Мама

XXVII

В одной руке щетка, купленная на базаре, в другой — авоська, набитая всякой всячиной. Прежде бывало так: несешь портфель и авоську. Теперь носить приходится только хозяйственные предметы. А рук все равно не хватает. Уже перед самым домом Светлана не выдержала и купила у старушки на углу букетик желтых баранчиков — у них такой весенний, праздничный вид!

Идти стало совсем неудобно. Букет Светлана взяла в левую руку, вместе со щеткой, разделив их указательным пальцем, чтобы не смялись цветы. А для сумочки рук уже не хватило, пришлось сунуть ее под мышку.

Трудновато было открывать парадную дверь… но справилась, ничего не уронила. Медленно стала подниматься по лестнице. Как приятно будет сейчас выложить все покупки, поставить в воду цветы, сесть на диван и отдохнуть!

Кто-то вошел в парадную дверь. Мужские шаги. Светлана со всем своим хозяйством отодвинулась к перилам, чтобы он мог пройти. Но он не обогнал ее, он подошел вплотную… слишком быстро и слишком близко подошел.

Светлана обернулась. Перед ней стоял высокий и худой подросток. Раньше чем она успела удивиться, или испугаться, или даже просто подумать что-нибудь, он ухватился обеими руками за ее сумочку и рванул к себе.

Первое инстинктивное движение было — сопротивляться. И сейчас же привычная мысль — надо беречь себя. Он может толкнуть.

И еще подумала — знакомы эти руки: худые, узкие в запястье, широкие в кисти. Но те, знакомые, были меньше — или больше? — этих рук. Как раз в то мгновение, когда Светлана выпустила сумочку — или парень вырвал ее? — он поднял голову, и они узнали друг друга.

В глазах Володи Шибаева был ужас, и на лице Светланы тоже. Он повернулся и бросился бежать. Упала щетка, рассыпались цветы, авоська осела на ступеньках, как оседает на кухонном столе круглый ком теста. Светлана быстро спустилась с лестницы, вышла во двор. Володя Шибаев бежал прямо к воротам, другого выхода не было, кругом заборы. И казалось, что он бежит не торопясь.

В ворота вошли люди. Володя по-мышиному заметался вдоль высокой стены забора.

Мышь, на которую выпустили кота, кажется очень заметной именно потому, что двигается и что-то есть обреченное в суетливой медленности ее движений.

Идущие от ворот приостановились — это был Егор Иванович и его жена. Они удивленно смотрели на Светлану и на Володину суету. Видимо, заподозрив неладное, Егор Иванович крикнул:

— Эй, парень, стой! — и бросился к Володе. Светлана с ужасом подумала:

«Сейчас его поймают!..»

Володя подпрыгнул, подтянулся на руках и, перемахнув через забор, исчез в соседнем саду.

— Украл он что-нибудь у вас? — спросил Егор Иванович, подбегая.

— Сумку из рук вырвал.

— Эх! Вы бы крикнули — я бы его перехватил. А теперь… — Он тоже сделал попытку перелезть через забор, но оказался для этого слишком грузен. — Ищи ветра в поле! В сумке-то что было? Денег много?

— Да вот, разменяла сто рублей, щетку купила, картошку… Главное, паспорт был… и фотографии… Но главное-то, конечно, не в этом, — непонятно докончила она.

— Вы бы его хоть щеткой ударили! — сказала жена Егора Ивановича, поднимая брошенную на лестнице щетку.

Егор Иванович понес Светланину авоську. Светлана грустно собирала разбросанные на ступеньках желтые баранчики — они такие весенние, молодые, жалко, если затопчут их.

— А по-моему, так ты даже обязана в милицию заявить!

— Костя, я уже сказала, что не хочу.

— Ну, тогда родителям.

— Ты ведь знаешь, какой у него отец. Я тебе рассказывала.

— Так что же ты думаешь делать? Украл — пускай ворует дальше?

В дверь постучала Варвара Андреевна.

— Светлана, тебя какой-то мальчуган спрашивает.

Волнуясь, Светлана вышла в переднюю. Костя тоже шагнул к дверям, она остановила его:

— Не ходи.

На площадке лестницы стоял мальчик, неожиданно маленький, лет шести, не больше. Обеими руками он держал пакет, тщательно перевязанный тонкой веревочкой.

— Вы Светлана Александровна? — деловито осведомился он.

Где-то она уже видела эти темные глаза и щеки, похожие на две половинки яблока.

— Да, это я.

— Вот. Вам.

Он сунул ей в руки пакет и не сбежал даже, а как-то ссыпался с лестницы.

— Что такое? — спросил Костя, когда она вернулась в переднюю.

— Думаю, что это моя сумка.

Светлана разорвала оберточную бумагу.

— Вот видишь! Я знала, знала, что он вернет!

— Деньги-то целы? Сосчитай.

— Не буду считать. Без денег он не вернул бы сумку.

— Бывает, что возвращают только документы. Сосчитай все-таки.

— Точно-то я не помню… кажется, все. Вот видишь, и паспорт, и фотографии… твоя и Димкина… Мне так досадно было… Костя, вот видишь!

Ему было жалко омрачать ее торжество, но все-таки не удержался, сказал:

— Благородный разбойник. Своих не грабит. Светлана, а если бы он не узнал тебя или это была бы незнакомая женщина, думаешь, вернул бы?

— Костя, не будь циником.

— Никакой я не циник. Просто ты считаешь, что теперь все в порядке, а я этого не считаю.

Нет, Светлана не считала, что теперь все в порядке. Весь день она ни о чем другом не могла думать. Она не сомневалась, что сумку Володя вернет. Но что заставило его это сделать? Боязнь ответственности? Своеобразная воровская этика? Уважение к бывшей своей учительнице?

И еще другой вопрос, гораздо более страшный: что заставило Володю украсть? Она не могла не согласиться с Костей, когда он говорил:

— Мальчик в четырнадцать лет не может своим умом, без подсказки, дойти до грабежа. Это значит, что он попал, как говорится, «в дурную компанию». Оставить все как есть — значит оставить его в этой компании.

Костя настаивал, чтобы все-таки заявить в милицию.

— Ведь его же спасти. Или давай в школу схожу, если тебе самой туда идти не хочется.

— Нет, нет!

Они легли спать, так ни до чего не договорившись.

Ночью проснулся Димка, теплый и сонный сделал свое маленькое дело. Светлана положила его опять в кроватку, на правый бочок. Посидела около него, задумавшись. Костя шевельнулся на диване, спросил:

— Спит?

— Спит.

Костя приподнялся на локте.

— Светланка, помнишь, ты рассказывала, что у него бабушка очень хорошая… Может быть, к ней?

Хотя он не назвал Володю, а говорили перед этим о Димке, Светлана сразу поняла, о какой бабушке идет речь.

— Костя! — сказала она. — Ты гений! Утром отправлю Димку гулять и поеду к Володиной бабушке.

— Одна никуда не поедешь. Вечером пойдем вместе.

Маленький домик в три окна. Стены оштукатурены заново. Да и внутри какие-то перемены. Нет тюлевых занавесок, не видно плюща и розовых бегоний.

У крыльца — женщина с маленьким ребенком на руках.

— Вы не знаете, Мария Николаевна дома?

— Мария Николаевна? Здесь нет такой.

— Шибаева.

Та удивленно пожала плечами.

— Может быть, ты забыла номер дома? — спросил Костя.

— Да нет же. Ведь я бывала здесь.

Старичок, копавший грядки в соседнем дворе, подошел к невысокой изгороди:

— Вы кого ищете? Марию Николаевну? Так ведь она еще прошлой зимой умерла.

На обратном пути к остановке автобуса Костя вел Светлану под руку и участливо молчал. За домами и огородами — отлогий спуск к реке… А за рекой — лес, чуть припудренный зеленым сверху. На опушке цветет верба, пушистая и золотая. Думали, от Марии Николаевны пойти немного погулять, веток набрать, первых весенних цветов. Теперь об этом даже не вспомнилось.

Между вскопанными грядами и асфальтом тротуара, вдоль невысоких изгородей вылезает нежная молодая крапива. Такую срывают голыми руками и кладут в суп… Жестокой и колючей она станет потом.

Крапива и есть крапива, ничего другого из нее получиться не может. Но почему посадят на грядке хорошее, а вырастают сорняки? Ветром занесло семена? Остались в земле какие-нибудь старые корневища и дали всходы? Или сам хозяин виноват: недоглядел, не позаботился, не потрудился вовремя прополоть…

Подошел автобус, совсем пустой. Костя подсадил: трудновато уже стало взбираться на высокую подножку. Собственно, и ездить в автобусах уже не следовало бы.

— Придется завтра сходить к Володе домой, — сказала Светлана.

— Вместе пойдем, — сказал Костя.

— Нет, к нему я одна. С тобой прийти — только напугать его. К тому же я пойду днем, когда отца и матери нет.

— Ну уж одну-то я тебя не пущу!

— Не пускать можешь Димку, да и то с моего ведома, а я…

— А ты — вполне самостоятельный взрослый человек, мать семейства. Именно поэтому и должна быть благоразумной. И почему ты думаешь, что я тебе помешаю? Мало мне приходилось вправлять мозги ребятам чуть постарше его? Думаешь, в армию призывают только отличников по поведению? Такая шпана энергичная иной раз попадается… или маменькины сынки неумелые… Неизвестно еще, что хуже, что лучше!

Кажется, Костя немного обиделся. Светлана ответила, чуть прищурившись:

— А я-то думала, что твоих солдатиков как только подстригут под машинку на призывном пункте, так они и становятся сразу все хорошими, на одно лицо!

— Нет, Светланка, кроме шуток, ты хоть завтра одна никуда не ходи! Понимаешь, мне, возможно, придется задержаться, вечером приду поздно… уж очень беспокойно будет за тебя. Ты пойди в тот день, когда я смогу тебя хоть до дома проводить… Ладно?

Слова «не пущу», «не позволю» всегда рождают протест. Совсем другое дело, когда с тобой говорят кротким голосом и просительно заглядывают в глаза.

— Хорошо. Проводи меня.