Любовь и секс в Средние века

Лучше попробовать, чем, рассуждать

Если говорить о сексуальной стороне супружества, то мужчина — если он осознает собственное превосходство — в случае необходимости всегда сможет подкрепить свой авторитет телесным наказанием. Но это вовсе не значит, что женщины против такой мужественной грубости, и странные методы любовных ухаживаний вполне могут им понравится. Однако, несмотря на всю сладость запретного плода, несмотря на соблазн тайно провести ночь в объятиях возлюбленного, он не в силах заменить брачный союз. Правда, брак, подобный долгому и спокойному течению реки, не в состоянии ни регламентировать, ни направлять сексуальное желание. К тому же двойная сексуальная мораль позаботилась о том, чтобы долг супружеской верности — как в правовом, так и в нравственном отношении, — за редким исключением связывал только супругу, но не супруга. «Тристан и Изольда», грандиозный гимн средневековой любви, одновременно возвышает прелюбодеяние. Для рыцаря особая прелесть заключается именно в таинственности и опасности — они словно бросают вызов его мужественности и находчивости. Они куда притягательней, чем возможность быстро завоевать симпатию наивной девушки или наспех воспользоваться любовью молодой крестьянки, для которой этот быстрый физический контакт не будет иметь особого значения.

Доходит дело до близости и в деревне, если предстоит свадьба. Обычно невеста заранее хочет убедиться, что будущий муж в состоянии исполнять «супружеский долг» и физически.

Таким образом, еще до свадьбы невесты проводят ночи (поначалу более, а потом все менее воздержанные) в объятиях своих суженых. Этот обычай носит разные названия и обозначения: в Швейцарии он называется «сходить погулять», в Швабии — «заделать шов», в Баварии — «пооконничать», во Франконии — «посудачить». Об этих «пробных ночах» или «шутовских свадьбах» свидетельствуют поэты XII и XIII веков — такие, как Рейнмар фон Хагенау и Гартман фон Ауэ[34].

Этот обычай, называемый «гостевой ночью», не означает, что деревенская красавица расточает ласки и доказательства своей благосклонности налево и направо. Возлюбленному придется нелегко, ведь двери дома для него по-прежнему закрыты. Он должен залезть в чердачное окно, поскольку комната любимой — под крышей. Как он туда заберется, его дело. Чем опаснее и труднее путь, тем лучше — это лишь усиливает романтику и делает приключение интереснее, а для девушки служит доказательством силы и мужества ее суженого.

Это нелегкое предприятие поначалу не дает возлюбленному других преимуществ, кроме права побеседовать с девушкой, которая лежит в постели одетая и не выказывает никакого эротического интереса. Может быть, он рассказывает ей о будущем урожае и о том, как чувствует себя домашний скот. Он не станет, заикаясь, произносить любовные клятвы — это занятие не по нем. Девушка выслушивает занимательные сообщения жениха до тех пор, пока не заснет, что во время бесед такого рода, как правило, происходит очень быстро. Отважиться на проявление какой-либо настойчивости поначалу нельзя. Потому и называют эти первые посещения «гостевыми ночами» — жениху разрешается лишь проникнуть в комнату.

К тому же «гостевые ночи» возможны лишь в воскресные и праздничные ночи. В Швейцарии наутро после целомудренной ночи в компании возлюбленного мать девушки приносит дочери и гостю напиток в деревянной миске. Она садится на кровать и завтракает с молодыми. Мать будет оскорблена, если кто-нибудь усомнится в целомудрии ее дочери.

И только когда молодые достигают единодушия в своем желании стать парой, и взаимное доверие возрастает, «гостевые ночи» превращаются в «пробные ночи»: мало-помалу оживляются не только беседы — девушка шутя дает парню возможность проявить свою страсть. В конце концов, она позволяет ему застать себя врасплох в легком одеянии и, наконец, разрешает ему все, чем женщина может утолить чувственность мужчины.

Понятие «пробная ночь» говорит само за себя. Теперь пара ведет половую жизнь так, как будто они давно женаты, в то время как молодые, строго говоря, даже не обручены. «Пробные ночи» длятся до тех пор, пока оба не убедятся во взаимной физической пригодности для брака или пока девушка не забеременеет, после чего обычно сразу же следуют обручение и свадьба.

Правда, вполне вероятен и другой исход. Речь здесь ни в коем случае не идет о чем-то предосудительном, а тем более безнравственном. «Пробные ночи» — вполне разумный обычай, уберегающий от покупки «кота в мешке», следовательно, честь девушки не страдает, если после нескольких «проб» она дает возлюбленному отставку.

Нередко случается так, что после первой или второй «пробной ночи» молодые расстаются. Девушке не нужно опасаться, что о ней пойдет дурная слава. Правда, если «пробные ночи» становятся для нее обычным делом, окружающие начинают подозревать в ней скрытое «несовершенство». У подобных ночных свиданий нет ограничения во времени, на самом деле это пробный брак, который либо когда-то прекратится, либо будет оформлен законным образом.

До нас дошло документальное свидетельство о «пробных ночах», датированное 1378 годом. Граф Иоганн IV Габсбургский более полугода пытается составить пару обрученной с ним Герцланде фон Раппольштайн. Но поскольку он неспособен к половой жизни, дама выставляет его за дверь, и это удостоверяется официально.

Известно также о «пробной ночи» императора Фридриха III и португальской принцессы Леоноры. Впрочем, родственники принцессы согласились на подобную процедуру только после того, как папа Пий II дал на то свое высочайшее благословение и написал, что эта церемония обычна для всех немецких князей.

По германским законам, отказавшийся от невесты должен дать клятву под присягой, что устроил ей испытание не из каких-либо подозрений и не потому, что «обнаружил в ней некий изъян». Впоследствии, однако, пробным браком начали злоупотреблять. Например, аристократы под прикрытием пробного брака часто пытались утолить свое влечение к простым девушкам. В результате церковь со всей строгостью пресекла этот обычай.

Выкуп невесты и утренний дар

В более ранние времена брак был не чем иным, как семейным договором, заключенным в интересах обоих полов, охранительно-оборонный союз двух семей или кланов для взаимного усиления мощи, увеличения престижа и состояния. Как в любом другом коммерческом деле, здесь все определяют материальные вопросы, поэтому справедливо будет вести речь о браке как о сделке купли-продажи. И хотя жена из-за уплаченной за нее суммы не становится рабыней, она подчинена мужу как «господину в доме».

Поскольку в деле замешаны деньги, уместно упомянуть и о «браке-похищении». Насильственное похищение девушки — с ее согласия или без него, но в любом случае против воли семьи — представляется одной из возможностей раздобыть себе жену. Исторические источники подтверждают как случаи похищения женщины с ее согласия, так и прямую кражу. Гамбургский городской устав 1270 года с психологической чуткостью определяет, что похититель остается безнаказанным, если его жертва — неодетая девушка старше шестнадцати лет — дала на это свое согласие. Однако для того, кто похитит более юную девушку, пусть и с ее разрешения, или девушку постарше, но против ее воли, предусмотрена смертная казнь.

Со временем обычаи становятся изящнее. Невесте, которую прежде покупали, теперь преподносят богатые подарки — правда, это скорее «косметическая операция», чем коренная перемена. Теперь перед свадьбой женщина получает дар невесты, а наутро после брачной ночи — утренний дар. Правда, и то, и другое обговорено заранее, поэтому возникает впечатление, что нововведение остается выражением прежних взглядов, согласно которым жена приобретается как собственность. Однако на сей раз речь идет скорее об установившемся обычае, чем о законе, обязательном для исполнения, поскольку факт брака не может быть оспорен, если жених окажется обманутым в том, что касается размера состояния невесты и не получит обещанного.

Возникновение и распространение этого обычая следует, скорее всего, толковать так, что родители не хотят выдавать дочь замуж «без украшений» и что она не должна быть отданной «в подарок». Если угодно, это «классический обмен»: отец получает что-то вроде «покупной цены», которую он, однако, не считает своей собственностью, а отдает дочери, вступающей в брак. Отсюда рукой подать до обычая, по которому жених тут же забирает свои дары.

Как бы то ни было, ясно одно: мужчина в любом случае дарит своей невесте или молодой жене подарок, подобающий его состоянию. Одно это уже доказывает, что для него женщина — не просто купленный предмет. Тем самым упразднение выкупа и замена его подарком невесте и обычаем утреннего дара содействовали тому, что партнерские отношения «укорененились в сознании людей».

Выход невесты и обручение

Кто бы ни выбирал невесту для желающего (или согласного) жениться, делает ли это сам жених или его отец, женитьба — событие, всегда вызывающее широкий интерес и связанное с особыми формальностями. То, что позднее станет обозначаться общепринятым в Европе понятием «обручение», Средневековье часто называет «выход невесты». Правда, точное значение слова неясно. Возможно, оно связано с торжественным шествием, где пара жениха и невесты демонстрирует свое единство. Во Фрисландии при этом впереди несут меч — символ того, что мужчина должен иметь власть и над жизнью своей жены. Вообще обручения и свадьбы всегда связаны с публичным представлением.

В Гессене девушки, которые полагают, что у них есть более ранние притязания на этого жениха, могут заявить в церкви протест против объявления о браке — правда, без слов. Девушка просто срывает чепец со своей хорошенькой головки и швыряет его в глубь церкви — в знак того, что она не хочет уступать «другой» то счастье, которое было обещано ей. Нам неизвестно, каждый ли раз в церквях Гессена во время венчания градом падали чепцы, но время от времени их наверняка бросали. И это не вызывало особого смущения, ибо обсуждать и улаживать «личные дела» (которые стали действительно «личными» только в Новое время) было совершенно естественно. Вот и обручения не празднуются в узком домашнем кругу, они проходят прилюдно и о них объявляют на площадях. Весьма вероятно, что несогласие (например, при помощи брошенного чепца) прежде демонстрировали на Mahal, месте судилища. Немецкие слова vermählen (заключить брак) или Gemahl и Gemahlin (супруг и супруга) происходят из древнего обычая объявлять о помолвке на Mahal.

От таких публичных церемоний берут свое начало многочисленные обычаи — например, сопровождать оглашение решения ударом молотка, который, будучи инструментом бога Тора, может обладать известной святостью. Молоток и поныне используется судьями. Как на аукционе, заключение союза на всю жизнь сопровождается ударом молотка. Во время обручения раздаются также удары башмака, отсюда пошло выражение «подкаблучник» — мужчина, попавший «под удар башмака». Невеста должна надеть башмак жениха. Пожалуй, это тоже символ — того, что она согласна быть покорной женой.

С башмаком невесты совершаются те же самые манипуляции, однако со временем символ подчинения становится подарком: жених вручает своей суженой пару новых башмаков, зачастую они представляют немалую ценность, украшены золотом и серебром. Этот обычай сопровождается суеверием: если невеста замешкается, надевая подаренные башмаки, то это указывает на непродолжительность брака.

Еще один обычай — «связывать» партнера шелковой ниткой, таким образом «приковывая» его к себе. Происхождение такого обычая неизвестно, а из литературных свидетельств становится ясно, что шелковые нити указывают не на брак, а скорее на любовное свидание. Впрочем, возможно, нить символизирует и то, и другое — как «привязывание» легкомысленными узами любви, так и крепкое обручение.

Кольцо изначально служит не «закреплением» помолвки, а подарком за свободную любовь, причем дар этот нередко получает осчастливленный мужчина. Лишь позднее кольцо (у которого нет конца) становится символом бесконечной любви и верности; оно символизирует полное единство пары, это звено цепи, означающее связь на все времена.

Свадьба с заместителем

«Счастливчик приведет домой невесту», — гласит немецкая народная мудрость, однако в Средневековье это не всегда так. Ведь порой появление невесты — испытание нравственной стойкости. Например, когда мужчина сопровождает в брачные покои не свою невесту, а чужую, но при этом обязан возлечь с ней на свадебное ложе. Если жених не может явиться на свадьбу сам, он посылает заместителя, который должен исполнить все обязанности молодого супруга. Но на самом деле не все — и это как раз самое трудное в обязанностях «свадебного заместителя» — его рвение не должно заходить так далеко, как ему хотелось бы, особенно если невеста молода, хороша собой и желанна, а между нею и заместителем жениха нет никакой преграды, кроме обнаженного меча, который, в конце концов, можно отложить в сторону.

Так, в 1477 году, когда эрцгерцог Максимилиан брал в жены Марию Бургундскую, пфальцграф Людвиг фон Фельденц выступил в качестве полномочного представителя жениха. Он был обвенчан вместо своего поручителя и провожал невесту на брачное ложе. Как недвусмысленно добавлено в одном документе того времени, он возлег на брачное ложе в сапогах со шпорами и положил между собой и невестой меч. Эту часть свадебного ритуала называют «восшествием на брачное ложе».

Здесь мы имеем дело скорее с фарсом, чем с обычаем, ибо то, что в таинстве венчания участвует заместитель, само по себе бессмысленно, поскольку венчаться может только тот, кто стоит под венцом. А замещение на брачном ложе — это и вовсе пошлость. Как правило, этот ритуал используется, когда невеста живет в чужой стране, и ее не могут отправить к суженому незамужней, а жених не в состоянии предпринять дальнее путешествие. Однако ночь, проведенная в одной постели, способна сблизить людей, что еще «опаснее», если заместитель жениха будет сопровождать молодую жену в долгом путешествии к мужу.

Этот ритуал особенно щекотлив для невесты. Если перед этим она никогда не видела своего супруга или и вовсе не была с ним знакома, трудно допустить, что она его любит всем сердцем. Заместитель жениха, как правило, личность, умеющая произвести впечатление, то есть мужчина весьма привлекательный. Вероятно, читатель может вообразить, как тяжело невесте не выказать чувств, выходящих за пределы допустимого.

В средневековой литературе достаточно историй об амурных связях молодой невесты и заместителя жениха, которые в конце концов превращают видимость венчания в реальный брак и сообща устраивают побег. Подобная ситуация может привести к серьезным конфликтам, особенно, если участники этих событий люди именитые и знатные.

О праве первой ночи

Правом первой ночи называют «привилегию феодала на участие в брачной ночи крепостного». Так написано в словаре-справочнике по истории немецкого права. Неужели речь идет о том, что феодал в силу варварского обычая мог лишить невинности чужую невесту? Мог ли феодал на свадьбах своих подневольных осуществлять первый половой акт с девственной невестой? Или у него было лишь «символическое» право ставить одну ногу на брачное ложе своих слуг?

До недавнего времени привилегия первой ночи с невестой подданного считалась исторически доказанным фактом. Такая точка зрения господствовала с XVI века, причем считалось, что обычай этот имеет шотландское происхождение. Аналогичного мнения придерживались французские энциклопедисты. Однако уже в XVIII веке некоторые ученые ставили под сомнение существование этого принципа. И в наши дни по-прежнему неясно, существовало ли вообще когда-либо право первой ночи, и если да, то осуществлялось ли оно традиционным способом? Серьезные источники сведений на этот счет не дают. Можно найти ответ лишь в художественных произведениях. Единственный документ, который действительно указывает на предполагаемое право первой ночи, это решение третейского суда короля Фердинанда II Католика[35] от 21 апреля 1486 года. В статье 9 этого решения среди прочего устраняется нарушение, состоявшее в том, что некоторые феодалы, когда их крестьяне вступали в брак, изъявляли желание в первую ночь спать с новобрачной.

Можно допустить, что такой «свадебный обычай» вполне соответствует средневековому духу, однако французский историк Ален Буро в своей книге «Право первой ночи» оспаривает его реальное бытование. Он полагает это странное право, о котором говорят, начиная с XIII века и до нашего времени, продуктом юридического и литературного вымысла, мифом, достоверность которого весьма сомнительна. «Безусловно, сексуальное содержание понятия “право первой ночи” способствовало его продолжительной жизни. Обычай очаровывает своей абсолютной инакостью, придавая фантому образ институционального, “юридического” соглашения. Формальный характер “права” подкупает радикальным ниспровержением наших ценностей. В языковой форме торжественная серьезность права соединяется с двусмысленной легкостью сексуального фольклора».

В соответствии с основами германского права восхождение на брачное ложе на глазах гостей свадебной церемонии было нормой. Этот обряд также вспоминают, доказывая существование права первой ночи, поскольку он упомянут в качестве обычая в документе 1507 года: «Если подданный или подданная деревни Друкат вступает в брак и устраивается свадебное празднество, то молодой супруг может провести со своей невестой первую ночь лишь в том случае, если на то есть разрешение вышеупомянутого господина или если вышеупомянутый господин уже спал с невестой». Но разве речь идет о праве господина на первую ночь? Этот пункт может быть истолкован и так, что разрешение не потребуется, если в брак вступает женщина, которая имела с феодалом недозволенную связь.

Однако существуют указания и на то, что мы имеем дело с символическим свадебным обычаем, и феодалы, которые, возможно, обладают этим правом де-юре, вовсе не пользуются им де-факто. Сегодня это понятие продолжает свое существование «виртуально» (выражение французского историка Алена Буро), напоминая об ужасе сексуального принуждения.

Свадебный обряд и свадебные безобразия

Восхождение на супружеское ложе перед свидетелями — свадебный обычай, сохранявшийся на протяжении всего Средневековья. Еще об одной традиции — передаче раздетой невесты жениху — напоминает дошедший до XIX века ритуал развязывания подвязки новобрачной: в знатных семьях, перед тем как отправиться в спальню, жених развязывает подвязку невесты, разрезает ее на кусочки и раздает гостям. Дольше всего подобные обычаи (разумеется, в символической форме) сохранялись при королевских и княжеских дворах. Один из шаферов провожает княжескую невесту в спальню. В присутствии княгини или графини ее укладывают на нарядное покрывало, а от жениха, пришедшего в сопровождении князя, требуют, чтобы он возлег с ней. Над новобрачными сдвигают полог, на некоторое время оставляя их одних, и перед закрытой дверью спальни поют песни — естественно, эротического содержания. Затем общество вновь входит в комнату и преподносит молодым супругам напиток. Когда оба снова встают с ложа, брачный союз считается заключенным.

То, что жених и невеста на глазах свидетелей ложатся в постель полностью одетыми, — уже более позднее завоевание. К тому же все больше властных функций берет на себя Римская церковь, которая скрепляет брак венчанием. Но и при этом очень долго сохраняются старые правовые представления о том, что заключение брака совершается посредством copulation carnalis[36]. Брак считается состоявшимся, когда молодые «прошли через постель» или «когда их накрыли одним одеялом». Немецкое выражение «быть с кем-то под одним одеялом», которое активно используют в современном языке, обязано своим происхождением этому старинному обычаю и означает, что в каком-то деле люди пришли к согласию и полностью доверяют друг другу.

В наши дни часто бывает, что новобрачные исчезают из-за свадебного стола, не попрощавшись, и больше не показываются до возвращения из свадебного путешествия. Это тоже дань традиции, которая защищает молодую чету от назойливых любопытных взглядов и более или менее завуалированных намеков.

В Средние века свадебные обряды, как и многое другое, совершаются не в частной или интимной обстановке, а на глазах у многих. Друзей и родственников часто принимают, лежа в брачной постели, и это не воспринимается как двусмысленность. Но не стоит думать, что жених ложится в постель при полном параде. Чопорности здесь не место, напротив: свежеиспеченным супругам, лежащим в постели обнаженными, подают напитки и еду, которые тут же употребляются; знакомые тоже являются сюда и бросают свои подарки на кровать. В качестве еды предпочтительнее всего жареная курица, которую называют «свадебной».

Празднование свадьбы длится (и в семьях горожан тоже) несколько дней, иногда целую неделю, и устраивается на широкую ногу. Подобная расточительность воспринимается властями как порок, в борьбе с которым издаются многочисленные указы. В старейшем уставе города Брауншвейг от 1232 года содержатся соответствующие ограничения — например, запрещается использование серебрянной посуды. Ободренные законодательством Фридриха II[37], который в 1231 году предоставил городам самостоятельность, другие города также выступают против «преувеличенных свадебных безобразий».

Количество снеди и напитков, съедаемых и выпиваемых многочисленными гостями на обильных и буйных свадебных празднествах, и впрямь кажется невероятным. Некоторые семьи расходуют на свадьбы больше, чем имеют; многие влезают в долги. Этим тоже объясняются судорожные попытки властей направить роскошь, так сказать, в «нормальное русло». Некоторые распоряжения содержат подробные перечни того, что можно делать брачующейся паре, а чего нельзя. Указывается продолжительность венчания и пиршества, запрещаются перемещения с места на место, ограничивается количество напитков (в деревне это четыре бочки пива), регламентируются проводы гостей. Марципан и «сласти» запрещаются под угрозой штрафа в тридцать талеров, разрешено подавать не более шести блюд (и никакого миндального торта), в знатных семьях — не более двенадцати. Домашнее венчание запрещено.

Церковь и брак

В Средние века церковь поначалу играет второстепенную роль в вопросах заключении брака, поскольку он регулируется договором между семьями и, как уже было сказано, скрепляется возлежанием на супружеском ложе. Венчание происходит потом и, строго говоря, служит лишь освящением уже состоявшегося брака. Эта церемония проводится не в самой церкви, а перед входом в нее, и только после венчания свадебное шествие направляется внутрь храма на мессу. Со временем церковь придает больше значения закреплению брака и его сути. Она объявляет брак таинством, тем самым делая его нерушимым и нерасторжимым, и берет в свои руки арбитраж в случае его нарушения.

На Тридентском церковном соборе в середине XVI века Римская церковь энергично берется за реформу брачного права. После долгих переговоров решено, что перед заключением брака священник оглашает намерение будущей супружеской пары в течение трех следующих друг за другом выходных или праздничных дней. Если при этом не выявится никаких препятствий (например, кровное родство между женихом и невестой, двоеженство или тайный брак, заключенный без участия церкви и свидетелей), то брачующиеся должны объявить свою волю перед священником и двумя свидетелями, а затем святой отец обвенчает их. Впредь только повенчанные могут считаться супругами.

Церковь пристально следит за супружеской парой. После того как право заключения брака полностью переходит к церкви, она с неумолимой последовательностью вершит также судебные дела, касающиеся супружества. Постепенно накапливаются жалобы на ее несправедливость и произвол. Посредством брачных предписаний, а также при помощи исповеди церковь обретает гигантскую власть, которой порой злоупотребляет.

Немецкий историк Матиас Шульц так пишет о подавлении сексуального желания в браке: «В XI веке духовенство объявило брак свидетельством божественной милости. А затем возвело брак в ранг таинства и добилось его нерасторжимости. То, что прежде было соглашением партнеров, стало неволей, тюрьмой, побег из которой невозможен. Затем священники ограничили рамками брака и половую связь. Во время менструаций, в четыре предрождественские недели поста, в неделю Троицы, в воскресные и праздничные дни, по средам, перед причастием и после причастия любовь была под запретом. В итоге в году насчитывалось 140 “скучных дней”».

Супружеские обязанности

Все, что происходит с супругами после заключения брака, в Средневековье также подчинено жестким обычаям. Так, при въезде молодой пары в новое жилище в очаге разводится огонь, ибо очаг с античных времен считается символом собственного дома. «Дом и очаг» и «свой очаг дороже золота» — издавна употребляемые немецкие выражения. Существует также обычай приносить в новое жилище хлеб и соль — они служат талисманами долгого благополучия. Как внешний знак нового статуса женщина получает ключ и тем самым хозяйственную власть — теперь у нее есть полномочия распоряжаться слугами и, если понадобится, выгонять нерадивых. Женская обязанность распоряжаться хозяйством, пришедшая из римского права, — это не признак покорности, а выражение привилегии.

После свадьбы молодая женщина меняет одежду и внешний вид. До брака ее волосы были непокрытыми и распущенными. Теперь она собирает их в узел и временами прячет под чепец. Изменение прически не столько демонстрация послушания и благопристойности, сколько практическая необходимость: длинные распущенные волосы мешают в работе по хозяйству. Не стоит забывать и другое: замужнюю женщину можно с первого взгляда отличить от юной девушки.

Средневековье не делает тайны из того, что главная цель брака — дети. «У кого нет детей, тот не знает смысла жизни», — утверждает немецкая пословица. Как уже было сказано, личные чувства — такие, как любовь и душевная привязанность, — еще во многом чужды средневековому браку. Однако без потомства супружество не имеет ценности. В каждом брачном договоре по умолчанию предполагается, что женщина детородна. Если жена выполняет этот долг перед супругом, семьей и обществом, она заслуживает ответного уважения, и ее авторитет растет.

А что происходит, если произвести потомство не в состоянии мужчина? В Средние века нашли ответ и на этот вопрос — если супруг неспособен зачать ребенка, в дело вступает так называемый «брачный помощник». Нет ничего предосудительного в том, что суррогатный муж, возможно, сам женат и, оказывая помощь, изменяет собственной жене. Юридически эта проблема также решается по-разному. Мужчина может потребовать развода, если его жена не рожает детей, а жена на это права не имеет — она лишь может прибегнуть к услугам «брачного помощника». Мужчина может уступить свою жену другому по целому ряду причин (из-за денег, ради удовольствия или по другим низменным соображениям), однако на практике разница почти неуловима, и перед судом может разыграться настоящая комедия. Обман, притворство, ложь — все бывает, как, например, в случае, когда супруг притворяется спящим и допускает измену жены в надежде на то, что захваченный с поличным преступник ему заплатит.

Сводничество со стороны супруга, как правило, подлежит суровому наказанию, однако в некоторых крестьянских правовых уложениях она разрешается, а в случае импотенции супруга — даже предписывается. При этом дело доходит до странных ритуалов. На мужчину, страдающего половым бессилием, возлагается обязанность перенести свою жену через девять заборов, после чего со всей осторожностью опустить ее, не причиняя побоев и не говоря дурного слова. Незадачливый супруг должен созвать соседей и попросить их помочь его жене, поскольку сам он это сделать не в силах. Он прямо-таки напрашивается на оскорбления, насмешки, презрение и становится вечной мишенью для злословия. Тем не менее он вынужден разыгрывать этот фарс, поскольку жена по собственной инициативе не может пойти к соседу — это была бы супружеская измена.

Соседа, правда, нельзя принуждать к выполнению этой просьбы. Ведь он может побаиваться собственной жены или испытывать отвращение к предлагаемой женщине — как бы то ни было, его отказ будет принят во внимание. В этом случае мужу остается послать жену на ближайшую ярмарку, нарядить ее получше и поручить ей там осмотреться. Здесь право собственности мужа на жену не только доводится до крайности, но и извращается. Если мужчина не может сам произвести потомство, женщина обязана воспользоваться заменой, противно ей это или нет, нравится ей суррогатный супруг или нет. Она должна лечь и позволить совершить над собой то, что необходимо для исполнения ее долга.

После такого полового сношения женщина ест жареную курицу, схожую со «свадебной», которой лакомятся новобрачные на супружеском ложе. Это блюдо должен подать муж, что, наверное, немного забавно, однако таким образом супруг подтверждает: половой акт выполнен с его согласия, а детей, зачатых таким образом, он готов считать своими.

Запретные плоды

Двое- или троебрачие в Средние века не настолько редки, как теперь, хотя в высших слоях общества встречаются лишь в единичных случаях. Они, само собой разумеется, запрещены и предполагают наказание. Например, в Нюрнберге тех, кто преступил этот закон, топили в мешках (для женщин подобное наказание вообще было в порядке вещей). Несмотря на судебную практику, вновь и вновь раздаются требования разрешить двоебрачие. В дискуссиях авторитетные правоведы на каждое доказательство отвечают встречным доводом, собирают из разных источников аргументы в пользу многобрачия: мол, сам Бог хотел полигамии и разрешил ее, в Библии об этом многократно упоминается, даже у пророков, и никто не был наказан за этот грех; мол, полигамия — лучшее средство «для утоления страсти и против распутства», к тому же она служит подлинной цели брака — рождению детей. Посредством полигамии стимулируется общинная жизнь, завязывается много знакомств, и некоторые женщины, которые иначе остались бы незамужними и терзались бы искушениями плоти, при помощи полигамии познают супружеские радости.

Внебрачные отношения считаются вполне обычным делом, несмотря на запреты и наказания. Однако оценка такого образа жизни совершенно несправедлива. Всякая женщина, вступающая в половую связь вне брака, считается шлюхой, а о девушке, которая не противится воле своего возлюбленного, говорят, что она «стала его девкой».

Если же мужчина приводит девушку «к падению» без обручения (тем самым делая ее «падшей»), ему это сходит с рук, зато девушка несет суровое наказание. Власти весьма изобретательны в поиске таких правонарушений. Впрочем, умеют они и на браке настоять: падшую девушку и ее соблазнителя держат в тюрьме до тех пор, пока те не согласятся на венчание. Если мужчина не соглашается на брак, за него это делает судебный исполнитель. Вот типичная история из хроники: «В понедельник 5 сентября 1579 года Матес Бехтольд из Нойштадта и Агнес, крестьянка из Кобурга, в церкви признавшие свое распутство и разврат и достойно и смиренно принявшие наказание, в темнице были соединены и по-супружески отданы друг другу, после чего у ней завелся дитятя, с рождением коего мать опамятовалась, и со бесчестьем было покончено».

В те времена знакомиться и искать друг друга трудно, ведь люди постоянно находились под строгим надзором, поэтому в руках у сводников — профессиональных или по случаю — все козыри. Иная соблазненная сама становится соблазнительницей, «сводницей», а проститутка заканчивает карьеру деятельностью свахи, навлекая на себя подозрения властей. Те всегда готовы применить привычные наказания — изгнание из города, позорный столб, порка или «порочный камень» на шею.

Работу сводников выполняют также сутенеры. Иоганн Гейлер фон Кайзерберг[38] пишет: «Когда у них кончаются деньги, они говорят своим девкам: иди и смотри у меня, чтобы деньги были; иди к такому-то и такому-то священнику, студенту или благородному и проси у него взаймы гульден, да без денег не возвращайся, смотри, где раздобыть или заработать, а то еще окажешься в дураках!»

Свести собственную жену с высокородным господином большим грехом не считается, а вот прелюбодеяние, напротив, по крайней мере теоретически, влечет за собой жестокое наказание. Свод законов герцога Морица Саксонского, датированный 1543 годом, определяет без обиняков, что супружеская измена — как мужа, так и жены — карается отсечением головы. Повсюду происходят казни — за супружескую измену, изнасилование, двоебрачие, кровосмешение. Другие виды распутства караются заточением в башню, позорным столбом, «порочным камнем», изгнанием.

Это создает атмосферу постоянного надзора, которого можно избежать лишь хитростью и коварством. Оставит, например, купец на долгое время свою жену одну, а она вдруг возьмет и понесет от кого-то, и тогда из беды помогает выпутаться лишь знахарка, сведущая в травах, или какой-нибудь иной ведун. Приходится прибегать и к самым сомнительным теориям. Например, в одной вюрцбургской грамоте 1437 года читаем: «Как семена растений не теряют своей способности прорастать даже через несколько лет, так и мужское семя может после долгого покоя вдруг вспомнить о своем предназначении и приступить к действию».

В Средневековье люди с удовольствием забавлялись историями о неверных женах и о том, как они обманывают своих мужей. В них со злорадством повествуется о происках и кознях, о мужьях, которым жены наставили рога. Запретный плод сладок — тяга к авантюрам действует возбуждающе.

Женщинам, как правило, везло меньше. Если в супружеской измене повинна жена, муж имеет право выгнать ее из дома, дав с собой четыре пфеннига и веретено — символ хозяйки дома. Требовать большего повинная жена не может, даже если ее приданное было очень богатым. Если муж застигнет прелюбодействующую жену на месте преступления, он может убить ее вместе с любовником — супруг имеет на это полное право. Остается только гадать, как часто это происходило на деле — сейчас речь идет о правосознании. Средневековому мышлению отнюдь не чужда мысль о том, что изменившую жену можно избить и обезобразить так, что никто больше не захочет водить с ней шашни.

Правда, муж, обладающий чувством справедливости, не вымещает свой гнев на безвинной жене, если ее преследует другой мужчина, а просто преподносит назойливому сопернику урок, избавляющий супругов от необходимости разводиться.

Причинами развода также могут послужить бесплодие женщины или импотенция мужчины. По этому поводу расторгалось бессчетное количество браков, поскольку истец зачастую просто лгал, стремясь расстаться с надоевшей половиной.

Католическая церковь допускает лишь прекращение супружеского сожительства, однако продолжает рассматривать разведенных как супругов. Поскольку брак имеет статус таинства, супружеская измена — прежде всего его нарушение, причем преступлением считается только законченный сексуальный акт. На любовные игры — даже очевидные — великодушно закрывают глаза.

Тем не менее беглый просмотр имевших хождение документов, романов, памфлетов, шванков, народных книг и песен показывает, что теория и практика, как это часто бывало в Средневековье, во многом расходятся. Мы ощущаем чувственность, скептическое отношение к браку, огромное удовольствие от проявлений эротики и распутства. Чем больше оскудевает мораль, тем жестче становятся законы, однако суровость не способна исправить нравы. Чем больше сами монахи и монахини, священники и папы предаются распутству, тем ревностнее они клеймят развращенные нравы и сетуют на то, что можно назвать вполне безобидным и естественным.