолжала хромать год или два. Потом я вышла замуж. Иными словами, я шла от происшествия к происшествию».

К физическим мукам добавились мучения из-за юридических процедур, обернувшихся кошмаром. Правосудие пыталось определить, явились ли причиной происшествия вина человека, неисправность автомобиля или плохое состояние дороги. В то время как писательница находилась между жизнью и смертью в клинике Майо, жандармы, проводившие расследование на национальном шоссе-448, составили отчет: «Не представляется возможным с полной уверенностью утверждать что-либо о причинах дорожного происшествия, пока эксперты не осмотрят автомобиль, который в данное время опечатан. Очевидно, что не выявлено никаких механических неисправностей. Пока нет мнения специалистов, предполагаемой причиной происшествия остается превышение скорости, к тому же следует принять во внимание состояние дороги». В этот день мэтр Делонэ, следователь прокуратуры в Корбей, открыл дело против X. за нанесение непредумышленных телесных повреждений. В октябре того же года, то есть через несколько месяцев после аварии, Франсуаза Саган вернулась на «место преступления» вместе со своим адвокатом мэтром Жаком-Арнольдом Крокезом, со следователем Делонэ и его помощником, экспертом по дорожным происшествиям мэтром Роше, двумя бригадами жандармов и пассажирами: Вероник Кампион, Вольдемаром Летьеном и Бернаром Франком.

«— С какой скоростью вы ехали в момент дорожного происшествия? — спрашивает эксперт.

— Девяносто километров в час, — отвечает Саган.

— Восемьдесят километров в час, — говорит Вероник Кампион.

— Между девяноста и ста тридцатью, — возражает Бернар Франк.

— Сто километров в час максимум, — уточняет Вольдемар Летьен».

В гараже Плесси-Шене, где находился остов «астон-мартена», мэтр Крокез констатировал механическую неисправность автомобиля: «По неизвестной причине переключатель скоростей внезапно заклинило, когда водитель хотела дать задний ход». Саган подтвердила: «Он сломался, когда я давала задний ход…» Но эксперты заявили, что если машина действительно ехала бы со скоростью 80 километров в час, то водителю не надо было давать задний ход при торможении и переключатель скоростей не должен был сломаться. Однако при нынешнем состоянии автомобиля трудно определить, до или после удара сломался переключатель скоростей. Обвиняемая в нанесении неумышленных ударов и повреждений, произведенных по невнимательности, неосторожности и из-за несоблюдения правил, Франсуаза Саган попала под суд исправительного трибунала Корбей. Бернар Франк, которого представляет мэтр Стефан Экэ, и Вольдемар Летьен явились истцами на этом процессе, они потребовали миллион франков в качестве компенсации. «Любопытно, что мы тогда больше разозлились на Вольдемара Летьена, который подал жалобу, нежели на Бернара Франка», — рассказывает Вероник Кампион. В октябре 1958 года Франсуаза Саган подала апелляцию в суд последней инстанции, но 10 июня 1959 года 20-я палата апелляционного суда отклонила ее прошение и подтвердила первоначальное решение суда.

Другой конфликт произошел у Франсуазы Саган с профессором Андре Жювенелем. Несколько раз он присылал ей счет на выплату гонорара в миллион франков, который его пациентка так никогда и не оплатила. «200 тысяч или 300 тысяч франков — это было бы нормально, — заявила она. — Но я отказываюсь платить миллион. Хватит того, что я и так заплатила бешеные суммы, все думают, что у меня много денег. К тому же я считаю, что медицинские услуги, которые я получила, были не тем, в чем я нуждалась, и мне пришлось консультироваться с другими специалистами». Профессор Жювенель в ответ возражал: «Мадемуазель Саган никогда не говорила, что не согласна с суммой моего гонорара. Я несколько раз писал ей, но она не соизволила мне ответить». Кроме того, молодая женщина заявила, что у нее нет такой суммы, однако ее издатель Рене Жюльяр на это возразил: «Что касается денег, то у Франсуазы их столько, сколько она хочет. У меня она имеет нечто вроде банковского счета, на котором более 2 миллионов франков. Я выдаю ей деньги небольшими порциями, из-за огромного числа нахлебников, которые используют ее, но если бы завтра ей понадобилось 50 миллионов, я немедленно выдал бы ей кредит».

Для того чтобы избежать судебных процессов, адвокаты, мэтр Флорио, представляющий интересы Андре Жювенеля, и мэтр Крокез, ведущий дела Франсуазы Саган, попытались прийти к соглашению, но тщетно. 28 мая 1959 года они встретились в трибунале департамента Сены в палате по ведению гражданских дел. Мэтр Рене Флорио набросился на Франсуазу Саган: «Эта испорченная достатком девушка, заработавшая 500 миллионов, разбрасывающая деньги направо и налево, отказывается оплатить по счету гонорар хирургу, который спас ей жизнь. Подумать только! Она ограничилась тем, что послала ему почтовую открытку с видом Сен-Тропеза, на которой написала одно слово — «спасибо!». Мэтр Крокез контратакует: «Прежде всего моя клиентка не заработала 500 миллионов франков. Это чепуха. К тому же это не повод, чтобы ее эксплуатировали: в последнее время такая тенденция явно прослеживается. Сначала профессор Жювенель попросил за свои услуги 500 тысяч франков, потом, сделав подсчеты и узнав из газет о тираже ее романов, он потребовал миллион. Это действительно очень просто». Затем он продолжил: «Мы требуем привлечения экспертов, так как гонорары завышены. Расхождения Франсуазы Саган с ее лечащим врачом возникли по инициативе последнего: он потребовал, чтобы она поехала в психиатрическую клинику в Швейцарию. Моя клиентка посчитала, что, несмотря на травму головы, она не нуждается в таком лечении». По окончании выступлений трибунал отложил слушание дела до 10 июня. Закончилось оно в апелляционном суде: в конце концов спаситель Франсуазы Саган получил миллион и комиссионные.

Лето 1957 года. Друзья писательницы сопровождают ее в Боваллон на виллу, которую сдает ей бизнесмен Рене Мер. Ги Шеллер провел здесь около десяти дней и уехал в Кению; Аннабель, Жан-Поль Фор и Мишель Мань — постоянные гости. Она все еще не пришла в себя после, аварии. 21 июня 1957 года Франсуаза Саган праздновала свой двадцать два года в инвалидной коляске. Роже Вадим и Кристиан Маркан принесли ей десятки роз и полную коллекцию комиксов, похождений Тентена. Чтобы разрядить ситуацию, Жак Куарез украсил ногу в гипсе двадцатью двумя автомобильными свечами зажигания. В Боваллоне днем и ночью за ней ухаживает Аннабель — без конца ставит компрессы на ноги, которые то и дело сводит судорогой. Несмотря на боли, Франсуаза Саган непрерывно совершает прогулки от залива Сен-Тропеза в Лавандо, где Отто Премингер снимает фильм «Здравствуй, грусть!».

Право на экранизацию первого романа Саган ее издатель Рене Жюльяр продал за 5 миллионов франков дирижеру оркестра Рею Вентуре, который провернул очень выгодную сделку, перепродав его при посредстве Алена Бернейма кинокомпании «Коламбия» за 60 миллионов франков Компания тотчас подписала контракт с Отто Премингером на съемку полнометражного фильма. Романистка и кинорежиссер встречались в Соединенных Штатах два года тому назад, в 1955 году. Говорят, в этот день Опо Премингер уговаривал автора романа «Здравствуй, грусть!» самой сыграть Сесиль в своем фильме. Вместо ответа она попросту прыснула со смеху. Потом он связывался с Одри Хёпберн, но она отклонила его предложение. В отчаянии найти исполнительницу на роль Сесиль, режиссер объявил конкурс в Европе и Соединенных Штатах. Он попросил Элен Гордон-Лазарефф опубликовать условия конкурса в женском журнале «Эль». Из полутора тысяч кандидаток он отобрал пятнадцать, среди которых была и Мижану Бардо, сестра Брижит. В своем журнале «Эль» Элен Гордон-Лазарефф предложила провести референдум, в результате которого французы выбрали Жизель Франком. Она тотчас вылетела в Нью-Йорк на кинопробы. Отто Премингер остался недоволен: в ней нет «изюминки» Сесиль. Прежде чем остановить свой выбор на Жан Себерг, он просмотрел 18 тысяч претенденток и проехал 35 тысяч километров по всему миру в надежде найти редкую птицу. Чаша его терпения переполнилась, он думал было отказаться, и тут в Чикаго-Маршал-таун (штат Айова) он встретил восемнадцатилетнюю студентку. Жан Себерг преодолела 800 километров, чтобы доехать до Чикаго и участвовать в конкурсе. Именно ее он и искал. Сначала она проходила пробы в экранизации «Жанны д’Арк», потом — в фильме «Здравствуй, грусть!».

В Соединенных Штатах, в Англии и Франции это назначение стало событием в культурной жизни. В США эту новость шестидесятимиллионной аудитории сообщил Эд Салливан, один из самых известных радиокомментаторов.

Одновременно Отто Премингер в Англии, в отеле «Манчестер», собрал самых влиятельных журналистов. И наконец, во Франции Жорж Кравен, рекламный агент, информировал все радиостанции, агентства, телеканалы.

«Литературная мама» Сесиль и будущая Сесиль на экране встретились в мае 1957 года в залах Парижского дворца на светской церемонии, широко разрекламированной прессой. «Все мы — Жан, Сесиль и я — были одного возраста. Мы сумеем обо всем договориться», — заявила автор романа «Здравствуй, грусть!». Поиск исполнительницы главной роли был чрезвычайно сложным, но и написание сценария оказалось также не простым делом. Отто Премингер постоянно требовал от сценаристов изменить целые куски, каждый раз заставляя их все дальше отходить от текста романа. И вот в начале лета 1957 года прозвучало первое распоряжение относительно виллы Ля Фоссет, которую Элен Гордон-Лазарефф отдала в пользование режиссеру. Вся команда в сборе: Жан Себерг исполняет роль Сесиль, Дебора Керр — Анны Ларсен, Дэвид Найвен играет Реймона, Милен Де-монжо — Эльзу Макенбург, легкомысленную блондинку. Саган иногда наблюдала за персонажами, которые вышли из-под ее пера, через кинокамеру или украдкой, чтобы никому не помешать. «Я часто видела ее на съемках, — вспоминает Милен Демонжо. — Я не решалась с ней поздороваться, потому что она мне не очень нравилась. Ее слава казалась мне слишком раздутой прессой». Походя Саган подтрунивала над постановщиком, который плохо понимал ее черный юмор. «Если вам нужно снять эпизод с дорожной аварией, не стесняйтесь, зовите меня», — говорила она. После долгих обсуждений с Жан Себерг и Отто Премингером Франсуаза стала довольно сдержанно высказываться о фильме: «Сценарий кажется мне неплохим… А что касается Жан Себерг… не создается ли впечатление, что публика всегда априори удивлена выбором актера или актрисы для исполнения роли героя романа? Все представляли ее иначе. Тем не менее я убеждена, что скоро мы не увидим больше Сесиль из романа «Здравствуй, грусть!», в ней всегда будут присутствовать черты Жан Себерг».

На съемочной площадке Франсуаза Саган встретилась со своей подругой Жюльет Греко, которая исполняла в фильме песню «Здравствуй, грусть!» на музыку Жоржа Орика и Артюра Лорана и на стихи Жака Датэна и Анри Лемаршана:

В Нью-Йорке фильм «Здравствуй, грусть!» демонстрировался до официальной премьеры в кинотеатре «Капитолий» для актеров и нескольких зрителей, которые покинули темный кинозал с сомнением и разочарованием. Жан Себерг, никем не замеченная, появилась в сопровождении отца и брата, одетая в плащ-накидку. За океаном авантюра закончилась неудачей. Критика сочла крайне неудачной экранизацию романа, так же как и выбор актеров и их игру.

В Париже фильм «Здравствуй, грусть!» будет смонтирован в марте 1958 года с предварительным показом в «Рексе», куда будут приглашены актеры (Франсуаза Саган, находящаяся в путешествии в Милане, пришлет своих родствен-неков). Здесь он также не будет иметь большого успеха. «Кинескоп похож на бутылку с очень широким горлышком, — писал Клод Брюль в «Пари-пресс», — из него вырывается тонкий и прогорклый запах, который не чувствуется на ста восьмидесяти страницах романа». Заключение: роман восхитительно прозрачен, фильм бесполезно усложнен, в нем наряду с цветными эпизодами имеются черно-белые вставки, символизирующие прошлое. В фильме ведутся разговоры об измене, о медлительности, о банальностях, о дискомфорте. Что до Франсуазы Саган, то она не смогла скрыть своего разочарования: «Мне не очень удобно говорить об этом фильме. Я считаю, что он имеет слишком мало общего с моей книгой». Жан Херман, один из ведущих журналистов журнала «Синема», сделал любопытное замечание: «Средиземное море, отснятое в ванной комнате, застывает, козья тропинка становится неприятным местом, где любовники, скрестив руки, прыскают со смеху, как субретки, которых трясут изо всех сил, словно соцветия тмина».

Этот фильм дал повод Франсуа Мориаку высказаться без обиняков в своем «Последнем блокноте». Теперь становится понятным, почему эта ужасная девчонка, как он называл ее когда-то, так импонирует ему. «Я читаю резко отрицательную критику фильма по роману Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть!». В этом фильме нам показывают определенную концепцию жизни и неприкрашенного счастья, отсутствие которого становится для нас очевидным. Если в жизни нет смысла, нет направления, нет цели, если она абсурдна, то поведение персонажей, стремящихся к поиску наслаждений, подобно хороводу мух в луче солнца, не имеет прощения, поскольку не всем дано стремление к справедливости и желание изменить свою жизнь».

В Боваллоне здоровье Франсуазы Саган идет на поправку, это означает, что она существует только для своих друзей, и ни для кого больше. Но издательству «Жюльяр» она необходима. 2 сентября 1957 года, задолго до выхода романа «Через месяц, через год», он уже объявляется литературным событием нового сезона. Уже в марте два французских продюсера оспаривают право на экранизацию романа, а американский иллюстрированный журнал «Лайф» за 40 миллионов франков приобретает эксклюзивную лицензию на публикацию отрывков данного произведения. Видя такой ажиотаж, Рене Жюльяр, не колеблясь, заказывает первую партию тиража в 200 тысяч экземпляров — мировой рекорд. Не успев выйти из типографии, эти книги раскупаются почти мгновенно, и в конце августа книжные магазины Франции уже заказывают еще 165 тысяч экземпляров. Необходимо переиздать 500 тысяч. Из них будет продано «лишь» 400 тысяч книг — несколько разочаровывающий счет по сравнению с невероятным успехом двух первых романов Саган: «Здравствуй, грусть!» был продан в количестве 850 тысяч экземпляров, а «Смутная улыбка» привлекла 550 тысяч читателей. Тем не менее продвижение книги на издательском рынке тщательно продумано. Рене Жюльяр дал особые инструкции своим сотрудницам Анн Рив и Роланд Прета. «Прошу вас обратить особое внимание на то, чтобы книга Саган ни под каким предлогом не попала никому в руки до 30 или 31 августа, — пишет он во внутренней записке. — Принимая во внимание тот факт, что я отказал очень влиятельным лицам, могу предположить, какие серьезные неприятности могут возникнуть, если что-то просочится в газеты или на радио до намеченного срока». В его отсутствие главный секретарь Мишель Буи, принимая эстафету, распространил среди сотрудников издательства внутренний циркуляр: «Ни один экземпляр будущего романа Франсуазы Саган «Через месяц, через год» не может покинуть стен издательства ни под каким предлогом, ни в каком качестве до официального дня продажи 2 сентября. Лишь только по заказу из-за границы книга может быть выслана раньше указанного срока, причем условия пересылки будут тщательно и в индивидуальном порядке проверяться иностранными службами». 2 сентября роман «Через месяц, через год» попал на книжные прилавки. Сам главный издатель, находившийся на отдыхе в отеле «Спландид» в Экс-ле-Бен, беспокоился о реакции прессы. «Мне бы очень хотелось, чтобы она лично подписала свои книги, — пишет он Мишелю Буи, — ее отсутствие может рассматриваться некоторыми людьми как признак высокомерия или равнодушия. За это она дорого заплатит. Если потребуется, пошли кого-нибудь в Боваллон с чемоданом книг, пусть она их подпишет. Попроси Ги Шеллера поддержать тебя в этом деле, пусть он уговорит Франсуазу». В конце концов в каждый экземпляр книги была вложена карточка: «Франсуаза Саган шлет вам наилучшие пожелания. Она сожалеет, что не может лично подписать вам свою книгу, поскольку все еще не поправилась окончательно после катастрофы и очень слаба».

В сентябре появилось немалое количество критических статей. Они очень сдержанны. В газете «Монд» Эмиль Энрио объяснял, почему этот роман не вызвал у него большого интереса: «Несмотря на «смутную улыбку», это опять портрет ее маленького разваливающегося мирка, предмета ее наблюдений, столь удручающего мадемуазель Саган. В то же время совершенно очевидно, что у нее нет никаких иллюзий в жизни». Мадлен Шапсаль, ведущая литературную рубрику в журнале «Экспресс», посвятила ей обширную статью: «Франсуаза Саган делает над собой усилие и воскрешает эти приятные или мучительные воспоминания прошлого, которые составляют общее богатство, собственность всех тех, кто однажды оказался в человеческой плоти. Именно этим, возможно, объясняется то, что у нее столь много самых разных читателей». В другом номере журнала «Экспресс» Мадлен Шапсаль обращается непосредственно к автору. Она сообщает Франсуазе Саган о нескольких синтаксических ошибках, и это правда. Писательница не отрицает подобных фактов: «Я не люблю нарочито небрежного стиля, равно как и текста, перегруженного придуманными эпитетами. Для меня прежде всего важна мелодия фразы. Ошибка во французском языке не приводит меня в ужас». Это жесткое интервью несколько вывело из равновесия знаменитую романистку. Она признается с большой покорностью, которая когда-то умилила всю Америку, в своем желании однажды написать «очень хорошую книгу». Франсуаза особенно останавливается на чертах, общих для всех ее произведений: «Больше всего меня интересует одиночество». Андре Моруа не разделял мнения своих собратьев по перу. Он сравнивал Саган с Прустом, для нее, естественно, это был самый ценный комплимент. «Слабый запах небытия витает в этой книге, как и в двух предыдущих, — пишет он, — у него свой шарм, как у Саган, так и у Пруста». Такие параллели могут удивить. Тем не менее центральная тема их произведений одна и та же. Человеческие существа погружаются во время, и их уносит течение дней. Каждый в момент страдания считает, что его страсти вечны. А потом, постарев на один год, разбитые немощью, все собираются вместе вокруг остывших страстей. Этим вечером у Мапиграссов, при сохранении всех канонов, был устроен дневной спектакль с участием принца Германта, персонажа из произведения Пруста «Обретенное время». Что до Робера Кемпа, журналиста из «Нувель литтерэр», то он по-прежнему выражал восхищение молодой романисткой, которую повстречал на днях на церемонии вручения «Премии критиков»: «Прочитав роман «Через месяц, через год», я продолжаю рассматривать ее как существо необыкновенное, наделенное странным и хрупким талантом». Сама Франсуаза Саган уверяла, что ее последняя книга — самая удачная из всех: «Это мой первый настоящий роман, а не рассказ, где характеры героев мне не очень удавались. Мне он нравится больше, чем два первых романа, поскольку в нем больше действующих лиц, у него есть основная тема, на которой и строится вся книга. В предыдущих книгах единственным чувством, которое связывало героев, была страсть. Здесь им приходится бороться с неумолимо уходящим временем». Ежедневная газета «Франс суар» вместо публикации классического комментария к роману организовала опрос общественного мнения в одном крупном Книжном магазине на правом берегу Сены, чтобы определить, что представляют собой читатели Саган. Выяснился прежде всего тот факт, что после публикации романа «Через месяц, через год» стали больше продаваться романы «Здравствуй, грусть!» и «Смутная улыбка». Также был сделан вывод, что романы Саган продаются регулярно в течение всего года. Что касается читающей публики, то это на 80 процентов женщины (от шестнадцати до сорока лет) и иностранцы, которые считают ее достойным представителем французской литературы.

Несмотря на небольшой объем, роман «Через месяц, через год» вызвал неожиданные волнения, например, нелепый судебный процесс, затеянный одним из прагматичных журналистов, выразившим крайнее неудовольствие, обнаружив свою фамилию в романе. Фраза из книги: «Сорокалетний мужчина, худощавый до сухости, с выражением сарказма и угловатыми жестами, что создало ему репутацию жалкого человека», — попросту вывела его из себя. Он был так взбешен, что обвинил романистку в клевете. Франсуаза Саган, в свою очередь, выдвинула против него обвинение «в моральном ущербе, который нанес ей этот бесстыдный и бестактный процесс». К счастью, ото нелепое дело не имело продолжения.

Более мерзким было происшествие в Дюссельдорфе. В октябре 1965 года группа молодых немцев, от тринадцати до тридцати лет, сожгла на берегу Рейна некоторые произведения мировой литературы, «чтобы помешать этим тлетворным и порочным книгам попасть в руки других представителей молодежи». Среди них были романы «Через месяц, через год» Франсуазы Саган, «Падение» Альбера Камю, «Лолита» Набокова. Эти молодые люди принадлежали к Ассоциации абсолютистских христиан.

Лето 1957 года Саган провела в Боваллоне, где работала с Мишелем Манем. Они с вдохновением писали четыре песни, которые заказала Эдит Пиаф. Увы, они так и не будут никогда написаны. Но самое главное — они вплотную приблизились к сочинению оперы-балета, для чего композитор сочинил целый набор классических аккордов в сочетании с элементами джаза, в то время как из-под пера романистки вышло либретто. Ее друг Шеллер, будучи на вилле проездом, неодобрительно отнесся к этому творчеству: «Я всегда советовал Франсуазе послать к черту все эти шансонетки и все, что не касается ее романов. Ведь именно в романах проявляется ее подлинный талант». Но романистка не прислушалась к этим советам. В ее музыкальной пьесе «Неудавшееся свидание» речь шла о любви и отчаянии. «Случайно встретив, он полюбил ее с первого взгляда и поверил, что она тоже полюбила его, — пишет Франсуаза Саган. — Муж ждет ее в Нью-Йорке, а молодой человек у себя дома. Они знакомы вот уже две недели, однако в этот вечер она пообещала ему не улетать на самолете, в два часа ночи отправляющемся в Нью-Йорк, а прийти к нему и остаться с ним навсегда. Но, придет ли она? Она придет, но слишком поздно, когда он уже успеет принять большую дозу снотворного».

Осенью этот проект обрел более четкие очертания. Это будет балет продолжительностью в два с половиной часа в трех действиях, который поразит всех своей современностью. Его уже объявили событием культурной жизни конца года. Балет ставили в большой спешке: генеральная репетиция была намечена на 10 декабря на сцене «Театра Елисейских полей» в Париже. Но пока нет ни постановщика, ни хореографа, ни декораций… Конкурс танцоров еще даже не начинался. Шел поиск главных героев и артистов, способных хорошо танцевать и играть в комедии.

К первоначальному тандему присоединились несколько молодых знаменитостей 50-х годов. Постановка, которой изначально должна была заниматься сама Франсуаза Саган, была поручена Роже Вадиму, и он включился в творческий процесс сразу по возвращении из Ниццы, где закончил снимать свой фильм «Ювелиры лунного света». «Мне бы хотелось попытаться, — пояснял он, — устранить традиционную сухость, присущую балетным либретто. В нашем случае все будет очень конкретно, очень реалистично. Предметы будут здесь играть решающую роль, как это бывает, в фильмах и в жизни». Знаменитый постановщик планировал включить в балет кадры из фильмов. Джон Тора и Дон Луриа отвечали за хореографию. Для создания эскизов костюмов и декораций привлекли Бернара Бюффе, модного художника, который с головой погрузился в эту авантюру после нелегких переговоров с его агентом Пьером Берже, требовавшим не менее трех миллионов франков за каждый макет. «Неудавшееся свидание» было эклектичным и сложным произведением, — вспоминает Пьер Берже, — оно совсем не вызывало восторга. В центре всего стоял Роже Вадим. Это была игра, но игра интересная, потому что не хватало только Ив-Сен Лорана, чтобы застегивать пряжки. В работе над балетом объединились «ужасные непоседливые дети» послевоенного времени: Саган, Вадим, Бюффе, Мань. Это была новая культурная волна. Через десять лет после окончания войны каждый из нас думал, что воссоздавал «Русские балеты» и что мы были одновременно и Дягилевым, и Кокто. Что же, возможно!»

«Неудавшееся свидание» создавался в атмосфере всеобщего возбуждения, хотя предлагаемые идеи не всегда оказывались хороши. Франсуаза Саган настаивала на том, чтобы отдать главную женскую роль Жюльет Греко. Певица колебалась, однако потом, во время обеда, в конфиденциальной обстановке согласилась на это предложение подруги. Но исполнительница известной песни «Жаванез» с десяти лет ни разу не надевала ни балетной пачки, ни пуантов! Пусть Жюльет Греко подождет: у Роже Вадима есть идея получше. А почему бы не пригласить Брижит Бардо, его подругу и музу? Франсуаза Саган нашла это предложение блестящим, но признанная звезда французского кинематографа с сожалением отказалась от предложения, поскольку ее деловой график был расписан до конца 1958 года. Было предложение пригласить Джина Келли на главную мужскую роль, а кто-то в кулуарах поговаривал о том, что сам мэтр Пабло Пикассо мог бы помочь в создании декораций. Но время романтических мечтаний прошло, и каждый пришел к неумолимому выводу: для этого балета нужны профессиональные балерины и танцовщики. В поисках кандидатур романистка направилась в Лондон, в академию Волынина.

Балет «Неудавшееся свидание», общая стоимость которого доходила до 100 миллионов франков, не был закончен к декабрю, в «Театре Елисейских полей» он появился лишь месяцем позже в зале «Гарнье де л’Опера» в Монте-Карло.

3 января, накануне генеральной репетиции, Франсуазе Саган оказали сердечный прием в княжестве: едва спустившись со ступенек голубого экспресса, она попала в объятия Бернара Бюффе, прибывшего из своего замка в Экс-ан-Прованс, и Мишеля Маня, элегантно целующего ей руку. Времени осталось лишь на то, чтобы оставить вещи в апартаментах в «Отель де Пари», которые раньше занимала Колетт, наспех выпить коктейль «Спутник», приготовленный для нее Виктором, барменом отеля. И вот она уже отправилась арендовать машину. Зная ее страсть к скорости, забыв о недавнем дорожном происшествии, в котором она чуть было не погибла, ей предложили несколько замечательных марок, но она благоразумно отказалась. Саган выбрала «бьюик», тяжеловесную машину с небольшой скоростью. Впрочем, аренда оказалась бесполезной, так как богатейший греческий судовладелец Аристотель Онассис, который находился в Монако на своей яхте «Кристина», предоставил ей свою машину и шофера в полное распоряжение. Разрешив все эти организационные моменты, Саган отправилась на репетицию, которая закончилась лишь на рассвете. На следующий день до поднятия занавеса каждый пытался подавить в себе чувство, что балет еще совершенно не готов. Сама писательница, заглушая в себе страх, беспрестанно металась между залом «Гарнье», где шли энергичные приготовления, и рулеткой казино, где перед ней разыгрывался другой спектакль. Наконец, уже ночью, прежде чем облачиться в длинное платье из красного атласа, украшенного дополнительными деталями для привлечения молодых людей, она поднялась на борт «Кристины» вместе со всей труппой. Там их ожидали Аристотель Онассис с супругой. Тина Онассис долго беседовала с Франсуазой Саган, вспоминая о своих впечатлениях от первого столкновения с большими деньгами, и вежливо поинтересовалась, как поживает жених Франсуазы Ги Шеллер. «В субботу утром он приедет в Монако», — сообщила ей Саган.

Как бы то ни было, но балет «Неудавшееся свидание» стал заметным явлением зимы того года. Все билеты были проданы, а опоздавшие могли купить их лишь на черном рынке по баснословной цене…

Среди людей, толпившихся в вечерних туалетах в зале оперного театра Монте-Карло, было немало знакомых лиц: разумеется, чета Онассис, Жан Кокто, Сомерсет Моэм, Али Хан, Рене Жюльяр. Все с нетерпением ждали появления Грейс Келли и принца Ренье, но их ложа так и осталась пуста. Принцесса, ждавшая второго ребенка, сказалась усталой. Через несколько недель родился наследный принц Альбер.

На афише — имена Тони Лендера, Владимира Скуратоффа и Ноэль Адам, бывшей мисс Ля Рошель, звезды ночного клуба «Нувель эв», подающей надежды юной дебютантки кинематографа. Они будут исполнять главные партии. Несколько лет спустя Ноэль Адам, ставшая женой Сержа Режжиани, будет вспоминать, что на эту роль ее пригласил сам Роже Вадим: «Мы плохо знали друг друга, а он искал балерину, которая в то же время была бы и драматической актрисой. Я ему подошла. Позже мне довелось познакомиться с Франсуазой Саган, которая оказалась такой же робкой, как и я. Это была моя вторая роль. Мне покрасили волосы в темный цвет, на мне были черные трико и очень высокие каблуки. Это было очень сексуально. В чем заключалась моя роль? Я изображала молодую девушку, которая явилась на вечеринку с бутылкой кьянти и отбила парня у другой девушки». Мишель Мань сам управлял оркестром из тридцати пяти музыкантов. Наконец свет погас. Занавес поднялся. На сцене декорации Бернара Бюффе.

Каждому акту соответствовала одна музыкальная тема. Акт первый — «Стрелки на часах — это женщины». Юный влюбленный студент (Владимир Скуратофф) приготовил ужин, купил розы и зажег огонь в камине. Бутылки шампанского, цветы, пламя огня и стрелки маятника — все изображается танцовщицами. Стрелки движутся в ритме довольно монотонной классической музыки. Юная девушка, возлюбленная (Тони Лендер), должна прийти, она обещала.

Акт второй — «Вечеринка с плохим концом». Под звуки джаза «Новый Орлеан» раздается звонок в дверь, студент спешит открыть, думая, что это его девушка. Но вместо нее к нему вламывается компания однокурсников, твердо решивших устроить вечеринку в его однокомнатной квартире. Молодые люди тут же разбиваются на пары. Очень красивая молодая женщина (Ноэль Адам) пытается обнять героя. Сначала он отстраняется, потом поддается искушению. Эта сцена, которая вскоре станет знаменитой, происходит в ванной. Время — 2 часа ночи, то есть когда самолет должен вылететь из Нью-Йорка. Ему на память приходит образ возлюбленной, и он в ярости выгоняет всех друзей из своей квартиры.

Акт третий — «Радость всегда приходит слишком поздно». Юный герой, лежа в кровати, вновь вспоминает прекрасные часы, которые он провел со своей Дульсинеей. На экране, появляющемся поверх декораций Бернара Бюффе, проецируются его мечты: руки, губы, места их свиданий… В отчаянии он решает покончить жизнь самоубийством и принять яд. Вдруг приходит она, огорченная из-за опоздания. Она сообщает, что ушла от мужа, чтобы остаться с возлюбленным. На вершине счастья они вдвоем исполняют па-де-де. Но яд начинает действовать, и молодой человек вновь оказывается в постели. Она думает, что он заснул, но он умер. Все очень напоминает «Ромео и Джульетту».

По окончании спектакля зрители вышли из зала с удовлетворением. «Мне очень понравился балет, — сказал Рене Жюльяр, — прежде всего потому, что люди, его сделавшие, — мои друзья, потому что он современный и трогательный». Что до Жана Кокто, то он заметил, что это «очень удачный портрет неприятного времени». Роже Вадим, стоя за кулисами, широко улыбался: «Все прошло гораздо лучше, чем я предполагал. Только не говорите, что это авангардистский балет. Это роман в танце!» Но сцена в ванной комнате шокировала жителей Монако. Биде и раковина для мытья рук — разве нельзя было выбрать более романтичные декорации для объятий, хотя их создатель сам Бернар Бюффе! За время, оставшееся до показа балета в Париже, артисты внесли некоторые изменения. Прежде всего они настояли На сохранении сцены в ванной комнате, несмотря на недовольство критики. Далее, решили объединить первый и второй акты. Вместо пяти кадров на экране Бернару Бюффе заказали еще пять декораций. В Монако Франсуазу Саган обвинили в том, что она сделала исправления в балете по указке принца. Это ее огорчило. Мишель Мань был страшно рад и удивлен, что его музыка будет записана на английской и американской студиях звукозаписи. Незадолго до заключения сделки фирма «Филлипс» попросила у него какую-нибудь фотографию для обложки пластинки. Он выбрал снимок, где они с Франсуазой Саган, в соломенных шляпах с широкими полями, танцуют на пляже в Пампелонне, около Сен-Тропеза. Снимок растиражирован в пяти тысячах экземпляров, но Саган потребовала изъять весь тираж. Пять тысяч обложек были заменены другими, более темными, без фотографий. Этот альбом, в который вошли основные музыкальные темы балета, под названием «Вечеринка у Франсуазы Саган» станет лауреатом главной премии Бонер.

21 января вечером в «Театре Елисейских полей» царила атмосфера светского и праздничного настроения. На тротуарах авеню Монтень, на подступах к театру толпился весь Париж, знакомые встречались, обменивались приветствиями и объятиями: Брижит Бардо, Жан Марэ, Жан Кокто, Серж Режжиани, Ив Монтан, Ролан Пети, Зизи Жанмер, Людмила Черина, Эдгар Фор, Андре Франсуа-Понсе, а еще Рене Клер, Джо Дассен, Марсель Карне, Абель Ганс, Колетт Маршан… Отсутствие Ги Шеллера было очень заметно. Говорили, что он тяжело болен. Напротив, Франсуа Мориак пришел посмотреть на балет своего «милого маленького чудовища». Его присутствие огорчило некоторых его читателей. «Разъяренное анонимное письмо, — напишет он в своем «Новом блокноте», — меня оскорбило и унизило. Человеку стыдно, что он когда-то мной восхищался.

В чем мое преступление? Я ходил смотреть балет Франсуазы Саган. Самое удивительное, что на этих четырех страницах, исполненных яростью, большее негодование вызывают не создатели «Неудавшегося свидания», нет, здесь делается ссылка на психоанализ, то есть, по моему мнению, требование моральной строгости, мне кажется, моего корреспондента искренно. Мое присутствие в «Театре Елисейских полей» оскорбило его — и по одной причине, которая меня, признаюсь, растрогала: разве я тот, кто осмелился писать и говорить от имени Бога?»

Критики были очень строги. По их мнению, прекрас-, ные декорации Бернара Бюффе плохо сочетаются со слишком шумной музыкой Мишеля Маня. Что касается хореографии, то она признана очень посредственной. Для того чтобы показать этот спектакль, продюсер мсье Сарфати получил значительную субсидию в два с половиной миллиона франков, выделенную Рене Билльером, министром национального образования. В тот момент, когда продюсер собирался провезти спектакль по всей Европе и даже в Соединенные Штаты, ему потребовалась вторая субсидия, на этот раз от Кэ д’Орсэ, Министерства иностранных дел. Скандал разразился, когда депутат мсье Леотар поднял этот вопрос в одной из палат парламента. Министр национального образования, будучи, судя по всему, не в курсе первой дотации, выделенной его кабинетом, выразил крайнее неудовольствие. Мсье Сарфати отказали в прошении. Ходили слухи, что этот отказ связан с высказываниями молодой романистки относительно войны, ведущейся в Алжире, и ее гипотетическим присоединением к комитету ультраправых сил. Также припоминались заявления Роже Вадима опять же по поводу войны в Алжире в коммунистической газете «Летгр франсез». Как бы то ни было, вокруг спектакля «Неудавше-еся свидание» развернулась полемика. Поговаривали даже об отмене первой субсидии и о требовании ее возмещения Франсуазой Саган. Однако против этих интриг восстал Филипп Эрланже, историк, ответственный за проведение культурных мероприятий при Министерстве иностранных дел: «Не наше дело заниматься этими вопросами, так же как и не мы должны интересоваться вопросами личного состояния, которое приписывают Франсуазе Саган и Бернару Бюффе. О субсидии нас попросил мсье Сарфати, продюсер балета, и только качество спектакля могло повлиять на наше решение. Вот почему мы ждали, когда балет будет показан в Париже». Жорж Коньо, депутат коммунистической партии от департамента Сены, возмущается ответом мсье Билльера: «Вы оказались под влиянием кампании, проводимой прессой!» Но и пресса, в свою очередь, также начала выражать негодование. Она считает, что Кэ д’Орсэ могло бы поддержать лучшие спектакли, например «Опера», «Комеди Франсез», Национального театра Парижа Жана Вилара, Компании Жака Фабри, братьев Жак и т. д.

Несмотря на недоброжелательную критику и порванные связки Владимира Скуратоффа, спектакль в течение трех недель оставался на афишах «Театра Елисейских полей», а затем отправился на гастроли в Германию, Австрию, СССР, Великобританию и Соединенные Штаты, в целом это путешествие вокруг света длилось два с половиной года.

Его видели встречающим Франсуазу Саган у трапа самолета в одном из небольших американских аэропортов во время ее первого путешествия за океан. Чуть позже его фигуру можно было заметить в полуоткрытую дверь в клинике Майо. Он ждал пробуждения красавицы из глубокого сна. Потом его имя в качестве эпиграфа появилось в романе Саган «Через месяц, через год». Саган посвятила свой третий роман Ги Шеллеру, человеку, уважаемому в литературных кругах, но неизвестному широкой публике.

Ги Шеллер был одним из руководителей издательства «Ашетт», где занимался связями между издателями и распространителями. В противоположность Франсуазе Саган, которая не сохранила никаких героических воспоминаний о своих школьных годах, он мог похвастаться званием лучшего ученика. Во всех учебных заведениях, которые он посещал — школе иезуитов в Эврё, коллеже «Боссюе», лицее «Луи ле Гран», — Ги Шеллер выделялся дисциплинированностью и высоким интеллектуальным уровнем. Позже он получил несколько дипломов о высшем образовании: лицензиат по праву, кандидатскую степень исторических и также политических наук. Гордый за своего отпрыска, Рене Шеллер, его отец, создатель группы предприятий по доставке газет, журналов и другой печатной продукции, предоставил сыну возможность и течение года учиться и путешествоватъ за границей, чтобы завершить образование. В то время, когда молодые люди мечтали поморить Америку, Ги Шеллер выбрал Азию, континент, который он будет изучать всю свою жизнь По возвращении он узнал, что во Франции идет война. Его призвали служить в армию. Вплоть до Освобождения он занимался вопросами связи между французскими и английскими войсками в Африке. После этого мрачного периода Ги только и думал, как вновь приняться за работу. Молодой человек бродил по кулуарам издательства «Ашетт», где сделал карьеру его отец, в 1942 году скоропостижно скончавшийся от сердечного приступа. Здесь он встретил Анри Филипаччи, который рекомендовал его Гастону Галлимару. Тот предложил молодому человеку заняться установлением связей между издательствами «Ашетт» и «Галлимар», назначив зарплату в 13 тысяч франков в месяц. Такое предложение его устроило.

У Ги Шеллера было все. Импозантный, видный, можно даже сказать, красивый мужчина, он был хорошо образован и интеллектуален. Все знали, что у него немало увлечений: вино «Жевре-шамбертен», литература, охота, лошади, путешествия, танцы, джаз и классическая музыка. К этому неполному списку стоит добавить увлечение хорошенькими женщинами. «Казанова — это я! — восклицал Шёллер. — Я хотел бы быть таким и, очевидно, был им в ту эпоху… Дамы, путешествия, писательство… И я бы так же закончил жизнь, как и он, — больным и бедным». После женитьбы на Андре, у которой от него родилась дочь, он встретил Беттину. «Когда я жила с Ги, — рассказывала она, — мы ходили ужинать в небольшие бистро. Некоторое время спустя после нашего расставания Ги позвал меня и сказал: «Хочу представить тебе женщину, о которой все говорят». Это была Франсуаза Саган. Мы пообедали в ресторане на авеню Гранд-Арме. Это было как раз незадолго до автокатастрофы. Она притягивала к себе, поскольку была сложной натурой. Она намного опередила свое время в понимании свободы. Саган жила так, как хотела, сохраняя тесные связи со своей семьей Она была очень великодушная, смешная и энергичная»

В целом Ги Шеллер был достоин того, чтобы фигурировать в романах Франсуазы Саган. Именно о нем начинаешь думать, когда Сесиль произносит следующую фразу в романе «Здравствуй, грусть!»: «Я с удовольствием представила себе лицо этого мужчины. С крошечными морщинками, как у отца». Что до Доминики, героини «Смутной улыбки», то разве не влюбляется она в Люка, дядю своего дружка, который старше ее на двадцать лет? «У него были серые глаза, лицо усталое, пожалуй, грустное. Он был по-своему красив… Я вяло махнула рукой. Он поймал мою руку на лету. Я смотрела на него, озадаченная. В моей голове пронеслось: «Он мне нравится. Немного староват, и он мне нравится». Люк говорил медленно, у него были большие руки. Я подумала: «Типичный соблазнитель юных девиц моего склада»[17].

Целое поколение разделяло двадцатидвухлетнюю Франсуазу Саган и сорокадвухлетнего Ги Шеллера. Но у них были общие друзья, и вращались они в одних и тех же кругах. В конце концов они встретились. Первая их встреча, по словам Ги Шеллера, состоялась в кабинете Пьера Лазареффа, «когда было уже продано около 400 тысяч экземпляров романа «Здравствуй, грусть!». Второй раз они увиделись на ужине, устроенном Гастоном Галлимаром. Франсуаза Саган прекрасно об этом помнила: «Мы не переставали хохотать». Третья встреча произошла в Нью-Йорке в 1955 году в компании Элен Гордон-Лазарефф. Итак, они встречались время от времени, иногда случайно, пока однажды Ги Шеллер не пригласил романистку поужинать с ним наедине в харчевне «Монфор-л’Амори». «Мы много говорили и очень понравились друг другу», — рассказывает он. На следующий день после выхода в свет романа «Смутная улыбка» между удачливой романисткой и образованным денди зародилось хрупкое чувство. Потом произошла эта ужасная автокатастрофа, которая чуть было не стоила Франсуазе Саган жизни. Сидя в одиночестве перед телевизором в своей холостяцкой квартире, Ги Шеллер узнал ужасную новость: Франсуаза Саган, жертва несчастного случая на национальном шоссе-448, находится между жизнью и смертью… Он тотчас связался с ее близкими и отправился в клинику Майо, где и провел всю ночь. В последующие дни он бесконечно мотался между своим офисом и клиникой. Если профессиональные обязанности не позволяли ему быть рядом с подругой, он посылал ей цветы и несколько раз в день звонил по телефону. Когда ему разрешили навестить ее, он бросился в палату номер 36, склонился над родным и распухшим лицом и признался ей:

— Ведь вы знаете, что я вас люблю!

— Да, — слабым голосом ответила Франсуаза Саган. «Мы виделись время от времени, и вот однажды она попала в эту ужасную аварию, — рассказывал Ги Шеллер много лет спустя в своем офисе издательского дома Робер Лаффон, где он возглавлял серию «Старые книги». — Я сразу же поехал к ней, чтобы просить ее руки. Она мне безумно нравилась, так как была необыкновенно чувственна, очаровательна и, что самое главное — необыкновенно умна. Я всегда говорил, что Франсуаза — самая умная женщина, которую я когда-либо знал. Я никогда не слышал, чтобы она сказала глупость. Будучи еще совсем юной, она уже все понимала в человеческих отношениях. К тому же я считал, что у нас с ней все могло сложиться, ведь у нас были общие вкусы: Стендаль, Пруст, поэзия… И потом, я заставлял ее смеяться. Предлагая ей замужество, я думал, что это облегчит ей жизнь. Позже наши отношения усложнились, хотя это все-таки было похоже на дружбу». Франсуаза Саган, в свою очередь, напишет: «Наша встреча походила по некоторым признакам на виолончель, звучащую где-то на втором плане моей жизни, на которой он играл долго и самостоятельно, совершенно не отдавая себе в этом отчета».

До этого времени публика ничего не знала о любовных приключениях Франсуазы Саган. Как ни странно, пресса, для которой романистка была вожделенной мишенью, почему-то не очень этим интересовалась. Саган заметила совершенно справедливо: «Жизнь, которую я обязана вести сегодня, проходит очень быстро. Люди просто мелькают вокруг меня. Скажу вам больше: тот образ жизни, который я веду сейчас, не располагает к любовным страстям. Чтобы чувство зародилось, нужно остановиться и внимательно присмотреться к людям».

С того момента, как стало известно о связи Франсуазы Саган с героем ее романа, за ними, кажется, следит вся Франция. Новость появилась в августе 1957 года. Ги Шеллер приехал в Боваллон провести несколько дней со своей «невестой», а затем покидает ее, чтобы поохотиться на диких зверей в Кении. Эта страна слишком далеко от Франции, и он не может знать, что объявление об их свадьбе вызвало такую бурную реакцию. «Мы поженимся, но не сразу, очевидно, не раньше зимы и, конечно, не в Париже, потому что не хотим слишком шумной церемонии», — заявляет она. Эта, казалось бы, ничем не примечательная и неосторожно брошенная фраза на следующий день появляется на первых страницах всех газет. «Выйдет Франсуаза Саган замуж через месяц или через год?» — пестрят заголовки. По возвращении из Африки Ги Шеллер, к своему удивлению, вынужден констатировать, что теперь он мсье Саган. Это заявление было воспринято как некая уловка, поскольку оно совпало с выходом романа Через месяц, через год» и наделало много шума. «Знай я, что моя свадьба вызовет такую цепь драматических реакций, и бы объявила о ней более осторожно», — заявила романистка. В Боваллон прибывали мешки телеграмм с поздравлениями, было даже приглашение от японского почитателя, который хотел бы принять у себя молодоженов во время медового месяца. Постоянно звонил телефон. В большинстве случаев это французские, американские, итальянские и английские журналисты, которые хотели знать все подробности. «С Ги Шеллером меня связывает очень долгая дружба, — объясняла Франсуаза Саган. — Я испытываю к нему уважение, хорошо знаю его и люблю уже очень давно. Для меня он — идеал мужчины. Вот уже много месяцев мы говорим о нашей свадьбе. Теперь все решено, и я являюсь его официальной невестой, несмотря на то что он находится в Найроби, а я в Боваллоне. Но какое значение имеют расстояния, если сердца так близки!» Ей задавали самые нескромные и нелепые вопросы: «Какое у вас будет платье?», «Вы уже получили подарки?», «Хотите ли вы иметь детей?», «Будете ли вы продолжать писать?», «Когда вы станете бабушкой, будете ли вы заниматься воспитанием своих внуков?», «Во что бы вы одели Сесиль, вашу героиню из романа «Здравствуй, грусть!», в день ее свадьбы?» и т. д. Невеста. Ги Шёллера была в полном изнеможении, она решила больше не подходить к телефону.

В январе слухи продолжали распространяться: Франсуаза Саган и Ги Шеллер решили обвенчаться в Кажарке, родном городе романистки, где когда-то поженились ее родители. Тотчас этот тихий городок, в котором насчитывалось не более тысячи жителей, оказывается заполоненным репортерами. «Франсуаза Саган не местная, — возмущалась одна старая дама. — Зачем она приехала сюда?» «Это довольно скрытная девушка, — говорила другая. — Иногда она разговаривала сама с собой. Она шла по дороге со стороны маленькой часовни и часами наблюдала сверху за городом и рекой. Но мы ее потеряли. И она потеряла нас». Вопросы задавали аббату Бро, священнику Кажарка. Ему семьдесят семь лет, и когда-то он крестил Франсуазу Куарез. Благословит ли он этот союз? «Горе тому, кто приходит со скандалом! — ворчит аббат. — Церковь защищает свои догмы. Если Франсуаза Саган с ними согласна, если хочет покаяться, если для нее венчание в церкви не просто светская формальность, тогда мы сможем говорить на одном языке. Я слышал, она собирается выходить замуж здесь. Мне эта новость кажется нереальной. Франсуаза принадлежит к парижской пастве, именно там она и должна венчаться».

Преследования продолжались. Когда Саган уехала в Швейцарию со своим братом, в Женеве поговаривали, что здесь она и выйдет замуж. Ничего подобного. «Моя свадьба с Ги Шеллером состоится в месте, недоступном для журналистов. Могу только сообщить, что это произойдет между 15 и 20 февраля», — сообщила она по возвращении. В обстановке предсвадебной шумихи еженедельник «Иси Пари» отдал свои колонки четырем специалистам, которые должны были проанализировать соответственно положение звезд, изучить почерк, художественное творчество и особенности внешности. В связи с этим стало известно, что «Сатурн окажется в шестой декаде нарождающейся Луны, что означает большую стабильность для Франсуазы Саган, но нет уверенности в том, что в замужестве она приобретет длительную духовную уверенность и т. д.». Для папарацци открылась новая перспектива: жених и невеста запланировали проверти первые выходные марта в Сен-Тропезе. Быть может, они выбрали юг, чтобы сочетаться законным браком? Возможно, что Жак Шазо, вернувшись из путешествия, станет их свидетелем. Фотографы и журналисты ни на шаг не отпускали их. Так, они узнали, что молодые люди отправились на поиск виллы, которую можно было бы снять для летнего отдыха. Что они делают? Отдыхают на пляже, обедают в харчевне Мор, катаются на лодке, посещают лавки древностей и казино, где Франсуаза очень заинтересовалась игрой в покер. Направленный газетой «Жур де Франс» фотограф Люк Фурноль следует за ними по пятам, вплоть до домов, которые они посещают. И он первым узнает, что они выбрали дом с видом на Сен-Тропез.

По возвращении из этого очень бурного путешествия Франсуаза Саган вновь встретилась со своим братом и вылетела с ним в Милан. По прибытии они арендовали машину и отправились в Модено, где находятся заводы Феррари. Франсуаза велела показать ей последние марки автомашин и долго беседовала с владельцем завода Энзо Феррари. Механики предложили ей две гоночные машины: «тет-руж» спортивного образца и «гран-туризм», которую она тотчас опробовала, развив скорость 200 километров в час. Она также заглянула к парикмахеру, что указывало на неминуемость свадьбы. На самом деле Франсуаза Саган уехала, чтобы взвесить все плюсы и минусы такого поступка, прежде чем окончательно принять решение. Дату своей свадьбы она может назначить в последний момент, поскольку официальное объявление об их предстоящем бракосочетании уже сделано. Возвратясь во Францию, она насмешливо бросила ожидающим ее журналистам: «Я выйду замуж на следующей неделе без фотографов и журналистов». Возможно, Саган хотела ввести их в заблуждение, объявив нереальную дату. Несмотря на все принятые предосторожности и стремление провести свадебную церемонию в узком кругу, за день до знаменательной даты, 13 марта 1958 года, около пятисот фотографов, операторов и журналистов собрались в компактную и нетерпеливую толпу у подступов мэрии XVII округа. Они знали, что в полдень Франсуаза Саган выходит замуж за Ги Шеллера. Действительно, под мелким дождем прибыла свадебная машина с невестой. «Это потрясающе!» — воскликнула Франсуаза, ослепленная вспышками фотоаппаратов. В спешке она ответила на какие-то вопросы, уточнила, что несуеверна и доказательство тому то, что она выходит замуж 13-го числа. «Свадьба в ненастье приносит счастье», — произнесла она. На ней светло-бежевый шерстяной костюм от Пьера. Кардена из весенней коллекции 1958 года: длинный пиджак с подрубленными карманами и воротником «лодочкой» и узкая, очень короткая юбка. Под пиджаком на ней легкая блуза с вырезом также бежевого цвета. Ги Шёллер выглядел очень торжественно, на нем был голубой костюм с черным галстуком. Он с трудом разыскал в толпе свою невесту. Наконец заметив, он тут же схватил Франсуазу за руку и по боковой лестнице ввел в зал бракосочетаний, украшенный занавесями из красного бархата, где их ждали лишь некоторые приглашенные и свидетели: Жак Куарез, свидетель Франсуазы Саган, и Гастон Галли-мар, свидетель Ги Шеллера. Любопытно, что на бракосочетании не присутствовали ни родные, ни близкие друзья молодоженов. Не было и обручальных колец: никто не догадался их принести. Нужно было обладать прекрасным слухом, чтобы расслышать тихое «да» жениха и невесты… Через четверть часа Франсуазу Саган и Ги Шеллера соединили священными узами брака. Жан Любэ, помощник мэра, возглавлявший церемонию, поздравил молодых тщательно подготовленной краткой речью: «Мадам, я надеюсь, что не со смутной улыбкой, не на месяц, не на год, а навсегда вы скажете: «Прощай, грусть!»

И снова пришлось работать локтями, чтобы выйти из мэрии и сесть в черный автомобиль «альфа-ромео» Ги Шеллера, поскольку фотографы ни за что не хотели их пропускать. Наконец молодоженам удалось проникнуть в автомобиль, который в сопровождении папарацци на мотоциклах двигался теперь по направлению к Лювесьенн. Там находилась «Вьей Грий», вилла Элен и Пьера Лазарефф, где был организован свадебный обед. Ги Шёллер и Франсуаза Саган на несколько минут остановились перед воротами, чтобы дать фотографам сделать несколько снимков. И вот двери виллы закрылись, запрещая доступ к их личной жизни. Помимо свидетелей, на церемонию были приглашены Софи Литвак, Итье де Рокморель, администратор книжного издательства «Ашетт», Абдельселям, член французской делегации при ООН, адвокат Жером Зауэрвейн, Франсуа и Жак Галь. После обеда, который закончился в 16 часов, Ги Шёллер вернулся к себе в офис, а Франсуаза Саган со своим братом Жаком всю вторую половину дня занималась обустройством двухэтажной квартиры из восьми комнат, снятой на улице Университе, 35, где раньше проживала известная актриса Жанна Моро. Здесь романистка с робостью вскрыла многочисленные телеграммы, которые пришли до ее приезда, и расставила в вазы несметное количество букетов. Среди подарков она обнаружила музыкальный проигрыватель отличного качества с восемью звуковыми колонками — по одной для каждой комнаты. Это подарок Рене Жюльяра. Супруги не рассчитывали долго оставаться в этой квартире. Саган мечтала перебраться в апартаменты Колетт в Пале-Руаяль. А пока нечего и думать о свадебном путешествии: молодожены с нетерпением ждут июня, чтобы остаться наедине в «Этуаль», вилле, снятой в Сен-Тропезе еще до свадьбы.

Они мечтали о том, что скоро у них появятся дети. «Если у меня будет сын, — говорил Ги Шёллер, — я не буду воспитывать его так, как воспитывали меня. Я дам ему другое воспитание. Но я не питаю иллюзий. Можно дать детям другое воспитание, но они никогда не станут от этого ни хуже, ни лучше». На это Франсуаза Саган отвечала: «Если у меня будет дочь, я не буду вмешиваться в ее жизнь. Если девушка хочет познать любовь, ничто не может ей помешать. Единственное препятствие — страх, что она может забеременеть. Ни за что на свете я бы не хотела, чтобы моя дочь испытывала панический страх, не осмеливаясь признаться, что ждет ребенка. Я сделаю все, чтобы она была счастлива». Слишком сильно влюбленная в своего мужа, Франсуаза Сатан по его просьбе на время забывала о друзьях, Он объяснит это несколькими годами позже: «Ее мать и сестра были божественными существами, ее брат был очень милый человек. Но ее друзья были люди пустые. Ее это не смущало, а скорее наоборот — развлекало. Жак Шазо был забавным, но очень скучным и неинтересным человеком». Несмотря на уступки обеих сторон, жизнь супругов налаживалась тяжело. Мсье Саган часто жаловался, что ему приходится путешествовать с четырьмя чемоданами и несколькими друзьями из клана Франсуазы. К тому же у них был совершенно разный жизненный ритм. Она проводила ночи в клубе «Эпи», в «Ликорне» или у Режины и возвращалась под утро, как раз когда Ги Шеллер вставал, чтобы на своем коне Клапет де Ложак, подарке Франсуазы, объехать Мезон-Лаффит.

Франсуаза Саган долго будет сожалеть о неудавшемся браке. «У него было все, — скажет она позднее, — он был красив, умен. Он нравился женщинам, напуская на себя меланхолический вид. Короче, он все заставлял меня делать по-своему. И я подчинялась». Вероник Кампион вспоминает, что навещала Саган в момент разлуки. «Ей было очень плохо, — говорит она. — Она была словно раненый зверь, словно страдала от тяжелой болезни, от которой должна была излечиться. Именно в это время она начала деградировать и пробовать кое-какие медикаменты, чтобы улучшить себе настроение». По словам Жюльет Греко, другой свидетельницы их разрыва, Франсуаза Саган сама к нему бессознательно стремилась: «Она страдала, потому что любила его. Ги был прекрасным человеком, самым обаятельным из всех мужчин. У него было большое чувство юмора, но он не был тем не менее простачком-затейником. С ним нельзя было умереть от смеха. И потом, почему нужно каждую ночь проводить с тем, кого любишь? У нее были другие интересы: например, поразвлечься со своими друзьями. Нельзя требовать от двадцатилетней девушки проводить все ночи в постели с человеком, который вдвое ее старше. Ну уж нет! Не думаю, что это возможно. Итак, Франсуаза ложилась спать, когда он вставал! И потом, ей всегда нравились ночные вылазки, даже если речь шла о том, чтобы пропустить несколько стаканчиков с Блонденом. Когда я жила на улице Верней, я не раз видела, как она разговаривала с Блонденом среди ночи». Ничего странного, что Шеллеру не нравилось поведение жены. И потом, ее непосредственность и безалаберность, которые поначалу привлекали, стали ему в тягость. «Она подписывает любой контракт с закрытыми глазами, — негодовал он. — И так происходит десять раз на дню. А когда речь идет о действительно выгодном контракте, она спешит пустить на ветер те несколько миллионов, которые успела заработать. Она работает как заводная машинка, которая в течение трех месяцев превращается в игрушку, больше никому не интересную…»

В июле, то есть через пять месяцев после свадьбы, уже появились упорные слухи об их разводе. Говорили, что Саган ведет ночной образ жизни, а он — дневной. Ходили разговоры о том, что именно Ги отдает указания слугам, когда нужно составить меню. Супруги старательно опровергали информацию, которая начала просачиваться в газеты. Несколько месяцев спустя романистка уехала в Клостер, в Швейцарию, для завершения своей первой театральной пьесы «Замок в Швеции». По возвращении обе истории закончились одновременно: написание ее пьесы и ее замужество. «Одним прекрасным утром мы проснулись и без каких-либо объяснений поняли: это конец», — вспоминал Ги Шёллер. С горечью в сердце Саган покинула улицу Университе и перебралась в квартиру на улице Бургонь, 52, а ее муж вернулся в свою прежнюю холостяцкую квартирку, которую он сохранил за собой. Они еще встретятся до того, как развод будет зафиксирован официально. «В Сен-Тропезе, куда каждый приехал со своим новым другом, мы встречались тайком, в укромных местах, предоставленных нашими друзьями, — будет рассказывать потом романистка. — Дворики, узкие улочки, поспешные объятия, ночные кабаре, дневные пляжи служили нам пристанищем. Тем не менее перед законом мы еще были мужем и женой, и я обманывала моего любовника с моим мужем. Это было похоже на пьесу Жана Ануйя, это было забавно, но скорее не забавно, а жестоко». И в заключение: «На террасе кафе «Гас-сен» в объятиях Жана Поля, который нравился мне и сильно нравился другим женщинам, я стала понемногу забывать Ги».

Франсуаза Саган и Ги Шёллер одновременно подали на развод через своих адвокатов, мэтров Крокеза и Зауэрвейна, выдвинув вескую причину: они не созданы для семьи. 12 февраля 1960 года в 11 часов они предстали перед мэтром Дуйя, председателем суда, который констатировал невозможность примирения. Развод официально был провозглашен 29 июня 1960 года при признании обоюдной вины супругов и без назначения каких-либо алиментов.

Бывший мсье Саган иронизировал: «Все, что останется после моей смерти, это строчка в биографии Франсуазы Саган». Ги Шёллер скончался 25 октября 2001 года в возрасте восьмидесяти шести лет в американской клинике в Нейи.