Мама

VIII

Ветра нет, мороз небольшой, солнышко светит… В такой день на лыжах уйти куда-нибудь подальше в лес — мысли чтоб самые веселые! Половина класса сейчас на катке. И завтра после школы тоже пойдут. Светлана знала, как заразительны бывают такие увлечения. Она представила себе Володю на переменах — в стороне от других ребят… Сама не заметила, как очутилась перед витриной спортивного магазина.

— У вас есть ботинки с коньками, размер тридцать девятый или сороковой?

— Нет.

Вообще коньков было очень мало. Продавец пояснил: очень большой спрос последние две недели. Понятно.

Могут еще быть в универмаге, в другом конце города. Но и там не оказалось. Только мужские. В городе есть два комиссионных магазина…

…Отрезы материи, шелковые халаты, шубы меховые, очень симпатичные дамские туфельки всех цветов радуги (вот такие бы к зеленому платью!) — нет коньков!

Как-то незаметно пришел вечер. Светлана вспомнила, что не обедала сегодня. Вон там булочная на углу, хоть пирожок съесть… Рядом с булочной — небольшая вывеска: «Скупка вещей от населения». Небольшая дверь… Около нее стоит парень в короткой курточке. В глазах нерешительность, под мышкой сверток, газетная бумага прорвалась немного, торчит что-то блестящее, металлическое… Светлана мгновенно очутилась рядом:

— Вы продаете коньки?

— Да… вот хотел узнать….

— С ботинками? Какой размер?

— Сороковой.

— Покажите. Новые? Сколько стоят?

Он нерешительно развернул:

— Новые. «Гаги». Башмаки на резине. Только вчера купил — вот чек. Купил, а домой принес — жмут.

Светлана совала ему в руки деньги.

— А у меня сдачи нет…

— Позвольте, граждане, что у вас тут происходит? — раздался над их склоненными головами начальнический бас.

Милиционер! Смотрит сурово. Парень испугался не на шутку, но Светлана сказала весело:

— Не беспокойтесь, товарищ милиционер, никакой спекуляции. Молодой человек купил коньки, ему не впору, уступает мне за ту же цену… Вы нам не разменяете сто рублей?

Милиционер возмущенно пожал плечами. Но и у Светланы, и у парня с коньками был такой неискушенный в спекулятивных операциях вид.

— Вы бы хоть в подъезд зашли, — сказал милиционер наставительно. — А деньги вам разменяют в булочной.

— Спасибо за совет, товарищ милиционер! — бойко ответила Светлана. — Но согласитесь сами, что в подъезде было бы гораздо подозрительнее.

Он усмехнулся:

— Не положено ничего продавать на улице.

Получив деньги, парень ушел обрадованный. Светлана развернула покупку и осмотрела во всех деталях еще раз. На целый номер больше, чем нужно. Это, впрочем, не беда — лишний носок надеть… Но вот в чем теперь затруднение: как передать Володе, чтобы это не было подарком? Светлана присела на скамейку бульвара. Дать кому-нибудь из ребят? Вадиму, например? Нехорошо заставлять его выдумывать что-то…

Неудачно села. Напротив, через улицу, дверь закусочной, и оттуда выходят мужчины с такими же точно лицами… И везет же сегодня! Воскресенье… Но почему прежде никогда на этом не задерживалось внимание?

Светлана встала и пошла к остановке автобуса. Еще не поздно заехать к Володиной бабушке.

Мария Николаевна удивилась и даже встревожилась, открыв дверь поздней гостье. Сидя на своей высокой и широкой кровати с откинутым уже на ночь стеганым одеялом, она казалась особенно худенькой и старой.

Володя был и ушел. Нет, про каток ничего не рассказывал.

— Вот, вы передайте ему, пожалуйста. Только не говорите, что от меня, сами ему подарите. Пожалуйста!..

Мария Николаевна развернула коньки, растерялась:

— Дорогие они небось!

— Нет, что вы, это просто так… Мария Николаевна, только вы ему, пожалуйста, завтра же отвезите… Вы простите, что я так нахально!.. Понимаете, вы отвезите днем, чтобы он вечером мог уже кататься вместе со всеми!

Мария Николаевна смотрела то на Светлану, то на коньки.

— Ах ты хлопотунья, хлопотунья! А ты скажи, хлопотунья, почему у тебя глаза сегодня невеселые?

…Костя уже спал, когда она вернулась домой, спал на диване «начерно», подложив под голову маленькую пеструю подушку. Обычно, если он засыпал так вечером, Светлана весело его расталкивала, внушала, что нужно отвыкать от походных привычек.

Сейчас она ходила по комнате на цыпочках, потихоньку устраивалась, осторожно перешагивала через скрипучую половицу около двери — лишь бы не разбудить!

Заглянула в кастрюли на кухонном столе: ужинал он или не ужинал? Кастрюли как стояли с утра, так и стоят.

Ну и что же! Ну и пусть!

Наконец Светлана потушила лампу, юркнула под одеяло. И только тогда поняла, что Костя давно уже не спит, по дыханию его поняла. Сама постаралась дышать как можно ровнее, глубокими сонными вздохами.

— Светлана Александровна, спасибо вам за коньки!

Это было во вторник, после уроков. Накануне Володя был весь день молчаливый и мрачный. Не спрашивала его, но знала: если спросить — ответит плохо.

А сегодня какой-то удивленный. На уроках разглядывал ее, как совсем незнакомого человека. На переменах несколько раз порывался подойти, но ребята кругом — не подошел. Сейчас они стояли во дворе, у дверей школы. Светлана задержалась в учительской после уроков, но Володя дождался.

— Почему ты меня?.. Ведь это…

Хотела сказать: «Ведь это бабушка тебе…» Но если Володя благодарит, значит, знает.

— Я уже катался вчера. Вы почему на каток вчера не пришли? Вы — поэтому?

Да, конечно, поэтому. Но удивительно, как он догадался.

— Бабушка мне сказала, что вы ее просили не говорить… то есть… А что ботинки великоваты немножко — так ведь я вырасту.

— Ты надень носок потолще.

— Да, я надел.

Какое у него хорошее лицо, застенчивое и ласковое…

— Спасибо вам!

И убежал.

Костя сегодня поздно придет, у него семинар. И вчера поздно вернулся — был у товарища, по делу. Светлана проверила тетради и пошла на каток, бегала с ребятами весь вечер.

Возвращалась неторопливо. Костя уже спал или не спал? Кто его разберет! Во всяком случае, «набело». И поужинал. Ну и прекрасно!

А утром, уже в шинели, увидел, что Светлана проснулась:

— Я сегодня задержусь, у меня партсобрание.

Ледяным тоном ответила:

— Я тоже. У меня педсовет.

И вдруг сама не заметила, как сорвалась:

— Костя, это правда, что у тебя партсобрание?

Он обернулся в дверях:

— Светланка! Неужели ты мне верить перестала?

Хотел еще что-то сказать, но времени в обрез — ему же на работу. Махнул рукой и вышел.

Светлана вскочила с постели, крикнула вдогонку:

— Да верю я тебе!

Слышал ли, нет ли — неизвестно. Днем в магазине Светлана случайно встретила Володину бабушку.

— Мария Николаевна, что же вы меня выдали?

— Уж прости, дорогаинькая, не смогла ему неправду сказать.

Вот тебе, получай, педагог!

А Мария Николаевна закончила:

— Да ведь знает он, нет у меня таких денег, на пенсию живу.

Вечером был педсовет. Обсуждались итоги второй четверти.

И вдруг Ирина Петровна сказала:

— Товарищи, мне хочется обратить ваше внимание на некоторые нездоровые явления, имеющие место в нашей школе. Недавно мне стало известно, что молодой преподаватель, желая повысить успеваемость, подкупает своих учеников дорогими подарками.

Светлана покраснела так, что почувствовала — все смотрят на нее.

— Вы говорите про коньки?

— Я просила бы не перебивать меня. Да, я говорю про коньки. В прошлой четверти ученику была снижена отметка по дисциплине. Сейчас у него пятерка. Но не слишком ли дорогой ценой — я говорю и в буквальном и в переносном смысле — достигнуто это улучшение? Что же это получается, товарищи? Учиться хорошо, вести себя хорошо — за взятку?

Ирина Петровна говорила еще долго. Светлана сидела опустив глаза, еле сдерживаясь. Когда Ирина Петровна замолчала наконец, Светлана спросила:

— Можно мне?

Слова полетели с большой скоростью и, кажется, очень бессвязно.

— Этот мальчик… ему нехорошо дома… А коньки… Ирина Петровна, неужели вы не помните, как бывало в детстве?.. Какое-нибудь увлечение… для взрослого человека — пустяк, но для ребенка это становится главным в жизни. Не всегда родители понимают… У Володи Шибаева они такие — тяжелые люди.

— Да вы спокойнее, — добродушно вставил директор.

— А спокойно я не могу! Мне кажется, мы бываем иногда слишком спокойны, уравновешенны, равнодушны даже! Подарка я делать, конечно, не хотела, мне самой неприятно, что мальчик узнал. И все-таки даже теперь я не жалею, что так получилось. Растаял лед между нами! Там, на катке, растаял между нами лед!

Половины того, что нужно было сказать, не сказала. Ждала: вот сейчас накинутся с поучениями, послушно, вслед за Ириной Петровной, или, что еще хуже, будут молчать.

Но заговорила неторопливо, как все, что она делала, руководительница второго «Б», та самая, что предупреждала: «Вы нажили себе врага».

Строгое лицо, темные волосы гладко зачесаны, держится всегда очень прямо, одета — ничего не прибавишь и не убавишь. У нее даже имя красивое: Юлия. Юлия Владимировна.

— Светлана Александровна, а ведь спокойствие и уравновешенность — неплохие качества для педагога. Принимайтесь за свое дело горячо, но не горячитесь. И почему бы иногда не советоваться с товарищами? Может быть, мы бы нашли другой выход? Вот равнодушие — страшная вещь, и здесь, мне кажется, каждый должен без обиды посмотреть на свою работу со стороны. Даже не всегда равнодушие — причина: усталость, недосуг… Но мы иногда проходим мимо маленьких ребячьих трагедий, а порою и мимо больших. — Она повернулась к завучу: — «Подкуп», «взятка»… Ирина Петровна, это слишком страшные слова.

— Совершенно с вами согласен, — быстро сказал директор. — Товарищи, время позднее, мне кажется, вопрос ясен. Ирина Петровна, вот я о чем хотел вас спросить…

Он спросил о мероприятиях, намечаемых во время школьных каникул, видимо, просто чтобы дать возможность Ирине Петровне авторитетно поговорить на другую тему.

Ну и обтекаемый же человек!

Когда все стали расходиться, директор негромко сказал Светлане:

— Вы не очень спешите? Могли бы задержаться на четверть часа?

Он выждал, пока никого не осталось в комнате, подошел к окну, потрогал пальцем землю в цветочном горшке.

— Скажите, почему вы никогда не придете посоветоваться, поговорить со старшими товарищами? Молодое самолюбие? Или вы так уверены в себе? Или так уж всех начисто считаете равнодушными?

Последнюю фразу он сказал, уже улыбаясь, показывая, что разговор будет неофициальный.

Светлана вдруг почувствовала, как вся ее настороженность и внутренний протест исчезают куда-то.

— Не думайте, что я такая самоуверенная. Только… Евгений Федорович, у нас почти все учителя — пожилые люди. Посоветоваться с молодым человеком было бы легче.

— Я понимаю: по-товарищески, как равный с равным. Между прочим, ведь я и сам был молодым, не думайте, что директора и завучи так и родятся директорами и завучами.

— А ведь иногда можно подумать именно так!

Директор усмехнулся.

— Моя внучка — ей четыре года — недавно озадачила мать вопросом: «Мама, я знаю, откуда маленьких детей берут: дети родятся. А вот откуда старух берут?»

— Наблюдательная девочка, — упрямым голосом сказала Светлана. — Иногда поражаешься, откуда берутся совсем готовенькие старики и старухи, без молодости, без воспоминаний о детстве, — им даже и лет бывает не так уж много!

— Вот что меня удивляет, — заметил директор. — Вы так чутки и внимательны к детям — откуда такая непримиримость к недостаткам взрослых людей? Чем отличаются взрослые люди от детей? Тем, что они взрослые. Но все-таки это люди, а не ангелы с крылышками!

— Вы считаете, что нужно быть снисходительнее?

— Нет, не считаю. Слово «снисходительный» предполагает, что снисходящий стоит на высоте.

— Тогда — терпимее?

— Тоже не так. Терпеть недостатки не имеет смысла. Терпеливо стараться их исправить — другое дело. Вообще, я считаю, что от каждого человека нужно брать то, что он может дать, и постараться, чтобы он добавил еще сколько-нибудь. Я подразумеваю — брать хорошее и не для себя лично.

— Я понимаю.

— У одного — опыт богатый, так сказать, техника, у другого — вдохновение. — Он потянулся к своему портфелю, посмотрел на градусник за окном. — Ого! Мороз основательный!

— Наш градусник, — сказала Светлана, — на два градуса всегда прибавляет.

— У каждого точного прибора есть своя — помните физику? — поправка. Одни больше, другие меньше уклоняются от идеала. Но если знать размеры отклонения, прибором можно пользоваться — я не говорю, разумеется, о случаях явного брака. Так вы заглядывайте, если вдруг вдохновение осенит, а опыта не хватит.

Светлана энергично сжала его руку:

— Спасибо!

Она быстро прошла по коридору, заглянула в буфет — нестерпимо захотелось сладкого, хоть какую-нибудь конфетку съесть!

Внимательно оглядела стойку… Ага!.. «Языки» лежат горкой, узкие, длинные, из слоеного теста, — вот оно! Еще конфетку «Коровка» можно взять — тоже любимое.

Буфетчица положила все на тарелку, и тут только Светлана заметила, что за дальним столиком сидит Юлия Владимировна и помешивает ложечкой чай.

Светлана подсела к ней.

В буфете, кроме них, не было никого.

— Спасибо вам, вы очень хорошо говорили! — начала Светлана, развертывая конфету. — Юлия Владимировна, я теперь знаю, откуда директоров берут!

— Что, что?

Светлана, с вязкой конфетой во рту, быстро рассказала о недоумении маленькой внучки Евгения Федоровича.

— Пословица такая есть: «К старости человек либо умный, либо глупый бывает». Так вот, если к старости человек станет умным, его нужно сделать директором школы — в идеале, конечно!

«Язык» был ломкий и очень вкусный. Наконец и с «языком» и с чаем было покончено.

Обе встали. Светлана вдруг сделалась серьезной:

— Юлия Владимировна, мне хочется у вас спросить… одну вещь. Можно?

— Да спрашивайте, когда вам захочется! Вы же знаете, я всегда чем только могу…

— Это — не о школе.

Светлана быстро оглянулась на буфетчицу — та смирно сидела, отделенная пирожками и бутербродами от остального мира.

— Это очень… женский вопрос. Понимаете, у меня никого нет, с кем бы я могла… посоветоваться.

У Юлии Владимировны что-то появилось в глазах… сочувствие… любопытство… одобрение. Так, наверно, еще в каменном веке бывало, когда одна женщина другой женщине…

— Я, кажется, догадываюсь, о чем вы хотите спросить. Ну-ну!..

Когда Светлана звякнула ключом, желая открыть, дверь вдруг распахнулась сама. Костя стоял в шинели, видимо только что пришел. В передней было темно.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер.

Он нечаянно дотронулся до ее плеча, как бы испуганно отдернул руку и зажег свет.

— Ужинать хочешь?

— Да, пожалуйста.

Поужинали в таком же стиле — будто он в гостях, а она не очень разговорчивая хозяйка. Потом Костя зажег лампу над диваном и взял книжку. А Светлана подсела к письменному столу.

Каждая тетрадь — как знакомое лицо. И почти уже знаешь, какое у какого лица будет выражение. Но сегодня и ошибки, и кляксы, и красивые буковки в тетрадях отличников — все какие-то неодушевленные. И отметки ставишь без радости и без негодования.

В комнате полутемно и тихо. Где-то очень далеко, через две двери, у соседей, чуть слышно пробили старые-престарые настенные часы. Сначала один раз, потом через бесконечно долгий промежуток времени — десять раз. Еще, казалось, несколько часов прошло — опять намек на звук: дин-дон! — половина одиннадцатого.

Да что же это такое!

Светлана отодвинула тетради и громко спросила:

— Костя, что случилось?

Он сейчас же ответил:

— Очень неприятная вещь случилась — я тебе стал отвратителен!

— Костя, пойди сюда!

Даже заплакать хотелось, так быстро он подошел и схватил ее руки.

— Костя, слушай! Мне нужно тебе сказать…

— Что сказать?

— Костя, понимаешь, у нас…

— Светланка, да что с тобой?

Ну и недогадливый народ эти мужчины! Юлия Владимировна небось с полуслова поняла! Светлана спросила:

— Костя, кого бы тебе хотелось — сына или дочку?

— Светланка! Ох! Умница ты моя! Только можно ли так пугать человека! Сына, конечно!