Я благодарю всех богов, что рейсы у нас с Данилом разные. Потому что физически не могу находиться рядом с ним в одном помещении. Мысли путаются, а там, где у приличных людей находится сердце, что-то колотится, рвется и ноет-ноет... И по идее, ничего такого не должно быть — ведь у стерв нет не только стыда и совести, но и сердца.
Но у меня там болит, вернее, давит могильным холодом.
— Шампанского для вас?
Первый класс, оплаченный кредиткой Шона, не подводит, встречая широченным удобными креслами и преувеличенно любезными стюардами.
— Спасибо, не надо. И обедать я тоже не буду. Можно мне подушку и плед, пожалуйста?
Я закутываюсь в мягкую ткань, пахнущую специфическим ароматом самолетного нутра, и закрываю глаза.
Чувства, вас нет.
Вам нет места в этом теле.
В этом куске плоти вам не рады.
Здесь должен царить лишь один разум, холодный расчет и голая жажда наживы и власти.
— Как вы думаете, о какую проблему спотыкаются и в конце концов разбиваются девяносто процентов официальных да и неофициальных браков?
— Быт?
— Деньги?
— Секс?
Володя важно кивает, слушая выкрики из зала.
— Все названное — лишь верхушка айсберга, — снисходительно усмехается он. — Самая главная проблема в отношениях в паре — проблема власти. Да-да, именно так. Не насмехайтесь. К чьей маме сегодня едем? Чьим друзьям отдадим предпочтение, если в один день позвали в гости друзья обоих партнеров? Кто сегодня выбирает, что нам смотреть? У кого контрольный пакет акций? Кто будет воспитывать детей? Кто пойдет выносить мусор? Кто уступит первым? У кого кишка тоньше? — он, прищурившись, обводит притихших слушателей взглядом и снова усмехается. — И не говорите мне, что этого не было, нет или не будет в вашей семье, в семье ваших родителей или в семьях ваших знакомых. Самые кровопролитные столкновения интересов двух взрослых людей в браке всегда происходят именно на этой почве. Потому что даже самый излюбленный манипулятивный прием в виде вопроса «Ты меня любишь?» на самом деле расшифровывается очень просто — Кто. Тут. Главный? Ну и, конечно, кто главный, тот и распоряжается ресурсами — деньгами, сексом, и устанавливает правила поведения в быту.
— Так что же теперь, институт брака, получается, себя изжил?
— Смысл не в этом. Не в нужности и полезности такого явления как брак в принципе. А в его основе. И знаете что? Самыми крепкими браками во все времена были исключительно основанные на взаимовыгодной основе. А не на таком эфемерном понятии, как любовь. Ну, про это распиаренное нездоровое состояние психики мы с вами уже много говорили.
Нездоровое состояние психики. Поняла? Вот это вот твое «ноет-ноет» — это просто ты крышей поехала.
Я шепчу как мантру «Чувств нет. Нельзя им позволять взять верх. Потому что будет еще больнее. Отставить эмоции. Думать. Анализировать. Выбирать самый выгодный вариант».
А глупый кусок мяса в грудной клетке все стучит заполошно, словно узник, пытающийся выбраться из каменного мешка.
Зачем ты трепыхаешься? Что тебе еще надо?
Власть не нравится?
«Малыш, что ты хочешь? Только скажи…»
Хотеть не вредно. Вредно не хотеть.
Я только сейчас начинаю понимать смысл этого высказывания.
Да, фактически я не владею материальными ресурсами. Но я полностью завладела мыслями того, кто держит их в своих руках и предлагает мне на раскрытых ладонях.
А я…
Я. Ничего. Не хочу.
Ни машину. Ни дом. Ни путешествие на Бали. Ни украшения. Ни вечеринок. Ни новых нарядов.
Я хочу, чтобы эта чертова штука за ребрами просто перестала стучать и сбиваться с ритма.
Хочу снова видеть в зеркале просто Олю Малышеву, а не мисс Олгу, любовницу самого Шона Уилана.
— Олга, я хочу с тобой кое-что обсудить. Кое-что неприятное, на первый взгляд. Но только на первый.
Шон немного суетливо наливает виски, жестом предлагая и мне, но я отрицательно машу головой. Никакого, к чертям собачьим, спиртного. Только холодная, трезвая голова.
— Дело в том, что я женат.
Как мило, что ты соизволил упомянуть об этом.
— Но это никоим образом никогда тебя не коснется. Тебя никто никогда не упрекнет, не напишет гневное письмо или смс, не позвонит и не обвинит в том, что ты разрушаешь семью.
Прелестно. А могло быть еще и так?
— Я не могу объяснить тебе все тонкости нашего брачного союза, но он такой, какой есть. И это изменит только смерть — моя или ее. При этом каждый из нас волен состоять в отношениях с другими партнерами, сколь угодно долго и как угодно далеко от супруга, хоть на другом конце планеты и у всех на виду. А с тобой я хочу объездить вместе весь мир, показать его тебе и прожить с тобой до конца своих дней.
Ох, Володя, ну гений же. Что там было про самые крепкие брачные союзы? Ведь в точку!
— После этого проекта будет другой, во Вьетнаме. И я хочу, чтобы ты поехала туда со мной. В качестве… — он запинается, пытаясь подобрать верное слово.
— Второй любимой жены? — любезно подсказываю я. — Во Вьетнаме разрешено многоженство?
— Олга, моей постоянной спутницы. И я всем буду представлять тебя как мою единственную возлюбленную. Я не могу дать тебе свое имя. Но я дам все остальное. Все. Только попроси.
Какой верный и щедрый мне попался очередной женатый любовник. Уж повезло так повезло. Не хочу я такого везения. И щедрости мне не надо. И просить ничего не хочу.
А хочу когда-нибудь перестать до паники бояться летать самолетами. Какой на фиг Вьетнам и весь мир, если несчастная тысяча километров в воздухе отнимает у меня десять лет жизни? Даже из-за этой короткой поездки у меня сто пудов снова собьется и цикл, и сон — вот так по-придурошному реагирует на несвойственную людям высоту пребывания мой организм.
Но эта поездка мне необходима.
Как воздух.
Как кислород, которого мне в последнее время катастрофически не хвата...
— Госпожа Малышева, с вами все в порядке? — надо мной склоняется встревоженная стюардесса. — Госпожа Малышева? Ольга Владимировна… Вам нужен врач?
— Нет, спасибо, — разлепляю я пересохшие губы. — Можно воды, пожалуйста? Простите, это… паника. Я боюсь летать.
Я держу воду двумя руками, потому что боюсь расплескать ее, не донеся до рта.
Приплыли, Оленька. Ты что, умудрилась потерять сознание? Прямо в самолете? Фигасе тебя накрыло. Это все нервы, которыми реально надо срочно заниматься. Пожалуй, наплюю я на корпоративные стандарты и обратно поеду поездом. И пусть я потеряю лишние сутки на дорогу, но хотя бы обойдусь без потери сознания.
А Стив может орать сколько угодно. Мне плевать. На его гнев, недовольство, вопли. На него самого. На работу. На себя и свою репутацию. Просто. Плевать. Прямо сейчас я вообще хочу сдохнуть. Но сперва кофе с сигаретой.
Дотерпев до гостиницы, я прошу на ресепшене номер для курящих, и, поднявшись, первым делом достаю сигареты, развожу в кипятке пакетик черной бурды, которую почему-то считают кофе, и усаживаюсь на постель.
Первый глоток и первая затяжка после чертова перелета. Сейчас меня отпустит. Сейчас меня…
Я еле успеваю добежать до туалета, чтобы не испачкать темной жижей свежезастеленную кровать.
Малышева! Да тебе точно пора лечиться!
Мне хочется заорать или разбить что-нибудь. Но нельзя. В отелях очень тонкие перегородки и прекрасная слышимость. А мои фобии и истерики никому не интересны.
«Не позволять эмоциям взять верх».
Поэтому просто умываюсь холодной водой, чищу зубы, чтобы избавиться от мерзкого привкуса во рту и, даже не поужинав, ложусь спать. Утро вечера мудренее…
Все следующие рабочие дни проходят по четкому распорядку: с десяти утра до восьми вечера я в офисе — свожу окончательные таблицы по простою судов, доставляющих трубы и оборудование. Гигантская работа, на самом деле, которую я кропотливо делала в течение последнего месяца, чтобы у экономистов и финансистов было веское основание снизить затраты на фрахт, списав половину на официально подтвержденную соответствующими органами плохую погоду.
На обед я не выхожу — не хочу терять время на посиделки в толпе незнакомых людей. Мне хватает нескольких зеленых яблок, которые я каждый день покупаю по дороге в небольшом фруктовом магазинчике. А вечером, ввалившись в номер, принимаю контрастный душ, отключаю телефон, перед этим отзвонившись родителям, что у меня все в порядке, и ложусь спать. До самого утра. Утром снова душ. Несладкий чай, последнее зеленое яблоко, оставшееся с предыдущего дня в сумке, и снова в офис. Хорошо, что наша секретарь подобрала мне хоть и дешевую гостиницу, но расположенную в шаговой доступности от штаб-квартиры проекта. И обойдусь я без спа и массажей. Мне нужен просто вот такой отдых — отдых от эмоций.
На все сообщения от Шона я отвечаю одной и той же заготовленной фразой: «Все хорошо. Много работы. Спокойной ночи».
— Ольга, как бы вы отнеслись к предложению работы у нас?
Конец рабочего дня пятницы, огромный офис почти опустел. Мне осталось только дописать последний отчет и отправить его на почту финансовому контролеру проекта.
Я поднимаю голову и вижу как раз адресата этой последней бумажки.
— Отрицательно. Спасибо.
— Вот так категорично? — мужчина явно удивлен. Еще бы. Такие предложения поступают крайне редко. И никогда не повторяются. Это же шанс. Редкий.
— Вы, может, возьмете паузу на обдумывание? Я готов ждать до понедельника.
— Спасибо. Но в понедельник мое мнение не изменится, — вежливо улыбаюсь я. — Очень признательна за столь высокую оценку. Но нет. У меня даже образование неподходящее. Я всего-навсего преподаватель иностранных языков.
— Вот как? — Мне удается удивить его второй раз. — Что ж, это действительно меняет дело. Но если вы выразите готовность и возьмете на себя определенные обязательства по дальнейшему…
— Спасибо еще раз. Учиться я готова, и этот пункт уже есть в моих планах на ближайшее будущее. Однако ваше предложение о работе я все же вынуждена повторно отклонить. По… семейным обстоятельствам. И еще раз спасибо. Лестно. Но, увы, — я даже руками развожу для убедительности.
— Жаль. Искренне жаль, — он окидывает меня внимательным взглядом, в котором проскальзывает искорка такого знакомого мужского интереса. — Мне такие сотрудники очень нужны.
А мне нужен морской воздух. И простор. И родные горы. И просто… родные люди рядом. Их у меня и так слишком мало осталось в окружении. И терять столь драгоценные крохи ради сомнительной перспективы непонятно какой карьеры в большом городе я не собираюсь.
Я выписалась из гостиницы еще утром. Чемоданчик стоит рядом. Если бы для поездки на поезде не надо было задерживаться в столице на целые сутки, я бы поехала все же проверенным, надежным железнодорожным транспортом. Но опаздывать на работу в понедельник я тоже не могу.
Кстати, надо предупредить Петровича, чтобы он не вздумал ехать встречать меня. У меня нет сил спорить с водителем, вынужденным подчиняться своему непосредственному шефу, по поводу того, куда именно следует меня доставить из аэропорта.
Потому что ехать к Шону я не собираюсь. Никогда больше.
А встретиться с ним для откровенного и, надеюсь, последнего на эту тему разговора лучше где-то в нейтральном месте. И не сегодня, когда меня наверняка снова будет штормить после перелета.
Не в коттедже, где все напоминает мне о глубине моих ошибок и заблуждений.
Никакого первого класса в этот раз. Никаких удобных кресел и шампанского. Никаких вип-зон и их пассажиров. Спасибо. Достаточно.
И, кстати, хорошо, что вспомнила — надо перечислить ему на карту оплату за тот чертов первый класс. Нет у меня никакого права тратить его деньги.
Сидя на узком, неудобном сидении где-то в хвостовой части самолета, я в очередной раз пытаюсь дозвониться до водителя, но его телефон недоступен. Поэтому приходится спешно набрать эсэмэс и отключить телефон перед взлетом.
Этот полет достается еще сложнее. То зоны турбулентности, то плач маленьких соседей, то постоянные просьбы сидящих рядом выпустить их в туалет…
На трапе, вдохнув воздух полной грудью, я осознаю, что на ладонях остались мелкие кровавые отметины от собственных ногтей.
Ну не дура?
Раз ты так веришь в цифры, факты и статистику, глупо бояться транспорт с наименьшими показателями смертности. В автокатастрофах ежедневно гибнет больше людей, чем за год в небе.
Но эта статистика меня не выручает.
На мне любая статистика дает сбои.
Я включаю телефон и вижу, что мои сообщения доставлены и прочитаны. Вот и славно. Значит, можно взять любое такси и спокойно доехать до собственной квартирки и запереться там до понедельника. Отключив телефоны и не открывая никому дверь.
Но надежды рассыпаются в прах, поскольку в первых рядах встречающих я вижу виновато улыбающегося Петровича.
— Ольга Владимировна, вы уж простите старика. Я все получил и прочитал, но тут такое дело…
Господи, что еще?
Водитель без спроса подхватывает чемоданчик и несется к машине, а я лишь успеваю переставлять ноги, чтобы не потерять его в толпе.
Перед глазами мелькают разноцветные мушки, а руки и ноги холодные как лед. Меня тошнит, во рту сухо, и хочется лечь на землю и полежать, чтобы перестало шатать.
Я сейчас просто расплачусь. Позорно разревусь.
Рядом с огромной служебной машиной стоит улыбающийся Шон с охапкой шикарных роз. Не желтых. Белых. Символ чистоты, невинности, нежной и трепетной любви.
— Малыш, я безумно соскучился. Не мог усидеть и решил встретить тебя.
— Шон, привет. Цветы замечательные. Очень красивые. Но не стоило.
— Дома их еще больше. Вся комната заставлена прекрасными цветами для самой прекрасной женщины.
Он протягивает мне букет.
Тонкий, сладкий запах проникает мне в грудь, заливая дурманящим ароматом, в котором я захлебываюсь, словно меня погрузили с головой в сахарный сироп.
Ненавижу розы.
Ненави…