Математик Боя

Рождение и детство

Тьма сменилась светом буквально за секунду. Анатолий даже не успел испугаться. Понять, что творится вокруг него, он не мог. Какие-то шумы, пятна, мельтешение. Тело свое мужчина тоже не чувствовал, знал лишь, что оное существует.

А потом он уснул и уснул надолго.

Сновидения казались учителю бредовыми. В них он видел себя со стороны, в тот момент, когда его ударили камнем по голове. Вместе с тем, приходило четкое осознание, что от такого удара он бы умер.

Или он действительно умер?

— Нечетная… — била набатом мысль. Или это был чей-то голос?

Сны приходили и уходили. Они не несли в себе новой информации, они просто… Были. Мужчина смотрел их, участвовал в них, иногда просто находился внутри. Сны смешались в один большой и долгий калейдоскоп, в котором простой математик ничего не понимал.

По крайней мере, адом это не являлось.

Иногда сны уходили, оставляя его размытым пятнам и приглушенным неясным звукам. Когда ему впервые попытались приложить что-то ко рту, который он явственно ощущал, разум мужчины взбунтовался против непонятных действий, но его тело само поддалось им.

Так он начал питаться.

Спустя еще какое-то время снов и их отступлений, Анатолий понял, что стал… младенцем!

В это было трудно поверить, но факт оставался фактом — сорокатрехлетний мужчина вдруг стал маленьким грудничком, а непонятное «нечто», подаваемое ему ко рту, было ничем иным как женской грудью!

Находясь в небольшом культурном шоке, учитель провел еще какое-то время в мельтешении снов и пятен, следующих за ними.

Потом он стал лучше видеть и слышать. Затем смог полностью ощущать свое тело, убедившись, что и впрямь стал маленьким.

Не интересующийся религиями, он, все же, понял, что произошло так называемое «Перерождение», о котором говорили буддисты. Острый ум математика подсказывал, что в том, что он переродился с воспоминаниями о прошлой жизни, как-то замешано слово, услышанное им почти что сразу, после «смерти».

Нечетная… Нечетная смерть? Нечетное перерождение? Или же нечетная душа? Ответов не было, отчего хотелось просто сильно замотать головой в надежде на то, что он проснется. Вырвется из всего этого бреда и вновь окажется на пути к своему дому, лежащим с пробитой головой и истекающим кровью.

Но даже сильно помотать головой не выходило.

Потом наступила апатия, и «мужчина» просто наблюдал за всем, как бы со стороны.

Зрение и слух улучшались, и он понял, что родился в небольшой традиционной семье — папа и мама. Обстановка вокруг была несколько… устаревшей. Будто он перенесся в прошлое. В ней так же витал дух какой-то «японщины». Однако внешность его «родителей» говорила об обратном.

Мама — недурная женщина лет тридцати с абсолютно нормальным разрезом глаз. Свободные одежды, мелодичный голос и короткие волосы — вот какой он запомнил мать.

Отец — высокий (хотя сейчас для него все были высокими) молодой мужчина, по виду выглядевший гораздо моложе матери. Его стандартной одеждой были пыльные и, местами, залатанные одеяния серых тонов с накинутыми поверх них доспехами. Этот человек чем-то напоминал самураев с картинок в интернете, но не носил с собой меча — только ножи странной формы и классические «звездочки», как у ниндзя. Их еще называли сюрикенами.

Дом (та часть, которую видел ребенок) оказался небольшим, но уютным. Маленькое деревянное строение, тем не менее, легко умещало в себе троих жильцов, не создающих тесноты. Когда в дом приходили гости, становилось чуть хуже с личным пространством. Особенно «учителю», которого норовили потискать все кому не лень, будто бы он был мягкой игрушкой или кошкой.

— «Так и запишем…» — лениво думал перерожденный, дрыгая ручками и ножками. — «В следующей жизни хочу быть большим сразу. Теперь я, кажется, понимаю желание детворы вырасти как можно быстрее…»

— Сенсома! Сенсома… — позвала его мать.

Бывший Анатолий думал, что имя-то уж можно было и поприличнее дать единственному сыну, но не возмущался открыто, ибо не мог. А еще он постоянно напоминал себе, что больше Анатолием-то и не является. Теперь он — Сенсома Томура — маленький мальчик в небольшой семье. Первенец и долгожданный сын.

Первенец и долгожданный сын семьи Томура был не в курсе того, что творится в мире вокруг него, а в мире том шла война…

Сенгоку Дзидай — эра битв и войн между мелкими государствами и нанятыми ими кланами. В мире, в который попал «учитель», сейчас правила сила, и сила та была на стороне шиноби.

Шиноби, или же ниндзя — выдающиеся воины, преуспевшие во всех направлениях ведения сражений. Их отличительной чертой была возможность использования своей особой внутренней энергии, которую они называли чакрой. Чакра — особый вид энергии, появляющийся у большинства людей незаметно и не выражено, и связующий тело и дух своего владельца. Счастливчики, у которых чакра оказалась более выраженной, чем у большинства, становились шиноби.

Они были способны на удивительные вещи! Стрелять огнем изо рта, разрушать горы кулаками, ходить по стенам и воде… Умелых шиноби можно было сравнить с демонами, а величайших — с Богами.

Отец Сенсомы — Широ Томуро — был одним из шиноби. Клан Томуро — маленькая деревенька из семи домов. У них не было такой наследственности как у Сенджу или Учих — кланов, считавшихся самыми сильными, так что и шиноби у Томуро появлялись очень редко. Помимо Широ, сейчас в клане было лишь трое пользователей чакры, и все они были гораздо ниже средних воинов по силе.

Но даже слабейшие шиноби могут сражаться с сотнями простых людей, а посему клан Томуро, все же, нанимался разными странами или кланами побольше, дабы выполнять «задания».

Шпионаж, убийства, диверсии. Участь мелких кланов в таком мире незавидна, ведь чтобы жить, нужно выполнять заказы, но выполняя их, ты можешь перейти дорогу кому-нибудь покрупнее. Так и произошло тогда, когда маленькому Сенсоме исполнилось два годика.

«Учитель» не знал, сколько времени он провел в новом теле, но точно больше года. Его маленькие ножки уже начали держать его тело, да и вообще функционал стал посерьезнее. С языком, правда, не ладилось…

За все время своего «детства», Сенсома очень быстро прогрессировал физически, но никак не мог заговорить, что напрягало его родителей. Однако, проблема была не в недоразвитости малыша, а в том, что перерожденный постоянно думал на русском языке, так что и принимал для себя новое тяжелее обычного младенца. Этот местный язык был сложен, а учитель никогда не дружил с иностранными языками. Лишь английский знал, как и любой уважающий себя интеллектуал двадцать первого века.

Но, к двум годам, мальчик вполне сносно изъяснялся с родителями, привыкшими к говору своего ребенка. Тот отличался тем, что Сенсома использовал строго ограниченный запас слов, но мог ими объяснить почти все, что угодно. Соседи дивились такой странной стороне малыша, но с советами к молодой матери не лезли — они были бесполезны, так как ребенок был упрямым.

За все это время, дабы не сойти с ума от скуки, помимо изучения местного языка, «учитель» играл в шахматы сам с собой, решал простенькие задачи по матанализу и просто думал. Судя по оговоркам отца (которые он смог понять) — в мире шла война. Долгая и жестокая, но уже привычная для людей, она беспокоила Сенсому, но…

Почему-то он предвкушал.

В прошлой жизни он любил биться, так что и теперь, по прошествии двух лет, его аппетиты никуда не делись. Понятное дело, что в двухлетнем теле особо не разгуляешься, но ведь «хотелки» это не убавляет. Война… В прошлом мире это слово было страшным и никак не ассоциировалось у него с битвами, которые ему нравились. Война «его мира» была подлой, нечестной по отношению к природе, что дала человеку кулаки и ноги.

Здешняя же война была именно тем, что он так любил. За исключением непонятных «ниндзюцу, тайдзюцу и гендзюцу», о которых упоминал тогда отец. Сам отец тоже был воином, но вот сына к этому близко не подпускал, хотя было видно, что он чего-то ждет. Каждый месяц Сенсоме давалась специальная бумажка на пару минут, а потом забиралась обратно, и пока что отец не получил того результата, который желал.

И однажды прогремел взрыв…

— Сенсома! — мать ворвалась к нему в комнатку, пристроенную недавно отцом. — Под кровать! Быстро!

Мужчина в теле мальчика послушно выполнил просьбу матери. Абсолютно молча. Он понимал, что на них напали, и нужно спрятаться. Видел в кино, да и вообще — очевидно же. Правда, под кроватью прятаться не особо надежно.

— Что бы ни случилось, Сенсома, не вылезай оттуда! Ясно?! — взволнованная и перепуганная мама наклонилась, чтобы увидеть сына.

Тот был каменно спокоен, устроившись поудобнее под кроватью и заняв там удивительно мало места.

— Тебе тут хватит, — он похлопал ладошкой по полу. — Иди.

Женщина улыбнулась сквозь слезы. Все-таки ее сын — добрая душа и очень умный мальчик. Он обязательно выживет и станет счастливым человеком. Ради такого можно и умереть.

— Прощай, сынок, — прошептала мать и выбежала за дверь.

Оттуда раздались ее крики, рев отца, лязг железа и шуршание одежды. Кто-то кричал: «Стихия Огня!» или «Техника…».

Сидеть под кроватью, когда твоих родителей убивают… Учитель не считал «маму» и «папу» родными, а с родными в прошлом мире расстался не очень счастливо — мать похоронил за пару лет до своей смерти, а с отцом подрался и больше его не видел как раз после похорон. Но, как бы то ни было, эти люди его растили и относились как к сыну!

Бросившись к двери, мальчик застыл прямо перед ней. Ведь если откроет — может погибнуть. Да и зачем — клан Томура, похоже, уже погиб. Есть ли смысл? Там, за дверью, точно находятся воины. Он не знает их целей, но предполагает, что они — противники.

А с противниками бьются.

Бросившись обратно к кровати, мальчик залез на нее и подбежал по ней к балкону. Самого окна отец сделать не успел, так что крепкие доски преграждали путь к спасению, но это ему было и не нужно. На балконе Широ Томуро оставил молоток и охотничий нож, когда подправлял доски в комнате своего сына. Именно за этим мальчик и прибежал.

Теперь его не убьют сразу. Возможно — даже не подойдут. Конечно, он — малявка, но и он сможет удачно воткнуть нож в противника, если тот подставится!

Внутри тела что-то забурлило и закипело, а после оно наполнилось какой-то непонятной энергией, подобную которой учитель ощущал лишь в драках на улице. Что это? Неужели ему так не терпится сразиться? Но нет — эта энергия отличается от той, хотя и не сильно. И сегодня она прямо переполняет все его тело, грозя вырваться на свободу!

Быстрее обычного в два раза, мальчик бросился к двери. Его обострившийся слух уловил шаги за ней, так что, когда ручка повернулась, он был готов.

Мощный и невероятно высокий для малыша прыжок подбросил перерожденного к самому лицу удивленного этим воина. Тот был совсем молод — лет двадцать, но его одежда темных тонов была окрашена кровью, и учителю показалось, будто алым горят даже его глаза. Взмах! Отцовский нож быстро приближается к одному из, действительно красных, зрительных органов убийцы!

Но тут из темноты зала, в котором виднелись тела родителей, прилетел такой же странный нож, который был у его отца. Широ называл их «кунаями».

Метко брошенная железка выбила из руки мальчика оружие, а сам он со вскриком, отлетел к кровати, больно ударившись по приземлению.

— Очаг чакры разгорелся, — задумчиво произнес тот, на кого он напал. — Да как лихо — ни у кого не видел столько чакры в таком возрасте. Мой Шаринган видел его атаку, но вот обычный ниндзя бы умер.

Последнего предложения Сенсома не понял, так как сбился на переводе слова «Шаринган». Такого он не знал. Слышал лишь пару раз.

— Эй, Изуна! Я должен за тебя все делать? — в комнатушку ворвался второй воин, очень сильно похожий на первого.

Аристократические черты — парни были очень красивыми, молодые, гибкие и стройные. Они носили длинные черные волосы и плащи, под стать им. У вошедшего позже за спиной торчал огромный веер непонятного назначения, а первый (выглядевший чуть моложе) имел при себе меч.

— Не шуми, старший брат, — улыбнулся тот, кого назвали Изуной. — Я знал, что ты мне поможешь.

— Знал он, — буркнул второй, сложив руки на груди. — Что будем делать с мальчиком? Оставим, или…

Первый присел на корточки прямо перед малышом и заинтересованно спросил:

— Хочешь жить, Томура?

Учитель спокойно кивнул, понимая, что от него тут уже ничего особо не зависит. Умирать не впервой.

— Ты знаешь, что у тебя пробудилась чакра?

— Н-нет, — неуверенно ответил Сенсома. — Это чувство в груди? Чакура?

— Правильно говорить «чакра», — усмехнулся Изуна, вставая. — Учиха не будут убивать способных детей. Отдадим его в приют, неподалеку от клана, а там посмотрим — разовьется Очаг — возьмем на обучение. Нет — пусть сидит дальше в приюте.

— Он тебя чуть не убил, — бросил старший из убийц, смотря на мальчика неприязненно.

— Вот и-мен-но! — младший улыбнулся и щелкнул своего серьезного товарища по лбу. — Такой талант растрачивать будет глупо. В нем сейчас силы, как в четырехлетнем Узумаки, или твоем друге — Сенджу.

— Он мне не друг, — нахмурился тот еще больше. — Впрочем, ладно. Забираем.

Учитель определенно не хотел быть игрушкой в руках этих воинов, и его взгляд то и дело падал на тела родителей. Не жалко, но ведь это плохо? Что их убили, и что ему не жалко? Или нормально? Но и сопротивляться решениям людей, убивших его родню в этом мире… Глупо.

— Эй, пацан, шевелись! — раздраженно бросил старший.

— Успокойся, — ответил ему брат. — Он все равно не выдержит наш темп, так что.

Мягко шагнув, он мгновенно оказался за спиной учителя, только успевшего моргнуть! Еще мгновение, и сознание затухает, а тело чувствует несильный, но умелый толчок по шее.

Очнулся он уже в приюте. В кровати, в общей спальне.

Случившееся было слишком уж неожиданным и спонтанным, так что Сенсоме было нужно время, чтобы подумать. За всю ночь, он не сомкнул глаз.

Следующим утром воспитательница — дородная женщина «за сорок», познакомила его с его новой семьей. От нее мальчик узнал, что его принесли на руках двое молодых глав могучего клана, живущего не так далеко. Они наказали следить за ним, но без фанатизма, и докладывать, когда будет происходить нечто необычное.

В новой обстановке Сенсоме понравилось больше. Пусть вечно шумные, гомонящие детишки и могли выбесить даже Будду, но в их компании бывший учитель почувствовал себя неодиноким. Смерть родных не пришлась ему близко к сердцу, но скорбь о хороших людях все еще грызла его нутро. Дети помогали развеяться.

За первый год в приюте, Сенсома умудрился прославиться для каждого из сирот. Дело в том, что о его чакре узнали. И это событие было поважнее многих праздников! Правда… в другую сторону.

— Сын шиноби! — шипели старшие ребята, пиная мальчика, пока воспитательница не видит. — Монстр!

— Тебе лучше умереть здесь! Все равно сдохнешь на войне!

— Тебе лучше было бы умереть с родителями!

Убить его у них, правда, совсем не получалось. Пусть ему и было всего три года, но он уже мог на равных биться с семилетними «лбами». Конечно же, только благодаря чакре. Пару раз ребятня смогла его серьезно побить, но шиноби восстанавливаются гора-а-аздо быстрее обычных людей.

Сенсома и сам чувствовал себя мутантом, среди этих сирот. Монстром. Взрослым в теле ребенка и с чакрой, по словам Изуны, превышающей обычное количество оной в таком возрасте почти в шесть раз!

Учихи заходили в приют дважды в год — проверить Сенсому и других ребят. Но результатов не было — Очаг перестал разгораться, и теперь рос как у обычного «одаренного». По прикидкам клановых ученых — его уровень чакры к четырнадцати годам будет ниже среднего. Его телесная энергия растет, это бесспорно, но лишь как у обычного ребенка, даже чуть хуже. С духовной же энергией все совсем туго. Она не росла совсем.

Только сам Сенсома, подслушавший разговоры (и научившийся, наконец, нормально говорить), примерно представлял себе корень проблемы. Его чакра появилась, когда духовная энергия сорокатрехлетнего мужчины соединилась с телом двухлетнего мальчика. Очевидно, что его «дух» не растет — он уже слишком высок, а вот тело мальчик специально не развивал никогда. Ему это было не особо нужно, с чакрой-то.

После таких выводов, юный Сенсома начал вспоминать тренировки из прошлой жизни, благо на память никогда не жаловался, и за четыре года ничего не забыл. Да, именно четыре года — клан Учиха поставил на мальчике крест, когда прошел второй год с момента смерти его семьи. Самому же мальчику уже скоро должно было исполниться пять лет, но об этом не знал никто, даже он сам. Ведь Дни Рождения с семьей он праздновал без календаря в руках. Да и то — праздновал-то он всего один раз.

Сиротская жизнь не угнетала бывшего учителя. Единственное неудобство доставлял его собственный возраст! Уже сейчас мальчик мог драться на равных с самыми старшими детьми приюта (десятилетними ребятами), благодаря чакре, но вот как-то развиваться он не мог.

У клановых детей, как он слышал, тренировки начинаются с шести лет, а то и раньше. Приютских детей просто выбрасывают в большой мир в десять лет. А вот ему хотелось действовать уже в четыре.

— Он кушает как все, спит как все, только вот совсем не играет, — докладывала воспитательница рослому мужчине с уставшим лицом. Такое выражение лица у него могло бы быть после тяжелой дороги, но матерая женщина знала, что в клане Нара все мужчины ходят с таким видом, будто сейчас упадут и уснут от скуки. — С детьми тоже почти не общается. В первые пол года еще как-то, но потом, когда узнали про то, что он — сын шиноби, все, — она хлопнула руками. — Вражда. Детишки сильно его били. Пару раз чуть не до смерти. Не за всеми можно уследить…

— И что он? — почти безразлично спросил Шикогеру Нара.

Этого опытного шиноби занесло сюда ветром задания, и то, что неподалеку находится клан Учиха, его не волновало. Клан Нара отлично уживался со всеми другими кланами, особое место отводя Акимичи и Яманака. Это трио по праву считалось грозной силой, так что лезть к ним без нужды никто не собирался. А уж Шикогеру, как глава своего клана, имел еще и политическую неприкосновенность (довольно зыбкую, правда, но все же…)

— Отвечал, — немного удивленно констатировала воспитательница. — Причем не слабо. Видно, что мальчик — сын шиноби, и приемы какие-то знает. Он, знаете, обычно ходит с таким лицом, будто бы ему все скучно, но вот в драках прямо оживает. Странный он. Еще и игру свою придумал…

— Какую? — интуиция подсказала Шикогеру, что игра не проста.

— Швахматы, — неуверенно произнесла женщина. — Или Хахматы… В общем — какие-то Маты.

— В чем суть?

— Да вон, взгляните, — она указала на ближайшую дверь, чуть приоткрытую. — Сидит, играет. Как всегда, когда его не трогают. В последнее время часто.

Шикогеру заглянул в комнату, максимально скрыв свое присутствие, а после и вовсе вошел, не привлекая внимания ребенка. В комнате тот был один и сидел спиной к самому Нара.

Перед Сенсомой была большая доска, явно бывшая доской для Сеги, да и Сеги на ней находились, только вот играл он не в них. Вот мальчик ставит «Короля» вперед, и тот оказывается рядом с «Золотом» его «противника». Нара удивленно моргнул — играл мальчик один, но это точно было игрой для двоих.

Ребенок, тем временем, спокойно встал и прошел к противоположному стулу. Сел за него, бросил заинтересованный взгляд на шиноби, шокированного тем, что его раскрыли, и походил уже от лица своего противника.

— Что это за игра? — поинтересовался Шикогеру, когда мальчик закончил партию.

— Это, — мальчик вздохнул и поднес указательный палец к переносице. — Не коверкайте слово, пожалуйста. Шах-ма-ты.

— Шах-ма-ты, — послушно произнес Шикогеру, довольный тем, что получилось лучше, чем у воспитательницы с первого раза. Впрочем он — шиноби. Ему положено. — И каковы правила?

— Хотите сыграть? — мальчишка окинул воина незаинтересованным взглядом, чем знатно того обидел. — Это сложная игра.

— Если победишь меня десять раз после объяснения правил — выполню любое твое желание, — фыркнул умнейший из своего клана, знаменитого, как раз, аналитическими способностями.

Ребенок широко улыбнулся, расставил фигуры и принялся объяснять.

Первые три игры Шикогеру проиграл исключительно потому, что не привык к игре и узнавал правила. К этому он был готов. Еще четыре игры он проиграл просто потому, что мальчишка был куда опытнее него в своей игре. На это он тоже был согласен. Но последние три поражения стали для него самыми обидными в жизни! Сенсома, казалось, разогрелся лишь к восьмой игре, начав играть максимально серьезно. Вместе с этим открылась другая сторона мальчика — язвительные комментарии, когда Шикогеру ошибался.

— Ну, коня могли бы и не отдавать, — с напускным безразличием и не вязавшейся с ним улыбкой, говорил он. — С другой стороны — шиноби коней не жалуют.

— В этой игре нет шиноби, — скрипел зубами глава клана Нара.

— Вот ваш шиноби, — детский пальчик утыкается в его «Дракона», которого Сенсома называл королевой. — Только, — протянутая рука подбирает «шиноби» Шикогеру и ставит на ее место своего коня. — В вашей игре его, действительно, нет.

Проиграв десять игр, Нара не остановился, грызя оборону ребенка до позднего вечера. Тот, казалось, тоже наслаждается игрой с хорошим противником, а уж когда Шикогеру впервые выиграл… В общем — за сутки эти двое интеллектуалов из разных миров достаточно сблизились, во многом благодаря язвительному остроумию Сенсомы.

— Ладно, — шиноби откинулся на спинку стула. — Первые десять я проиграл. И пятнадцать тоже… Проси чего хочешь. А потом я пойду.

— Я хочу пойти с вами, — преспокойно заявил малец.

— Повтори, — усмехнулся, готовый к такому, воин.

— Хочу стать шиноби. Но ведь для этого нужно учиться? — Шикогеру кивнул. — Вот я и хочу учиться. Как клановый — рано.

Нара задумчиво замолчал, прикидывая что-то в уме, а после зарылся в сумку.

— Вот, — он протянул ему листок, похожий на тот, который в детстве Сенсома получал от отца. — Попробуй провести по нему чакру.

Ребенок повертел в руках «бумажку», рассматривая ее со всех сторон, и выполнил просьбу.

Чакропроводящая бумага стала мягкой, а после начала рассыпаться, сгнив полностью.

— Камень, — задумчиво потянул мужчина. — Собирайся, выходим через час.