Мама

XXI

Костя стал довольно часто запаздывать, возвращаясь из Москвы. Иногда говорил, почему задержался, иногда ничего не говорил. А Светлана не спрашивала.

Как-то вечером, гуляя с Димкой по широким улицам, заросшим гусиной травкой, Светлана встретила Александру Павловну с Верочкой.

— А мама к портнихе пошла. За линию, — сообщила Верочка, — мы ее поджидаем.

Поджидали около часа, уже солнце стало садиться. Верочка увидела Надю издали, бросилась к ней.

Надя поцеловала ее — небрежно, как показалось Светлане. Поздоровалась и сказала как бы между прочим:

— Костя сейчас домой придет. Я встретила его около станции.

Потом Светлана заметила, что ей трудно стало разговаривать с Костей, когда они оставались вдвоем. Иногда разговаривали через Димку.

Костя сажал его себе на колени, вынимал из карманов пакеты, привезенные из Москвы.

— Ну-ка, Димок, отнеси маме, скажи: положи, мама, в буфет.

Димка пакеты относил и протягивал их матери:

— Дай, дай!

Или Светлана говорила сынишке:

— Зови, Димка, папу чай пить!

Это было сложнее, но Димка старался как мог, тянул отца за рукав:

— Дай, дай!

Иногда Костя говорил:

— Ему еще не пора спать? Я с ним погуляю немного.

И, взяв Димку на руки, медленно ходил по дорожкам сада. Димка лопотал с веселым видом.

А у Кости было грустное лицо. Беда в том, что Костя совсем не умел притворяться. А может быть, и лучше, что не умел?

Димке срочно потребовалось пальто. Весной как-то сразу перешли к вязаным костюмчикам; гулял в коляске, можно было прикрыть одеялом, если свежело. Потом на время совсем забыли о теплых одежках. И вдруг — холодные вечера, дожди стали перепадать.

Срочно, прямо срочно нужно покупать пальто.

Светлана вынула из письменного стола коробочку, куда прятала деньги. Давно уже не разделяла, даже мысленно, свои и Костины. С тех пор как ушла с работы, все деньги были Костины, но никогда уже не думала об этом.

А вот теперь подумала. Маловато осталось, только-только до получки дотянуть. Возможно, что у Кости есть еще — он берет из коробочки или оставляет себе на покупки.

И так просто было бы спросить. А вот теперь — не просто.

Тетя Леля с Димкой была в саду.

— Светланочка! Димка обрывает цветочные головки и тянет их в рот!

— Тетя Леля, не позволяйте ему, пожалуйста!

Светлана медленно, одну за другой, перебрала все теплые вещи в шкафу.

Как мало взяли с собой, когда ехали в Москву! Все старое, казалось ненужное, оставили. А вот теперь пригодилось бы.

Светлана вынула юбку и нерешительно разложила на столе. Юбка широкая, цвет подходящий… Но… жалко немного: почти совсем новая. Правда, есть другая, но та от костюма, удобно было надевать эту, серенькую, просто с блузкой, когда тепло. Ну и что же? Обойдусь.

Взяла бритву, быстро-быстро подпорола первый шов. Да, широкая, материи, конечно, хватит. Но без выкройки не обойтись. Опыт с платьями, распашонками и штанишками здесь не поможет: пальто есть пальто.

— Тетя Леля, вы никуда не собирались уходить днем?

— Нет, а что?

— Если я уложу Димку и ненадолго в Москву съезжу?

— Да поезжай хоть сейчас!

— Нет, нет, я уложу.

Неизвестно, сколько цветочных головок успеет оборвать и утянуть в рот Димка, если уехать в Москву сейчас. Когда спит — спокойнее.

Очень милый человек тетя Лелечка. И чем-то даже похожа немного на Костину мать — бывает у двоюродных сестер такое отдаленное сходство. Но только внешнее сходство.

Димок! Димок! Радовалась бы на тебя бабушка! Хорошо бы тебе с ней было! Ложись, Димок, маме очень нужно, чтобы ты заснул поскорее. Ложись, маленький!

Заснул наконец. Съездила в Москву. Ходила по улицам со странным чувством: а Димка-то как же? Где же он у меня? Как же я без него? Ведь почти совсем не расставались — скоро будет год!

Улицы знакомые. Тут недалеко школа, в которой училась, и детский дом. Вот зайти бы сейчас хоть ненадолго… Каникулы. Наталья Николаевна с ребятами на даче. А вдруг кто-нибудь случайно в городе?.. Но ведь спросят: «Как с работой?» Скажу: «Пока не работаю». Спросят: «Как семейная жизнь?»…

Купила выкройку, заглянула в отдел для самых маленьких.

Сколько здесь соблазнительных вещей! А пальтишки какие хорошенькие висят!

Ничего, справлюсь, вот такое именно и сошью, такое же и здесь, на картинке.

В поезде развернула выкройку, успела все обдумать за полчаса.

Когда шла со станции, мысленно раскраивала подкладку из кусочка серого сатина — есть такой, хорошо, что не успела сшить Димке штанишки. Подходя к мосту, издалека еще, вдруг увидела Костю.

Довольно рано он… то есть по-прежнему-то не рано, а по-теперешнему сравнительно рано домой идет.

Потом заметила, что он не идет, а стоит. Стоит, опираясь локтем о перила, и курит. А ведь бросил, совсем не курил в этом году.

«Почему стоит? Увидел меня и поджидает?»

Вдруг поняла: «Да, поджидает — только не меня. Ведь здесь как раз поворачивает дорога и, если кто идет оттуда, слева, очень хорошо видно».

Что же, идти через мост? Уж не подумает ли он, что за ним подсматривают, следят? Что и поездка в Москву — только предлог? А главное, он-то что скажет?

Ведь придется ему что-то говорить!

Нельзя идти через мост. И нужно сейчас же свернуть с дороги — могут встретиться знакомые и сказать:

«А муженек ваш уже приехал!»

И Костю могут спросить:

«Супругу поджидаете? Вон она идет!»

Светлана быстро зашла в кусты ольшаника, все правее, правее, побежала вдоль берега, без дороги. Там, немного подальше, переход: два бревна и перила из тонкой жердочки… Все ходуном ходит под тобой, когда идешь… в особенности когда так быстро!

Огородами, запыхавшись, прошла к дому.

— Вот и мамочка наша!

Тетя Леля и Димка встречают на террасе.

— Ну, как себя вел? Тетя Леля, не замучил он вас?

Теперь скорее, скорее покормить пораньше, уложить мальчишку — и за работу! Потому что нужно, сейчас же нужно что-то делать руками.

И не только руки, а и голова чтоб была занята. Кройка — это как раз подходящее дело. Нужно напрячь все внимание. «Вот разложу на обеденном столе… Обеденный стол не скоро еще потребуется».

Звяк, звяк ножницами… Так. А вот отсюда попробуем рукава…

В детском доме учительница рукоделия говорила Светлане: «Ты хорошо будешь шить, смело берешься. Но помни все-таки: семь раз отмерь…»

А Светлана переделала пословицу по-своему:

«Не отрежешь — не сошьешь!»

Она не ожидала, что Константин вернется так скоро, и не услышала его шагов.

Даже странно… почему так быстро? Не пришла, не дождался?.. Или стоял там, чтобы просто посмотреть на нее?

Не знаю.

И не узнаю никогда!

— Обедать будешь?

— Нет, спасибо. Я в Москве у вокзала ребят встретил — фронтовых товарищей, — зашли в ресторан… Так наобедались, что голова трещит. Ты что это мастеришь?

— Димке пальто шью.

Он нагнулся над столом, пощупал материю, увидел на стуле обрезки.

— Светлана, это твоя юбка? Зачем же ты?.. Почему не купить пальто?

Она молчала, энергично продолжала кроить. Не споткнуться бы теперь, не выкроить два левых рукава или два правых.

Ладно! Не отрежешь…

Костя зашел в спальню, Светлана слышала, как он выдвинул ящик письменного стола. Сейчас, должно быть, открыл коробочку — домашний банк. Присвистнул, опять появился в дверях.

— Светлана, ведь есть же деньги! Сказала бы — ведь у меня есть.

Он раскрыл бумажник. Двадцать пять рублей… рубль… еще зелененькая трешница.

— Да… Как же это так получилось?.. Светлана, но ты же делаешь глупости! Зачем было кромсать вещь, которая тебе нужна, которую можно носить?

— Я не кромсаю, а крою. И вообще успокойся — наполовину уже скроено, так что не о чем говорить!

— Но почему же ты мне ничего не сказала, Светланка? Сказала бы вечером или сегодня утром!

Он опять ушел в спальню, пошагал там, вернулся, вытащил портсигар и отправился курить в сад.

Светлана позвякала еще ножницами. Но она боялась, что действительно начнет не кроить, а кромсать, и убрала работу.

— Чай будешь пить?

Костя стоял в саду, по ту сторону окна.

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда спокойной ночи. Я пойду лягу. Спокойной ночи, тетя Леля.

Как только закроешь глаза, приходят мысли и не дают уснуть. А ведь устала, спать хочется. Димка рано встает.

Когда-то Костя говорил: «Ты не находишь, что Ирина Петровна занимает слишком большое место в твоих мыслях?»

И верно: по ночам даже вела с ней нескончаемые разговоры, возражала, доказывала, старалась убедить. Ирина Петровна давно уже не мешает думать, отодвинулась в прошлое, только иногда вдруг как обожжет: запоздалым образом пытаешься ей доказать что-то.

А вот теперь — Надя. И это в тысячу раз острее, больнее, потому что уже не принципиальный спор о воспитании, потому что Надя ворвалась в семью — и знаешь, что Костя тоже не спит и тоже думает о Наде.

Странно было прежде, давно еще, много лет назад. Тогда упрекала Надю в холодности, в равнодушии — да полюби же его! Видишь, как он тебя любит!

И вот что еще странно. Иногда кажется, что Надя к ребенку своему равнодушна… Или это именно сейчас так? Будто отступила ее материнская любовь, когда пришло другое.

А мне Димку именно сейчас… И Костя Димку сейчас… как ни любил прежде, а сейчас любит больше.

Если Надя когда-нибудь разойдется с Алешей, Верочка останется у отца. Если мы когда-нибудь… с Костей, Димка будет со мной. И не потому, что Костя меньше любит своего ребенка, чем Алексей или я, а потому, что я Димку люблю горячее, чем Надя Верочку.

Вчера встретились на улице… Алеша гулял с Верочкой. Димка так и рванулся к ней, смотрит на нее снизу вверх восхищенными глазами. А она, снисходя к его малости и глупости, начала игру в прятки. Раз двадцать, не меньше, пряталась в одном и том же месте, а он радостно ковылял туда, находил ее, взвизгивал от восторга, а потом прятался сам, примитивно, уткнув лицо мне в колени и закрывая голову моей косынкой.

Один раз она не пошла искать, нарочно, чтобы немножко поддразнить его. А Димка не выдержал напряжения, открылся, завизжал, повернулся к ней. А Верочка как раз в эту минуту к нему подбежала. И Димок растерялся, заметался, не зная, что делать: кто кого ищет, прятаться ли ему или Верочку находить. Как раз в эту минуту шел Костя с поезда. Димка забыл Верочку, кинулся к нему. И какими глазами Костя посмотрел на Димку, на меня, на Алешу…

А я и Алеша подумали одно и то же: где сейчас была Надя, не ходила ли она на станцию — хлеба купить, например, или к портнихе, за линию?

И Костя знал, что мы оба думаем об этом. Он сейчас же подхватил Димку и пошел с ним в дом, он не мог разговаривать с нами.

Надя вот умеет поддерживать светский разговор, — у нее все-таки много от ее матери. А Костя не умеет.

Может быть, не светский, но кое-какой разговор мы с Алешей сумели тогда поддержать.

В столовой тетя Леля спросила:

— Костя, хочешь лимона? У меня есть.

— Нет, спасибо, тетя Лелечка, мне и без лимона кисло.

После паузы:

— Удивительно все-таки, как это получилось?.. Обсчитал меня все-таки этот тип!

— Какой тип? Ты о чем, Костя?

— В ресторане, говорю, тот поганец, который нам счет подавал, приписал семьдесят пять рублей лишних!

Тетя Леля наивно изумляется:

— Костя, дорогой, ты спишь, или бредишь, или что? Как же можно приписать к счету семьдесят пять рублей? А вы не заметили?

Молчание.

Да, если к счету приписать семьдесят пять рублей и никто не заметил — какой же был счет?

Одна эта приписка — половина Димкиного пальто. На весь счет ему, пожалуй, можно было бы купить меховую шубку.

В столовой тетя Леля негромко:

— Эх, бить бы тебя, Константин, да некому!

— Это за что же, тетя Лелечка, хочешь бить?

— Сам знаешь.

— Не догадываюсь.

— А ты догадайся.

Про что она: счет в ресторане ее расстроил или даже она что-то уже заметила?

«Даже материально стало труднее…» Вспомнила, кто это сказал: та пожилая женщина, от которой ушел муж. И вот она осталась, опустошенная. Теперь будет жить в сыне — и не знает, как пойдет жизнь.

Просто даже материальные трудности ее угнетают, работать она не привыкла, специальность ее — жена и мать.

Вообще, видимо, есть женщины-вьюнки и женщины, имеющие собственный крепкий ствол. А есть ли у тебя ствол или нет его, вперед не скажешь. И никто тебе не может сказать вперед. Иногда видишь женщину: сама гибкость, сама нежность — и вдруг оказывается стойкой в беде. А энергичные, решительные дамы, когда вырвет кто-нибудь колышек, на который они опирались, никнут к земле, как слабые вьющиеся растения.

Спать хочется. Не надо думать. Димка рано проснется. Как хочется поскорее заснуть!