Мама

XIII

Полетели записки через окошечко передач, туда и обратно.

«Светик ты мой, хорошая, дорогая, умница ненаглядная! Одеяло я сегодня купил, голубое, и коляску типа «Победа», обтекаемой формы. А кроваток сейчас нет, говорят, будут во вторник…»

«…Костя, он милый ужасно, совсем не такой сморщенный, как другие дети, только я никак не могу вглядеться хорошенько, потому что лежу на спине и разглядывать приходится, скосив глаза.

Костя, ведь он не дышал и не кричал почти две минуты. Это было ужасно, ему делали искусственное дыхание, даже шлепали его — просто сердце разрывалось. Давай назовем его Димкой, как мы думали, — ему подходит».

Подходит-то подходит, милое такое, уютное имя, но как следует разглядеть сынишку все-таки не удается. И вот что страшно: не перепутали бы. Говорят, номерки у них к ручонкам подвешены, но ведь можно перепутать и номерки. Соседка по кровати — она уже встает — утешает:

— Да что вы беспокоитесь! Таких глазищ во веем роддоме нет, весь в мамку, одно лицо.

Это, кажется, хорошо, если сын похож на мать. Сестра говорит: счастливый будет. Не был бы только маленького роста, потому что для мужчины…

Пока у мужчины видны только одни глазищи, почти всегда закрытые, да розовый носик, немного торчком.

Характером Димка скромный, застенчивый, с ленцой. Ему уже третий день пошел, а ничего еще не ел и не просит. Не умеет еще есть, подумать только! Няни говорят: плохой сосун.

Другие малыши, как их принесут в палату, кричат, надрываются — и вдруг, сразу умолкнув, начинают звучно сосать. А Димка, как с ним ни бьешься, не берет грудь, да и только!

— Нянечка, вы оставьте его еще немного у меня, я еще поучу.

— Нет, уже пора. Принесу в двенадцать, должен порядок знать.

— Да ведь голодный он! Ослабеет.

— Ничего, проголодается — догадается.

И ровно в двенадцать Димка вдруг догадался. Раздвинулись нежные мягкие губы, распахнулись черные глазищи, рассердился вдруг, нацелился, зачмокал, засосал. И какое же это ни с чем не сравнимое счастье! Если бы всего-навсего пять таких минут на свете жить — и то стоило бы!

Через пять минут устал, глазки закрыл, лицо блаженное, умиротворенное. Нянечка его взяла, теперь только в профиль виден — носик торчком. Сыт.

«Костя, милый! Завтра меня выписывают. Ура! Привези, не забудь: мое платье, пальто (если будет прохладный день), туфли, чулки… и так далее, и так далее…

Димке: одеяло новое голубое, одеяло байковое, пеленку с кружевом, теплую распашонку голубую с уткой, кофточку белую с зайцем, подгузник (на всякий случай — два)…»

Константин сидел перед раскрытым ящиком комода и складывал вещи в чемодан, проверяя по списку.

«Кофточка с зайцем белая» — вот она! «Распашонка с уткой…» Еще и еще перебрал стопочку кукольного белья самых нежнейших цветов радуги… Нет распашонки с уткой! «Голубая теплая» есть. Но какая же это утка? Совсем другая птица…

Прозвучал под окном автомобильный гудок. Тяжелые шаги на лестнице.

Это Саша Бобров, он обещал заехать.

— Сашка, слушай… а ну, снимай плащ, у меня здесь стерильные вещи разложены, не смей подходить со своими немытыми ручищами!

Саша Бобров послушно оставил в передней плащ, пошел к умывальнику.

— Полотенце вон там возьми! Пойди теперь сюда, скажи, какая это птица?

— Вот эта, вышитая синеньким и красным?

— Да, вот именно.

— Как тебе сказать… На веточке сидит… на воробья не похожа… может, синица или снегирь? Но для снегиря…

— Можно ее назвать уткой?

— Уткой? Нет, на утку, я бы сказал, не похожа.

— Ну, тогда я не знаю, что делать! Понимаешь, я все по списку, просит она привезти «голубую распашонку с уткой». И вот перебираю я все двенадцать штук… Ромашки есть, зайцы есть, а птица всего-то одна…

— Светлана сама вышивала?

— Нет, эти, кажется, покупные.

Саша пожал плечами:

— О чем только думают торгующие организации! Продают вышитых птиц, а какая это птица, не угадаешь! Но почему обязательно нужно взять с уткой?

— Слушай, Сашка! Приказ есть приказ. Ты сам еще не отец и потому ничего не понимаешь. В чем соль этих ее распоряжений, что ей хочется? Одеть его сейчас понаряднее, во все самое красивое, чтобы парень был как картинка. Ты сам-то небось мундир надеваешь по праздникам, а не какую-нибудь задрипанную гимнастерку! Видишь, подгузники даже я отобрал самого первого сорта.

— Да ведь это же, Костя, все так непрочно… она и пишет: на всякий случай два… Ехать пора, вот что, а не распашонки выбирать!

— Знаю, что пора. Постой, ты меня не нервируй. Еще и еще раз Константин перебрал по одной все вещи в ящике комода.

— Слушай, чудак человек, бери эту, с птицей неизвестной породы, она же красивая очень! И еще какую-нибудь возьми, Светланке на выбор.

— Да, придется так. Какую, по-твоему, взять?

— Вот очень нарядная тоже.

— Нельзя: розовая. Не девчонку везем.

— Так не видно же будет под одеялом!

— Все равно не полагается. Вот эту возьму, она голубая.

— Ну и прекрасно! Давай, давай завертывай, волнуется же она там! Да и машину мне на два часа дали, имей в виду!

Все Димкины вещи завязаны в пеленку, уложены в чемодан. Все Светланкины «и так далее» — тоже.

— Ты почему в плаще? Разве холодно? Пальто ей брать?

— Обязательно. Даже дождь начался. Не забудь шляпу или косынку какую-нибудь. Ей теперь простужаться никак нельзя. Давай мне пальто на руку… Так. Пошли!

«Вот сейчас сына увижу… До чего странно! Неделю уже знаю, что есть сын, а какой — невозможно себе представить! Долго все-таки они собираются…»

Саша второй раз уже заходит, осматривается с некоторой робостью. Даже голос у него потише стал в этих стенах.

— Ну как?

— Сейчас выйдут. Терпи. Набирайся опыта.

Саша подходит к доске.

— Это их что же, сюда, в кружочки, вписывают?

— Да, сюда. Видишь, вот она, Светланка, и мальчик: три кило…

— Лебедев! Товарищ капитан!

Нянечка вышла из двери. Константин подбежал к ней:

— Идут?

— Одеваются. Дайте ее платье и туфли.

— Так они же в чемодане… Ох!

Батюшки, что же делать-то! Все «и так далее» Светланкино положил, а платье на стуле так и осталось висеть и туфли, завернутые, — на комоде! Распашонка подвела, распашонка с уткой замутила голову! Что же теперь делать?

— Александр, поехали домой за платьем!

Сашка морщится:

— Мне машину только на два часа…

Нянечка говорит:

— Ребенка уже одевают. Да вы не расстраивайтесь, товарищ капитан, пальто наденет, ничего не будет видно, а тапочки ей дадим, завтра завезете. Можно и в халате, только длинный он очень…

Дверь за ней закрылась. Саша скалит белые зубы и ржет так, что девушка с длинным носиком выглядывает из своей будки и укоризненно говорит:

— Потише, товарищи!

Но смеется не только Саша Бобров — смеются все, кто слышал негромкий, тревожный разговор: все стоящие в очереди к окну передач и все сидящие на ближнем диванчике.

— Ну и попадет тебе сейчас по первое число! — радуется Саша. — Голову тебе жена оторвет!

— Не попадет. У меня жена хорошая!

Немолодой уже мужчина с бутылкой кефира в руках говорит очень серьезно:

— Напрасно обольщаете себя, товарищ капитан. За такое дело обязательно будет вам головомойка, уж поверьте моему опыту!

И вот широко распахнулась дверь, в которую посторонним не входить…

На пороге — Светланка в пальто и пестром беретике, тоненькая, легкая, даже отвык видеть ее такой. Раскраснелась от волнения и гордости. Смеются губы, смеются глаза, смеются ямочки на щеках. Из-под пальто на целую четверть длинный халат, из-под халата — больничные шлепанцы. Ну совсем, совсем девчонка, а на руках — большая кукла, завернутая в голубое… Взял и расцеловал при всей публике — пусть завидуют!

— Посмотри, какой он!

Отвернула белый кружевной уголок и показала сына. Носик розовый торчком, два зажмуренных глаза, две красные щеки — все!

Константин ожидал чего-то совсем другого, а чего — и сам не знал. Даже растерялся немного.

— Ух ты какой!

Светлана опять накинула кружевной уголок на красное личико.

— Ну, пойдем. Саша, и ты здесь? Здравствуй. Хочешь посмотреть? Он спит.

Саша нагнулся с почтительным недоверием, как бы боясь разрушить непрочную игрушку.

— Герой!

Константин увидел, что ей тяжело держать ребенка.

— Дай, я понесу.

Голубой сверток был неожиданно легкий, но Константин чувствовал, как напрягся каждый мускул во всем теле. Он пронес ребенка по ступенькам вниз, чуточку отстранив от себя, будто нес большую хрустальную вазу. Сзади — нянечка с чемоданом. В машину Светлана села первая, Константин осторожно положил ей на колени голубой сверток. Захлопнул дверцу. Саша обернулся:

— Поехали?

— Поехали. Ты только… того… поосторожнее, без лихости.

— Ясно.

Автомобиль тронулся.

Сияющие черные глаза — совсем близко…

— Ты уж прости меня, что так вышло. Понимаешь, распашонка подвела… Слушай, дай его мне, ты устала.

— Только держи его головкой сюда, а то, если вдруг толчок… Какая распашонка?

— Приказ был — доставить распашонку с уткой. Я весь комод перерыл.

— Почему с уткой?

— Не знаю, ты так написала. А на ней снегирь или, шут ее знает, совсем какая-то другая птица!

— Разве я написала «с уткой»? Ну… в смысле с птицей. Костя, я так спешила! Ты именно ту привез, что я хотела.

— Светланка, ты же с третьего класса в школе естествознание преподаешь!

— Так у меня же сейчас отпуск!

Губы так и тянутся сами к смеющимся черным глазам.

— Но-но, товарищи! — басит Саша Бобров. — Не забывайте, что у меня тут зеркало!