Маньчжурия, 1918. Особый отряд

Глава 20

Весь вечер Виктор посвятил времяпровождению с Ольгой. Сначала они прогулялись к набережной, попили кофе в одном из китайских кафе, а вернувшись в консульство, она пригласила его к себе в комнату порепетировать.

Часа полтора она негромко наигрывала различные мотивы на его стихи. Виктор, как мог, старался ей пояснить и даже напеть, какое должно быть звучание на эту песню, но выходило пока плохо.

— Не знаю, милый. У тебя какие-то очень необычные музыкальные предпочтения. Я таких мотивов и построения мелодии нигде не слышала, — отвечала она ему.

— Считай это проявлениями модернизма в музыке, — смеялся парень. — Продолжаем играть…

В конце концов, дело закончилось несколькими поцелуями и пожеланиями спокойной ночи. Виктор ушёл спать в свой кабинет.

Утром он позавтракал с ней — их флирт с каждым днем становился всё более откровенным, девушка его очаровала, в её обществе он чувствовал себя легко и спокойно. Ей он тоже нравился.

Вернувшись в кабинет, он ответил на несколько звонков — из управления дороги, из штаба округа, обычная служебная рутина. Часам к десяти подпоручик Смирнов принёс свежие газеты и сплетни из первых рук.

— В городе очень неспокойно, — доложил он, войдя в кабинет. — Китайцы опасаются беспорядков и заявили об этом Хорвату.

— Какие могут быть беспорядки? — удивился Виктор.

— Главный исполнительный комитет выпустил призывы к забастовке, — Смирнов протянул ему газету. — Хорват очень обеспокоен.

Главный исполнительный комитет, он же ГлИК, как выяснил за это время Виктор, состоял из местных меньшевиков и эсеров, поскольку его большевистские члены ещё в начале года были вынуждены перейти на нелегальное положение. Этот орган через свою довольно массовую газету — «Голос труда», обвинял Хорвата в реакционности, антиреволюционной деятельности и считал именно себя единственным законным представителем власти в полосе отчуждения КВЖД.

Виктор пробежал передовицу свеженького «Голоса труда». Хорвата обвиняли в сдаче русских интересов в пользу китайских мандаринов, в подрыве престижа, в потворстве реакционной военщине и в угнетение рабочих. Передовица заканчивалась требованиями к Хорвату подать в отставку и передать власть над дорогой назначенному ещё Временным Правительством комиссару полосы отчуждения КВЖД Луцкому, довольно известному в городе эсеру.

— Н-да, сильный слог, — констатировал Виктор после прочтения. — А что Хорват?

— Как сказал мне Белянов час назад — он был на утреннем совещании в управлении, генерал был бы и рад разогнать к чертям собачьим ГлИК и выслать его членов за пределы Маньчжурии, да только боиться испачкать свою демократическую репутацию подобными методами. Адмирал заявил, что готов взять это дело на себя, но Хорват велел ждать.

— Чего ждать? — хмыкнул Виктор. — В общем, всё как-то дрябло. А что с расследованием убийства?

— Это точно не наши, сказал мне Белянов, — взволнованно ответил Смирнов. — Скорее всего, что калмыковцы. У атамана сейчас служит почти взвод хабаровских кадет, половина из них сейчас в городе.

— Нам от этого не легче, — взмахнул газетой Виктор.

Вообще сам факт существования по сей день ГлИКа был если и не удивительным для него, то довольно тревожным явлением — члены этого органа были довольно известны в рабочих кругах Харбина и имели серьёзное влияние на массы.

Смирнова он отправил в штаб-квартиру стражи в качестве связного-наблюдателя, а сам достал свои документы и заметки и принялся оценивать все известные ему на данный момент сведения — ситуация с каждым днём становилась всё более запутанная, а в чисто правовом аспекте всё более размывалась легитимность и субъектность прежних властных органов.

Де-факто в городе были несколько разных группировок, называющих и считающих себя законными властями, то бишь преемниками Временного Правительства. Наиболее сильной и влитятельной фигурой из них считался и был на данный момент генерал-лейтенант Хорват, управляющий КВЖД. Виктор последнее время слышал в разговорах орловцев, что его надо выдвинуть на пост диктатора всего Дальнего Востока.

«Японцы на такое не пойдут, им сейчас совершенно невыгодна подобная комбинация», — раздумывал Виктор. — «Кроме того, генерал не способен на решительные действия и выполняет по сути функцию кошелька для офицерских организаций — сначала семеновцев, теперь орловцев».

Про Семенова вообще говорили довольно многое, и с каждым днем слухи обрастали новыми подробностями.

«До восстания чехословаков все эти мечтания и планы — ерунда, а потом уже никого не будут интересовать местные деятели-проходимцы. Конечно, можно переговорить с тейтом и попробовать что-нибудь сделать, может, получится снять какие-то пенки», — этот вариант Виктор решил оставить как запасной пока что.

Собственно, силовое крыло представляли весьма разные по своему составу офицерские организации под началом есаула Семенова, который провозгласил себя атаманом, полковника Орлова и такого же самочинного атамана Калмыкова. Орловцы, при всех к ним симпатиях Виктора, были организацией с малопонятными перспективами.

«Сколько у них сейчас в Харбине людей, сотен восемь? Еще четыре роты на дальних станциях. То есть полк легкой пехоты с батареей орудий и конной сотней. С такими силами идти на Владивосток — красиво и смело, конечно, но закончится всё быстро, если красные окажут мало-мальски организованное сопротивление. Учитывая, что во Владике склады неприкосновенного запаса на двести тысяч человек и довольно много солдат и рабочих, чем это кончится, угадать не сложно. А когда начнут восстание чехи, ценность организации резко пойдёт вниз — это сейчас они главная надежда всех местных дельцов и политиканов», — вынужден был признать Виктор объективное положение вещей.

Далее имелся преемник старых военных властей, самоорганизованный весной «Штаб российских войск на Дальнем Востоке» в лице Плешкова, Хрещатицкого и Акинтиевского. На основе бывших частей пограничного округа они учредили штаб отдельного корпуса охранной стражи с большим штатом и хорошим содержанием из кармана того же Хорвата.

«Поскольку генерал Плешков — типичный царский военный чиновник, блистающий на парадах и раутах, ничего путнего от него в такой ситуации не ждали и не дождались, а потому и вынуждены были при посредничестве англичан пригласить сюда Колчака. Теперь орловцы формально вошли в подчинение этого штаба, но подчиняться они будут, пока есть ручеек финансирования из закромов железной дороги».

Вспомнил Виктор и про совсем мутную организацию, учрежденную какими-то политическими проходимцами непонятной окраски — некий «Дальневосточный комитет защиты родины и Учредительного Собрания». Поговаривали, что их представительство в гостинице «Ориант» финансируют какие-то крупные местные коммерсанты, у которых зависли большие капиталы в западной Сибири. Организация на словах за демократию и издаёт свою газетку, величая себя законным правительством.

Ну и ГлИК, конечно.

«Анархия, провокации, интриги, слежка, а ещё довольно сильное рабочее движение и большевистское влияние. Реально если не чехи, здесь всё бы развалилось к осени чисто из-за разорения самой дороги», — пришёл к неутешительным выводам по общей ситуации Виктор. — «Короче говоря, надо у Тейта поскорее выцарапать деньги, иначе я ни с чем останусь».

Виктор до обеда просидел в кабинете, потом пообедал с Ольгой и пригласил её в кабинет помузицировать — это его очень забавляло и успокаивало. Вечером ему позвонил Смирнов и рассказал о ситуации — было какое-то движение в рабочем квартале.

Следующее утро шло своим чередом. Виктор проводил время с Ольгой — он ощущал, что влюбляется в неё, как мальчишка. После обеда он вернулся в кабинет и раздумывал насчёт вечернего похода в какой-нибудь ресторанчик, однако позвонил Смирнов из штаб-квартиры охранной стражи.

— Виктор Антонович, получили шифрованную телеграмму от ротмистра Враштиля, командира нашей конной сотни в Цицикаре. Он докладывает, что Семенов полностью разбит красными, а некоторые эскадроны его монгол и бурят вообще разбежались, забрав оружие и лошадей. Войска атамана вчера отступили в пределы Маньчжурии, бросив на станции Даурия много продовольствия и снаряжения в вагонах.

— Это ожидаемо, — вздохнул Виктор. — Китайцы не пытались их разоружить?

— Пока что таких сведений нет.

— Спасибо, Игорь Иванович, держите меня в курсе!

«Вот это ситуация. Теперь японцам трудно будет изворачиваться в пользу Семенова, карта бита. Может, получится вырвать у них доступ к складам!» — подумал Виктор.

С Тейтом тоже было пока что непонятно — он остановился в гостинице «Ориант», на рауте у Орлова они договорились, что он свяжется с Виктором уже на этой неделе.

«Сходить в „Ориант“, что ли? Нет, буду выглядеть как проситель с протянутой рукой, а не перспективный агент. Надо подождать. С Ольгой лучше пройдемся по городу, посмотрю настрой людей», — решил он.

Часов в шесть вечера он поднялся к её комнате — оттуда слышалось легкое бренчание гитары. Он постучал, она открыла.

— Ольга Алекссевна, свет моих очей, — усмехнулся он нежно, — не желаете ли прогуляться по городу?

Естественно, они уже были на «ты».

— О, Виктор Антонович, — поддержала она игру, — с большим удовольствием. А куда мы пойдём?

— В сторону театра «Модерн».

Ольга кокетливо, как она умела, наклонила голову и стрельнула в него глазками.

— Ну тогда я одеваюсь!

— Жду на улице, милая…

Виктор решил не цеплять георгиевскую шашку, которая порядком его раздражала, однако револьвер проверил и поймал себя на мысли, что ни разу с него здесь не стрелял.

Ольга, одетая в легкое темненькое пальто и берет, вышла из здания и взяла его под руку. Они двинулись в сторону Железнодорожного проспекта, к больнице. Парень погрузился в свои мысли.

«А ведь если семеновцы сдали Даурию, то теперь уже наверняка советские власти перекроют железнодорожное сообщение с Харбином, этим анклавом контры. Значит, приток добровольцев уменьшится. Однако скоро должны проявить себя чехи, поэтому не всё так критично».

— Ты какой-то задумчивый, Виктор, — сказала она через пару минут.

— Да, так и есть. Ситуация в городе обостряется, да и вообще не слишком хорошая.

— Расскажешь?

Виктор в общем и целом обрисовал ей расклады в городе. Как раз за эти двадцать минут они неспешно дошли до проспекта и свернули на банковую улицу, к центральной больнице, напротив которой в деревянной двухэтажке и располагался театр «Модерн». Улица была мощёная, но производила тягостное впечатление. Людей было довольно много.

— Да, как-то всё пессимистично получается, — констатировала Ольга. — И что же делать?

— Пока что только ждать, — туманно ответил Виктор.

— Чего, милый?

— Каких-нибудь неожиданных и чудесных новостей!

— Ах, если бы, — усмехнулась девушка. — Смотри, там какая-то толпа около стендов, — показала она вперёд.

Действительно, напротив стендов с афишами толпилась публика. Они подошли туда, при этом довольно многие посмотрели на них без особой приязни, что заставило Виктора внутренне напрячься.

— У нас тут всё дорожает, сил уже нет, а в России товарищи вселяют простых рабочих в буржуйские квартиры, — громко и со злостью говорила группе людей какая-то потрепанная тётка в рабочей одежде метрах в десяти от них.

«Открытая большевистская агитация. Оружие со мной, да и орловские патрули частенько здесь ходят, и полиция», — успокоил он себя.

Содержание афиши Виктора предельно удивило — от этого полуподвального театра, образованного только в прошлом году, он ничего такого не ожидал.

— Неужели они и правда хотят поставить «Ромео и Джульетту»? — с восторгом спросила Ольга, прочитав афишу. — Режиссёр — сам Шастан, боже мой!

— Это кто?

— Милый, не издевайся — это же известный московский режиссер. Я не знала, что он уехал сюда. За него и его труппу говорили, что они уехали в Киев прошлой осенью, а выходит — сюда!

Постановка намечалась на двадцать шестое мая, воскресенье.

— Если хочешь, можем сходить, билеты вон продаются, — Виктор покивал на театральную будку-киоск около здания.

— Конечно хочу, это же «Ромео и Джульетта», — глаза Ольги заблестели.

Они подошли туда — два билета в третий ряд обошлись ему с три с полтиной рубля.

«Недурственно, однако. Чего не сделаешь ради милой», — он вручил довольной Ольге отпечатанные на плотной бумаге билеты.

— Может, мне попробовать сюда устроиться? Я знаю Шастана ещё с довоенных времён, — произнесла она, когда они повернули, вышли на Железнодорожный проспект и пошли в сторону здания управления дороги.

— Устроиться кем?

— Буду аккомпанировать. Наверняка им нужны музыканты.

— Если хочешь, то устройся. Только есть одно но… — строго сказал Виктор, сдерживая улыбку.

— Какое?

— Постановку тебе придется смотреть не в качестве зрителя, а принимать в ней участие!

— Точно! — с досадой ответила девушка, потом засмеялась. — Тогда немного подожду.

— В принципе, работу ты здесь найти можешь, потому что если считать этот, то в городе три театра. Не считая нескольких ресторанов.

— Если ты не против, милый.

— Чего мне быть против? — усмехнулся он.

Ольга благодарно прижалась к нему, он приобнял её.

Виктор вёл девушку к железнодорожному кафе, а вернее сказать, ресторану. Подходя туда, он вспомнил про поручика Зверева, лётчика, и при мыслях об авиациит его накрыла острая тоска.

— Здесь так приятно! — когда они вошли, сказала Ольга.

Знакомый Виктору седой официант проводил их к одному из немногих свободных столов — большой зал был почти что забит.

Когда им принесли ужин и вино, он болтал с Ольгой о её театрально-музыкальной деятельности. Рассматривая зал и посетителей, краем глаза он увидел, что вошёл Тейт, однако это оказался какой-то другой человек, но тоже явно иностранец.

Обратно они взяли извозчика и в консульство приехали около десяти вечера.

— Зайдешь? — кивнула Ольга, когда он проводил её к комнате.

— Да!

Целовались они долго и стастно, Виктор уже довольно откровенно тискал её, однако более решительно действовать не спешил — девушка была ещё скованна и такими ласками он раззадоривал её. Да и ментальность здесь была далеко не такая, как в его времени.

— Спокойной ночи, — пунцовая Ольга проводила его и провела рукой по волосам.

Виктор чмокнул её в шею и пошёл спать.

Глубоко ночью его разбудил телефонный звонок.

— Виктор Антонович, извините за беспокойство. Только что стало известно, что утром рабочие депо и ремонтного завода объявят однодневную забастовку и выйдут на демонстрацию в качестве протеста против убийства Уманского, — доложил ему взволнованный Смирнов. — Адмирал считает, что их надо разогнать.

«Бля, и я что могу сделать?» — спросонья думал Виктор. — «Ну побастуют и разойдутся. Как он их разгонит, да и зачем?»

— Разогнать? А зачем?

— Это же пробольшевистская демонстрация.

— Нет, ни в коем случае. Игорь Иванович, скажите от меня адмиралу, что не надо вообще обращать на это внимание — рабочие полдня походят с флагами и разойдутся. Обострение только озлобит их, нам это вообще ни к чему! Тем более, Семенов разбит, общее положение очень шаткое.

— Полковник Орлов тоже так считает, и генерал Хорват, — в голосе Смирнова было легкое удивление.

— Нет смысла их трогать. Пусть этим занимается наша и китайская полиция, выставят наряды и хватит. Подполье большевиков использует по полной такой повод. Рабочим надо просто дать выпустить пар.

— Я вас понял, так и скажу господину вице-адмиралу. Спокойной ночи, Виктор Антонович!

— Спокойной!

В ресторане он выпил грамм сто пятьдесят водочки, а потому сейчас ему остро хотелось пить. Пришлось накинуть на себя китель и идти на кухню со свечкой.

«Адмирал у нас сторонник разгонов с нагайками, я смотрю. Если его не сдерживать, он тут наделает делов», — с тревогой думал Виктор, налив себе стакан водички из чайника.

Местная вода была довольно отвратительная, её обязательно надо было кипятить, и желательно не один раз, но и тогда оставался глинистый осадок и привкус во рту.

Встревоженный и сонный, Виктор вернулся в кабинет и увалился спать.