Любовь без розовых соплей

Глава 19

— Эй, тыковка, ты в порядке?

— В полнейшем, — безмятежно улыбаюсь я Стиву, а тот лишь недоуменно хмурится, глядя на меня.

— А глаза чего такие красные? — продолжает допытываться он.

— Не обращай внимая. Аллергия. Все выходные у родителей ковырялась в саду. На какую-то траву реакция. Никак вычислить не можем, на какую именно.

— А, ну ладно. Так, там из Москвы требуют отчет в новом формате. Слушай хренеллиард задач на сегодня. Во-первых, созвонись…

Нормальный рабочий день. Ну, для нас нормальный. Наверняка кто-то не выдержал бы подобной беготни, постоянных разъездов, десятков коротких совещаний на разные темы, переключений от вопросов по таможенному оформлению на полицейское сопровождение негабаритов, подсчетов сталийного времени и тут же официальных сводок погоды за последние три месяца. Дурдом. А для нас это нормальный, обычный, рядовой рабочий день. После обычных, рядовых, нормальных выходных, которые я практически полностью провела, лежа калачиком в кровати и не реагируя ни на чьи звонки. Я даже не стала обращать внимания на высвечивающиеся имена. Просто в какой-то момент набрала сама маму, поговорила с ней, мимоходом упомянув, что ближайшие два дня буду очень занята и телефон, скорее всего, будет вне зоны доступа, и отключила его к чертям собачьим.

И нет, я не плакала. Совершенно.

Лежала и любовалась желтыми розами, стоящими на прикроватной тумбочке и одуряюще пахнущими — на всю квартиру.

— Оль, ты прости, я чесслово не хочу тебя сейчас обидеть и ни в коем случае не осуждаю, но… Ты же понимаешь, что даже если этот твой женатик разведется, то ни за что не женится на тебе?

— Понимаю, — киваю я.

— Ты же понимаешь, что даже если вдруг — именно вдруг, такое тоже случается — все же женится, то долго ваш брак не продлится. Тот, кто бросил первую жену, рано или поздно совершит то же самое по отношению и к тебе.

— Понимаю, — улыбаюсь я и прихлебываю кофе.

— Ты же понимаешь, что даже если не бросит, то счастливы вы не будете — вас обоих будет грызть чувство вины.

— Понимаю. — Не хочу и не буду спорить с приятельницей.

— А ты чего это лыбишься? — подруга явно встревожена. Встревожена и не понимает причины моего абсолютного спокойствия, даже легкого равнодушия.

— Натуся, я лыблюсь, потому что у меня нормальное настроение. Потому что я приняла решение. Потому что меня не терзают ни сомнения, ни угрызения совести, ни моральные метания. Потому что я поняла, что я эгоистка и хочу сейчас думать о себе. Ведь я имею такое право?

Натуся морщится, словно от зубной боли.

— Лелик, ты хорошо подумала?

Хорошо ли я подумала? О да. Я устало вздыхаю и прикуриваю сигарету.

— Наташ, невозможно прожить жизнь, не совершив ошибок. Невозможно все предугадать и подстелить соломку там, где ты упадешь через неделю или год. Ведь ты можешь упасть раньше, а можешь вообще не падать, потому что к этому времени научишься летать. Невозможно прожить безгрешную жизнь. Рано или поздно ты вольно или невольно причинишь кому-то вред. Ты терпеть не можешь Володю, которого и в глаза не видела. Я и сама не могу сказать, что обожаю его. Но в нашей жизни нам попадают порой учителя, которые дают информацию, подобную столовому ножу. Таким инструментом можно воспользоваться для приготовления ужина, а можно зарезать человека.

— Ничего себе, инструментик, — недовольно ворчит моя подружка-психологиня.

— Ничего себе, — соглашаюсь я и затягиваюсь. — Знаешь, в чем я уверена по поводу Лизы, да и, прости, тебя тоже? В том, что для вас обеих по большому счету нет разницы, кто или что явился поводом к разрыву или разводу. Потому что этот разрыв и развод все равно состоялся бы. Если в браке нет трещин, он не развалится из-за чьей-то хорошенькой мордашки. И потом, скажи мне, положа руку на сердце, кроме обиды на бывшего мужа, тебе сейчас лучше или хуже, чем с ним?

Наташа пожимает плечами и отворачивается к окну.

— Живя с ним, ты горбатилась на трех работах, нелюбимых при этом. Сейчас ты занимаешься тем, к чему у тебя лежит душа. Без оглядки на его «что скажут люди» и «не смей этого делать». Ты наконец стала сама собой и спишь ночью спокойно, а не выглядываешь его в окошко в ожидании, когда он соизволит вернуться после очередного загула.

— То есть ты еще и благодетельницей себя считаешь?

— Нет, не извращай мои слова. Я просто тот самый нож, понимаешь? Ни плохая, ни хорошая. Просто оказалась в определенном месте в определенное время. По воле случая.

— Прекрасная позиция. Солдаты тоже говорят, что они стреляют, потому что получили приказ! — Наташа прищуривается и раздувает ноздри. Развод — слишком болезненная тема для нее. До сих пор.

— Ты права. Приказа стрелять у меня не было. Поэтому в суде Гаагского трибунала я не буду рассчитывать на снисхождение, — я безмятежно улыбаюсь. — И еще раз тебе повторяю: я не верю в любовь, но при этом верю в карму. Я знаю, что расплата когда-нибудь меня настигнет. Пусть так.

— И что ты будешь делать со своим Данилом?

— Во-первых, он не мой, а как тот дядя Федор из мультика — свой собственный. А во-вторых, ни-че-го.

— Как это ничего?

— А вот так. Я не буду проявлять никакую инициативу. Вот мы первый раз поссорились. И я объективно не чувствую за собой вины в этой ссоре. Я не знала, что он прилетит раньше, он не предупредил, а я никогда и не обещала сидеть дома и преданно ожидать его под дверью. При этом я реально была рада слышать его и пообещала приехать как можно быстрее. Но он психанул и ушел. Поэтому я не буду делать ничего. Вот как будет, так и будет.

— А если он больше не придет и не позвонит?

— Значит, так тому и быть. Значит, мы отработали с ним нашу совместную карму. Значит, пока просто не поняли, для чего нужна была эта встреча. Но поймем. Чуть позже. Может быть.

Я тушу сигарету и допиваю последний глоток кофе.

— Лелик, я тебя не понимаю. Ты какая-то… непоследовательная.

— Ага, — соглашаюсь я. — Непоследовательная, ветреная, стервозная, при этом верящая в карму. Но кто сказал, что я обязана быть другой и соответствовать чьим-то ожиданиям?

И я не вру. Ни Натусе, ни себе.

Что-то переключили в моей голове те желтые розы, желтые розы — символ разлуки, символ, ясно дающий понять, что время гормональной бури закончилось. И мой заклинивший тумблер, отвечающий за равновесие разума и эмоций, которым я дала слишком много воли, вернулся на положенное место. И сейчас я, как мне кажется, могу рассуждать вполне здраво и осмысленно.

А посему…

Я включаю телефон и просматриваю список неотвеченных вызовов и пропущенных смс-сообщений. Взгляд все еще судорожно ищет одно имя, а мозги отмечают его отсутствие.

Как я там сказала Натусе? Ну, значит, так тому и быть.

А теперь пора быть хорошей, аккуратной девочкой. Или, как минимум, вежливой.

— Мистер Уилан, у меня пропущенный звонок от вас. Простите, не могла ответить. Что-то срочное? — Я знаю, что никакой срочности быть не может. Но принимаю правила этой игры. Почему бы и не поиграть теперь?

— Чрезвычайно.

— Вы нашли ошибку в документах? Надо что-то исправить? — Ну-ка, ну-ка, придумай что-нибудь убедительное, большой, серьезный босс.

— Да, одну ошибку совершенно необходимо исправить.

— Это ждет до завтра? — Готова поспорить, что мне сейчас предложат увидеться немедленно. И-и-и...

— Нет, давайте встретимся сегодня. Жду в «Патрике».

Что я говорила? Да еще и в нашем любимом со Стивом «Патрике». Там та-а-ак удобно подписывать документы… Удобнее, наверное, только у него дома — в миленьком, уединенном коттеджике. Ага.

— Буду максимально быстро. Через час, мне долго добираться.

— До встречи, Малыш.

Серьезно? Кто-то повелся бы на столь грубую попытку пригласить девушку на свидание под видом деловой встречи? Какой примитив.

Поэтому я не особо спеша принимаю душ, привожу себя в порядок, наношу легкий макияж и подбираю наряд одновременно слегка небрежный, немного легкомысленный и в то же время достаточно эффектный. Через час с приличным хвостиком я вхожу в небольшой ресторанчик, который мы со Стивом когда-то облюбовали для наших дружественных ужинов в тесном кругу.

Шон выбрал самый уютный и уединенный столик — я тоже его люблю, у окна, но при этом не на виду у прохожих, да и при входе в зал далеко не сразу бросается в глаза — и медленно листает двуязычное меню, переведенное лично мною специально для хозяйки этого заведения. Мы так усиленно рекламировали их простую, но изумительную по вкусу и величине порций кухню, что теперь это самое популярное место в городе среди работающих на проекте иностранцев. Так что я подсуетилась и составила несколько вариантов переводов описания блюд: англо-русский, франко-русский, итальяно-русский и испанско-русский. За такой бешеный приток щедрых клиентов и помощь с меню я имею теперь персональную скидку аж тридцать процентов при условии, что прихожу сюда сама или с членами семьи. И единственный иностранец, который входит в понятие моей «семьи» — Стив. Но он при этом оставляет столь щедрые чаевые, что с лихвой перекрывают эту скидку.

— Малыш, я в очередной раз очарован. Хотя, казалось бы, дальше некуда.

Галантный кавалер вскакивает при моем появлении и отодвигает мой стул. Пока я устраиваюсь, он продолжает рассыпаться в комплиментах, и, разумеется, никаких документов с ошибками, ради которых я должна была бросить все и примчаться на встречу, и в помине нет.

— Шон, я тоже рада вас видеть. И хочу сказать, что вам нет нужды придумывать повод для встречи. Потому что с друзьями я с удовольствием встречаюсь и просто так, без всяких поводов.

— С друзьями?

— Да, с друзьями. Ведь мы же друзья? — я беру бокал с водой, в котором плавает нежный, прозрачный ломтик зеленого огурца и такой же прозрачный ломтик лайма — классная задумка, очень приятное послевкусие.

Уилан с готовностью поднимает свой — тоже с водой — и чокается со мной.

— За дружбу, Малыш.

— За дружбу, Шон. В наше время — редкое удовольствие. Особенно, как я понимаю, для человека твоего статуса.

Он мрачнеет и кривит губы в невеселой усмешке.

— Ты проницательна, Малыш.

— Я бы предпочла Джинджер.

— С тех пор, как ты объяснила мне значение этого слова по-русски, мне хочется называть тебя именно так. Малыш. Детка. Крошка.

— Ты ставишь меня в неловкое положение, — я улыбаюсь, но моя улыбка противоречит выражению моих же глаз. И Шон, а он далеко не дурак, как я уже многократно убедилась в этом, моментально понимает, о чем я говорю.

— Я обещаю, что буду следить за своей речью. И что в присутствии любых третьих лиц не позволю себе такой вольности.

Хороший, умный мальчик. Вернее, дядя. На минуточку, почти на пятнадцать лет старше меня.

— Благодарю за понимание.

— Ты умеешь совершенно простыми фразами и словами пристыдить меня, как будто я ученик младшей школы, а ты моя учительница.

— Я и не пыталась никогда этого сделать. Очевидно, такое впечатление создается из-за того, что английский для меня не родной, и самые обыкновенные речевые обороты звучат в моем исполнении не совсем правильно.

— О, поверь, Джин, твой английский шикарен. Намного лучше, чем мой французский или, тем более, русский.

— Ты учишь русский? — удивляюсь я. Вот уж редко кто из англосаксов утруждает себя изучением таких сложных для них языков, как русский, китайский или арабский, к примеру. Для большинства из них, на самом деле, все языки, кроме родного варианта английского, — варварская речь.

— Пытаюсь. Даже попросил найти мне преподавателя.

— И как, успешно?

— Ты знаешь, да. Я уже месяц занимаюсь с ней. Очаровательная дама за шестьдесят. Поит меня чаем с «ба-ран-ка-ми» и уверяет, что за всю жизнь ни разу не встретила «мид-ведь-я» и так и не научилась играть на «ба-ла-лай-ке», — Шон тихо, но заразительно смеется, и я невольно улыбаюсь ему в ответ.

Но моя улыбка вянет моментально.

Потому что в ресторан входит группа людей — две пары в возрасте и Данил под руку с очаровательной юной блондинкой. Настолько хорошенькой, ухоженной, нежной и милой, что кусочек восхитительного стейка во рту вдруг превращается в комок лежалой тряпки.

В самом деле? Парень-гроза, ты в своем уме — польститься на растрепанную мокрую ведьму после такой феи? Да если бы я увидела эту фотомодель ДО того, как… В общем, до того… Я бы не поверила ни единому твоему слову, парень с желтыми розами. А я ведь практически начала верить.

Ну что ж.

Розы были прекрасны. Зря я их не любила раньше.