Любовь в твоих глазах (СИ)

Глава 21. Дамир

Я разбил фонарь у фитнес-клуба. Кулаком, одним ударом. Круглый белый плафон разлетелся на осколки в разные стороны, а из руки почти сразу потекла кровь.

Я наорал на какого-то прохожего, который толкнул меня плечом, когда я шел в магазин.

А потом выкурил несколько подряд горьких сигарет и успокоился только когда в груди уже стало больно.

Хер знает, от сигарет ли. Но меня попустило.

Почти.

Потом ещё после всех клиентов на полтора часа убил себя в зале. Целый час силовой и полчаса молотил грушу. Так сильно, что ко мне подошёл какой-то мужик и со смехом спросил, что бедная груша мне сделала.

Она — ничего.

Я сам себе сделал. И теперь ненавижу себя.

Потому что Аня меня тоже терпеть не может. Я для неё враг номер один, предатель, а ещё наверняка «такой же как все».

Ненавижу себя за то, что не сдержался. Я долгие годы убивал в себе все то, что тянулось за мной из прошлой жизни, и эмоциональность была одним из пунктов, от которых я мечтал избавиться. Я дохера сил и времени потратил на то, чтобы быть спокойным и холодным всегда. Это не была моя маска, это был я настоящий. Просто научился выражать эмоции словами через рот, а не действиями или порывами какими-то. Я научился сохранять ровное лицо и холодность во всём. Но Аня… она просто сорвала всё. Оставила первую версию Дамира: того мальчика, которого бросили в детском доме как старую игрушку за ненадобностью. Просто так вышло, что Дамир никому оказался не нужен. И Аня вернула меня в те годы. Когда эмоции были моим главным оружием в борьбе с несправедливостью мира.

Я не выиграл борьбу и решил закрыться, глупо надеясь, что это поможет.

Не помогло ничего, к слову. И я вернулся в исходную точку.

В того Дамира у которого и внутри и снаружи ураган целый. Мне тяжело справиться с этим быстро, это дело не одного дня.

Принимаю ледяной душ в зале и смываю с кулаков запекшуюся кровь. Больно. Хорошо. Боль отрезвляет. Она перенимает внимание на себя и не дает думать о чем-то другом.

Но я всё равно думаю.

Когда натягиваю толстовку, выхожу из клуба и нащупываю в кармане эти ебаные наушники.

Чем она думала, решая сделать это? Научили ее, бля, отдавать то, что сломала. Да хер бы с ними с теми наушниками…

Я ж спать не смогу теперь, зная, что она для меня стояла и выбирала своими фиолетовыми глазами их. Обо мне думала, ходя по магазину.

Рука не поднимается выкинуть. Замахиваюсь уже, чтобы влупить их в асфальт, а потом возвращаю в карман и пинаю какой-то камень, снова вспоминая Аню с той дурацкой шишкой на улице.

Она везде. В каждой клетке, в каждом более-менее нормальном воспоминании.

Моя толстовка насквозь пропахлась ее жуткими духами, да я весь уже пропахся, кажется…

Даже этот фитнес-клуб теперь ассоциируется с ней. Как работать тут теперь — понятия не имею.

Везде она. Куда голову не поверни.

Завтра утром повезу колеса на шиномонтаж, и в этом воспоминании тоже она. Растерянная, заплаканная, наивная и ревущая у меня на груди.

Душ дома — она и шум воды, пока я отчаянно пытался читать книгу. Одежда — она в моей футболке. Завтрак — она, готовящая сырники на моей кухне. Комната — она в одном полотенце, жмущаяся у двери. Минуты перед сном — шуршание одеяла, пока она спала на моем диване.

Даже поздороваться с бабой Валей без мыслей о ней не выходит.

Аня умудрилась за такой короткий срок заполнить собой вообще всё пространство вокруг меня. И сейчас, когда она исчезнет из моей жизни, мне будет проще сдохнуть, чем выгрести из этого.

А я уверен, что она исчезнет.

А если нет — исчезну я.

Иду домой.

Мне отчаянно хочется врубить музыку, но рука не поднимается. Казалось бы — просто наушники, но сука, как же тяжело…

Замечаю сзади свет фар. Опять в той же подворотне где ни одного фонаря и живой души.

Вернулся мой сопровождающий? Ну что ж…

Разворачиваюсь. В прошлый раз не прокатило. Никто не вышел, на том и закончили.

Сегодня настроение такое что я готов вытрясти из машины того, что там сидит. Мне плевать на все, если честно. Вообще похер.

Стою лицом к машине. Свет фар лупит по глазам, щурусь, ни черта не видно.

Слышу, как глушат движок, но фары не вырубают. Мы встретимся? Интересно…

Дверь тачки хлопает, из-за фар всё еще ни черта не вижу, но кровь внутри уже бурлит. Что-то мне подсказывает, что эта встреча мне не понравится.

Ко мне подходит мужик, его очертания различаю шагов за пять до меня. Невысокий, худой, в костюме. Руки в карманах. Уложить такого и сломать что-нибудь — дело тридцати секунд. Но сегодня мне интересно послушать.

— Ну привет, Али, — говорит, а меня прошибает током. Я не знаю его. Но он, судя по всему, знает меня. А ничем хорошим такие встречи не заканчиваются.

Хмурюсь. Я не понимаю, кто он такой. Стоит напротив, на лице противная ухмылка. Мне кажется, что я его где-то видел, но где…

— Че тебе надо от меня? — спрашиваю в лоб. Меня эта слежка порядком подзаебала.

— О, да ты не узнаешь меня, — ухмыляется, демонстрируя золотой зуб. Какие конченные понты. — Ну-ну, поднапряги извилины.

Я пытаюсь вспомнить. И ближайшее — он в ресторане с Алёной. Ровно в тот день, когда я узнал, что она замужем. Сколько там лет? Десять?

— А, — киваю, — обиженный муженек пожаловал?

— Думай глубже, мальчик мой.

Какого…

Я всматриваюсь в его глаза и меня шибет током.

Я его не боюсь. Но я его помню.

Это Дикий. Ну или банально Сережа. Это мразь, каких только поискать.

Когда я сбежал из детдома, я попал в его лапы. Он говорил что помогает брошенным с работой и жильем.

Но таскать по городу закладки и продавать наркоту в подворотнях — это не работа. А засранный матрас на полу в каком-то подвале — не жилье.

Нас у него было несколько. И каждого из нас он подсадил на наркоту, чтобы не сбежали. Это было просто. Сначала он подмешивал в воду, потом предложил попробовать, а потом, когда нас ломало, с барского плеча выдавал по таблетке, обещая, что это в долг.

У меня был там друг, Саня. Он был на год младше, такой же беженец из детдома и брошенный всеми на произвол судьбы. Саня скололся в пятнадцать. Скопытился прямо на соседнем матрасе. В тот момент я понял, что надо бежать.

Я не знаю, был ли сам Дикий зависим. Тогда я думал, что точно да. Сейчас — сомневаюсь.

Я сбежал от него полуживой, без еды, воды, одежды и денег. Я воровал, пытаясь выжить. Дох от ломки в подвалах домов, но пообещал себе никогда в жизни не срываться. На самом деле мне повезло — я не кололся, и у меня не было такой сильной зависимости как у Сани. В противном случае я бы не слез.

— Вижу, вспомнил, — улыбается Дикий противно. Я ненавижу его. За всё, через что мне пришлось пройти. За всё, что я видел в том гребанном аду. За то, что я был слабым и поддался. За всё ненавижу.

— Ты ее муж? — меня удивляет этот факт сильнее, чем его появление. — Серьезно?

— Очередная шлюха, за дозу готовая стать кем угодно.

— Она не сидит, я бы заметил, — хмурюсь. Алёна не похожа на наркоманку, это дерьмо какое-то.

— Таблетки по вечерам, чтобы скрыться от депрессии. Её муж бросил, вообще-то. Как хорошо, что в ее жизни так вовремя появился я. И веселье даю, еще и мужика, который ее трахал, нашел. Нравилась куколка? Она неплохо отсасывает, правда?

— Ты серьезно? Подложил ее под меня, чтобы следить?

Меня выбивает из колеи этот разговор. Это большее, чем я мог ожидать. В миллионы раз большее.

— Мне же надо было знать, как ты живешь. Я скучал.

— Иди нахер, — выплевываю в его лицо. Я не собираюсь слушать весь этот бред. — Что тебе надо? Бабки? Скажи сколько, я найду, а потом катись так далеко, чтобы я забыл, что ты вообще существуешь.

— Мы оба знаем, что ты не забудешь.

Как бы ни было херово признавать — он прав. Я не забуду.

И это еще одна причина, по которой я исчезну от Ани и не буду больше с ней контактировать. Даже спустя десять лет мое прошлое не дает мне покоя. А Аня слишком светлый человек, чтобы я посмел окружать ее этой темнотой.

— Скажи, сколько, — повторяю. Я не хочу находиться с ним рядом. Мне противно.

— Не нужны мне бабки, посмотри на меня. Я раскрутил империю, от твоих копеек мне легче жить не станет.

— Тогда что? — сжимаю кулаки и говорю сквозь зубы. Я на грани.

— Я хочу, чтобы ты страдал. Мне было мало, — улыбается мразь и я не сдерживаюсь и бью ему со всей силы и злости, что накопилась во мне.

Под костяшками хрустит челюсть, громко, наверняка больно. Урод падает на землю и мычит от боли. Орать он еще долго не сможет. Жрать тоже.

Наклоняюсь к нему и рычу, не сдерживаясь. Я больше не умею скрывать свои эмоции.

— Я надеюсь, что сдохнешь ты так же мучительно, как все дети, которые умерли от твоих рук. Я бы с удовольствием удавил тебя собственноручно, но на убийство даже такой твари, как ты, я не способен.

Пинаю его под дых и ухожу, пытаясь собраться. Надо собраться. Взять себя в руки и просто прийти домой.

Выкуриваю сигарету в две затяжки, горло сразу дерет от горького дыма, но я сразу достаю вторую, а потом торможу.

Я почти дошел до дома. Та самая подворотня у двора, где я застал тогда Аню с Русом.

Три амбала. Один напротив, другие стоят под стенами.

Ясно. Этого стоило ожидать.

— Закурить есть? — выдает банальное и я бросаю пачку ему под ноги, закатывая рукава толстовки.

Примерно прикидываю, сколько шагов понадобится каждому из них, чтобы добраться до меня и сколько у меня есть время на то, чтобы отбиться.

Это сложно. Но шансы всегда есть. Три — не десять. Да и я не немощный.

И первого я даже успеваю уложить. Он попадает мне в челюсть, немного дезориентируя, но я делаю захват и ломаю ему запястье, оставляя выть на земле.

Со вторым сложнее. Особенно когда подключается третий.

Я пытаюсь отбиться до последнего, а потом слышу щелчок ножа. Он отрезвляет в этой суматохе, я пытаюсь заметить, у кого в руках он блестит, чтобы остановить удар.

Но я не вижу четвертого.

Я только чувствую острую боль по всему телу и теплую кровь. Она, кажется, льется отовсюду.

Я нихуя не понимаю, очень быстро отъезжаю, падаю на землю.

Кто-то орет, куча шагов.

А потом темнота. Тишина.

И спокойствие.