Сайлес откинулся на спинку сиденья. Вместе с ним ехали те жители Юдоксии, что захотели вернуться в Тимберхилл. Священник не мог объяснить, в чем дело, но он вдруг почувствовал внезапное желание возвратиться в свой дом. Его терзали мрачные предчувствия, по спине пополз холодок.
Занималась заря, ночное небо постепенно серело. Просыпались и начинали заливаться на все лады птицы, то и дело пролетая над фургоном, в котором ехал Сайлес и его семь спутников.
— Эй, посмотрите-ка! Во-он там, на дороге! — вскричал один мужчина, указывая на что-то рукой.
Остановив лошадь, Сайлес выбрался из фургона и увидел у обочины высокого, худого старика, который лежал, свернувшись, в грязи.
— Кто это? — спросил он у своих спутников.
Один из них тоже спрыгнул на землю и подошел к Сайлесу.
— Кажется, это слуга миссис Эбей. Вроде помер.
— Давайте сдвинем тело в сторону и заберем его на обратном пути.
Человек обратился к священнику:
— Святой отец, я что-то никак не возьму в толк, зачем мы едем туда. Похоже, на этот раз все улизнули оттуда.
Сайлес провел ладонями по лицу.
— Я и сам толком не понимаю. Но если моя собственная жена смогла понять женщину, которая тайком похоронила младенца, то я должен постараться и понять Фанни. Могу только сказать, что некоторое время назад я почувствовал что-то странное, словно кто-то подтолкнул меня в спину, и тут же понял, что должен непременно поехать в Тимберхилл. Уж если я стал вашим духовным наставником, то должен разобраться с тем, что пугает людей, и покончить с этим делом.
Вернувшись к фургону, мужчины уселись на сиденья. Фургон тронулся. Когда они подъезжали к Тимберхиллу, на них резко пахнуло гарью. Струйки дыма до сих пор поднимались в небо, глазницы окон безжизненно смотрели на деревья.
Сайлес с грустью взглянул на потерянный дом, прекрасно понимая, что лишился его в наказание за свою жадность. Но больше сожалений его терзало другое чувство — чувство стыда за то, что он пошел на поводу у толпы. Он и пальцем не пошевелил, чтобы защитить свою золовку, а ведь именно ей были обязаны жизнью его жена Фанни и сын Илиаким.
Фургон остановился. Не успел Сайлес ступить на землю, как из травы поднялась и заковыляла к ним одинокая фигура.
— Помогите нам!
— Да это же Сара! — вскричал один из спутников Сайлеса, спрыгивая на землю вслед за святым отцом и бросаясь к женщине. — Я-то думал, что ты убежала. Это моя жена! — крикнул он через плечо. — Но что же ты делаешь здесь?
Женщина сбивчиво заговорила, а потом упала на колени, согнулась и рухнула на землю. Муж, не двигаясь, отвернулся в сторону.
Но через мгновение он наклонился к Саре и обнял ее.
Сайлес невесело посмотрел на светлеющее небо. Тут он заметил две фигуры, лежащие в тени у разломанной садовой стены.
«Что они здесь делают? — недоуменно спросил он себя. — Ведь дом почти разрушен».
Сайлес едва не споткнулся о молодую женщину, сидящую в траве. На коленях она держала свою седую мать и смотрела перед собой невидящим взором. Лицо ее было запачкано сажей.
— Прошу прощения! Я могу вам помочь, сестра? — предложил Сайлес, протягивая женщине руку. Он не узнал ее.
Эннети Харпсвелл даже не подняла головы.
— Она наконец обрела покой, — прошептала женщина.
— Упокой Господь ее душу, — проговорил священник, поворачиваясь к тем двоим, что лежали у стены. Что здесь произошло? Привел ли Господь его сюда, чтобы он дал людям душевный покой, или его цель была другой? Может, Бог хотел, чтобы он, Сайлес, сделал все возможное для того, чтобы изменить изуродованное сознание этих людей?
Он нашел Кэролин и Эвана, лежавших, обнявшись, под защитой каменной стены.
— Спасибо тебе за то, что вернулся, — прошептала Кэролин. Она подняла голову, и священник увидел, что ее лицо измазано кровью и сажей, кудрявые волосы спутаны и обожжены. — Сайлес, пожалуйста, прости меня. Я правда не убивала твоего сына. Он родился мертвым, и я лишь хотела спасти вас от переживаний. Теперь-то я понимаю, что это было глупо, но…
К собственному удивлению, Сайлес обнаружил, что в его сердце не осталось горечи. Он изумлялся тому, что женщина, которую он всего несколько часов назад окатил презрением, разговаривала с ним примирительным тоном.
— Кэролин, — проговорил он, — та ночь, когда родились мои сыновья… У тебя не было причин доверять мне. Ты можешь простить меня? Мое высокомерие? Ведь это ты спасла мою любимую Фанни и Илиакима.
Ее улыбка была столь искренней, что священнику стало стыдно.
— Нам обоим есть чему поучиться, Сайлес. Помоги нам добраться до Юдоксии. Эван ранен и потерял много крови.
Только теперь Сайлес заметил, что лицо Эвана было пепельно-серым. Священник стянул с себя плащ и укрыл им супругов.
— Куда мне отвезти вас?
— Может, к Элен Раснер… — Похоже, Кэролин смутилась чем-то, но затем она пожала плечами. — Да нет… Ты видел Лизу?
Сайлес покачал головой.
— Она опять убежала. — Кэролин обернулась на дом, выражение ее лица внезапно изменилось. — Благослови Тимберхилл, Сайлес. Этой ночью здесь умерли трое. Они все еще там, в подвале.
Священник встал, взглянул на обгоревший фасад Тимберхилла. Он не мог сказать ей сейчас о ее тете и о слуге, что лежал, свернувшись клубком, на дороге.
Лицо Кэролин скривилось, и женщина опустила голову.
— Я должна закончить поиски, — прошептала она. — Не буду больше ничего искать. Думаю, Господь простит мне это. Я не хочу больше заниматься прошлым, иначе рискую потерять любимого человека.
Несколько спутников Сайлеса подошли к ним. И вдруг раздался шелест — какие-то листки трепетали в руках одного из них на легком утреннем ветерке.
— Мы нашли это на дороге. — С этими словами стоящий впереди мужчина развернул три пожелтевших страницы, обагренные с одной стороны кровью. Он вытащил их из кожаного мешочка.
Кэролин удивленно вскрикнула.
— Это что-то важное? — спросил Сайлес, удерживая ее за плечо. — Господи, да ты же закоченела — ты вся дрожишь! Поехали-ка в деревню. Нам надо многое обсудить. А это ты сможешь прочитать после.
Женщина потянулась за листками, забыв про свою наготу — ведь она была едва прикрыта плащами Эвана и Сайлеса.
Сайлес отвернулся.
— Дайте ей эти листки, — попросил священник. — И давайте увезем их отсюда — слишком холодно.
Кэролин едва не порвала страницы, сжав их дрожащими пальцами и поднеся к глазам. Она увидела знакомый бисерный почерк, понятный ей одной. Чернила выцвели, но она могла разобрать написанное.
Глаза ее увлажнились и женщина отчаянно вскричала:
— Отец! Ох, дорогой мой отец… — Согнувшись, Кэролин уткнулась лицом во всклокоченную шевелюру Эвана.
«ОТЧЕТ О ВСКРЫТИИ ТРУПА ЖЕНЩИНЫ — ЖЕРТВЫ ДИФТЕРИИ. ТАЙНЫЕ НАХОДКИ, ОЗНАЧАЮЩИЕ РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО.
Ничего не объясняя, мой помощник ушел, оставив меня одного заниматься этим неприятным случаем. Скоро придет мой другой помощник — тот, что отнесет тело назад в могилу. Я эксгумировал труп для того, чтобы узнать, чем же можно помочь этим больным детям. Боюсь, моя любимая дочь Кэролин скоро умрет, так что перед лицом смерти риск вскрытия кажется ничтожным.
Случилось, что меня позвали в дом только вчера. Позвал отчаявшийся, перепуганный отец. Он сделал это против воли жены и соседей и умолял сделать все возможное для спасения жизни трех своих детей, которые тяжко страдают от болезни.
Осмотрев детей, я выяснил, что болезнь находится в запущенном состоянии — я уже ничего не мог сделать, разве только проколоть небольшое отверстие в их гортанях, чтобы они могли получить глоток живительного воздуха и тем самым победить дифтерию.
Младший из них, мальчик пяти лет, уже почти отошел — его горло было забито пленками, как это всегда бывает при дифтерии. В его легкие почти не попадало воздуха, и он умирал у меня на глазах.
Средний ребенок, девочка девяти лет. Казалось, ее состояние чуть получше, но, нет сомнений, и она скоро станет задыхаться так же, как и ее брат.
Старшая девочка двенадцати лет чувствовала себя лучше всех, хоть кто-то по глупости дал ей огромную дозу опиума. Тогда мне ничего не показалось странным, я лишь подумал, что из троих детей мог бы спасти ее.
В конце концов мне пришлось уйти из этого дома под вопли истеричной мамаши, которая объявила, что обойдется без моей помощи и сама сумеет спасти своих детей и к утру они будут здоровы.
Встретив такое упорное сопротивление, я был вынужден уйти от них. Мои мысли были заняты любимой дочерью, которую, похоже, можно спасти лишь прокалыванием горла.
Да, она действительно была больна. Я сидел у ее кровати и наблюдал за тем, как прогрессирует болезнь. И вдруг, как ее отец, я впал в нерешительность, не зная, то ли прокалывать ей горло, то ли нет. Если я сделаю что-то неправильно, то лишу ее жизни. Только теперь я понял, как трудно лечить собственное дитя.
Лишь этим утром я узнал, что трое несчастных детей, которых я накануне осматривал, умерли. Чтобы остановить распространение инфекции, их решили похоронить в тот же день. Я позволил жене присутствовать на похоронах и отправился к своему помощнику. Я должен был изучить тела умерших детей!
Представьте себе мой ужас, когда я узнал, что жена повела на похороны и Кэролин! Это могло принести ей только вред и ухудшить ее состояние. К вечеру Кэролин стало совсем худо.
Я понял, что у меня не хватает смелости проколоть ей горло; страх сковал мои члены, я трусил. Но когда пришли мои помощники, с которыми я должен был проводить вскрытие, мне все же удалось взять себя в руки.
Уже ночь. Я пришел к постели любимой дочери, которая дышит через небольшую трубочку.
Произошла ужасная вещь. Еще вчера я осматривал юную Катарину Эбей, а недавно вскрыл ее труп. Ее горло было перерезано. Несмотря на шок, я внимательно осмотрел все ее тело и обнаружил следы недавнего полового акта, который скорее всего был совершен уже с трупом. Не могу представить себе, кто способен на такое…»
На этом запись кончилась. Кэролин в оцепенении замолчала.
— Вот и все, — наконец прошептала она.
Все люди, собравшиеся в спальне дома Раснеров, угрюмо молчали. Элен Раснер, стоящая за спинкой отцовского кресла, заплакала.
Отрешенно глядя в окно, Эннети промолвила:
— Мама присоединилась к ним, чтобы спасти мою сестру и меня. Если бы мы обе умерли, то она, наверное, не стала бы всем этим заниматься — как Хоуп, Джоанна и Сара. Но я выжила. Óна Раби сумела убедить ее, что, пока она остается членом этой группы, моя жизнь в безопасности. Целых шестнадцать лет мы терпели этот кошмар.
Сара сидела рядом со своим мужем, ее глаза все еще были полны страха.
— Мы все так боялись за жизни детей, что были г-готовы на… все, — запинаясь, пробормотала она.
Призывая всех к тишине, Сайлес поднял руку и выступил на середину комнаты.
— Я понимаю, что вы были в панике и отчаянии. Позвольте мне заявить вам, что моя золовка преподала нам всем отличный урок. Она сумела вскрыть нарыв, не дающий покоя вашей — и моей тоже — общине. Но как могло случиться, что вы все поверили в вину Ориона Адамса?
Один из пожилых людей, чьего имени Кэролин не знала, вышел вперед.
— Это было ужасное время, можете не сомневаться. Мы были скованы страхом, с ужасом наблюдая за тем, как смерть уносит наших деток одного за другим. Так что когда Люсиль пришла к нам и рассказала, что Орион Адамс осматривал ее детей, а им всем потом стало хуже и они умерли, больше того, было обнаружено, что он выкапывал их тела… Мы поверили в то, что он убил их для того, чтобы вскрыть их тела и найти способ спасения собственной дочери. Да, это было настоящим безумием, но нам нужен был козел отпущения.
Эван неловко повернулся в кресле к своей жене, которая полулежала в постели. Взяв ее за руку, он вздохнул:
— Предполагаю, что Люсиль Эбей заметила, что могилу ее дочери разрывали. Она поняла, что это сделал твой отец и что он заметил следы насилия на трупе. К тому времени она уже помутилась рассудком, зная, что дочь ее умерла из-за ее собственного невежества. Так что, видимо, она решила свалить вину на кого-то другого, и твой отец оказался вполне подходящим для этого человеком.
Отложив листки в сторону, Кэролин откинулась на подушки.
— Я так устала, — призналась она.
Сайлес кивком головы подал присутствующим знак расходиться и оставить Кэролин и Эвана наедине. Сам он тоже последовал за ними, бормоча что-то себе под нос.
Эннети неподвижно стояла у окна. Когда все, кроме Элен и ее отца, ушли, Эннети повернулась. Тут ее глаза встретились с глазами Элен, и женщина вздрогнула.
— Так тебе все эти годы было известно, что мой брат жив, — укоризненно прошептала она. — Ты знала, Эннети, и не сказала ни слова!
Энни опустила голову.
— Я была готова все сделать для Джона. Он не мог открыться — ведь он принимал участие во вскрытиях, которые проводил Орион Адамс. Я была готова навсегда сохранить его секрет в тайне. И я не единственная, кто виновен в том, что участвовал в оргиях. Но даже если бы это было и так, никто ничего не сумел бы доказать. Джон был нашим повелителем. А над ним стояла Óна Раби. Если кого и стоило повесить, так это их.
— Но они оба погибли, — прошептала Кэролин.
— Пожалуйста, оставь мой дом, — тихо проговорила Элен.
Руки Эннети сжались в кулаки. Неуверенными шагами она вышла из спальни, зная, что ей придется пройти через строй жителей Юдоксии, которые ждали внизу.
Чувствуя себя опустошенной, Кэролин закрыла глаза. Она слышала, как со стоном встал с кресла отец Элен, как он заковылял к двери… Она бы не выдержала его смущенного взгляда.
— Мой брат мог бы стать хирургом, — обращаясь скорее к себе, чем к остальным, сказала Элен.
— Все дело в морфии, Элен, и в том, что он не смог отказаться от пагубной привычки, — собираясь с силами, промолвила Кэролин. — Постарайся не осуждать его. Я же помню — у него было призвание к медицине. Если бы не Óна Раби, которая жаждала властвовать над всеми, и, возможно, если бы мой отец как-то раз не сказал ей чего-то весьма невинного, что она приняла в штыки, Джон мог бы стать великим человеком.
Мистер Раснер вышел из спальни. Задержавшись у двери, Элен проговорила:
— Надо же, он так долго был совсем близко. Если бы отец не оставил их с мамой… Если бы мама не умерла при родах…
Слегка приподнявшись, Кэролин спросила:
— Элен, что толку говорить такие грустные вещи?
— Знаешь, мне хочется убежать от всего этого стыда!
— Так давай! И помни: это не твой стыд! Ты же долгие годы хотела уехать отсюда — ты сама мне говорила. Живи для себя! Женщина способна на это, если у нее достанет смелости.
— Да, и если она упряма, горда и безрассудна, — усмехнулся Эван.
Элен бросила на Кэролин задумчивый, долгий взгляд, а потом… потом уголки ее рта приподнялись.
— Если вы не возражаете, я бы хотела посмотреть, как там отец.
— С ним все будет хорошо, — заверила ее Кэролин. — Спасибо тебе за гостеприимство.
Когда дверь за Элен захлопнулась, Кэролин устало откинулась на подушки:
— Я хочу вернуться в Филадельфию, как только нам станет лучше.
У Эвана был растерянный вид.
— Не могу понять, почему Сайлес приехал за нами. Ведь мы могли бы до сих пор сидеть на этом лугу, нюхая дым. Джозеф так и не добрался до деревни, бедняга. Подумать только, он хранил эти листки столько лет! — Эван поднял свои небесно-голубые глаза. — Как ты чувствуешь себя, моя драгоценнейшая и любимейшая женушка?
И вдруг Кэролин поняла, что в ее сердце и мыслях наконец-то поселился покой. Вздохнув, она взяла мужа за руку:
— Забирайся ко мне в постель, любовь моя. Я хочу согреть тебя. Я всем довольна.
— А я согрею тебя, — с небывалой нежностью глядя на женщину, проговорил Бурк. — Я готов лежать с тобой вот так целую вечность, а ты?
Кэролин улыбнулась:
— Знаешь, у меня такое чувство, что наступил рассвет. Вся моя жизнь проходила в сумерках, а с тех пор, как я вернулась в Тимберхилл, наступила вечная ночь. Но сегодня я чувствую себя обновленной. Я, кажется, впервые обрела надежду и счастье. Слава Господу, я не потеряла тебя, Эван, — прошептала она, обвивая шею мужа руками.
Бурк осторожно подвинулся к ней:
— Я люблю тебя, мое сокровище. Интересно, может ли раненый заниматься любовью со своей женой?
— Давай проверим, — лукаво улыбнулась Кэролин.
…А за окном сияло солнце, умывая деревья и поля своим золотистым светом. Все дышало тишиной и покоем. Горы вдали покрывались нежной весенней зеленью, от земли исходило благоухание — пахло весной и вечным весенним обновлением.
На ступеньках заднего крылечка сидела молодая служанка в оборванном платье. Ее обнимала сильная рука молодого темнокожего человека со смущенным взглядом.
В деревне мужчины собирались для того, чтобы выполнить неприятную обязанность — обыскать руины Тимберхилла. Священник Клур перевез свою жену и детей в небольшую заброшенную ферму, где он намеревался обосноваться. Нигде священник не был нужен больше, чем в деревне, из которой он должен был изгнать демона, имя которому — невежество.
А в спальне для гостей обычно пустынного и одинокого дома лежали мужчина и женщина, чьи сердца бились как одно. Из всех неприятностей, которые они оставили в прошлом, худшей была одна — пустота души, пустота сердец…
Кэролин обнимала мужа, наслаждаясь его теплыми, любящими прикосновениями. Тени прошлого ушли, оставив место свету. Воспоминания о несчастливом времени тоже отступали и меркли, давая дорогу обещаниям и надежде.
Ее сердце весело стучало, рассказывая о силе и смелости, об открывающемся перед нею мире и о бесконечной любви. С помощью любимого человека Кэролин познает полноту женственности и раскроется наконец как исцелительница, мать, любовница и жена.