Любовный контракт

ГЛАВА 1

Тео

Вечеринка начнется через десять минут, и это уже катастрофа, потому что только что привезли центральные композиции для столов, и они ярко-желтого, канареечного цвета.

Может, это и не кажется катастрофой эпических масштабов, но поверьте, в глазах моего босса это промах масштаба Гинденбурга¹.

Ангус ненавидит желтый цвет. Он ненавидит его с такой страстью, что можно подумать, будто он когда-то был женат на желтой палитре, а потом она изменила ему с его лучшим другом.

Никому из сотрудников «Галактики» не разрешается носить желтый. Желтые вещи нельзя приносить в корпоративные офисы. И самое главное ― желтый цвет запрещен на вечеринках.

Я выбирала желтые Skittles из тарелок с конфетами. Я сообщила нашей секретарше, что она не может припарковать своего желтого «Жука» на стоянке компании. Я даже выбросила банку горчицы в озеро на пикнике компании.

На данный момент я, кажется, ненавижу желтый цвет почти так же сильно, как и мой босс.

Но ничто из этого не поможет придать этим флуоресцентным цветам приятный, успокаивающий кремовый оттенок, который я заказала.

― Как это произошло? ― спрашиваю я Мартинику.

― Я не знаю! ― Она грызет ноготь большого пальца.

Мартиника ― моя помощница. Ассистент ассистента, потому что после того, как я подхватила пневмонию на Рождество, Ангус наконец согласился, что мои восьмидесятичасовые рабочие недели не жизнеспособны.

С тех пор она также стала моей лучшей подругой. И единственным человеком, который не дает мне сойти с ума, пока мой босс медленно пытается довести меня до безумия.

Она работает здесь достаточно долго, чтобы понять, какого масштаба эта трагедия. Раньше у Мартиники были красивые, ухоженные ногти. Она весила на двадцать фунтов больше. У нее была светская жизнь.

Но она была пережевана мясорубкой «Галактики» так же, как и я.

― Где еще мы можем раздобыть цветы? ― стонет она.

― Мы не можем. Нет времени.

Мартиника тихо всхлипывает, потому что знает: хуже этих желтых цветов может быть только то, что Ангус увидит их раньше, чем я успею от них избавиться.

― Что же нам делать?

В голове проносится тысяча безумных идей, в том числе опустошение декоративных ящиков с растениями вокруг отеля.

Даже если я побегу туда с ножницами, мне не хватит времени, чтобы соорудить из них центральные композиции для двадцати столов.

Я хватаю руки Мартиники и вытаскиваю их из ее рта, пока она не обкусала ногти до крови.

― Не могла бы ты раздобыть мне баллончик с краской?

Ровно через восемь минут Мартиника бежит обратно с двумя баллончиками краски в пластиковом пакете.

Я жду на заднем дворе у мусорных контейнеров, где наношу серебристую краску на центральные композиции, каждый листик и цветочек.

Когда все готово, они выглядят колючими и неорганичными, как будто на самом деле сделаны из металла. Это смотрится странно, но в то же время довольно круто. Или, по крайней мере, я надеюсь, что так подумает мой босс.

Теперь я вся покрыта пылью и потом, и от меня воняет краской из баллончика. Я также умудрилась испортить свою единственную пару хороших туфель ― эти маленькие серебристые крапинки на носках ни за что не ототрутся.

Это должно сработать, если только никто не станет их трогать. Им понадобится минута, чтобы высохнуть.

Запах рассеется на открытой крыше. Вечеринка уже заполняется гостями, и все возбужденно обсуждают большое объявление Ангуса. Он раскручивал его несколько недель.

Даже я не знаю, о чем речь. Ангус любит хранить свои секреты.

Все, что я знаю, ― эта новость почти наверняка приведет к еще большему количеству работы и хаоса для меня.

Я не создана для того, чтобы быть личным помощником.

Собственно, я никогда и не собиралась им быть.

Я подала заявку на совершенно другую работу в «Галактике», и меня взяли именно на нее, но Ангус получает то, что хочет, а он решил, что хочет, чтобы я была у него под рукой двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Мимо проходит официантка с подносом красиво уложенных пирожных.

Я чувствую безнадежное желание.

Не к слоеным пирожным, хотя они выглядят очень аппетитно.

Мне хочется последовать за официанткой на кухню, туда, где мое место. Где я могла бы надеть уютный пиджак шеф-повара, а не это ужасное платье и туфли на каблуках, и насладиться жаром, паром и мерцающими ароматами масла, шафрана и орегано.

Я училась в Le Cordon Bleu. Я училась кондитерскому делу у величайших мастеров Парижа.

А теперь я сдаю вещи в химчистку.

И мне хочется, чтобы это было худшим из того, что мне приходится делать…

Толпа начинает нагреваться, жужжа, как пчелы. Они ждут, что Ангус появится с минуты на минуту.

Но Ангус будет модно опаздывать ― это значит, что он может появиться через десять минут или два часа после того, как мы договорились, или вообще не появиться, если его внимание привлечет что-то более интересное. Такое уже случалось.

― У нас заканчивается шампанское, ― сообщает мне Мартиника.

― В холодильнике еще пять ящиков.

― Я скажу официантам. А ты знаешь, что у тебя на носу краска?

Этот день может стать еще хуже?

― Да, Мартиника, я прекрасно знаю, что у меня на носу краска. Она подходит к центральным композициям.

Мартиника смотрит на меня, медленно моргая.

― Правда?

― Нет! Где здесь туалет?

После двух минут оттирания мой нос избавился от краски, но стал ярко-розовым.

Я спешу выйти из уборной, но сталкиваюсь лицом к лицу с высоким и очень крепким незнакомцем.

Или, по крайней мере, я думаю, что он незнакомец.

Пока он не хватает меня за руки, чтобы поддержать, и не говорит:

― Тео! Давно не виделись.

Этот низкий, глубокий голос посылает электрический разряд по моему позвоночнику еще до того, как я встречаюсь взглядом с темными, дьявольскими глазами Салливана Риваса.

Каким-то образом я знаю, что это он, а не его брат, хотя не видела ни того, ни другого уже более десяти лет.

Все говорят, что их невозможно отличить друг от друга, но я никогда так не считала.

Во-первых, Риз Ривас на самом деле довольно милый. В то время как Салливан съел бы ваше сердце на завтрак, если бы посчитал его вкусным.

Когда-то мы вместе учились в средней школе. И, скажу я вам, есть причина, по которой я не хожу на встречи выпускников.

Одна из них заключается в том, что я надеялась никогда больше не встречаться с этим человеком. И уж точно не тогда, когда я потная, растрепанная и воняю краской из баллончика.

― Оу… интересный парфюм, ― говорит Салливан, его красивые губы складываются в злобную ухмылку.

Я не буду спорить и сразу признаю, что Салливан великолепен. Я не говорю о нормальном уровне привлекательности, с которым я могу справиться. Я живу в Лос-Анджелесе. Я вижу красивых людей каждый день.

Кинозвезды тускнеют рядом с Салливаном. Еще в школе у него была густая копна чернильно-черных волос, телосложение как у супермодели, лоснящаяся смуглая кожа и глубокие темные глаза, которые заставляли падать в обморок каждый раз, когда он смотрел в твою сторону. При условии, что ты была достаточно красива, чтобы удостоиться его взгляда.

Я не была. Но я видела, как он влияет на остальных.

С тех пор мало что изменилось.

Более того, в качестве доказательства полной несправедливости вселенной, Салливан, похоже, каким-то образом стал еще красивее.

На нем сшитый на заказ костюм, покрой которого наглядно демонстрирует, что чем бы Салливан ни занимался последние десять лет для поддержания формы, он не пропустил ни одного дня. Его волосы такие же густые и блестящие, как и прежде, в них нет ни единого седого волоса. А эти полные, чувственные губы расположены над челюстью, которая стала еще более точеной.

Серьезно… да пошел он.

― Что ты здесь делаешь? ― спрашиваю я.

Салливан прижимает руку к груди, изображая, что он обижен. Даже если я знаю, что он притворяется, есть что-то ужасно эффектное в том, как его густые черные брови сходятся домиком, а темные глаза под ними смотрят на меня с проникновенным упреком. Может, его брат и актер, но не стоит забывать, что Салливан ― его однояйцевый близнец.

― Кажется, ты не очень-то рада меня видеть, Тео.

Мое имя звучит на его губах невыносимо интимно. Температура возле уборной поднимается на несколько градусов.

Я приказываю своим щекам не краснеть, что бы ни случилось. Неважно, сколько раз он произнесет «Тео» именно таким тоном.

― Я бы сказала, что немного озадачена. ― Я скрещиваю руки на груди. ― Поскольку тебя нет в списке гостей.

Я уверена ― сама его составляла.

Салливан ухмыляется.

Его смех низкий и порочный, как и его голос. Он вызывает ассоциацию с растопленным шоколадом, темным и насыщенным, с легким оттенком горечи.

Я чувствую, как моя кожа становится все горячее, каждый обнаженный дюйм.

Он говорит:

― Ты ничуть не изменилась.

Это не комплимент. В старших классах я была угрюмым, нервным изгоем, неудачницей, которая едва могла позволить себе проезд на автобусе до школы, в то время как большинство моих одноклассников ездили на Бумерах и Гелендвагенах.

― А ты да. ― Я поднимаю подбородок. ― Твои волосы сильно поредели.

В ответ Салливан смеется гораздо искренней, чем в первый раз, как будто я удивила его и спровоцировала естественную реакцию.

Он проводит рукой по волосам, откидывая их назад, как в рекламе шампуня.

― Думаю, я могу не беспокоиться о своей внешности еще пару лет.

Уверена, что так и есть. Он, наверное, доживет до семидесяти и будет выглядеть как Джон Стэймос, в то время как я уже обнаружила четыре седых волоска в зрелом возрасте двадцати восьми лет.

Ангус ответственен за всю мою седину, не говоря уже о мешках под глазами и изжоге, которая может перерасти в язву.

И она действительно появится, если я не вернусь на вечеринку.

― Так что ты здесь делаешь? ― повторяю я.

― Я бы хотел поговорить с твоим боссом.

― Не получится.

Ангус ни с кем не встречается без договоренности, к тому же он ― гермофоб². Он даже руки не пожмет, если человек, которому принадлежит эта рука, не прошел проверку у его штатного врача.

К тому же я не собираюсь делать Салливану одолжение. Зачем? Ему уже и так повезло с волосами.

― Ты не можешь сделать исключение для старого друга?

― Мы не друзья, ― говорю я категорично. ― И никогда ими не были.

Хотела бы я сказать, что мы были врагами, но я не была достаточно крута для этого. В школе я была никем. Как и сейчас. Я удивилась, что Салливан вообще помнит мое имя.

Что изменилось?

Я наклоняю голову, пытаясь понять. Он выглядит отполированным и собранным, что уже довольно странно. Тот Салливан, которого я знала, пропускал больше занятий, чем посещал. Непревзойденный спортсмен, который занимался тремя видами спорта, но его выгнали из всех трех команд за драки.

Вот почему он совершенно не похож на своего близнеца. Риз выглядит так, словно цель его жизни состоит в поисках радуги. Поза Салливана напоминает боксера, который вечно готов к бою.

Поэтому я немного вздрагиваю, когда он подходит ближе, чтобы коснуться моего локтя.

― Я бы хотел это изменить.

Его рука грубая и мягкая одновременно. Это заставляет меня замереть.

Мое сердце бешено колотится. Боже, как хорошо он пахнет.

Это несправедливо. Если Салливан так выглядит, то он должен хотя бы пахнуть старыми носками, а не красным деревом. Где же справедливость?

Я отдергиваю локоть.

― Ангус ни с кем не встречается без предварительной записи.

― Даже на вечеринке?

― Особенно на вечеринке.

Ангус делает все возможное, чтобы между ним и его гостями всегда было не менее десяти футов, за исключением избранных, допущенных в его ближний круг.

Салливан оскаливается на меня улыбкой, какую можно подарить соучастнику по ограблению банка.

― Уверен, ты сможешь уговорить его сделать исключение.

― И зачем мне это делать?

― Чтобы я не рассказал Ангусу о том, что ты солгала на собеседовании.

Жизнь во мне замирает, даже сердце ― словно камень в груди, останавливается, как заклинивший двигатель.

Воздух слишком густой, чтобы вдохнуть. Пот стекает по позвоночнику.

― Что ты сказал?

Салливан поднимает бровь, сохраняя каменное лицо.

― Полагаю, ты не сказала ему, что на самом деле не закончила кулинарную школу. Или в «Галактике» теперь нанимают отчисленных?

Мой желудок уменьшается до размера горошины, а во рту становится сухо, как в Сахаре.

Черт.

Откуда он это знает?

― Я не знаю, о чем ты говоришь.

Мои слова звучат так же убедительно, как у пятилетнего ребенка, у которого все лицо в крошках от печенья.

Салливан вздыхает.

― Я говорю о том, что самый доверенный помощник Ангуса солгал ему… Я слышал, он это просто ненавидит.

Ангус действительно ненавидит это.

На самом деле, если бы он знал правду, он бы не просто уволил меня.

Он бы меня уничтожил.

Он уже делал это раньше. Мстительность Ангуса Тейта хорошо известна, особенно когда он чувствует себя преданным.

― Ты ублюдок, ― шепчу я.

Теперь Салливан улыбается.

― Я же говорил тебе, Тео, все, чего я хочу, ― это чтобы мы были друзьями. Старыми друзьями, такими, которых ты представляешь своему боссу.

Я пытаюсь просчитать в уме все способы, которыми он может меня обмануть, и все способы, которыми это может уничтожить меня.

Но на самом деле просчитывать нужно только одно: астрономическую арендную плату за мою маленькую дерьмовую квартирку и то, в какой жопе я окажусь, если меня уволят.

― Отлично. ― Шиплю я. ― Но на этом все, я тебя только представлю.

Он жестом указывает мне дорогу.