Масонская касса

Глава 10

— Вы ему верите? — спросил Глеб.

Была середина февраля, за окнами бушевала запоздалая метель. Слепой разбирал свою «елочку», по одному снимая с оголившихся, осыпавшихся веток потускневшие патроны. На столе среди колючей хвои стояло несколько открытых картонных коробок, и Сиверов аккуратно раскладывал сослужившие свою службу в качестве елочных игрушек патроны по принадлежности: пистолетные к пистолетным, винтовочные к винтовочным и так далее.

— Я кто, по-твоему, — дурачок? — оскорбился генерал Потапчук. — Верю я ему ровно настолько, насколько он мне. То есть ни на грош. У него серьезные проблемы, карьера и жизнь висят на волоске. Что бы он там ни плел про невиданную мощь этой своей масонской ложи, если информация по данному делу дойдет до самого верха, его песенка будет спета. Такого прокола ему не простят — ни президент, ни его коллеги по «профсоюзу». Шлепнут просто на всякий случай, во избежание дальнейшей утечки информации, а еще — чтоб другим неповадно было. Он — заложник ситуации и не может даже обратиться за помощью к своим приятелям. Это дело доверено ему, он один располагает всей информацией, и попросить помощи у кого бы то ни было — значит придать делу огласку, которая для него равносильна смерти. Сам он действовать тоже не может, поскольку почти наверняка находится под пристальным наблюдением. Вот наш Павел Петрович и ищет обезьяну, которая таскала бы для него каштаны из огня.

— А обезьяне-то не позавидуешь, — заметил Глеб, извлекая из ящика стола плоскогубцы.

— Пожалуй, — согласился Потапчук.

Он состроил было гримасу, явно намереваясь изобразить озабоченную своим незавидным положением мартышку, а потом передумал: все-таки ему, генералу, не пристало кривляться на людях.

— Да, — с сочувствием сказал Глеб, — хлопотное дельце подбросил нам с вами покойный Михаил Андреевич. Как будто не мог протянуть ноги молчком!

— Уж что да, то да, — вздохнул генерал.

Он огляделся. Все вещи в комнате оставались на своих, раз и навсегда отведенных местах, но она все равно имела какой-то нежилой, покинутый вид. Виной тому были, скорее всего, выдвинутые, частично опустошенные ящики письменного стола, содержимое которых — компакт-диски, дискеты, видео- и аудиокассеты, какие-то папки, бумаги и фотографии — беспорядочной грудой выпирало из объемистой спортивной сумки, стоявшей посреди комнаты.

— Ничего сенсационно-разоблачительного, — проследив направление его взгляда, заверил Слепой. — Просто не люблю, когда посторонние роются в моих вещах. Отнесу, пока суд да дело, в банк, затолкаю в депозитную ячейку — пускай стоит до лучших времен…

— Думаешь, они за мной проследили?

— А вы сомневаетесь? Существует тысяча способов это сделать, а вы, наверное, уже и не вспомните, когда вам в последний раз приходилось по-настоящему, всерьез уходить от слежки.

Федор Филиппович снова вздохнул и огляделся. Жалюзи на окнах были опущены и закрыты, скрывая внутренность комнаты от нескромного, усиленного мощной шпионской оптикой взгляда. На подоконнике лежало портативное устройство для создания радиопомех. Выглядело оно как простая пластиковая коробочка, но, взглянув на дисплей мобильного телефона, было несложно убедиться, что устройство работает, и притом весьма эффективно: миниатюрный приемопередатчик, для удобства и по привычке именуемый всеми телефоном, старательно искал и все никак не мог нащупать сеть. Все это в сочетании с развороченным, вывалившим наружу разноцветные пучки проводов компьютером и тусклым, приглушенным светом настольной лампы вызывало ассоциации не то с осадным положением, не то с подпольем, не то с фронтовой землянкой, обитатели которой живы лишь до первого прямого попадания.

— Обезьяне надо бы подумать о целости своей шкуры, — вторя мыслям генерала, заметил Слепой.

— Обезьяна только об этом и думает, — признался Потапчук. — Только ей что-то не приходит в голову ничего конструктивного.

Глеб с довольно-таки равнодушным видом пожал плечами и снял с «елочки» один из двух все еще болтавшихся на ней патронов. Патроны, насколько мог судить Федор Филиппович, были пистолетные, калибра девять миллиметров, оба от одного и того же пистолета — пожалуй, что от тяжелого отечественного «стечкина», которым так любил пользоваться Сиверов. Под пристальным взглядом генерала Слепой зажал пулю плоскогубцами и, осторожно вращая, вынул ее из гильзы.

— Пригодится кому-нибудь на брелок, — ответил он на незаданный вопрос Федора Филипповича и, забив в гильзу войлочный пыж, аккуратно зажал ее конец плоскогубцами.

Он произвел ту же операцию со вторым патроном, спрятал ненужные пули в карман и загнал оба холостых патрона в обойму пистолета, который вынул из-за пояса.

— Вот так, — передергивая затвор, с удовлетворением сказал он. — Теперь главное — не увлечься и не нажать на спуск третий раз, а то может выйти неловкость.

— Уж ты постарайся, — с иронией попросил Потапчук. — Обезьяна тебе этого не забудет.

— Чего именно? — не к месту развеселился Глеб. — Стараний или неловкости?

Федор Филиппович испустил протяжный вздох.

— Ей-богу, — сказал он, — иногда я начинаю жалеть, что с тобой связался. Нашел повод для шуток!

Сиверов вытряхнул из лежавшей на краю стола пачки сигарету, небрежно бросил ее в уголок рта и чиркнул колесиком зажигалки.

— А что, — спросил он, щуря глаз, — вы и вправду собираетесь жить вечно?

Потапчук сердито фыркнул.

— Разве что в памяти народной, — сказал он, — да и то вряд ли. Но чувствовать себя дичью все равно как-то неуютно.

Глеб глубоко затянулся горьковатым дымом и задумчиво покивал.

— Знакомое ощущение, — согласился он. — Но чего вы от меня ждете? Гарантий? Заверений? Еще каких-нибудь слов?

Федор Филиппович завистливо покосился на сигарету.

— Да, — проворчал он, — слова в наше время действительно немного стоят. Особенно если их произносит такой трепач, как ты, — добавил он, подумав.

— А вам никогда не приходило в голову, — немедленно отомстил Сиверов, — что военно-полицейская диктатура — это на самом деле именно то, что нужно нашей стране? В одну ночь поставить к стенке всех олигархов вместе с думскими крикунами, которые едят у них с руки, во вторую — взять к ногтю ворье и бандитов, за месяц установить везде железный порядок, ворам рубить руки, убийц расстреливать без суда и следствия, а еще лучше — вешать принародно… А то ведь опыт показывает, что демократия для русского брюха вредна, она в нем не переваривается…

— Вот я и говорю — трепач, — грустно констатировал Федор Филиппович. — И вообще, хватит рассиживаться, — добавил он, посмотрев на часы, — тебя люди ждут.

— Люди, — с явным сомнением повторил Глеб. — Люди ли? Ладно, сейчас посмотрим, что это за люди…

Он раздавил в пепельнице окурок и, наклонившись, резким движением задернул «молнию» спортивной сумки.

Забираясь в рейсовый автобус, Якушев сцепился в дверях с какой-то толстой, деревенского вида теткой, которой не посчастливилось задеть его своей корзиной. Пока они выясняли отношения под заполошное кудахтанье оказавшегося в корзине петуха, Глеб с любопытством рассматривал майора, уже в который раз дивясь его непрезентабельной внешности. По словам покойного Скорикова, это был умелый и хладнокровный убийца, сторожевой пес генерала Прохорова, готовый по первому сигналу хозяина вцепиться зубами в глотку кому угодно, хоть родной матери. Причин не верить Скорикову у Глеба не было, из чего следовал один-единственный вывод, не блиставший, увы, ни новизной, ни оригинальностью: внешность бывает обманчива. Глядя на Якушева, который упоенно собачился с незнакомой толстухой, стоя на подножке замызганного автобуса в своей мешковатой старомодной курточке с засаленными локтями и воротником, в обвисших пузырями на заду и коленях, криво простроченных вьетнамских джинсах, в сто лет не чищенных растоптанных ботинках и в шапке, надеть которую согласился бы далеко не каждый бомж, его можно было принять за кого угодно, но только не за майора госбезопасности. Хладнокровный убийца прятался внутри этой непрезентабельной оболочки, лишь изредка выглядывая откуда-то из самой глубины бесцветных, глупо помаргивающих глаз, и, наблюдая за развитием скоротечного скандала с участием майора Якушева, Глеб подумал, что американский писатель, как-то заметивший, что нет лучшего средства стать невидимкой, чем дешевая одежда, был прав на все сто процентов. Слепой и сам не раз прибегал к этому проверенному трюку, но Якушев воистину достиг на этом поприще полного совершенства: вид у него был настолько затертый и неприятный, что смотреть на него просто никому не хотелось, особенно если майор не привлекал к себе внимание специально.

Глебу пока не доводилось видеть, как Якушев убивает людей, но зато склочником майор оказался отменным. Демонстрируя искреннюю любовь и нетрадиционный, творческий подход к этому непростому делу, он закрепился на подножке и добрых две минуты стойко держался против десятка сплотившихся перед лицом общего неприятеля визгливо голосящих баб, пока те общими усилиями не впихнули его наконец в автобус. После чего склока, еще немного побулькав, как варево в снятом с огня горшке, затихла сама собой. Только тогда Глеб отважился наконец забраться в автобус, приобрел у водителя билет и двинулся по проходу в поисках свободного местечка. У него за спиной со скрипом и стуком распрямилась, закрывшись, гармошка дверей, автобус грозно зарычал изношенным дизельным движком и медленно, с неохотой тронулся в путь.

Заметенный снегом пристанционный поселок промелькнул за окном беспорядочной, вызывающей глухую тоску черно-белой мешаниной разновысоких крыш, лениво дымящих печных труб, покосившихся заборов и ветхих, полуобвалившихся резных наличников; потом слева проплыл и остался позади белый щит с перечеркнутым красной полосой названием населенного пункта, дорогу обступили лесистые холмы, и смотреть снаружи стало не на что. Соседка с потешным местным акцентом осведомилась, не мешает ли Глебу оставленная ею в проходе сумка. Вовсе не стремясь к тому, чтобы по говору в нем сразу же признали москвича, Сиверов ответил отрицательным мычанием, хотя так называемая сумка, на деле представлявшая собой туго набитый чем-то — судя по ощущению, чугунными ядрами — клетчатый баул, мешала ему ужасно. Тетку его ответ почему-то не удовлетворил. Она продолжала упорно таращиться на попутчика в упор, словно ожидая чего-то еще. Это была одна из участниц коллективной победы над Якушевым. Сначала Глеб решил, что дама просто еще не успела до конца остыть и ищет спарринг-партнера для очередного раунда словесной стычки, а потом сообразил, в чем дело: его колено, оказывается, упиралось в злополучный баул, и тетка, наверное, усмотрела в этом покушение на свое драгоценное имущество. Глеб убрал колено (это было сродни номеру из репертуара человека-змеи, но он справился), и тетка наконец отвернулась от него с видом человека, только что одержавшего заслуженную победу и восстановившего чуть было не попранную справедливость. От нее остро тянуло печной гарью, чесноком, курятником и дешевыми духами; мысленно проклиная генерала Прохорова за явно излишние предосторожности, в результате которых они с Якушевым угодили в этот сарай на колесах, а заодно потешаясь над собственной привередливостью, Глеб закрыл глаза и постарался, насколько это возможно, абстрагироваться от окружающей действительности.

Увы, скрыться от вездесущего Якушева ему не удалось даже в зыбком мире воспоминаний. Едва перестав слышать гудение мотора и обонять источаемые соседкой по сиденью ароматы, Глеб, будто наяву, увидел загроможденную смерзшимися сугробами автомобильную стоянку на окраине Москвы. В салоне потрепанного корейского джипа, за рулем которого сидел Слепой, пахло дешевым освежителем воздуха, который был не в силах перебить застоявшуюся вонь чужих низкосортных сигарет. Во всех щелях и впадинах приборной панели лежала густая коричневая пыль вперемешку с табачным пеплом, его чешуйки белели на войлочной обивке пола и на резиновом коврике под ногами. Плоское ветровое стекло наискосок пересекала длинная трещина, из-под водительского сиденья торчала грязная, промасленная тряпка. Салон еще не успел остыть, но Глеб не снимал перчаток, и дело тут было не столько в нежелании оставлять отпечатки пальцев, сколько в элементарной человеческой брезгливости. Он умел преодолевать это чувство, но в данный момент решил дать себе небольшую поблажку: в конце концов, ему предстояло кое-что похуже, чем прикосновение к липкой от чужого кожного сала баранке этого старого керогаза, и он считал нелишней хотя бы мизерную экономию душевных сил.

На стоянку, с хрустом давя смерзшуюся в ледяные комья слякоть, вкатился сверкающий, будто только что из автосалона, черный микроавтобус с густо затонированными стеклами. Описав широкий полукруг, он развернулся и остановился рядом с джипом. Хорошо отрегулированный двигатель работал почти беззвучно, но Глеб видел белый парок, толчками выбивавшийся из выхлопной трубы. Подавив вздох, он вынул ключ из замка зажигания и выбрался из машины.

Пассажирская дверь микроавтобуса с глухим рокотом откатилась в сторону, показавшаяся в темном проеме рука сделала приглашающий жест. Пригнувшись, остро сожалея о том, что на голове у него нет старой доброй солдатской каски, Глеб нырнул в благоухающий дорогим табаком и хорошим одеколоном полумрак.

Там, в полумраке, его не стали бить по незащищенной голове твердыми тупыми предметами. Вместо этого Глеб увидел в полуметре от своего лица широкий, как тоннель метро, ствол пистолета. Напряженный мужской голос скомандовал: «Руки!» — и, обращаясь к водителю, добавил: «Поехали».

— Чудаки вы, ей-богу, — сказал Глеб, поднимая руки.

Автобус тронулся, и, чтобы удержаться на ногах, ему пришлось упереться ладонями в обитый бледно-серой синтетикой потолок. Крыша, как во всех микроавтобусах, была низковата, стоять оказалось неудобно, и Глеб вздохнул с облегчением, когда непродолжительный, но весьма профессионально и тщательно проведенный обыск наконец-то завершился. Обыскивавший не забыл проверить даже волосы; услышав произнесенное вполголоса «Чисто», Глеб без приглашения плюхнулся на ближайшее сиденье.

— Зажигалку верните, — потребовал он первым делом.

Плечистый, узколобый гуманоид со стрижкой ежиком, с перебитым носом и нижней челюстью, которой позавидовал бы даже пещерный человек, неопределенно хмыкнув, пару раз крутанул колесико дорогого «Ронсона», секунду полюбовался пламенем и бросил зажигалку Глебу. Тот поймал ее на лету и спокойно положил в карман. Под колесами перестало противно хрустеть, и, судя по ощущениям, микроавтобус начал плавно набирать скорость. Глеб неторопливо раскладывал по карманам свое имущество; перед тем, как спрятать во внутренний карман бумажник, он демонстративно пересчитал деньги.

— Все в порядке? — насмешливо поинтересовался тот самый голос, который до этого подавал команды.

Его обладатель оказался невысоким, лысоватым, изрядно потасканным типом с внешностью прирожденного филера. Одет он был, как грузчик из провинциального гастронома, и только острый взгляд бесцветных, обманчиво невыразительных глаз выдавал в нем человека куда более интересной и подвижной профессии. Это, как впоследствии выяснилось, и был майор ФСБ Якушев; две прилагавшиеся к нему гориллы в одинаковых черных пальто и водитель из той же породы, плечи которого едва ли не целиком заслоняли ветровое стекло, в расчет не принимались.

— Порядок — понятие относительное, — сообщил Глеб единственному из пассажиров этого автомобиля, кого хотя бы с натяжкой можно было считать собеседником. — Ты разве этого не знал?

— Мне сказали, что ты стрелок, — тоном, выражавшим высокую степень сомнения, отозвался тот, — крутой профи. А ты, оказывается, философ!

— К чему этот беспредметный разговор? — скучающим голосом поинтересовался Глеб. — Мы что, в подворотне? Что тебе нужно, приятель, — распальцовка? Или ты хочешь, чтобы я прямо тут продемонстрировал, насколько я крут? Это не вопрос, вот только доложить начальству о результатах эксперимента ты уже не сможешь.

На тяжелых и грубых, словно вырубленных тупым топором из твердого дерева, физиономиях обеих горилл медленно проступило совершенно одинаковое выражение насмешливого недоверия. В зеркале заднего вида Глеб поймал заинтересованный взгляд водителя. Надбровные дуги у него были, как у неандертальца, а глаза напоминали парочку неотшлифованных камешков.

— Хорошо, — кислым тоном, противоречившим смыслу произнесенного слова, процедил Якушев, — к этому разговору мы еще вернемся. Для тебя есть работа, стрелок.

— Думаю, что есть. Иначе что бы я тут делал? — сказал Глеб.

— Скажу больше, — продолжал майор таким тоном, словно его не перебивали. — Работ для тебя даже две: большая и маленькая. Маленькая — это вроде экзамена. Сделаешь ее — получишь большую. Причем большая будет постоянной и хорошо оплачиваемой. Но до этого, сам понимаешь, еще надо дожить. Рекомендации рекомендациями, но хотелось бы посмотреть на тебя в деле. Что-то ты много болтаешь для профессионала… Твое первое задание — вот.

Якушев расстегнул лежавшую у него на коленях папку и, вынув оттуда, протянул Глебу глянцевую фотографию.

— Заказ срочный, — предупредил он.

Глеб посмотрел на фотографию и поднял на собеседника ничего не выражающий взгляд.

— Сколько? — спросил он.

Якушеву на какой-то миг изменило самообладание, и он удивленно моргнул глазами.

— А? И это все, что тебя интересует?

— А что еще должно меня интересовать? — холодно осведомился Слепой. — Я задал вопрос. От ответа зависит, стану я работать с вами или против вас. Это твои человекообразные пускай работают за связку бананов и парочку красивых обещаний, а мне нужны гарантии, имеющие свободное хождение на всей территории Соединенных Штатов.

— Много хочешь, — заявил Якушев. — А получить можешь дырку в башке и могилу в придорожном кювете не боишься?

— Боюсь, конечно, — задушевным тоном признался Слепой. — А страх, чтоб ты знал, способствует выделению в кровь адреналина, который, в свою очередь, ускоряет сердцебиение, мышечную реакцию и прочие вещи в этом же роде. Спасая свою жизнь, люди порой творят настоящие чудеса. А тут, — он обвел красноречивым взглядом тесную компанию, делившую с ним салон микроавтобуса, — даже чудес не понадобится, хватит самой обыкновенной сноровки. Валяй, приятель, начинай увеселение. Если только сам не боишься.

В тусклых глазках майора Якушева что-то мигнуло. Вот он действительно боялся, поскольку знал, наверное, что Глеб не лжет. На свете хватает людей, для которых трое вооруженных охранников — не проблема, особенно если все трое находятся на расстоянии нескольких сантиметров и оружие спрятано у них под одеждой. Сам Якушев явно не был готов оспаривать славу тибетских монахов-воинов, а приданные ему для солидности мордовороты могли полагаться только на свою бычью силу, от которой в тесноте автомобильного салона было не слишком много проку.

Говоря по совести, Глеб вовсе не был уверен, что справится со всей этой компанией так лихо, как только что расписал. Зато он знал, что это вряд ли понадобится: решения принимал вовсе не этот бледный прыщ, а генерал-лейтенант Прохоров, которому агент по кличке Слепой был нужен позарез. И если упомянутого агента шлепнут или хотя бы просто покалечат в глупой потасовке, не надо долго ломать голову, кому тогда наступит этот самый «зарез»…

— Не будем ссориться, — миролюбиво предложил Глеб. — Повторяю вопрос: сколько? А то знаю я вас, штабных умников. Очень уж вы любите жар чужими руками загребать. Чем плохо? И начальству отрапортуешь, что работа сделана, и денежки прикарманишь… А денежки-то небось немалые!

На этот раз на тупых физиономиях горилл отразилось полное понимание и даже одобрение его слов, которые, судя по тому, как скривился Якушев, угодили точно в яблочко.

— Учти, — развивая достигнутый успех, напирал Глеб, — если попытаешься крутить динамо, я тебя из-под земли достану. И усвой: я тебя не пугаю, а просто информирую. Это не твои деньги, и воспользоваться ими ты не успеешь, даже если украдешь.

— Ты их сперва заработай, — мрачно буркнул Якушев.

— Сколько? — в третий раз повторил Глеб, и майор неохотно назвал сумму.

Сумма оказалась внушительной. Сиверов снова перевел взгляд на фотографию, с которой на него смотрело снятое с большим увеличением лицо Федора Филипповича.

— Хороший снимок, — сказал он, возвращая фотографию майору. — Только тут он моложе лет на пять…

— На семь, — поправил тот. — Ничего, как-нибудь не перепутаешь. И это все, что тебя интересует?

— Ты об этом уже спрашивал, — напомнил Глеб. — Да, это все, что меня интересует. Я работаю за деньги, и один генерал ничем не лучше другого. Если его взяли на прицел, то рано или поздно все равно шлепнут. Мне плевать, чего они не поделили там, наверху. Неважно, почему его решили списать. Важно, что он уже покойник. Так какой смысл за него цепляться? Куда мне потом идти — на биржу труда? Киллеру тоже нужна какая-то перспектива, — заключил он, вызвав некое подобие одобрительной улыбки на чугунной физиономии одного из охранников.

— Тогда звони, — приказал Якушев, — назначай встречу.

— Вот так, сразу? — делано удивился Глеб. — Хотя ты прав, наверное. Чего, в самом деле, тянуть? Только сначала аванс.

— Что?!

— Ты слышал, — сказал Глеб, рассеянно играя мобильным телефоном.

После небольшой паузы Якушев все-таки полез во внутренний карман и с отвращением швырнул на колени Сиверову тощую пачку купюр. Глеб провел большим пальцем по срезу, потом поднял глаза и уставился майору в лицо пристальным, немигающим взглядом. В течение какого-то времени тот крепился, а потом не выдержал, полез в другой карман и, бормоча ругательства, бросил поверх первой пачки еще одну.

— Больше так не делай, — ласково предупредил Слепой, — а то отшлепаю.

Обе гориллы уже открыто ухмылялись, да и водитель тоже получил от этой сцены массу невинного удовольствия. Нетрудно было заметить, что майор Якушев пользуется у своих подчиненных «горячей» любовью и большим авторитетом. Впрочем, он был из тех, кому плевать, что думают о нем подчиненные: было бы начальство довольно, а остальные могут съесть свое недовольство с кашей или так, всухомятку…

Неторопливо рассовав деньги по карманам, Глеб набрал номер Федора Филипповича и назначил ему на завтра встречу в парке «Сокольники», сославшись на некие важные, только что открывшиеся обстоятельства.

— Только без фокусов, — предупредил его Якушев, который в тот момент был для Глеба просто безымянной кусачей тварью, наподобие скорпиона или ядовитого паука. — Учти, я буду за тобой наблюдать.

— Кто бы сомневался, — небрежно ответил Глеб. — Ты только под пулю ненароком не подлезь, а то с зеваками в таких ситуациях всякое случается.

Через пять минут черный микроавтобус с тонированными стеклами, описав круг по улицам окраинного микрорайона, вернулся на стоянку. Возле джипа, угнанного Глебом час назад на другом конце города, уже стоял, сверкая тусклыми при дневном свете вспышками проблесковых маячков, приземистый милицейский «форд». Глеб выбрался из микроавтобуса, ежась, поставил торчком воротник куртки, закурил и, сунув руки в карманы, спокойно направился мимо милицейской машины к видневшейся неподалеку стоянке такси.