Масоны. Том 2 [ Большая энциклопедия]

Раннее александровское масонство

В начале царствования императора Александра I русские масоны различных направлений были объединены одной мыслью: вернуть Ордену Вольных Каменщиков утраченное им в России значение.

Круг Вольных Каменщиков, работавших втайне со времени заключения Николая Ивановича Новикова в 1792 г. в Шлиссельбургскую крепость, был невелик. Недовольство правительства императрицы Екатерины II было хорошим испытанием на прочность: большинство братьев поколебалось в верности орденским заветам и прекратило собрания в ложах. Однако, как показало будущее, эти «слабые духом братия» не совсем порвали связь с Орденом, а лишь благоразумно выжидали для каменщицких работ «благоприятных времен». Круг мужей испытанной верности, не прерывая тайных собраний, сохранил для масонства XIX в. духовные масонские заветы, важнейшие орденские акты, обряд-ники и символические предметы; эти верные братья, «столпы Ордена», как называли их Вольные Каменщики, сохранили искру масонства под пеплом запрещения.

Ложа Пеликана к Благотворительности сохранила заветы шведской системы[76]; акты братства Златорозового креста хранились у И.А. Поздеева и А.Ф. Лабзина, который в последний год царения императора Павла Петровича усиленно старался привлечь новых членов в тайно образованную им розенкрейцерскую ложу; старания его увенчались успехом.

На самом рубеже двух веков, 15 января 1800 г. в Петербурге открылись работы ложи «Умирающего Сфинкса» под молотком А.Ф. Лабзина[77].

П.И. Голенищев-Кутузов (изд. в. кн. Ник. Мих.)

По необходимости работая втайне первые пять лет своего существования, ложа А.Ф. Лабзина принимала большие предосторожности, чтобы ее собрания не были обнаружены. На случай, если бы кто-то из членов переменил взгляды и пожелал бы выйти из братской цепи, он обязывался как честный человек ничего о ложе «не открывать, как если бы оной не существовало», запрещалось разглашать о работах не только в миру профанском, но и в среде Вольных Каменщиков, если они не были ритуально приняты в ложу «Умирающего Сфинкса» или к ней присоединены по всем масонским правилам.

Власть Лабзина как Управляющего мастера тайной ложи была особенно велика, братья должны были беспрекословно ему повиноваться, ни в какие другие общества либо ложи без формального на то его согласия не переходить, никакому другому масонскому начальству не повиноваться, — если только на то не будет от него конкретного указания; высшие орденские власти оставались братьям неизвестны, их волю олицетворял прямой непосредственный руководитель ложи, сам А.Ф. Лабзин.

Есть сведения, что ложа собиралась в небольшом деревянном доме на 13-й линии Васильевского острова; дом расположен был во дворе, так что с улицы света или окон видно не было. Точных документов, однако, об этом не сохранилось; достоверно лишь, что собрания были на Васильевском острове; сам А.Ф. Лабзин с 1799 г. жил в казенной квартире в здании Императорской академии художеств, где занимал должность конференц-секретаря после П.П. Чекалевского, тоже Свободного Каменщика.

Ложа «Умирающего Сфинкса» работала на русском языке, списка членов ее в первые годы не сохранилось, остановка и обиход ложи не были особенно богаты; но круг братьев отличался большим рвением к орденскому делу; клятва гласила: «Посвятить всех себя и все свое: честь, имение и саму жизнь цели ордена»; старые розенкрейцеры благоволили к ложе — И.А. Поздеев, Н.И. Новиков, С.И. Гамалея и все бывшие еще в живых члены московского новиковского кружка.

Сам П.И. Голенищев-Кутузов выступал в собраниях с поучительными речами, нередко в стихах; такие речи он посылал впоследствии в дружественные ложи для прочтения на торжествах. В 1809 г. был издан сборник песен для ложи «Нептуна» на французском языке, это были песни, избранные из других масонских песенников, по настроению соответствовавшие направлению работ кутузовской ложи; они предназначались для хорового пения, и для них имелись мелодии. На Иванов день 1803 г. Кутузов сочинил особенно торжественную оду, в которой указывалось происхождение учения Вольных Каменщиков от древних мудрецов Востока, а также подчинение его ложи «отцам и пастырям почтенным», под которыми всегда подразумевались тайные, неизвестные розенкрейцерские начальники, обладатели неизреченной мудрости. Этот свет мудрости Кутузов испрашивает для своей ложи: «Нам свет с Востока проливайте, держите цепь в руке своей»; цепь братства считалась священной и таинственно-могучей; по мнению масонов, что было «невозможностью для одного члена, — было вполне достижимо для целой цепи неразрывно объединенных стремлений, желаний и действий»; «цепь, включая, кроме того, различные степени посвящений, тайных познаний и совершенства, являла собою единение земли с небом»; поэтому песнь воспевала и выражала пламенное желание, «дабы учение мудрости утверждалось все более в умах и сердцах»:

В ложе Кутузова предписывалось остерегаться отягчения и развращения ума многим чтением вольнодумных книг, самым важным занятием считалось изучение книги природы и самого себя. В ложе хором пели:

От таких воззрений до гонений на всякого рода свободные проявления мысли было недалеко, — все зависело от личных свойств руководителя работами; с годами в Кутузове развилась очень сильная боязнь греховности, вольнодумства; ревниво оберегая свою духовную паству от «волков в овечьей шкуре ходящих и гласом агничьим глаголющих», он яро преследовал «ложное масонство», то есть системы, не сходные по характеру с розенкрейцерством или хотя бы со шведской системой: в них он усматривал проявление опасного иллюминатства. Ложу Кутузова многие называли зданием на песке, и даже близкие друзья его не раз расходились с ним из-за его фанатизма.

Знака ложи не сохранилось, но изображение символа ложи представлено на ее большой печати: «Нептун с трезубцем в руке, он облокотился о масонский жертвенник, вдали едва виднеется удаляющийся корабль». Морской сюжет на печати и само название ложи служили напоминанием о прежней ложе «Нептуна», основанной в 1779 г. в Кронштадте и состав которой в то время был морским; сам П.И. Голенищев-Кутузов[78] молодым моряком вступил в ложу; ревностным отношением он вскоре снискал полное доверие Управляющего мастера адмирала Самуила Карловича Грейга, и во время войны со шведами, когда ложа была перенесена на корабль «Ростислав» и с ним совершала поход, Павлу Ивановичу были доверены многие важные акты и печать ложи. После Гохландского сражения П.И. Голенищев-Кутузов был адмиралом Грейгом отправлен к императрице Екатерине с реляцией о победе, и тогда же, страшась превратностей войны, С.К. Грейг повелел ему увезти и хранить у себя до «спокойнейших времен» вверенные ему сокровища ложи. Грейг не вернулся из похода, и волею судьбы важные масонские документы оказались навсегда во владении П.И. Голенищева-Кутузова, который и открыл в память ложи, усыновившей его, московскую ложу, сохранив название и печать: направление работ ее, однако, сильно отличалось от работ под руководством С.К. Грейга.

По общественному положению члены кутузовской ложи принадлежали к родовитому московскому дворянству, подмосковным помещикам; было несколько профессоров университета и временами молодые офицеры: так, например, граф Александр Иванович Дмитриев-Мамонов посвящен был в Вольные Каменщики в ложе «Нептуна».

Работы происходили на русском и французском языках.

В 1802 г. действительный камергер Александр Александрович Жеребцов открыл в Петербурге ложу под названием «Соединенные Друзья»[79].

Работы начались исключительно на французском языке, по актам французской системы, полученным А.А. Жеребцовым[80] в Париже, где он был посвящен во время консульства. Акты новообразованной ложи, по отзыву петербургской полицейской власти, просматривавшей их в 1810 г., состояли из одних только обрядов и церемониалов, «учения» имели мало и «предмету (то есть цели) никакого». На самом же деле и учение, и предмет в ложе существовали: ритуал заключал в себе своеобразный культ солнца, сил природы, проповедовались «religion naturelle», а предметом было «стереть между человеками отличия рас, сословий, верований, воззрений, истребить фанатизм, суеверие, уничтожить национальную ненависть, войну, объединить все человечество узами любви и знания». В таинственном треугольнике, изображавшемся на восточной стороне ложи, вписывались три буквы S (латинского алфавита) — обозначавшие слова Soleil, Science, Sagesse.

Символы и замысловатые обряды французской системы оказались достаточно иносказательными, чтобы скрыть от «непосвященного, профанского мира», от пытливости любопытства сокровенный смысл учения ложи А.А. Жеребцова.

По именным спискам членов, сохранившимся в русском архиве, состав ложи «Соединенных Друзей» на первых же порах оказался блестящим. Во главе списка стояло имя великого князя Константина Павловича, целый ряд известных имен следовал за ним: герцог Александр Виртембергский[81], граф Станислав Костка-Потоцкий[82], граф Александр Остерман-Толстой, генерал-майор Николай Михайлович Бороздин, Карл Осипович Оде-Сион, граф Иван Александрович Нарышкин[83], Александр Христофорович Бенкендорф[84], Александр Дмитриевич Бала-шов[85] и др. В числе посетителей — почетных членов следует отметить известного реформатора масонства Игнатия Аврелия Фесслера[86].

Деятельность юной ложи «Соединенных Друзей» отмечена в иностранной печати под 1804 г. в числе старинных русских лож, возобновивших свои работы, «ложи великого князя Константина Павловича и графа Потоцкого отличаются избранностью своих членов, любезностью к иноземцам и галантностью относительно дам, которых они приглашают на свои празднества». В этой заметке обращают на себя внимание причисление ложи к «возобновившимся старинным русским ложам» и упоминание о «галантности к дамам» и их якобы присутствие во время торжественных собраний. Основания для такого утверждения действительно были: в XVIII в. в Петербурге работала ложа под названием «Соединенных Братий», учрежденная в 1786 г., но имела ли эта ложа большую связь с ложей А.А. Жеребцова, кроме названия, пока еще по сохранившимся в архивах данным сказать нельзя[87]. Относительно дам можно утверждать, что к братским торжественным трапезам «прекрасные нимфы двора Купидона» (как иногда выражались масоны) приглашались, хотя и редко; об этом свидетельствуют тосты, песни и некоторые выражения обрядников, принадлежавших к этой ложе. Кроме того, о ложе «Соединенных Друзей» с течением времени установилось мнение как о беспокойной ложе, в которой братья далеко не всегда предавались одним только умозрительным работам или стараниям очистить «дикий камень», то есть свою нравственность.

А.А. Жеребцов (изд. в. кн. Ник. Мих.)

Невзирая, однако, на не «совершенные» работы, число членов постепенно увеличивалось, ложа показала большую жизнеспособность. К 1810 г. она уже имела свое собственное помещение, свой хорошо организованный оркестр братьев гармонии, игравших, главным образом, на деревянных инструментах, и даже печатный сборник песен с нотами под названием «Гимны и кантаты для ложи “Соединенных Друзей” на Востоке Санкт-Петербурга»[88]. Сборник включал три песни на 56 страницах, музыка была написана Боэлдье и К. Каво-сом, слова же принадлежали перу Дальмаса и Василия Львовича Пушкина. Песни воспевали любовь к отчизне и славословили императора Александра I. Особое распространение имела песнь В.Л. Пушкина, положенная на музыку Кавосом и начинавшаяся следующими восторженными строчками, проникшими за стены ложи и ходившими по рукам современников:

то есть обожать свою родину, служить ей — вот долг истинного каменщика.

Братья собирались в ложе довольно часто для различного рода работ; совершались приемы новых членов и посвящения в последующие степени, бывали ложи семейные или хозяйственные для обсуждения внутреннего распорядка, поучительные, торжественные и печальные, то есть поминание братьев, завершивших жизненный путь. Сохранились обряды столовых лож, отрывки речей за 1810–1811 гг., отчеты о денежных сборах и раздаче милостыни бедным. Обращает на себя внимание строгий контроль речей, произносимых в собраниях; из числа братьев были избраны трое, которым поручалась «цензура» речей. За исключением Управляющего мастера никто не имел права выступить «со словом», предварительно не подав «писаного слова» на одобрение Великому мастеру, который, с ним ознакомившись, уже передавал текст избранным цензорам.

Все материалы, касающиеся первых лет существования ложи А.А. Жеребцова, — на французском языке; на французском же были напечатаны и дипломы на различные степени. Отличительным знаком ложи был золотой прорезной равносторонний треугольник с надписью: «Les amie reunis». Две руки, соединенные братским пожатием, заключены в этом треугольнике[89]. Носился знак на алой шелковой ленте.

Ложа А.А. Жеребцова объединила, главным образом, представителей петербургской знати, librepenseur’ов того времени, одного из представителей которых князь П. Вяземский так красиво воспел впоследствии, выражаясь, что он в книге жизни «все перебирал листы, был мистик, теософ, пожалуй, чернокнижник и нежный трубадур под властью красоты»[90]. Проповедовалась любовь к красоте жизни, повелевалось добиваться этой красоты для возможно большего числа людей, устройство земного Эдема; великий храм человечества должно было воздвигнуть на трех столбах: силы, мудрости и красоты.

Часто пелась хоровая песнь, сочиненная еще в XVIII в. в честь братства, сопряженного дружбой. Песнь заканчивалась куплетом, полным жизнерадостного, бодрого чувства:

Покровительство вольным наукам и вольному художеству «было одним из принятых «mots de semi

Кроме Вольных Каменщиков, следовавших заветам братства Златорозового креста и приверженцев французского обряда, в тиши собирались в Петербурге еще посвященные в тайны шведского масонства члены ложи Пеликана к Благотворительности, утвержденной в 1773 г. К 1805 г. было решено придать названию ложи новый блеск, посвятив ее юному монарху. После испрошенного разрешения и последовавшего ответа, что государь не будет против этого, 11 октября 1805 г. ложа была открыта под названием «Александра благотворительности в коронованному Пеликану» и всем братьям роздан новосочиненный различительный знак: серебряный иоаннитский крест, украшенный золотым солнечным сиянием, в центре которого — коронованный Пеликан, кормящий своих детенышей, помещенный в прописной букве А.

Во главе ложи встал И.В. Бебер[91], бывший секретарь Великой Национальной ложи (при начале ее деятельности в 1778 г.), масон «осмотрительный, благоразумный и великомудрый», по мнению масонской братии. Часть актов Великой Национальной ложи сохранилась у него, а ложа Пеликана, даже в самые трудные годы продолжавшая и не прерывавшая связь со шведским братством, когда другие ложи «вовсе работать переставали», имела все необходимые обрядники и клейноды шведского обряда.

Тогда же, при открытии правильных работ, было решено последующую ложу назвать в честь августейшей супруги государя ложей «Елизаветы к Добродетели».

В состав масонских лож Петербурга в XVIII в. преимущественно вошло родовитое дворянство, но уже за первое пятилетие возобновления каменщических работ в XIX в. стало выясняться, что чары масонства увлекают и средний класс интеллигенции и проникают в среду более или менее обеспеченного купечества и представителей различных ремесел. Тогда было решено при образовании новых лож стараться объединять в каждой из них по возможности лиц однородного общественного положения, взглядов и вкусов; таким образом, каждая ложа обретала бы сразу некоторый характерный облик. Эта мысль получила широкое распространение и воплотилась впоследствии в жизнь.

К 1809 г. в ложе Александра «Благотворительности к коронованному Пеликану» численный состав был уже настолько разнороден, что было решено отделить группу членов и образовать новую ложу под названием «Елизаветы к Добродетели»; открытие состоялось 1 июня, во главе ее встал д. с. с., масон екатерининского времени Александр Сергеевич Сергеев. Знаком ложи была утверждена пятиконечная золотая звезда с прописной буквой «Е» в центре между разведенным циркулем и наугольником. Девизом ложи стало следующее изречение: «Размеряй действия твои циркулем разума, располагай поступки по углу совести»; девиз вырезан на знаке, «дабы носящий его, часто видя, запечатлевал в памяти своей». Работу предполагалось вести на французском языке.

Состав ложи был, в общем, схож с составом ложи «Соединенных Друзей» по общественному положению, но совершенно отличен по настроению. В ложе Елизаветы сосредоточилась русская знать, высшие военные и гражданские чины, великие меценаты-филантропы, вдумчивые искатели истины, мистики-моралисты, мечтавшие о чистоте жизни первых христиан.

По строгости выполнения предписаний, обрядов и орденских законов, по сильно мистическому направлению работ и широкой благотворительности ложа «Елизаветы к Добродетели» вскоре выделилась из среды других лож.

Щедрость членов, вносивших, кроме положенных по уставу взносов, еще и значительные суммы на содержание ложи, позволила художественно и богато оформить помещение; привыкшие к комфорту братья в ложе находили привычную обстановку, для братских трапез даже сервировка была самая изысканная, и столовое серебро, все разукрашенное масонскими эмблемами, отличалось художественной работой. С течением времени при ложе образовалась библиотека, были приобретены клавесины и приглашен хор братьев гармонии для «услаждения концертами».

А.И. Деденев, позднее псковский вице-губернатор, свою признательность братьям-руководителям ложи «Елизаветы к Добродетели» выразил в 1810 г. отдельно напечатанной одой[92], в которой выясняется, между прочим, и то исключительно большое внимание, которое уделялось ложей делам благотворительности.

Такого рода отзывов о деятельности ложи сохранилось несколько; одного охладевшего к Ордену брата удалось увлечь, приняв в эту ложу; это был, вспоминает он, круг братьев, коим обязан всем, что мог иметь изрядного.

22 мая 1810 г. была открыта ложа под названием «Петра к Правде», опять-таки из кружка лиц, отделившихся от ложи Александра. Мастером-председателем был избран известный медик, Егор Егорович Эллизен.

Членами преимущественно были представители петербургской немецкой интеллигенции: кружок известных инженеров, медиков и чиновников и, как бы под их попечением, собственники аптек и вообще различных торговых и ремесленных заведений; большинство членов были немецкого происхождения и евангелистическо-лютеранского вероисповедания.

Отличительным знаком был принят золотой крест с прямой перекладиной лютеранского образца, но вокруг перекладины помещен принятый у Свободных Каменщиков символ вечности и мудрости — золотая змея, свившаяся в круг с хвостом в пасти.

Братья ложи «Петра к Правде» хотя и выполняли по всей строгости масонских законов обряды, однако не увлекались в такой мере, как ложа Елизаветы, мистической и таинственной стороной масонства; они «прилегали к наукам математическим и историческим», изучая тайны науки чисел, правил строительства, свойства микрокосма и макрокосма, алхимию и так называемую белую магию; языком символов, переданных от масонов прежних времен, они старались использовать получаемые знания для жизни земной, чтобы на земле смягчить страдания людские, улучшая условия быта. Так сами они объясняли цель своих работ. В ложе был выделен исторический отдел, где без свершения пышных обрядов посвященные братья собирались на поучительные беседы. Руководитель ложи, Е.Е. Эллизен, пользовался славой чудодея-диагноста — имя его было окружено большим почетом, не в последнюю очередь и за его филантропическую деятельность.

К 1810 г. определился и характер ложи Александра к Благотворительности: действительными членами по преимуществу были немцы из купцов и ремесленников, более высокопоставленные числились почетными членами; в оправдание своему наименованию ложа много занималась благотворительностью, и ее Управляющим мастером в Отечественную войну Павлом Помиан-Пезаровиусом положено было основание ныне действующему Александровскому комитету о раненых.

Все три ложи под названием «Соединенных лож» производили работы по одним обрядникам шведской системы, по одним уставам и в одном помещении; денежная касса также была общая, но дни работ разные.

Скоро стала очевидна необходимость управления, и в 1810 г.[93]оно было организовано под названием «Великой Директориаль-ной ложи Владимира к Порядку», на основании конституционного патента, полученного прежде из Швеции для «Великой Национальной ложи» в 1779 г. Гроссмейстером единогласно избран был И.В. Бебер.

К торжественному заседанию новообразованной ложи, по обычаю, установленному в братстве, сочинены были торжественные оды, песнопения, кантаты, акростихи. Мне удалось увидеть кантату на немецком языке, отпечатанную на отдельных листах в малую четвертку. Кантата воспевает благость государя, «милостью преисполненный взор коего возродил каменщическое искусство в России, — из едва тлевшей под пеплом запрещения искры оно разгорелось в яркий пламень; за монарха, отныне на веки незабвенного для Вольных Каменщиков, будут возсылать-ся непрестанно моления в масонских храмах, будет куриться фимиам сердец и на алтарях приноситься жертва благодарности». Славословилась также и добродетель императрицы Елизаветы.

В 1810 г. по рукам масонской братии ходил и акростих в честь императора Александра, в котором воспевалось «чистое сердце» царя, преисполненное истинной веры и премудрости, и на-мекалось на его благоволение Ордену.

Торжественное заявление о благорасположении императора, сделанное в присутствии немалого числа каменщиков, а в «заседании значительном, чрезвычайном» оно должно было быть чем-либо обосновано, однако до сего времени документа о разрешении «Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку» еще не найдено. Существуют лишь рассказы о разрешении вольнокаменщических работ в начале XIX в. со слов самих масонов. Со слов флигель-адъютанта полковника П.И. Брозина рассказывалось, что разрешение масонам беспрепятственно производить свои работы выхлопотал мудрый И.В. Бебер, добившись в 1803 г. личной аудиенции у государя и сумевший рассеять все предубеждения императора о вреде масонства. Бебер подробно изложил цели и объяснил обычаи масонов, доказав, что Вольные Каменщики, «подданные верные, неколебимо преданные государю и отечеству, а потому почти во всех значительных государствах Европы они пользуются покровительством. Бебер просил об отмене запрещения масонских собраний, и государь не только обещал выполнить его просьбу, но будто бы произнес еще: «То, что вы говорите мне о масонстве, обязывает меня не только оказать ему покровительство, но и просить принять меня в число франкмасонов. Почитаете ли вы это возможным?» «Государь, — отвечал И.В. Бебер, — я не имею права сам дать ответ Вашему Величеству, я соберу масонов Вашей столицы, объявлю им о Вашем желании, и убежден, что они исполнят его».

Символист (гравюра из Елагинского собрания в Госуд. архиве)

Вскоре после этого знаменательного разговора государь был посвящен в Вольные Каменщики, и масонство в России обрело утраченный им блеск. К этому времени относится основание Великого Востока всей России (то есть «Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку»), Великим мастером которой был сделан И.В. Бебер[94]. Доля истины в этих сведениях, безусловно, есть — ошибки могут быть в датах и подробностях. По свидетельству Е.Е. Эллизена, именно И.В. Бебер представлял акты правительству и получил разрешение работать для Директориальной ложи; в кантате, исполняемой именно в этой Великой ложе, возносятся горячие благодарения за разрешение масонских работ; сам П.И. Брозин, убежденный последователь шведской системы, мог быть более других осведомлен, так как пользовался большим доверием орденских властей, ревностно распространяя идеи масонства, в то же самое время он снискал и благорасположение императора Александра I[95]. Во множестве речей, произносившихся масонами александровского времени в торжественных случаях, говорится о «Златом веке» масонства, под покровительством Александра I, монарха-благодетеля вольных каменщиков.

По другому рассказу, разрешение работать для ложи Александра к коронованному Пеликану было получено в 1804 г. д. с. с. А.С. Сергеевым[96], который вспоминал, что, будучи директором канцелярии при рижском военном губернаторе, он знал о получении отзыва государя относительно открытия в Риге общества под названием «Эвфония»; в отзыве значилось, что общества, клубы или ложи, если не предпринимают ничего противного законам, не должны быть возбраняемы. А.С. Сергеев тогда же объявил о работах своей ложи обер-полицмейстеру и военному губернатору, испрашивая их покровительство, отправляясь в армию в 1805 г., и получил ответ, что «Его Величеству сие не противно».

За время, пока увеличивалась численность последователей шведского обряда и образовался правильно организованный союз из трех лож с Великою Управляющею ложею во главе, братьев Златорозового креста хотя и оставался «малый круг», но деятельность их сильно развилась, а членов ложи Жеребцова насчитывалось 50; кроме того, по актам французского обряда открылась ложа «Палестины» 4 марта 1809 г. Отличительным знаком ей был дан миниатюрный золотой меч с вырезанным девизом «Pro Deo Imperatore et Fratribus» и с наименованием ложи. Меч в масонской символике знаменовал борьбу, защиту невинных и власть Ордена судить и казнить изменников. Он напоминал, что каждый масон обязан стоять на страже законности и интересов Ордена. Работы начались на французском языке, и вскоре во главе ложи встал граф Михаил Юрьевич Виельгорский, светлая личность, столь богато одаренная, что в оценке его сходятся и друг его, поэт князь Вяземский[97], и масон Ф.Ф. Вигель[98], злой на язык и скупой на хвалу. Благотворитель в самом красивом значении этого слова, меценат, покровитель артистов и ученых, граф Виельгорский сам был «гениальный дилетант» музыки, друг поэтов: «с Жуковским чокался он пенистым бокалом и с Пушкиным в карман он за словом не лез»; царедворец, он «не льстил не праведному», и в «причете придворных умел быть сам собой в чести, и впопыхах не расточал царям слов приторно притворных. Он был Горацием у Августа в гостях». Будучи одним из главарей масонства александровского времени, граф Виельгорский отличался большой ревностью к делам Ордена и много работал позднее для союза шведской системы, хотя посвящен был в ложе «Палестины». Состав ложи был смешанный: было много артистов разных специальностей, были военные и гражданские чиновные люди, были купцы. Ложею была издана и посвящена герцогу Александру Виртембергскому песня, положенная на музыку: слова сочинил де Месанс, музыку — Боэлдье[99]. В речах преобладали темы о благотворительности и любви к родине. Число членов возросло до 75.

Гравюра из книги «Краткие рассуждения важнейших предметов жизни христианской». М. 1801. (собрание Шибанова)

Кружок А.Ф. Лабзина за 9 лет существования возрос настолько, что стало возможным выполнить заветную мечту некоторых особенно мистически настроенных братьев — выделиться в особую группу для занятий по актам «теоретической степени Соломоновых наук». Эта степень, составлявшая преддверие, переходную ступень (последнее испытание) к розенкрейцерству, давалась лишь братьям испытанной верности по избранию и указанию высших начальников. Закон гласил: «К сей степени допускаются токмо истинные и старые шотландские мастера и то такие, кои дали достаточные опыты страха Божия, человеколюбия, непорочной жизни и алчности к стяжанию премудрости и познаний»[100].

9 марта 1809 г. пять братьев с Лабзиным во главе учредили в Петербурге теоретическую ложу для изыскания премудрости; обет требовал отречения от сует мира и полного предания себя служению целям Ордена, не щадя своей жизни.

Деятельность кружка А.Ф. Лабзина выразилась по преимуществу в издательстве[101]. Чем более крепло в среде мистиков решение борьбы с фанатиками неверия или с теми, кому все все равно, тем более появлялось на книжном рынке книг мистического содержания.

В 1806–1807 гг. нарождаются два журнала. Издателями выступают два «ученика мудрости» старой новиковской школы мистиков, московских мартинистов А.Ф. Лабзин и М.И. Невзоров. 1 января 1806 г. появился первый номер «Сионского вестника», в сентябре того же года — последний, так как журнал подвергся запрещению.

1 января 1807 г. в Москве вышел первый номер журнала «Друг юношества». Но он не смог заменить запрещенного «Сионского вестника». Ярко мистической окраски в нем не было, статьи помещались по преимуществу нравственно-религиозные и назидательные. Воспитание «человеков» в любви к христианским добродетелям и гражданским доблестям было целью журнала.

Работы теоретической степени производились и в Москве в доме И.А. Поздеева; в ложе собиралось около 20 человек; точных сведений о дне открытия работ не сохранилось, известно лишь, что в 1809 г. теоретическая ложа усиленно работала.

Ложа называлась «К Мертвой Голове», и одним из ее деятельных членов был профессор А.Х. Чеботарев. Хотя имя И.В. Лопухина не включено было и впоследствии в списки[102] московских «теоретических философов», однако связь его с ними доказывается рассказом Ф.П. Лубяновского[103] о дружественной связи Лопухина с Чеботаревым, которому он поручил Лубяновского, устроив его на жительство в семье Чеботарева[104]. С чувством глубокой и умиленной признательности вспоминал Лубяновский об отношении к нему этих двух выдающихся московских розенкрейцеров.

Большим влиянием в ложе пользовался друг Поздеева Р.С. Степанов, часто собиравший братьев на поучительные беседы. После смерти Степанова под портретом его начертано было:

Р.С. Степанов очень страдал, постепенно теряя зрение, но по-корство воле Всевышнего и несение им «креста», как говорили ученики и друзья его, были поистине изумительны.

«Глас небесной тверди, возвещающий бытие, премудрость и всемогущество предвечного» (изд. Лабзина, 1808 г.)

Собранная им для ложи библиотека славилась в масонском кругу; эта библиотека после вторичного запрещения масонства при императоре Николае I была конфискована и увезена в Петербург.

Из других членов ложи известен Ф.П. Ключарев, князья Трубецкие и адмирал Н.С. Мордвинов.

Кроме собраний теоретических философов и посвященных «во внутренний орден» Златорозового креста особо мистической окраской отличалось общество гр. Грабянки в Петербурге под названием «Народ Божий». Целью общества было возвещать «по повелению Божию второе и близкое пришествие Господа Иисуса Христа и славного Его царствования на земле» и приготовление смиренных и верных душ для приближающегося Царства Божия.

Глава общества являлся посредником между небесными силами и просветленными братьями; кроме него, однако, для сношений или, по подлинным словам, «корреспонденции с небом» выделен был особый «собор пророков», состоявший из людей избранных, утвержденных самим небом; через собор непременно должно было пройти «всякое слово, видение и откровение и быть строго очищено от всякого чуждого примешения темперамента или частного свойства объявляющего оное члена».

Пророчества совершались в состоянии «экстатическом», которое достигалось соблюдением особых правил, предписанных обрядниками: просветленный должен был являть собою орудие небесной воли, для чего требовалось полное отречение от «самости» и «погружение себя всецело в созерцательное состояние». Ритуалом предписывались пост, уединение, молчание, молитва и т. п., причем время подготовки было распределено строго по часам. Собору просветленных было «доступно блаженство озарения», «все наивысочайшие, все наисокровеннейшие таинства оному открыты и легко открыты быть могут». Сношения с небом заключались «в слове или голосе внятном, как внутреннем, так и наружном, и в видениях и откровениях пророческих, при чем не только ангелы и святые, и от мира отшедшие блаженные души, но и сам Господь иногда является и говорит». Вот эти-то пророчества во время собраний и приближение к царству небесному путем единственно лишь откровений свыше и составляли главное отличие учения Грабянки от исповедуемого в розенкрейцерских ложах.

Любопытен документ под названием «прокламация», содержащий предварительные сведения об обществе «Народа Божия» с целью привлечения новых адептов. В этой прокламации цель и работы объяснены в целом ряде параграфов, на которые не преминули дать разъяснения розенкрейцеры, желая оградить от вовлечения в сети врага своих приверженцев.

Такой прием воздействия был вызван вступлением в союз гр. Грабянки выдающихся розенкрейцеров, как-то: А.Ф. Лабзина и сладкоречивого А.А. Ленивцева. На 11-й пункт прокламации, в котором утверждалось, что общество «Народа Божьего» обладает верным путем к достижению истин как в рассуждении духовного и нравственного, так и физического, что оно есть «действительнейшее орудие в руках Провидения», имея сношения через посредство просветленных с самим небом, розенкрейцеры объявляли, что путь к достижению истины имеется в Ордене Златорозового креста; этот путь, испытанный опытами и верный, есть путь возрождения, самосовершенствования. Вступление в сообщество Грабянки еще не есть средство сделаться пророками, «ибо туда же себя принесем». Тут же, однако, намекает-ся, что озарений удостаиваются и братья в лоне Ордена. «Таинства же милостиво открываются и нам, но мы знаем, что они нам настолько полезны, насколько успеваем в возрождении, без чего небо нам не есть средство войти в него, и оно же недалеко, а в нас самих».

Как и в розенкрейцерских ложах, в ложе графа Грабянки занимались кроме теософии еще и алхимией, магией, но, утверждая, что братья златорозового креста изучают «магию белую, божественную», начальники-розенкрейцеры обвиняли последователей гр. Грабянки в чернокнижии, занятии черною магией, сношении со злыми духами. Сокрушаясь о нетвердости некоторых братьев, увлекшихся новым учением, начальники пишут: «Знакомые нам в своем пути колеблются и не ведают, куда пристать и, Боже их помилуй, попадут на како-магов или на иллюминатов».

К ложе Грабянки, кроме Лабзина и Ленивцева, принадлежали и другие масоны: П.И. Донауров, П.И. Озеров-Дерябин, Ф.П. Лубяновский, посещали ложу и женщины, например М.А. Нарышкина. Ложа собиралась в покоях гофмаршала цесаревича Константина Павловича в Мраморном дворце, иногда же собирались и у вдовы С.И. Плещеева.

Увлечение «духовидением» было особенно сильно около 1806 г., в 1807 г. гр. Грабянка был арестован и заключен в крепость. Собрания постепенно прекратились, однако о них было много «говору и шуму в высоких кругах», по словам П.И. Голенищева-Кутузова, хотя можно полагать с уверенностью, что распространению «толков невыгодных» особенно содействовали розенкрейцеры своими циркулярными предостережениями.

В предупреждении упомянуты также и иллюминаты, к которым розенкрейцеры, по объяснению П.И. Голенищева-Кутузова, причисляли и Фесслерову[105] систему. Такая иллюминатская ложа И.А. Фесслера существовала в Петербурге в 1807–1810 гг., собираясь у барона Розенкампфа то на дому, то в саду при здании комиссии законов. Есть указания, что ложа называлась «Полярная звезда». управляющим мастером был сам И.А. Фесслер, а членами — увлеченный им и келейно посвященный М.М. Сперанский, а также масоны профессор Ф.Л. Гауеншильд, Дерябин, Злобин, проф. Лоди, Магницкий, Пезаровиус, Ренненкампф, барон Розенкампф.

Из «Несчастных приключений Вас. Баронщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света с 178-1787», Спб., 1787 (собрание Шибанова)

И.А. Фесслер в истории Ордена Свободных Каменщиков занимает видное место как преобразователь и учредитель системы, которая известна под названием «сиентифической» и Фесслеровой. Розенкрейцерами система эта считалась вредной и иллюминатской, на самом же деле она включала три иоанновские символические степени староанглийской системы, сильно упрощенного ритуала и степени «познаний», ставившие целью ознакомить научным образом с сущностью различнейших масонских систем, где-либо и когда-либо существовавших. Таким образом, по плану Фесслера масоны высоких степеней знакомились с историей вольнокаменщического Ордена с древнейших времен. Каждому вступлению в степень познания предшествовало символическое посвящение, представлявшее некоторые заветы царственного искусства.

По примеру Лессинга и Фихте Фесслер ставил масонству широкие нравственно-философские задачи, он вносил в свою систему либеральную религиозность и мораль. Целью истинных масонов он ставил создание нового общества и в нравственном воспитании усматривал средство к перевоспитанию гражданскому; сознание высокого предназначения человека, сознание достоинства и долга он почитал самым верным путем к достижению века Астреи. Евангелие им почиталось книгою высочайшей премудрости, священной великими своими заветами. Спаситель чтился, «яко недосягаемый моральный идеал».

Вскоре круг почитателей Фесслера, вызванного в Россию в 1809 г. для занятия в СПб. Духовной академии кафедры еврейского языка, сильно увеличился; к кружку его примкнули многие ученые различнейших областей науки. Известный медик Е.Е. Эллизен, богослов, пастор Фольборт, деятель различных филантропических кружков П.П. Пезаровиус[106], библиофил, книготорговец К. Вейгер, А.П. Тургенев, С.С. Уваров, попечитель СПб. учебного округа с конца 1810 г., и др.

И.В. Бебер увидел в Фесслере сильного соперника и высказывал большое недовольство его деятельностью, внесшей разлад в братство. Он обвинял Фесслера в желании «сделать диверсию» и всячески противодействовал усиливавшемуся его влиянию. Кто из великих масонов вышел бы окончательным победителем из завязавшейся борьбы, трудно сказать, так как почти в самом начале она пресеклась отъездом Фесслера из Петербурга вследствие его отставки с должности преподавателя Духовной академии. В феврале 1811 г. он уехал в Вольск, где ему представилась возможность работать в частном учебном заведении, позднее он поселился в Саратове.

Высокообразованный, с критическим чутьем и богатым запасом научных познаний, Фесслер к тому же обладал способностью увлекательно и в то же время систематически излагать свои мысли, чем объясняются успехи его среди людей науки. В академии студенты были сильно увлечены его лекциями по философии, но заметный либерализм в вопросах догматики и принадлежность его к масонскому толку направления, еще не обычного для России, внушили начальству академии опасения, и Фесслер был отставлен. По рассказу Бебера, Фесслера обвиняли в распространении между слушателями социнианского учения. Некоторые особенно фанатически настроенные розенкрейцеры обвиняли его в полном безверии, на самом же деле Фес-слер являл собою пример «ищущего света», по масонской терминологии.

Масонский крест (собр. Врублевского)

Воспитанный набожной матерью-поэтессой, Фесслер прошел этапы экзальтированного, верующего католицизма, увлекшего его в монашество; сильного скептицизма, заставившего его в науке, философии и различных толках масонства искать истины; наконец, он остановился на протестантском религиозном идеализме. Он был подвижного характера, и в нем склонность к мистицизму уживалась со старанием отыскать путем науки оправдания вере.

В Саратове деятельность Фесслера, как председателя лютеранской консистории немецких колоний Волжского края, оставила хорошие воспоминания, и не только у лютеран.

О вступлении Сперанского в ложу Фесслера в Петербурге сохранилось несколько свидетельств. Так, камергер Ренненкампф[107]рассказывал, что по поручению Фесслера переводил на французский язык ритуалы для приема Сперанского. При посвящении Сперанского якобы присутствовали сам Фесслер, профессор Гау-еншильд, профессор Лоди, Дерябин, Ренненкампф, Розенкампф, еще один масон и служащий брат. В свою очередь профессор Гау-еншильд[108] в записке о деятельности М.М. Сперанского рассказывает, что Сперанский лелеял мысль преобразовать русское духовенство путем масонской ложи. Он собирался основать масонскую ложу и обязать наиболее способных из духовенства принимать участие в ее работах.

Новый ритуал для ложи Сперанского составлял Фесслер, а Гауеншильд перевел его на французский язык; наконец, в июне 1810 г. состоялось заседание ложи, где был зачитан новый ритуал. Кроме Сперанского, Фесслера и Гауеншильда присутствовали еще Магницкий, Пезаровиус и барон Розенкампф.

Любопытно, что вокруг имен Сперанского и Фесслера свидетельства разных современников группируют все тех же лиц. Магницкий в доносе императору Николаю I отмечает образование ложи Фесслером и участие в ней Сперанского, его самого и некоторых лиц, указанных выше. Имена Сперанского, Фессле-ра, Магницкого и др. указываются в списке членов иллюминат-ской ложи, сообщенном императору Александру и найденном в кабинете государя после его кончины.

Сам Сперанский в подписке, данной в 1822 г. после запрещения масонства, упоминает, что в 1810 г. был посвящен с ведома правительства в масонское братство под руководством известного доктора Фесслера.

В ложе Фесслера мы находим, кроме Сперанского, и других членов ложи Грабянки; они равно увлекались экзальтацией, идеальным христианством, крайним мистицизмом и свободомыслием, даже политическим вольнодумством.

Таким образом, к 1810 г. круг адептов вольнокаменщического братства сильно увеличился, деятельность его стала известной широким кругам общества и возбудила толки; проповедь масонства в различных формах такими людьми, как А.Ф. Лабзин, И.В. Лопухин, И.А. Поздеев, М.И. Невзоров, И.А. Фесслер, не могла оставаться незамеченной, и правительство сочло своевременным обратиться к руководителям масонского общества через министра полиции для затребования масонских актов, законоположений и обрядников.

Чрезвычайно знаменательно, что к этому же времени на пост министра полиции был назначен масон А.Д. Балашов, генерал-лейтенант, генерал-адъютант, член ложи «Соединенных Друзей», сильно увлекавшийся масонством и посвященный в высокие степени. При таком посреднике масоны могли рассчитывать на благоприятный исход предполагаемой ревизии. Назначение Балашова состоялось 28 марта 1810 г., а в августе он обратился к начальникам-масонам с письмом, в котором причина вмешательства правительства в масонские дела объяснялась так: «Начальникам существующих здесь масонских обществ известно, что правительство, зная их существование, не полагало никаких препятствий их собраниям. С своей стороны и общества сии заслуживают ту справедливость, что доселе не подавали они ни малейшего повода к какому-либо на них притязанию. Но неосторожностью некоторых членов, взаимными лож состязаниями и некоторою поспешностью к расширению их новыми и непрестанными принятиями бытие сих обществ слишком огласилось. Из тайных они стали почти явными и тем подали повод невежеству или злонамеренности к разным на них нареканиям. В сем положении вещей и чтобы положить преграду сим толкованиям, правительство признало нужным войти подробнее в правила сих обществ и удостовериться в тех основаниях, на коих они могут быть терпимы или покровительствуемы»…

Гравюра из собрания Румянц. музея

Четверо управляющих петербургскими ложами были, кроме того, призваны к министру полиции, который от имени государя спросил их, желают ли они, чтобы вольнокаменщическое братство было под покровительством правительства, или желание их удовольствуется, если оно будет только терпимо. Покровительство может быть даровано лишь при полном подчинении министру полиции, если же они желают ограничить свою подчиненность доставлением одних только сведений о деятельности своих лож, оно будет «терпимо». Выбор управляющих ложами остановился на втором предложении, и они представили на просмотр и разрешение акты.

Интересно, что А.Ф. Лабзин актов своей ложи не представлял, а И.В. Бебер не представил актов высоких степеней шведского обряда, ограничившись обрядами иоанновских лож.

На время просмотра бумаг особо назначенным от правительства комитетом, в который, в частности, входил и М.М. Сперанский, велено было приостановить прием новых членов, однако другие работы в ложах продолжались.

Просмотренные комитетом масонские законоположения и об-рядники были возвращены И.В. Беберу, и вместе с тем дано разрешение ложам шведской системы производить работы, но с обязательством ежемесячно представлять правительству через министра полиции[109] краткие отчеты о всем происходящем в ложах.

Выдача разрешения ложам французской системы несколько замедлилась, невзирая на удостоверения А.А. Жеребцова и гр. М.Ю. Виельгорского, что все занятия в их ложах ограничиваются выполнением церемониалов и благотворительностью.

Прототип масонской обрядности

Промедление в отношении ложи «Соединенных Друзей» и «Палестины» тем более вызывает удивление, что А.Д. Балашов принадлежал к составу этих лож и, посвященный в высшие степени, был хорошо осведомлен об их «предмете». Сомнения, следовательно, явились в комитете, который имел большее значение в данном случае, нежели министр полиции.

М.М. Сперанскому и другим, неизвестным нам пока членам комитета, более по душе пришлась шведская система, нежели французская, в которой усмотрен был дух вольномыслия, а потому рождались опасения за будущее, когда управление ложами могло перейти в руки «нетвердые» или «неверные».

8 октября 1811 г. ложа «Палестины», все еще не получившая разрешения работать, обратилась с письмом уже к графу А.К. Разумовскому как министру народного просвещения с ходатайством о возвращении актов и о разрешении возобновить прием новых членов, приостановленный в течение года. Тогда, наконец, воспоследовало давно ожидаемое разрешение, однако это разрешение было такого рода, что в случае каких-либо недоразумений ложи могли быть закрыты, как это выяснялось из проекта постановления о масонских ложах, одновременно сообщенного Управляющим мастерам.

Проект был составлен главным образом на основании положения прусского короля Фридриха-Вильгельма III от 20 октября 1798 г. против тайных обществ — конечно, с изменениями соответственно обстоятельствам, бывшим тогда в России.

Предполагалось запретить: 1) те общества и собратства, в которых «главные или побочные занятия состоят в том, чтобы с какою бы то ни было целью рассуждать» о предполагаемых в государственном правлении переменах или о средствах, которыми могут быть осуществлены эти перемены, или о мерах, уже предпринятых с этою целью; 2) в которых «безвестным начальникам обещают послушание клятвою или поднятием руки словесно, письменно или каким бы то ни было образом; 3) в коих известным начальникам обещают неограниченное послушание, не исключая даже всего, относящегося к государству и нравственности; 4) кои требуют обета молчания относительно тайн, открываемых сочленам; 5) кои имеют тайную цель или которые для достижения известной цели употребляют тайные средства или сокровенные таинственные иероглифические формы»[110].

В начале проекта помещены постановления полицейского устава, изданного при императрице Екатерине II 8 апреля 1782 г., относительно охраны управою благочиния «законом утвержденных» обществ, товариществ, братств или подобных установлений; не утвержденные законом признаются «за действительные», а если они приносят «вред, ущерб или убыток» всеобщему благу или вовсе лишены какой-либо пользы, то подлежат «уничтожению и запрещению».

Итак, масонское братство, не принявшее предложенного покровительства, чтобы более или менее быть свободным в своих делах, этим самым ставило себя вне законной охраны: в каждую минуту проект мог получить силу закона, воззрения на масонские работы могли измениться, а ложи — быть закрытыми, что и случилось в 1822 г.

В силу указанного проекта терпимою была признана лишь «Великая Директориальная ложа Владимира к Порядку», начальники лож обязывались ежегодно подавать министру полиции списки всех членов союзных лож с обозначением звания, занимаемых должностей, времени рождения под угрозой штрафа в 200 руб. и лишения возможности производить работы. Наименьший возраст для посвящения определялся в 25 лет. О месте работ каждой ложи необходимо было сообщать министру полиции. Ответственность за весь союз возлагалась на Управляющего Великой ложей. Кроме лож, о которых заявлено было министру полиции, всякие собрания запрещались под страхом предания суду и соответственному наказанию. Грозил суд и наказание и тем, кто будет способствовать учреждению обществ, примет их в своем доме, и, наконец, тем, кто, зная о существовании таковых, не доведет это до сведения надлежащих властей.

Из Эккартсгаузена «Таинство креста», 1814 г.

Невзирая на столь строгий проект, сообщенный для руководительства в дальнейших работах, розенкрейцерские ложи А.Ф. Лабзина, И.А. Поздеева, П.И. Голенищева-Кутузова, а также вольнодумные сборища Всеволожского продолжали свои работы в тиши.

Но что еще более обращает на себя внимание, так это восстановление во всем ритуальном блеске по неразрешенным, непросмотренным правительством актам тайного высшего правления шведской системы (для соединенных лож) светлейшего капитула Феникса. Капитул Феникса, учрежденный Великим Шведским Востоком для Петербурга в 1778 г., с тех пор являлся верховной масонской властью, имевшей целью охрану обрядности и законов шведской системы, строгого послушания и право суда над всеми членами союза, высшими и низшими, «дела коих не должны подлежать ведению профанских судей, так как до них не принадлежит о сем судить». Члены правления должны были оставаться неведомыми братьям союза, власть их была безгранична. Капитул выделял из своего состава директорию, орденский совет, который разделялся на две палаты, верхнюю — законодательную и нижнюю — исполнительную.

Во главе капитула встал по единогласному избранию И.В. Бебер, получивший наименование мудрого из мудрых, викария Соломона. Избранный пожизненным Великим префектом, он был неответственен в своих действиях перед братьями и несменяем.

Всем членам капитула присвоены были тайные имена, под которыми они и вписывались в отчеты о заседаниях и пр. Для переписки служил шифр, его было несколько образцов. К занятию должностей в капитуле допускались братья, посвященные в семь степеней, причем от них требовалось 16 колен дворянства и в четырех чистота от примеси крови неверных (турок, сарацин и др.) и иудеев.

Каждый вступивший в капитул получал, кроме орденского имени, герб и девиз, которые вписывались в матрикул ордена и сообщались дружественным капитулам других стран, но не братьям нижних степеней. Для директории капитула Феникса существовала особая инструкция, данная из Швеции в 1780 г. за подписью герцога Карла Зюдерманландского.

Одновременно с возобновлением деятельности капитула была открыта и ложа св. Андрея под названием Сфинкса для посвящений в 4-ю и 5-ю степени, шотландского ученика, подмастерья и мастера. Позднее, надо полагать, около 1812 г. открыта была и вторая шотландская ложа под названием св. Георгия. Посвящения в 6-ю степень совершались в капитуле Феникса.

Ритуалы посвящения сохранялись в капитуле и были очень полны до 7-й степени включительно.

Каково же было ритуальное убранство тайного капитула Феникса? Описание его мы находим в обряде посвящения в 7-ю степень рыцарей храма или Запада[111].

Блистательный капитул Феникса освещен восковыми свечами: их 81. Мягко светят они в высоких семисвечниках и трехсвечни-ках. Снежно-белый шелк балдахина над троном префекта резко отличается от пурпурного сукна, которым обиты стены. Вышитый на балдахине ярко-красный иоанновский крест кажется обагренным кровью. Трон, одетый в пурпурный бархат, и жертвенник, покоящийся на четырех львиных золоченых головах и покрытый белым шелком с Андреевским крестом, вышитым зеленым шелком и золотом, стоят с востока на возвышении о семи ступенях. На жертвеннике Библия и небольшой открытый гроб, высеченный из камня, с фигурою последнего Гроссмейстера Тамплиеров в орденском одеянии, на положенной возле гробовой крышке высечен крест Храмовников и буквы I. В. М. В. А. Д. 1314, означающие: Иаков Бургундиус Молэ, сожженный в Лето Господне 1314.

С востока от трона орденское знамя; с запада в полном вооружении когда-то славного Ордена Тамплиеров недвижно, словно на страже, стоит рыцарь с опущенным забралом. Посреди зала водружена мрачная виселица с подвешенным тамплиерским крестом; золоченый гробовой покров, затканный серебром пламени, скрывает большую часть красного сукна, которым обиты пол и все средоточие зеленого Андреевского креста, рассекающего по диагонали весь пол зала.

С запада и востока на двух столах, крытых белым шелком, возложены орденский меч, корона, шпоры, лампада, наугольник и ленты со знаками. Рыцари Запада, или храма, все в рыцарских доспехах, герольды выделяются белыми шелковыми мантиями и белыми шляпами с белым и красным пером, у обрядоначальников — белые жезлы из слоновой кости с черными наконечниками, прелаты в белых далматиках с красными нагрудными крестами, в больших белых шерстяных плащах духовных рыцарей.

Совершенно иное, простое, строгое убранство в ложах теоретической степени, в которых скрывали свои работы розенкрейцеры, братья тайной ложи Лабзина в Петербурге, и друзья московских мартинистов, съезжавшихся в домик И.А. Поздеева в Москве.

В преддверии, или комнате приготовления, все ритуальное убранство заключалось в символических коврах предыдущих степеней; ковры эти покрывали пол так, что через них надо было шествовать, направляясь в зало посвящения. Посреди комнаты приготовления на столе ставилась «купель очищения» — большая чаша, наполненная водой, а вокруг нее — четыре высокие восковые свечи.

Зало посвящения все было обито черным, на востоке в сиянии лучей — око Провидения; на черном алтаре — семиветвенный светильник с зажженными восковыми свечами; на нем же — Священное Писание, акты и символические знаки. Посреди зала ковер теоретической степени с четырьмя зажженными свечами по углам[112].

Алтарь с семисвечником (Елагин. собр. в Госуд. архиве)

Тайные ложи братьев Златорозового креста не следует смешивать с ложами французской системы высокой степени князя Орла и Пеликана, Великого Розенкрейцера. Ложи этой степени именовались капитулами; в Петербурге существовал такого рода капитул под названием «Верховный капитул горы Фавор». Сохранились дипломы капитула, снабженные печатями с изображением горы Фавор и креста с мистической розой. Князья Орла и Пеликана, кроме того, носили бронзовые медали как члены этого капитула.

25 января 1812 г. в заседании «Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку» был принят целый ряд постановлений, о которых союзные ложи были уведомлены циркуляр-но. Постановления касались, главным образом, правил о приемах новых членов, о сроке пребывания в степенях иоанновских лож и о правах посетителей.

Имена просящих о приеме в ложу, будь то новички профаны или уже ранее посвященные, состоящие членами какой-либо ложи, должны были писаться на доске либо большом листе бумаги и выставляться у западных дверей ложи сроком на 15 дней; по миновании же этого срока разрешалось производить баллотировку, «буде не заявлено, что окажется против предлагаемого». Знак ложи мог быть вручен лишь после принесения присяги, и тогда же разрешалось включить имя в список членов ложи и союза.

Из собрания Патека

Из Елагинского собрания в Государств. архиве

Срок для пребывания в первой ученической степени определен был в пять месяцев, товарищеской — семь и мастерской — один год и три месяца — не менее; однако допускались сокращения срока в случаях особо выдающихся «отличных достоинств» или безотлагательной необходимости совершить путешествие. В каждом отдельном случае следовало испросить предварительное разрешение Великой ложи.

Относительно посетителей, признающих другие системы, следующих какому-либо иному обряду, а не тому, который принят Великой ложей, было объявлено, что их будут признавать не выше мастеров иоанновских лож, как бы высока ни была степень их посвящения; место во время работ им отводилось на южной стороне ложи.

Подтверждалось всем Управляющим мастерам приказание доставлять Великому Управляющему мастеру союза отчеты о деятельности лож[113].

В дополнение к циркуляру был разослан также и вновь просмотренный и исправленный «Устав Вольных Каменщиков»; этот устав, утвержденный еще на Вильгельмсбадском конвенте в 1782 г., очень чтился Вольными Каменщиками, почему и исправления были незначительными: в выражениях, в слоге, а не по существу.

Вильгельмсбадский конвент имел целью выработку наиболее целесообразной и наилучше организованной системы для масонской деятельности. После конвента в Россию были присланы масонские акты, обряды, их объяснения, нравственные наставления. Многие и поныне сохранились в архивах и снабжены соответствующими заголовками, например: «Рита, утвержденная на общем Вильгельмсбадском конвенте», «Изъяснение обряда по Вильгельмсбадскому конвенту» и т. п.

Разосланный устав сохранился во множестве списков, что доказывает большое его распространение; отличается он от более ранних списков некоторыми поправками, подчеркивающими еще более «всечеловеческие задачи» Ордена, его всемирность; так, например, слово «соотечественники» изменено в «сочеловеки» и т. п.

Весь устав разделен на 9 отделов, краткое вступление и столь же краткое заключение. Каждый отдел подразделяется на отдельные параграфы. I отдел «О должностях к Богу и религии». «Первая твоя клятва принадлежит Богу. Имей благоговение к Существу, исполненному величества, действием воли своей сотворившему вселенную и соблюдающему оную непрерывным деянием, наполняющим твое сердце, Его же слабый предельный разум твой ни постигнуть, ни определить не может». «Угождать Богу твоему — се твое блаженство. Быть навек с ним соединенну — се твое ревнование и правило твоих деяний». «Исповедуй на всяком месте божественный закон Христа Спасителя и не стыдись никогда, что ты ему принадлежишь. Евангелие есть основание наших обязательств, ежели ты ему не веришь, то ты не каменщик». II отдел «О бессмертии души». «Человече! Царю мира! Бывший некогда из творений совершенное потому, что сам Бог одушевил тебя своим дуновением, восчувствуй твое высокое определение! Все, что растет вокруг тебя, имеет жизнь токмо животную, исчезает со временем и покорено власти твоей, единая твоя душа бессмертна. Истекающая из недр Самого Бога, переживает тление и не исчезает». Отдел III «О должности к государю и Отечеству». «Высочайшее Существо вверило положительнейшим образом власть свою на земле государю, чти и лобызай законную власть над уделом земли, где ты обитаешь: твоя первая клятва принадлежит Богу, вторая Отечеству и государю. Человек, скитающийся по лесам без просвещения и убегающий общества, был бы менее способен к исполнению намерений Провидения и к достижению всего блага, ему предоставленного. Существо его расширяется в кругу ему подобных; разум его укрепляется стечением различных мнений. Но по единому соединению произвел бы беспрерывный бой о личной пользе и насыщении развратных страстей и вскоре бы невинность пала пред силою или коварством. Итак, нужны были для поступков его законы, а для сохранения оных начальники». «Чувствительный человек! Ты чтишь родителей своих, чти равно с ними и отцов государства. Они суть особы, представляющие Божество на земле сей. Если они ошибаются, сами они отвечать будут пред Судьею царей; но твое собственное рассуждение, почасту несправедливое, не может уволить тебя от повиновения». «Обнажи со рвением все способности твои для великого блага, блага отечества. Ежели когда-нибудь не исполнишь ты сей священной должности, ежели сердце твое не будет более от радости трепетать при нежном имени отечества и государя твоего, то каменщики извергнут тебя из недра своего, яко противника общего порядка, яко недостойного быть участником в преимущественных выгодах такого общества, которое заслуживает доверенность и уважение государей, потому что любовь к Отечеству есть одна из главнейших его пружин и что, ревнуя сделать лучшими граждан, требует оно, чтобы дети его с величайшею отличностью и по чистейшим побуждениям исполняли государственные должности. Храбрейшим воином, правосуднейшим судьею, кротчайшим господином, вернейшим слугою, нежнейшим отцом, постояннейшим мужем, преданнейшим сыном должен быть каменщик, потому что общие и обыкновенные обязанности гражданина освящены и подтверждены свободными и произвольными каменщика обетами и что, презря оные, он к слабости присоединит лицемерие и клятвопреступство».

Следующие три отдела касаются любви к ближнему и благотворительности; VII — о нравственном совершенствовании себя, VIII — о долге перед братьями и IX — о долге перед Орденом. На двух последних я еще несколько остановлюсь. Правило о братском долге гласит: «В бесчисленной толпе существ, населяющих сию вселенную, ты признал каменщиков братьями своими, не забывай никогда, что всякий каменщик, какого бы исповедания христианского, какой бы страны или состояния ни был, простирая тебе десную свою, символ братской свободности, имеет священные права в твоей помощи и дружбе. Обет природы был равенство, но человек нарушил скоро оный. Каменщик восстанавливает первобытные права человеческого племени, он не жертвует никогда народным предрассудкам и священный узел сравнивает здесь все состояния».

«Берегись вводить в храмах наших льстивые отличности, нами не принимаемые, оставь твои достоинства и знаки любочестия за дверями и входи к нам с сопутниками, токмо твоими добродетелями. Какое бы твое светское звание ни было, уступи в ложах наших добродетельнейшему, просвещеннейшему. Не стыдись никогда при посторонних людях человека низкого состояния, но честного, которого ты несколько минут прежде лобызал, как брата. Орден постыдится тебя принять в свою чреду и отринет тебя и с твоею гор-достию, да торгуеши ею во светских непросвещенных позорищах. Ежели брат твой находится в опасности, лети к нему на помощь и не страшись за него жизнь пожертвовать. Ежели он в нужде, излей на него твои сокровища и возрадуйся, что ты сделал дело столь усладительное. Ты клялся оказывать благотворение всем людям вообще, тем паче обязан ты предпочтением воздыхающему брату твоему. Ежели он грешит и заблуждает, иди к нему с братскими оружи-ями: чувством, разумом и убеждением; возвращай добродетели существа колеблющаяся и воздымай падшие».

В этом же отделе есть предписание о необходимости как можно скорее заканчивать братские распри и недоразумения в своем же братском кругу — этот параграф развит был впоследствии в подробно разработанную главу о масонском судопроизводстве, суде чести и пр. «Ежели сердце твое, — предписывает устав, — уязвленное истинными или воображаемыми обидами, начнет питать некую тайную на брата твоего злобу, то разгони тот же час воздымающееся облако, избери себе на помощь кого-нибудь беспристрастного судьею, требуй братского его посредничества, но не входи никогда в храмы, не укротя чувства злобы и мщения. Ты вотще будешь призывать имя Бесконечного, да благоволил бы Он обитать в храмах (то есть ложах) наших, ежели оные не очищены добродетелями братии и не освящены согласием».

В отношении Ордена требовалась полная покорность: «Воля твоя покорена воле законов и высших» (то есть начальников). «Паче всего есть один закон, коего наблюдение ты обещал пред лицом небес, то есть закон ненарушимой тайны в рассуждении наших обрядов, церемоний, знаков и образа принятия. Страшись думать, что сия клятва менее священна даваемых тобою в гражданском обществе. Ты был свободен, когда оную произносил, но уже не свободен нарушить клятву, тебя связующую. Бесконечный, коего призывал ты во свидетели, утвердил оную. Бойся наказаний, соединенных с клятвопреступством. Ты не избежишь никогда казни твоего сердца и лишишься почтения и доверенности многочисленного общества, имеющего уже тогда право объявить тебя вероломным и бесчестным».

Масонские витии нередко черпали свои изречения из устава, некоторые параграфы которого выше приведены, нередко одну какую-нибудь статью устава они развивали в пространную речь, так как устав этот включает все правила, которые усердно распространялись масонами и в ложах путем назиданий, путем устной пропаганды и путем литературы, печатной и рукописной. Тексты двух первых параграфов ярко подтверждают веру масонов шведской системы в Бога и бессмертие души, последним параграфом не менее ярко подчеркивается полная подчиненность каждой отдельной личности власти высших, неведомых начальников Ордена.

В 1812 г. И.В. Бебер с чувством удовлетворения заверял, что кроме работавших в тиши мартинистов все ложи в России примкнули к союзу «Великой Директориальной ложи Владимира к Порядку», присоединились, приняв шведский обряд, обе петербургские французские ложи: «Соединенных Друзей» и «Палестины», и восстановленная ложа екатерининского времени — ложа «Изиды» в Ревеле. Ложа «Изиды» объединяла родовитое балтийское дворянство, помещиков окрестностей Ревеля и весь его чиновный высший мир; в ложе числились и местные пасторы. Отличительным знаком установлен был золотой равносторонний треугольник с греческою надписью «Изис» в середине, треугольник же был включен в круг, образованный золотой змеею, кусающей свой хвост.

Управляющий министерством полиции Е.К. Вязьмитинов относился к масонским собраниям хотя и с некоторой опаской, но в общем с достаточною любезностью, и 28 марта 1812 г., призвав к себе Управляющего ложей «Петра к Правде» Е.Е. Эллизена, выказывавшего большое рвение к своей должности, сказал ему: «Я вас призвал к себе, чтобы просить вас обще со мною содействовать к общему благу, Государь Император убедился по представлениям моим, что ложи никак сомнительны быть не могут. Нельзя их актом аккредитовать, но мне Государь приказал вас удостоверить в своем благоволении»[114]. Такое благорасположение императора тотчас же заметно отразилось на деятельности лож: состав членов ложи «Елизаветы к Добродетели» увеличился почти вдвое в течение 1812 г., невзирая на тяжкую годину великой войны.

Масонское знамя (Елагинск. собр. в Госуд. архиве)

Великая Директориальная ложа уже пользовалась известностью по всей России как признанная и негласно разрешенная к существованию. От 11 апреля 1812 г. поступила к ней просьба из Москвы о дозволении учредить ложу под названием «Паллада». Просители писали: «Здравие! Сила! Единение! Мы, нижеподписавшиеся братья, законным образом принятые, посвященные в царственное искусство и без исключения рожденные или в течение многих лет обосновавшиеся в Российской империи, будучи осведомлены о существовании законного общества на Востоке Санкт-Петербурга, желаем вступить в зависимость Великой Директориальной ложи и образовать ложу совершенную и справедливую, испрашиваем конституцию и дозволение открыть на Востоке Москвы ложу иоанновскую в трех степенях под отличительным названием “Паллады”. Обязуясь не признавать никакого иноземного влияния либо неизвестных начальников, желая насладиться терпимостью Правительства, испрашиваем посредничества Великой Ди-ректориальной ложи».

Все фамилии подписавшихся учредителей — иностранные, чем и объясняется их утверждение о праве русского гражданства в начале прошения. Всего семь учредителей, из них первый — полковник, георгиевский кавалер фон Биппен, затем два пастора: один лютеранской церкви — Карл Кле, другой — Берфорд, англиканской церкви, остальные: преподаватель, литератор, банкир и два купца.

Из-за войны с Францией ложа не была учреждена, и впоследствии ложи под названием Паллады не существовало в России.

16 мая учреждена была ложа в далекой Феодосии под названием «Иордан» на французском и русском языках, по французским актам. Она соединила представителей французской колонии, местных русских деятелей и артистов. Отличительным знаком ложи был принят золотой равносторонний прорезной треугольник, в середине которого — серебряная вершина горы с водруженным на нее золотым крестом.

В феодосийской ложе особенно полезной деятельностью выделился Мастер ее Иван Иванович Грапперон как искусный, неутомимый медик и просвещенный любитель старины. Из французских дворян, сам масон, он был приглашен масоном князем Александром Борисовичем Куракиным, бывшим русским послом в Париже, приехать в Россию. Когда эпидемия восточной чумы 1812 г. свирепствовала в Крыму, он был по собственному желанию переведен туда и принимал непосредственное участие в борьбе со страшной болезнью, особенно жестокой в Феодосии[115].

«Вселенная есть отечество каменщика», — гласят масонские установления, «каменщик — гражданин мира». Но, проповедуя любовь ко всему человечеству, русские масоны 1812 г. не отрицали любви к отечеству, и в речах повторяется не раз восклицание: «Звание гражданина мира не избавляет нас от любви к отечеству».

«Вселенной тишина, мир и спокойствие — цель ордена», — излагалось в масонских уставах, но, сознавая, что желанный золотой век всесветного мира может грезиться лишь в туманной отдаленности, масоны не отрицали необходимость войны в таких случаях, когда она являлась единственным средством к восстановлению мира, а Наполеоновские войны, и в особенности 1812 г., были такими исключительными случаями.

«Прощай личным врагам своим, но ненавидь зло и преследуй его всюду», — говорили масоны витии; зло, по мнению масонов, смотря по обстоятельствам времени, принимает различные образы: «одевалось в докторские скуфьи, в рясы, в красные шапки, в каменщические запоны, в броню завоевателей и всюду изливало один и тот же яд властолюбия и насилия. Насилие же — смертельный враг свободы и братства».

Таким-то злом, одетым в броню завоевателя, русские масоны 1812 г. почитали Наполеона и борьбу против него, как нарушителя мира, как воплотившего насилие, почитали долгом. «Адская Наполеонова политика» обсуждалась на тайных собраниях у И.А. Поздеева. М.И. Невзоров неустанно восклицал, что долг каждого сына отечества — жизнь свою отдать за благо его. В то же время славословился император Александр — «Царь Россов, кроткий ангел мира».

Вот почему среди героев Отечественной войны мы видим целый ряд известных русских Вольных Каменщиков, из которых первым следует назвать князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова.

В оде 1812 г., озаглавленной «Война», воспевается доблесть героев:

Хвала доблести перемешана с сетованиями на вражду народов. «Великий духом человек, рожденный в горном жить эфире, враждует с братьями свой век». «Доколе, небо, внемлешь стоны?» «Любовь, где нежный твой союз?» «Доколе будет во вселенной труба военная звучать?» Но как смирить злую, вооруженную силу, как не с мечом в руке, и поэт восклицает: «Ах! Должно гордость воруженну и силу силой отразить, достойно хитрую гиену мечом кровавым поразить! За честь, отечество и веру, героев древних по примеру, похвально в брани умереть!»[116] Любовь к отечеству масоны не только не отрицали, но, наоборот, чтили высоко всех исторических мужей, явивших себя достойными сынами родины. «Если сердце твое не трепещет, если ты не вне себя от радости при произнесении имени Курций, Тель, Пожарский, Минин, — то недостоин ты рыцарствовать за союз наш»[117], — поучал М.И. Невзоров и в издаваемом им журнале «Друг юношества» помещал целый ряд статей, посвященных уяснению, в чем заключаются истинная любовь к отечеству, истинный патриотизм. Этот забытый масон-националист отстаивал право самобытности каждого народа и не в том усматривал благополучие россиян, чтобы быть непременно похожими на какой-либо из народов Западной Европы. Своеобразна небольшая заметка под названием «Первоначальный урок юному россиянину об отечестве»: «Чем обязаны мы своему отечеству?» — «Всем. Мы родимся на его земле, дышим его воздухом, возрастаем под защитою его законов, а потому самому должны любить его более всего и защищать от нашествия иноплеменных до последней капли крови». «А для чего это?» — «Для того, что, допустив покорить свое отечество, мы соделаемся рабами победителей, которые, разрушив наши законы, истребив обычаи и поколебав самую веру, лишат нас всех прав доставлять себе какие-либо выгоды; тогда будем мы жить не для себя, а для них; действуя и даже мысля не так, как сами пожелаем, но как они нам прикажут, словом, потеряв свободу и с нею счастье, принуждены будем лобызать рабские цепи в безмолвии. Враги поругаются над унижением попранных ими. Покоренное отечество истребляется из числа держав земных». — «Есть ли случаи, в которых дозволительно отлучаться из своего отечества?» — «На время отлучаться можно, но с тем, чтобы опять возвратиться. Мы видим, как сама природа научает отлетных птиц находить истинное свое отечество».

Любопытно, что лишь два случая указываются, когда дозволено отлучаться в чужие страны: во время войны и для торговли. «Верные сыны отечества, — гласит поучение, — отражая врагов, увлекаются иногда необходимостью далеко от своих пределов; но увенчанные лаврами, немедленно с победою возвращаются в свое отечество к отраде и славе своих сограждан»[118].

В особой пространной оде под заглавием «На прошедший, 1812 год» Наполеон называется драконом с крылами гиены. «Не Бог он, — червь пред Всемогущим, — восклицает сочинитель оды, — он прах, ничто пред Всюдусущим». Император Александр I воспевается как освободитель народов. «Царей разрушились оковы, народов рабский страх исчез», — тем более хвала и победителю, русскому императору и всему русскому народу, что враг был очень силен, очень опасен. «Кто всех судьбу держал рукою, превыше всех быль вознесен, тот сильною славян пятою попран, растоптан, онемен».

«Истинная любовь горит, не уступая дождям и водам» (собр. Бурцева)

Особым почетом окружали масоны имя светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, победителя Наполеона. Песнь[119], написанная на смерть славного полководца, воспевает не только знаменитого героя, увенчанного лаврами побед над «гордою луной кровавой», над «полчищами Наполеона, собранными с полсвета», но и мудрого, осмотрительного полководца, который «славу вечную стяжал», хотя «не реки крови им пролиты». Кутузова именуют колоссом, подпорою России. Обращаясь к унылому Россу, стихотворец восклицает: «Лишился твердой ты подпоры, пал знаменитый твой колосс». «Но кто, о Россы, кто забудет велики подвиги его? Нет, Росс вовеки помнить будет вождя, героя своего». Не забыл сочинитель хвалебной Песни отметить смирение князя Кутузова-Смоленского, который, «победой не гордясь счастливой, Творцу моленье воссылал».

Первое посвящение кн. М.И. Голенищева-Кутузова-Смоленского и таинства вольнокаменщического Ордена свершилось в Регенсбурге, в ложе «К Трем Ключам». Кн. Кутузов, по словам масонов, пришел искать в ложе Ордена силы для борьбы со страстями и ключи от тайн бытия.

С течением времени он был принят в ложах Франкфурта, Берлина, Петербурга, Москвы и проник в тайны высоких степеней. При посвящении в 7-ю степень шведского масонства он получил орденское имя «Зеленеющий лавр» и девиз «Победами себя прославить». И орденское прозвище, и девиз оказались пророческими.

М.И. Кутузов

Посмертная оценка жизнедеятельности князя Кутузова была произнесена великими витиями-масонами в великолепной траурной ложе, свершенной в июле 1813 г. Торжество печального обряда поминовения масоны совершили в залах петербургского музыкального общества под председательством Гроссмейстера И.В. Бе-бера и в присутствии многих сотен братьев. По принятому в масонском братстве обычаю выступавшие витии разбирали жизнь отошедшего в вечность как христианина, гражданина и Вольного Каменщика. Витии утверждали, что князь Михаил Илларионович, великий полководец, поседевший под лаврами, в войне видел лишь крайнее средство для достижения мира. Когда же боевая перчатка бывала брошена, он не страшился поднять ее, чтобы войною добиться желанного мира. Однако всегда он пытался предварительно искусством дипломатических переговоров предотвратить войну. Жизнь соратников своих никогда не подвергал он ненужной дерзостью игре случая, никогда не позволял пятнать славу войск своих грабежом и пролитием неповинной крови мирных граждан. Побудительной причиной всех деяний Кутузова масоны-витии почитали жажду бессмертия: он жаждал вечной жизни в благодарной памяти потомства.

В масонском Ордене Кутузов занимал высокое место у кормила Ордена и постоянно был опорою вольнокаменщического братства. Не подлежит сомнению, что сила сплоченного масонского братства в свой черед способствовала назначению кн. Кутузова предводителем наших вооруженных сил в борьбе с великим предводителем великой армии.

В упомянутой песне на смерть кн. Кутузова высказано мнение масонов о избрании его предводителем волею Всевышнего. В великом бедствии Отечественной войны многие масоны усматривали заслуженную кару, ниспосланную небесами в возмездие за грехи россиян. «О, Росс, найдешь ли в том сомненье, что здесь сам Бог тебя карал? Он зрел разврат и на паденье спокойным оком здесь взирал». Кутузов был намечен орудием спасения волею Всесильного, от Коего всецело зависело и иным образом изгнать врага России. «Он мог тогда ж врагов заставить бежать назад своим путем, но в гневе удержал поставить в сей раз Кутузова вождем».

Из книги Арндта «Об истинном христианстве»

Масонские заветы не забывались во время сражений: выходя в бой, масоны нередко даже одевали на грудь под мундир масонские знаки, символы этих заветов. Так, Петр Петрович Колечицкий, поручик Лейб-Гвардейского Литовского[120] полка, полковой адъютант, в сражении под Бородино случайно был спасен от смерти масонским знаком, который носил на груди[121]. В глубокой уже старости Колечицкий все еще помнил и рассказывал, что он «получил пулю прямо в сердце, но она попала в надетый им отдельно от креста и благословенных образков на шее масонский знак (золотой циркуль, наложенный на прямоугольник). Пуля, пробив мундир, засела в четырехугольную пустоту знака и произвела на коже только незначительный синяк выше левого соска, выше сердца». Знак, представлявший соединение циркуля с наугольником, являлся символом третьей степени иоанновского масонства, степени мастера, и посвященный клятвою обязывался без «содрогания и жалости жизнь свою отдать за распространение идей человечности и законности». Знак поэтому служил для носящего его напоминанием о тех мучениках, которые пролили кровь свою в защиту попранных прав человечества. В то же время, глядя на знак или чувствуя близ сердца холод его золота, масон невольно вспоминал слова «старейших каменщиков», повторяемые неизменно при вручении знака: «Размеряй действия твои циркулем разума, располагай поступки свои по углу совести». Циркуль, кроме того, напоминал о всеведении Великого Зиждителя Вселенной, единого сердцеведца; наугольник — об обязанности каждого Вольного Каменщика обуздывать свою злую волю во всех ее проявлениях.

В списках офицеров Лейб-Гвардейского Литовского полка, удостоенных награждением за Бородинское сражение, значится и Колечицкий I, получивший орден Св. Анны 2-й степени с алмазами — относительно высокую награду для молодого офицера. При представлении именного списка генерал-лейтенанту Лаврову для исходатайствования Высочайшего награждения о Колечицком было сказано, что он, «посылаем неоднократно с поручениями под самые сильные картечные выстрелы, не только оные выполнял, но даже сам собирал рассыпанных стрелков, с оными действовал и был до конца сражения»[122]. Итак, Колечицкий не жалел своей жизни в бою с «утеснителем человечества», как называли Наполеона; он твердо помнил великие слова «долг», «отчизна», слова, начертанные как на щите, по словам масонов-витий, в сердцах истинных Вольных Каменщиков. Но не только «любовь к родине и долг» были начертаны в сердцах каменщиков, там было еще великое слово «человечность». М. Муромцев, адъютант генерал-лейтенанта Лаврова, рассказывая о своем вступлении в масонскую ложу во Франкфурте, где стоянка была продолжительною, замечает: «Тогда это было в большой моде, иногда приносившей пользу; бывали случаи, что во время сражений призывный знак помощи спасал от смерти». Эти воспоминания Муромцева находят подтверждение в печатном французском обряднике 1820 г., где при описании знака призыва отмечено, что во время Наполеоновских войн многие воины избежали верной смерти исключительно благодаря масонскому знаку призыва. Ярким примером достоверности таковых утверждений служит рассказ известного впоследствии декабриста, жизнь которому была спасена именно потому, что враги узнали в нем собрата по Ордену.

В 1814 г. в сражении при Монмирале в холодном, сыром январе месяце, вспоминает Г.С. Батенков, я, потерпевший многие раны и оставленный с трупами на поле сражения, был неприятельскими солдатами раздет до рубашки; вслед за ними явились верхом два офицера французской гвардии и обратили на меня внимание; приникнув к лицу, удостоверились, что я жив; тотчас покрыли плащом убитого солдата и на своих руках донесли до шоссе, через расстояние не менее полуверсты, там сдали на фуры, собиравшие раненых, и строго приказали отвезти в госпиталь ближайшего города и передать особенному попечению медика; впоследствии я узнал, что обязан спасением положению своей руки, которою покрывал одну из главных ран, случайно в виде масонского знака. «Горестно, — восклицает Батен-ков, — что я не знаю имен своих благодетелей».

Особые молитвы имелись на случаи войны, — одна для произнесения вообще во время походов, другая после одержания победы над врагом. Молитвы своеобразны и являются переводом сочинений известного мистика-писателя Л. Эккартсгаузе-на. Среди кровавых ужасов, ожесточенных боев каким-то беспочвенным мечтанием кажутся эти масонские молитвы, и, однако, они сохранились во множестве списков, что доказывает их распространенность. «Возношусь сердцем к Тебе, Господи, Отче всех людей мира, даруй нам, молю Тебя, дух снисхождения и прощения. Просвети сердца смертных чад Твоих сознанием, что Бог любви, Отец их Небесный, не есть Бог гнева и убийств. Воспламени сердца людей всемирною любовью и уничтожь в душах их силу страстей и безумную жажду побед. Верни покой и мир угнетенным и разоренным; просвети дух народов и правителей, чтобы в будущем решали права их справедливость, милосердие и осмотрительность, а не кровавое насилие и убийства». Такова была молитва во время войны. Молитва после одержанных побед гласила:

«Боже, мы одержали победу над врагами нашими; всюду радость и песни ликования. Я же, Боже Великий, повергаюсь во прах перед Тобою, чтобы исповедать святые заповеди Твои и молить Тебя — да растопишь хлад сердец человеческих чувствиями более нежными, чтобы впредь не мечом разрешали они распри свои.

О Боже любви — во веки очам Твоим не угодно убиение людями себе подобных.

Деяния любви и милосердия угодны Тебе, а не разрушения и насилия. Тебе, повелевшему нам возлюбить врагов наших, может ли угодным быть ликование наше, торжество над несчастием их. Молим Тебя, Господи, просвети сердца их, чтобы, умудренные неудачами своими, сознали они роковые следствия страстей своих и прониклись чувствиями миролюбивыми. Пронзи сердце победителя и побежденного лучом любви Твоей, чтобы познали они себя чадами единого Отца, сотворенными по одному подобию Твоему, коим даровал Ты прекрасное жилище земли для наслаждения радостями жизни, а не для обращения ее в лицедейство убийств, в коем брат удушает брата. Боже мой, умягчи сердца монархов! Когда же обстоятельства или нужда принудят их к защищению прав своих мечом, да пощадят они кровь людскую, елико во власти их! Да памятуют всечасно, Господи, что герой, властный уничтожить миллионы тварей, не в силах жизнь вернуть ничтожнейшему червю. Ниспошли на землю ангела мира, запечатлей счастие смертных духом примирения и любви!»

В масонской песне, которую пели еще при собраниях походных лож в турецкую войну в царствование императрицы Екатерины II, повторялся припев: «Нам кровава честь не лестна, мы по нужде таковы, неповинно обагрены кровию подобных нам»[123].

Военно-походные ложи существовали в России в XVIII в., были они и в Отечественную войну. В начале похода 1812 г. ложа «Соединенных Друзей» образовала при Лейб-Гвардейском Конном полку ложу Военной Верности, позднее названную «Александра к Военной Верности»; ложа эта, следуя за полком, совершила с ним весь поход, и в нее за это время было посвящено много новых членов — офицеров.

Запон(из собр. Д.Г. Бурылина)

Военные ложи не были явлением случайным, они предусматривались масонскими установлениями не только в России, но и в западноевропейских государствах. При войсках Наполеона также существовали ложи. Военно-походная ложа не могла учредиться самостоятельно, самопроизвольно, но должна была выделиться из «совершенной и справедливой ложи», уже ранее работавшей. С этой ложей-учредительницей военная ложа продолжала быть настолько соединенной «крепко, неразрывными узами, что она не иначе могла почитать себя как ее частью», и по прекращении военных действий снова сливалась с ней. Ложи, которые были вправе основывать военно-походные ложи, должны были всегда избирать двойной состав должностных лиц, «дабы в случае неожиданного выступления не могло служить препятствием искание подходящих лиц для полевой ложи, а поспешность выборов не послужила бы во вред интересам военной ложи», для которой особенно важно было иметь состав правления, стоящий на высоте положения.

Ответственность должностных лиц военных лож была особенно велика — они должны были не только поддерживать бодрый дух и нравственные силы своих членов, не только обратить ложу «в стан отдохновения», но и заботиться о помощи раненным братьям «всеми доступными средствами, духовными и материальными»; если в раненном враге будет признан член вольнокаменщического братства, то и ему должно было оказывать пособие. «Помощь оказывать» хотя и предписывалось «всем в пособии нуждающимся, однако брату, вольному каменщику, преимущественнее перед непосвященными». Кроме того, должно было стараться о распространении идей ордена «во времена тягчайшие, военные». Хотя военные ложи «по предназначенью своему не должны были», по разъяснению масонов, «принимать никого, кроме военных, однако если какой-либо из полевых лож пришлось бы работать в таком месте, где не имеется вовсе масонских лож, ей разрешалось принимать невоенных в двух случаях: «Для облегчения возможности учреждения обыкновенной ложи или в вознаграждение за гражданские добродетели». В отношении устроения ложи, в так называемой «конституции», существовали двоякие правила, при соблюдении которых она почиталась законною, «справедливою и совершенною».

Первое правило: «Ложа сестра-учредительница снабжала установленным разрешением назначенного ею Управляющего мастера для открытия полевой ложи. Разрешение это почиталось действующим на все время похода, причем за ложею-учредительницею сохранялось право закрытия полевой ложи в случае несоблюдения ею общих для всего ордена законов или же особых уставов и предначертаний, ей для последования выданных». Второе правило: «Разрешение работ получается от Великой, главноуправляющей ложи союза, причем новоучрежденная военная ложа заносится в список союзных лож и ни от кого, кроме главной ложи, в зависимости не состоит и закрытою быть может единым Великой ложи постановлением или собственно своею волею».

Миновал тяжкий, разоренный год Отечественной войны, и вновь масоны занялись учреждением лож.

21 октября 1813 г. возобновлена была ложа XVIII в. «Нептуна» под названием «Нептуна к Надежде», она открыла свои работы в трех символических степенях по староанглийскому ритуалу на Востоке Кронштадта. Дозволение открыть ложу было испрошено отдельным прошением и получено.

В ложе «Нептуна» объединились разнородные элементы из жительствовавших в Кронштадте иностранцев, вошли в ложу и русские офицеры и гражданские чины; прежний облик морской ложи, столь яркий в екатерининское время, ложа «Нептуна» утратила.

Новых русских лож в 1813 г. не открылось, но подъем в современном обществе национального чувства, желание освободиться от влияния всего французского сказывалось в 1813 г., и отголосок его находим в масонских ложах. В ложе «Палестины», до того времени работавшей исключительно по-французски, открылись работы и на русском языке. Инсталляция ложи произошла 12-го месяца в 23-й день в присутствии Великого мастера графа Михаила Юрьевича Виельгорского и Наместного мастера Сергея Степановича Ланского, которые открыли ложу в 7 часов вечера со всеми обрядами царственного ордена на российском языке. Из произнесенных речей большим подъемом отличается речь С.С. Ланского. «Кто из братьев свободных каменщиков мог бы не возрадоваться, что в престольном граде дражайшего нашего отечества еще в одной из соединенных лож открываются работы на любезном нам отечественном языке? Что есть два дня в месяце, в которые хороший и всякого почтения достойный брат, не знающий иностранного языка, может придти в храм наш, принести жертву свою на алтарь святого человечества! Какая радость, особенно для братьев, принадлежащих к ложе Палестины, с начала установления своею украшавшейся кротостию и смирением, и члены коей всегда отличалися между собою искренним согласием и братолюбием, счастливое знамение, под которым работы сии приемлют свое начало, обещают нам благословенный успех»… «Единомыслие нас соединило, — восклицал Ланской в конце своей речи, согласие да подкрепит наше единение».

Желание выдвинуть русских масонов в союзе «Великой Ди-ректориальной ложи Владимира к Порядку» было отмечено даже в донесении полиции за 1813 г.: «Влияние сенатора П.И. Голенищева-Кутузова, который совершенно управляет стариком Бебером, произвело даже смуту и ропот в среде многочисленных масонов, потому что он желал присвоить русским масонам над ними первенство».

Петербургские ложи продолжали свои работы в 1812 г., и многие московские масоны временно вошли в число их членов; так, почетным членом в ложе «Елизаветы к Добродетели» числился П.И. Кутузов и выступал в ней с патриотическими речами во время заседаний.

Ложа «Изиды» в Ревеле составила в это же время, хотя и на немецком языке, сборник масонских песен, из которых многие отличались ярко выраженной беспредельной любовью к отечеству и прославлением военной доблести и героев, павших смертью храбрых в борьбе за свободу родины.

В Москве прекращенные по необходимости работы тайных лож возобновились с возвращением масонов к покинутым своим пепелищам.

7 марта 1814 г. в ложе П.И. Голенищева-Кутузова состоялось первое собрание. Были вознесены молитвы благодарности за спасение отечества и произнесены речи. Однако вернувшихся братьев оказалось еще мало. Второе собрание, «когда уже большее число братий возвратилось», состоялось 9 апреля, и П.И. Кутузов открыл ложу знаменательными словами, свидетельствовавшими о крепости масонских связей, не расторгнутых великим народным бедствием: «После распри, после рассеяния для всех нас, конечно, прискорбных, после горестей и крестов, претерпленных каждым из нас, одним более, другим менее, по неисповедимому промыслу, но бесконечному милосердию Великого Строителя, мы паки собрались в малый братский наш кружок и, что всего утешительнее, с тою же любовью, с тою же дружбою, каковыми прежде согревались, с тем же стремлением к истине, с тем же благоговением к нашей священной связи, с тою же ревностию к работам нашим!..»

Тира Соколовская

Масонская грамота (собр. Д.Г. Бурылина)