Маленький стрелок из лука

3

Трехэтажный дом, в котором жил Кирилл, был на углу двух улиц, Восстания и Жуковского. Обе улицы шумные, по ним часто идут трамваи. Из кухни все время слышен уличный шум. А окна обеих комнат выходили на тихий двор, который представлял собой четырехугольную коробку. В этой коробке, или колодце, росли черные могучие липы и два клена. Посередине двора был разбит небольшой сквер с клумбой и детской площадкой.

В квартире со старинной мебелью, сохранившейся еще от бабки - выпускницы Смольного монастыря, - Кирилл почти ничего не менял. И бабка и мать любили книги, поэтому в большой комнате две стены от пола до высоченного потолка были уставлены книжными полками. Самым ценным в квартире были картины в богатых позолоченных рамках. Кириллу больше всего нравилась одна: солнечный полдень, березовая роща с великолепно выписанными деревьями, на некоторых даже заметна серебристая паутина, висящая на листьях, и две далекие фигуры мужчины и женщины в длиннополых старинных одеждах. На другой картине сельский пейзаж: дорога средь высокой травы с метелками щавеля и худая лошаденка, волочащая за собой разбитую телегу с задумавшимся крестьянином в выгоревшем картузе.

Краски потемнели от времени, лишь березовая роща блистала белизной и свежестью. На этой картине Кирилл чаще всего останавливал свой взгляд. И замечал, что настроение становится лучше, будто он глотнул свежего полевого ветра с запахом трав и молодого березового листа. Лишь об одном он сожалел, глядя на картину, - это о коршуне, которого художник позабыл изобразить над рощей... Путешествуя вместе с друзьями по Псковщине, он видел в солнечный полдень над березовыми рощами этих величественных птиц, безмолвно парящих в прозрачном с голубизной небе...

На третьей картине - портрет усатого, толстого, веселого человека с расстегнутым воротом и явно под хмельком. Это самое ценное полотно, оно написано самим Франсом Гальсом.

Над ковром особняком висела еще одна картина в тяжелой позолоченной раме. Она была самая большая и с раннего детства не нравилась Кириллу, хотя мать очень ценила эту картину. На холсте была изображена вакханалия в девственном лесу: полуобнаженные мужчины и Рубенсовой дородности женщины пировали на цветущей поляне. Они сидели в обнимку на коврах с серебряными чашами в руках, на вертелах жарились бараны, зайцы, фазаны. Вдали краснолицые виночерпии прямо из бочек черпали серебряными ковшами густое и красное как кровь вино. В центре группы седобородый вельможа с юной красавицей на коленях. Запрокинув голову и прижимаясь к господину, красотка с обещающей улыбкой смотрит на юного пажа, прислонившегося к толстому дереву. У юноши вьющиеся кудри и горящий взор.

Высоко над пирующими, в гуще ветвей, притаился обнаженный маленький кудрявый охотник с луком. За спиной у него золотистые крылья, тетива туго натянута, вот-вот свистнет золотая стрела и насквозь пронзит сердце кого-нибудь из пирующих. На розовых губах Купидона лукавая улыбка, через плечо на перевязи колчан со стрелами. Стрел много, на всех хватит...

Днем картина прячется в полусумраке комнаты и деталей не разобрать, а вечером, когда зажигается люстра, полотно оживает, приобретает колорит, а маленький стрелок из лука вдруг неожиданно выступает на первый план.

Если знакомые и заводили разговор о картинах, то лишь о первых трех, это же полотно, будто сговорившись, все обходили молчанием, хотя и подолгу стояли перед ним.

И еще была одна особенность у картины: если встать под включенной люстрой, то казалось, что маленький стрелок из лука целится именно в того, кто смотрит на картину. И в бесовских глазах его вспыхивали зловещие блики.

Картина притягивала Кирилла и одновременно отталкивала. Наверное, написал ее все-таки очень талантливый художник, придав всему пиршеству на поляне нечто демоническое.

В эту квартиру со старинной мебелью, кожаными корешками книг на полках, прекрасными картинами врывалось и новое, современное - это стереофонический магнитофон с колонками и проигрыватель. Кирилл собирал пластинки с классической музыкой, а на магнитофоне прокручивал легкую музыку. У него накопилось много пластинок и кассет с самыми разнообразными записями. Первое время, когда он всерьез увлекся современной музыкой, в основном группами типа Битлсов, частенько бегал по комиссионным магазинам и доставал там кассеты с записями (сам он не записывал), а потом остыл и теперь лишь при случае приобретал новые пластинки или кассеты.

Большая комната была метров двадцать пять, а маленькая смежная - всего шесть. Не комната, а чулан.

В маленькой комнате у окна стоял полированный малогабаритный письменный стол и кресло, у противоположной стены низкая деревянная кровать, над ней несколько книжных секций, вот, пожалуй, и все убранство кабинета, если не считать несколько старинных гравюр.

Кухня была небольшая, тесная, но Кирилл любил там читать и даже иногда работал за резным с мраморной доской деревянным столом, вплотную притиснутым к высокому окну. И шум ему не мешал. Эта привычка заниматься на кухне осталась у него со школьной скамьи. Когда-то за этим самым столом, который никогда не накрывался скатертью, он готовил уроки. Кое- где в сероватый мрамор намертво въелись чернильные пятна.

Кирилл лежал с еженедельником "За рубежом" на широкой тахте в большой комнате, когда на журнальном столике зазвонил телефон. Помедлив, он протянул руку и взял трубку.

- Не хочешь со мной проветриться? - услышал он голос Вадима Вронского.

Кирилл взглянул на часы: без пятнадцати девять. Все понятно, Вадим сегодня дежурит в управлении и едет на очередное происшествие. Когда время позволяло и было по пути, он брал с собой в оперативную машину Кирилла. Майор Вронский почему-то был уверен, что у его друга талант детективного писателя. Как-то в шутку сказал, что если его можно считать Шерлок Холмсом, то Кирилл - типичный доктор Ватсон.

Дело в том, что Кирилл иногда выступал в печати с очерками и статьями, а его карьера "детектива" началась с того самого времени, когда он, поддавшись уговорам Вадима, написал большой очерк об одной сложной операции по ликвидации банды, занимавшейся угоном личных автомашин. Кирилл с удовольствием принял участие в этой операции, тем более что был весьма заинтересованным лицом: у него дважды угоняли "Жигули".

Кирилл и сейчас без колебаний согласился. Он-то знал, что такое "проветриться" с Вадимом. Черт с ним, не выспится, зато впечатлений будет предостаточно.

- Когда выходить?

- Через пять минут, - ответил Вадим, и по его голосу Кирилл понял, что тот улыбается в трубку.

Когда он, на ходу дожевывая бутерброд с сыром и маслом, спустился по широкой каменной лестнице с деревянными перилами с третьего этажа, у соседнего дома ждала его знакомая "Волга" с двумя или тремя антеннами. Вадим никогда не останавливался у парадной. А звонил он прямо из машины, и как это делается, Кирилл никак не мог понять.

Кирилл забрался в машину, где для него было оставлено место, поздоровался. Кроме Вадима, сидящего рядом с шофером, в машине было еще двое. В одном из них он узнал старшего лейтенанта Сашу Тихонова, с которым уже не раз встречался, второго увидел впервые.

Вадим не имел привычки представлять своих сотрудников, знакомство происходило потом, в процессе работы. Поэтому Кирилл, бросив взгляд на невозмутимо сидящего рядом незнакомца, кивнул ему и повернулся к Вадиму.

- Мне Иванов звонил, - сообщил он. - Вроде бы хочет снимать новый телефильм. Говорил, что сценарий ему понравился. Фильм о чистой поэтической любви.

- Известный женоненавистник будет ставить фильм о чистой поэтической любви. Чудеса, да и только! - усмехнулся Вронский.

- Он же не Штраус, который мог творить только влюбленный, - заметил Кирилл. - Я рад за него, а то он совсем захирел.

"Волга" мчалась по улицам города в сторону Невской лавры. Миновав ее, повернула направо и понеслась по проспекту Обуховской обороны. Было еще светло, и над неспокойной Невой плыли низкие серые облака, доносились гудки буксиров, крики чаек. Уличные деревья еще были зелеными, но осень уже кое-где выборочно позолотила листья. Дождя не было, однако асфальт мокро блестел. Очевидно, по улице прошлась поливо-моечная машина.

"Волга" свернула на проспект Елизарова, нырнула в тихий проулок и остановилась напротив невысокого четырехэтажного дома, почти полностью спрятавшегося в тени высоких тополей. У одного из подъездов толпились возбужденные жильцы, среди них выделялась высокая фигура милиционера. Впереди них стояла желтая оперативная машина с включенной синей лампочкой на крыше.

Вадим снял трубку и коротко что-то сказал, Кирилл толком не расслышал. Они быстро выбрались из машины, старшина, увидев их, отдал честь и вопросительно посмотрел на Вронского в форме майора милиции. Раздвигая любопытных, они прошли в подъезд и поднялись по узкой лестнице на третий этаж. Там тоже стоял милиционер. Он козырнул майору и предупредительно распахнул обитую коричневым дерматином дверь.

В квартире заканчивали свою работу криминалисты. Врач судебно-медицинской экспертизы сидел за столом и составлял заключение. Одновременно со вспышкой щелкал затвор фотоаппарата в руках эксперта. А на разобранном диване-кровати отрешенно лежала совсем юная девушка с заостренными красивыми чертами белого лица. Глаза у нее были закрыты, будто она только что уснула, рот чуть-чуть приоткрыт. Но в этой гипсовой неподвижности ее фигуры и лица, еще более подчеркиваемой оживлением спокойно работающих экспертов, притаилась смерть.

Оторвавшись от бумаг, врач взглянул на Вадима и коротко констатировал:

- Смерть наступила примерно в девятнадцать часов от большой дозы сильнодействующего снотворного.

Кирилл машинально взглянул на часы: еще два с половиной часа назад эта красивая девушка была жива... Только сейчас из соседней комнаты донеслись до него приглушенные рыдания. Стоя на коленях на полу и уткнувшись лицом в сиденье кресла, плакала, судя по фигуре, еще довольно молодая женщина. Пепельные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, креслу. Больше из родственников никого в квартире не было.

Поймав вопросительный взгляд Кирилла, Вадим подозвал его к столу и глазами показал на чистую раскрытую тетрадь. Крупно и размашисто на листе в клетку было написано: "Том..." И двумя чертами зачеркнуто. Ниже: "В смерти моей прошу никого не винить". И все, больше ни строки, не было даже подписи.

Кирилл знал, что ни до чего нельзя дотрагиваться, отпечатки пальцев и все такое, но желание взять в руки эту толстую тетрадь в коричневой клеенчатой обложке было очень сильным. Казалось, что там внутри что-то существенно важное скрывается, сама тайна...

- Ну что ты скажешь? - негромко спросил Вадим, рассматривая труп девушки.

- Том... это, вероятно, имя подруги? Тамары? - взглянул на него Кирилл.

-Все может быть, - неопределенно ответил Вадим и, нагнувшись, поднял с пола двухкопеечную монету, Кирилл подумал, что он тоже приобщит ее к вещественным уликам, но тот небрежно положил монету на край стола.

- Пока ясно одно, товарищ майор, - вмешался тот самый незнакомый офицер, который сидел в машине рядом с Кириллом. - Самоубийство.

К ним подошел старший лейтенант Тихонов. Кирилл не прислушивался к их разговору, он все смотрел на юную девушку, которая больше никогда не увидит солнца, и думал, что привело ее к самоубийству. Какая жизненная катастрофа обрушилась на эти худенькие девичьи плечи?.. Не сразу она решилась на это. "Том...", по-видимому, хотела что-то написать подруге, но и этого не сделала. Почему? Она и сейчас еще красива, а была настоящей красавицей. На вид ей лет девятнадцать. Наверное, надо, как Кирилл, разменять четвертый десяток, чтобы научиться ценить жизнь, любить ее. Глупая, прошел бы месяц, два, год, и все ее неприятности, приведшие к столь необдуманному поступку, потом показались бы ей не стоящими внимания. А еще через некоторое время и вообще бы забылись. Время лечит все, а она, очевидно, была нетерпелива. Не захотела ждать, поторопила время...

Рыдания в соседней комнате стали громче. Женщина приподняла от кресла багровое измятое лицо, скользнула по Кириллу невидящим взглядом и, с хрипом всхлипнув, снова упала грудью на кресло. Даже обезображенное горем лицо ее было миловидным.

Кирилл подошел к Вадиму и, сославшись на духоту, вышел из квартиры. Он не мог больше здесь оставаться, почему-то у него возникло чувство вины. Казалось, мертвая девушка со строгим белым лицом в чем-то его укоряла. Он уже пожалел, что приехал сюда.

На лестничной площадке толпились соседи. Двери многих квартир были приотворены. Спускаясь по лестнице, Кирилл слышал их возбужденные голоса.

На улице народу было меньше. Не видно и оперативной машины. Кирилл отступил с тротуара, пропуская "скорую помощь". Бежевая "Волга" с красными крестами осторожно пробиралась по засыпанной листьями дороге к подъезду. "Надо было сказать Вадиму, что я ушел, - подумал Кирилл. - Ладно, попозже позвоню..."

Он дошел до станции метро, спустился по эскалатору вниз и сел в поезд. И только когда двери сомкнулись, сообразил, что едет не в ту сторону...

Кирилл правил статью научного сотрудника музея деревянного зодчества Кижи, когда пришел Землянский. Под мышкой у него сиреневая папка с аккуратно завязанными белыми шнурками. Он был невысокий, округлый, с намечающимся брюшком. Михаил Львович Землянский работал в этом же институте и занимался фольклором народов Севера. Однако в командировки ездить не любил и даже летом сидел в городе. Якобы в шутку он утверждал, что теоретику незачем в глухих таежных деревнях кормить комаров, теоретик должен обрабатывать собранные коллегами материалы в тиши кабинета. Но иногда Галактика буквально прогонял его в командировку. Вооружившись магнитофоном, кассетами, фотоаппаратом, Землянский со вздохом и сетованиями на начальство отправлялся в поход...

Каждый год Землянский публиковал в ежегоднике какую-нибудь статью, в этом смысле он был всеядный и мог написать на любую тему: о Хохломе, о прикладном искусстве, о древней соборной архитектуре, о деревянном зодчестве. Кирилл скрепя сердце сдавал эти статьи в набор, все они грешили схематизмом и компилятивностью. И вместе с тем пером он владел. Возвращаясь из командировки, он приносил статьи, совсем по-другому написанные - живо, интересно, иногда даже встречались оригинальные мысли и суждения.

- Кириллу Михайловичу мое нижайшее почтение, - с порога заулыбался Землянский. - Не слышали частушку: хороши вечера на Оби?.. - и, заранее посмеиваясь, с чувством продекламировал пошлый текст. Михаил Львович собирал такого сорта частушки и с удовольствием исполнял их перед сотрудниками института.

Кирилл покосился на папку:

- Хотите предложить мне эти шедевры в альманах?

Землянский негромко хохотнул, оценив юмор собеседника, и, бережно положив папку на краешек стола, солидно заметил:

- Илья Ларионович рекомендовал... Желательно, чтобы статья попала в ежегодник, который выходит в будущем году.

- Он уже полностью собран, - ответил Кирилл. - Нет места.

- Надо что-либо выбросить, а это... - он ткнул пальцем в папку, - поставить.

- У меня есть идея, - улыбнулся про себя Кирилл. - Снять вашу нудную статью о ломоносовском фарфоре и вместо нее поставить этот материал.

Михаил Львович снова негромко посмеялся, отдавая должное шутке, однако лицо его стало озадаченным, как бы и впрямь такое не произошло... Но и не выполнить поручение своего начальника он не мог. Землянский благоговел перед руководством института, а Илья Ларионович Залогин был заведующим отделом.

- О чем хоть статья-то? - спросил Кирилл.

- Я не читал... - сказал Землянский и стал развязывать шнурки. - Илья Ларионович попросил, я и принес.

- Вы что, по совместительству курьер? - грубовато спросил Кирилл.

Землянский, нагнув голову, возился со шнурками, но было видно, что он расстроился. Развязав папку и мельком взглянув на первый титульный лист, он молча протянул ее Кириллу.

- "Раскопки в древнем Новгороде", - вслух прочел тот. - Мы уже писали об этом. Два года назад... - Кирилл перевел взгляд на книжный шкаф, где на верхней полке в ряд стояли внушительные тома ежегодника.

- Илья Ларионович сказал...

- Пусть Илья Ларионович говорит что угодно, - сердито перебил Кирилл, - но статья о новгородских раскопках в этом номере не пойдет.

- Так и передать ему? - Землянский хотел было взять со стола папку, но Кирилл положил на нее ладонь.

- Я прочту и сам передам, - сказал он.

Михаил Львович пожал плечами, мол, дело хозяйское, и направился к двери.

- Скажите, Землянский, почему вы так боитесь начальства? - глядя на его округлую, обтянутую мятым кожаным пиджаком спину, насмешливо спросил Кирилл.

Тот, будто на месте споткнувшись, остановился, медленно повернулся и, взглянув Кириллу в глаза, спокойно проговорил:

- В отличие от вас, дорогой коллега, я своей работой дорожу... - и, сделав внушительную паузу, присовокупил: - А также своим спокойствием... Можете считать это мещанством.

- Это не мещанство, - заметил Кирилл. - Это обыкновенная трусость плюс неуверенность в самом себе.

- Думайте, как вам будет угодно, - сказал Землянский и вышел из кабинета, осторожно притворив за собой дверь. Если бы он хлопнул, Кирилл бы удивился. "Прямо-таки гоголевский тип, - подумал он. - Акакий Акакиевич..."

В институте Землянский уже четвертый год, а кандидатскую все еще не может защитить. Конечно, он с неба звезд не хватает, но уж ученую-то степень давно бы уже мог получить.

Кирилл быстро прочел рукопись, так и есть, ничего нового, обо всем этом уже было напечатано. Новгородские раскопки еще будут продолжаться несколько лет и, когда закончатся, можно снова вернуться к этой теме. Опубликовать реферат о том, что дали науке эти археологические раскопки. Кирилл снял трубку и набрал номер Залогина. Коротко изложил тому свою точку зрения на этот материал.

- Да, да, - вспомнил Илья Ларионович, - верно, ведь была же статья о господине Великом Новгороде... Что же он мне не сказал?

- Кто? - поинтересовался Кирилл, хотя отлично знал, кого профессор имеет в виду.

- Землянский, кто же еще? - удивился Залогин и попросил: - Ответь, пожалуйста, Саше Симакову, Кирилл Михайлович? Объясни, в чем дело. Когда закончатся в Новгороде работы, пусть снова присылают материал с результатами экспедиции... - профессор сделал паузу и добавил: - Только напишите ответ потактичнее... Понимаете, Симаков, насколько я знаю, человек мнительный, обидчивый... Для него это будет ударом. И потом, его тесть - академик Блинников. Слышали?

- При чем тут его тесть? - удивился Кирилл.

- В общем-то, конечно, ни при чем, - согласился Залогин.

Кирилл повесил трубку и улыбнулся мысли, которая ему пришла в голову. В институте все знали, что Михаил Львович Землянский большой лентяй, пожалуй, и кандидатскую не соберется защитить, потому что как следует поработать надо, а работать он не любит. Две-три статьи за год еще, куда ни шло, сможет осилить, да и то это уже предел его возможностей. Написав и опубликовав в институтских сборниках статью, он месяц-два только и говорит об этом.

Захватив папку, Кирилл вышел из кабинета и поднялся на второй этаж, в фольклорный отдел. В большой комнате, где стояли три письменных стола, находился лишь Землянский. Остальные научные сотрудники в экспедициях по северному краю.

Увидев Кирилла, Землянский быстро прикрыл какой-то папкой раскрытую книгу, которую он читал. Кирилл знал, что Михаил Львович увлекается книгами о географических открытиях и путешествиях. Самого со стула не сдвинуть, а вот литературу о дальних странствиях любит...

- Ответь Симакову, что статья не пойдет, - сказал Кирилл. - Только сначала прочти внимательно и заодно познакомься с очерком о Новгородской экспедиции в ежегоднике... тебе же придется обосновать отказ...

- А Илья Ларионович?.. - растерянно пробормотал Землянский.

- Это его идея, - скрывая улыбку, заявил Кирилл.

Землянский пристально посмотрел ему в глаза, вздохнул и пробурчал:

- Сдается мне, что ваша это идея...

- А ты в следующий раз с больной головы на здоровую не вали... У меня и так стол ломится от рукописей. - И, уже уходя, предупредил: - Ответ составь обстоятельно, сам... Илья Ларионович будет читать...

Михаил Львович метнул на него выразительный взгляд и со вздохом раскрыл папку.

После обеда позвонил Василий Иванов. - Послушай, я тут по соседству в "Волхове" - подходи, поговорим.

Кирилл заколебался: в "Волхове" с Василием поговоришь...

- Ты один? - все еще не зная, как поступить, спросил Кирилл.

- Я ведь не алкаш, чтобы одному горькую глушить в ресторане, - хохотнул Василий. - Тут такую похлебку в горшочках подают... Язык проглотишь! Заказывать на тебя?

Кирилл взглянул на часы и сказал:

- Через час смогу, не раньше.

- Ладно, подождем, - проговорил Василий и повесил трубку.

Ресторан "Волхов" находится через два квартала от института. Иногда Кирилл ходил туда обедать и без Василия знал, что баранья похлебка в горшочке там действительно хороша. И хотя у Кирилла был ненормированный рабочий день и он более-менее свободно распоряжался своим временем, вот так срываться и бежать в ресторан ему не хотелось.

Он рассчитывал сегодня закончить правку научной статьи, но часа ему не хватило. Решив, что закончит дома, Кирилл сунул рукопись в кожаный портфель. Он уже закрыл за собой дверь, когда услышал телефонный звонок. Поколебавшись, вернулся и снял трубку. Звонила Ева. Взволнованным глуховатым голосом ока сказала, что хотела бы с ним встретиться. Кирилл растерялся: его ждет Иванов, а когда они уйдут из ресторана, он не мог знать.

- Ты что, занят? - почувствовав его замешательство, спросила Ева.

- Приходи в "Волхов", - осенило Кирилла. - Там меня ждет старый приятель. Кинорежиссер. Вместе и поужинаем.

- Постараюсь, - холодно ответила она и повесила трубку.

Кирилл уже не раз замечал, что иногда после телефонного разговора с Евой у него остается какой-то неприятный осадок, будто он что-то сделал не так или сказал невпопад... И это тягостное чувство долго не проходило. Голос по телефону у Евы был характерный, медлительный, и иногда ему даже казалось - враждебный. Они несколько раз встречались, были в кино, ходили в Невскую лавру. Когда она была рядом, тягостное чувство проходило. Ева была приветливой, уравновешенной.

Огромный бородатый Василий шумно поднялся ему навстречу из-за стола, похлопал по плечам, потолкал огромным кулаком в живот, так что Кириллу пришлось напрячь брюшной пресс.

- Как огурчик, - гремел Василий. - Ребята, это мой друг Кирилл Воронцов! Скоро будет профессором...

Кирилл улыбнулся про себя: он не преминул сообщить Еве, что Василий кинорежиссер, хотя тот снимает лишь телевизионные фильмы, и Василий своим друзьям представляет его на степень выше. Почему-то людям всегда приятно, говоря, о близких друзьях, приписать им таланты, которыми те и не обладают. Кирилл знал одного человека, который в разговоре всегда называл своего приятеля заслуженным деятелем искусств, пока тому и впрямь не присвоили. Может быть, друзья больше видят в нас достоинств, чем мы сами в себе?..

За столом сидели два молодых человека и некрасивая девица с удивительно выразительными глазами, которые так и лучились.

- Пить будешь? - спросил Василий. - Водку или коньяк?

Кирилл покачал головой, пить ему не хотелось. А Василий уже был навеселе. Артисты, одного звали Вальдемар, а второго - Леня, видно, выпили мало. Девушка вообще не пила. Перед ней сиротливо стояла полная рюмка на длинной тонкой ножке. Свои лучистые глаза она обратила на Кирилла, и он сразу забыл, что она длинноносая и некрасивая. Когда же она заговорила, он сразу подпал под обаяние ее бархатного голоса. Наверное, для талантливой актрисы не так уж и важно иметь привлекательную внешность. Светлана, так звали актрису, была талантливой. Теперь Кирилл вспомнил, что не раз видел ее на экране телевизора.

- Моя главная команда, - говорил Василий. - Только что пробы утвердили на коллегии, и вот решили немного отметить.

- Василий Иванович, то, что для вас "немного", для других более чем достаточно... - заметила Светлана.

Проследив за ее взглядом, Кирилл увидел еще одного молодого человека, который, стараясь держаться прямо, со стеклянным, остановившимся взглядом приближался к их столу.

- Ну как, Валера? - сочувственно спросил Василий, придвигая ему стул.

- Все о'кэй, - улыбнулся тот.

Валера был плотный, невысокий, с усиками и пышной темной шевелюрой. Голос у него густой, басистый.

- Валера здорово поет под гитару, - сказал Василий.

- Где гитара? - встрепенулся Валера.

- Запускаюсь в производство, брат, - вздохнул Василий. И непонятно было, рад он или, наоборот, огорчен. Иванов был вспыльчив и резок со своим начальством, и отношения у него на студии были сложные. То, что предлагали ему к постановке, он отказывался ставить, а что он сам находил - студия отклоняла. И вот вроде бы все утряслось, и он наконец будет ставить двухсерийный художественный телефильм.

Кирилл был рад за друга, последнее время ему стало казаться, что тот утратил веру в себя и сам уклоняется от серьезной постановки, пробавляясь короткометражками.

- Поспели-и вишни в саду у дяди Вани-и... - неожиданно звучным баритоном запел Валера, заставив всех в зале оглянуться на их стол.

Светлана положила ему руку на плечо и, ласково заглянув в глаза, произнесла своим глубоким голосом:

- Без гитары, Валера? Не стоит.

- Молчу, - мотнул кудрявой головой Валера. - Светка, дай я тебя поцелую! Ты душа-человек!

Он чмокнул ее в щеку и потянулся за бутылкой, но Василий властно отодвинул его руку.

- Тебе хватит, Валера, - твердо сказал он.

- Ни петь, ни пить не дают, вот жизнь!.. - уставившись на Кирилла, пожаловался Валера.

Два других артиста, нагнувшись друг к другу и ни на кого не обращая внимания, тихо беседовали.

- Вся беда в том, что денег на постановку телефильмов мало отпускают, - пожаловался Василий. - Гораздо меньше, чем киностудиям, а качество подавай! У меня около тысячи метров натурной съемки, вот и ломай голову, выкручивайся как знаешь, где я возьму патриархальную дворянскую усадьбу? Кирилл, не знаешь такого тихого тургеневского уголка с белым каменным домом? И чтобы колонны были.

- Знаю, - ответил Кирилл.

- Наверное, назовешь Гатчину или Красное Село? - с сомнением посмотрел на него Василий.

- В Калининской области есть такая усадьба... Погоди, как же эта деревня называется? Ильятино Бологовского района. Мы там были два года назад. Вспомни остров, красивое озеро, а на высоком берегу двухэтажный белый дом с колоннами... Чем тебе не тургеневская усадьба? Там до революции и жил какой-то граф или князь... Ты еще на этом озере двухкилограммового леща поймал на зимнюю удочку?

Широкое побагровевшее лицо Иванова расплылось в счастливой улыбке. Русая борода его буйно спускалась на грудь, теперь она у него была короче. Он обвел всех синими сияющими глазами и снова повернулся к приятелю.

- Кирилл, ты гений! - почти шепотом выдохнул он. - Это то, что нужно! - он звучно шлепнул себя ладонью по лбу: - Как я мог забыть это озеро? Завтра же с оператором и художником еду туда!

Он двинул Кирилла кулаком в плечо, и тот чуть со стула не свалился.

- Девушка! - позвал он официантку. - Бутылку... - он обвел веселыми глазами компанию и махнул рукой: - Коньяка, а для непьющих - шампанского!

- Может быть, хватит? - попробовал его остановить Кирилл.

- Это именно то, что надо... - не слушая его, говорил Василий. - Где-то в подсознании всплывал у меня этот дом, но вспомнить так и не смог... - он вдруг вместе со стулом повернулся к Кириллу, в глазах тревога: - А не могли его это... снести? У нас такое бывает?

- Успокойся, - улыбнулся Кирилл. - Графский дом взят под охрану государства.

- Гора с плеч, - не мог успокоиться Василий. - Снимать картину буду там, и только там!

Кирилл то и дело поглядывал на дверь, Ева уже должна была бы прийти. И все-таки он прозевал, когда она появилась в зале. Как ни странно, первым ее заметил Валера.

- Девушка моей мечты! - громко возвестил он, тараща на нее глаза.

И был крайне удивлен, что девушка его мечты спокойно подошла к их столу. Кирилл встал и принес еще стул. Светлана с любопытством рассматривала Еву. Да и не только она, даже два артиста прекратили свой бесконечный киношно-театральный разговор и заулыбались пришедшей. Так всегда бывает, когда в подвыпившую компанию вливается новый человек. Лишь Василий, занятый мыслями об экспедиции на озеро, бросил на девушку равнодушный взгляд и повернулся к Кириллу.

Ева с интересом рассматривала сидящих за столом. Она была в темно-сером с серебристыми нитями свитере и коричневых брюках. Свитер вызывающе обтягивал ее грудь, на которую уже откровенно пялился Валера.

- Ева, я хотел бы быть вашим Адамом, - заявил он, блестя глазами. На вспотевшем лице многозначительная улыбка. Про Кирилла он забыл, а может быть, не связывал приход Евы с ним.

Бесцеремонный Валера начал раздражать того. Светлана, бросив на Кирилла лучезарный взгляд, улыбнулась:

- Валера всем девушкам признается в любви.

- Я их всех люблю, - подтвердил Валера. - И тебя, Светка, тоже.

- Спасибо, дорогой, - с чувством проговорила артистка.

Ева прихлебывала шампанское и задумчиво смотрела на Кирилла. Светло-карие глаза ее будто подернуты легкой дымкой. Она могла вот так подолгу смотреть и молчать, а о чем она думает в этот момент, невозможно было догадаться.

- Была бы гитара, я для вас исполнил бы романс, - выразительно посмотрел на нее Валера. - Я могу и без гитары... - Он приосанился и трубно прочистил горло.

- Не надо, Валера, - попросила Светлана. - Без гитары не тот эффект.

Василий повнимательнее посмотрел на Еву.

- Я вас где-то видел, - сказал он. - Дай бог память!..

- Для режиссера ты очень ненаблюдательный, - заметил Кирилл. - Ты видел ее в Коктебеле, на пляже.

- В отличие от тебя я не таращу глаза на незнакомых девушек, - отпарировал Василий.

Ева улыбнулась и промолчала. Пальцы ее комкали бумажную салфетку.

- Могу предложить вам роль горничной в моем фильме, - то ли в шутку, то ли всерьез продолжал Иванов, окинув ее оценивающим взглядом. - Правда, без слов. Вас устроит?

- Я не люблю сниматься в кино, - ответила Ева.

- Вы уже снимались? - с ехидцей спросил Василий. - И, конечно, в главных ролях?

- Режиссер Тихорецкий предлагал мне приличную роль, но я отказалась, - невозмутимо проговорила Ева и отпила из фужера.

- И правильно сделали! - оживился Иванов. - Тихорецкий - это полное ничтожество. Он завалил на киностудии две картины. Я удивляюсь, какой дурак позволяет ему вообще ставить фильмы? - Василий налил всем в рюмки и, весело поглядывая на Еву, провозгласил:

- За вас!

Все шумно выпили. Даже Светлана пригубила. Валера пододвинул ей остатки рыбного ассорти, а Еве соорудил бутерброд с черной икрой. Кирилл с удивлением следил за приятелем, за последнее время тот еще ни разу не поднимал тост за женщину, а тут вот расчувствовался.

Видя, что сверх меры возбужденный Василий поглядывает в сторону официанта, а захмелевший Валера изощряется в пошлых комплиментах Еве, Кирилл предложил ей тихонько уйти из ресторана, мол, этому теперь не будет конца. Ева кивнула и немного погодя поднялась из-за стола и пошла к выходу. Вслед за ней поднялся и Кирилл. Прощаться он ни с кем не стал, зная, что Василий станет уговаривать его остаться.

В одной руке держа сигарету, а в другой рюмку водки, Василий разглагольствовал о роли директора картины в съемочной группе. Крупная голова его была немного откинута назад, чуть раздвоенная на конце борода завивалась крупными кольцами. Когда Кирилл встал из-за стола, приятель оборвал на полуслове монолог и поднял глаза на Кирилла.

- Скажи своей девчонке, - прогудел он, - если надумает, пусть приходит ко мне на студию. Что-то в ней есть такое... Я бы дал ей роль горничной.

Кирилл пожал руку другу, улыбнулся:

- Скажу.

- Я у вас ее отобью! - обезоруживающе улыбнулся Валера.

- Я тогда застрелюсь, - улыбнулся в ответ Кирилл.

На Литейном было шумно, все вокруг блестело: и трамвайные рельсы, и стекла зданий, и провода. Моросил мелкий дождь, и одновременно из разорванной пелены облаков выглядывал край заходящего солнца. Люди в плащах, куртках, с раскрытыми зонтами текли по нешироким тротуарам. Над Литейным мостом курилась легкая дымка. Было тепло и немножко парило. Из водосточных труб под ноги прохожих с негромким звоном выплескивались тоненькие белые струи. Завывая сиреной с включенной мигалкой, в сторону Невского проехала ярко-красная пожарная машина.

Они свернули с Литейного на Пестеля. Прямо перед ними возвышалась белая с зеленым куполом церковь, огороженная толстыми цепями, прикованными к чугунным пушкам. Столетние липы окружили церковь. Лишь утихал шум машин, слышны были робкие птичьи трели. У входа толпились люди. Когда тяжелая высокая дверь отворялась, пропуская в храм верующих, видны были тоненькие горящие свечи на высоких бронзовых подставках.

- У меня есть один знакомый, Женя, - сказала Ева. - Он в духовной семинарии учится. Иногда придет ко мне, сядет напротив и молчит, а глаза у него умные. Я спрашиваю: веришь в бога? Он улыбается и молчит.

- Чего же он у тебя... высиживает? - поинтересовался Кирилл.

- Я его не спрашиваю. Он мне не мешает. Сидит и смотрит. Иногда, конечно, мы разговариваем...

- О боге?

- Об этом он не любит говорить... Что мы знаем о боге? Что его нет? А они там изучают все до тонкостей, он с закрытыми глазами может прочесть любую главу из Священного писания. Неинтересно ему со мной говорить о вере, о боге... Так, болтаем о разных пустяках.

- Не предлагал тебе отец Евгений... матушкой стать? - Кирилл задал этот вопрос с ехидцей, но, представив Еву попадьей, не выдержал и рассмеялся.

- Я думаю, он такую мысль давно вынашивает, - без улыбки ответила Ева.

- А твой отец? Как он смотрит на его посещения?

- Женя, пожалуй, единственный мой знакомый, которому отец доверяет, - сообщила она.

- Считает, что грешные мысли не посещают особ духовного звания? - усмехнулся Кирилл. -

- А у него нет грешных мыслей, - сказала Ева. - Я же вижу, ему приятно просто смотреть на меня... Да, такие, как Женя, в наше время редкость.

- Много у тебя, оказывается, поклонников, - покачал головой Кирилл. - Обычно в подобных случаях я уходил в сторону.

- Кто же тебе мешает?

- Я знаю и другое, ты никого не любишь.

Она бросила на него быстрый взгляд и надолго замолчала. Они вышли на улицу Восстания, миновали дом Кирилла и свернули на Греческий проспект. Здесь на площади, возле Концертного зала, ветер весело гонял по асфальту желтые листья. Они с сухим треском, будто кузнечики, невысоко взмывали в воздух, кружились вокруг залепленных афишами тумб, затем снова опускались на землю к широким стеклянным дверям, ударялись в окна, будто просились в зал. Листья ухитрялись даже прилепиться к скульптурной группе, стоявшей напротив дверей.

Этой осенью очень много было желтых листьев на городских улицах. В сильный ветер они большими разноцветными бабочками парили над головами прохожих, много их плыло по Неве в Финский залив. Трамваи и троллейбусы развозили листья на своих крышах из конца города в конец. Листья желтели на крышах зданий, на подоконниках, вместе с дождевой водой вылетали из раструбов водосточных труб.

И сколько бы дворники по утрам ни сгоняли опавшие листья в кучи, они не убывали. Ветер приносил их из городских парков и скверов, а может быть, они прилетали издалека. Оттуда, где нет зданий и людей, где живут одни деревья. Это они посылают горожанам из лесов свой осенний привет.

- Только когда листья начинают летать над городом, по-настоящему ощущаешь осень, - с легкой грустью произнесла Ева.

- Поедем завтра за город? - неожиданно предложил Кирилл, не подумав даже про то, что завтра он должен статью заслать в набор.

- Завтра у меня первая лекция в этом семестре в университете, - сказала Ева.

У ее дома Кирилл вспомнил о просьбе Иванова и сказал, что если она надумает стать киноартисткой, то есть шанс отличиться: Василий даст небольшую роль.

- Он похож на Тургенева, - улыбнулась Ева. - Большой, бородатый, грозный, а глаза синие, как у ребенка.

- А как Валера? - спросил Кирилл. - Он глаз с тебя не сводил.

- Если ты не притворяешься, а действительно ревнивый, то лучше сразу откажись от меня, - сказала она.

- А что, у меня будет повод для ревности?

- Ты его сам найдешь, - заметила она. - Я никогда никого не обманываю и никогда никому ничего не обещаю. А многим это не нравится.

- Меня это устраивает.

- Поживем - увидим. - Она как-то странно посмотрела на него.

- Так что передать Василию? - спросил Кирилл.

- Если хочешь, передай ему привет, - улыбнулась девушка. - И скажи, что он мне понравился.

- А ты злая, - сказал он.

- Ошибаешься, - возразила она. - Это ты ревнивый... Вернее, собственник. Все вы, мужчины, собственники.

- И агрессивная, - продолжал он. - Весь вечер меня шпыняешь.

И тут она огорошила его.

- Это, наверное, оттого, что меня с утра расстроила Мария, - с печальными нотками в голосе произнесла Ева. - Она мне сообщила ужасную новость: вчера отравилась наша общая знакомая Лялька Вдовина...