Любовный контракт

ГЛАВА 22

Салли

Воскресенье должно было стать последним днем пребывания Тео в моем доме. Ее квартира снова пригодна для проживания, и у нее нет причин оставаться здесь.

За исключением того, что я хочу, чтобы она осталась.

И не из-за отца. Нет, я гораздо более эгоистичен. Это я боюсь возвращения к тишине, к пустому холоду дома, к его гулкому пространству. Я буду ужинать один или с отцом, обычно перед телевизором. Он не захочет продолжать ужинать на улице за столом для пикника, когда мы останемся вдвоем, и моя стряпня точно не привлечет его.

И дело не только в компании, которую можно устроить, пригласив любых знакомых. Дело в особом присутствии Тео, в том, как она включает музыку, едва войдя в дверь, как танцует на кухне, пока готовит, и проносится по коридорам. Она не поет под музыку при мне, но она поет в душе, очаровательно выбиваясь из мелодии.

Мне нравится, как она звонит Мартинике после работы, хотя они только что провели вместе восемь часов, чтобы поспорить о том, как тяжело Мартинике добираться на работу, и о ее развратных соседях, которые не дают ей пройти мимо их двери, не услышав их страстные крики.

Мне нравится находить разбросанные повсюду книги Тео, потому что она почти никогда не бывает без книги в руках, таскает их из комнаты в комнату, забытые книги в мягких обложках постоянно оказываются между диванными подушками, на качелях на крыльце и даже на заднем сидении моей машины.

Мне нравится наблюдать за тем, как она читает, как хмурится или иногда громко вздыхает, как кусает ноготь большого пальца, переживая за вымышленных персонажей больше, чем большинство людей за своих друзей в реальной жизни.

И я люблю, на таком глубоком уровне, что у меня щемит в груди, слушать ее разговоры с моим папой. Тео любит рисовать в гамаке во дворе. Мой папа занимается резьбой по дереву на ступеньке перед домом. Когда их занятия совпадают, они болтают друг с другом по часу и больше о кино, музыке, политике и документальных фильмах о Второй мировой войне.

Со мной он так не разговаривает, как и с Ризом.

Тео другая.

Она слушает, действительно слушает, а не просто ждет, когда к ней повернутся, чтобы заговорить. Ее лицо открытое и чуткое, и хотя она редко дает советы, все, что она говорит, произносится с такой добротой и сочувствием, что кажется, только от ее слов все уже становится лучше.

Сейчас они вместе на заднем дворе, мой отец вернулся к грилю, чтобы использовать второй шанс испортить ужин, а Тео готовит фахитас.

Я должен нарезать помидоры, но это совсем не так весело, когда рука Тео не лежит поверх моей.

― Не дай ему испортить мясо! ― Кричу я через открытую заднюю дверь.

― Он отлично справляется! ― Отзывается Тео, чему я совершенно не верю.

― Беспокойся о своих помидорах, ― ворчит мой отец. ― И почему бы тебе не сделать лимонад, пока ты там?

Тео говорит:

― Я уже сделала чистый мохито!

Она не подавала алкоголь к ужину. Мой папа пьет исключительно в одиночестве в домике у бассейна, так что для него это, наверное, не имеет никакого значения. Но я не думаю, что на этой неделе он пил много. Его глаза намного меньше налиты кровью, а движения более четкие.

Не то чтобы я возлагал на него большие надежды ― прошла всего пара дней. Но это на пару дней больше, чем обычно.

Сегодня утром я увидел в мусорном ведре несколько бутылок из-под спиртного, которые не были пустыми.

Это ничего не значит.

Но также это означает все.

Едва мы сели за стол, уставленный едой, во дворе, освещенном сказочными огнями, как раздался знакомый голос:

― Что еще за вечеринка? Это я собирался вас удивить!

Риз стоит на заднем крыльце, небритый, волосы чуть длиннее, чем обычно, выглядит помятым после, я уверен, очень долгого перелета, но, тем не менее, в восторге от вида нашего заднего двора.

― Кто тут навел порядок?

― Меррик! ― говорит Тео в то самое время, когда мой отец пытается уклониться от похвалы.

― Это была Тео.

Я встаю, чтобы обнять брата.

Он притягивает меня к себе и хлопает по спине. Я чувствую экзотический запах в его волосах и ощущаю мускулы, которые он нарастил за время отсутствия. В остальном это самые привычные объятия в мире.

― Скучал по тебе, брат, ― говорит он. ― Привет, пап!

Он подходит к отцу, чтобы обнять и его.

Тео улыбается Ризу.

― Добро пожаловать домой!

― О нет, так просто ты не отделаешься… ― Следующая остановка Риза ― конец скамейки, где сидит Тео. ― Давай, обниму и тебя!

Тео, сияя румянцем, встает. Риз поднимает ее в воздух, что он делает практически всегда, когда обнимает кого-то меньше себя.

Видя, как маленькую Тео обхватывают мощные руки моего брата, я испытываю странное чувство. Это как смотреть со стороны, как я сам ее обнимаю, но в то же время я испытываю ревность.

Папа говорит:

― Я думал, ты вернешься домой только через две недели.

― Съемки закончились раньше, ― бодро отвечает Риз. ― Не думаю, что я когда-нибудь говорил это! Честно говоря, я думаю, что режиссер просто хотел побыстрее убраться оттуда. Он подхватил малярию и ленточного червя.

― О, Боже! ― восклицает Тео. ― Ты тоже болел?

― Нет! ― Риз хлопает себя по плоскому животу. ― Здоров, как лошадь. Меня даже не тошнило больше двух-трех раз. Кто голоден?

― Уже никто. ― Мой отец кривится.

― Мне больше достанется. ― Риз ухмыляется, накладывая себе на тарелку тортилью и мясо.

― Итак, когда выйдет твое шоу? ― спрашивает папа. Несмотря на свое отвращение к манерам Риза за столом, он все равно откусывает огромный кусок фахитос. Даже мой брат не может испортить еду Тео.

― Только через пару месяцев, ― говорит Риз с набитым ртом. ― Но на следующей неделе будет вечеринка в честь пилота¹⁶. Я достал вам места в первом ряду! Тео, ты тоже должна прийти ― вечеринки пилотов самые лучшие, у всех отличное настроение, потому что ничего плохого еще не случилось.

Тео улыбается.

― А что может случиться?

― О, да что угодно… ужасные рейтинги, ужасный тайм-слот, режиссер увольняется, звезда уходит, телеканал разоряется, вся индустрия бастует… все то, что уничтожило мои последние шесть шоу.

Тео поднимает свой мохито.

― Ну, за то, чтобы ничего плохого не случилось…

Риз чокается с ней своим бокалом.

― По крайней мере, в течение сезона!

Мы все поднимаем тост, Риз осушает свой бокал одним длинным глотком.

― Боже, как хорошо, что у нас снова есть лед! ― Он прижимает свое предплечье к моему. ― По сравнению со мной ты бледный, как призрак!

Я бы не назвал цвет своего загара бледным, но моя рука выглядит светлой по сравнению с темно-коричневой Риза. Кроме того, он весь в царапинах и укусах насекомых.

― Итак… ― говорит он, бросая косой взгляд на нас с Тео. ― Почему Тео живет в гостевой спальне? Это часть плана по обведению вокруг пальца Великого Босса?

― Вроде того, ― отвечает Тео, яростно краснея.

― И как успехи?

― Отлично, ― говорю я. ― Мы перешли ко второй фазе.

― Вторая фаза, вау! ― Риз ухмыляется. ― Это та часть, где вы, ребята, притворяетесь, что поженились и завели ребенка?

― Нет, ― решительно отвечаю я. ― Никакой ребенок не понадобится.

― Ты уверен? Потому что я не думаю, что ты полностью отдался этой затее. Старый добрый живот был бы очень убедительным…

― Не подавай ему идей. ― Тео вздрогнула. ― Я вполне могу представить, как Салли заставит меня надеть один из этих фальшивых беременных животов, которые должны пугать подростков.

― Я тоже могу представить, как Салли это делает… ― говорит Риз, бросая злобный взгляд в мою сторону. От его внимания не ускользает, что Тео использует мое короткое имя.

Мало что ускользает от внимания моего брата, когда дело доходит до создания проблем и преследования людей. На самом деле, я начинаю думать, что, возможно, не так уж и хорошо, что он вернулся домой.

По крайней мере, мой отец выглядит счастливым. И я тоже. Хотя я не могу отделаться от ощущения, что Риз вернулся невовремя.

Риз ― агент хаоса. Ему нравится, когда все вокруг беспорядочно, непредсказуемо и захватывающе. А это совсем не то, что нужно для успеха моего плана.

К тому же я знаю, что он начнет мне давать советы насчет Тео. Риз всегда питал к ней слабость.

Он уже наблюдает за нашим взаимодействием с другого конца стола ― как Тео доливает мне напиток и как я передаю ей нарезанный авокадо, прежде чем она попросит, потому что я знаю, что она любит добавлять авокадо почти во все, что она ест.

― Так как вы это делаете? ― говорит Риз. ― Тео передает тебе внутреннюю информацию, а ты используешь ее, чтобы очаровать ее босса?

― Не совсем, ― говорит Тео. ― В основном, он раздражает Ангуса.

Риз смеется.

― Это новый подход.

Я говорю ему:

― Он работает блестяще, большое спасибо.

― Не сомневаюсь, ― говорит мой отец. ― Пока ее не уволили из-за тебя.

― Этого не случится.

Отец смотрит на меня, не улыбаясь.

― Ты не знаешь, что произойдет.

Чтобы снять напряжение, Тео говорит:

― На днях мы ходили на двойное свидание с Ангусом и Джессикой Кейт.

― Джессика Кейт! ― Риз ухмыляется. ― Я ее знаю.

Я стону.

― Пожалуйста, скажи мне, что ты с ней не спал.

― Ты что! У нее такой взгляд, будто она сначала откусит тебе голову, а потом выпьет всю кровь. Или сфотографирует тебя голым и продаст снимки папарацци.

― Ну, не тебя, наверное, ― говорю я. ― Кого-то более известного…

― Ха, ха. ― Риз поднимает подбородок. ― Смейся, пока можешь, потому что это шоу будет…

― Твоим большим прорывом, да, да. ― Мы с отцом можем закончить это предложение во сне.

― Так и будет! ― говорит Риз с безграничной уверенностью. В груди моего брата вечно горит надежда ― или заблуждение.

― Не могу дождаться, когда увижу пилот, ― любезно говорит Тео.

― А ты действительно будешь на экране в этот раз? ― Мой отец засовывает в рот чудовищный кусок фахитос.

― В прошлый раз, когда Риз заставил нас ехать в центр города на премьеру, его сцену вырезали из фильма, ― объясняю я Тео.

― Мне никто не сказал, ― хмурится Риз. ― Но это случается и с лучшими из нас. Ты знаешь, что Харрисон Форд играл директора школы в «Инопланетянине»? Вся его сцена оказалась на полу в монтажной.

― Это случается постоянно! ― говорит Тео. ― У Пола Радда вырезали самую смешную сцену из «Девичника в Вегасе» ― ее до сих пор можно посмотреть на YouTube.

― Правда? ― Риз с восторгом роется в телефоне.

― Не поощряй его, ― предупреждаю я Тео. ― Он будет делать это часами.

― Я не против, ― говорит Тео. ― Я люблю интересные истории со съемок!

― Я тоже любил. ― Я злобно смотрю на Риза.

Риз невозмутимо улыбается мне в ответ.

― У папы лучшие — каскадеры видят самое безумное дерьмо. Ты когда-нибудь скучал по этому, пап?

― Трудно скучать, когда я все еще чувствую последствия каждое утро. ― Отец прижимает руку к пояснице.

Мой отец сейчас подрабатывает в основном на стройке. Он нигде не работал в одном месте больше пары месяцев.

― Так как прошло двойное свидание? ― Риз оборачивается.

― Вообще-то, все было замечательно. ― Говорит Тео. ― Джессика не могла издеваться надо мной как обычно, когда рядом был Салли.

Она бросает на меня теплый и веселый взгляд, полный смысла и общих воспоминаний. Риз замечает его и пристально смотрит на меня, я в ответ старательно его игнорирую.

― Салли ― хороший парень, ― говорит Риз с излишней иронией. Теперь он добивается от меня злобного взгляда. ― И как долго ты пробудешь у нас, дорогая Тео?

― Завтра я уезжаю домой.

― К чему такая спешка? ― неожиданно вклинивается отец.

― Никакой спешки. ― Тео выглядит довольной и смущенной его замечанием. ― Просто дезинфекция закончена.

― Но может еще вонять, ― быстро говорю я. ― Могут остаться испарения. Это может быть токсично.

Риз ухмыляется. ―

Верно подмечено, брат. ― А потом, обращаясь к Тео: ― К тому же, я только что приехал! У нас даже не было времени поболтать.

Я говорю:

― Лучше останься еще на несколько дней, чтобы не сомневаться.

Тео смеется.

― Можешь не выкручивать мне руки — готовить на твоей кухне в сто раз веселее, чем на моей. Не говоря уже о том, чтобы спать на анатомическом матрасе с эффектом памяти.

В моей груди разливается тепло. Я чувствую нелепое облегчение, как будто мне только что отсрочили казнь. Тео останется еще на несколько дней… может быть, даже на неделю. Мое настроение поднимается, и я вижу, как моя улыбка отражается на лице Риза.

― Фантастика! ― говорит мой брат. ― В доме даже пахнет лучше — я сразу понял, как только вошел, что здесь живет девушка. Ты когда-нибудь замечал, что, когда в доме одни мужчины, пахнет мочой и тестостероном?

― В нашем доме не пахнет мочой, ― говорю я, обидевшись. ― За исключением твоей ванной.

Риз пожимает плечами.

― Все равно с Тео в нем пахнет лучше.

С этим я не могу спорить.

После ужина папа разжигает костер, чтобы мы могли снова приготовить печенье с зефиром. Благодаря сказочным огонькам, цветущему фиолетовому железному дереву и искрам от костра, взметающимся вверх, задний двор выглядит почти волшебным.

Риз достает свою гитару и настраивает ее.

― Почему бы тебе не взять свою, Салли?

― Я уже сто лет не играл.

― И что? Переживаешь, что потерял все свои мозоли?

Тео мягко говорит:

― Я бы хотела послушать, как ты играешь.

Свет костра ласкает ее лицо, делая кожу золотистой, а глаза ― сине-зелеными.

Я не могу отказать ей в просьбе. В самом деле, судя по тому, как она выглядит в этот момент, я бы, наверное, подписал дарственную на дом.

― Ну, если ты просишь…

― Ожидаемо, ― фыркает мой брат.

Когда возвращаюсь с гитарой, я в шоке вижу, что папа принес свою из домика у бассейна. Не помню, когда я в последний раз видел гитару в его руках. Ему требуется гораздо больше времени, чем Ризу, чтобы натянуть струны, но, когда он заканчивает, ноты получаются насыщенными, мягкими и идеально звучащими.

Он перебирает аккорды Golden Years. Риз подхватывает рифф. Я присоединяюсь, сначала тихонько, струны больно впиваются в кончики пальцев, потому что Риз прав, я утратил свои мозоли.

Мой отец поет куплет, его голос низкий, грубый и хриплый. Риз присоединяется к припеву. Ко второму куплету мои пальцы уже не кажутся такими неуклюжими. Гитара снова становится похожа на старого друга, а мои руки приспосабливаются к хорошо знакомой им форме.

Хворост вспыхивает, в воздухе витает запах дыма, искр и жженого сахара. Глаза Тео светятся. После работы она переоделась в такой топ, какой, наверное, носят доярки, ― свободный, белый и ворсистый. Ее темная коса свисает через одно голое плечо, а волосы вьются вокруг лица.

― Давай, ― говорит Тео мой отец. ― Ты должна знать эту песню, присоединяйся.

Она качает головой.

― Я не умею петь.

― Врешь, ― говорю я. ― Ты любишь петь.

Ее глаза расширяются, она сжимает губы, словно из них может случайно вырваться песня, и еще сильнее качает головой.

― Я ужасно пою.

― Ты не можешь петь хуже меня, ― уговаривает Риз. ― Давай, послушаем!

― Мы будем играть громко, ― говорит мой папа, сильнее ударяя по струнам. ― Мы тебя даже не услышим.

Подмигивая Тео, я говорю:

― Я уже слышал тебя в душе…

Тео снова краснеет, но при этом улыбается. Она не может долго сопротивляться нашему давлению и тяге подпевать Дэвиду Боуи.

Риз поет припев очень громко и очень не в такт. Тео, смеясь, присоединяется, сначала тихо, но постепенно ее голос крепнет, когда она видит, что ее никто не осуждает.

Ее пение — мягкое, мелодичное и протяжное, такое же успокаивающее, как и ее голос, которым она говорит. Она никогда не выиграет конкурс «Американский идол», но ее исполнение странно сочетается с грубым рыком моего отца и полным энтузиазма тенором Риза. Вскоре я тоже начинаю петь, чего почти никогда не делаю, но сегодня это кажется правильным.

Сегодняшний вечер кажется мне идеальным, таким, будто все в нашей жизни будет хорошо, таких ощущений я не испытывал уже очень давно.

Обычно я чувствую страх и давление. Обычно чувствую, что в моих внутренностях образовалась дыра, которую невозможно заполнить.

Тео не может заменить мне маму. Но каким-то образом она уравновешивает нас, позволяет нам быть похожими на тех, кем мы были раньше. Она — центр, вокруг которого мы можем вращаться. Причина быть здесь вместе, чувствовать себя счастливыми и живыми, хотя бы на одну ночь.

Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы она возвращалась домой, потому что тогда чары разрушатся, и я стану таким, каким был раньше. Все будет как прежде.

По крайней мере, до тех пор, пока не будет заключена сделка с Ангусом.

Тогда все изменится навсегда.

Вместо того чтобы разориться и прозябать, я буду обеспечен. У моего отца будет страховка, и ему не придется устраиваться на стройку со своими дегенеративными тюремными дружками. Я смогу позволить себе отправить его на реабилитацию, если, конечно, он согласится. И Ризу не придется браться за любую дерьмовую работу, которая ему попадется, он сможет играть характерные роли в инди-фильмах или театральных постановках, или даже попробовать написать сценарий, о чем он постоянно говорит.

Это те мечты, которые двигали мной на протяжении многих лет. Но сейчас, когда так близок к этому, я не чувствую прежней уверенности.

Может быть, это потому, что отношения с Тео складываются не так, как я ожидал. Мои планы уже так сильно изменились… я больше не могу ясно видеть, чем все это закончится.

Я смотрю на Тео через огонь и начинаю беспокоиться, что это неизбежно: мне придется выбирать между тем, чтобы причинить ей боль и спасти свою семью. Потому что, если я чему-то и научился, так это тому, что нельзя получить все, что хочешь. Всегда придется идти на компромисс.

Меня не устраивает ни один из этих вариантов, я не могу причинить ей боль, и я не могу подвести отца и брата. Они зависят от меня. Я единственный, кто может все исправить.

А это значит, что я должен сделать так, чтобы все получилось.

Каким-то образом я должен справиться.

Риз ловит мой взгляд. Я не видел его три месяца, но мне кажется, что он уже снова в моей голове. Как будто он читает мои мысли, сидя у огня.

Он наклоняет голову в сторону нашего отца и поднимает бровь, как бы говоря: «Посмотри, как старик снова играет на струнах и поет… чем ты его кормишь?». Я ухмыляюсь Ризу и пожимаю плечами, что означает: «Я не знаю, что происходит, но давай не будем ничего делать, чтобы не испортить.»

Только позже, в доме, мы можем поговорить по-настоящему.

Мы с Ризом моем посуду, пока Тео принимает душ, что она часто делает по ночам, а также утром. Она говорит, что запахи от готовки въедаются в ее волосы, но, честно говоря, мне нравится, когда я улавливаю нотки мускатного ореха, розмарина или фенхеля, которые смешиваются с естественной сладостью ее запаха.

Риз едва дожидается, пока она выйдет из кухни, чтобы сказать:

― Так, что, черт возьми, происходит?

Чтобы не смотреть на него, я принимаюсь за серьезное дело ― вытираю кастрюлю.

― Я же сказала тебе, что происходит.

― Не с Ангусом, ― говорит Риз. ― С вами, двумя болванами.

Я бы хотел прикинуться идиотом, но с Ризом это не сработает, а его это очень разозлит. Мы не лжем друг другу.

Поэтому вместо этого я говорю:

― Все немного усложнилось.

Риз фыркает.

― Кто мог это предвидеть?

― О, заткнись. Я сказал «немного» усложнилось, мы все еще идем к цели.

― О, правда… что это за цель? Потому что я не помню части плана, где вы двое съезжаетесь и играете в семью.

Я скриплю зубами.

― Это было неожиданное решение, но все идет отлично. Ангус жутко ревнует, Тео здесь, где могу за ней присматривать, и я не слышал, чтобы ты жаловался, когда ел свое шестое тако.

― О, я не жалуюсь, ― весело говорит Риз. ― Я просто указываю на то, что ты сильно отклонился от плана. Тебе кажется, что ты следуешь ему, но на мой взгляд, все это начинает чертовски сильно походить на то дерьмо, которое обычно устраиваю я. И ты знаешь, чем это всегда заканчивается…

― Это совсем не похоже на один из твоих планов.

― И почему же?

― Потому что я полностью контролирую ситуацию.

― О, хорошо… ― Риз кивает и вытирает кастрюлю. ― Значит, вы с Тео не строили друг другу глазки весь вечер?

― Мы узнали друг друга получше. Мы очень хорошо работаем вместе.

― Вы очень хорошо работаете вместе? Господи, все еще хуже, чем я думал.

― Что это значит?

― Это значит, что ты бредишь, старший брат.

В отличие от большинства близнецов, Риз рад тому, что родился позже на целых четыре минуты. Ему нравится быть младшим братом, чтобы сваливать на меня всю ответственность.

Но теперь, видимо, он решил, что ему пора дать мне пару советов.

― Я брежу? ― Я бросаю на него язвительный взгляд. ― Напомни мне, кто провел последние три месяца, притворяясь центурионом в джунглях Суматры.

― Ага, ― говорит Риз с выражением превосходства, ― но разница в том, что я знал, что притворяюсь.

― Я тоже знаю, что притворяюсь. Тео тоже. На самом деле мы не встречаемся.

― Но вы трахаетесь? ― Риз переходит сразу к делу.

― Нет, не трахаемся.

Формально это правда, не считая того, что произошло прошлой ночью.

Риза не так-то легко одурачить. Он проницательно спрашивает:

― То есть совсем ничего, или просто еще не дошло до секса?

Я с остервенением оттираю терку для сыра, испытывая искушение сделать то же самое с рукой брата. Очевидно, прошло слишком много времени с тех пор, как я вправлял ему мозги.

― Мы немного пошалили, ― признаю я.

― Я так и знал! ― Риз просто невыносим, когда оказывается прав. Он задвигает локтем мне в ребра и шевелит бровями. ― Как все прошло?

Я не могу подавить улыбку, которая расползается по моему лицу.

Мой брат ворчит и бьет меня по плечу.

― Ты грязный пес! Баловаться с Тео Махони…

― Серьезно, заткнись, или я утоплю тебя в раковине.

― Попробуй! Я отжимаюсь по двести раз в день. Могу поспорить, что смогу перебросить тебя через дом.

Чтобы доказать это, он пытается схватить меня за шею. Риз действительно безостановочно тренируется с одним из лучших тренеров Голливуда, но и я не зря хожу в спортзал. Завязывается потасовка, в ходе которой мы заливаем грязной водой весь пол на кухне, пока пытаемся облить друг друга, и все заканчивается только тогда, когда мы оба промокли, рубашка Риза порвана, а Тео стоит в дверях и смотрит на нас.

― Чем вы тут занимаетесь?

― Приветствую его дома, ― говорю я, все еще удерживая Риза рукой за шею.

Риз вырывается из моей хватки и делает то, что мы любовно называем «ударом по мешку», что означает, что он бьет меня по яйцам.

― Ай, ты, маленький сучий ублюдок!

― Смотрите, кто говорит! ― Риз прыгает вокруг меня с поднятыми кулаками, как уличный боец. К несчастью для него, его нога вступает в лужу, он поскальзывается и падает на задницу.

Я смеюсь над ним и одновременно стону, обхватив руками яйца.

Он смеется надо мной с пола.

― Надеюсь, ты не хотел детей.

Тео качает головой, глядя на нас.

― Я не понимаю отношения между братьями.