Марокко - красная земля

ЧЕТЫРЕ СТОЛИЦЫ МАРОККО

Самая древняя столица Марокко — Фес. Он был основан в 808 г. н. э. Идрисом II, правнуком самого пророка, в одной из прекраснейших местностей Северной Африки и на протяжении многих веков оставался столицей страны и излюбленной резиденцией султанов. Как центр интеллектуальной и религиозной жизни он сохранил свое значение и по сей день.

Вначале его населяли подвергнувшиеся латинизации берберы, стекавшиеся из марокканской столицы римлян Волюбилиса, андалузцы, изгнанные из Кордовы, сирийцы, многочисленные евреи, берберы, принявшие христианство или иудейство, и даже язычники. Но когда ислам, как пламя, охватил страну, эта странная мешанина народов и верований исламизировалась, арабизировалась и спаялась настолько быстро и прочно, что Фес вскоре стал центром ислама, причем исключительно нетерпимым и фанатичным, не только для Марокко, но и для всего Магриба.

В великолепных мечетях, которых в 1200 г. в Фесе было 785, обучали мусульманской теологии и праву, а когда слава Феса распространилась достаточно далеко и со всех сторон устремились к нему ученые, здесь начали преподавать философию Аристотеля, математику, медицину, музыку. Во времена династии Альмохадов в Фесе была основана богатая библиотека, воздвигнуты величественные ворота, мечети, дворцы.

В период правления Меринидов, в XIII–XIV вв., Фес находился в зените своей славы. Он был столицей огромной империи, в которую помимо Марокко входили Алжир, Тунис, Андалузия и Триполитания. Город населяли 200 тысяч жителей — по тому времени это было очень много. Возводились новые многочисленные мечети, медресе, дворцы, сады. Город стал славиться миролюбием и терпимостью. Когда христиане завоевали Иберийский полуостров, Фес охотно принял беженцев из Андалузии, как мусульман, так и евреев. Даже христианам было разрешено селиться в Фесе. Со временем, однако, слава города померкла. Саадийская династия перенесла столицу в Маракеш, искусство постепенно пришло в упадок, прежняя терпимость по отношению к другим расам и верованиям исчезла, уступив место все усиливавшемуся фанатизму.

В Фесе время как бы остановилось. Здесь ничто не изменилось, здесь все такое же, как было сто, триста, восемьсот лет назад. Дома, мечети, улочки, одежда, обычаи, религиозные братства, цеховые корпорации, искусство, торговля и… люди. Люди прежде всего.

Фес — единственный в мире город, где нет стоянки автомашин. Зато со ста минаретов пять раз в день муэдзины на все четыре стороны возвещают извечное: "Аллах акбар!", "Аллах велик!" Ибо Фес — город смирения. Султаны, каиды, бедуины из безбрежной Сахары, государственные деятели, ученые, слепцы, паралитики в полнейшей прострации бьются здесь лбами о землю, предавая забвению все, что не есть молитва и хвала всевышнему.

Кубба, святая гробница Мауля Идриса, сохраняемая в нетронутом виде в течение 1100 лет, дарит всем, кто приезжает с Востока или с Запада, с Севера или с Юга, барака, всепрощающее ласковое благословение.

Это, пожалуй, единственное в мире место, где любой человек — будь он преступник или убийца, обанкротившийся купец или предатель, вор или клятвопреступник — может найти убежище и долгие годы, хотя бы до самой смерти, жить подаянием. Он будет свят и неприкосновенен, как место, в котором пребывает.

Перед входом в эту особо почитаемую мечеть остановится и стража паши, и султанский абид, и мститель, подосланный враждебным племенем, и даже французский полицейский.

К стенам этой мечети чужеземцы в знак уважения кладут золото. Каждый новый генеральный резидент Франции оставляет здесь 20 золотых монет. А рядом с ними лежат гроши — приношения нищих, высохших от солнца, поста и голода.

Вторая, славящаяся на весь мусульманский мир мечеть, — Каравийин. Почти тысячу лет существует она, а ее все еще расширяют и украшают. С XI в. в ней построено 16 приделав, в каждом — 21 арка и 270 колонн. В этой мечети нередко молится 20 тысяч верующих одновременно.

Каравийин — это храм, университет, академия, библиотека, учебный центр, ибо здесь изучают и преподают Коран.

Учителем может стать любой. Это ведь так просто: расстели где-либо в тени священных стен свой коврик для молитв и начинай говорить. Если речь твоя мудра, слушатели найдутся. Сначала их будет двое, пятеро, семеро… Если ты говоришь достаточно умно, слава о мудрости твоей распространится, как круги от брошенного в воду камня. И тогда будет у тебя сто, триста, пятьсот слушателей, изо дня в день, из года в год.

Тебе захотелось стать талибом? Это тоже несложно. Получишь циновку в общей или отдельной комнате, миску для пищи, чего же еще? Утром у дверей ты найдешь эту миску, наполненную милосердной рукой за счет жертвенного фонда храма.

Учись. Вслушивайся в слова священной книги.

Таких учащихся здесь обычно собирается по три-четыре тысячи. Из Магриба, Египта, Ливийской пустыни, из далекой Индии…

Некоторые учатся до самой смерти. Другие же, пробыв достаточно время, уходят, и иногда имена их становятся знаменитыми. Это ученые и вожди, святые и предводители восстаний и бунтов, основатели сект и крупные купцы…

…Тени мечетей неправдоподобно вытянулись. Солнце вот-вот скроется за линией горизонта. С мечети Мауля Идриса муэдзин, приложив руки ко рту, начинает выкрикивать нараспев святые слова над головами правоверных, над городом, над пустыней. И сразу же со ста минаретов ста мечетей раздается тот же самый певучий возглас, тот же страстный призыв, та же молитва.

Когда караван, бредущий из дальних стран через уходящие в поднебесье вершины Высокого Атласа, достигает перевала, с которого виден вдали большой город, ощетинившийся среди пустынного бледа сотнями минаретов и окруженный изумрудной зеленью пальмовых рощ, из уст путников неизменно вырывается восхищенное и почтительное восклицание: "Маракеш! Маракеш!..* Они падают ниц, кланяясь не только Аллаху, но и городу, его прошлому могуществу, его многочисленным мечетям, розовокаменной Кутубии, мраморным гробницам саадийской династии, которая выбрала этот город, полюбила его, украсила дворцами, мечетями, стенами и многочисленными воротами, сложила в нем свои кости и славу свою увековечила в его славе.

Для людей из бледа, из пустынь и степей, с гор, из далеких оазисов, дуаров и касб Маракеш — столица, единственная настоящая столица страны, хотя султан уже давно в ней не живет.

В Марокко есть четыре столицы, в которых по обычаю более сильному, чем закон, может и в настоящее время жить владыка страны: Фес, Маракеш, Мекнес и Рабат. Последние два города стали столицами по капризу султана; первые — благодаря своему географическому положению, историческому, религиозному и культурному значению.

Насколько арабам ближе Фес, настолько подлинной столицей берберов может быть только Маракеш — красный город.

Отсюда, с площади Джемаа аль-фна, шумящей человеческим говором у подножия молчаливой, заглядевшейся на небо Кутубии, начали мы наше путешествие. Разрешите же мне как проводнику объяснить, почему именно отсюда.

Я не марокканец и не бербер. Это не мой город и не моя столица. Я — сын страны далекого севера, человек другой расы, говорящий на другом языке, придерживающийся других обычаев. Я руми.

Много поездил я по свету. Много видел городов и прекрасных столиц. Но из всех только три близки моему сердцу: Варшава, Париж и Маракеш.

Почему именно Маракеш? Не знаю. Я даже не буду пытаться объяснить: любовь необъяснима. Может, это какие-нибудь чары, в которые верят в этой стране? Может, город приворожил меня? Знаю твердо одно: не стану я "чураться" этих чар. И если мне доведется когда-нибудь вновь попасть в эти края, то, увидев издалека Маракеш, со стороны ли гор, пустыни или достигающего сюда своим дыханием океана, я, как простой бербер, сниму с ног запыленные сандалии, обнажу голову и поклонюсь ему до земли.

В доказательство того, что не я один очарован этим городом, приведу разговор с моим земляком, известным художником Антонием Тесляром, происходивший на площади Джемаа аль-фна.

— Давно вы здесь? — спросил я.

— Как считать…

— Подсчитать-то ведь нетрудно, на то есть календарь.

— Считать я умею, а вот календарь выбросил. Ни к чему он.

Видя мое изумление, он пояснил:

— Приехал я сюда на шесть дней — пять лет назад…

— Пять лет? Но вы хоть выезжали куда-нибудь за это время?..

— Нет, еще не собрался. А зачем? Мне и здесь нравится.

Как хорошо понимаю я его теперь.

Моя судьба сложилась иначе. Меня заставил вернуться на родину отголосок надвигавшейся военной грозы. Если бы не это, кто знает — может, и я выбросил бы свой календарь…

Но я умолкаю. Довольно излияний. Моя шукара путешественника полна воспоминаний: ведь в этом городе я провел самые счастливые дни моей жизни. Но сейчас я должен быть просто гидом, беспристрастным проводником. Идем, друг…

Направим свои шаги к тем, кому город обязан своим обликом: к гробницам саадийских султанов, дремлющим в тени гордой Кутубии. Их мавзолей — великолепнейший художественный памятник этого города и страны, равных которому немного на земле.

Когда переступаешь порог и идешь по довольно темным коридорам, трудно предвидеть пышность и великолепие трех последующих залов, особенно главного. Мавзолей — шедевр мусульманского искусства в его самом чистом виде: мраморные колонны, мозаика, арабески, украшенные мастерской резьбой кедровые балки потолка сочетаются в идеальных гармоничных пропорциях.

Скромнее всего сами гробницы: мраморные плиты, прорезанные простыми и суровыми линиями, довольно узкие. Ведь умершие лежат на боку, лицом к Мекке.

Под этими мраморными плитами спят вечным сном властители Марокко: Ахмед аль-Мансур, Абдаллах Грозный и другие. Жестокие и беспощадные или добродетельные и милосердные, великие воины и великие архитекторы, ныне они — только горсть праха. Преклоним голову перед их останками и выйдем из мрака склепа на залитые ослепительным солнцем улицы, чтобы осмотреть произведения искусства, стены, дворцы, медресе и мечети, воздвигнутые по воле тех, чьи тела покоятся в этой гробнице.

Великолепнейшим произведением Мауля Ахмеда аль Мансура был дворец аль-Бади, Вместе с мечетями и конюшнями, в которых ржали быстроногие скакуны, любимцы сынов пустыни, дворец этот занимал площадь в 50 гектаров! К сожалению, теперь от него остались только развалины, окруженные красными стенами. И уничтожила его не война, не победоносный враг.

Чудо архитектуры, таящее в себе бесчисленные сокровища и военные трофеи, через 100 лет после создания, по воле султана другой династии, уже упоминавшегося Мауля Исмаила, превратилось в развалины. Чудесный дворец аль-Бади послужил деспоту строительным материалом для его дворца. Однако судьбе было угодно, чтобы дворец Исмаила постигла та же участь.

Об архитектурном стиле той эпохи нам расскажет дворец Бахия, залы которого украшены пышно и изящно в мавританском стиле. Большой двор выложен мраморными плитами.

Нынешняя резиденция султана, Дар аль-Махзан, была возведена султаном династии Альмохадов, но достраивали и украшали ее последующие правители.

А дальше — мечети, мечети… Одна прекрасней и знаменитей другой и все недоступные для нас — "неверных". Ничего не поделаешь, приходится соблюдать волю жителей страны.

За древней Кутубией следующая по возрасту — мечеть аль-Мансура. Поврежденная землетрясением, она была восстановлена в 1767 г. Множество других мечетей — Сиди-Бель-Аббеса, Муассина, Бен Юсуфа были построены в разные века. Город окружен стенами, чтобы осмотреть их. нужно несколько часов. Они были воздвигнуты около 1130 г. и тянутся на 15 километров! Через защитный пояс этих стен, неоднократно подвергавшихся штурму врагов, в город ведут десять ворот: Баб-Дуккала, Баб-Дебагх, Баб-Аилон, Баб-Джедид и другие. Одни имеют даже романтическое название: "Ворота невест".

В прежние времена после захода солнца ворота запирали, а того, кто пробирался в город через стены, считали врагом и казнили на площади Джемаа аль-фна.

Войдя в одни из ворот, можно "потерять голову" в лабиринте, в настоящих джунглях улиц и улочек Мара-кеша. Нужно много недель бродить по этим улочкам, чтобы научиться кое-как ориентироваться в городе.

Сейчас в Маракеше 200 тысяч жителей [21], а во времена саадийской династии менее обширный, чем сейчас, состоявший почти целиком из одноэтажных или двухэтажных построек, город насчитывал более полумиллиона жителей. Если не считать довольно редких фонарей и велосипедов (автомобилю не проехать по узким улочкам), Маракеш остался таким же, каким был во времена аль-Мансура, Абдаллаха Грозного или Сиди Мухаммеда.

Как и столетия назад, здесь есть живописные улицы, где живут и работают люди одной профессии: шорники, кузнецы, резчики, ювелиры, чеканщики, шнурочники… Продолжают существовать большие склады и маленькие лавочки, где продаются ковры, фески, бурнусы, посуда, старинное оружие. Во фруктово-овощном квартале голова кружится от запаха фруктов и различных местных лакомств.

Улицы напоминают мрачные туннели, потому что поперек улиц с балкона на балкон перекинуты ветви пальм и других деревьев, циновки, дающие тень. Проталкиваясь в неописуемой давке, люди перекликаются на разные голоса, животные кричат. Жизнь пульсирует, проявляясь в разнообразии звуков, красок, запахов, языков, диалектов, наречий.

В районе караван-сараев отдыхают измученные далеким путем верблюды, мулы, лошади и ослы. Хозяева их занимаются своими делами в городе. Чаще всего — на Джемаа аль-фна. А когда после продажи товара — зерна, фруктов, ковров, овощей или тканей — в их шукарах зазвенит серебро, они идут наслаждаться зрелищем чудес, которые творятся на этой же площади после захода солнца.

Таких чародеев, сказочников, певцов, фокусников, как в Маракеше, не найдешь больше нигде в мире. Но мы уже знакомы с этой площадью. Выйдем же за пределы города. Там нашим взорам предстанет роскошный пальмовый лес, насчитывающий более восьмидесяти тысяч стволов.

Арабы не верят, что столько пальм могло быть посажено, пусть даже по приказанию самого могущественного султана. Рассказывают, что в XVII в. город осаждала огромная армия врагов. Им нечего было есть и питались они только финиками. Враги ушли, а финиковые корточки, которые воины выплевывали прямо на землю, проросли. И сейчас вокруг города зеленеет лес — награда за мужество осажденных.

В этом огромном и красивом пальмовом лесу можно бродить часами. И размышлять.

Однако день уже кончился. Тьма быстро сгущается. Пора возвращаться. Из европейского района, из роскошного отеля "Мамуния", славящегося восточной пышностью и высокими ценами, доносятся звуки радио. Уйдем поскорее отсюда.

Европы с нас хватает и в Европе.

Здесь же пусть баюкает нас Африка шорохом пальмовых листьев, гортанной андалузской мелодией и высокими звуками пищалей.

Мекнес, третья столица Марокко, порожден необузданной гордыней Мауля Исмаила, его завистью, тщеславным стремлением к абсолютной власти и желанием поразить мир.

Все эти качества не относятся к разряду достоинств. Но трудно не признать энергию и упорство этого владыки, который, почти непрерывно ведя войны против внешних врагов и удерживая в узде с помощью созданной им армии постоянно бунтовавшую страну, сумел возвести гигантские архитектурные ансамбли, о которых свидетельствуют руины нынешнего Мекнеса.

Мауля Исмаил интересовался Европой. Христиан-невольников он заставлял рассказывать об их родных странах. Из их слов явствовало, что самым могущественным христианским монархом, жившим в неслыханной роскоши, был король Франции Людовик XIV, прозванный Королем-Солнцем.

Черный владыка признал французского монарха достойным союзником и направил к нему посла с соответствующими предложениями.

Посла принимали долго и пышно, ему были предложены разнообразнейшие развлечения, но вернулся он к себе без договора о союзе. Зато привез своему повелителю отчет о богатстве и блеске королевского двора, об ошеломляющих балах и приемах, о великолепии Версаля и о неописуемой красоте дочери короля принцессы Конти.

Черный султан воспылал любовью к красавице, которую он никогда не видел, и тут же принял решение: дочь христианского короля достойна быть восемь тысяч первой женой в его султанском гареме. Бедняга Абдаллах бен Аисса, бывший предводитель пиратов, снова отправился в Париж. На этот раз повелитель Марокко, не ставший союзником Короля-Солнца, изъявлял готовность стать его зятем. Предложение это вызвало немалое веселье при королевском дворе, а дворяне получили лишний повод для восхваления красоты, славы и побед очаровательной принцессы.

Бен Аисса вернулся с пустыми руками.

Тогда Мауля Исмаилу оставалось одно: сравняться с французским королем и даже превзойти французский двор и Версаль пышностью и великолепием построек, красотой и богатством дворцов [22].

Его решение было быстрым и бесповоротным: возвести на голом месте, в африканской пустыне, ансамбль, который затмит славу французского Версаля.

Творению этому впоследствии дали имя "Мекнес" — по названию племени, жившего на том месте, где началось строительство.

Решение Мауля Исмаила тяжким бременем легло на плечи угнетенного народа и тысяч невольников. Это был нечеловеческий труд. Под палящим солнцем они поспешно воздвигали новый Вавилон Магриба.

Султанской воле нет преград. Каприз владыки — закон.

На расстоянии 40 километров от Феса Мауля Исмаил повелел обнести каменными стенами более ста гектаров каменистого бледа. Внутри этих стен он поселил 30 тысяч своих подданных и рабов, в том числе 4 тысячи невольников-христиан. Со временем число строителей возросло до 50–60 тысяч.

Как в волшебной восточной сказке, на голом месте выросли пышные дворцы, конюшни с яслями из белого мрамора, вмещавшие 12 тысяч лошадей, обширные помещения для верной черной гвардии султана, прекрасные сады, арсеналы, дворцы для гаремов с окнами, забранными решетками, где вели жизнь затворниц тысячи женщин, на которых султану, занятому войнами и гигантским строительством, некогда было даже взглянуть, акведуки, фонтаны, питомники страусов, оранжереи, житница длиной в километр, зверинец для хищных зверей и, как и пристало жестокому тирану, тюрьмы.

Султан был неограниченным владыкой страны. Легенда гласит, что он собственноручно убил более 30 тысяч человек. На это у него хватило времени: кровавое правление Мауля Исмаила длилось 80 лет [23].

Мекнес рос на глазах, орошаемый потом, кровью, слезами христианских невольников и местных жителей: берберов, арабов, евреев. Из лежавшего в 50 километрах римского Волюбилиса рабы перетаскивали на своих спинах мраморные плиты, капители. Фанатик не остановился перед тем, чтобы разобрать построенные недавно великолепные дворцы аль-Бади в Маракеше.

Не было такой святыни, которую Мауля Исмаил, одержимый идеей перещеголять Версаль, не разрушил бы, чтобы использовать материал для строительства Мекнеса.

Бесконечные караваны людей и животных тянулись к будущему городу со всех концов страны. Мекнес рос. Он поражал гигантскими размерами и великолепием, но так и не превзошел Версаль художественным вкусом и красотой.

Счастье не нашло себе пристанища за позлащенными стенами. За решетками гарема чахли и увядали тысячи женщин — жен, наложниц, рабынь, в подземельях гибли сотни, тысячи христианских невольников, белые мраморные плиты обагрялись кровью тех, на кого пал недовольный взгляд надменного тирана.

Когда французский посол предложил большой выкуп за томившихся в цепях христиан, султан, по примеру Нерона, устроил пышное ристание, а потом велел на глазах королевского посла перерезать всех рабов. Посол христианского короля не смог сдержать слез, а султан — усмешки…

Время все меняет. Высохли слезы, впиталась в землю кровь, умер охваченный гигантоманией тиран. Мекнес остался. Дело, начатое отцом, завершил его сын и наследник Мауля Абдаллах. Позднее было воздвигнуто еще несколько архитектурных сооружений, в том числе мечеть Бардаин, дворец Дар аль-Бейда, мечеть Сиди Саида бу Отхмана и мавзолей Сиди бен Аисса.

При последующих султанах Мекнес понемногу отошел на второй план.

А сегодня? Что осталось сегодня от города-крепости, от роскошных дворцов, акведуков, житниц, садов?.. Руины. Куда ни посмотришь, всюду вздымаются гигантские стены, поросшие бурьяном. Взгляд теряется среди этих стен. Обойти их за день невозможно.

Рассыпаются в прах обширные конюшни султанской кавалерии. Временами в одной из них находят временный приют несколько жалких ослов, приведенных на ярмарку. В развалины обратились дворцы. Запустение царит в бывшем квартале гаремов, разрушились стены темниц, от клеток диких животных остались торчащие кое-где железные прутья. В шелесте буйно разросшихся сорных трав будто слышится эхо жалоб узниц гарема, жизнь которых прошла в ожидании, эхо стонов невольников, так и не дождавшихся свободы…

Иногда змея проползет по плитам, где некогда ступала нога самого кровавого из владык этой страны. В каменистом овраге журчит поток, поивший своей влагой сказочные сады и фонтаны.

Один из десяти султанских дворцов — Дар аль-Бейда, Белый Дворец — уцелел. Теперь в нем находится офицерская школа для сыновей местных феодалов.

Уцелели и некоторые другие части гигантского архитектурного сооружения. О его помпезном величии красноречиво свидетельствуют Баб аль-Мансур — самые красивые ворота во всем Марокко. По ним можно судить о размерах всего ансамбля.

У этих ворот есть и другое, неофициальное название: Ворота отступника. Их строил христианин-невольник, в числе немногих принявший мусульманскую веру. В награду он получил свободу и… презрительное прозвище до конца своих дней.

Сравнительно хорошо сохранились также ведущие в касбу Кабира, на которой высится зеленый минарет мечети, ворота Баб ар-Рух с мраморными колоннами, житница — туннель длиной в километр, развалины складов, в том числе Бордж аль-Мансур — огромный склад упряжи для тысячи лошадей.

Но нам пора в путь. Осмотрим бегло более новый район города, построенный из развалин крепости султана, а также современные, европейские кварталы. Не для того чтобы увидеть там что-то особенно интересное, а чтобы убедиться, что жизнь всегда берет верх над руинами и смертью.

Нынешний Мекнес — центр земледелия Марокко. Его со всех сторон окружают живописные виноградники, сады, тщательно обработанные поля. Здесь также развивается современная промышленность.

О прежних традициях и своеобразном прошлом города напоминает религиозное братство Айсава, центр которого находится здесь в Мекнесе. Членов этого братства можно встретить в других районах Марокко, а также во всех странах, исповедующих ислам.

Когда кончается рамадан, месяц великого поста, члены братства нескончаемой вереницей проходят по улицам города. Под грохот барабанов, крики и вопли, раскачиваясь взад и вперед, в каком-то гипнотическом безумии разрывают они на себе одежду, ногтями расцарапывают лица, охваченные экстазом, проливают собственную кровь и пьют ее. Они несут окровавленных ягнят, зарезанных в память жертвы, принесенной Авраамом на горе. Процессия производит впечатление всеобщего безумия и одержимости. На зрителей-мусульман вид и запах крови действуют настолько опьяняюще, что они охотно присоединяются к процессии, вплетая в хор криков и воплей свои голоса; одержимость, как пожар, охватывает все и вся на своем пути.

Султан из династии Альмохадов, Абд аль-Мумин, правивший в начале XII в., пожелал устроить укрепленный склад для оружия и боеприпасов. Для этого он выбрал место на скалистом, обрывистом берегу океана у устья реки Бу Регрег. Крепость назвали Рибат аль-Фатх — "Лагерь победы".

Сын султана Юсуф и внук Якуб аль-Мансур возвели рядом могучую цитадель Удайя. Со временем вокруг нее возникли медресе, мечети, а впоследствии разросся целый город.

Это и есть Рабат, четвертая историческая столица Марокко, являющаяся сейчас официальным административным и политическим центром страны.

Последний завоеватель страны маршал Лиоте сделал Рабат своей резиденцией.

По его приказу был построен комплекс зданий, составлявших Residence Generale — место пребывания резидента Франции. Строители создали великолепное творение. Им удалось необычайно гармонично соединить мавританский стиль с современнейшими требованиями европейцев, утилитаризм правительственных зданий с легкостью и изяществом загородных вилл.

Правительственные здания — это настоящие дворцы, окруженные прекрасными садами, где белеют мраморные арки, колонны, журчат фонтаны, в водной глади бассейнов отражается голубое безоблачное небо. Пальмы, тамариски, сикоморы, фиги, цитрусовые деревья, агавы, экзотические и декоративные растения создают впечатление сказочного курорта, а не центра политической, административной и военной власти.

Султан также избрал Рабат своей постоянной резиденцией. Султанский дворец, скромный снаружи, внутри поражает восточной пышностью.

Рабат, по размерам сильно уступающий другим городам Марокко, превратился в столицу страны. В этом городе, лишенном шума и суматохи Касабланки, фанатизма религиозного Феса, до определенного времени соседствовали две цивилизации, два народа, две веры: Европа и Африка, Франция и Марокко, крест и полумесяц.

Нет здесь царственных кедров Атласа и пальмовых лесов, как вокруг Маракеша, но все утопает в зелени великолепных садов. Нет в Рабате и такой необыкновенной мечети, как мечеть Мауля Идриса в Фесе, где днем и ночью бьются о своды самозабвенные молитвы последователей пророка, но есть тысячелетние руины античного Рабата — таинственный уголок Шелла, с XIV в. превращенный в мусульманский акрополь, куда ночью не осмелится забрести араб, даже для молитвы среди растрескавшихся колонн и рассыпающихся стен. Здесь вздымаются лишь могучая касба и два минарета да еще кубба черного султана, похороненного, согласно легенде, рядом с его белой женой, европейкой; тишину нарушают только крики аистов, гнездящихся в этих стенах, карканье ворон, писк крыс в развалинах и едва уловимый шорох змеи или скорпиона… Запустение, безлюдье и трагический покой.

А когда полная луна освещает волшебным светом эти руины, кажется, что перед вами мертвый город из "Тысячи и одной ночи".

Однако немного дальше, над крутым обрывистым берегом океана, у самого устья реки Бу Регрег находится другая касба, уже упоминавшаяся Удайя, построенная в XII в. по приказанию султана. Ее не коснулся дух смерти и разрушения. В Удайе сохранился чудеснейший из садов Марокко и, пожалуй, один из самых красивых в мире.

Тут в старинном медресе открыт музей марокканского искусства. В нем можно увидеть внутреннее убранство зажиточного марокканского дома, одежду, украшения, оружие, драгоценности, вышивки, кружева, а также цепи, в которые заковывали рабов.

В саду множество экзотических цветов. По увитым розами и плющом стенам медленно прогуливаются царственной поступью аисты, такие же точно, как у нас в Польше, только не перелетные. У них тоже своя постоянная "резиденция".

Из этого поистине райского сада между зубцами и бойницами видна Бу Регрег, на противоположном берегу которой сияет белое пятно — древнее гнездо арабских корсаров — Сале.

Так же как и Рабат, город был основан в XII в. и переходил из рук в руки. В 1260 г. им завладели испанцы. На негостеприимном берегу это был наиболее удобный порт, расположенный в устье реки. Сюда приезжали торговать французы, англичане, фламандцы.

В 1627 г. жители восстали и изгнали испанцев. В Сале образовалось маленькое независимое государство во главе с аль-Аиши, промышлявшее главным образом морским разбоем.

Ценную добычу представляли прежде всего христианские невольники: их за большие деньги продавали феодалам Марокко. Саадийский султан Зидан поселил здесь тысячу мавров, изгнанных христианами из Андалузии. Те особенно жестоко мстили христианам.

Англия и Франция тщетно боролись против пиратов. Только в середине XIX в. удалось несколько утихомирить их, а окончательно они исчезли лишь после установления французского протектората.

В наше время Сале — город художественных ремесел, интересный для туристов. Из тихих, спрятанных за глухими стенами домов, где днем шумят станки кузнецов, ювелиров, медников, чеканщиков, столяров, по вечерам нередко доносятся андалузские и арабские песни пиратов.

Напевают их потомки тех, кто еще так недавно был грозой Средиземного моря и Атлантического океана.

С рабатской мечети султанской касбы Сале видно как на ладони, и тем не менее всемогущий султан был не в силах уничтожить пиратское гнездо, до которого буквально рукой подать. Могущество султана неоспоримо, о нем еще и сейчас свидетельствует великолепный, хотя и заброшенный памятник: башня Хасана — четырехугольный гигантский минарет, к вершине которого ведут не ступени, а прямая дорога. По ней султан въезжал верхом или даже в легкой карете! С этой башни внук Юсуфа аль-Мансура призывал 200 тысяч мусульман к священной войне против Святого Людовика.

У подножия башни — лес полуразвалившихся колонн разной высоты, россыпи камней и мрамора, оставшиеся от так никогда и не достроенной мечети. Как свидетельствуют раскопки, она занимала более 26 тысяч квадратных метров и имела 21 придел. Башня, на одну треть разрушенная землетрясением, еще и сегодня возносится на 44 метра, а сторона ее основания имеет 16 метров.

Оставим, однако, руины, кладбища, воспоминания. Направимся в ту часть города, которая ослепляет современными зданиями и элегантными костюмами своих обитателей. Здесь живут марокканские аристократы и сливки французских военно-бюрократических кругов.

Если же сегодня пятница — мусульманское воскресенье — прогуляемся лучше вблизи султанского дворца.

Там мы сможем наблюдать красочное и экзотическое зрелище.

Каждую пятницу султан в позолоченной карете, запряженной великолепными арабскими лошадьми, направляется на молитву в ближнюю мечеть. Перед каретой выступают три полка конногвардейцев — сначала в белых мундирах, затем в пурпурных и снова в белых. Представь себе: рослые солдаты с черными как уголь лицами, в ярких одеждах и тюрбанах, причем у каждого в правом ухе золотая серьга с прикрепленной к ней монетой, на прекрасных чистокровных арабских скакунах, лес штыков, звуки барабанов и пищалей, а вокруг бесчисленная толпа зрителей: арабов, берберов, сенегальцев, евреев, бедуинов, суданцев, европейцев…

Едет султан — владыка людей, земли, гор, лесов, моря и пустыни! Более того — наследник пророка! Покорно сгибаются спины правоверных…

Проходят часы… Султан, пылинка перед лицом Аллаха, молится, бьется лбом о пол мечети… Толпа под палящим солнцем молча ждет.

Наконец молитва окончена. Вновь гудят барабаны, визжат пищали, гарцуют всадники. Султан возвращается. Но уже не в карете, а как самый простой смертный, — на осле. Никто не велик перед лицом Аллаха. Но. поскольку это все-таки султан, над ним несут большой зонт.

Какое великолепное, невиданное зрелище! XX век? Не будем считать века.