Любовная отрава

ГЛАВА 16

Дрожа, Кэролин поднялась на ноги и изумленно уставилась на пожелтевшую от времени тетрадь. Судя по дате, отец стал делать в ней записи, когда ей был всего один год.

Женщина уселась на стул и осторожно вытащила ящик, за которым скрывался тайник. Отец прибил несколько тонких реек, чтобы иметь место, в котором можно было скрывать свой дневник от посторонних глаз. Зато, сидя на стуле, он мог с легкостью вытаскивать тетрадку из тайника.

Задыхаясь от волнения, Кэролин открыла первую страницу и стала читать:

«Как человек, посвятивший себя медицине, я иногда вынужден делать такие вещи, которых не понять большинству людей. Это доступно лишь пониманию моих коллег, которые и посоветовали мне не рассказывать никому о моей деятельности, потому что меня могут услыхать люди несведущие и попросту невежественные.

Однако я — человек чести, и их совет ставит меня в затруднительное положение, поэтому я задумал описывать в дневнике мою деятельность и поверять бумаге мои открытия. Впрочем, я понимаю, что моим последователям эти записи могут прийтись не по нраву, я имею в виду моих помощников — нынешних или будущих, мою жену и дочь, которые, возможно, заинтересуются моими записями».

Вернувшись к надписи на обложке, Кэролин обратила внимание на то, что пояснительная записка, судя по более темному цвету чернил, была сделана позднее. Этими же чернилами было вычеркнуто имя Джона Раснера, а на его месте вписан Форрест Клур.

Быстро пролистав тетрадь, Кэролин проглядела даты и убедилась, что отец вел записи до самой своей смерти. Лишь несколько страниц в конце оставались чистыми. Каждая запись была озаглавлена, везде стояли даты. Некоторые заголовки были особенно интересны женщине, и, прочитав заметки отца, она с удивлением обнаружила, что очень многого о нем не знала.

Первая запись была сделана в 1765 году. Отцу было тогда двадцать восемь лет, он был уже два года женат на матери Кэролин, и жили они в Тимберхилле. Заголовок гласил: «Отчет о моей борьбе с морфием. Медик стал морфинистом, излечивая любимую жену от чахотки».

Похолодев от ужаса, Кэролин пробежала глазами следующий заголовок, датированный 1768 годом: «Отчет о вскрытии трупа. Изучал анатомию тела мужчины, вырытого из могилы без официального разрешения».

Кэролин медленно захлопнула тетрадь и с отвращением отбросила ее от себя, а затем растерянно поглядела в окно. Стало быть, ее отец пристрастился к морфию и… похищал трупы?

— Так что же все-таки случилось? — спросил Эван, сидя возле Кэролин на кровати и держа ее ледяную руку.

— Но к-как… как я попала домой? — прошептала его жена, пытаясь привстать.

— Ты не приехала домой в обычное время, поэтому я сам отправился за тобой и нашел тебя в глубоком обмороке, — ответил побледневший Эван.

Кэролин вспомнила про найденную тетрадь.

— Послушай, сегодня я нашла нечто очень важное! — вскричала она и, поняв, что Эван очень тревожится за нее, прижала его руку к своим губам. — Со мной все хорошо, дорогой, правда, просто я в шоке. Прошу тебя, принеси мне, пожалуйста, тетрадь отца, которую я сегодня разыскала! Она лежит на его столе. Это очень-очень важно!

— Хотя разум и велит мне отказать тебе, я все же поступлю так, как ты хочешь, моя дорогая. Если ты обещаешь не вставать с постели, я привезу тетрадь. Но больше я не позволю тебе работать в городском доме одной. Довольно!

— Конечно, ты прав. Я уже достаточно погрузилась в прошлое и, наверное, уделяла тебе мало внимания.

Эван отрицательно покачал головой, но его встревоженные глаза говорили о другом.

— Ты можешь делать все, что хочешь, но при одном условии: ты не должна рисковать собой.

Кэролин погладила его по щеке:

— Эван, ты такой милый. Пожалуйста, принеси мне поскорее тетрадь. Чем скорее я прочту ее, тем скорее удовлетворю мое любопытство и постараюсь забыть обо всей этой истории.

Отвернувшись, Эван медленно встал.

— Как-то раз ты уже говорила это, Кэролин, — многозначительно промолвил он.

— Тебя раздражает, что я все время думаю о прошлом, не так ли?

— По-моему, ты слишком много времени уделяешь воспоминаниям. Я-то думал, что поездка в Тимберхилл утихомирит тебя.

— Да, так и случилось.

Тяжко вздохнув, Эван повернулся к Кэролин и поглядел на нее с болью во взгляде, что ее весьма встревожило.

— А мне так не кажется, — осторожно возразил он. — Я чувствую, что ты чего-то недоделала. И меня беспокоит мысль о том, что в один прекрасный день я вернусь домой и обнаружу, что ты опять уехала туда… Если бы только я знал, что ты разыскиваешь, то, возможно, смог бы помочь тебе.

— Эван, я же обещала, что больше не уеду! — горячо воскликнула Кэролин. — Я слишком сильно люблю тебя!

У Бурка был такой вид, словно он еще многое хотел бы сказать, но по какой-то причине передумал. Выйдя из комнаты жены, он медленно побрел по коридору. Что и говорить, поведение Кэролин беспокоило его, но, похоже, она была не в силах остановиться и отказаться от возможности прочесть записки отца.

Из тетради Кэролин узнала о болезни матери — при ней никто никогда не говорил на эту тему. Также в своих записках отец упоминал еще о двух вскрытиях — имена покойников не были названы; отец упоминал лишь, что эти люди жили недалеко от Юдоксии. В отчете о вскрытиях было отмечено, что у Ориона был еще один помощник, но имени его он не назвал.

Отец Кэролин то и дело писал о своем пристрастии к морфию. Похоже, ему удалось справиться со своим пристрастием к наркотику, и он упоминал, что пробует на себе другие лекарства, которые, возможно, помогут в излечении ее матери от чахотки.

В одной из записей, датированной 1770 годом, когда Кэролин было шесть лет, Орион писал: «Отчет о вскрытии трупа женщины, погибшей при родах. Изучал строение легких и других внутренних органов с целью найти средство от прогрессирующей болезни легких».

Кэролин поняла, что чахотка угрожала жизни матери, но та так и не узнала, какие усилия прилагал ее муж, чтобы спасти ее.

Был в тетради и еще один таинственный отчет, записанный в том же году и повествующий о «смерти от аборта». Отец Кэролин описывал предсмертную агонию деревенской девушки и указывал, что так и не знает, кто же взялся за аборт и довел тем самым девушку до могилы.

Следующая запись начиналась так: «Отчет об отвратительном пристрастии. Влияние морфия на неблагоразумного молодого мужчину.

К великому своему удивлению, я узнал, что мой помощник Джон Раснер пристрастился к тому же самому препарату — морфию, — от которого завишу и я сам. Я и не знал, что он использовал весь мой запас наркотика, и теперь я нахожусь в ужасном состоянии. Его же состояние и поведение под действием морфия отличается от моего следующим…»

Не веря своим глазам, Кэролин стала лихорадочно пробегать глазами остальные записи. «Отчет о радикальном способе лечения дифтерии. Отчаянная попытка спасти жизнь моей любимой дочери…»

После этой записи отец долго не заглядывал в свой дневник — до самого возвращения с войны. Последние записи были очень короткими, неинтересными, видно было, что руки Ориона дрожали, когда он писал.

…В комнату, где Кэролин читала заметки отца, вошел Эван.

— У тебя усталый вид, — промолвил он, откладывая тетрадь в сторону и усаживаясь возле жены. — Не могла бы ты остановить ненадолго чтение и провести немного времени со мной?

— Прости меня, — с усилием улыбаясь, проговорила Кэролин. — Ты, наверное, представить себе не можешь, каково это — узнать так много нового о человеке, которого, как тебе всегда казалось, ты знаешь, как себя.

Эван задумался.

— Знаешь, — произнес он через некоторое время, — кажется, я могу тебя понять: ведь ты — именно такой человек для меня. Чувствую, что вновь тебя теряю. И должен тебе признаться, что, наверное… ревную тебя к заметкам твоего отца.

Эван взял в руки тетрадь Ориона и долго пролистывал ее, а затем заметил:

— Даже читать этого не могу. — Молодой человек нахмурился.

— Я еще ребенком читала заметки отца, — сказала Кэролин, с болью в сердце ощущая, как ей недостает этого человека. — Я тогда мечтала, что смогу стать его помощницей, но я не была мужчиной, а значит, не могла заниматься медициной. Мне казалось, я так хорошо знала его. И теперь… подумать только! Теперь я вдруг узнаю, что он пристрастился к морфию… Как только это могло случиться?

— Насколько я знаю врачей, любимая, они часто становятся жертвами собственных методов лечения. Что это? — вдруг осекся он, глядя на раскрытую тетрадь. — Не хватает страницы?

— Дай посмотреть! — вырвала тетрадь из его рук Кэролин. — Как я могла не заметить? — Кровь быстрее побежала по ее жилам, когда она увидела обрывки листков, торчащие из корешка тетради. — Наверное, он писал эти заметки в тот год, когда мы бежали из Тимберхилла! — волновалась женщина. — Почти ничего не разобрать! — Она едва не порвала тетрадь, пытаясь прочесть слова, что были написаны на оборванных листах. — Пожалуйста, принеси мою шкатулку для драгоценностей.

Эван повиновался. Дрожа, Кэролин выхватила из шкатулки пожелтевший листок, найденный в Тимберхилле, и приложила его к обрывкам в тетради. Оборванные края совпали.

Подняв глаза, Кэролин сказала Эвану:

— Я уверена, что отец вырвал этот отчет из собственного дневника с добрыми намерениями.

— Но, если отчет был так важен, Орион наверняка сжег бы его, опасаясь, что он попадет кому-то в руки, — заметил Эван, желая вывести жену из заблуждения.

— Но чего ему было бояться? С чего ты взял, что отец делал что-то… Ах, наверное, из-за этих листков!.. Возможно, это был еще один отчет о вскрытии. И этим можно объяснить, почему отец вырвал странички из тетради! За нами гнались! Если бы нас схватили и кто-то прочел его записи…

— Знаешь, Кэролин, я подозреваю, что Орион изучал чей-то труп и об этом узнали. Даже мне это не по нутру, а представь только себе, как могли отреагировать на такую вещь простые деревенские люди! Пусть даже он это делал из лучших побуждений. Видимо, Орион шагнул за границу дозволенного.

Кэролин неохотно согласилась с ним:

— Но он не стал бы уничтожать страницы. Записи на них могли бы служить доказательством его намерений. — Закрыв глаза, женщина силилась вспомнить события той ужасной ночи.

Она тогда болела дифтерией, но уже поправлялась и лежала в постели, когда первые камни полетели в их окна. Отец уже убежал из дому, чтобы раздобыть повозку, хотя их собственный фургон стоял в сарае. Возможно, он направился в дом Джона, в деревню. Вообще-то он мог делать все, что угодно.

— Я встала и спряталась под кровать. А потом пришла мама… Мы наблюдали с ней из окна за тем, как горит приемная, а потом решили, что можно бежать… Отец ждал нас в лесу. Мне снилось, что мы пошли в дом и кто-то предал отца… Но если это Джон… Почему же он предал нас?..

— Страх, моя дорогая. Этим можно объяснить все, поверь, — успокаивал ее муж. — Скорее всего Джон помогал Ориону делать вскрытия. Многие из людей, которых я защищаю в суде, действовали определенным образом, потому что их подгонял животный, безудержный страх. Твоего отца изгнали, и Джон боялся, что и с ним поступят так же.

— Чем больше я обо всем этом узнаю, тем меньше понимаю. Право же, я куда лучше себя чувствовала, когда мне почти ничего не было известно! Эван, прошу тебя, потерпи еще немного! — Кэролин опустила голову, мучительно размышляя о том, что же такого мог наделать ее отец. Больше того, она хотела узнать, почему он, человек чести, вырвал несколько листков из собственного дневника?! Нет сомнений, этим он признавал свою вину.

Подумать только, Джон ассистировал отцу и ему сейчас все известно!.. Но почему это так волнует ее? — размышляла женщина. Почему не оставить все как есть? Если она узнает правду, то все равно не сможет вернуть своих родителей, свою ушедшую юность! Но Кэролин понимала, что хочет одного — душевного спокойствия, а его не заполучить, не разгадав давнишних тайн…

— Эван, ты можешь счесть меня безумной, но я должна вернуться в Тимберхилл, — заявила она.

Молодой человек вздрогнул.

— Нет, только не это! — вскричал он.

Жена посмотрела на него долгим взглядом.

— Я очень люблю тебя, — промолвила она. — И никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе неприятности, но… если я стану тебе плохой женой, это случится лишь из-за того, что я так и не узнала всего о своем прошлом.

— Да нет, ты не можешь быть плохой женой, — взволнованно проговорил Эван, подходя к ней и заключая жену в свои объятия. Он припал к ее губам страстным поцелуем, возможно, надеясь, что, возбудившись, она оставит мысли о поездке в Тимберхилл.

Кэролин пыталась ответить на поцелуй, но мысли ее были заняты другим.

— Послушай меня, Эван, — заговорила она, отстраняясь от мужа. — Я знаю по крайней мере троих в Юдоксии, кого можно было бы уговорить ответить на все вопросы. Только на это потребуются… деньги. Вот если бы ты согласился… А, Эван?

— Я и слышать об этом не хочу! Мы начали здесь новую жизнь! Что было, то было! Все в прошлом, слышишь, Кэролин?! Зачем ворошить его? Неужели ты полагаешь, что наша жизнь станет лучше, если ты узнаешь что-то новое?

— Нет, я просто буду лучше себя чувствовать.

— А если ты узнаешь, что твоего отца заслуженно выгнали из Тимберхилла?

— Как ты можешь говорить такое?! — возмутилась Кэролин. — Ведь ты же знал его, знал о его призвании!

Молодой человек принялся мерить шагами комнату.

— Ты забыла, — сказал он через некоторое время, — что я повстречал твоего отца на войне. Да, я видел, как он делает операции, и знаю, что он был блестящим хирургом. Никто не справлялся со своим делом лучше, чем он. И уже признаюсь тебе, что я знал о его пристрастии к морфию, но думал, что он принимает его, чтобы облегчить боль от ранения. Он был порядочным человеком, Кэролин, мне это известно. Но любой врач имеет какие-то тайны. Я бы не удивился, узнав, что Орион пошел на все — лишь бы узнать побольше о строении человеческого тела, о человеческом организме. И доказательством тому служит его дневник. Подумай только, чем он рисковал…

Кэролин в ужасе смотрела на мужа. И вдруг по ее телу побежали мурашки — она вспомнила, что ей самой пришлось сделать для спасения жизни женщины и новорожденного.

Эван наклонился к ней и встревоженно спросил:

— Я, наверное, чем-то обидел тебя. Прости, пожалуйста.

Кэролин покачала головой и заплакала:

— Я знаю, что могу найти нечто такое, что может привести меня в ужас, и я буду сожалеть о том, что заглянула в прошлое. Я знаю, что такое быть врачом. Мне также известно, Эван, что я рискую, решив вернуться в Тимберхилл. Я сделала там такое, чего уже не переделать. Но в этом была необходимость.

Зрачки Эвана расширились. Он побелел как полотно, слушая короткий рассказ жены о случившемся в Тимберхилле.

— Боюсь, Господь накажет меня и я не смогу иметь детей, — зарыдала ему в плечо Кэролин.

Эван укачивал ее, пока она не открыла заплаканных глаз.

— Я боюсь за тебя, Кэролин. Ты изменилась после поездки в Тимберхилл, а дневник Ориона еще больше подействовал на тебя. Знаешь, живя с Форрестом, ты была в некотором роде счастлива, хоть жизнь твоя и была скучной.

— Наверное, я была тогда довольна. Но мне бы и в голову не пришло попросить Форреста свозить меня в Тимберхилл. Я должна была поступать только так, как хотел он. Однако его смерть изменила положение вещей, и теперь я наконец могу поступать так, как считаю нужным.

— Ну и посмотри, к чему это привело, — заметил Эван. — Тебе сейчас гораздо хуже, чем было раньше, я чувствую себя обиженным, понимая, что меня тебе не хватает.

Кэролин уставилась на мужа, с ужасом осознавая, что, возможно, он прав.

— Тогда тем более необходимо побыстрее начать лечение, мой дорогой муженек, — заявила она. — Поедем в Тимберхилл, разыщем там недостающие страницы. Может, конечно, узнав о прошлом, я и не обрадуюсь, но, во всяком случае, на душе у меня станет спокойнее. Боюсь, я не смогу успокоиться, пока не раскрою всех тайн.

Леса на высоких горах покрылись молодой листвой. В долинах висел туман, солнце едва проглядывало из-за серой дымки, что сулило непогоду.

Их экипаж остановился почти в том самом месте, где прошлой осенью Кэролин с Лизой наткнулись на могилы семейства Эбей. Женщина задумчиво прислушалась к шепоту ветра, а затем прижалась к мужу: ей казалось, что ветер гонит ее прочь.

— Ты уверена, что хочешь продолжить путь? — нахмурившись, спросил Эван.

Кэролин кивнула. Она твердо решила довести дело до конца.

Сделав поворот в сторону Тимберхилла, женщина с радостью заметила, что дорога уже не кажется такой заброшенной, как в прошлом году, — на ней виднелись свежие отпечатки лошадиных копыт и колеи от колес. Проезжая мимо каменных столбов, за которыми находилась усадьба Эбей, Кэролин вздрогнула, потому что намеревалась нанести Люсиль визит на следующий день.

Но вот их экипаж остановился перед Тимберхиллом. Как же изменился старый каменный дом с прошлой осени!

Все лужайки заросли изумрудной травой, на ветвях уже набухли почки. В воздухе веяло весной, хоть от земли еще шла сырость.

Из всех пяти труб в небо поднимался дымок, ставни были распахнуты, стекла в окнах блестели. Едва они выбрались из кареты и подошли к дому, как дверь распахнулась и им навстречу выбежала радостная Лиза.

— Господи, вот так сюрприз! — вскричала девушка.

— Разве вы не получили нашего письма? Мы отправили сюда мальчика за несколько дней до отъезда, — сказала Кэролин, обнимая негритянку и оглядывая все вокруг. — Что-то ты похудела, Лиза. Ты что, плохо ешь?

— Да я тут с ног сбилась, миз. Здрасте, сэр, — кивнула Лиза Эвану. — У нас тут болеют. Быстрее входите в дом. Я уж говорила мистеру Сайлесу, что вы — единственная, кому по силам справиться с лихорадкой, да он такой упрямец, миз, простите за откровенность. Он сказал, что ни за что не пустит вас в дом. Он говорит, я и сама могу ходить за детишками, но Óна божится, что у них лихорадка, а… — Лиза вдруг осеклась и испуганно замолчала, словно сказала то, чего говорить не следовало.

— Да не беспокойся ты, Лиза. Что за болезнь? Ты уверена, что это лихорадка? Почему? Пойдем скорее наверх. Óна все еще здесь работает? — забросала девушку вопросами Кэролин.

— Я не должна говорить о ней, миз, иначе мистер Сайлес мне уши оборвет. Да нет, миз Óна не приходила сюда с тех пор, как вы вышли замуж. Она никогда не приходит просто так. Вообще-то поначалу мистер Сайлес хотел, чтобы она нам готовила, потому что, говорит, хуже меня кухарки не придумаешь. Но миз Óна не пришла, — тараторила Лиза, поднимаясь вверх по лестнице. — А позавчера оба малыша заболели, — продолжала молодая негритянка. — Я и не знаю, что у них, но мистер Сайлес направился в Юдоксию, чтобы привезти лекаря. Я уже говорила ему — говорила, что нет там ни лекаря, ни знахаря, кроме миз Óны. Уж у ней-то точно сыщется лекарство, да он и слышать об этом не хочет. Такими словами ее называет, что мне и повторить страшно, вот так-то, миз. И еще… еще он называет моего Ноа ублюдком и говорит, что я не должна больше с ним видеться. Если вы скоро поедете назад в Филадельфию, я уеду с вами. Я скучаю по папочке и не хочу работать здесь, словно какая рабыня, вот так-то!

— Надеюсь, младенец не болен? — спросила Кэролин, останавливаясь у спальни. — Спроси Фанни, могу ли я поговорить с ней. Я бы не хотела лечить детей без ее разрешения. А то как бы Сайлес меня за это в суд не потащил…

— Кэролин, я могу помочь чем-нибудь? — спросил Эван, поднимаясь вслед за ними наверх.

Женщина задумалась:

— Наверняка мне понадобятся лекарства — я почему-то не подумала их захватить, направляясь в Тимберхилл. Сначала я осмотрю детей, а потом, наверное, попрошу тебя съездить в деревню за всем необходимым. А пока я смогу обойтись чашкой крепкого чая.

Усмехнувшись, он взял ее за руку:

— Я так горжусь тобой сейчас, дорогая. Чай я тебе устрою.

Кэролин была очень тронута словами мужа и нежно обняла его:

— Как хорошо, что ты приехал сюда со мной. Напомни, чтобы я потом как следует отблагодарила тебя.

Улыбнувшись, Эван стал спускаться вниз.

Кэролин вошла в спальню Фанни. Женщина лежала, положив руку на край колыбельки, придвинутой к ее кровати.

— Кэролин, какими судьбами? — слабым голосом спросила она.

— Надеюсь, ты не больна?

— Да нет, я просто ослабла — все время недосыпаю.

— Я осмотрю детей, если ты позволишь, — попросила Кэролин, поглядев на Лизу, которая явно беспокоилась за малышей. — Лиза, подожди, пожалуйста, за дверью.

Недовольная, Лиза медленно вышла из спальни.

Хоть Кэролин и не хотела, чтобы Фанни вставала, та попыталась подняться.

— Лизу нам просто Бог послал, — проговорила она. — Конечно, Кэролин, я бы хотела, чтобы ты осмотрела детей. Ты же спасла мне жизнь. Если бы я не боялась ослушаться мужа, я бы сама за тобой послала. А теперь ты здесь… Господь услышал мои молитвы.

— Ни о чем не беспокойся, я сумею справиться с Сайлесом.

На бледном лице Фанни мелькнуло подобие улыбки.

— Знаю, что сумеешь. Я никогда не говорила об этом, но знаю, как ты смогла совладать с ним в ту ночь, когда родился малютка Илиаким. Но не тревожься. Я собиралась и дальше уговаривать Сайлеса. Должен же он был в конце концов меня послушать! Ты даже не представляешь, на что способна мать, когда ее дети больны! Пожалуйста, иди к ним. А потом я должна кое о чем поговорить с тобой, только ты пообещаешь мне ничего не говорить Сайлесу. Я рассчитываю на твое доверие.

Кэролин забеспокоилась:

— Ты вполне можешь доверять мне, — произнесла она, пожав холодную руку Фанни.

Потом Кэролин направилась в детскую.

Дети лежали на узкой кровати. У обоих был измученный вид. Увидев их, женщина едва не впала в панику: ей было известно, как мало отделяет крохотные жизни от смерти. Она едва знала этих малышей, но они были бесконечно дороги ей. На мгновение Кэролин задумалась об ответственности, которую брала на себя, решив ухаживать за детьми.

К ее огромному облегчению, Кэролин пришла к выводу, что у детей всего лишь грипп. Получив надлежащее лечение, они, несомненно, поправятся.

— Лиза! — позвала она служанку, выходя из детской. Увидев негритянку, притаившуюся в темном коридоре, женщина тряхнула ту за плечи, пытаясь вселить в нее уверенность. — С ними все будет в порядке, так что перестань переживать и улыбнись!

— Ох, миз, я так за них боялась!

— Скажи-ка мне кое-что. Ты давала малышам и Фанни травяной чай миссис Óны?

— Я делала все, что могла, миз. Я старалась, видит Бог!

— Я знаю, — промолвила Кэролин, едва сдерживаясь, чтобы не отругать девушку. — Но больше ни в коем случае не давай им этот чай. Ни им не давай, ни сама его не пей, поняла? Его используют только… в специальных случаях.

Лиза невинно кивнула.

— А теперь, пожалуйста, помоги моему мужу приготовить обыкновенный чай, хорошо?

Улыбнувшись, Лиза поспешила вниз.

Кэролин вернулась в спальню Фанни, которая ждала ее, сидя на краю кровати, и вопросительно посмотрела на женщину.

— Так что ты хотела сказать мне? — спросила Кэролин. — Я отослала Лизу на кухню, так что ты можешь спокойно говорить обо всем.

— Ты, наверное, решишь, что я сошла с ума.

Вынув малыша из колыбельки, Кэролин нежно прижала его к себе. Она вдруг почувствовала необычайное волнение, видя живое доказательство собственной храбрости.

— Что бы ты мне ни сказала, Фанни, не забывай, что мы — друзья и к тому же связаны вот этим малышом. И не беспокойся, ради Бога, я ничего не сочту смешным и нелепым.

— Дорогая Кэролин! Мне было так тревожно в этом доме! Меня все время преследовали странные, грустные мысли. Я не считала себя суеверной, но…

Кэролин нервно сжала малыша, живо представляя себе, каково было больной женщине после Óниного чая находиться подолгу одной в огромном незнакомом доме.

— А что, случилось что-то странное?

Фанни отвернулась, из ее глаз покатились слезы.

— Знаешь, я даже не могу объяснить толком, что именно, но почему-то мне здесь очень тревожно. Не могу я жить вдали от людей. Мы с Сайлесом всегда жили в Вуд-ривер, у нас всегда дом был полон гостей, а здесь… здесь так тихо, я так одинока… Пойми меня, я, конечно, рада, что у нас такой большой дом, хоть он раньше и принадлежал твоей семье…

— Не думай об этом, Фанни, — искренне заметила Кэролин.

— Я… я пытаюсь признаться тебе в том, в чем не могу признаться даже мужу. В последние дни меня так преследовало чувство вины, что я не могла спать.

— Я помогу тебе всем, чем смогу, — прошептала Кэролин.

— Я сказала Лизе, что беспокоюсь за здоровье детей в этом промозглом доме, где все время сквозит. Наверное, она подумала, что я прошу ее о помощи и… В общем, она привела ко мне ту самую кухарку, которая была в доме, когда мы приехали. Сайлес перестал доверять ей, потому что она отказалась у нас работать. Она пришла, когда его не было дома — он встречался с прихожанами. Ну и, конечно, я не смогла не принять ее.

— И что же она сказала?

Нахмурившись, Фанни провела рукой по лицу, словно ей не удавалось вспомнить слова Óны.

— Кэролин, все было каким-то… странным. Дело не в том, что она сказала, а в том, что она мне предложила. Может, она не хотела причинить вреда, не знаю… Кэролин, она говорила о помощи, об источнике силы и душевного спокойствия… словом, о чем-то в этом роде… Вот что она сказала: «Есть некто, кто помогать тебе. Он давать детям здоровье. Он всемогущ». Кэролин, я же жена священника. Я понимаю, когда люди говорят о Господе. Но эта женщина, Óна, говорила не о нем. Я уверена! Ах, я чувствую, что мои подозрения просто нелепы! Я чувствую свою вину!

Тяжко вздохнув, Кэролин взяла Фанни за руку.

— А еще она что-нибудь сказала? — спросила женщина.

— Да, она велела никому не говорить о ее приходе. Она сказала, что случится несчастье, если я проболтаюсь. — Фанни задрожала. — Я боюсь! И боюсь не того всемогущего существа, о котором она говорила, — не сатаны. Я боюсь ее!