Маэстро и другие

Глава восьмая

Маэстро вернулся в Милан. Прервав лечение водорослями, призванное снизить триглицериды, отказавшись от гидромассажа ионизированной атлантической водой, столь благотворной для функционирования кишечника, и растираний дол меновым порошком, повышающим мышечный тонус, он, сломя голову, помчался в Милан, потому что… затем чтобы…

А собственно, зачем? Никаких неожиданно возникших срочных дел, на что намекала Нинки, не существовало. Виной всему были эти придурки, возомнившие себя артистами, с их непостижимым выбором «Доброго человека из Сезуана» и с их смехотворными претензиями на «другой» театр, развлекательный, в котором зрители не будут дохнуть от скуки…

Душу Маэстро грыз маленький червячок сомнений. Время от времени он выползал из глубин подсознания, перемещаясь в его черепную коробку, где верещал, подобно Говорящему Сверчку у Пиноккио. Маэстро отказывался, просто от-ка-зы-вал-ся прислушиваться к нему, загоняя его обратно матерным словом или круша кулаком и пинком все, что оказывалось под рукой или ногой.

Вот и сейчас, сидя на заднем сидении лимузина, который вез его в Париж, он нервно листал книги, которые переслала ему Сюзанна: «Добрый человек из Сезуана», «L’anima buona di Sezuan», «La bonne âme de Setchouan», «Der gute Mensch von Setzuan», «Materialien zu ‘Der gute Mensch von Sezuan’»… Прочитав несколько строк, он бросал книгу на пол или вышвыривал ее в окно, хватал следующую, которую некоторое время спустя ждала та же участь, искал первую, перечитывал, сравнивал, фыркал, матерился и снова отбрасывал… Нуволари, с видом оскорбленной добродетели, вел машину, не снисходя до обычного в таких случаях вопроса: «Что-то не так, сенатор?»

В Париже, в аэропорту «Шарль де Голль», Маэстро сразу же укрылся в зале для ВИП-пассажиров. В другом случае тот факт, что его никто не узнает, надолго испортил бы ему настроение, но сейчас ему было не до того. Подойдя к телефону, он набрал номер Театра.

— Алло, соедини меня с Нинки.

— Кто ее спрашивает?

— Валли, твою мать!..

— Ах, это вы, сенатор, простите не узнал! Соединяю.

Нинки сняла трубку.

— Слушай, Валли у нас совсем охренел от безделья?

— Почему?

— Потому что он спросил, кто я такой!

— Он немного глуховат…

— Тогда какого черта мы держим глухого телефониста! Хороши дела в моем театре: глухой сидит на телефонах, технические работники создают свой театр, а я… я, судя по всему, уже могу отправляться на свалку!..

— Ну, Джорджо, прекрати… — простонала в трубку Нинки.

— Да-да, я все понял! В театре — заговор против этого старого мудака, который с потной жопой носится по аэропортам, в то время как вы там спокойно сидите по своим домам… ты, Горбачев, Паницца! Ну что же, вы правы, спасибо вам!..

— Джорджо, умоляю, прекрати, у меня полно работы!..

— Ну, разумеется, у нее полно работы! А у меня — никакой, я целыми днями яйца себе чешу!..

Но поскольку Маэстро позвонил не затем, чтобы препираться с Нинки, он перешел к делу, приказав ей, кровь из носу, найти Баттистоцци, велеть взять телевизионную запись «Доброго человека из Сезуана» и доставить кассету ему в аэропорт. Бросив трубку, он стал ждать приглашения на посадку. Сегодня вечером, у себя дома, в спокойной обстановке, он посмотрит запись спектакля. Спокойно, стараясь смотреть глазами человека, который видит спектакль впервые, ничего не зная ни об истории, ни о Брехте с его долбаным эпическим театром!.. Проклятый червяк, терзающий его душу последние двадцать четыре часа, опять зашевелился в складках сознания. Он прогнал его матюком и пинком по атташе-кейсу, стоящему рядом с креслом. Извинившись перед владельцем кейса, он пошел забрать свой, забытый им в телефонной кабинке.

Еще один комментарий к поведению Маэстро. Читателя может поразить, насколько наш герой встревожен, стараясь не признаваться в этом самому себе, инициативой своих сотрудников.

Режиссер с мировой славой, сенатор, кавалер ордена Почетного легиона, человек, награжденный дюжиной самых престижных театральных премий, почетный маэстро многочисленных университетов по всему миру, Бог Отец и Святой Дух театра! Возникает вопрос: почему его так раздражает тот факт, что небольшая группка любителей решила создать свой любительский театр и начать с постановки «Доброго человека из Сезуана» достопочтенного Бертольта Брехта, которую когда-то осуществил он.

Смешно думать, что это может хоть как-то нанести ущерб репутации театра. Достаточно создать вокруг спектакля информационный вакуум, чтобы загнать его в небольшие приходские зальчики, где его могла бы видеть «избранная» публика, состоящая из друзей и родственников.

Тогда в чем дело?

А в том, что Маэстро считал театр своей полной и исключительной собственностью — чувство вполне патологическое. Оно проявлялось в безграничной ревности и в мучительных приступах паники перед лицом любого события, которое могло бы хоть как-то поколебать тотальность и эксклюзивность его власти. «Пикколо Театро» принадлежал ему и только ему.

Поэтому, с учетом всех психологических координат, инициатива даже малочисленной группки его сотрудников прозвучала как вызов и скрытая угроза его власти. Пренебрежительные определения, какими он наделял инициаторов: придурки, шлюхи, засранцы, «Ансамбль недоумков», компания «Итальянские говнюки» и пр., не должны никого вводить в заблуждение: все они отвечали логике элементарной охранительной тактики, как это бывает у зверей, которые рычат и скалят зубы, защищая свою территорию, или как у боксеров, которые, стоя нос к носу во время представления их публике, строят друг другу зверские рожи, служащие скорее для поддержки тонуса верных болельщиков, чем для самоутверждения. Тем более что в своем видении идеального театра, состоявшего лишь из преданных и поклоняющихся ему «рабочих лошадок», он привык остерегаться разве только тех, кого относил к элите: амбициозных помощников режиссеров, чересчур усердных ассистентов и иных самовлюбленных сотрудников… в этом случае искать свою контригру его вынудила дурацкая инициатива снизу, из темной среды чернорабочих офиса и двора.

Вот потому-то он и примчался обратно в Милан, как мчатся, когда чувствуют угрозу своему трону или когда горит твой дом. Именно это он и ощущал и по этой причине торопился оказаться там, чтобы самому видеть и слышать все, что происходит. Кроме того, инстинкт подсказывал ему, что кто-то должен стоять за всем этим, тот, кто высек искру и теперь раздувает из нее пламя. И эти две потаскухи, несомненно, в курсе дела! Недаром гнусный червяк весь день не оставляет его в покое, словно призраки в последнюю ночь жизни Ричарда III!

В аэропорту его встречала Сюзанна Понкья. Не поздоровавшись, Маэстро сунул ей в руку свой чемодан и быстрым шагом пошел к машине с высоко поднятой головой и решимостью на лице, как делал всякий раз, когда хотел продемонстрировать окружающим превосходство своей психологической позиции.

Сюзанна положила чемодан в багажник, села в машину и завела мотор. Все это время Маэстро сидел, нервно барабаня пальцами по стеклу и покачивая закинутой на левую ногу правой ногой.

— Хорошо долетели? — поинтересовалась Сюзанна, не надеясь на ответ.

И только в этот момент Маэстро заговорил. Решительным тоном, не допускавшим возражений:

— А теперь, Сюзанна, мать твою, ты и Нинки прекратите валять дурака и скажете мне, что за сволочь стоит за всей этой историей!