Маленький стрелок из лука

2

- Ева, помой посуду! - слышится из кухни раздраженный голос матери.

- Я не обедала, почему должна мыть посуду?

- Почему ты не обедала? - спрашивает отец. В его голосе нет раздражения, наоборот - озабоченность.

Но Еву одинаково злят отец и мать: отчего они не хотят оставить ее в покое?

- Мне не хочется есть, - отвечает она, потому что знает отца: он не отстанет, пока не добьется ответа.

- Это назло нам, - подает голос мать, нарочно громко дребезжа посудой в раковине. - Объявила голодовку!

- Мне действительно не хочется есть, - негромким глуховатым голосом говорит Ева. Она и сама не знает, почему ей не хочется есть. Пропал аппетит. Бывает такое у людей?

- Ева, ты опять моришь себя голодом, чтобы похудеть? - допытывается отец. Он подошел к тахте, на которой она лежала с книжкой, и стал внимательно рассматривать ее. Еве не нравилась эта его привычка бесцеремонно рассматривать ее, будто она вещь. Всякий раз, когда она приходила домой поздно, отец подходил к ней и изучающе смотрел на нее. Это бесило Еву.

- Я читал в каком-то журнале, - монотонным голосом заводит отец. - Есть такая Твигги, кажется, в Англии, она весит как курица. Не человек, а тростинка. Каким-то образом попала на обложки журналов, и все девушки как с ума сошли! - стали ей подражать: захотели иметь такую же фигуру... Дело дошло до того, что были зарегистрированы смертельные случаи, девчонки буквально умирали от истощения...

- Ты хочешь сказать, что можно одному - противопоказано другому? - улыбается Ева. О Твигги она знала гораздо больше отца, у нее даже есть ее фотография, но подражать "девушке-тростинке" Ева отнюдь не собиралась.

- Мало ли глупцов на свете, - говорит отец.

"Это ты верно подметил..." - усмехается про себя Ева.

Из кухни выглядывает мать. Она в коричневом полосатом халате с оторванным карманом, густые белые с желтым волосы еще не уложены и соломенным снопом торчат на голове. Глаза у матери бледно-голубые. Кривя полные поблекшие губы, она, подбоченясь, смотрит на дочь.

- Тебе не хочется есть? По утрам тебя подташнивает? Да? Тебе до смерти хочется солененького?..

- Не говори глупости, - лениво огрызается Ева. Ей тошно, хочется вскочить с тахты, набросить пальто и уйти из дома куда глаза глядят. Но это невозможно: отец не пустит, встанет на пороге и загородит дверь. Надо мучительно придумывать какой-нибудь достоверный предлог, дескать, она договорилась с подругой из института пойти в публичку и позаниматься английским языком или философией. Но отец тут же заставит позвонить подруге и будет прислушиваться к их разговору. А не каждая подруга сможет с ходу сообразить, что от нее требуется...

- Тебя тошнит? - обеспокоенно спрашивает отец, нагибаясь к ней. -Плохо себя чувствуешь? - Лицо его округлое, глаза оловянные. Никогда не поймешь, что они выражают. И вообще, выражают они хоть что-нибудь? На синеватой щеке, возле большого носа, коричневый кустик невыбритых волос. Ева ловит себя на мысли, что ей хочется пальцами с длинными острыми наманикюренными ногтями схватить этот кустик и с корнем вырвать... Какое, интересно, лицо у папочки стало бы?.. Не выдержав, она рассмеялась. Отец и мать переглянулись. У обоих сейчас одинаковые недоумевающие и озадаченные лица. Говорят, когда муж и жена долго живут вместе, они становятся похожи друг на друга. Даже собаки чем-то напоминают своих хозяев. Иногда Ева замечала это сходство у отца и матери. Правда, очень редко. Например, как сейчас. Мать рослая яркая женщина с еще неплохо сохранившейся фигурой. Даже полнота ее не портит. И женственности у нее хоть отбавляй. А когда приведет себя в порядок, подкрасится, уложит свои длинные волосы вокруг головы, она просто красива. Голос у нее высокий, совсем девичий. И это несмотря на то, что она вовсю курит. И улыбка обаятельная. В такие моменты отец с откровенным восхищением смотрит на нее. А то, что на нее и другие мужчины посматривают, переполняет его гордостью: он жалеет этих мужчин, у них ведь нет такой жены!

- Я здорова, - перестав смеяться, сказала Ева.

- Если ты хочешь солененького, я схожу в магазин и куплю зеленых маринованных помидоров, - предложил отец. - Или селедки.

Что-что, а с замужеством матери явно повезло: такие мужья в наше время не так уж часто встречаются! Ева как-то случайно слышала разговор дедушки с отцом. Тот довольно прозрачно намекал ему, что во время его отсутствия - Ева и отец были на юге - его дорогая женушка вела себя здесь не очень-то примерно... Дело в том, что дедушка жил всего этажом ниже в этом же самом доме и мог кое-что видеть. На это отец ответил, что Ирэна Леопольдовна сама знает, как вести себя дома и в обществе. А если и допускает какие-то вольности (отец, разумеется, имел в виду не измену, упаси бог!), то она еще женщина молодая, у нее много подруг, и что за беда, если они иногда повеселятся?..

Дедушка, качая головой и что-то бормоча себе под нос, в тот раз удалился в свою квартиру и больше, кажется, подобных разговоров никогда не заводил с отцом. И правильно делал, потому что это бесполезно, то же самое, что бросать горох на стену, от которой он отскакивает.

Кажется, родители успокоились: отец вместо Евы на кухне мыл посуду, а мать, распустив роскошные волосы по спине, уселась в прихожей напротив большого зеркала. Во рту пучок шпилек. Чтобы привести волосы в божеский вид, матери надобится не менее часа. Ее полные розоватые руки с ямочками на сгибах локтей подняты вверх и плавно двигаются. Широкие рукава халата опустились почти до плеч. Иногда мать близко нагибается к зеркалу - она близорука - и резким движением выдергивает седой волос. Как она их только разглядывает в этом белом ворохе?..

В квартире наступило относительное спокойствие. Когда у матери во рту шпильки, она не разговаривает. Даже к телефону не подходит. Да он сегодня что-то и не звонит, хотя и суббота. Суббота и воскресенье - это самые неинтересные дни для Евы: родители дома, и ей приходится сидеть вместе с ними. Отец искренне верит, что в свободные от работы дни все должны быть дома. Вместе надо заниматься уборкой, готовить обед, потом смотреть телевизор. Хорошо бы сходить в театр, но как-то всегда так получалось, что некому было достать билеты на хорошие спектакли, а на плохие никто не хотел идти. Если хорошая погода, отец вывозил свое семейство за город. У них "Жигули". На них отец ездит на работу в Красное Село. Есть у них дача, которая принадлежит дедушке. Она подо Мгой, но на дачу ездят только летом, а в остальные времена года никого туда не тянет. Даже отца. Лишь дедушка готов весь год напролет жить там, копаться в огороде, но холод выживает его уже в конце октября.

Наверное, Ева все-таки истинная горожанка! На даче и недели не выдерживает, тянет в Ленинград. Она просто не знает, что на даче делать. В лес ходить неинтересно, на речке как следует не покупаешься, речка-то воробью по колено. Скучает Ева на даче. Единственное, что спасает - это интересная книжка, если она с собой.

Сейчас ноябрь, за окном моросит мелкий дождь, ветер завывает в железных карнизах окон, оттопыривает в комнате нейлоновую занавеску. Иногда до Евы долетает холодное дыхание сумрачного дня. Она где-то читала, что Ленинград осенью особенно величествен и красив. И низкое пасмурное небо, и мелкий дождь, который упорно, не переставая, сеет с утра до вечера, и холодный ветер с Финского залива - все это придает городу свою особенную прелесть. Ева с подобным утверждением не согласна: ей нравится Ленинград в солнечные дни. Когда в городе тепло и солнечно, Ева любит возвращаться из университета пешком. Чаще всего ее провожает до самого дома Альберт Блудов. Его унылая физиономия и умные речи как нельзя лучше соответствуют осенней погоде. Дома и то гложет сердце тоска, а на улице сейчас и делать-то нечего.

Звяканье посуды на кухне прекратилось, отец что-то сказал матери и стал натягивать плащ в прихожей. Плащ у него старомодный, даже звенит, будто жестяной, а велюровая шляпа делает его лицо еще более круглым и пустым. Взял продуктовую сумку, значит, Пойдет в магазин. За солененьким... Мать все еще торчит у зеркала. Руки опущены, неподвижные глаза в сеточке морщин изучают себя в зеркале. Ева видит краем глаза, как отец, оглянувшись на ее комнату, быстро нагибается и целует мать в шею, а та даже не пошевелилась. Вот чудак! Чего стесняется!

Хлопнула дверь, в комнате колыхнулись занавески, а со стола спорхнула на паркетный пол какая-то зеленая бумажка. Ева, зевнув, отложила книгу и встала с тахты. Подошла к столику в прихожей и забрала оттуда телефон. Хорошо, что он с длинным шнуром, можно унести в свою комнату, закрыть дверь и нормально поговорить с кем захочешь. Это когда отца дома нет, в отличие от него мать не интересовали ее разговоры со знакомыми. Бывает, спросит: "Кто звонил?" Ева скажет, что подруга. А отец всегда сам снимает трубку и дотошно выясняет, кто это и зачем нужна Ева.

Ева набрала номер Кирилла Воронцова. Насчитала восемь унылых гудков и повесила трубку... Мария оказалась дома. Она тут же принялась рассказывать, как они вчера весело кутили в "Бригантине". Были Боря Блохин, каких-то два парня - Мария их увидела впервые - и угадай кто? Том Лядинин...

- Ну и что? - лениво спросила Ева.

- Про тебя все время спрашивал, - тараторила Мария. - Ты задурила ему голову, Евка, честное слово! Послушай, богатый жених, разведенный, капусты куры не клюют... Любую вещь запросто может устроить. Видела, какую он мне джинсовую юбку достал? Ну что еще тебе надо?

- Если только с такой меркой подходить к людям, то уж лучше познакомиться с каким-нибудь ученым, писателем или художником, - вяло возразила Ева. - Эти, по крайней мере, честно зарабатывают свои деньги. И у них к тому же талант.

- Моя милая, деньги делать тоже нужен талант... Да еще какой! Вот у моего Блохи нет таланта, так вечно в долгу у Тома. И вообще он у него на побегушках, даже противно!.. А Том... он влюблен в тебя.

- Меня это совершенно не трогает, - ответила Ева.

- Такими не бросаются... Я знаю, из-за него девчонки дерутся...

- Даже травятся, как Лялька Вдовина... - сказала Ева.

- Ну знаешь, Лялька - это особый случай, - возразила Мария. - Она такое вытворяла! Нам с тобой и не снилось...

- С Томом ведь был у нее роман?

- С кем только не было у нее романов! Даже с моим Борькой...

- Жаль Ляльку, - вздохнула Ева. - Она у нас в школе была самая красивая...

- А она говорила, что вы с сестрой всем мальчишкам головы заморочили.

- Одноклассники нас не интересовали, - засмеялась Ева. - Мы им даже на записки не отвечали.

- Все мы, дурочки, недооценивали своих одноклассников, - заметила Мария. - Один парень из нашего класса стал известным поэтом... По радио и телевидению выступает... Кстати, ухаживал за мной, да я и смотреть в его сторону не хотела!

- А теперь он в твою сторону не смотрит? - уколола Ева.

- Евка, мы в пятницу отваливаем в Таллин, --ничуть не обидевшись, переключилась на другое толстокожая Мария. - Том уже заказал номера в лучшей гостинице. У него там директор - лучший друг. Поедем на его машине: я, Блоха... Послушай, не хочешь с нами? Том просил передать тебе, что приглашает... Да, у тебя ведь все сложно: папочка не отпустит...

- А у тебя легко? - уловив насмешливые нотки в голосе подруги, спросила Ева.

- Я сказала родителям, что едем в Таллин а экскурсию... Мои старики ведь не побегут в институт выяснять.

- Тебе хорошо, - вздохнула Ева. Она так тоже может сказать, и отец тут же вооружится справочником и все выяснит по телефону. А если невозможно дозвониться, поедет в университет и узнает в профкоме. И как только ему не лень!..

- Так что передать Тому? - спрашивала Мария.

- Передай, что у меня сигареты кончились, - сказала Ева и подумала, что этого бы и не следовало говорить: она уже и так по уши залезла к Лядинину в долг. Что-то около пятидесяти рублей должна. А где возьмет деньги, представления не имеет. Если сказать отцу правду, он даст, но перед этим примется дотошно выяснять, на что она их истратила? А назови фамилию Тома, немедленно отправится к нему и проведет воспитательную беседу о том, что Еве курить нельзя и если он еще хоть раз даст ей сигареты, то он, отец, примет соответствующие меры... Ева не раз закаивалась не брать сигареты у Тома, но проходило несколько дней, после того как кончались хорошие сигареты, и она снова заходила к нему в магазин. Том охотно снабжал ее сигаретами и не заикался про деньги, хотя Ева была уверена, что он, выдав ей блок или несколько пачек, сделает пометку в своем расчетном блокноте. А что у него такой есть, сообщила Мария. Ее фамилия тоже числится там так же, как и ее дружка Бориса Блохина...

- Придумай что-нибудь, - искушала Мария.

Ева с удовольствием прокатилась бы в Таллин. Этот маленький чистенький городок с великолепными кафе и ресторанчиками нравился ей. И она не прочь бы посетить знаменитую финскую баню, в которой еще никогда не была, и отведать пирожных и кондитерских изделий, сделанных из взбитых сливок, но...

- До пятницы еще далеко, - уклончиво ответила Ева.

- Я тебе позвоню в четверг вечером, - настаивала Мария. - Дурочка будешь, если не поедешь... И охота торчать в выходной дома, да когда еще такая погода!..

- А что, в Таллине Том заказал на субботу и воскресенье солнце? - улыбнулась Ева.

Как только она повесила трубку, в комнату вошла мать. Вынув поредевший пучок черных шпилек изо рта, она заметила:

- Ты очень подолгу болтаешь по телефону... А мне должны позвонить...

- Мужчина с приятным мужественным голосом? - взглянула на мать Ева.

Ирэна Леопольдовна смерила дочь высокомерным взглядом и резко ответила:

- Ты не мерь меня на свой аршин. Этот мужчина с приятным мужественным голосом не кто иной, как руководитель нашей группы, ездившей в Болгарию.

- Ты так говоришь, - скрывая улыбку, сказала Ева, - будто руководители групп вовсе не мужчины.

- Если бы ты увидела его, тебе бы не приходили в голову дурные мысли, - с достоинством заметила мать, забирая телефон.

- А что, он урод? - невинно поинтересовалась Ева.

- Он солидный человек и притом женат, дурочка, - не оборачиваясь, ответила мать. - Кстати, в поездке вместе с ним была и жена.

Ева промолчала, подумав, что такой ответ мог бы удовлетворить отца, но отнюдь не ее, Еву...

Они сидели за хорошо сервированным столом в гостиничном ресторане. Деревянные с металлической отделкой бра мягко освещали небольшое уютное помещение с круглой сценой в углу. На столе бутылка с коньяком, знаменитый таллинский ликер, шампанское, апельсиновый сок в высоких фужерах с плавающими квадратными льдинками. Том наливал в рюмки и фужеры, подкладывал Еве в тарелку копченого угря, которого, как он говорил, специально для него оставили. Правда, за соседним столиком тоже подавали угря...

В Таллин они приехали в семь вечера. Заглянув к своему знакомому директору гостиницы, Том вернулся расстроенным: два люкса, которые он заказывал, оказывается, заняты народными артистами... Тут на днях нагрянули сразу две киногруппы: "Ленфильм" и телефильм. В общем, директор предложил пару двухместных номеров. Вид из окна отличный. На этаже маленькое кафе, где можно заказать любой коктейль.

Неизвестно, на какие люксы Том рассчитывал (а может быть, просто пижонил?), номера были вполне приличные, со всеми удобствами, даже с телевизорами. Ева и Мария заняли один номер, а в другом, по соседству, расположились Том с Борисом. Вот это обстоятельство больше всего беспокоило Еву. Она понимала, что Мария перейдет в номер к Борису, Том, естественно, к ней... Так, очевидно, все было и задумано. Поэтому и номера рядом. А Том, блестя бегающими глазами, молол какую-то чепуху, вроде того, что после длительной поездки - он был за рулём - всегда хочется выпить. Хотя сам пил мало, ей, Еве, то и дело подливал и требовал, чтобы она выпила до дна. Рыжие волосы его тоже блестели, наверное, смазал каким-нибудь снадобьем, от него пахло хорошим одеколоном.

Борис не суетился, сидел развалясь в кресле, с удовольствием тянул из рюмки коньяк и обменивался с Марией ленивыми фразами, вроде "лакай, старуха, свой любимый ликер, ты же можешь одна бутылку выдуть!". Или: "Послушай, Марго, почему бы тебе не сбросить десяток килограммов? Том всю дорогу переживал, как бы задняя шина не спустила..."

И, встряхивая будто конь головой, громко ржал, показывая редкие крупные зубы. Глаза у него уже были пьяные. Рубашку он сверху расстегнул, из прорехи выглядывал кустик черных волос и виднелась часть татуировки: крыло какой-то птицы. По-видимому, орла, в когтях которого зажата обнаженная женщина.

Мария добродушно отшучивалась и ничуть не обижалась, что изумляло Еву. Она бы и минуты не потерпела подобных насмешек. А вообще-то Борис прав: нельзя так себя распускать, в ней уже, наверное, килограммов девяносто весу. Это сейчас, когда ей двадцать лет, а что будет дальше?..

Судя по всему, будущее мало волновало Марию, она с аппетитом ела все, что подавали, пила, не соблюдая меры, была весела и всем довольна. Сразу два торшера отражались в ее бархатных глазах. Рядом в пепельнице окурки со следами губной помады, иногда она по рассеянности стряхивала пепел в тарелку с остатками копченого угря. Мария наслаждалась жизнью и вся сияла. А насмешки Бориса для нее то же самое, что для слона укус комара. Она их просто не воспринимает.

За дальний столик у окна уселись два немолодых человека. Одного из них Ева явно где-то видела. Пока она напрягала память, вспоминая, кто же это такой, Мария, толкнув ее под столом ногой, негромко назвала фамилию популярного киноартиста. Она всех знаменитостей сразу узнавала в лицо. Ни капельки не стесняясь, стала таращить на звезду экрана большие выпуклые глаза, уже немножко пьяные. Теперь в них отражался весь свет в зале. Впрочем, артисты не обращали на них никакого внимания, они смотрели в меню и негромко обменивались репликами.

- Мужчина - мечта моей жизни! - весело болтала Мария, уплетая салат из помидоров. - Позови - на край света побежала бы за ним.

- Не догонишь, - усмехнулся Борис. - Слишком тяжела...

- Дождешься, что я тебе наставлю рога, - пригрозила Мария.

- Не найдешь второго такого дурака, как я... - ржал Борис.

- Ах так! - звонко воскликнула Мария. - С завтрашнего дня сажусь на диету, и все мальчишки будут у моих ног!

- Не надо, Марго, - жалобно запричитал Блоха. - Тогда мне придется другую искать, а таких, как ты...толстух в городе мало...

И оба - он и Мария - весело расхохотались. Мария даже приподнялась, опрокинув пустую рюмку, и звучно чмокнула дружка в мокрые губы.

Ева старалась их не слушать, она нет-нет и бросала рассеянный взгляд в сторону столика артистов, но те долго не задержались в ресторане: поужинали и быстро ушли.

Борис и Мария напились. Мария часто беспричинно смеялась, целовала Тома взасос, потом отталкивала и говорила, что завидует Еве... Борис больше не задирал Марию, однако лошадиное лицо его становилось все угрюмее. Он опять болтался без работы. Долго на одном месте почему-то Блохин не задерживался. Последнее время работал продавцом в овощном магазине. Рассказывал, что там больше приходилось ящики с капустой, помидорами и огурцами таскать на горбу, чем стоять за прилавком. Да и "навару" кот наплакал. Том пообещал его устроить в шашлычную официантом, там у него приятель... Это доходное место, можно большие дела проворачивать. В шашлычной и фарцовщики околачиваются... Но Борис не любит работать, а официанту приходится весь день вертеться как белка в колесе. Да и потом, с его склонностью к выпивке, он и в шашлычной долго не продержится.

Не понимала Ева Марию: что она нашла в этом Борисе? Высокий, не урод, конечно, многим девушкам такой тип мужчины нравится, но пустой он и грубый. Вот присосался к Тому и смотрит в рот, что тот скажет, то и делает. Есть такие людишки, которые, как рыбы-прилипалы, обязательно при ком-нибудь состоят. А как исчезнет хозяин, допустим, отдаст концы, так и замечется, забегает, пока не пристанет еще к кому-нибудь... В этом смысле Том Лядинин, конечно, совсем другой человек. Этот знает, что хочет, и умеет дела проворачивать. Если Борис - прилипала, то Том - акула. Если Борис не нравился потому, что он бесхребетный, мямля, то Том не нравился за совершенно противоположные качества: самоуверенность, расчетливость, напористость.

Сидя в ресторане, она подумала, зачем вообще оказалась здесь? Еще в четверг она не знала, что поедет с ними в Таллин. Она и Марии сказала, вряд ли что из этого получится, но, очевидно, в ее голосе были нотки сомнения, потому что вся эта компания заехала за ней в университет, и прямо оттуда они укатили в Таллин. Даже не позвонила домой. Впрочем, позвонить можно будет и отсюда. В гостинице есть междугородний телефон-автомат.

Том пододвинул ей пачку "Мальборо". Когда она взяла сигарету, чиркнул газовой зажигалкой. Чем, интересно, он намазал свои рыжие кудри? Может, спросить? И почему его глаза все время перебегают с одного предмета на другой, будто буквально все ощупывают, взвешивают? Ева посмотрела ему в глаза, Том и трех секунд не выдержал ее взгляда, тут же сощурившись, уставился на свою сигарету, потом на рюмку с коньяком, затем обшарил глазами весь ресторан и снова стал изучать свою сигарету, на которой вырос серый столбик пепла.

Ева продолжала смотреть на него. Кожа на лице, как и у всех рыжих, красноватая, на округлых, гладко выбритых щеках несколько прыщиков, рот большой с тонкими нервными губами, ресницы редкие и белые, отчего глаза кажутся красными. И эти губы хотят целовать ее... Ее внутренне передернуло, и она отвернулась. От Тома не укрылось ее движение, он обеспокоенно взглянул на нее и участливо спросил:

- Тебе холодно? - И даже сделал попытку снять с себя кожаный пиджак, но Ева остановила его.

- Я устала, - сказала она. - И почему музыки нет?

Он поднялся с кресла и пошел к администратору, разговаривавшему у стойки с барменом. О чем-то поговорил с ним и вернулся.

- Сегодня оркестра не будет, - развел он руками. - Оказывается, в этом ресторане выступает известный в Таллине оркестр, а сегодня во Дворце искусств какой-то смотр.

- Наверное, поэтому здесь и народу мало, - сказала Ева.

- Если ты устала...

- Посидим еще немного, - поспешно сказала Ева. - Налей мне шампанского.

Том с удовольствием наполнил ее фужер до краев.

- Я танцевать хочу, - заявила Мария. - Включите музыку!

- С кем ты будешь танцевать? - взглянул на нее покрасневшими глазами Борис.

- С тобой.

- Я боюсь, девочка, тебе придется тащить меня в номер, - осклабился Борис. - Сегодня я плохой танцор.

Как Ева ни оттягивала этот момент, но пора было рассчитываться и уходить. Вежливый молодой официант с длинными волосами, зачесанными назад, стоял у порожнего столика с белоснежной скатертью и выразительно поглядывал в их сторону. Ресторан опустел, был первый час ночи.

- Погуляем... по ночному Таллину? - неуверенно предложила Ева.

- Бабские фантазии! - презрительно фыркнул Борис, жуя потухшую сигарету.

- Я хочу танцевать! - капризно говорила Мария. - Пойдемте в другой ресторан, где есть музыка!

Том подозвал официанта. Тот подал уже готовый счет. Небрежно достав из кармана пиджака несколько десятирублевок, Том положил на край стола. Официант ловко препроводил деньги в объемистый кожаный бумажник и стал отсчитывать сдачу, но Том сказал:

- Бутылку шампанского с собой. Остальные - вам.

- И коньяку! - потребовал Борис.

Том бросил на него уничтожающий взгляд, но решил уж до конца быть на высоте: достал еще бумажку и протянул официанту.

- Да, еще граммов триста хороших конфет, - сказал он и взглянул на Еву. - Ты какие любишь?

- Я их терпеть не могу, - заявила Ева.

- А я люблю, - вмешалась Мария, - Томик, возьми "Каракум". Или грильяж. Молодой человек, у вас есть грильяж? - обольстительно улыбнулась она официанту.

Когда на свой этаж поднимались по лестнице, застланной красной ковровой дорожкой, Том осторожно взял Еву за руку и негромко сказал:

- Ты этот долг за сигареты выбрось из головы. Ничего ты мне не должна.

- Заманчиво, - усмехнулась Ева, поднимаясь по ступенькам впереди него.

Он жадно смотрел на ее длинные стройные ноги, тонкий изгиб высокой талии. Сердце возбужденно стучало, он готов был сейчас купить ей весь мир. Ему ничего не было жалко. Обычно такие мысли редко посещали его. Теперь он был уверен, что она наконец-то в его руках, и вместе с тем его что-то тревожило. Ее недоступность все больше распаляла его. Он с нетерпением, до дрожи в коленях, ждал того момента, когда они останутся в номере вдвоем. У Бориса и Марии все просто и ясно. Вон как он повис на толстушке, с громким смехом тащившей его чуть ли не на себе в номер. Дежурная на этаже неодобрительно посмотрела на них, однако ничего не сказала.

Опередив девушку, Том подошел к высокой двери и, нагнувшись, будто собирался заглянуть в замочную скважину, стал поспешно тыкать ключом в замок. Он видел, что руки его предательски дрожат, и повернулся к девушке спиной. Ева, покусывая полные губы, стояла позади, и в ее карих глазах - смертная тоска. Из-за дверей напротив глухо доносились мягкие переборы гитары и густой приятный голос. Голос пел: "Клен ты мой опавший, клен обледенелый, что стоишь нагнувшись под метелью белой..." И Еву вдруг неудержимо потянуло туда, где гитара и этот грустный зовущий голос. Она сделала несколько шагов по длинному узкому коридору, слабо освещенному матовыми шарами на потолке. Том, что-то бормоча, все еще возился с ключом. Кажется, голос доносился из номера 462. Стоя перед дверью, Ева не знала, что ей делать: поднять руку и постучать? Удобно ли ночью стучать в чужой номер? Но там не спят, там поют под гитару, значит, ничего страшного не произойдет, если она войдет... Ева оглянулась и встретилась взглядом с Томом. Он стоял у раскрытой двери и недоуменно смотрел на нее.

- Ева... - сдавленно начал он, но девушка отвернулась и постучала, сначала осторожно, потом все сильнее. Раздался басистый голос:

- Входите!

Держась за ручку двери, девушка обернулась.

- Том, ты прости меня, я сегодня ввела тебя в большие расходы, - произнесла она глуховатым и вместе с тем совсем детским голосом. Отворила дверь и вошла в чужой номер. Навстречу ей поднялся огромный бородатый мужчина с хмельными, мерцающими васильковым цветом глазами. Вокруг стола сидели еще три мужчины и некрасивая длинноволосая женщина. У одного из мужчин, плотного, широкоплечего, была в руках гитара.

- Подождите! - загремел огромный мужчина. - Я сейчас скажу, как вас зовут... Ева!

И она узнала его: это был режиссер телестудии Василий Иванов, с которым познакомил ее в ресторане "Волхов" Кирилл. Да и остальных она видела там же. Парня с гитарой зовут Валера, он тогда был пьян и все время говорил ей комплименты и даже собирался найти гитару и спеть для нее романс. Сейчас он, поглаживая короткие черные усики, смотрел на нее без всякого удивления и улыбался. Да и никто из них не удивился приходу Евы.

- Ева, а где твой Адам? - снова, как тот раз в "Волхове", повторил свою плоскую шутку Валера и тронул струны гитары.

- И Кирилл здесь? - весь засияв, спросил Василий.

- Можно я с вами останусь? - улыбаясь, сказала Ева.

- Валера! - приказал Василий. - Сбегай к... - и он назвал фамилию знаменитого киноартиста. - У него, кажется, есть в номере коньяк и шампанское.

- А если они-с почивают-с? - спросил Валера.

- Разбуди, - гремел Василий. - Скажи, к нам из рая спустилась на парашюте Ева...

- Ради Евы... так и быть, рискну.

Валера положил на кровать гитару и, широко улыбнувшись девушке, тряхнул смоляными кудрями и ушел.

- Я думал, ты здесь с Кириллом, - погасив улыбку, заметил Василий.

- Я убежала из дома, - сказала Ева, усаживаясь на смятое покрывало кровати рядом с некрасивой актрисой, которую звали Светлана. Ева ее хорошо знала по кинофильмам. Она замечательно исполняла характерные роли замотанных заботами, семьей и жизнью женщин. Кажется, она даже народная артистка республики.

В этой компании и непринужденной обстановке Ева почувствовала себя хорошо и легко. Без следа растворилось тяжелое настроение, охватившее ее в ресторане. Синеглазый гигант Василий, сочувственно поглядывая на нее, налил в стакан водки, пододвинул бутерброд. И она первый раз за сегодняшний вечер с удовольствием выпила, чем вызвала одобрительное восклицание Василия: "Молодчина! Не люблю, когда ломаются..."

Пришел Валера с бутылкой коньяка и... народным артистом Володей. Звезда экрана прямо с порога одарил Еву своей знаменитой обаятельной улыбкой.

- Гуляете, полуночники? - сказал он красивым баритоном, произнеся "полуношники". - А ведь рано утром съемки.

- Нам не привыкать, - отмахнулся Василий, еще больше оживившийся при виде бутылки с коньяком, которую Валера поставил в центре стола. - Володя, нам бог послал с неба Еву... Как она смотрится на роль той самой девушки с гвоздиками?

Ева встретилась глазами с народным артистом. Увидела сеточку морщин у висков, седую прядь в коротких волосах. Глаза у него цвета морской волны, немного усталые, но добрые и лучистые, как у Светланы. Неужели это талант так отражается в их глазах?

- Вы не хотели бы быть моей партнершей в этой сцене? - мягко спросил Володя.

- Я никогда не снималась в кино, - чувствуя, как розовеют щеки, ответила Ева.

- Теперь модно снимать людей с улицы, - заметила Светлана. - К примеру, Антониони или Феллини? В некоторых их картинах всего два-три профессионала - остальные толпа.

- Я бы не хотела быть... толпой, - улыбнулась Ева.

- Вы подумайте, - переглянувшись с Василием и одобрительно кивнув ему, проговорил Володя.

- Чего тут думать? - забасил Василий. - Завтра же зачислю в штат и будешь сниматься.

- А университет? - все еще не веря, что все это серьезно, спросила Ева.

- Ерунда, - отмахнулся Василий. - Директор картины даст телеграмму ректору, и тебя освободят от занятий на неделю-другую.

- Уж тогда лучше родителям, - сказала Ева.

- И родителям, и самому господу богу, чтобы он не волновался в своих райских кущах! - беспечно заявил Василий.

- Не забудьте, в таком случае, Василий Иванович, дать телеграмму и Адаму, - ввернул Валера. Адам положительно не давал ему покоя!

- Валера, исполни мою любимую, - прислонясь могучей спиной к стене, попросил Василий.

Артист взял с кровати гитару, задумчиво глядя на Еву, щипнул одну струну, другую и чуть хрипловатым, но сильным баритоном запел: "Жили двенадцать разбойников, жил атаман Кудеяр. Много разбойники пролили крови честных христиан..."