Мальвина (СИ)

Глава шестнадцатая: Маша

Влад выходит и открывает дверцу с моей стороны, предлагая руку. Я выхожу, чувствуя себя золушкой, которая не успела вовремя сбежать с бала: с больничной одежду (ее я торжественно пообещала вернуть), дорогих туфлях и с принцем в футболке с красным крестом. И все это на фоне дорогущего «Мерседеса», такого блестящего, что в нем, как в зеркале, отражаются вытянутые лица воспитательниц. Когда на улице хорошая погода, мы встречаем детей не в группе, а во внутреннем дворе, чтобы малышня перед завтраком немного набегала аппетит. Так что, можно сказать, я прибываю прямо с корабля на бал. И поверьте, меня совсем не радует тот факт, что сегодня все наше «Гнездышко» будет бурно обсуждать утреннее происшествие.

— Спасибо за путешествие для родителей, — говорю, глядя Владу куда-то в область солнечного сплетения. — Понятия не имею, когда ты успел.

— Ерунда. Знал бы, что так будет, нашел бы горячий тур. Прямо на вчера.

Мы посмеиваемся друг над другом, мне легко и хорошо, как воздушному шарику с гелием, который только что выпустили из рук.

И мой бессовестный муженек пользуется тем, что я потеряла бдительность.

Помните, он скрутил Сережку вот тем неуловимым движением? По-моему, ту же самую штуку Влад только что провернул и со мной. Иначе почему я вдруг стою, прижатая к нему одной рукой за талию, а другой он массирует мой затылок сквозь волосы? И почему мне хочется мурлыкать?!

— Договор… — пытаюсь напомнить я, но вряд ли Влад забыл о его существовании. Правильнее будет сказать — наплевал и на бумажку, и на то, что в ней сто тридцать девять пунктов.

— Мальвина, — его взгляд гипнотизирует, сковывает по рукам и ногам, а воздух изо рта ласкает губы теплым облачком, посылая острые вибрации через тонкую кожу прямо в центр позвоночника. — Я нормальный зрелый мужчина, я храню тебе верность вот уже шесть месяцев, я, блин, вроде и не урод совсем. И даже не пытайся врать, что я тебе не нравлюсь.

— Договор… — как заевшая программа повторяю я. Цепляюсь за эту бумажку, словно за соломинку, иначе цунами по имени Влад просто смоет меня в другую реальность, где я могу быть не фиктивной, а нормальной женой. Но это нонсенс, вы же понимаете.

— Да-да, договор, — соглашается он, уже почти касаясь моих губ. — Надо внести пункт номер сто сорок: право на поцелуи, если не заявлено категорическое «нет».

Я бы и рада заявить и очень даже категорическое, но Влад успевает до того, как я собираюсь с силами для отпора.

Этот поцелуй… Нет, это не цунами, и не торнадо, и не ураган. Природа не выдумала таких разрушительных стихийных бедствий, чтобы описать то, что делают со мной губы собственного мужа. Он выжигает мою уверенность изнутри, покоряет, вынуждая подчиниться. Язык скользит между моими губами, раскрывая для поцелуя, как будто я самая хрупкая вещь на свете, как будто любое неосторожное движение может меня разрушить. Я и правда так себя чувствую: забываю, как дышать и как думать, забываю собственное имя и мир, в котором живу.

— Это же просто поцелуй, Маша, — дразнит Влад.

— Это совсем не просто поцелуй, — отвечаю я, заколдованная и очарованная одновременно.

Муженек даже успевает ухмыльнуться, прежде чем снова заклеймить мои губы. Наши языки танцуют совершенно развязную бачату, потому что не отрываются ни на миг. Мы словно проникаем друг в друга, смешиваемся в безбашенной коктейль из сливок и крепкого кофе. И мои ладони у него на щеках притягивают, заставляют наклониться, чтобы не упустить ни полвздоха.

— Малия Иголевна, цветоцек.

Кто-то тянет меня за штанину, и Влад издает грозный львиный рык. Рокот вибрирует у меня в груди, и я невольно еще больше жмурюсь. Эй, Вселенная, ты научила людей создавать атомную энергию и мобильные сети, самое время подкинуть новому Эйнштейну идею создания аппарата для запечатления воспоминаний. Я хочу сохранить этот поцелуй навечно.

Но реальность, точнее, мой воспитанник, тянет настойчивее — и мне приходиться отодвинуться от Влада. То, как он облизывает губы, и его взгляд в этот момент… Ох, куда подевался тот милый парень, которого я коленями спихнула с постели? Кажется, этот в шаге от того, чтобы затащить меня на заднее сиденье своего «Мерседеса».

— Спасибо, Антоша, — говорю, принимая из рук моего маленького верного рыцаря традиционный пучок травы. Треплю его по волосам и стараюсь делать вид, что не замечаю слегка обалдевшее лицо его бабушки.

— Я заеду за тобой после работы, солнышко мое, — обещает Влад. Они с Антоном грозно смотрят друг на друга, а потом Влад берет меня за руку, постукивая пальцем по кольцу. — Прости, мужик, но она — моя девочка.

Маленькие мальчишки, особенно если им чуть-чуть больше четырех, все считают, что мама и бабушка — их неприкосновенная собственность. Появление рядом мужчины заставляет этих маленьких петушков становиться в позу, грозно хмуриться и всеми доступными средствами отгонять наглеца от неприкосновенного. Видели, наверное, как мальчишки влезают между мамой и папой, стоит родителям на пять минут в обнимку зависнуть на диване.

В моем случае все гораздо хуже: Антон вроде как влюбленный в меня верный рыцарь, который на правах хулигана гонит от меня всех мальчишек, стоит кому-то приблизиться на расстояние вытянутой руки. Хорошо, что для своего возраста он ниже сверстников, поэтому его собственнические инстинкты с лихвой компенсируются численным и физическим превосходством противников.

К чему я все это?

К тому, что Антона двумя метрами роста не испугать. И на Влада он смотрит, как готовый идти до последнего бегемот. Ну хорошо, бегемотик. Влад на всякий случай отступает, но Антон уже летит на него с кулаками. Хорошо, что у меня отменная реакция, и я успеваю схватить его за шиворот.

— Ты не против, если я спасусь бегством от этого Бармалея? — немного нервно посмеивается Влад. Не удивительно, что после всех его злоключений он предпочитает держаться подальше от мужчин, которые считают себя моими защитниками.

Я киваю в сторону машины, обеими руками удерживая Антона, который как маленький вездеход пробуксовывает кроссовками по асфальту.

Хотите страшную правду? Или, точнее, странную. Этот непрошибаемый мужчина свалился на меня вчера, меньше суток назад, и проведенные рядом с ним часы не то, чтобы были лучшими в моей жизни. Скорее уж очень насыщенными. Но когда его машина скрывается за поворотом, я чувствую не облегчение, а противную пустоту. Еще вчера бы порадовалась, что больше его не увижу, а сейчас появляется непреодолимое желание взглянуть на часы, чтобы узнать, сколько часов и минут осталось до встречи.

— Так, Антон, — присаживаюсь перед верным рыцарем на корточки и строго смотрю ему в лицо. — Что мы с тобой решили о хулиганстве?

Он довольно пыхтит: еще бы — только что отогнал серьезного противника одним своим грозным видом. И даже пожурить его не могу как следует, поэтому просто треплю по выгоревшим на солнце соломенным волосам, беру за руку и веду в группу.

— Это кто был? — с напускной пресыщенностью жизнь спрашивает Томочка, воспитательница в моей группе.

Ей двадцать шесть, и вот уже год, как она — разведенная женщина без «нормальных средств к существованию». Это не моя выдумка, это точная цитата. Как вы понимаете, Томочка у нас первая претендентка на шкуру боксера, то есть — одинокого отца. Догадайтесь, кого она будет играть на утреннике? Правильно, фею-крестную, и по этому поводу даже записалась в салон на прическу и маникюр. По-моему, бессмысленная трата времени, но Томочка за такое святотатство может, чего доброго, и глаза выцарапать.

— Ничего себе! — вдруг выкрикивает она, почти с мясом отрывая мою ладонь от дверной ручки. — Он настоящий?!

Конечно, ее интересует камень. Я не знаю, как он называется и мне все равно, настоящий он или нет. Сомневаюсь, что Влад стал бы размениваться на подделку, но, знаете, зависть еще никому добра не сделала.

— Это просто бижутерия, — говорю я, высвобождая пальцы из ее маникюра а-ля «коршун обыкновенный». — Стекляшка.

— Ну да, ну да, — хмыкает Томочка, расслабляясь. То есть, конечно, она мне не то, чтобы верит, но в ее реальности простая няня-сиротка так и осталась замухрышкой, чей потолок — подделка под Сваровски. Почему некоторым женщинам так принципиально перещеголять всех и во всем? — Ты в следующий раз думай, что делаешь.

Я подталкиваю Антона в группу, а мы с Томочкой остаемся в раздевалке.

— Ты о чем? — спрашиваю, почти уверенная, что в ответ услышу какую-то гадость.

Почему? Потому что в каждом коллективе есть вот такая «коршуниха». Потому что «коршуниха» — это не прозвище, это образ жизни. Уверена, уже сейчас в вашей голове появился образ вашей знакомой «коршунихи». Она всегда в центре всех сплетен и никогда не упустит случая сунуть нос в чужую личную жизнь. Мнит себя знатоком человеческих душ и раздает советы, которые искренне считает квалифицированными. А еще она всегда должна быть лучше всех, а так как это в принципе невозможно, то активно использует беспроигрышный способ, который называется: обосри чужую радость, почувствуй себя королевой! Наверняка ваша «коршуниха» тоже активно его использует. Пока коллектив отвешивает комплименты, как вам идет новая прическа, «коршуниха» говорит, что она вас старит. По поводу нового пальто, которое вы удачно отхватили на распродаже, обязательно прогундосит, что фасон вышел из моды сто лет назад. А когда муж просто так зайдет за вами после работы с букетом цветов, первая распустит сплетни, что он бабник и заглаживает вину, а вы, дура лопоухая, ничего дальше своего носа не видите.

К чему это я? К тому, что «коршуниху» важно вовремя щелкать по клюву, и ни в коем случае не пускать ее в свое, личное. Поверьте, она пухнет, когда не может сбросить балласт фекалий на чужое счастье. Видите, как у Томочки вытянулась шея? Это потому что испражнения подступили к самому горлу. Только представьте, что у нее во рту.

— Ну, если проводишь ночь с мужиком, хоть не пались с ним на людях, а то стыда не оберешься. И что это на тебе?

— Ты сегодня не в ударе, — сокрушенно качаю головой. — Слабо и очень жидко.

— Да кому ты нужна. — Но критическая отметка уровня ее личных сточных вод уже пройдена, и «коршуниха» покрывается красными пятнами.

Видите, как у нее веко дергается? Это от бессилия.

Послушайте добрый совет: не кормите «коршуних» своим счастьем.