Любовный контракт - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Софи Ларк (ГЛАВА 15) #15

ГЛАВА 15

Тео

Когда мы с Ангусом закончили наше сафари по объектам, было уже намного больше шести часов.

― Я подброшу тебя домой, ― говорит он самодовольно.

― К Салливану, ― напоминаю я ему.

― Точно, это я и имел в виду.

Когда мы подъезжаем к дому, я вижу, как на лице Ангуса отражается мое собственное удивление и замешательство, которые я испытала нескольких дней назад.

Только теперь, почему-то, я нахожу это оскорбительным.

― Что, черт возьми, случилось с этим местом? ― фыркает Ангус.

Я помню, что сама именно так и подумала, но когда он это произносит, то звучит как осуждающий засранец.

Ангус понятия не имеет, что здесь произошло.

И я не собираюсь ему рассказывать.

― Я думаю, что Салливан немного эксцентричный.

Ложь вылетает из моего рта легче, чем когда-либо. На самом деле, меня немного беспокоит, как быстро я привыкаю лгать.

Не то чтобы я стеснялась дома Салливана ― вовсе нет. На самом деле, чем дольше я здесь нахожусь, тем больше он мне нравится. Но я не могу выносить это выражение лица Ангуса, как будто он имеет право демонстрировать свое превосходство.

Салливан здесь только потому, что заботится о своем отце. Это я знаю наверняка.

Я вижу это по его лицу, по тому, как он защищает людей, которых любит.

Когда-то я чувствовала то же самое, когда мне было кого любить.

Я никому не позволю смотреть на Салливана пренебрежительно, как и на то, что он сумел защитить.

― Увидимся завтра, ― говорю я Ангусу, закрывая дверь машины.

Я уже написала Салливану, что ему не нужно забирать меня с работы.

Как только захожу в дом, я понимаю, что опередила его. В доме стоит полная тишина, которая может означать только то, что я одна.

Проголодавшись из-за пропущенного обеда, я сразу же направляюсь на кухню и начинаю доставать продукты из холодильника. При виде стейков я превращаюсь в оборотня: желудок урчит, а во рту собирается слюна.

Я разжигаю гриль на заднем крыльце, нарезаю овощи и нанизываю их на бамбуковые палочки, смазываю ананасовые дольки маслом и коричневым сахаром.

Готовить на кухне Салливана ― это просто удовольствие, гораздо веселее, чем в моей крошечной квартире. Так приятно разложить все на столешнице, использовать его набор посуды, практически нетронутый.

Я включаю музыку на колонках ― «На подъеме» Стивена Санчеса, потому что именно так я себя сейчас чувствую.

Стресс, накопленный за день, отступает. Я кружусь в этом пространстве, летая по большой, светлой кухне.

Я могу заниматься готовкой бесконечно, когда под рукой есть эти чудесные продукты…

Если рай ― это когда у тебя есть все, что ты хочешь, и все происходит так, как ты хочешь, то на ближайший час ― я в раю.

Маленький аккуратный хибачи¹³ дымится. Вскоре по двору разносится аромат жареного мяса и карамелизированных ананасов.

Салливан выходит из задней двери, нюхая воздух, как один из тех мультяшных персонажей, который следует за вкусным запахом, задрав нос.

Я вспыхиваю, когда вижу его. Я как ребенок, горжусь тем, что мне есть что показать и рассказать ― вся эта еда и хорошие новости.

Он ослепительно улыбается мне своей белоснежной улыбкой.

― Тео, если ты будешь продолжать в том же духе, я никогда тебя не отпущу…

Обещания, обещания.

― Я никуда не собираюсь. ― Я отправляю в рот кусочек ананаса. ― Я переезжаю в твой холодильник.

Было бы преступлением уехать, не попробовав этот инжир. Или этот сыр эспрессо…

Я протягиваю Салливану последний кубик ананаса. Это просто идеальный кусочек. Когда я подношу его к солнцу, видно, что он полностью пропитан золотистым соком.

Прикосновение его губ шокирует меня, когда он выхватывает ананас из моей руки. Я задыхаюсь от внезапного тепла на кончиках моих пальцев.

Все мои внутренности плавятся, а бедра сжимаются вместе от неожиданного жара между ног. Почему я принимаю одно за другое, что за странная реакция? Мое лицо горит.

Салливан раздавливает ананас на языке. Все его лицо озаряется удовольствием, и в моей груди вспыхивает тепло от этого завораживающего зрелища.

― Ну, если это не лучший чертов ананас, который я когда-либо ел…

― Ты его купил.

― Я отлично справляюсь с покупками. ― Он подмигивает мне. ― Но мне нужен кто-то, кто не позволит мне все испортить.

Почему он флиртует со мной дома?

Может, он просто не может переключиться?

Это все равно, что просить птицу не летать или пчелу не жалить. Салливан сексуальный.

А я ― нет.

Я слишком неловкая. И слишком честная.

― Испортить рибай¹⁴ довольно сложно. ― Я поднимаю крышку и переворачиваю куски, делая несколько быстрых вдохов, пока у меня есть такая возможность.

Почему здесь, у гриля, кажется прохладнее?

― И все же мне это удается. ― Салливан бросает на меня озорной взгляд. ― Наверное, я должен это сказать… я могу чем-то помочь?

Я не могу удержаться от смеха. Эта его улыбка ― он знает, что неотразим.

― После такого заявления? Как я могу отказать?

― Думаю, я справлюсь… под присмотром профессионала.

Я и есть профессионал. Чертов профессионал.

Я найду своего внутреннего Гордона Рамзи. Он бы точно устоял перед обаянием Салливана.

― Тогда вымой руки и возьми фартук.

Оставив гриль, я следую за Салливаном на кухню.

До моего переезда у Салливана не было ни одного фартука, поэтому он взял один из двух, которые я привезла с собой. К его несчастью, это фартук, который мама сшила для меня, когда я только начинала готовить, поэтому он розовый и с рюшами. Да ладно, мне тогда было всего восемь.

― Розовый ― твой цвет, ― дразню я.

― Правда? ― Он поворачивается ко мне, чтобы потрясти своей задницей. ― Я боялся, что он немного откровенный.

Она, конечно, прикрыта брюками, но с фартуком, обрамляющим ее розовыми оборками, совершенно невозможно игнорировать тот факт, что у Салливана Риваса фантастическая задница.

Когда он снова поворачивается, мои глаза все еще устремлены ниже пояса. Это невероятно очевидно, когда я поднимаю их и встречаюсь с ним взглядом. Салливан смеется надо мной.

Это возмутительно. Я должна быть здесь шеф-поваром.

― Хватит мельтешить этой штукой и приступай к работе. Можешь нарезать помидор?

― Конечно. ― Салливан ухмыляется. ― Если не возражаешь против кусочков пальцев в нем.

Я вынимаю нож из кухонного блока.

― Ты заставляешь меня нервничать…

Он подходит ближе, чтобы взять его у меня из рук.

― Правда? ― рычит он прямо у моего уха.

Его рука тяжело ложится на мою. Я чувствую его дыхание у ворота моей футболки. Все волоски встают дыбом на моей руке, и я знаю, что он это видит.

Салливан никогда не играет честно.

Я смотрю, как он режет помидоры, на что уходит больше сил, чем нужно, потому что его ножи затупились.

Он правда не умеет этого делать. Я должна научить его, на это больно смотреть.

― Вот так… ― Я кладу свою руку поверх его, на рукоятку. ― Поварским ножом нужно раскачивать лезвие…

Салливан уже снял пиджак и бросил его на спинку стула. Тепло его тела проникает сквозь тонкую рубашку, как будто ее нет.

Его запах смешивается с запахом жареного мяса и сладкого ананаса. Должно быть, я все еще нахожусь в режиме оборотня, потому что мой рот наполняется слюной…

Я думаю о его постели, о том, как ощущались его простыни.

Я вспоминаю, каково это ― быть окутанной его запахом…

Если Салливан будет продолжать возить меня на работу, когда я смогу пробраться в его спальню еще раз?

Боже, я гребаная извращенка.

Он не стал бы пробираться в мою комнату. Он же джентльмен.

Или нет?

Его задница прижимается к моим бедрам. Каким-то образом наши тела слились, моя рука обнимает его спину.

Чувство такое же, как когда мы танцевали, как будто ощущения не ограничиваются моим телом, а проникают в его руку. Двое движутся как одно целое. Это ощущение вызывает привыкание, потребность испытать это еще раз. Невидимая грань между двумя живыми существами стирается…

Мой подбородок лежит на его плече, его густые черные волосы мягко касаются моей щеки.

Я чувствую только его запах. Если бы он повернул голову, наши губы могли бы соприкоснуться…

Я отпускаю его и делаю шаг назад, задерживая дыхание. На кухне слишком жарко, у меня кружится голова.

Салливан смотрит на меня своими глубокими темными глазами.

Я отошла, но не очень далеко. Я все еще достаточно близко, чтобы видеть его черные, длинные ресницы и крупицы золота, сияющие в глубине его глаз. Его лицо приближается, в то время как остальная часть кухни расплывается от пара. Что за пар? У меня даже кастрюля не кипит!

― Ты хороший учитель. ― Его голос низкий и хриплый. Он шероховатый и царапает мою кожу…

Мое сердце бьется так сильно, что он не может не услышать его в тишине кухни, в долгом молчании, повисшем между нами.

Я спрашиваю:

― Что ты делаешь?

Салливан наклоняет голову, улыбаясь.

― Я ничего не делаю.

― Нет, делаешь.

Он поднимает брови так, что это должно выглядеть невинно, но не обманывает меня ни на секунду… Я знаю, что его все это забавляет. И только.

― Что я делаю?

― Ты… ― Как я могу сказать это, чтобы не показаться глупой? ― …сексуально режешь помидоры.

Ну вот. Я это сказала.

Салливан повторяет это, чтобы я услышала из его уст, насколько глупо я звучу:

― Я… сексуально режу помидоры?

Я скрещиваю руки на груди.

― Да.

Его губы дергаются, но он подавляет улыбку.

― Зачем мне это делать?

― Потому что тебе нравится издеваться надо мной. Тебе нравится чувствовать… — Скажи это, киска… ― …что ты меня привлекаешь.

Салливан подходит ближе, слегка опускает подбородок, чтобы мы смотрели глаза в глаза.

― Что ж, это проблема, Тео. Что мы будем с этим делать? Потому что я должен сказать тебе… что ты меня тоже привлекаешь.

Что?

Я делаю крошечный вдох.

Я думала, что, возможно, иногда… может быть. Немного. Некоторые части меня. Ему нравятся.

Но сейчас Салливан выглядит не так, словно я ему немного нравлюсь. Он выглядит так, будто хочет съесть меня целиком. Как будто он достаточно голоден, чтобы сделать это.

И это очень опасно.

Потому что то, чего я хочу… и то, что на самом деле хорошо для меня… это две противоположные вещи.

Каждый удар моего сердца я ощущаю, как сжатие кулака.

― Мы не будем ничего с этим делать… это было бы катастрофой.

― Правда? ― мягко говорит Салливан. ― Почему?

― Потому что все это не по-настоящему. Мы не встречаемся. И если мы займемся сексом…

― То, что? ― Он снова стоит очень близко, наши тела почти соприкасаются. Он протягивает руку, кончики пальцев касаются изгиба моего бедра. ― Что ужасного произойдет, если мы займемся сексом?

Ничего.

Все.

― Мне будет больно.

Я говорю это тихо, чуть громче шепота. Но Салливан отдергивает руку.

― Ты права, ― говорит он. ― Я был жадным.

Даже это слово… жадность… ощущаются как укус на моем затылке. Мои колени слабеют и дрожат.

Я не могу заняться сексом с Салливаном Ривасом, как бы сильно мне не хотелось. Потому что я знаю себя. Я не сторонник случайных связей ― за всю мою жизнь у меня был секс только с четырьмя парнями, и с каждым из них у меня были отношения.

Я никогда не отделяла секс от эмоций, и сейчас не время пытаться, потому что я уже и так полностью потеряла контроль из-за Салливана. Когда он рядом, меня бросает то в жар, то в холод, словно у меня климакс. Я говорю то, что не должна говорить. Он убеждает меня сделать то, что я никогда не стала бы делать.

Салливан, наверное, занимался сексом с миллионом женщин. Наверное, он относится к этому как к жевательной резинке.

Он бы не придал никакого значения нашему сексу, это ничего бы не изменило.

Но для меня это будет означать падение последних осколков моей брони. А моя защита от Салливана и так слаба — она из мокрого картона, из лапши для спагетти.

Я должна защитить себя.

Поэтому я скрещиваю руки на груди и говорю:

― Мы не можем заниматься сексом. ― Я говорю это для нас обоих.

Салливан вздыхает. Он снова берет нож и прижимает его к кожице свежего помидора.

― Это правда… мы не должны заниматься сексом.

Это то, что я только что сказала, и все равно испытываю разочарование.

Я бегу обратно к хибачи, чтобы снова окунуться в дым.

Прекрати это, идиотка. Ты ставишь себя в неловкое положение.

Это влечение к Салливану никуда не денется. Более того, все становится только хуже.

Я никогда не испытывала таких чувств к Тренту, а ведь мы встречались больше года.

Трент мне нравился. Секс был достойным. Но я никогда не зацикливалась на нем. Я никогда не бросала на него взгляды, не вдыхала медленно и неглубоко его запах, не падала в обморок каждый раз, когда он проводил пальцами по своим волосам…

Это какая-то магия.

Уровень притяжения, который, на самом деле, вызывает беспокойство.

Даже сейчас я не могу перестать наблюдать за Салливаном через кухонное окно. Я не могу оторвать взгляд от него, нарезающего наш салат.

Что это? Почему все мое тело ноет от одной только формы его плеч? Что такого особенного в пропорциях этого мужчины, в том, как он стоит, как наклоняет голову, линии его челюсти, что зовет меня, шепчет: только этот и никто другой…

Уже сейчас его движения стали более плавными, нож лежит в руке как надо. Он быстро учится.

Его рукава закатаны до локтя. Каждое движение посылает зыбь по его рукам, по венам и мышцам, по гладкой смуглой коже…

Капелька пота скатывается между моих грудей и падает на гриль.

Салливан поднимает взгляд, и наши глаза встречаются через окно. Он не сердится на мои слова — улыбается так, будто я их вообще не произносила, правая сторона его рта чуть выше, чем левая.

Его кривая улыбка — единственный его недостаток.

Конечно, это вовсе не недостаток.

Именно это делает его улыбку такой, какая она есть, ― моей любимой.

Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, как все нормальные люди, я отворачиваюсь, словно меня поймали с поличным.

Моей любимой?

Нет, нет, нет, нет, нет.

Салливан не может быть твоим любимым ни в чем.

Потому что он не останется с тобой. И ты не сможешь пережить еще одну потерю.

Вот оно. Ясно как день. Я не хотела этого говорить, но придется.

Ты в полном дерьме, Тео, и ты не выдержишь еще один удар. Хоть раз в жизни защити себя…

Я украдкой бросаю взгляд на Салливана.

Он слегка хмурится, проверяя на морковке свою новую технику нарезки. Когда он сосредотачивается, кончик его языка касается центра нижней губы.

Запах подгоревших перцев напоминает мне о том, чем я вообще-то должна тут заниматься.

― Черт! ― Я начинаю переворачивать шампуры так быстро, как только могу.

Дверь домика у бассейна открывается. Отец Салливана выходит в угасающие сумерки, моргая так, будто сейчас полдень и светит солнце.

Он выглядит немного лучше, чем вчера, в том смысле, что его волосы не такие грязные, а глаза меньше налиты кровью. Но его одежда все еще выглядит так, будто ее подняли с пола, а щетина уже на пути к полноценной бороде.

Пока он шагает через двор, я подумываю о том, чтобы сбежать обратно на кухню. Замереть на месте ― это скорее реакция оленя в свете фар, чем настоящая храбрость.

― Тео, верно? ― говорит он, когда подходит ко мне.

― Д-да…

Он не улыбается, ни капельки. Выражение его бледно-голубых глаз пугает. Я жду, что он снова накричит на меня.

Вместо этого его рот делает судорожное движение, что-то вроде болезненной гримасы, и он ворчит:

― Прости за тот день.

Я понимаю, чего ему стоило это сказать.

Он как я… печальная, открытая книга. Которую никто не хочет читать.

― Это была моя вина. ― Я скажу что угодно, лишь бы его лицо стало менее мрачным. ― Я не должна была вас будить.

― Я съел сэндвич. ― Он заставляет себя сказать это. ― После того, как ты ушла. — Затем, еще более неохотно: ― Это был лучший BLT, который я когда-либо ел.

― Правда? ― От облегчения мне кажется, что я сейчас просто упаду. ― Я рада, что вам понравилось.

Я действительно рада. Еда ― это магия, она питает тело и душу. Вот почему одиночество кажется таким тягостным.

Салливан ухмыляется, выходя через заднюю дверь.

― Почувствовал запах жарящихся стейков и решил, что тебе стоит извиниться?

Его отец хмыкает:

― Я собирался извиниться в любом случае. — Затем признает: ― Стейки просто приблизили этот момент.

Он смотрит, как я мажу их маслом.

Салливан гораздо больше похож на свою маму, чем на отца, если говорить о цвете кожи. У нее были темные миндалевидные глаза, волосы цвета вороного крыла и смуглая кожа, а у его отца ― лохматые волосы серфера, которые можно встретить только у мужчин, родившихся и выросших в Калифорнии, и невыносимые голубые глаза.

Но когда он смотрит на меня, то выглядит точно так же, как его сын.

Этот взгляд пронзает меня насквозь. Когда каждый из них складывает руки на груди и прислоняется к ближайшему дереву, такое впечатление, что у Салливана появился еще один близнец.

― Тео останется с нами на неделю, ― напоминает Салливан отцу.

― Я помню. ― Сомнительно. ― Кстати, я Меррик. — Он отталкивается от ствола дерева и делает шаг вперед, чтобы пожать мне руку.

― Приятно познакомиться, Меррик. ― Я сжимаю его ладонь, шершавую и мозолистую. ― Формально.

Мне немного неловко называть его Мерриком, но «мистер Ривас» звучало бы еще хуже.

Тем более что отец Салливана не выглядит старым. Он печальный и изможденный, но, должно быть, дети у него появились рано ― сомневаюсь, что ему вообще есть пятьдесят.

― Так вы двое…? ― Меррик оставляет вопрос открытым.

― Мы просто друзья, ― спокойно отвечает Салливан.

Я бросаю на него взгляд ― у меня сложилось впечатление, что мы притворяемся парой для всех, просто для надежности.

Салливан отвечает на мой взгляд небольшой улыбкой, которая означает… понятия не имею, что. Наверное, мы поговорим об этом позже?

― Ладно, ― говорит Меррик, как будто не верит нам.

А может, ему все равно. Его взгляд скользит в сторону дома. Он смотрит на окна восточного крыла, где у него была спальня с женой. Вдруг я понимаю, что через окно виден портрет Стеллы Ривас, и она как будто смотрит на нас.

― Где ты хочешь поесть? ― спрашивает меня Салливан, пока я перекладываю стейки с гриля на тарелку с помощью щипцов.

Меррик спускается с крыльца, как будто собирается вернуться в домик у бассейна.

Недолго думая, я говорю:

― Я надеялась, что мы сможем поесть здесь ― погода просто великолепная.

Я киваю в сторону старого стола для пикника с рассохшимися сиденьями.

Салливан бросает на него сомневающийся взгляд. Он зарос сорняками.

Но Меррик делает шаг вперед и начинает обрывать лианы, обвивающие его ножки.

― Я принесу свечи, ― говорит Салливан и бежит в дом. Через минуту он появляется с пестрым набором полурасплавленных огарков и быстро зажигает их, пока солнце опускается за линию горизонта.

Я несу тарелки к столу, ананасовые дольки красиво подрумянены в глазури из коричневого сахара, шампуры с овощами повернуты так, что слегка обугленная сторона не видна.

Салливан триумфально ставит на стол свой салат.

― Это я приготовил, ― сообщает он отцу.

― Спасибо, что предупредил, ― ворчит отец. ― Теперь я могу его не есть.

― Тео контролировала.

― Насколько тщательно?

― Достаточно, чтобы быть уверенной, что в нем нет его пальцев. ― Я улыбаюсь Салливану, накладывая себе большую порцию салата в знак доверия.

Салливан и его отец полностью игнорируют салат и набрасываются на то, что я приготовила.

Я смеюсь.

― Вы даже не собираетесь его попробовать?

― Если у меня останется место после всего остального. ― У Салливана рот набит стейком.

― Салли хищник, ― замечает Меррик. ― Первые десять лет своей жизни он не ел ничего зеленого.

Салли.

Мне это нравится. Это ему подходит.

Или, по крайней мере, этой его части.

Салливан улыбается отцу.

― Надеюсь, с тех пор я немного повзрослел.

― Да? ― Меррик смотрит на кусочки перца, которые Салливан снял с шампура и отложил в сторону.

― Перец не в счет. Но смотри… ― Салливан выхватывает из салата кусочек огурца и бросает его в рот. ― Впечатлен?

Я фыркаю.

― Показушник.

Меррик с подозрением смотрит на ананасовые дольки.

― Горячий ананас?

― Это вкусно, ― уверяет его Салливан.

Его отец пробует кусочек. Затем наполняет свою тарелку.

Салливан смеется, хотя в смехе слышится обида.

― Ты никогда не съедаешь даже треть того, что я готовлю!

Меррик усмехается:

― И ты тоже! Как ты додумалась до этого, Тео?

Я говорю Меррику правду.

― Однажды я попробовала его на одном из бразильских грилей, ну, знаете, где к столу приносят мясо на шампурах? Ананас принесли только один раз, и это было лучшее, что было во всем заведении. Так что мне пришлось придумать, как приготовить его самой.

― Где ты взяла рецепт?

― Рецепта нет, я сегодня впервые попробовала их приготовить.

― Тео очень талантлива, ― говорит Салливан.

― Я вижу. ― Меррик запихивает в себя еду с такой скоростью, будто не ел месяц. А может, и не ел ― одежда на нем висит так, будто он когда-то был крупнее.

― Чем вы занимаетесь, мистер Меррик? ― Я немного спотыкаюсь на его имени.

Он делает вид, что не замечает.

― Раньше я был каскадером.

― Так мои родители познакомились, ― объясняет Салливан.

Меррик бросает взгляд на дом. Уже слишком темно, чтобы разглядеть спальню, но я, как и он, знаю, что портрет все еще там.

В этом доме Стелла Ривас ощущается повсюду. Как будто Меррик живет рядом с ее могилой.

А Салливан живет прямо в ней.

Я сглатываю ком в горле.

― Как вы стали им?

Меррик не отвечает, но потом я вижу, что он из вежливости вытирает рот бумажной салфеткой, прежде чем заговорить.

― Сначала я был гонщиком. Но не настолько хорошим, чтобы пробиться наверх. Чтобы свести концы с концами, я несколько раз сыграл водителей на съемочных площадках. Однажды каскадер, которого наняли для прыжка с крыши, не пришел. И я сказал, что могу попробовать.

― Вы смелый. ― Мне стало нехорошо, как только я представила эту сцену.

― Скорее, безрассудный и глупый. ― Меррик откусывает чудовищный кусок от своего стейка. ― Я понятия не имел, что делаю. Но с большей частью работы справлялась гравитация.

Я заметила, что он сказал, что был каскадером, в прошедшем времени.

Я бросаю взгляд на Салливана, который явно нервничает. Наверное, он боится, что я спрошу Меррика, чем он занимается сейчас.

Кажется, я уже стала свидетелем того, как он медленно уничтожает свою жизнь, день за днем. Пока Салливан пытается удержать своего отца от саморазрушения.

― Не знаю, смогла бы я спрыгнуть с крыши, ― говорю я. ― Даже ради миллиона долларов. Даже если бы чек ждал меня внизу.

Меррик издает захлебывающийся звук, который я в конце концов распознаю как смех.

― Миллион долларов! Они заплатили мне сорок восемь баксов.

Мы все смеемся над этой жалкой цифрой и пониманием того, что, если бы это было действительно важно… каждый из нас совершил бы такой прыжок.

Я бы прыгнула, если бы мне пришлось. Я бы прыгала каждый раз.

Глаза Салливана встречаются с моими. Он улыбается мне, показывая, что наконец-то расслабился и отбросил все заботы на сегодня.

Я улыбаюсь ему в ответ. Я не могу помочь его отцу. Но, возможно, я смогу его откормить… Меррик наполняет еще одну тарелку.

Пустые шампуры Салливана сложены, как хворост на тарелке.

Я получаю глубокое удовлетворение от того, что кормлю этих двух мужчин.

Это первобытная потребность, потребность быть нужной.

Это настоящее, еда, которую я готовлю, удовлетворение, которое она приносит, красота ночи, которую невозможно игнорировать, когда наши животы полны и все улеглось.

От свечей поднимается дым. Бледные, ночные мотыльки кружатся вокруг пламени.

Прошло много времени с тех пор, как я сидела за столом в кругу семьи. Эта семья маленькая и сломленная, но семьи ― как книги… те, которые используются и потрепаны, ― это те, в которых любили.

В моей семье были только я и моя мама. Я бы отдала все, все, что угодно, за еще один ужин с ней. Я бы стерпела все занозы, вонзающиеся в мою задницу, весь дым от гриля. Даже если бы она выглядела больной, как отец Салливана. Даже если она была больна, как в самом конце.

Может, это и милосердие, когда люди покидают нас, чтобы не испытывать боль. Но это не милость для тех, кто их теряет.

Я думала, что готова. Даже близко не была. Я и предположить не могла, как сильно буду скучать по ней. И каково это ― быть одной… ни одного человека на планете, который бы тебя любил. Кто даже знает твое второе имя.

― Давай, ешь… ― Меррик подталкивает ко мне блюдо с последним куском мяса. ― Нужно немного подкормить тебя.

― Кто бы говорил, ― фыркает Салливан.

― Я старик. Неважно, что я усох.

Меррик отнюдь не старик, но в его движениях есть какая-то усталость и обреченность, словно каждая часть его тела болит.

Когда он двигает блюдо, я замечаю выцветшие татуировки на его руке ― такие не делают ни в одной студии. Они похожи на те, что бывают у моряков… или заключенных.

Небо становится пурпурным, появляются слабые звезды. Свечи потухли, один бедный сгоревший мотылек утонул в воске.

― Можно было бы развесить здесь фонарики… ― Я бросаю взгляд на голую беседку. ― Было бы очень красиво.

Чтобы двор стал красивым по общепринятым меркам, нужно проделать гораздо больше работы, но мне нравится его дикость. Если его немного подправить, убрать сорняки и сухостой, он может стать естественным, а не безысходным, как сейчас.

Когда приходит время убирать со стола, Салливан несет увесистую стопку посуды на кухню и тут же наполняет раковину, закатывая рукава рубашки и принимаясь за работу, чтобы отмыть все дочиста.

Меррик остается снаружи, убирая крошки со стола и подбирая бумажные салфетки, которые разлетелись от ветра.

Когда я присоединяюсь к Салливану, он пытается меня прогнать.

― Тебе не нужно убираться! Ты все приготовила.

― Я могу помочь вытереть.

Он косо улыбается мне.

― Ладно, я не хочу ссориться.

Звук воды расслабляет. Наши руки соприкасаются, когда он передает мне ополоснутые тарелки.

Я говорю:

― Спасибо. За цветы.

Я ожидаю, что Салливан спросит, видел ли их Ангус, но он только улыбается.

― Не за что.

Я сообщаю ему хорошие новости: