Любовь без розовых соплей

Глава 33

Ранее серые, скучные, расписанные не то что по часам, а по минутам будни теперь раскрашены в яркую палитру с тысячей цветов и оттенков.

Моя сотканная из морской пены и солнечного цвета сладко-соленая, огненная, жаркая, жадная и щедрая одновременно Женщина вновь перевернула этот когда-то простой и понятный мир. В очередной, уж который раз за прошедший с нашей первой встречи год.

Это хорошее, это плохое. Это добро, это зло. Что тут непонятного?

Да все непонятно.

Потому что без плохого мы не ощущаем того хорошего, что приходит в нашу жизнь. Без зла забываем, что надо творить добро. Без тени не радуемся свету.

Я вынужден оставить ее и дочку в этой небольшой деревушке. Это плохо.

Но надежнее и комфортнее места для моих двух драгоценных существ невозможно и придумать. Это хорошо.

Она выглядит уставшей и прячет от меня взгляд. Это плохо.

Но покраснела и смутилась, заметив жадный мой. Это хорошо. Наверное.

Я впервые понял, что в состоянии убить человека. Это хорошо.

Но пока не знаю, как до него добраться. Это плохо.

У меня есть ДОЧЬ!

И это просто… космос. Новый, совсем недавно родившийся, нежный, трепетный, прекрасный, ослепительный в своей пахнущей медом и материнским молоком невинности космос.

Но и она, и ее красавица мама носят не мою фамилию. И это срочно надо исправлять. Потому что это неприемлемо!

Я набрал ее номер уже сотню раз. И только садясь в самолет, понимаю, что она, скорее всего, просто сменила симку. Упущение с моей стороны не догадаться об этом. А теперь я на целую неделю теряю возможность слышать ее, переписываться и требовать ежедневного фотоотчета о жизни моего ребенка. И я это исправлю.

Я исправлю все. Но надо составить тщательно выверенный план.

— Нил, это что за выкрутасы? — недоумевающе гудит в трубке знакомый голос. — Я тут вовсю ставки делаю на то, как скоро ты займешь мое место, а ты выпендриваешься? Что за вожжа тебе под хвост попала?

Дядя Витя явно расстроен и даже сердит.

— Привет, дядя Витя. Я тоже рад тебя слышать, — ухмыляюсь я в трубку.

— Не увиливай, парень. Я о серьезных вещах с тобой разговариваю, — в его голосе прорезывается металл, от которого обычно его подчиненные готовятся падать в обморок и срочно ползти либо на кладбище, либо на рабочее место. Да только все его серьезные вещи не идут ни в какое сравнение с моими.

— Есть причина, дядя Витя. Намного масштабнее и глобальнее, чем весь нефтяной бизнес вместе взятый.

— Хм, — пауза, невнятное бухтение и ворчливое: — Баба, что ли?

— Прекрасная, чудесная, восхитительная женщина, дядя Витя. Которая так заразительно смеется, что даже ты не устоишь. И влюбишься в нее с первого взгляда.

— Не понял, — недоумевает родственник.

— Ты стал дедом, дядь Вить. Двоюродным, но все же, — уже не могу сдержать шальной, от уха до уха улыбки.

— Что? Когда? Ты же развелся вроде. Как успел-то? А мать твоя, сестрица младшая моя что, не в курсе до сих пор?

— Никто не в курсе. Ты пока первый. Но я надеюсь, что пока никого не поставишь в известность. Ты же у нас единственный умеешь хранить секреты?

— Ёпта, племяш! Ты серьезно?

— Серьезнее некуда.

— И… ты уверен?

— На все сто пятьсот.

— Эм-м-м, так а увольняться-то зачем?

— Потому что моей дочке и ее маме будет плохо в Москве. Я возвращаюсь домой, дядь Вить. Это окончательно и обсуждению не подлежит.

— И ты вот так все бросишь и…

— Дядь Вить, карьеру я построю где угодно. Ты меня знаешь. А такие женщины встречаются всего раз в жизни.

— Ну… поздравляю, племянничек. Раз ты уверен.

— Спасибо, дядь Вить.

— Помощь точно не нужна?

— С карьерой? Нет. Но есть другая просьба. Личного характера.

Разумеется, не все так просто с увольнением, когда ты достигаешь определенного положения в такой компании. Но все решаемо. Пусть и чуть дольше, чем я хотел бы. В конце концов, что такое месяц, освещенный яркой целью, по сравнению с предыдущими девятью, прожитыми во мраке тусклой рутины?

Теперь каждая пятница для меня почти Новый год. Вернее, его самая любимая часть — предвкушение праздника и подготовка к нему. В этот день я получаю все заказанные в течение заканчивающейся недели коробки и упаковки. И везу их электричкой, самолетом и машиной в один небольшой, но уютный домик в тихой деревне, где не все рады меня видеть. Они привыкнут. И поймут. Рано или поздно. Я всегда добиваюсь своего. Особенно если это свое настолько важно для меня.

И потом, я приезжаю не в гости. А по делу. Каждый раз по очень важному.

— Как ты узнал, где я живу? — спрашивает она, смешно сморщив нос. И я понимаю ее недоумение. Даже эта скотина, мой бывший босс, не знал точного адреса, хотя я вытряс из него всю душу. Кроме того, что это где-то за сто километров от нашего города. И он не врал.

— У твоего папы, красавица, есть свои секреты, доча. Даже от твоей замечательной мамы. Пойдешь ко мне на ручки?

Я бы и твою глупую маму сгреб в объятия, если бы она хоть на секунду дала мне понять, что не против. Но пока на сердце теплеет от того, что хотя бы Дарья Даниловна — Даниловна! Слышите? — чуть не выпрыгивает из крохотных ползунков, когда я протягиваю ей руки.

Моя жена, которая пока не знает о своем грядущем новом статусе, с явной тревогой наблюдает, как я держу ребенка. Но придраться не к чему. Я просмотрел много обучающих видео и прочитал кучу специальной литературы. Я подготовился.

— Я уже только в самолете сообразил, что ты просто сменила номер телефона. Поэтому вот, держи. — Я протягиваю коробочку с новым смартфоном на две симки. — Одна там уже стоит. В ней забит мой номер. Для вас он доступен круглосуточно. Если я в самолете, сработает автоответчик. Все остальное время я на связи. Ты же будешь звонить папе, доча? Да?

И в довольном детском «агу-агу» я слышу торжественное обещание и звонить, и писать, и присылать сотни ежедневных фоток.

Вот Даша плавает. Вот она принимает солнечные ванны. Вот так она держит деда за пальцы. Вот так улыбается бабушке. Ползает. Играет с погремушкой. Облизывает дольку яблока. Зеленого. Красное нельзя. Есть крохотный, но шанс поймать аллерген. Твоя мама умница. Все делает идеально.

— Смотри, какой красивый пеленальный столик папа тебе привез.

— Данил, у нас есть пеленальный столик.

— Мой удобнее.

Так и есть.

— Вот, доча, это прыгунки для тебя.

— Данил, ей рано еще.

— Ничего, — пожимаю плечами я. — Время пролетит незаметно.

И время действительно летит.

Ходунки, три вида колясок, манежик, матрасик, веселые разноцветные бортики в детскую коляску, люльки-переноски, автокресло для новорожденных, стульчик для кормления. И каждый раз пакеты с новыми детскими нарядами: на сейчас, на вырост, на холодное лето и теплую зиму, на дождь и снег, на утро и вечер, для прогулок и для сна. В небольшой мансардной комнате уже нет свободного места для всего того, что привожу я каждое утро субботы.

Я оставляю машину неподалеку, у одной милой бабулечки, что каждый раз лукаво подмигивает мне и машет из окошка, мол, заезжай. Выпиваю с ней чашечку душистого чая, болтая ни о чем, и, собрав привезенное, тихо иду по тропинке.

Всякий раз, прежде чем открыть калитку, я с легкой ревностью наблюдаю за утренним ритуалом старого капитана и его обожаемой внучки.

Огромный седовласый мужчина, бережно прижимая к груди драгоценную ношу, медленно ходит по садику, баском приговаривая:

— Здравствуй, небушко ясное, здравствуй, солнышко прекрасное. Здравствуй, ветер могучий, здравствуй, шиповник колючий. И тебе, крапивушка жгучая, и тебе, водица текучая, здравствуйте от Дарьи Малышевой, девицы здоровой, красивой, счастливой.

Прекрасный обычай. С одной поправкой.

Девица Дарья Громова. Громова. Не Малышева.

И я понимаю тебя, капитан. Так приятно слышать свою фамилию, данную новому человечку, новой жизни, новой вселенной. Но это МОЯ вселенная. И очень скоро ты будешь вынужден с этим смириться.

И вообще, тебе в любом случае придется начать разговаривать со своим будущим зятем.

— Доброе утро, Владимир Иванович.

— Было добрым, — недовольно буркает он в ответ. — Пока кое-кто не приехал и не испортил его.

— Прекрасная погодка стоит. Только солнышко все больше и больше припекает. А девочки живут под самой крышей. Еще неделя-другая, и в их комнате будет настоящее пекло.

— Не нравится мой дом, построй свой и там распоряжайся! — запальчиво кидается в очередной спор будущий тесть.

— Прекрасный дом. Только вашей внучке вряд ли понравится получить тепловой удар при нашем жарком южном солнце. Вот телефон мастера. Он готов по звонку приехать, все посмотреть и в удобное для вас время установить самую лучшую систему кондиционирования воздуха.

— Раскомандовался он тут. В Москве своей командуй, юнга.

— Оплата за мой счет, — все так же доброжелательно, но твердо добавляю я.

И он берет визитку. Сопит, пыхтит, видно, что аж кипит от возмущения, но берет.

— Данил, может, позавтракаете с нами? — вмешивается Валентина Сергеевна, пытаясь немного снизить накал страстей.

— Спасибо. Я сыт. Я бы хотел пообщаться с дочкой и… Олей. Я могу зайти?

Я поднимаюсь в комнату с весело гукающей Дашей на руках. Как они ходят по этим ступенькам десятки раз каждый день? А если оступится с мелкой? А если голова закружится? Да и доча с каждым днем прибавляет в весе. Тяжело ведь наверняка.

— Доброе утро.

— Ты… ранний гость, — она нервно одергивает распахнувшийся ситцевый халатик, слегка тесный в груди. Под глазами темные круги. Опять плохо спали?

— Данил, ну зачем так много? Остановись. Нам не надо всего этого. Мы просто не успеем воспользоваться твоими дорогими игрушками, одеждой и приспособлениями.

Я лишь хмурюсь в ответ и заношу очередную коробку.

— У моей дочки будет все самое лучшее.

— Ей не надо лучшее. Ей нужны только любовь и забота.

А как еще я могу выразить ей свою любовь и заботу, если мы живем не вместе, женщина моя? Я не просто хочу каждый день целовать свою дочь, обнимать, купать, укачивать, просыпаться среди ночи, чтобы сменить подгузник, ходить с ней на прогулку. Я мечтаю делать это вместе с тобой, в четыре руки. И целовать не только ее. И обнимать ночью не только ее. И вытирать слезы не только ей. Если ты все же сможешь выплакать свою боль, а не будешь давиться сухими рыданиями, как в тот раз, когда рассказывала горькую историю одной доверчивой, неопытной девчонки.

— Поехали со мной. Прямо сейчас. Собирайся, собирай Дашу и поедем.

— Нет, Данил, — качает она головой и отворачивается.

Каждый мой разговор с ней, каждая встреча — танец на тонком, ломком весеннем льду.

Я боюсь спугнуть ее резким словом или слишком голодным взглядом. Я вижу, что с рождением дочки она изменилась. Стала… Серьезнее, глубже, строже. Не то чтобы она и раньше была пустоголовой и легкомысленной.

Год назад она вызывала у меня ассоциацию с вальяжной львицей, вышедшей на охоту.

Сейчас это стремительная изящная лань, всегда настороже, постоянно озирающая окрестности в поиске угрозы ее детенышу.

Тише, милая. Никто не посмеет тебя обидеть. Больше никто. К тебе и твоему детенышу — нашему! — больше никто не приблизится, не запнувшись об огромного, хладнокровного чешуйчатого питона. И только его согретая лучами вашей любви пятнистая шкура ляжет под ваши розовые пяточки, одинаково нежные что у дочки, что у ее мамы.

Или дело в другом?

Или я тоже стал тебе противен?

Как… те, другие?

Поэтому в твоих глазах столько неуверенности?