— Этого не может быть, — качаю я головой. — Бред какой-то. Такого не бывает.
— Бывает, — пожимает плечами врач. — В вашем случае ничего катастрофического, беременность протекает совершенно нормально. А что вас смущает?
— Но у меня же были месячные, — я лепечу, судорожно вспоминая даты. Календарик остался дома, в другой сумочке. — Не скажу с точностью до дня, но точно не одиннадцать недель назад.
— Проходили в штатном режиме?
— Не совсем. Менее обильные. Обычно четыре-пять дней, а тут всего два. Но у меня такой организм странный, я плохо переношу поездки, даже короткие, и цикл может немного сбиться.
— Я советую обратиться к гинекологу, который вас обычно наблюдает. Для очистки совести сдать все анализы и обязательно встать на учет. Раз уж такое небольшое отклонение от нормы имеет место, то лучше, конечно, поберечься. Это первая беременность? — врач продолжает заполнять бумаги и практически не смотрит на меня.
— Первая.
— А полных лет вам… Ага. Вижу. Лучше поаккуратнее. По поводу опасности аборта для будущих беременностей я даже упоминать не буду. Это лучше со своим лечащим обсудите. Но я бы не советовала. Родите уже первого. А там… В общем, скажу то, что почему-то хочется адресовать именно вам, Ольга Владимировна — берегите себя и малыша.
В коридоре обессиленно плюхаюсь на кушетку. Я до сих пор не могу осознать услышанное.
Я. Беременна.
Одиннадцать недель.
Третий. Чертов. Месяц.
Два из девяти уже прошли. А я их не заметила.
Как такое может быть?
Прямо в коридоре достаю планшет и начинаю судорожно рыскать по различным форумам в поисках ответов на вопросы, которые мне нужны сейчас. До того, как я пойду на прием к своему гинекологу.
Физиологические причины.
Нарушения гормонального баланса.
Имплантационные выделения.
Аномалии в строении матки.
В первые месяцы беременности месячные могут идти. Могут.
Черт. Черт. Черт.
Я. Беременна.
Не от Шона.
Слава всем богам.
Но как такое могло произойти?
Я не глядя сбрасываю входящий звонок. Не до разговоров мне сейчас. Мне бы разум не потерять в эту секунду.
Я беременна от Данила.
И это ясно, как божий день.
Потому что до встречи с ним у меня не было мужчины несколько месяцев. А первый секс с Шоном случился всего три недели назад.
То есть все эти недели я, будучи беременна от одного, занималась сексом с другим?
Это…
Это…
У меня не хватает слов, чтобы подобрать правильное слово. Но кроме мата на трех языках на ум не приходит ничего.
— Дура. Какая же ты безмозглая идиотка, Ольга Владимировна, — шепчу я сама себе. — И что ты теперь собираешься делать?
Я открываю список контактов в телефоне и долго смотрю на номер Шона. Через несколько минут я планирую сделать больно одному в общем-то неплохому человеку. Потому что мистер Уилан, и я должна это признать откровенно, при всех своих недостатках, не самый последний негодяй и подонок. Да, со мной он действовал по принципу «В любви и на войне все средства хороши». Но он хотя бы был искренен в своих истинных желаниях. В отличие от меня — бессердечной стервы.
— Шон, привет. Мы можем встретиться?
— Малыш! Ты отдохнула после перелета? Почему ты не говорила мне, что настолько плохо переносишь самолеты? До обмороков? Я обязательно поговорю со Стивом при встрече. Тебе категорически противопоказаны командировки!
Потому что раньше со мной не случались обмороки в самолетах. И потому что не в самолетах и командировках дело.
— Давай поговорим при встрече?
— Прислать за тобой машину?
— Нет! — я почти кричу, но потом спохватываюсь, озираясь на ожидающих приема пациентов. — Пожалуйста, не надо. Приезжай в наш со Стивом любимый ресторан. Я буду там очень скоро. Минут через пятнадцать.
— Еду, милая. Постараюсь не заставлять тебя ждать.
Милая. Милая? Да ты совсем ослеп, Шон? Ну какая я милая?
— Малыш, ты так меня напугала. Что сказал врач? — Шон пытается поцеловать меня в губы, но я уворачиваюсь, и он лишь смазанно прихватывает мочку уха.
— Со мной все нормально, не переживай. Я не собираюсь умирать. Не в твою вахту, — глупо пытаюсь пошутить я.
— Если нужны какие-то лекарства, врачи, спецлечебницы… Только скажи.
— Со мной все хорошо, Шон. Правда. Я хотела встретиться, чтобы поговорить с тобой.
— Почему не дома?
Если бы я могла, я бы сейчас опрокинула для храбрости грамм пятьдесят коньяка. А потом затянулась бы ментоловой сигареткой. Но уже не могу. Мутит от одной мысли об этом вкусе и запахе. Так же, как о воспоминании о вкусе кофе. И аромате роз. Любого цвета.
— Шон, пожалуйста, отпусти меня.
— Снова командировка? — улыбка моментально сползает с его лица.
— Нет. Ты не понял. Я ухожу. Совсем. От тебя. Прости. Прости, я знаю, что тебе неприятно это слышать. Но… я так больше не могу.
— Не можешь что?
— Я не могу быть с тобой.
— Почему?
— Я не люблю тебя.
— Но…
— Я очень хорошо к тебе отношусь. Ты замечательный. Но я тебя не люблю.
— Но у нас же все было хорошо. И в постели нам хорошо вместе. И мы прекрасно ладим. И отлично понимаем друг друга. Что не так?
— Я. Тебя. Не люблю. Прости. Я тебя даже не хочу.
— Олга…
Я зажмуриваюсь и произношу вслух, хотя, возможно, это вообще не следует говорить именно этому мужчине.
— И я беременна от другого. Срок одиннадцать недель.
— Я знаю.
Что?????
Что значит знаю?
— Что значит знаешь? Знаешь, что я беременна?
— Конечно. Но ты молчала, и я молчал. Ждал, когда ты сама признаешься.
Я смотрю на него, как на хреново чудо света — открыв рот и глупо хлопая глазами.
— Олга, ты меня перепугала. Это же прекрасно. Какое бы решение ты ни приняла в отношении ребенка, я не против. Ты будешь мне нравится любой — и беременной тоже. С момента самой нашей первой встречи у тебя слегка потяжелела грудь. А с самой нашей первой ночи стала еще более чувствительна. Даже за эти две самых счастливых в моей жизни недели твой вкус изменился. В последние дни стал более изысканным и пряным, просто крышесносным. И мне перед твоей командировкой показалось, что ты стала более раскована и сама чаще хочешь секса. С беременными это происходит сплошь и рядом. Это же прекрасно, если нет противопоказаний.
— Ты дурак? — вырывается невольное.
Он понимающе улыбается.
— И твоя эмоциональная нестабильность из той же оперы. Это все гормоны, Малыш. Я взрослый мужчина и все понимаю. Но моего отношения к тебе это не меняет. Я тебя по-прежнему хочу и желаю видеть рядом с собой. Как я говорил, я не могу дать тебе свое имя. И твоему ребенку тоже. Но на все остальное ты можешь рассчитывать.
Убиться. Умереть и не встать.
— Это не твой ребенок! — я повышаю голос.
— Это случилось до меня, — пожимает он плечами. — Будем считать, что я без памяти влюбился в прекрасную беременную женщину, — он бережно берет мою руку и начинает целовать пальчики. — Твоя шикарная грудь еще подрастет, потяжелеет, совсем немного отвиснет, но это будет безумно красиво. Кожа на ней станет совсем тонкой, почти прозрачной, как старинный английский фарфор. Сквозь нее будут проступать нежные голубые венки, такие трогательные в своей беззащитности. Соски станут более рыхлыми. Безумно чувствительными. И я буду тренировать их языком и зубами — упорно и тщательно. Чтобы с первого же дня кормления грудью они не пострадали от усиленного сосания малыша. А если он не будет справляться, я сам буду высасывать твое молоко, чтобы тебя не беспокоила тяжесть налитой груди. И я знаю, что это будет божественно вкусно — дурманяще сладко, как вкус твоих соков. Животик — колыбель для твоего детеныша — будет понемногу расти. Буквально через пару месяцев на мои поцелуи в пупок начнут отвечать ударами изнутри. Сперва совсем незаметными. Потом все более требовательными. И я буду рад и счастлив встречать их ладонями и губами. Ты захочешь читать сентиментальные романы о любви. А я буду носить их тебе пачками. На любом языке. И буду смотреть вместе с тобой фильмы. И подавать тебе носовые платки. И приносить ночью томатный сок с фисташковым мороженым. И каждую ночь буду заниматься с тобой любовью. Очень нежно. Очень бережно. Больше никаких неудобных мест. Ты всегда сверху. Ты задаешь ритм. Ты скачешь на нужной тебе скорости, под нужным углом. А я просто стану самым безотказным и послушным любовником для тебя в эти месяцы. И иногда, в качестве награды за мою послушность и безотказность, ты будешь разрешать мне сделать это в позе сзади, обожаю твою попу — так хочу протиснуться в нежное, тугое колечко, куда ты до сих пор не пускаешь меня. Хочешь, застрахуем твою попу на миллион долларов? И конечно, ты будешь получать свое любимое куни так часто, как хочешь. Тебе же нравится, как я тебя вылизываю? И быть может — ведь у беременных порой случаются странные желания — ты сама захочешь сделать мне минет, о котором я мечтаю с первого взгляда на твой рот. Если у тебя начнется токсикоз и тебе будет сложно воспринимать мой запах, мы накупим тебе тысячу самых изощренных игрушек в секс-шопе, и все с дистанционным управлением. Я оборудую твою спальню камерами и научусь доставлять тебе удовольствие на расстоянии, в любое время, так, чтобы тебе нравилось. Я по-прежнему хочу, чтобы ты ходила дома голой, но ты этого не любишь. Я знаю шикарный магазин, где продают специальное белье для беременных. С подросшей грудью и округлившимся животиком ты будешь прекрасна в прозрачных пеньюарах, обшитых мехом и перьями. А потом я обязательно потребую присутствия на родах. В хорошей клинике. Отдельной палате. Хочу видеть, как распускается этот необыкновенный, самый прекрасный в мире цветок — проход, в котором появится сперва головка твоего ребенка, потом плечико, второе, затем он выскользнет с громким хлюпающим звуком, совсем как мой член, которому тоже так неохота выходить из тебя каждый раз. И, возможно, ты испытаешь самый сильный оргазм в своей жизни. До которого не смог довести тебя я.
Я не могу ничего сказать, потому что я не знаю, что сказать этому безумцу. Я ожидала какой угодно реакции на свои слова. Но только не такой.
— А когда ты родишь и восстановишься, мы проколем твои огрубевшие соски и вставим в них прекрасные золотые колечки. И в складочку над клитором тоже. И я соединю их золотой цепочкой. Мой драгоценный бермудский треугольник, в котором я окончательно заблудился и потерялся. Но все твои следующие беременности, если ты еще захочешь родить, я уже буду контролировать сам. Не от меня. Увы. Это физически невозможно. Эко. Только так. И только в проверенной клинике от проверенных доноров. Любой расы. Хочешь, от афроамериканца или горячего латиноса? Это сейчас модно. А ты будешь красивой мамочкой с тремя очаровательными карапузами, которые будут считать своим папой меня, несмотря на разные фамилии и цвет кожи.
Пи*дец, товарищи.
— Шон, очнись. Остановись, ради всего святого. Ничего этого не будет. Я тебя не люблю. Я тебя не хочу ни дистанционно, ни контактно, ни на родах моего ребенка. Ни голая, ни бессознательная. Я хотела бы вернуть все на месяц назад и отменить все, что случилось за эти дни. Но это невозможно. Я хотела бы быть тебе другом, потому что ты прекрасный человек, хоть и со своими тараканами. Но то, что ты говоришь — сумасшествие. А мне хватает собственного безумия, с которым я и так еле-еле справляюсь.
— Ты его любишь? Отца своего малыша?
Я не хочу ничего говорить. Я не готова говорить еще и на ЭТУ тему. Тем более с Шоном.
— Он делает тебе больно? Своим незнанием о твоей любви?
Я упорно прячу взгляд, но все же нахожусь с ответом.
— Сейчас мне больно от твоих слов. Потому что они свидетельствуют о твоей болезненной зависимости от меня. А мои плечи не выдерживают такой ответственности.
— А мне плевать. На боль плевать. Потому что боль это не зло. Боль — признак того, что еще не все умерло, понимаешь? Я так долго был холодным и мертвым внутри, что приветствую ту сладкую боль, которую мне доставляет, как ты говоришь, болезненная зависимость от тебя. Я ХОЧУ эту боль. Из твоих рук, из твоих губ, от твоих жестоких слов я приму любую пытку. Убью всякого, кто попытается повторить со мной этот фокус, а от тебя приму. Считай меня мазохистом. На это мне тоже плевать.
— Шон. Не надо. Пожалуйста. Ты заставляешь меня чувствовать себя палачом каким-то, — я уже почти стону, закрывая лицо руками.
— Может, потому, что ты пытаешься сейчас обезглавить мою любовь? — он яростно растирает лоб рукой и, отвернувшись, глухо произносит: — А что, если я позволю тебе раз в месяц трахаться с твоим Данилом? С одним единственным условием — в моем присутствии. Ты останешься?
Господи боже мой. Что же я наделала?
Господи боже мой...