Маньчжурия, 1918. Особый отряд

Глава 10

Сначала Виктор попытался вспомнить известный ему вариант романса «Белой акации гроздья душистые», но в голову после замечательного вчерашнего исполнения классической версии ничего не шло, хотя слова крутились на языке. Он решил оставить это на потом и записать одну из своих любимых песен — многие он помнил наизусть.

— Маятник качнется, сердце замирает… — напевал он и записывал слова.

«Даже интересно, что скажет Ольга и сможет ли воспроизвести хотя бы отдаленно музыку?» — за себя он не переживал, поскольку неоднократно исполнял эту песню на различных караоке-вечеринках. — «Теперь остаётся правильно её напеть», — помахивал он листом, чтобы чернила быстрее высохли.

В половине седьмого раздался звонок.

— Господин штабс-капитан, с вагонами Степан Петрович уже начал работу, завтра будут как новенькие, — доложил Смирнов.

— Отлично. Игорь Иванович, у вас гитара имеется?

— Гитара? — слегка удивился подпоручик. — Могу достать у друзей, Виктор Антонович.

— Хорошо бы сегодня, если получится.

— Я постараюсь, — ответил помощник, и Виктор уловил в его голосе скептическое удивление.

— Занесите в приёмную, если у вас сегодня получится, и можете быть свободны.

— Так точно!

«Хорошо иметь адъютанта — самому не надо бегать. Власть вообще такая штука, что к ней быстро привыкаешь и не особо хочется потом отвыкать», — он встал из-за стола, погасил свет, снял с вешалки шинель — снаружи уже было прохладно, и решил сходить в гостиницу.

На улице было не слишком много людей — и погода ещё ветренная, майская, и время нервное и уже вечернее. Зайдя в гостиницу, он потребовал у одной из горничных горячей воды в номер.

«Бритва конечно — не „Жиллет“ с шестью лезвиями, что и говорить», — из всех бытовых неудобств бритьё в этом времени раздражало его наиболее сильно.

Он дождался, когда принесут воду, разделся до полукальсон, распарил лицо и принялся бриться.

«С горячей водичкой дело веселее», — ему удалось не порезаться, хотя процесс занял минут двадцать.

После этого он вымылся в большом тазу — воды хватило впритык, почистил зубы, облачился в свежую сорочку и полукальсоны, взял пару книг из чемодана — сборники стихов, завернул их в газету и пошёл обратно в консульство. На часах уже было четверть девятого.

«Кавалер хоть куда! Вообще надо бы поменять эту клоаку — как бывшего меня сюда угораздило? Чисто из-за близости к службе, что ли?! Надо или в „Орианте“, или в „Жэ-дэ“ организовать себе номер, хотя это проблематично — народ прибывает и прибывает, и спрос на жильё огромный», — размышляя, он оглядывал не слишком жизнерадостные лица идущих по улице людей. — «Или отбросить ложную скромность и поселиться в консульстве, хотя Попов этого не одобряет. Поставлю себе новый диван в кабинете, да и новые бритвенные надо не забыть купить, что-нибудь американское», — обдумывал он бытовые вопросы, которые его основательно тяготили.

Сейчас Виктор планировал пригласить Ольгу к себе в кабинет и показать ей стихи — он надеялся, что Смирнов уже достал гитару. Он немного нервничал, потому что завтра предстоял крайне важный день и возвращение непосредственного начальства — консула, который сам не любил сидеть без дела и других напрягал различными поручениями, и его жена тоже была особа деятельная и энергичная.

«С Ольгой хоть отдохну — она действует на меня успокаивающе, очень милая и добрая девушка».

— Ваше благородие, — обратился к нему на входе дежурный унтер-офицер, — Игорь Иванович принёс гитару и просил передать, что поедет опять на вокзал.

— На вокзал, зачем?

— Говорит — работы там много, надо проконтролировать!

— Молодец! — покивал Виктор — рвение подпоручика ему нравилось.

«Так, надо чай организовать сначала!» — поднявшись в приёмную своего кабинета, Виктор увидел гитару, положенную подпоручиком на его стол.

— Вещь! — довольный Виктор оглядел инструмент — почти новая на вид семиструнная гитара с накладкой из палисандра.

Он сыграл несколько аккордов — звучание было низковатое.

Раздевшись в кабинете, он положил гитару на свой стол, рядом положил лист со стихами песни, и пошел на кухню — поставить чайник.

Все это дело заняло у него минут пятнадцать — как раз вчера женщины купили новый примус и не надо было растапливать печь. Чай он заварил английский, поставил сахарницу, чашки и отнёс поднос в свой кабинет. Только после этого он поднялся на третий и постучал в дверь комнаты Ольги.

«Что же я так волнуюсь, как школьник?» — удивлялся он самому себе.

— Виктор Антонович, добрый вечер! — открыв дверь, улыбнулась девушка.

Её чуть вьющиеся волосы были красиво заколоты по бокам и сзади, а сама она была одета в светло-бежевое шифоновое платье с небольшими рюшами на рукавах. Пахло от неё чем-то цветочным, легким.

— Ольга Алексеевна, добрый вечер! Гитару я достал, — широко улыбаясь, объявил Виктор. — Я у себя в кабинете заварил нам чай, прошу вас составить мне компанию!

— В вашем кабинете? — очень мило нахмурилась Ольга и чуть наклонила голову набок. — Ну не знаю…

«Ух и кокетка, так мило», — Виктор был восхищен её манерой себя подавать.

— Чай остынет, и стихи уже заждались, — улыбнулся он. — Прошу вас, — он протянул руку.

Несколько секунд поколебавшись, Ольга вложила в неё свою мягкую ладошку.

Они спустились на этаж вниз, Виктор открыл двери кабинета и зажег люстру.

— У вас здесь уютно, — оглядела она кабинет и подошла к столу: — Какая хорошая гитара, — она взяла её и оглядела со всех сторон.

«Какая хваткая, видно действительно любит музыку и дело знает», — с удовольствием наблюдал за ней Виктор, стоя возле входной двери.

— Да, удивительно — это гитара мастера Шмелёва, такая новая до войны могла стоить и двести рублей, и ещё попробуй купи, — повернулась она к Виктору.

— Вот как? — развел он руками и улыбнулся. — Не разбираюсь особо в инструментах, — он закрыл дверь и прошёл к столу.

— Очень хороший и добросовестный мастер, он для театров и цыганских исполнителей работал на заказ, — с увлечением в голосе начала говорить девушка, оглядывая гитару. — Вы позволите её опробовать?

— Конечно, Ольга Алексеевна! — засмеялся Виктор. — Желаете чаю?

— Да, желаю, — улыбнувшись, девушка прошла к дивану, устроилась поудобнее и сыграла по несколько аккордов на каждой из струн.

— Расстроенная! — уверенно констатировала она. — Скорее всего, на ней редко играли, и настройкой себя не утруждали.

— Не могу сказать, поскольку я её сегодня одолжил через своего помощника, — Виктор разливал чай — напиток отлично заварился и приятный аромат заполнил кабинет.

— Я завтра её настрою, — подняла взгляд Ольга. — Вы не возражаете, Виктор Антонович?

— Абсолютно! — улыбнулся парень — у него в голове заиграла какая-то веселая, озорная мелодия, до боли знакомая. — Прошу чай, — показал он на блюдце с дымящейся чашкой.

— Хороший инструмент, — Ольга сделала ещё аккорд, отложила гитару, изящно поднялась и подошла к столу. Отпив чай, она мягко улыбнулась: — Вы говорили про стихи…

— Да, — беря в руки лист, Виктор ощутил, как кровь приливает к лицу.

— Очень интересно, — стоя в двух шагах от него с чашкой, чуть исподлобья смотрела Ольга.

— Это не совсем стихи, — сам от себя обалдевая, немножко растерялся Виктор. — Это скорее песня, э-э…

— Виктор Антонович, всё хорошо! — заявила Ольга немного строго и потом засмеялась: — Вы как мои ученики-гимназисты, стесняетесь точно так же…

— Есть немного, — засмеялся Виктор и окончательно расслабился.

«Талантливый педагог Олечка, просто умница».

— Я сяду, а вы прочитайте с чувством! — сказала она и прошла к дивану.

Окончательно взяв себя в руки и ощутив былую уверенность, Виктор вздохнул, и стараясь максимально подражать манере и интонациям Градского, хотя тембр голоса не всегда позволял, прочитал-пропел «Маятник качнется…»

Под конец Ольга смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Виктор Антонович! Это же… Это же не просто стихи, это великолепный, готовый к исполнению романс, очень красивый, необычный и трогательный! Поразительно!

— Спасибо, Ольга Алексеевна! — чуть поклонился он, хотя ощущал себя неловко — поэзия всё-таки была не его.

— Поразительно! — она встала, поставила чашку на стол и повернулась: — Это вы сам сочинили?

— Не совсем я, — улыбнулся парень краем губ. — Скорее, совместное фронтовое творчество скучающих офицеров.

Ольга задумчиво смотрела на него, чуть закусив нижнюю губу.

— Я примерно понимаю, какая здесь нужна музыка. И это не только гитара, это должно быть и пианино — будет замечательное сочетание, — объявила она.

— Доверюсь вашему вкусу, Ольга Алексеевна, — усмехнулся Виктор. — Хотя у меня тоже есть в голове мелодия.

— Давайте попробуем сначала мой вариант, а потом ваш, Виктор Антонович, — с милой улыбкой, но довольно решительно произнесла девушка. — Вы позволите мне забрать гитару? Я буду с утра её настраивать.

— Конечно!

«Какая она — вроде и паинька, и скромница, но такая с характером», — Виктор любовался девушкой.

— Спасибо вам за чай и за эти прекрасные стихи, которые являются интересным романсом, Виктор Антонович. Вы меня очень заинтриговали, теперь я не скоро засну.

— Позвольте вас проводить, Ольга Алексеевна! — предложил Виктор, забирая со стола лист с текстом.

Ольга улыбнулась и подошла забрать гитару с дивана.

— Знаете, я хотела вам предложить послушать, как я играю на флейте, но боюсь, что мы всех разбудим, — в коридоре улыбнулась она.

— Я с удовольствием послушаю ваше исполнение, — Виктор подал ей руку, когда они поднимались по лестнице.

— Спокойной ночи, Виктор Антонович! — стоя возле комнаты, девушка чуть пристально посмотрела на него, когда он отдал ей лист.

— Приятных снов, Ольга Алексеевна! — улыбнувшись, он откланялся.

«Какая девчонка — вроде я за ней и ухаживаю, но как она держит на расстоянии, а я и поделать толком ничего не могу. С ума сойти, ловелас называется. Хотя какой из меня ловелас с моей контузией? Голова периодически кружится, настроение уже не на гульки — жениться надо», — вернувшись в кабинет, Виктор стал готовиться ко сну и завёл будильник на восемь утра.

Лежа на диване, он ещё раз мысленно прокрутил чаепитие и поймал себя на том, что влюбляется.

«Оно бы хорошо, но не вовремя — время тяжелое. Однако Ольгу не брошу — хорошая она», — решил он. — «Завтра веселый день предстоит».

Проснулся он от дребезжащего звука будильника. Быстро умывшись, парень пошёл ставить чай — дел было много, и начать надо было со звонка Орлову.

Попив чаю и поздоровавшись с женами сотрудников, он вернулся в кабинет. С полковником его соединяли минут десять, а потом оказалось, что его нет на месте.

— Дайте кого-нибудь, кто есть! — потребовал Виктор.

— Ванюков, слушаю! — через пару минут раздался голос.

— Здравия желаю, господин полковник. Это Иволгин. Звоню уточнить касательно встречи и оркестра!

— А, Виктор Антонович, день добрый! Готовимся с самого утра, всё будет на уровне, — заверил его Ванюков. — Я уже договорился по поводу интервью — будут репортеры из газет, фотографы, мы с Николаем Васильевичем, генерал Плешков с офицерами штаба, даже Скипетров. Ждём вас.

— Мы с господином Евсеевым обязательно будем. До свидания, — успокоенный Виктор положил трубку.

После этого он ещё раз осмотрел здание — всё было прибрано, вестибюль был пустой и чистый — он ещё вчера велел никого не пускать из посетителей и закрыть вход.

Оставалось ждать — Виктор два раза звонил на вокзал, уточнить нахождение поезда. Его заверили, что прибытие ожидается по графику — в четверть третьего. Часов в одиннадцать он пошёл завтракать — перекусил яичницей и рисом, и потом постучал в комнату к Ольге.

— О, Виктор Антонович, здравствуйте! — через минуту открыла она.

«Не выспалась, в халатике».

— Доброе утро! Я вас не разбудил?

— Нет, немного, — заулыбалась Ольга. — Знаете, я увлеклась вашими стихами и долго не могла заснуть, но зато у меня родилась музыка — остаётся только её записать и положить на слова!

— Рад это слышать, — Виктор нежно смотрел на девушку. — Сегодня приезжает господин консул, вечером здесь будет раут — я могу попросить вас быть моей спутницей?

— Раут? — у Ольги расширились зрачки, она прикрыла ладонью рот. — Конечно, с большим удовольствием!

— Тогда до вечера, Ольга Алексеевна!

— До вечера, Виктор Антонович! — лицо девушки засветилось предвкушением.

«Интересно, а дамы уже прожужжали ей все уши о том, какой я свободный кавалер и шикарный жених? Судя по её реакции — так и есть», — настроение у него было отменное.

Котову он велел приготовить машину на час дня, и вернулся в кабинет — парадная форма висела в шкафу. Почитал газету, почитал объявления, в том числе брачные — с некоторых посмеялся, и ближе к часу начал собираться.

«Давно я не надевал её, то есть бывший я», — парень смотрел на себя в зеркало — привлекательное лицо, волевой взгляд серо-голубых глаз, представительный вид.

Виктор осторожно поправил погоны и ордена, полученные за два с половиной года нахождения на фронте: Станислав третьей степени с мечами и бантом, Георгий четвертой степени. Драгунскую анненскую шашку цеплять особо не хотелось, но пришлось — он поправил темляк, разгладил ленту и несколько секунд оглядывал красный медальон-крест на эфесе.

«Нормально повоевал и хлебнул», — пару раз ему снились довольно тяжелые сны и он ощущал себя будто наяву в каком-то блиндаже.

Сжав кулаки и выдохнув, Виктор пошёл в гараж, придерживая шашку. По пути он вспомнил историю, которую несколько дней назад ему рассказал один из офицеров в штабе Плешкова:

— Поймали красного лазутчика. Заявляется к нам в форме ротмистра и говорит, что добирался к нам два месяца с Кубани, от самого Корнилова. Только дураком оказался — нацепил Георгия при анненской ленте, — смеялся офицер.

«Кстати, надо бы про Корнилова что-то выяснить — новостей вообще никаких, глухо», — напомнил он себе.

Евсеев уже был в гараже. Виктор поглядел на машину — она блестела, унтер-офицер Котов явно постарался.

— Едем, господа! — объявил он.

— По плану сегодня после торжественной встречи господа Хорват и Колчак отправятся в здание управления дороги, консул присоединиться к ним, после этого будет ещё одно заявление для прессы, — рассказывал ему Евсеев. — Китайских представителей на вокзале не будет, если не считать поезд губернатора.

— Наше дело простое — встретить, устроить торжественный ужин в консульстве — с этим мы управимся, дай бог, — ответил Виктор.

— Полковник Орлов не подведёт?

— Нет, он вполне лояльно относится к прибытию вице-адмирала — дело прежде всего, — взмахнул рукой Виктор.

— Георгий Константинович тоже на это надеется — нам предстоят большие дела, Маньчжурия и Кубань — последние островки законности в России, — заявил секретарь.

«Теоретически, у нас всех, начиная от консула — перспективы громадные на общероссийском уровне», — задумался он. — «Однако вот сейчас большевики известны тем, что захватили власть, разогнали учредилку и пошли на тяжкий по своим условиям и последствиям мир, в остальном — это крайне левая партия, состоящая из нескольких фракций еврейских интеллигентов и прочих загадочных, но амбициозных людей. Партия ради удержания власти только раскручивает маховик установления своей диктатуры и при этом висит на волоске от краха — зло расправляет крылья и желает кровью затушить пожар сопротивления. Основная жесть начнется осенью, и весь этот социальный взрыв никак не предотвратить — коллапс в экономике уже зашёл слишком далеко, и всё это усугубляется радикальными и вредными решениями этой партии, и таких шатаний ещё будет и будет. У большевиков как у раввина из анекдота — идей много, а куры передохнут, только на их месте — все мы».

— Знаете, Сергей Андреевич, все гораздо хуже и страшнее, чем кажется на первый взгляд — сейчас дракон большевизма, древний змий, расправляет крылья, скоро он будет готов утолить свою жажду крови.

— Что это вас на метафоры потянуло? — удивился Евсеев.

«Сейчас, прямо в эти дни, только мы здесь и добровольцы на юге готовы вступить в борьбу, но пройдет буквально месяц, и восстанет вся страна — плотину прорвут чехословаки. Это борьба за свободу и достоинство против фанатизма и тирании. Легко быть с краю и сказать — от меня ничего не зависело, что я мог поделать? Мол, я же простой обыватель, а ведь человек слаб, не нам выбирать власть и все такое», — хотел сказать Виктор, но вместо этого ответил иначе:

— Это не метафоры, увы! Вы читали записку Акинтиевского?

— Да.

— Мы на краю экономической пропасти, страна на пороге голода. Это означает буйство самых низменных инстинктов, наступит царство жестокости и принуждения, а большевики будут делать свою ставку именно на это — они стремятся к этому, это их метод и одновременно — цель!

— Знаете, Виктор Антонович, по существу я с вами согласен и возразить здесь нечего, однако вы слишком демонизируете большевиков.

— Вот как? Хм.

— Комиссары любят выпускать истеричные прокламации, но в практических делах они уже показали себя полнейшими профанами и уничтожили систему государственного управления. Их падение — вопрос нескольких недель, — с уверенностью заявил Евсеев.

— Это если оценивать с точки зрения нормальной логики. Однако они создают новую государственную систему на обломках старой, создают новую армию, и на данный момент под их контролем более четырех пятых территории республики, и нет никаких признаков их краха.

— Комиссары ничего не смогут противопоставить ни немцам, ни союзникам.

— Они противопоставят террор государственной машины и будут выжимать все соки из народа и остатков экономики, — возразил Виктор. — Немцы и союзники заняты друг другом. Большевики укрепляют свою власть.

— Виктор Антонович, но как политические аферисты, каторжники и прохиндеи создадут эту государственную машину? — усмехнулся Евсеев.

Виктор хотел ответить, но они уже выехали на площадь. В глаза сразу бросались многочисленные офицеры как в парадной, так и в обычной форме, стоящие около здания вокзала.