Мама

XII

Подъехал к воротам автомобиль. Молодой счастливый отец принимает из рук молодой счастливой матери нарядный сверток, розовый, с белыми кружевами. Чуточку в стороне — нянечка в белом халате несет чемодан и улыбается сочувственной улыбкой. В глубине сада, за цветочными клумбами, — приятное светлое здание с надписью: «Родильный дом».

Это на картине так. А рядом еще картина висит: ребята, уже ясельного возраста, кормят кур, с ними ласковая тетя в белом халате, куры аккуратные, чистенькие, почти стерильные белые куры…

Если надоест разглядывать, можно пересесть на другую скамью и смотреть на противоположную стену. Там симметрично повешены еще две картины такого же ободряющего содержания. Справа — молодой, счастливой, улыбающейся матери белая нянечка подает нежно-голубой сверток. Даже маленькое личико видно, розовое, забавно плачущее, с распахнутым ротиком: час обеда настал. На столике между кроватями — цветок, гортензия. На кроватях заднего плана юные мамочки смотрят и растроганно улыбаются. Кричащий малыш сейчас утешится, все очень благополучно.

На картине слева — трое ребятишек младшего ясельного возраста лежат в ползунках на столике-манеже, над ними подвешены яркие шарики, неизменная нянечка в белом халате забавляет ребят погремушкой.

Художник или те, кто заказывал ему эти картины, как бы желают вбить в головы и сердца всех присутствующих, всех ожидающих, всех, у кого тревожно замирает сердце и дух захватывает от жалости:

«Потерпите! Эти страдания — не безнадежные, страдания жизни, а не страдания смерти, через это надо переступить, а дальше будет уже только радость».

В вечерние часы всегда больше ожидающих, в основном — молодые мужчины и пожилые женщины: потенциальные папы и бабушки. Пожилые женщины, конечно, тоже волнуются, но это волнение ветеранов, умудренных опытом. Мужчины — как новички-ополченцы: преувеличивают опасность, порою недооценивают ее.

В глубине комнаты сидит девушка с длинным носиком, в маленькой будочке, над окном которой надпись: «Справки выдаются»… и т. д. В руках девушки — судьбы всех входящих и ожидающих. На нее с надеждой начинаешь смотреть еще от самой двери. У нее телефон под рукой, и обыкновенный, и внутренний, в самое святая святых, — она знает все.

Но еще раньше, чем спросить девушку в будке, нужно посмотреть на таблицу, висящую у самого входа, справа от лестницы: палата № 1, палата № 2… № 15… И в каждой палате — по нескольку кружков, на кружках фамилии… По правую сторону таблицы под каждой фамилией надпись помельче: «девочка 3200 гр., 48 см.» или «мальчик 4300 гр., 51 см». По левую сторону таблицы ни мальчиков, ни девочек нет. «Лебедева С. А.» Ничего больше не приписано внизу. Так было и вчера, и третьего дня.

Девушка в будке уже знает многих в лицо. Издали, еще не подойдешь, говорит:

— Ничего пока, товарищ капитан. Да вы не волнуйтесь, все идет нормально.

А разве это нормально — третьи сутки! Когда пришли со Светланкой, один парень привел свою жену. Так под ее фамилией еще вчера утром появилась целая компания: «Мальчик — 2750 гр.», «Девочка — 2400 гр.».

Мелковатый народ, да и что-то есть в этом несерьезное — иметь близнецов. Молодого отца все поздравляют с веселым чувством превосходства: с нами, мол, такое случиться не может. Ничего, радуется себе, доволен. Вчера, говорит, двухместную коляску уже купил.

Пускай близнецы, пускай бы все ухмылялись, на тебя глядя, лишь бы поскорее, лишь бы Светланке было хорошо.

Вчера она подошла к окну, хоть и не полагается, — бледная, под глазами круги, помахала рукой и вдруг исчезла.

Сегодня было совсем как на картине: подъехала «Победа», вышел из нее счастливый отец, передал нянечке чемодан, подождал совсем немного у двери, все на него с таким интересом смотрели. А он-то сияет, раздувается прямо от гордости!

И наконец выходит молодая мать с голубым свертком, а сзади нянечка…

На скамейке напротив, как раз под картиной с ползунками, девочка лет четырех утешает отца:

— Ты, папка, не вешай нос, это даже лучше, что девочка! Мы с ней будем посуду мыть, комнату убирать.

Кому как повезет. Не все желания исполняются. Веселая бабушка сидит, рассказывает соседкам:

— Я ему говорю: «Тебе, Вася, мама братишку купила, завтра привезет». А он: «Зачем же братишку? Мы ведь с мамой решили, что мне сестренку нужно купить!» А я ему: «Что ж делать, дорогой, выбора не было!»

Зазвонил телефон, девушка в будке берет трубку. Все настораживаются.

— Николаева?.. Да, да, сын у нее родился, товарищ Николаев!.. Здорова… Да, все хорошо.

Пауза. Снисходительно улыбаясь, девушка говорит с ударением:

— Какая длина? Сорок девять сантиметров. Что же вы длину спрашиваете, а не спрашиваете вес?

Общее оживление в комнате. Все же знают прекрасно: вес важнее, чем длина: это элементарно! Только растерявшийся, неопытный отец может ляпнуть такое!

Счастливый! Николаеву только вчера вечером привезли!

Пойти, что ли, покурить…

Все знакомо до мелочей около этой двери. Три ступеньки, выбоина с краю тротуара. Вон в том окне видел Светланку, второе от угла. Большое дерево — липа, уже начинающая желтеть. Каждый изгиб коры, каждый сучок знаком на этой липе… Сорвался и, плавно вращаясь, слетел на тротуар золотой лист.

А может быть, останутся окна такие же точно, как были, и лист не успеют затоптать прохожие, а Светланка… Нет, об этом думать нельзя!

Константин вдруг нагнулся и поднял упавший лист. Повертел за черешок — до чего же он легкий и нежный! Опять бросить на тротуар? Оглядевшись, будто стесняясь чего-то, бережно положил на широкий выступ стены.

Иногда мы становимся суеверными. Должно быть, именно в такие минуты напряжения всех душевных сил и страха за близкое существо наши предки давали обеты богу. Построить какую-нибудь там часовню… А иногда совсем дикие вещи: обещали не родившегося еще сына сделать служителем церкви, а дочку отдать в монастырь…

Сегодня полковник спросил:

— Кого же хочешь, капитан, сына или дочку?

В ответ только рукой махнул:

— Все равно! Лишь бы благополучно!

Было еще когда-то: легкий осенний лист долго лежал между страницами записной книжки. Красный сквозной лист рябины. Надя дала на память, уезжая в эвакуацию в сорок первом году… Берег тот листок… Лежал в кармане гимнастерки. Светланка, не было тебя со мной в боях. Была Надя. И еще долго потом, столько лет потом…

Любовь?.. Нет, любви уже не было. Любить так долго без взаимности — какие-то особенные свойства характера для этого нужны.

Вот Алексей мог… Очкарик добродетельный. Любил Надю молчком… Что-то в нем всегда было эдакое толстовское, вегетарианское…

Все равно Надя была в мыслях, как заноза какая-то! А теперь — чудно! — даже забыл вспоминать о ней.

А Светланка казалась девочкой… младшая сестренка, девочка-друг.

Потом неожиданно все повернулось. Бывает любовь с первого взгляда — и это кажется странным. Может быть, еще таинственнее и необъяснимее любовь с сотого и тысячного взгляда, когда этот сотый и тысячный взгляд очень знакомого человека вдруг становится первым взглядом любви.

Как она сахар колола меленько-меленько, когда читал Надино письмо… Сам-то забыл вспоминать, а она небось вспоминает часто и думает: а вдруг еще люблю Надю? А вдруг сравниваю?

Светланка! Если бы только счастливо кончилось! Я тебе никогда никаких огорчений!..

Почему не могут мысли проходить через стены?.. Даже без мыслей, мысли все-таки — это слова. Почему нельзя дать почувствовать близкому человеку: тут я, рядом с тобой, вот я трогаю рукой стену…

Константин бросил в урну окурок. Пойти посмотреть, может, что-нибудь случилось за эти четверть часа…

Нет!.. На белом кружке все так же одиноко: «Лебедева С. А.» — и никого больше.

Утром в воскресенье Константин проснулся, когда в квадрате окна засерело бледное небо, — занавеска накануне так и осталась незадернутой. В воздухе совсем уже по-осеннему сеется мелкая дождевая пыль. Все влажное: крыши домов, заборы, потемневший асфальт. Цветы на клумбах какие-то растрепанные, поникшие. Улицы совсем еще пустые. В автобусе, нахохлившись, сидит одинокая кондукторша.

Вот и дверь, через которую пришли тогда со Светланкой. Кажется, годы протянулись с тех пор, а не дни. Кажется, всегда так было: мучается она, бедненькая, а помочь ей нечем.

Ведь такой даже пустяк — передать ей ничего нельзя: одни записочки — ни цветов, ни конфет…

Немного подальше — другая дверь. Как возьмешься за ручку — сердце будто выскочить хочет. Торопишься войти и в то же время замедляешь шаги. Другие просто звонят по телефону, и все. Нет, уж лучше приехать. Позвонил один раз, и вдруг бестолковый голос говорит: «Лебедева? Нет, кажется, у нас такой…»

Шагая через три ступеньки, Константин подошел к доске, на которой номера палат и фамилии — каждая в своем кружке.

И вдруг… даже в глазах все запрыгало: нет Светланки на привычном месте!

Торопливо забегал взглядом по всей доске, по всем кружкам… Нет Светланки!

Да вот же она куда забралась, совсем в уголок, в десятую палату, милая, родная, хорошая! И мальчик у нее в том же кружке, мелким почерком так и написано: «Мальчик, 3550 гр., 51 см.» За решеткой все это дело, а то так бы и расцеловал!

А может, перепутали они что-нибудь?.. Нет. «Лебедева С. А.» Может, однофамилица? Да с какой же стати? Не было ни одной Лебедевой, кроме нее, ни вчера, ни третьего дня. А если ночью привезли?

Девушки нет в справочной будке — и куда пропадает, будь она неладна! Константин постучал в дверь, куда посторонним вход воспрещается. Выглянула нянечка, совсем незнакомая, из другого отделения.

— Погодите немножко, товарищ капитан, сейчас придет сестра, все вам расскажет. — И закрыла дверь.

«Посторонним вход…» Эх, бывают же черствые люди!

Константин еще раз проверил, не изменилось ли что-нибудь на кружке в десятой палате. «3550 гр., 51 см.».

Он сел на скамью у окна. Чудесный осенний день… дождик сеется… удивительно хорошо! Вес вроде неплохой, кажется, даже немножко больше среднего. А 51 сантиметр… Кажется, в книжке «Мать и дитя» средняя длина для мальчиков…

— Что же это вы, товарищ Лебедев, ко мне на радостях и подойти не хотите?

Ждал, ждал — и проглядел, как девушка в будку вошла!

Константин вскочил, наклонился к окошечку:

— Ну, как ее здоровье? Как она?..

— Хорошо. Сейчас спит. Только что я говорила с врачом.

— Вот спасибо-то вам! А ребенок?

— Вы же видели: три кило пятьсот пятьдесят граммов, пятьдесят один сантиметр.

— Нет, я хотел спросить: ничего он, здоровенький?

— Все нормально. Подробно про ребенка расскажет вам детский врач. Зайдите часов в одиннадцать.

Еще кто-то подошел к будке и ждет. Но невозможно оторваться так быстро, закончить разговор.

— Передачу теперь можно?

Хмурый гражданин стоит сзади и нетерпеливо покашливает. Ладно уж, спрашивай, отойду на два шага, шут с тобой! Тоже небось волнуется… Никого у него еще нет, у бедняги, ни сына, ни дочери!.. Ну-ка, еще спросить:

— Девушка, дорогая, а скажите: что можно передать? Цветы, фрукты — можно? Что-нибудь сладкое?

Какое счастье, что можно наконец… Девушка из будки вдруг позвала вдогонку:

— Товарищ капитан!

Обернулся к ней.

— Товарищ капитан, цветов только маленький букетик можно.

— Знаю, знаю! И чтоб без запаха!

Бесчувственные люди! Маленький букетик!

В кармане — банка с персиковым компотом. Яблоки — в пакете. И небольшой букет — астры.

Очень неудобно так по телефону разговаривать, но передача только с одиннадцати часов, так что время есть, а молчать больше уж невозможно.

— Боброва, пожалуйста, попросите.

Долгая пауза. Наконец непроспавшийся голос:

— Я у телефона.

— Сашка, ты? Сашка, у меня сын родился, представляешь себе… Это я, я, Константин!

Ох и бестолковый же парень! Ага! Понял наконец, поздравляет! Ну то-то!

— Как Тоня себя чувствует?.. Привет ей.

Кому бы еще позвонить? У кого есть телефон?.. Может быть, на службу? Кто сегодня дежурит?.. Кажется, Мережков.

— Майора Мережкова, пожалуйста… Слушай, Василий, это Лебедев говорит. Да ничего не случилось… То есть именно случилось: сын у меня родился! Вот только что! В пять часов утра… Здорова… Да, спасибо.

Отошел от автомата, встретил вдруг Валю, физкультурницу, из Светланкиной школы. Идет себе по другой стороне улицы, сумочкой помахивает и ничего-то еще не знает!

— Валя! Валя!

Вот кто обрадовался от всей души — женщины как-то сердечнее относятся к таким вещам.

Эх, мало знакомых в городе, вот в чем беда!

Что-то нужно было сделать сегодня утром… Да! Уезжает начальство в командировку, велело позвонить около десяти…

И вдруг ляпнул по инерции почти с первого же слова:

— Товарищ генерал, а у меня сын родился! Сегодня! Только что!

Тот удивленно пробасил:

— А!.. Это дело! Поздравляю!

Кажется, как и всем остальным, вес сообщил, а может быть, даже и длину… Глупо ужасно!