Мальвина (СИ)

Глава четырнадцатая: Влад

Убрав в сторону всю лирику, могу сказать, как есть: я до усрачки испугался. Вот так, да, без высокого слога, а по-простому, зато «до усрачки» — это именно то словосочетание, которое лучше всего характеризует мое состояние в тот момент, когда Маша на моих глазах из Мальвины превратилась в Сеньора Помидора. Однажды Рэма за лодыжку укусила какая-то дрянь, и тогда его ногу разнесло до состояния свиной голяшки. Тот случай хорошо отложился в памяти и только благодаря этому я не растерялся.

— Вот, — пухлощекая медсестра в голубом форменном костюме и накрахмаленной шапочке протягивает мне футболку с красным крестом на кармашке. — Это из «гуманитарки», новая.

Она хлопает глазами и даже не пытается сделать вид, что ищет предлог задержаться в смотровой подольше, пока я наскоро обтираюсь после холодного душа. Штаны не пострадали, а вот уже вторая рубашка и пиджак в хлам.

— Спасибо, — я забираю футболку, стараясь не думать, чем таким странным она пахнет. — Я бы хотел как-то помочь больнице, — говорю многозначительно, и пока девушка соображает, «ныряю» в одежду. Это явно размер «ТриИксаЭл», но в общем плевать.

Мысленно пытаюсь перебрать в голове череду всех событий сегодняшнего дня и понимаю, что их хватит на целый мини-сериал под названием: «Полный писец!»

— Я думаю, этот вопрос можно решить с главврачом, — наконец, отвечает медсестра.

— Вот и ладненько.

Она стоит в дверях и мне в буквальном смысле приходиться протискиваться, чтобы выбраться наружу. Здесь уже поджидает группа таких же пташек: в белом, синем и голубом, а одна вообще в чем-то ярко-малиновом в желтый горох, похожем на пижаму для ребенка-переростка. И прошел бы мимо, но урчание напоминает, что мы с Машей так и не поужинали.

Женщины, особенно молоденькие и одинокие, читающие романы о любви и ставящие на заставки мобильных телефонов фотки красавчиков-актеров, падки на самые невозможные банальности. Даже стараться не нужно, хотя всегда бывают исключения. Вот та, в малиновой пижаме, явно не из их числа.

Врубаю «обаяшку» на полную и на всем ходу вторгаюсь в птичник. Пара вопросов, несколько улыбок, два-три комплимента — и я знаю все, что нужно. Здесь неподалеку круглосуточная закусочная, в которой питается весь персонал. А раз там едят врачи, то владелец точно не станет пичкать их бутулизмом, стафилококками и прочей дрянью. И хоть в палату со своим точно нельзя, и вообще уже поздно и отделение закрыто, мне разрешают все. Хорошо быть богатым, а богатым и наглым еще лучше.

Когда я захожу в палате, в моих руках несколько бумажных коробок с едой. Даже удивлен, что в простой закусочной все так профессионально оформлено, да и пахнет здорово. Готовлюсь услышать как минимум десяток комплиментов моей заботе и предусмотрительности, но слышу только… храп. Очаровательный, но все же храп.

Мое сокровище, развалившись во всю длину, раскидав руки и ноги, самозабвенно дрыхнет. Я пару минут так и торчу в дверях, не зная, что делать: не хочу ее разбудить. Нет, правда, только мне могла достаться такая неподражаемая женщина. Но все же прикрываю дверь ногой, ставлю коробки на стол и присаживаюсь возле Маши на кровать. Вот тебе и «споил-покорил», и афродизиаки в действии. И больничная койка вместо первой брачной ночи. Да я просто чертов счастливчик, блин!

Отек уже сошел, разве что веки все еще болезненно-красного цвета. Протягиваю руку, чтобы убрать пряди, которые щекочут моей Мальвине нос. Она даже во сне возмущенно морщится, сглатывает — и издает мелодичное «хрррр!..»

Нет, я правда не собирался над ней смеяться. Мало ли, у всех нас есть слабости, а я, как тридцатилетний мужик с опытом, точно знаю, что женщины идеальны только на обложках и в книгах. Помните, как в той поговорке про принцесс и бабочки? Вот-вот, у меня нет иллюзий.

Но я все равно смеюсь. Достаточно громко, чтобы Маша проснулась.

— Прости, — пытаюсь перебороть смех, когда Мальвина приподнимается на локтях и оторопело смотрит вокруг. — Ты просто само очарование, когда храпишь.

— Я не храплю! — Маленький кулачок лупит меня в плечо.

— Еще как храпишь! — Даю моему солнышку выпустить злость, а потом делаю контрольный: — Очень возбуждающе, прямо теперь не знаю, как жить, чтобы не нарушить договор. Кстати, Мальвина, ты вроде уже отошла.

Маша смотрит на свои руки, вспоминая, как только что меня колотила, и с облегчением выдыхает. Наши животы урчат почти в унисон, и я быстро распаковываю коробочки с едой. Маша восторженно облизывается на кусочки курицы в простом кляре. Мы раскладываем прямо на постели импровизированный «стол», садимся друг напротив друга и первых несколько минут просто методично окунаем пластиковые вилки внутрь своего позднего ужина. Вам знакомо выражение: «хорошо даже просто вместе молчать»? Вот мне с ней хорошо даже молчать.

— А у тебя уши шевелятся, когда жуешь, — нарушаю нашу идиллию я, и Маша в ответ похрюкивает набитым ртом.

Кажемся двумя придурками? Когда найдете человека, рядом с которым не будете стесняться насморка и складок на животе — вы меня поймете.

— Ты правда поможешь с Донским? — спрашивает Маша настороженно, когда наши коробки с едой пустеют и мы переходим к десерту: рогаликам без начинки и мятному чаю. Я бы, конечно, предпочел кофе, но не ночью же, в самом деле.

Не помню, чтобы давал обещание помочь с Донским. Помню, что обещал разузнать, что за возня с садиком и в чем подоплека. На самом деле лезть в бизнес своих коллег — это моветон. Нет, конечно, я-то могу, но вот нужно ли? Но вы бы видели сейчас мою Мальвину: глаза красные, щеки все в мелких красных пятнышках. Отказать ей смог бы только бессердечный. Но я никогда не бросаю слов на ветер, поэтому если пообещаю и не сделаю, то буду треплом, а треплом я быть не хочу.

— Я обещал разузнать, что с детским садиком, и я обязательно это сделаю, — выбираю нейтральную формулировку.

Скорее всего, Маша понимает, что я ухожу от прямого ответа, но ничем не подает виду. С громким противным звуком втягивает остатки чая через трубочку и довольно улыбается.

— Ты никогда не ела морепродукты раньше? — на всякий случай утоняю я.

— Даже раков не ела, — пожимает плечами она.

— Значит, мы их вычеркнем из нашего рациона.

На спинке кровати висит сменная одежда и для нее: какие-то больничные тряпки не самого свежего вида, но ее платье испорчено, поэтому переодеваться ей тоже придется. Пытаюсь предложить свою помощь и довести ее до душевой, но Маша упрямо отказывается. Все-таки у нее очень сильный инстинкт самозащиты: еж — и тот не так активно выставляет иголки, как мое солнышко. Ну да ладно, в конце концов, у нас вся жизнь впереди, так что у меня будет куча времени потренировать талант воспитателя.

Пока Маши нет, я проверяю телефон: ничего важного, к счастью, но в мессенджере висит десяток не просмотренных сообщений, и все они от моего брата-близнеца — Рэма. Этот закостенелый бабник и гуляка женился полгода назад и — представьте, и такое случается! — превратился в примерного семьянина! Хотя, конечно, в их с Ени отношениях с первого дня было ясно, что все кончился либо в «клетке» ринга, либо в ЗАГСе. Кстати говоря, ко второму варианту именно я приложил свои золотые мозги и великодушное сердце. Ну если два барана не могут разойтись на одном мосту, то кто-то же должен стать третьим. Пастухом, я имею в виду, а не бараном.

Рэм прислал целую кучу фотографий. У них с Ени на этом целый пунктик: после свадьбы постоянно в разъездах и фотографируют абсолютно все. Такими темпами через пару лет этой чокнутой парочке придется делать отдельную пристройку для фотоальбомов.

Я не без улыбки рассматриваю снимки залитого дождем Нью-Йорка, где ненормальная парочка живет уже больше месяца. Кстати, надо бы свозить туда Мальвину в следующем году. Осень в этом городе стоит того, чтобы увидеть ее собственными глазами.

Последнее сообщение от Рэма: «Прилетаем в среду в 21.30. Встречай. У нас дома ремонт, перекочуем у тебя пару дней».

Помните я говорил, что семья для меня всегда будет на первом месте? Так и есть, но сейчас я всем сердцем желаю брату всего самого, блин, хорошего и крепкого. У меня пока и так нет ни одного жизнеспособного плана, как соблазнить собственную жену, а тут еще и родственнички нагрянут, да еще такие, что вдвоем запросто уделают табор цыган.

Пишу брату, что у меня сейчас никак, потому что я нашел жену и у нас медовый месяц. И почти не удивляюсь, когда в ответ «прилетает» куча сообщений с забавными счастливыми рожами. Все понятно, телефон попал в хваткие руки Ени.

Я быстро отключаюсь, даже не читая, что там дальше, потому что в палату, шлепая босыми ступнями по полу, входит Маша и уверенным шагом идет прямиком к кровати. Я и моргнуть не успеваю, как она уже забирается под одело и тянет его чуть не до самого носа, попутно делая внушение, что у нас договор и все такое.

— Кресло выглядит удобным, — говорит, стреляя глазами в сторону моей «кровати».

Да чихать, как оно выглядит, я не собираюсь спать отдельно! Поэтому, собрав волю в кулак и мысленно приговаривая «да что она мне сделает?» иду прямиком к больничной койке. Она узкая, но если мы с Мальвиной обнимемся, как и положено мужу и жене, то проблем с местом не будет.

— Ты чего? — шипит из-под одеяла Маша, стреляя в меня негодующим взглядом. — У нас договор!

— В договоре ничего не сказано о том, как мы должны спать за пределами нашего дома, — напоминаю я. Знаю, что это чистое манипулирование, но что поделать?

Пока Маша возмущенно пыхтит, я забираюсь на кровать и протягиваю руки, с видом «Приди же, наконец, в мои объятия». Она и приходит, жаль, что не вся целиком, а только колено. Или оба колена?

В общем, понятия не имею, как это у нее получилось, но я очень не мягко приземляюсь с кровати на мягкую точку. А вот нечего, сам виноват, потерял бдительность. Маша хищно скалится из-за одеяла и делает внушение:

— Старшие браться и борьба утром за ванну — лучшая школа жизни.

Понятия не имею, о чем она говорит, у нас этих ванны было на каждом этаже по три штуки. Поднимаюсь, демонстративно потирая ушибленное место. Остается утешиться тем, что моя Мальвина умеет за себя постоять.

— У меня очень чуткий сон, — предупреждает Маша, воинственно поигрывая бровями.

Не смейтесь, ладно? Не знаю, как ей это удается, но мой инстинкт самосохранения делает скорбную рожу и печально говорит: «Не, мужик, эта высоковольтная линия даст в зубы и не поморщится». В общем, подбирая потерянные знамена, плетусь к креслу, все еще надеясь, что оно удобнее, чем выглядит. Хрен бы там: жесткое и узкое, еще и спинка почти под прямым углом. А когда в ягодицу впивается какая-то пружина, я всерьез подумываю о том, чтобы устроится на полу.

— У тебя громкий храп, солнышко мое, — напоминаю свой воительнице.

— Я не храплю! — снова возмущается Маша. И тут же спрашивает: — Тебе там удобно?

— Да как в раю, — хмыкаю я, проклиная и пружину, и кресло, но больше всех злополучного омара — истинного виновника моих горестей. Надеюсь, в креветочном раю ему громко икается.