Мама

XVIII

— Светланка, слушай, меня в Москву посылают, месяца на три. И вот я подумал: что, если нам всем вместе поехать, лето пожить дома? Как ты скажешь?

— Когда ехать?

— В конце июня.

Три месяца — значит, и сентябрь тоже… Значит, и в этом году с работой не получится. Но зато не думать о даче. И Димке там будет неплохо — сад. Интересно, когда у Нади отпуск. Кажется, она приезжает к матери каждый год. Ну, и увидит, что Косте хорошо, что у него сын растет… а у нее-то дочка!

Все эти мысли и даже глупая, чужая какая-то мысль о преимуществе сына перед дочкой промелькнули, пока наливала Косте суп.

— Поедем, конечно.

У Кости виноватый вид.

— Я ведь знаю, ты хотела осенью вернуться в школу, если как-нибудь удастся пристроить Димку. Но ведь, я думаю, и среди года можно?

— Да, может быть. Костя, но ведь там твои родственники живут, как же мы?..

— Тетя Леля сейчас одна. Ее дочка геолог, уезжает на целое лето. Да ведь три комнаты. Разместимся. Я думаю, она тебе поможет с малышом. Тетя Леля очень милый человек. Хотя…

Это «хотя» повторилось позднее, когда они все трое сидели в поезде.

— Я тетю Лелю очень люблю, — говорил Костя, — хотя она немножко, как говорится, «с чудинкой». И мама ее любила. В общем, она очень милый человек, но…

— Ничего, — весело сказала Светлана, — я теперь знаю: у каждого человека, как у точного прибора, своя «поправка» и, если эту поправку знать…

— Вот-вот.

От станции шли молча. Светлана чувствовала, что Костя взволнован — почти четыре года он не был здесь, со смерти матери. И самой было тревожно и странно. Так часто приезжала сюда на каникулы, еще девочкой, столько связано с этими местами и хорошего и грустного…

Много новых домов. Молодые деревья подросли… Вокруг соседнего участка — новый забор…

А вот и калитка — старая знакомая.

Костя нес чемоданы, Светлана — Димку. В саду стояла худенькая девушка с очень светлыми волосами, загорелая, в сарафане. Обернулась на скрип калитки — и оказалась довольно-таки уже старой женщиной. А волосы такие светлые потому, что наполовину седые. Лицо доброе, рассеянный взгляд, морщинки около губ и глаз.

— Костя, папиросы у тебя есть?

— Есть, тетя Лелечка, вот, пожалуйста. — (Специально для нее на вокзале купил.) — Здравствуй, между прочим.

Тетя Леля закурила, прищурилась и только тогда наконец поцеловала его в щеку:

— Здравствуй, дорогой. А это Светланочка? И сын? Очень приятно. Костя, я нашла на чердаке твою старую кровать. Только сегодня класть туда мальчика нельзя: я покрасила ее масляной краской и она пачкает.

На площадке перед террасой действительно стояла немножко уже помятая, но свежевыкрашенная белой краской детская кроватка.

— Неужели я когда-нибудь в ней спал? Удивительно, как она сохранилась!

Тетя Леля продолжала, вся в облаках дыма:

— Сегодня ко мне заходила Александра Павловна Зимина, так она говорит, что эта краска никогда не высохнет, что у них один раз покрасили такой краской кухонный столик… Не люблю я ее, — перебила она самое себя, — и Надю не люблю. Вот муж у Нади очень приятный. А девочка у них чудесная. От моей Зиночки вчера было письмо, так она пишет…

Светлана все еще стояла с Димой на руках, ища глазами скамейку, чтобы присесть: как-никак хоть и худенький, но девять килограммов Димка весил. Костя один чемодан держал в руке, другой поставил на землю, когда доставал папиросы.

— Тетя Леля, может быть, мы войдем в дом? А то, я вижу, Светлана…

— Да, да, как же, идите, разумеется. Не зацепитесь за кровать. Эта краска ничем не отмывается. Обед я сегодня не варила, но есть молоко и яйца…

Они вошли в дом. Тетя Леля вынула из буфета стакан молока и два яйца. И вдруг оглянулась тревожно:

— Где же мои кошки? Я вижу только двух!

Она поспешила на террасу. Обернулась на ходу:

— Костя, вы устраивайтесь у мамы в комнате и в столовой, а я буду у тебя.

Каждый раз, когда бывала у Зинаиды Львовны, Костиной матери, Светлана, немножко уже забыв, какая крошечная эта квартира, удивлялась заново. Теперь все показалось ей еще миниатюрнее.

Самая большая комната — спальня. Кровать, диван, письменный стол, полка с книгами — вот и все. Пожалуй, вот здесь, у окна, поместится Димкина кровать — когда высохнет краска.

Краска не просыхала в течение пяти дней. И все это время Светлана была как связанная. Даже когда Димка спал днем, было страшно — того и гляди, свалится с большой кровати. Пробовала укладывать в гамаке — через полчаса отчаянный вопль: зареванный Димка выползает из-под гамака на четвереньках. Хорошо еще, что невысоко и упал вместе с подушкой и одеяльцем.

Когда краска подсохла, стало спокойнее. Кровать выносили с утра в сад или на террасу, там и резвился Димка, как маленький веселый зверек в клетке.

Тетя Леля действительно оказалась очень милым человеком и старалась помочь Светлане чем могла, но…

Когда она брала на свое попечение Димку, а Светлана уходила в кухню или занималась уборкой, то и дело слышались, как призывы о помощи, неразрешимые вопросы:

— Светлана! Димочка кашу съел, а кисель не хочет есть! Что делать?

Или:

— Светлана! Димочка лезет под письменный стол! Что делать?

Иногда тетя Леля выходила с Димкой погулять за калитку, разумеется недалеко — вдоль огородов, до березовой рощи на берегу реки. В первый же раз потеряли пинетку. Старые Димке были уже малы, пришлось ждать, когда Костя привезет из Москвы. Тетя Леля очень расстраивалась. Расклеила на столбах и деревьях объявления: «Потеряна детская туфелька-пинетка, правая, коричневая, с красным шнурком. Нашедшего просят вернуть по адресу: Лесная улица, дом 5, Лебедевой, за вознаграждение». После этого в течение недели приходили соседские ребята, приносили старые туфли и тапочки, годные только в утильсырье, от самого маленького размера до сорок второго включительно, серьезно спрашивали:

— Это ваша туфелька-пинетка?

Наконец Косте это надоело, он пошел как-то вечером и сорвал все объявления, ничего не сказав тете Леле.

А все-таки, хоть и со странностями тетя Леля, хорошо, что она тут, рядом. Есть с кем поболтать, поспорить о политике, от кого получить женский, доброжелательный совет — о фасоне платья, например, или о том, какого цвета плащ лучше купить.

— Тетя Леля, какой мне лучше, как по-вашему: голубой или розовый?

Плащи такие теперь все носят, прозрачные, яркие, из пластмассы, в дождливый день расцветают улицы; давно такой хотелось, и вот увидела в универмаге.

Тетя Леля, прищурившись, оглядела Светлану с головы до ног.

— Розовый, конечно.

— Боюсь, не ко всякому платью пойдет.

Пересмотрела платья. Купила розовый. И правильно сделала.

Костя сказал: «Ты в этом плаще похожа на конфетку, завернутую в целлофан». Одобрительно сказал.

Костя уезжал на целый день, а лето выдалось тревожное, и хорошо было не оставаться одной с малышом и своими мыслями.

Провокация в Берлине… Июнь!.. И те же числа почти. Неужели есть люди, которые после всего, что было, хотят войны?

…Как-то в выходной день к Светлане приехали подруги: школьные и с которыми жила в детском доме. Влетели шумно, заполонили сразу все маленькие комнаты, террасу, сад. Увидели Костю, замолчали, смутившись. Церемонно поздоровались, зашумели опять.

Алла Нежданова кончила пединститут, уже получила назначение в московскую школу. Галя Солнцева перешла на третий курс. Нюра Попова в институт не попала, работает бухгалтером. Аня-Валя учились в техникуме, теперь тоже работают.

— Олечка, а ты?

Оля Рогачева, самая маленькая из детдомовских друзей, изменилась, естественно, за эти три года больше всех. Окончила школу, готовится к экзаменам в институт.

Стройненькая, с кукольно-светлыми волосами, причесанная совсем уже по-взрослому и даже модно. Ей идет.

В особенности глядя на нее, Светлана почувствовала, что переходит уже в следующее, старшее поколение. И что немножко отстала, по-женски отстала от столичных подруг. Нужно что-то сделать с волосами и платье, пожалуй, пальца на два…

Алла спросила:

— А как же ты, Светлана, с работой?

— Пока не выходит. Может, с середины зимы.

Алла осуждающе покачала головой:

— Я бы ни за что не бросила!

— Так я же не бросила!

Алла совсем уже без пяти минут учительница, и даже летнее платьице в цветочках сидит на ней солидно и строго.

Говорили о том, кто куда уезжает на каникулы или в отпуск, с путевками или «диким» образом. Светлана вспомнила, как ездила с Костей на Черноморское побережье в позапрошлом году, первый раз видела море… Хорошее было лето!

Димка спал. Смотреть его Светлана не дала, боялась — разбудят. Разбудили все-таки. Кроватка стояла в саду. Димка сел, отбрыкнув одеяльце, потом встал, тоненький, в длинной рубашечке, до самых пят, розовый, черноглазый, задичился немного, просиял, увидев мать, протянул к Светлане ручонки и явственно выговорил: «Ма!»

Девушки застонали от восторга. Димка пошел по рукам, истисканный, не плачущий, но встревоженный, успокоился наконец у Светланы на коленях — она стала кормить.

— Котлетку ест! Подумайте только!.. Яблоко грызет! Девочки, совсем как настоящий!

Девушки притихли, с нежностью смотрели на Светлану и на малыша.

И каждой даже взгрустнулось немножко. Счастливая Светланка!

— Нет, товарищи! — сказала вдруг Алла, как бы отталкивая от себя рукой все Димкино обаяние. — Неправильно это!

— Что неправильно? — спросила Галя Солнцева.

— Неправильно, что Светлана, педагог по призванию, даже потомственный педагог, — неправильно, что она бросила школу и вбивает себя в одного своего малыша! Пускай очень симпатичного, не спорю!

— Алла, так я же буду работать!

— Где уж тебе!

— Погоди, вот выйдешь замуж, заведешь себе…

— Не собираюсь выходить!

— Все мы не собираемся замуж выходить! — неожиданно поддержала Светлану Олечка Рогачева. — А Светланке не повезло: офицерская жена — существо неоседлое. Правда, Костя? Кроме того, она ничего не умеет делать вполовину.

К этому времени Димка уже покончил с яблоком и топал по дорожке, вызывая восхищенные возгласы гостей. Оля ходила за ним следом — боялась, упадет.

— Хотите, девочки, я вам расскажу, что вы будете делать, когда заведете своих вот эдаких? — весело спросила она.

— Просим, Олечка, просим! — Это Костя подал голос с террасы, где он сидел, с явным интересом прислушиваясь к разговору.

— Хорошо, я вам расскажу. Идем, Димок, предсказывать им их будущую семейную судьбу. Ты, Аллочка, с первых же месяцев отдашь своих в ясли на пятидневку, а сама будешь в школе преподавать и писать кандидатскую диссертацию! По воскресеньям будешь обучать своих детей печатать на машинке, и, когда диссертация будет написана, твои дети ее дисциплинированно, без единой ошибки перестукают.

Оля отвернулась от Аллы, остановилась перед Галей Солнцевой.

— У Гали очень хорошая мама. Конечно, она не откажется быть хорошей бабушкой. Судьба Галиных ребят в надежных руках.

— Олечка, а мы? — спросили Аня и Валя, сестры-близнецы, очень похожие друг на друга.

— Аня-Валя выйдут замуж тоже за близнецов и будут ходить на работу по очереди — одна работает, другая дома с ребятишками сидит, все равно они у вас все одинаковые будут, не разберешь, какой чей!

— Здорово! — сказала Нюра Попова. — Олечка, а я?

— У Нюры младенец будет востроносенький и самостоятельный, сам себя пеленать, сам себя искусственно вскармливать — маме никаких хлопот.

Светлана, любуясь Олечкой, смеялась вместе со всеми. И вдруг вспомнилось, как после войны приехал в детдом Олин отец. А Оля и ее братишка, маленькие и жалкие не узнали его, испугались — он танкистом был, в танке горел, все лицо в ожогах…

К этим ребятам было даже какое-то материнское чувство.

Радостно думать, что выросла Оля хорошей — и хорошенькой, между прочим! — и умницей. Заботится об отце и братишку ведет, говорят, твердой рукой.

— Олечка, ты ничего не сказала про себя.

Нюра Попова, немного уязвленная своим будущим востроносеньким младенцем, заметила не без яда:

— У Олечки отец в военной академии работает, выдаст ее за генерала, квартира из четырех комнат, две домработницы…

Оля согласилась добродушно:

— Еще один вариант. Могу добавить в защиту Светланы, что «детоводство», как мой папа говорит, занятие трудоемкое, но увлекательное, увлекательное, но трудоемкое. По себе знаю: один мой братец чего стоит, а ведь Славка у нас хороший мальчик. Будет у тебя, Алла, свой, и никуда ты от него не денешься!

Вечером, после купания, гулянья, игры с Димкой, собрались уезжать.

— Рано еще, — сказала Светлана.

Но вспомнили, что хотели попасть в кино на 10.30.

— Светик! А ты поедешь с нами? Мы ведь и тебе билеты взяли… два билета, можешь с Костей. Картина замечательная! Все очень хвалят.

— Галочка! Да как же мне: сейчас Димку кормить.

Она проводила их до мостика. Вернулась. И стало ей чуточку грустно. Потом понесла Димку в дом. Он улыбнулся, уже сонно. Светлана ему ответила:

— Нет, Димок, это все-таки самое лучшее на свете!

— Что самое лучшее? — спросил Костя. Светлана прижала к себе Димку:

— Вот это.

А девушки, идя к станции, жалели Светлану, и каждая порадовалась за себя: свобода — это пока тоже очень хорошо.