Масонская касса

Глава 21

Объект «Барсучья нора» выглядел как зажиточный, крепкий лесной кордон. Это впечатление немного портила сложенная из силикатного кирпича маленькая казарма на полтора десятка коек с пристроенными к ней пищеблоком и баней. Зато два бревенчатых, крытых замшелым, почерневшим шифером сарая выглядели как настоящие, словно простояли на этой поляне посреди густого леса не одно десятилетие. Никакого периметра с колючей проволокой тут не было и в помине, от него остались лишь торчащие вкривь и вкось посреди разросшегося подлеска бетонные столбы — корявые, изъеденные временем, испятнанные рыжими и изумрудными наростами мха, с уцелевшими кое-где обрывками ржавой проволоки. Насыпной холмик уцелел, но вместо бетонного куба караульного помещения с бронированной поворотной башенкой наверху, где когда-то был установлен крупнокалиберный пулемет, на его верхушке торчали лишь поросшие крапивой и малинником обломки фундамента, похожие на пеньки сгнивших зубов.

Так это выглядело с земли. С воздуха же «Барсучья нора» была просто зеленой проплешиной в густых зарослях. Такой эффект достигался простейшим способом, известным с тех пор, как в небо поднялся первый аэроплан с грузом авиационных бомб на борту, а именно посредством маскировочных сетей, которыми были затянуты все расположенные здесь строения. На старых разлапистых соснах, что окружали это укромное местечко, были оборудованы хорошо замаскированные площадки, где днем и ночью дежурили снайперы, с наступлением темноты сменявшие дневную оптику на инфракрасную.

Глеб провел здесь уже без малого месяц, кочуя с платформы на платформу, а иногда дежуря в штабной каморке, где стояли неплохая армейская рация и вполне обыкновенный полевой телефон, а на стене висела увеличенная, очень подробная карта квадрата и ближайших прилегающих к нему территорий. Карта пестрела непонятными пометками, сделанными рукой полковника Семашко. Смысла этих пометок Глеб постичь не сумел, как ни старался. На маршруты патрулей и расположение постов наблюдения все это не походило; со временем он начал склоняться к мысли, что соскучившийся по живой оперативной работе полковник просто развлекался, от нечего делать планируя боевые операции, которым не суждено было состояться, и нанося на карту расположение несуществующих подразделений. Если догадка Сиверова соответствовала действительности, полковник находился в шаге от помешательства; порой, когда Геннадий Иванович, голый до пояса, в качестве утренней гимнастики отрабатывал приемы штыкового боя, было нетрудно поверить, что этот шаг им уже давно сделан. Уже через десять минут после того, как полковник брал в руки свой любимый старинный АК-47 с примкнутым штыком, от набитого сухой травой мешка, служившего ему мишенью, оставалась лишь кучка жалких лохмотьев, непригодных к дальнейшему использованию. Лишь однажды увидев, с какой свирепой яростью милейший Геннадий Иванович атакует воображаемого противника, кромсая его штыком и нанося страшные удары окованным прикладом, его городские знакомые обязательно переменили бы свое о нем мнение и впредь, наверное, воздерживались бы от совместных с ним застолий, а также от рукопожатий, праздной болтовни и иных выражений симпатии. В эти минуты он был не просто страшен — вид его вызывал в душе мистический ужас, как вид атакующего жертву вампира.

В данный момент полковник Семашко отсутствовал на вверенном ему объекте. Стоял теплый майский вечер, малиновый шар солнца уже коснулся своим нижним краем черной кромки леса, окрасив все вокруг в теплые медно-оранжевые тона. С обнесенной хлипкими перильцами платформы в кроне старой сосны открывался прекрасный вид на окрестности. Территория объекта «Барсучья нора» была отсюда видна как на ладони. Глеб сидел на старом фанерном стуле с тонкими железными ножками, с винтовкой на коленях и биноклем на груди, с разрисованным камуфляжными полосами и пятнами лицом и с целой охапкой свежесрезанных зеленых веток на голове, из-за которой сам себе напоминал лешего, и поглядывал по сторонам, в нарушение полученного приказа уделяя особое внимание не прогалинам между деревьями и даже не бетонке, которая с этого насеста просматривалась насквозь, до самого горизонта, а стоявшим посреди поляны сараям.

Где-то стукнула дверь. Поискав глазами, Глеб увидел Косарева, который, выйдя из бани, направлялся в казарму. Бывший майор полчаса назад сменился с поста, уступив свое место Глебу, только что принял душ и собирался, судя по всему, отдохнуть. Он был раздет до пояса, что позволяло всем желающим полюбоваться его впечатляющей мускулатурой и богатой коллекцией шрамов, отлично дополнявшей тот кошмар, что заменял Косареву лицо. Поднявшись на крылечко, Косарев напоследок огляделся по сторонам, прихлопнул на голой груди комара и скрылся в казарме.

Проводив его взглядом, Сиверов снова сосредоточил внимание на сараях. Ничего нового он не увидел, да и не рассчитывал увидеть, однако бревенчатые постройки притягивали взгляд, как мощный магнит притягивает иголку. Одна из этих хибар маскировала старую ракетную шахту, причем маскировала превосходно: даже оказавшись внутри, случайный человек не нашел бы там ничего, кроме утоптанного земляного пола да пылящегося по углам, ни на что не годного хлама. Чтобы обнаружить «нору», о ее существовании нужно было знать или хотя бы догадываться. Глеб догадывался и, в одну из ненастных, безлунных ночей проникнув в сарай, без труда обнаружил под тонким слоем земли стальную поверхность «утюга» — многотонной плиты, что прикрывала устье шахты.

В соседнем сарае обнаружилась силовая установка, предназначенная, несомненно, для приведения «утюга» в движение. Старая шахта, разумеется, давным-давно была отключена от централизованной системы запуска ракет, по команде которой «утюг» автоматически отъезжал в сторону, открывая баллистической ракете путь в стратосферу. Поэтому тем, кто спрятал здесь свои ворованные сокровища, пришлось позаботиться о создании новой локальной системы, которая в случае необходимости могла, пускай и с огромным трудом, сдвинуть с места многотонную стальную плиту.

Судя по всему, огромная денежная масса или как минимум значительная ее часть лежала прямо здесь, буквально под ногами. Но это было только предположение, убедиться в правильности которого пока не представлялось возможным. Хотя бы одним глазком заглянуть в шахту можно было, только включив силовую установку, которая питалась от мощного, громоздкого и чрезвычайно шумного дизельного генератора. После запуска этого рычащего и тарахтящего чудовища чересчур любопытный субъект не прожил бы и минуты: едва выйдя из сарая с силовой установкой, он попал бы под перекрестный огонь десятка снайперов и автоматчиков, которые в два счета превратили бы его в дуршлаг.

У Глеба были кое-какие соображения по поводу того, как ему заглянуть в шахту. Он даже проделал определенную предварительную работу, которая сама по себе едва не стоила ему головы. Теперь он был готов приступить к завершающему этапу операции, но для этого требовалась заварушка наподобие общей тревоги. Ничего похожего, однако, не происходило; дни шли за днями, срок пребывания на объекте близился к концу, впереди опять замаячили бесконечные пешие экскурсии по лесу в компании неразговорчивого Косарева, и Глеб уже начал подумывать о том, как ему организовать общую тревогу своими силами. Эта задача казалась трудновыполнимой для одного человека, и Глеб решил подождать еще пару-тройку дней: а вдруг произойдет чудо и в квадрат вторгнется очередная компания вооруженных до зубов охотников за сокровищами?

Солнце опускалось все ниже, поляна превратилась в озеро, до краев заполненное синими сумерками. Бросив взгляд на расчерченную длинными косыми тенями деревьев бетонку, Глеб насторожился: ему почудилось, что вдали что-то блеснуло отраженным малиновым светом. Он поднес к глазам бинокль и отыскал на дороге движущуюся точку, которая оказалась знакомым «уазиком» с потрепанным брезентовым верхом. Разглядев регистрационный номер, Глеб разочарованно опустил бинокль: чуда не произошло.

Он постучал пальцем по микрофону рации и сообщил дежурному, что видит машину Первого.

— Знаю, — отозвался дежурный. — Он со мной уже связался. Кстати, он говорит, что у него есть к тебе какой-то разговор, так что давай слезай со своего насеста.

— Принял, — сказал Глеб и прервал связь.

Слова дежурного его немного насторожили. Все рации в квадрате Б-7 работали на одной частоте, так что любой из «живых покойников» мог слышать всех, кто в данный момент находился на связи. То, что Глеб не слышал разговора полковника Семашко с дежурным, означало, что переговоры велись на запасной, аварийной частоте. Такая секретность наводила на размышления; кроме того, Сиверову до сих пор не доводилось слышать, чтобы полковник Семашко снимал уже заступившего на пост снайпера ради какого-то разговора.

Он поднял винтовку и посмотрел на приближающуюся машину через оптический прицел. Ветровое стекло бликовало, отражая заходящее солнце и мешая разглядеть, кто сидит внутри. Указательный палец Слепого лег на спусковой крючок и слегка его прижал. Увы, это был не выход: сидя здесь, он мог поразить три, от силы четыре цели, прежде чем его самого подстрелили бы, как белку. Глеб защелкнул предохранитель, прислонил винтовку к перилам и стал спускаться с дерева по приколоченной к стволу лесенке.

Он вышел на середину поляны, чувствуя себя центром всеобщего внимания. Вокруг не было видно ни души, но он знал, что со всех сторон на него смотрят внимательные глаза — смотрят, возможно, не просто так, а сквозь прицелы. Гадать, что еще передал дежурному на запасной частоте полковник Семашко, можно было до бесконечности. Глеб не стал этим заниматься, справедливо полагая, что и так очень скоро все узнает.

Старенький «уазик», подпрыгивая на неровностях постепенно приходящей в негодность дороги, вкатился на поляну и остановился там, где бетонка кончалась, теряясь в траве. Глеб шагнул ему навстречу и, спохватившись, снял с головы шелестящий, уже начавший увядать куст.

Дверь «уазика» распахнулась, и из-за руля ловко, как молодой, выпрыгнул полковник Семашко. Он был одет в камуфляж без знаков различия и высокие армейские ботинки; на поясе у него болтался охотничий нож, с которым впору было ходить на медведя, а свою двустволку он, как обычно, оставил в машине.

— О! — увидев стоящего посреди пустой поляны Глеба, с непонятным оживлением воскликнул полковник. — Ты уже тут как тут! Вид у тебя, браток, очень воинственный, — сообщил он и, обернувшись, плавным жестом руки указал на свой «уазик». — Глянь-ка, кого я тебе привез!

В машине открылась вторая дверь, и на усыпанный рыжей хвоей бетон, разминая ноги и разговаривая с кем-то по спутниковому телефону, выбрался генерал-лейтенант Прохоров собственной персоной.

Сидевшая за соседним столиком морщинистая старуха, раскрашенная, как вышедший на тропу войны индеец, с головы до ног увешанная бриллиантами, такими крупными, что они просто не могли быть настоящими, опять принялась строить глазки и зазывно улыбаться, выставляя напоказ зубные протезы. Бабуся явно была не прочь завести курортный роман с представительным пожилым джентльменом из одноместного люкса и уже третий день подряд буквально не давала ему прохода, превращая и без того вполне несносное существование в самый настоящий кошмар. Из-за нее упомянутый джентльмен поужинал быстро и безо всякого аппетита; улучив момент, когда старуха зачем-то отвернулась, он встал и быстро покинул обеденный зал, в очередной раз лишив любвеобильную старую грымзу возможности перейти в решительное наступление.

В дверях ресторана он почти столкнулся с малоприметной личностью в белой пляжной шапочке, пошитой на манер капитанской фуражки. Человек скользнул по его лицу пустым, равнодушным взглядом и, пробормотав «Пардон», устремился в ресторан. Пожилой обитатель одноместного люкса проводил взглядом его коренастую фигуру в пестрой гавайке и широких шортах, из которых торчали кривоватые волосатые ноги с мускулистыми икрами. Несомненно, это был тот самый человек, который в последнее время начал все чаще попадаться пожилому джентльмену на глаза со своим мобильным телефоном, камерой которого он снимал все подряд, без разбора — набережную, отель, пляж с пестрыми зонтиками, прибой с плещущимися в нем детишками и загорелыми девицами топ-лесс. Обитатель люкса на седьмом этаже тоже несколько раз попал в поле зрения его подслеповатого объектива; кривоногий фотограф очень старался, чтобы это обстоятельство осталось незамеченным, но его профессиональные навыки оставляли желать лучшего, и пожилой джентльмен вычислил его в два счета и понял, что его тайна более таковой не является.

Теперь ему оставалось только ждать развития событий. Коль скоро его обнаружили, бегство представлялось бессмысленным — оно не привело бы ни к чему, кроме утомительных и где-то даже унизительных хлопот. Человек из люкса снова должен был ждать, но это было ожидание уже совсем другого сорта: партия начала разыгрываться, события сдвинулись с мертвой точки, и теперь остановить их было невозможно.

Прогулявшись в теплых южных сумерках по сияющей разноцветными огнями набережной, он вернулся в свой номер, немного почитал на сон грядущий — на этот раз в руках у него были уже не «Отцы и дети» Тургенева, а сборник новелл Акутагавы в английском переводе — и выключил верхний свет, оставив гореть только тусклый ночник. Плотно закрытые окна гасили уличный шум, опущенные жалюзи не давали проникнуть в номер разноцветным вспышкам реклам и веселых огней Луна-парка. В углу негромко шелестел включенный кондиционер, и в течение примерно двух часов это был единственный звук, нарушавший мертвую тишину герметически закупоренной комнаты.

Потом со стороны прихожей послышался клацающий звук отпираемого электрического замка. Дверь беззвучно распахнулась, и в номер боком проскользнул давешний кривоногий фотограф. Неразлучный телефон с встроенной камерой болтался на пестром шнурке у него на груди, но, судя по зажатому в правой руке пистолету с глушителем, ночной гость вовсе не собирался никого фотографировать. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и на цыпочках двинулся к спальне, откуда пробивался неяркий свет горящего ночника. На пороге он остановился, чутко вслушиваясь в тишину и настороженно шаря по углам беспокойным, рыскающим взглядом человека, вынужденно взявшегося за непривычное и неприятное ему дело.

Наконец взгляд его остановился на кровати, где, натянув на голову простыню, мирно спал хозяин номера. Одежда, в которой старик спускался к ужину, аккуратно висела на спинке стула, из-под кровати выглядывали гостиничные тапочки, на тумбочке рядом с открытой, перевернутой обложкой вверх книгой в дешевом бумажном переплете лежали очки в тонкой металлической оправе. Убийца медленно, картинно поднял вытянутую руку с пистолетом и, не сходя с места, разрядил обойму в укрытое простыней тело. Старик даже не пошевелился — видимо, самый первый выстрел оказался очень удачным.

Расстреляв все патроны, убийца приблизился к кровати и отдернул изрешеченную пулями простыню. То, что он увидел под ней, заставило его резко обернуться — увы, недостаточно быстро. На его прикрытый белой «капитанской» фуражкой затылок обрушился сильный удар; поскольку череп у кривоногого киллера оказался крепким, нападавшему пришлось ударить еще раз, и только после этого стрелок, уронив разряженный пистолет, с шумом рухнул на пол рядом с кроватью.

Пожилой обитатель номера помотал кистью, в которой был зажат полицейский «вальтер», и грустно покачал головой: да, агент нынче пошел уже не тот, что прежде. Измельчал народ, настоящих профессионалов в органах все меньше, а неумех все больше. Попасться на этот старый, тысячу раз обыгранный кинорежиссерами трюк с чучелом на кровати мог только полный, окончательный и бесповоротный дилетант…

Отложив пистолет, старик достал из тумбочки большой моток липкой ленты и принялся связывать ею незадачливого киллера. То обстоятельство, что ленту он покупал на глазах у «фотографа», которого уже тогда намеревался ею спеленать, его слегка позабавило. На агенте по-прежнему были шорты и рубашка с коротким рукавом; с учетом волосатости его конечностей процесс снятия пут обещал получиться весьма болезненным.

К тому времени, как старик израсходовал почти всю ленту, агент открыл глаза. Сначала их взгляд был мутным и непонимающим, затем внимание агента сфокусировалось на склонившемся над ним человеке. Глаза у него расширились, рот приоткрылся, и в это мгновение старик ловко залепил его куском клейкой ленты.

— Я бы не советовал поднимать шум, — доверительно проговорил старик, поднимаясь с корточек. — В полиции ты окажешься все равно, но зачем торопиться?

Агент замычал и попробовал разорвать путы, но намотанная в несколько слоев лента держала крепче стальных цепей. Старик забрал с тумбочки «вальтер», книгу и очки, сложил все это в стоящую наготове сумку, переступил через валяющийся на полу пистолет с глушителем и, больше не обращая на агента никакого внимания, стараясь не наступать на разбросанные повсюду стреляные гильзы, вышел из номера.

Внизу он сообщил, что выезжает из отеля, и расплатился по счету карточкой «Америкэн экспресс». Снаружи его уже поджидало вызванное швейцаром такси. Выйдя из машины в аэропорту, пожилой джентльмен направился прямиком в мужской туалет и заперся в кабинке. Здесь он повел себя довольно странно, первым делом отправив в мусорную урну свой паспорт, а затем совершив еще целый ряд действий, не имевших ничего общего с тем, чем обычно занимаются люди в запертых кабинках туалета.

Через пять минут дверь кабинки отворилась, и оттуда вышел престарелый араб с длинной, седой, любовно расчесанной бородой, в чалме и больших солнцезащитных очках. Покинув туалет, данный персонаж из «Тысячи и одной ночи» пересек зал ожидания, вышел на улицу, поймал такси и велел отвезти его в отель, расположенный километрах в тридцати дальше по побережью.