Меморист

ГЛАВА 89

Венский концертный зал

Четверг, 1 мая, 19.37

Мэр Вены Герман Штраусс и его молоденькая жена Аннабель сидели в первом ряду. Теребя потайную пуговицу на рукаве рубиново-красного вечернего платья, выбранного в дань уважения к рубиново-золотому интерьеру концертного зала, Аннабель непрерывно оглядывалась по сторонам, отмечая, кто где и с кем сидит и кто во что одет. Ее муж внимательно слушал музыку, но она скучала. Ей надоела музыка. Надоели бесконечные официальные мероприятия. Когда Герман еще ухаживал за ней, он ее почти никуда не водил, но теперь, похоже, они только этим и занимались. И если она еще хоть раз услышит, как горячо его дорогая покойная супруга любила классическую музыку, ее вырвет.

А Штраусс действительно даже не подозревал о состоянии своей супруги. Мэр Вены сидел в красном атласном кресле, гордый оркестром, гордый безукоризненным мастерством музыкантов. Он замечал, что многие иностранные деятели тоже были в восторге. Штраусс не сомневался, что божественные звуки симфонии Бетховена способны тронуть даже тех, кому совершенно безразлична классическая музыка. Он знал, что сегодня вечером происходит нечто необыкновенное, что этот концерт нельзя назвать рядовым выступлением. Сознавали ли это присутствующие в зале?

Председатель конференции МАСБ Стэн Миллер украдкой взглянул на часы. И дело было не в том, что музыка ему не нравилась — наоборот, он получал наслаждение. Все в оркестре было превосходно — начиная от мощной, эмоциональной виртуозности дирижера и до безупречной игры всех музыкантов. Вечер, завершающий напряженную четырехдневную работу, поистине знаменовал собой, каких высот в деле обеспечения безопасности добилось после трагедии одиннадцатого сентября Международное агентство по системам безопасности. Но Миллеру было физически плохо. Его организм не принял что-то из того, что он съел на ужин. Еще перед тем как в зале погас свет, Стэн проглотил несколько сердечных таблеток, но толку от них было мало. Стараясь не думать о неприятном огне, разгорающемся в груди, он всматривался в лица музыкантов.

В двух рядах позади него Герта Осборн, знаменитая австрийская оперная певица, ощупала большие бриллиантовые серьги, оттянувшие ей уши, проклиная то, что не может их снять. Сидящий рядом очаровательный молодой тенор, которого она пригласила с собой, почувствовал ее беспокойство и повернулся к ней с улыбкой. Осборн наслаждалась сплетнями, сообщавшими, что тенор был ее любовником, — их распространял сам молодой певец, хотя они и не соответствовали действительности, поскольку это бросало луч славы на него самого. А для его карьеры это было как нельзя кстати. Герта это знала и пользовалась этим. Для ее собственной карьеры это также было как нельзя кстати. Ей было семьдесят четыре, а тенор был больше чем на сорок лет моложе ее. Эта сладостная мысль наполняла дородную Герту самодовольством.

Эдвард Филдс был в смокинге. Как для главы Национальной комиссии по безопасности Соединенных Штатов эта конференция была для него очень важным событием, и он чувствовал, что все прошло хорошо. На него произвели впечатление новые концепции безопасности, продемонстрированные на конференции. Единственной ложкой дегтя в бочке меда была женщина, сидевшая рядом с ним. Больше всего на свете Филдсу хотелось сейчас распустить белые, как лед, волосы Эллен Грант, уложенные в затейливую прическу французским парикмахером, и расстегнуть ее строгий черный костюм. Ему была невыносима мысль, что эта ночь будет для них последней, после чего он вернется в Вашингтон к жене, а Эллен на следующий день отправится домой в Калифорнию.

Доктор Эрика Алдерман сидела рядом с Фремонтом Брехтом, который и пригласил ее на концерт. Теперь их редкие выходы в свет были тем немногим, что могла позволить себе Эрика. Друзья, семья, еда, увлечения — вся ее жизнь была подчинена исследованиям. Алдерман засыпала, думая о них, и просыпалась на той же самой мысли, пришедшей ей в голову, когда она закрывала глаза. Но когда Фремонт приглашал ее на концерты, она всегда соглашалась. Не потому, что музыка доставляла ей наслаждение, — напротив, Эрика находила это времяпрепровождение бесконечно скучным занятием, — но ее восхищала возможность наблюдать за тем, какое действие музыка производит на окружающих. Как они расслабляются, как меняются их движения под действием мелодичных чар, — это тоже являлось частью ее исследований. Такой концерт, как сегодня, станет экспериментом — только в значительно больших масштабах, чем те, к которым привыкла Эрика, да и подопытные будут одеты гораздо лучше тех, с кем ей обычно приходилось работать.

Малахай Самюэльс старался получать от концерта удовольствие, но его мысли постоянно возвращались к двум пустым местам рядом. От Меер не было никаких известий со вчерашнего дня, когда они потерялись в парке Ратхаус, и никто ничего не сообщил относительно того, куда и с кем ушел Джереми Логан, хотя следователь Калфус, с которым Самюэльс разговаривал сегодня утром, записал номер его сотового телефона и пообещал держать его в курсе.

Но к пяти вечера Малахай уже не находил себе места от беспокойства. На протяжении нескольких часов он непрерывно звонил на сотовые Меер и Джереми, но оба не отвечали. В конце концов Малахай связался со следователем Калфусом, но лишь услышал приглашение автоответчика. Он оставил сообщение в ящике речевой почты, однако это никоим образом не рассеяло охватившую его панику. Где Джереми? Где Меер? По-прежнему ли флейта у нее? Знать это мог только один человек, но у психолога не было никакого другого способа связаться с Себастьяном Отто, кроме как прийти на концерт и поговорить с музыкантом после его окончания. Поэтому Малахай переоделся в смокинг и воспользовался билетом, благосклонно подаренным Отто, — и вот он сидел в зрительном зале.